История Хенджина началась в далеком городе, что на краю страны, словно на краю света. В месте, о котором мало кто слышал, а еще меньшее количество людей видело и посещало его. История его началась и продолжилась захолустье под названием Роклэнд, что в штате Мэн, ведь это был его родной город. Стоит, однако, сделать оговорку, что родился мальчик в Огасте, столице штата, но сразу же, когда мама его восстановилась после родов, она вернулась с сыном в родные просторы. Медицина в городе не самая лучшая, если быть честным; да, врачи однозначно помогут вылечить простуду или даже ангину, но вот если им попадалось что-то сложное и неординарное, они чаще всего отправляли людей в Огасту. Так надежнее, так они могли снять с себя ответственность. Но мы тут не о врачах говорим.

Как можно было понять, все свое детство, да и последующие года Хенджин провел в Роклэнде, и, хоть он громко заявлял, что место это не так уж и любил, он все же тяготел к нему тайно и в глубине души испытывал самые теплые чувства к своему дому. Потому что, как бы там ни было, с местами детства у нас всегда неизменно связано что-то теплое и светлое, ведь мы были детьми в тот момент. А детство, как известно, всегда считается людьми самой счастливой порой жизни. Поэтому даже к неприглядному дому, маленькому городу, некрасивой улице мы будем привязаны, если там прошло наше детство. Так уж устроены люди, Хенджин исключением не был, а потому, несмотря ни на что, город свой любил. Ранние годы у него прошли совсем, как у всех: по ночам он плакал, прося еды и материнского тепла, а когда получал все это, то мигом засыпал; любил играть с разными яркими игрушками, которые всегда, без исключений, привлекали его внимание, будь то куклы или красочные машинки; делал первые шаги под чутким и пристальным надзором родителей, а потом получал от них похвалу; первым словом, что он сказал, было, конечно же, «мама», а на детской площадке он обожал кататься на качелях, ведь это было невероятно весело и здорово, будто летишь куда-то, например, в космос, и возводить огромные замки в песочнице, но лишь для того, чтобы потом их разрушить. Обычный ребенок обычных родителей.

Когда же он стал активно болтать о своем, о детском, что случилось где-то в полтора года мама и иногда и папа (он работал много, чтобы обеспечить семью) стали ходить с ним на детскую площадку, где было немало детей его возраста, таких же маленьких непосед. Среди них Хенджин чувствовал себя хорошо и весело, полностью в своей тарелке, он и другие дети всегда придумывали что-нибудь интересное: чаще всего играли в пиратов, иногда в королевства, со своими валютами (листьями деревьев) и законами, иногда сидели в песочнице, которая вмещала много детей, а иногда и в прятки играли, а Хенджин неизменно побеждал, что приносило ему огромную радость. Прогулки до площадки были частыми, почти ежедневными, и они как-то незаметно вошли в привычку как у мальчишки, так и у родителей, ведь сын играл с другими детьми и веселился, а мама или папа могли немного отдохнуть, наблюдая за ним или же пару минут уделить телефону, который стали брать в руки нечасто после рождения непоседы Хенджина. Примерно в это же время у Хвана появился друг, первый и самый настоящий, самый верный и незаменимый: Хан Джисон.

Познакомились, конечно, до банального просто: во время очередной игры. Казалось бы, они запросто могли больше не встретиться никогда, потому что время их прогулок могло не совпадать, да и просто они могли с легкостью забыть друг друга и не поиграть снова. Но мальчишки друг друга не забыли и следующий раз для них наступил. То был очередной жаркий летний день, коих в местности Роклэнда немного, климат все-таки больше северный, чем южный; мама Хенджина и мама Джисона вывели своих ребят погулять, чтобы те развеялись и не сидели дома под кондиционером. А мальчикам только в радость было лишние пару часов на улице провести. Тогда-то они и увиделись. Завидев друг друга на все той же площадке, они бросились друг к другу и горячо обнялись, радуясь встрече. А затем и весело поиграли вдвоем, построив свое песочное королевство. И разрушив его в конце прогулки, это словно было небольшим ритуалом, но очень важным. В общем, день хорошим был, помимо того, что жарким, а мальчики условились как-нибудь еще поиграть вместе, ведь это было так интересно! Им обоим понравилось общество другого. На следующий день им вновь удалось встретиться. А затем еще раз. И еще. А потом, в один из дней они оказались в гостях у Джисона.

И нет, это совсем не потому, что мамы мальчишек тоже подружились и обменялись номерами и адресами и жили, как оказалось, очень близко, — совсем не из-за этого. Все из-за волшебной магии судьбы и зародившейся между Ханом и Хваном дружбы, только благодаря им двоим их семьи сдружились. И никак иначе! Естественно, рушить веру мальчиков в это родители не собирались, позволив им быть по-детски наивными. Потому что детям не то, что хочется, но необходимо верить в сказку, верить в чудо и что-то такое.

Они продолжали общаться и играть почти каждый день, делиться новыми фактами друг о друге, рассказывать выдуманные истории или же пересказывать родительские, — в общем, занимались тем, чем и все обычные дети. А меж тем они подросли, и родители впервые повели их в местную церковь, поскольку были людьми довольно религиозными. Еще одно общее увлечение, если можно так сказать. На проповеди было, честно говоря, скучновато, они ведь были детьми, совсем не понимавшими, что там читал этот мужчина в темных одеждах, коим был пастор, да и неинтересно это было. Хотелось поиграть, и после завершения исповеди взрослые позволили им это. Отпустили Джисона и Хенджина побегать и побеситься на новой детской площадке, около церкви, где они раньше не были. Мальчишки с интересом начали изучать все вокруг, лазая по всем доступным и не очень поверхностям. Место им понравилось, и когда пришло время уходить, делать этого совсем не хотелось, но надо было. Поэтому они покинули окрестности Роклэндской церкви, но лишь до следующего воскресенья. Всю дорогу до дома друзья обсуждали то, как площадка им понравилась и то, какой скучной была история пастора. Кто только додумался до такого?

Не сказать, что они были в восторге от новой активности в жизни, в частности Хенджин, который совсем не понимал цели их походов в церковь, но все же, веселиться после им нравилось, даже очень, поэтому приходилось терпеть неприятность ради радости позже. К тому же, раз родители сказали, значит так надо, наверное. Впрочем, никто из них подобных вопросов, надо или не надо, не задавал, потому что родители — это авторитет. Они не могли ошибаться, не могли быть неправы, и если они сказали, что теперь необходимо ходить в эту вашу церковь, значит так действительно нужно. Они ведь явно заставляют из лучших побуждений, потому что иначе быть не могло. Хенджин в них и не сомневался, не мог сомневаться, но что мешало ему быть недовольным этим всем? Как, например, когда родители пытались накормить его баклажанами. Это ведь тоже самое вроде бы. Таким образом, церковь плавно и незаметно вошла в жизнь Хенджина и Хана, пускай они пока и не понимали значения ее. Но со временем, пастор Лиам организовал для детей прихожан игровые уроки, во время которых он простым языком рассказывал о Боге и религии. Тогда-то мальчики и стали понимать, зачем их сюда водили. Ну отчасти.

Им объяснили, что Бог — это наш Создатель, наш Отец и духовный наставник, что Он помогает людям на их жизненном пути, помогает двигаться вперед и преодолевать трудности. Рассказали, что Он справедлив и милостив ко всем своим творениям, а в частности к людям, что Он любит каждого одинаково и присматривает за каждым. Дали наставления, как нужно жить, чтобы Бог не гневался, простыми словами рассказали о заповедях. В общем, просветили и детей. А те и не против были, потому что изначально ничего плохого в этом не видели, да и поскольку это все было в игровой форме, наоборот даже рады были, а после таких занятий часто были настолько воодушевлены, что долго-долго рассказывали об этом друг другу или родителям, которые были рады, что сыновья и дочери приобщаются к религии. Таким образом, религия в жизни Хенджина и Джисона незаметно обосновалась. Дети, они ведь, как губки — впитывают все, что им дают, а затем и применяют свои знания, как могут. Мальчики неосознанно следовали заповедям: «не обмани», например, потому родителям не врали, да и не было нужды почти. За исключением моментов, когда нужно было признаться, кто съел все шоколадные конфеты домашнего производства. Но это не было частым явлением. Они проявляли и доброту ко всему живому, а потому не раз спасали бездомных животных. Хорошо относились к окружающим не только потому, что тех, кто вызывал бы хоть какое-то раздражение почти не было в окружении, но и потому, что так им рассказали в воскресной школе.

Если так посмотреть, то религия действительно влияла на них обоих хорошо, а еще и тем для разговоров добавляла.

Прошли года в таком темпе, и скоро пришло время идти в подготовительную школу, ведь Джисону и Хенджину уже было целых пять лет, и друзья считали себя невероятно взрослыми. А когда их читать научили, так вообще возгордились, что чуть ли не стали воплощением Гордыни. Рады были очень. В это время в воскресной школе им стали давать религиозные тексты для детей, которые были очень увлекательными. А еще, в подготовительной школе они познакомились с третьим своим другом, которого звали Ли Минхо.

Произошло это в день, который мог бы ничем не отличаться ото всех остальных, однако тогда Роклэнд был объят грозой, с громом и молниями, все, как положено. С утра же, ничего не предвещало беды. Хенджин с небольшим недовольством собирался в школу, он не любил ранние подъемы, а потому сейчас жутко хотел спать. Автобус приехал за ним, как обычно, в семь сорок, и там его неизменно ждал всегда чересчур активный Джисон, который принялся доставать друга шутками, которым явно было больше лет, чем им двоим вместе взятым. Кто-нибудь, отберите у Хана книжку с анекдотами, пожалуйста. Или отключите интернет. И то, и то было бы в равной мере полезно. На занятия они приехали впритык, но даже так Хвану удалось, пускай и мельком, насладиться утренним запахом травы с примесью росы, что приятно ласкал обоняние. Хенджин этот запах обожал, но еще больше он любил запах асфальта после дождя, просто лучший аромат во Вселенной, и даже не спорьте. Друзья быстро забежали в школу, пытаясь успеть к началу урока, который был в кабинете, что расположился в противоположном конце здания. Вселенская несправедливость. И, как назло, по дороге они случайно сбили такого же опаздывающего одногодку, но из параллельного класса.

— Прости!

— Прости, пожалуйста! — одновременно крикнули Джисон и Хенджин с задержкой в миллисекунду. Брюнет помог незнакомцу подняться.

— Ничего. Но смотрите не по сторонам, а вперед, — сказал тот и ушел в неизвестном направлении.

«Разумное замечание», — подумали мальчишки и продолжили свой путь к нужному классу. Повезло, что за опоздание их не отчитали, лишь молча впустили в класс, да и само занятие прошло хорошо. После Джисон с Хенджином выдвинулись в другой конец здания, откуда пришли, ведь следующий урок у них был там. День проходил быстро, мальчишки уже и думать забыли об утреннем происшествии, однако оно прошло прямо мимо них, направляясь на обед. И почему-то оба приняли единогласное решение, что последуют за ним и еще раз извинятся, даже не сговариваясь, им достаточно было лишь секундной переглядки. Собственно говоря, так они и сделали, собираясь подсесть в столовой и поговорить, но мальчик, которого они сбили, будто почувствовал, что за ним кто-то шел, а потому обернулся и произнес:

— Может, не стоит преследовать меня, будто коты свою добычу, а просто сказать, что вы хотите? — слишком уж строгий взгляд. А он точно их одногодка?..

— Ну… Мы хотели еще раз извиниться за то, что произошло утром, — Хенджин опустил взгляд а пол, потому что невозможно было выдержать то, как незнакомец на него смотрел.

— Это все? — словно знал он, что ребята хотели кое-что еще предложить. Или же просто был раздражен тем, что у него отнимали время.

— М-может, погуляем после школы? — Хану было не менее некомфортно, чем его другу. Русоволосый вообще не любил такие интонации в разговоре, даже боялся, можно сказать.

— Может, — последовал ответ, — А может, пообедаем вместе? Мне казалось, вы оба и намеревались это сделать, — голос значительно смягчился.

Мальчики просияли и, конечно же, согласились. Да как можно отказываться от такой перспективы, тем более, когда (не)знакомец сам все предложил? Уже втроем они пошли в столовую. За едой, как известно, разговор всегда идет лучше, и этот раз не был исключением. Мальчика звали Ли Минхо, и несмотря на некоторую отстраненность, он все же оказался довольно приятным в общении человеком, а манеру общаться объяснил просто привычкой. Также он сказал, что не имеет ничего плохого против новых знакомых, а просто так уж он коммуницирует с людьми. Ребята его услышали, хотя для них подобная отстраненность и не была привычной. Выяснилось также, что Минхо все же действительно оказался их одногодкой, хотя и не выглядел таковым; что он любил, нет, даже можно сказать, обожал котов, и у него дома жили трое: Суни, Дуни и Дори. Столь странные имена мальчик объяснил тем, что назвал их на корейский манер, так как был родом из этой страны и переехал только около года назад, но даже так, его английский был очень хорошим. «Я много занимаюсь», — ответил Ли на восхищения новых знакомых, чем вызвал еще больший восторг, ведь что Джисон, что Хенджин, пускай и наслаждались школьными буднями, домашку делать отнюдь не любили. А тут перед ними сидела их полная противоположность, как тут не восхищаться.

— Минхо, а почему ты не ходишь в церковь? Я никогда тебя там не видел, — неожиданно спросил Хан. Он был внимательнее Хвана, который совсем не думал об этом. Разумеется, пока друг не озвучил это вслух.

— А есть смысл? Я не верю в Бога, — спокойно сказал тот, в то время, как у собеседников мир треснул.

— Как это?.. Не веришь?.. — немного ошарашенно спросил Хенджин.

— Я не думаю, что Он есть, ведь никто никогда не видел Его…

— А как же Христос? — спросил русоволосый.

— Это Его сын, но не сам Он. Поэтому никто не видел. Да и не проявляет Он себя никак. К тому же, я склонен верить в Будду, это не Бог, но просвещенный человек. В Корее многие исповедуют буддизм.

— Ого… — только и смог выговорить брюнет. Его детское мировоззрение значительно пошатнулось.

— Это выбор каждого, — добавил Ли, — Я не заставляю вас перестать верить, если что.

— Да-да, это понятно. Просто… — Джисон не успел договорить, как…

— Просто тебе сложно это понять, знаю. Мне тоже было сложно понять, что существует кто-то помимо Будды, когда я приехал сюда. Но сейчас я уже прекрасно это понимаю и принимаю. И вы поймете со временем.

Разговор принял очень неоднозначный оборот, ведь он был столь необычным для юных умов и шокирующим. Они явно будут долго об этом думать. Обед тем временем закончился, и троице пришлось расстаться, условившись погулять после школы. Их ждали еще два урока, но они теперь совсем не волновали юные души, мысль о других Богах, о других святых заняла их головы.

Хенджину было очень трудно понять сказанное новым другом, было ощущение, что его обманули. Но не Ли, нет, а родители, даже не рассказав о том, что есть и что-то другое помимо их церкви и их религии. Нет, Хван не собирался заявлять, что теперь он… как это?.. Буддист, вот. Это глупо, он совсем ничего об этом не знает, как и о любой другой религии, однако поговорить с родителями об этом ему теперь просто необходимо, иначе он не сможет есть, спать, учиться, — нормально существовать, в общем. Именно такое решение мальчишка принял для самого себя.

С Минхо они, как и договаривались, встретились и очень даже неплохо провели время, а когда Хван пришел домой, то, как и планировал, задал вопрос, интересовавший его столь сильно:

— Мам, а разве есть еще кто-то кроме Бога, другие Боги, например? А есть ли Бог вообще? — чем знатно ошарашил своих верующих родителей.

— Не говори глупостей, сынок, — хотела было отмахнуться женщина…

— Но Минхо сегодня рассказал мне и Джисону о том, что он верит в Будду, — … однако она не знала, что Хенджин не просто так вдруг спросил это.

— Кто такой Минхо? — решила перевести тему она.

— Мой новый друг. Он хороший, — твердо заявил брюнет.

— М-м, понятно, — а что, ей запретить общаться с этим Минхо что ли? Так сын ее не послушает, он в этом вопросе упрямый, — Знаешь, да. Есть и другие Божества, типа того же Будды, но в них верят намного меньше людей, поэтому они не так сильны, как наш Бог. Наш Создатель, Джинни, может все, абсолютно все, в то время, как другим Богам не хватает на это сил. Поэтому мы и верим в Него.

— А-а… — теперь его любопытно было вполне себе удовлетворено, а потому он, пообщавшись с мамой еще немного, ушел к себе, где позвонил Джисону и рассказал об этом разговоре. Друг тоже был доволен услышанным, и больше эта животрепещущая тема не вызывала у них обоих столько вопросов и сомнений, как утром.

Однако ростки сомнений все же были посеяны.

Так у Хенджина и Джисона появился новый друг, с которым им обоим было приятно общаться как наедине, так и вместе. Вопрос о вероисповедании они, естественно, больше не поднимали, не было смысла, поэтому и конфликтов у них не было, ну разве что за первенство в тискании котов Ли, потому что каждый хотел быть первым. Вы вообще видели эти наимилейшие комочки концентрированной ярости? Если бы вы их увидели, то сразу поняли бы, почему троица еще и борется друг с другом за то, кто первым получит когтистой лапой по лицу или куда придется, чтобы потом всем дружно сидеть и обрабатывать царапины.

Время шло безмятежно и совсем незаметно, хотя, казалось бы, что в детстве оно должно идти медленнее, это совсем так не ощущалось. Хенджин даже не успел оглянуться, как ему исполнилось девять, совсем уже большой и взрослый. Все это время он исправно, как и положено любому другому ребенку, ходил в школу, посещал и церковь с воскресной школой, играл со своими замечательными друзьями. Но прежней, «слепой» веры, если можно так сказать, у него не было. Он как-то более недоверчиво что ли относился к религии, к церкви, хоть и пастор Лиам был замечательным человеком. Хван не обсуждал это с Джисоном, ведь не видел, чтобы друг выказывал какие-то подобные, «повстанческие» настроения, поэтому до разговоров об этом они не дошли. Да и с Минхо мальчик тоже об этом не беседовал, не хотелось просто. Оттого он все думал лишь в своей голове, сам с собой разговаривал и сам же все и решал. С течением времени он как-то больше стал сомневаться в правдивости Библии, которую мистер Браун объяснял им простыми словами, все больше не верил Священному писанию, и, самое главное, внутренне он не считал это каким-то проступком или грехом. Могло ли это быть звоночком? Кто знает…

Но факт есть факт: в юношеской голове стали появляться мысли о нежелании ходить в церковь и возносить молитвы какому-то абстрактному существу, но пока что это были лишь мысли и ничего более. Делать с этим он особо ничего не собирался, да и не хотел, потому что не был уверен, что действительно хотел оставить столь привычную рутину, лишить себя какой-никакой опоры в виде заповедей и помощи этого самого Бога, перестать весело проводить время с Джисоном после воскресных занятий. Нет, пока что он явно не был готов, а от этого ничего и не говорил. Ну а думать не воспрещается, никто ведь пока что не умеет мысли читать, а потому никто и не мог бы, даже при всем желании, что-то Хвану предъявить.

От своих мыслей мальчик полюбил сбегать на пляж неподалеку от дома. Он был диким, люди там не купались, даже те, кто жил рядом не особо жаловали это место из-за сильных волн, подводных водоворотов и стремительных течений. Этот пляж был покинут всеми, никто не любил его, а Хенджин любил. Он находил в нем свое успокоение и решение всех своих детских проблем, видел в нем что-то такое, что не мог разглядеть никто. Если ему бывало плохо, или хотелось подумать, или просто побыть одному, — он шел сюда. Никто никогда не выгонял его отсюда, поэтому мальчик мог много часов проводить здесь в компании своих мыслей. По бокам пляжа росли небольшие деревья и кипарисы, которые укрывали собой большую часть берега, в их тени можно было спрятаться в жаркий или дождливый день. А совсем рядом с водой расположились несколько огромных камней, исполинских валунов, один же стоял вдали ото всех. Его Хенджин любил использовать в качестве сидения, он забирался на него и смотрел, бесконечно долго смотрел на бескрайний океан, иногда тихий и спокойный, иногда бушующий, но всегда беспощадный и могущественный. Хенджин любил за этим наблюдать. И вот сейчас ему жизненно необходимо было подумать обо всем, что сидело в голове, о Боге, о других религиях, об отношении окружающих к этому всему, поэтому он шел на свой любимый пляж. Его не останавливал даже дождь, потому что сейчас это было наименее значимым фактором.

Как было сказано ранее, деревья по бокам отлично укрывали от дождя, и мальчик расположился именно под ними. К слову, они также укрывали его и от чужого взора, хотя это и не было так важно. Океан сегодня бушевал, буйствовал, словно был чем-то смертельно разгневан или огорчен. Брюнет с восторгом и замиранием сердца наблюдал за этим зрелищем. В такие моменты он забывал всегда о каких бы то ни было проблемах и заботах, будто попадая под власть, подчиняясь влиянию темных вод. И этот раз не был исключением, ведь океан был так красив в своем безумстве. Но постепенно мальчик смог освободиться от его сильных чар и все же задуматься о своих вопросах, однако погрузиться в себя ему вновь не дали, но на этот раз кто-то, кто пришел на пляж. Это было максимально странно, ведь, как было упомянуто, пляж всеми, кроме Хенджина покинут, а потому видеть здесь человека — дикость. Человек тем временем тоже попал под магию океана, а у Хвана появилась возможность его рассмотреть.

Лицо было скрыто под капюшоном и кепкой, но даже так брюнет понял, что это его ровесник, что было еще страннее, однако этого загадочного человека точно также, как и самого Хенджина, океан манил и звал. И тот отвечал ему, он подошел почти к самой кромке воды вместе со своим псом, который, казалось, копировал хозяина с удивительной точностью, и, Хван будто услышал, что человек вдохнул холодного воздуха, словно желая прочувствовать всю атмосферу полностью. Хенджин засмотрелся, ведь он впервые видел того, кто был очарован океаном, влюблен в него, любим им в ответ. Это было так необычно, так чудно́, так ошеломляюще, потому что брюнет полагал, что он его единственный сын, но нет, темные воды, кажется, нашли еще одного. И это было волшебно, и это было просто прекрасно. Потому что даже Джисон, его лучший друг, всегда отнекивался от походов к океану, только если они шли купаться он соглашался, но сидеть и в тишине смотреть на водную гладь, — русоволосый показательно закатывал глаза и громко цокал. Да и Минхо желанием заниматься таким не горел, а потому Хенджин думал, что больше никто в этом мире, уж тем более взрослые, не способны оценить красоту океана, его мощь, его величество, его силу, и от того мальчик мог наслаждаться этим лишь в одиночку. Но сейчас, видя, как незнакомец будто бы был наедине с океаном, Хенджин чувствовал между ними некую связь, словно родство, он чувствовал, что нашел, можно сказать, родственную душу в этом человеке, что сейчас молчаливо разговаривал с океаном. И это ощущение тепла внутри от осознания приятным бальзамом ложилось на душу.

Но вот человек огляделся по сторонам, наверняка почувствовал чей-то взгляд на себе, благо Хенджин был любезно сокрыт могучими деревьями, а потому остался незамеченным. Человек же вернулся к созерцанию океана, но скоро ушел, вновь оставив Хвана одного, оставив того размышлять еще дольше, чем тот на самом деле планировал. Ведь теперь его мыслями завладел этот человек.

***

Как можно было понять из ранее сказанного, смысла в воскресных походах в церковь, за исключением прогулок с Джисоном, Хенджин видел мало. Ровно до одного момента. Тот самый день ничем, казалось, от предыдущих отличаться не будет. Ну только если тем, что Хан, как назло, уже неделю валялся дома и болел и никуда не выходил. А, между прочим, было лето! Такой отстой, думалось Хенджину, ведь его друг пропускал самую интересную пору в году, лежа со своей дурацкой температурой. Да еще и Минхо улетел в Корею на месяц, поэтому, можно было смело сказать, что Хвана все бросили, оставив его на произвол судьбы. Еще друзья называется!..

Хенджин был весьма этим расстроен, а потому в сегодняшнем походе в церковь смысла не видел от слова «совсем». А что ему там делать, скажите на милость? Он еле как дослушал скучнейшую проповедь, которую сегодня пастор Лиам читал особенно нудно, а затем с нескрываемым облегчением вышел, даже можно сказать, выбежал на улицу. Свобода. Постепенно за ним начали выходить и другие дети, которые сразу же убежали на площадку неподалеку от церкви, Хван последовал за ними, ну а что еще делать? Грустно было немного и одиноко из-за того, что Джисона рядом не было, иначе они уже придумали бы что-нибудь, чтобы развлечь себя. Но покуда друга не было здесь, мальчику оставалось лишь забраться на небольшой камень совсем рядом с игровой зоной и молча наблюдать за всеобщим весельем. Неинтересно, но пока родители какие-то свои дела здесь не решат, домой никто не пойдет. Тоска…

Он бы так и продолжал свои скучные наблюдения, если бы взгляд не зацепился за… Копну блондинистых, чересчур ярких и светлых волос. Столь необычный цвет, который Хван только на картинках журнала в салоне красоты, куда ходила мама, видел, сразу же привлек его внимание. Он стал изучать того, кому эти волосы принадлежали. Мальчик примерно его возраста, может, чуть старше, может, чуть младше, одетый в черную футболку и светлые джинсовые шорты, только-только вышел из церкви. Хенджин поймал себя на мысли, что раньше его тут не видел, потому что такого яркого… даже солнечного мальчика трудно было бы не заметить. Получается, он не местный? Только переехал? Столько вопросов и ни одного ответа. А как давно он здесь? Почему они раньше не встречались? Неужто он совсем не любит играть на детских площадках? Даже если и так, неужели он не выходит даже в магазин за какими-нибудь вкусняшками? Это… странно и необычно. А за своими размышлениями брюнет и не заметил, как он залип, разглядывая новое лицо, а также, что незнакомец уставился на него в ответ. Хенджин не из тех был, кто заметив на себе чей-то взор, свой собственный отведет, поэтому он продолжил рассматривать сверстника. Но не только по этой причине, еще и потому, что ему хотелось вглядеться в необычные черты. Хотя с такого расстояния, с которого они друг друга взглядами прожигали, вряд ли можно что-то рассмотреть.

Их переглядки продолжались от силы минуты две, но Хенджину они показались вечностью или, по крайне мере, днями. И Хвану в какой-то момент просто наскучило сидеть и смотреть на другого, поэтому пока тот так удачно отвлекся на пожилую женщину, брюнет отвернулся, не желая сегодня еще больше зрительных контактов. Хватит с него, с них обоих пока что.

Он также сделал мысленную пометку рассказать о загадочном незнакомце Джисону. Потому что он не мог держать такое в себе. Естественно, через какое-то время незнакомец ушел в неизвестном направлении, но вот из мыслей Хенджина он почему-то уходить совсем не собирался. Что-то новое всегда завораживает нас, и этот парень однозначно был чем-то новым в слишком уж однообразной жизни Хвана.

Уже вечером, будучи дома, брюнет позвонил Хану и рассказал о том, кого встретил утром, и они уже вдвоем обсуждали это все добрых два часа, строя теории и догадки, кем же был этот мальчишка и что он тут забыл. А затем, когда все варианты были перебраны, обоих друзей начало клонить в сон, поэтому они попрощались и благополучно уснули, позабыв обо всех приключениях ушедшего дня.

***

На следующей неделе Хенджин шел в церковь более воодушевленным, ведь он все еще помнил о светловолосом мальчишке и хотел бы увидеть его еще раз. Хан, как самый настоящий предатель вместе с родителями уехал в солнечную Калифорнию, оставив друга на самого себя. И никакие извинения не могли этого исправить (но если Джисон привезет обожаемым ими обоими эксклюзивный комикс про Человека Паука, Хенджин возможно подумает о прощении того, кто так жестоко его покинул). Поэтому брюнет все еще был один, и лишь незнакомец и мысль о встрече с ним были его спасением от тоски по друзьям и своеобразного одиночества. Сегодня мальчик даже не пытался слушать проповедь, потому что его мысли, естественно, были заняты незнакомцем. А незнакомцем ли? За эту неделю Хенджин так привык к присутствию в своей голове размышлений о нем, что уже не считал его кем-то незнакомым. Значит ли это что того мальчишку можно было назвать знакомцем? Наверное, да.

Что ж, они вновь прожигали друг друга взглядами после проповеди, теперь уже минут пять, но никто из них так и не решился подойти к другому. Отчего? Оставалось лишь гадать. Хван не мог дать себе ответа на этот вопрос. Раньше он всегда спокойно и не задумываясь подходил и знакомился с тем, кто казался ему интересным. Этот светловолосый мальчик тоже показался ему интересным, ну или, по крайне мере, достаточно необычным и красивым, чтобы завоевать его внимание. Так почему же он не подошел? Испугался? Хм, нет… Кажется, что нет. Так из-за чего? Странно это. Надо бы исправить это дело, так решил для себя Хенджин. Не подошел за эти две недели, — не важно, он соберется с силами и мыслями за следующие семь дней и обязательно познакомится. Все будет хорошо. Приняв такое решение, Хван больше не переживал о своей странной нерешительности, теперь он с предвкушением ждал новой встречи, которая даст развитие их отношениям. Потерпеть оставалось совсем немного.

Но на следующей неделе Хенджин, к своему удивлению, не обнаружил светлую макушку нигде: ни на площадке, ни в церкви, ни на близлежащей территории. Куда этот солнечный мальчик мог запропаститься? Точно, тот ведь всегда выходил позже брюнета, возможно, разговаривал с пастором или еще что-то, но уже прошло достаточно времени, а того все не было. А он вообще приходил на проповедь? Что-то Хенджин не помнил, чтобы кто-то с похожим цветом волос заходил в церковь… Что же получается?.. (Не)знакомец исчез? Куда он подевался? Паника стала одолевать мальчишку, но тут в голову пришла здравая мысль: он ведь мог заболеть, как Хан или уехать куда-то. Все нормально. Максимум, через три недели он точно должен будет вновь объявиться. Да, все однозначно так. Тогда и Джисон вернется, и они вместе смогут познакомиться с этим парнем. Да, отлично. Таким образом, Хенджин довольно быстро успокоил себя, не став больше искать никого. Когда же родители вышли из церкви и позвали его, чтобы пойти домой, Хван сказал, что хочет погулять, ему не стали препятствовать, лишь мама попросила вернуться домой к ужину. Брюнет кивнул и ушел в направлении, известном ему одному.

На самом деле, он собирался в место, что было не так уж и далеко от его дома, а именно, то был пляж, дикий пляж, на котором Хван и встретил загадочную родственную душу, на котором брюнет и находил покой. Тот человек, тот дождливый день почему-то всплыли в памяти именно сейчас, тогда, когда это было совсем не нужно. И снова мысли атаковали его и завели его в совсем неожиданное русло. Ему подумалось, что его родственной душой, вторым сыном океана мог быть тот солнечный мальчик. Ведь матерью его могло быть солнце, а отцом — океан. И это звучало слишком хорошо, но слишком нереально. Каков шанс, что в тот день именно светловолосый был на диком пляже? Ведь Хенджин не видел его лица. Но это было и аргументом «за». Чертовы мысли, всегда не вовремя. И что же теперь делать? А думать что? Хенджин не знал, это было слишком уж сложно для него, девятилетнего ребенка, он правда не знал, какой позиции ему придерживаться.

Но поскольку он был ребенком, то ему непременно хотелось верить в чудо, а потому в конце концов он решил, что тем человеком на пляже и был светловолосый мальчишка. Потому что он так чувствовал, будто знал. Словно сам океан шепнул ему это между приливами волн, потому что хотел, чтобы чадо его знало, что не одиноко оно. Потому что это в самом деле так и было, но Хенджин пока об этом не знает, а может, не узнает и никогда. Оставив этот вопрос, поскольку он посчитал его закрытым, Хван снова вернулся к мыслям о светловолосом мальчишке. Хотелось поскорее увидеть его снова и воплотить свой план в жизнь.

***

Прошло уже целых два месяца, а незнакомец все также не появлялся в церкви. На дворе стоял, на удивление, теплый сентябрь, бывший в самом разгаре, но Хенджина впервые за всю его недолгую жизнь не волновала красота природы. Он все думал о том мальчике, которого видел лишь пару раз в конце июля, и не мог выбросить его из головы. Тот так внезапно появился в этом городе, что недалеко от деревни ушел, так внезапно они друг на друга посмотрели, лишь взглядов было достаточно, чтобы запомнить черты другого, не сметь больше жить без раздумий о незнакомце, не сметь просыпаться и засыпать, есть, ходить в школу и по улицам Роклэнда без незримого чужого присутствия. И, если честно, это пугало. Что такого было в том мальчишке, что теперь он, словно пиявка, нет… Даже нужного сравнения нет, чтобы пояснить то, насколько сильно и основательно этот мальчик прицепился к несчастному Хенджину, никто не знал, но отделаться от него было уже невозможно. Хван отчасти грешил на себя и свою минутную нерешительность, которая стоила ему уже множества бессонных ночей и кучи часов наедине с океаном. Но даже темные воды не могли дать ему ответа, точнее могли, но избавить от мыслей не было в их силах.

Так он и жил первое время, но затем, благо, навязчивые мысли перестали быть такими навязчивыми, и вскоре Хенджин мог жить почти также, как и раньше. Почти. Ведь он не мог перестать думать об упущенной возможности, ведь если бы он тогда подошел, то сейчас они могли бы быть друзьями по переписке, по крайне мере. Потому что в школе он не видел никого, хотя бы отдаленно похожего на незнакомца. Жизнь жестока в этом плане: люди приходят и неожиданно уходят, испаряются, исчезают и больше никогда не появляются в твоей жизни. Словно призраки, фантомы или видения. И неважно, связывало ли вас что-то до этого или нет, они просто уходят, оставляя после себя пустыню, бывшую когда-то прекрасным оазисом; оставляют тебя с прожигающей пустотой в сердце или где-то в душе, не имеет особого значения; оставляют множество вопросов, на которые никто кроме них не сможет дать ответов, да и то, если заставить их говорить, они скорее откусят себе язык, нежели ты получишь хоть один ответ. И посему тебе остается лишь надеяться на то, что раны, оставленные этими бесчеловечными монстрами, затянутся когда-то, став уродливыми шрамами, надеяться, что эти люди больше не смогут тебя потревожить, расковырять заживающую царапину, снова сломать тебя.

Хенджин, конечно, не всю полноту вышеописанной гаммы чувств и эмоций испытывал, но что-то похожее, даже очень, он вполне себе ощущал. Однако время шло своим чередом, не могло не идти, иначе вся Вселенная перестала бы существовать, а потому со временем он уже почти забыл о летнем наваждении со светлыми волосами и пытливым взглядом. За окном уже был холодный октябрь, и мальчику было не до этого. Ведь приближался Хэллоуин, а это значило невероятное веселье. Нужно было думать, какой костюм себе сделать, потому что в прошлогоднем ходить не было вариантом. Поэтому уже несколько дней Хенджин ломал себе голову над этим.

Джисон забил себе костюм Человека Паука еще в сентябре, поэтому споров об этом даже не велось, Минхо сказал, что нарядится в кота (кто-то удивлен?), а вот Хван единственный из их небольшой компании не смог определиться с выбором. Времени оставалось все меньше, и это стало самой настоящей проблемой.

— Я вообще не знаю, кем быть… — обреченно выдал брюнет, падая на кровать Джисона. Дилемма всея человечества.

— Да нарядись ты Иисусом, и никаких проблем, — предложил Минхо, закатывая глаза в своей привычной манере.

— Ты что! Нельзя, — сказал Джисон, распахивая глаза от столь неожиданного предложения.

— Почему?

— Просто… Нельзя, — Хан поник. Всегда это происходило между ними двумя: русоволосый что-то говорил, Минхо заставал его врасплох своими вопросами, а затем Джисон замолкал, не зная, что ответить. Ли не пытался таким образом как-то унизить друга или пристыдить, просто спрашивал интересовавшие его вещи, а Хан редко когда знал ответ, в основном, он жил по установкам, данным ему взрослыми.

— Сони прав. Лучше не надо наряжаться в Христа, — поддержал друга Хенджин, — Мало ли что. Но все же надо что-то придумать! Я не могу пойти без костюма!

— В Марвел же есть этот… как его?.. — Ли пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, — Человек-Кошка, вот он. В черном костюме такой.

— Хо, это Черная Пантера, — многострадальчески произнес Джисон. Минхо просто обожал коверкать имена их любимых персонажей, — Надо будет все-таки устроить тебе марафон фильмов Марвел…

— Не в этой жизни, — заявил шатен.

— В этой, — хором сказали ему друзья. Потому что он достал называть Человека Паука краснолицым, а Железного человека — крашенной консервой! Ли же, как обычно, закатил глаза.

Но идея Хенджину и правда понравилась, ибо почему бы и нет? Это ведь тот же Марвел, звучит заманчиво и даже замечательно. Значит, решено, он будет Черной Пантерой на Хэллоуин. Об этом Хван сообщил маме тем же вечером, попросив ее сшить костюм, а она, как любящая мать, не могла отказать своему чаду, тем более, ей это было радость. А вместе с отцом брюнет сделал себе маску супергероя за несколько дней.

***

И вот уже наступил долгожданный праздник. Все дети уже были облачены в костюмы, в том числе и Хенджин с Минхо и Джисоном. Хван был в самом классном костюме Пантеры, ведь он был лично сшит его мамой, Джисон, как и хотел — в костюме Человека Паука, который ему тоже сшили, а Минхо нацепил на себя ушки и милейший костюмчик кота. Не хватало только Суни-Дуни-Дори на плечах и голове для полноты образа. Все были готовы, во всеоружии, так сказать, а потому можно было выдвигаться. Цель на сегодняшний вечер: много-много конфет!

Ребята с радостью принялись за дело, стучась в каждый дом, непременно спрашивая: «сладость или гадость?» у хозяев. Естественно, все откупались конфетами, поэтому ближе к ночи у мальчиков было несметное множество сладостей в их корзинках. Они направились к Минхо, у которого все оставались сегодня на ночевку, это заранее было оговорено. Там их уже ждала миссис Ли, которая сделала им вкусный какао и отпустила наверх. Рассевшись по комнате в компании Суни-Дуни-Дори, они начали перебирать конфеты. Каких только среди них не было: шоколадные, фруктовые, в виде разных животных или птиц, длинные, короткие, кислые, сладкие, с посыпками и без них, даже шоколадки нашлись, однако совсем уж маленькие, кто-то даже дал им жвачек, — в общем, на любой вкус и цвет. Причем буквально.

— Боже! — вскрикнул Хенджин, откинув сладость в сторону, — Какой извращенец до этого додумался? — милое личико скривилось в гримасе отвращения.

— Джи, это прямо-таки для тебя делали! — рассмеялся Минхо, который сидел неподалеку и поднял несчастную конфету. Друг закатил глаза.

— Что там? — с интересом спросил Хан.

— Конфета со вкусом баклажана, — сказал Ли во всеуслышание, загибаясь от смеха. Обычно не слишком эмоциональный, он не мог остановиться, чтобы хотя бы вдохнуть, настолько это совпадение развеселило его, Джисон не отставал, — Гарри Поттерский стафф вышел на новый уровень, — еле как добавил шатен.

— Я тебя ненавижу, — цокнул Хван, складывая руки на груди, — Чего только в этой твоей Корее не придумают!

— Это не корейское, умник, — Минхо немного успокоился, — Япония, — сказал он, угадав на упаковке иероглифы, что совсем не были похожи на родные корейские буквы.

— Какая мне разница? — послышалось недовольное бурчание.

— Какая мне разница, — передразнил его друг. Хан в это время только успокоившийся залился смехом с новой силой.

— Ненавижу вас обоих, — снова забурчал Хван.

— Взаимно, придурок, — в него полетела та самая конфета, и брюнет отшатнулся от нее, словно кот от капель воды.

Через какое-то время они закончили перебирать конфеты, оставив себе только самые вкусные, остальные отнесли родителям, ибо куда их еще девать? Тот баклажановый кошмар Хенджина тоже оказался в числе покинувших их, к радости мальчика. Ну а после они стали есть сладости и рассказывать друг другу глупые и неправдоподобные, иногда все же чуть более реалистичные страшилки, отчего, когда пришло время спать, вся троица боялась заснуть, а потому они сильно-сильно прижимались друг к другу. Видимо, в надежде, что если монстр и вылезет вдруг из-под кровати, то непременно съест друзей, но никак не их самих. Настоящая дружба.

***

В общем-то, это было единственное, что действительно запомнилось Хенджину из всех прошедших месяцев, потому что они резко стали какими-то однообразными. Все смешалось, стало словно одним днем, днем сурка, так любят говорить люди, сузилось до бесконечного порочного круга «школа — дом». Временами рутина разбавлялась присутствием Джисона, или Минхо, или же их обоих, но все же отчего-то дни не были такими интересными и захватывающими, как раньше. От этого было грустно, от этого непонятная апатия только сильнее овладевала юным сознанием. Да и церковь своей надоедливой монотонностью не способствовала выходу из этого состояния. Ну и вишенкой на торте была середина декабря, который больше напоминал январь, однако отнюдь не пышными белоснежными сугробами, хотя и ими тоже, однако лишь отчасти, но своей угрюмостью, холодностью и тем, что все вокруг будто в спячку впадали. И Хенджин, честно говоря, не был исключением.

Была середина декабря за окном, а он ощущал себя, словно вся жизнь действительно слилась в один день. Это люди называют сезонной апатией или как там? Хван не силен в терминах, но этот точно подходил под его состояние. Минхо, как был, так и остался таким же, казалось, зимнее время совсем его не затронуло, Джисон тоже был, как всегда, веселым и жизнерадостным, и лишь один Хенджин стал каким-то не таким. Хан это заметил, не мог не заметить, они ведь были лучшими друзьями, и попытался вернуть брюнету хороший настрой и улыбку, но это слабо получалось, отчего мальчик расстраивался. А Хван совсем не знал, как почувствовать себя лучше и как объяснить другу, что тот правда хорошо старается и Хенджин ценит это, но помочь его методы не могут. Не знал, и от того тоже расстраивался.

Сегодняшний поход в церковь был немного веселее других, ведь было невероятно скользко из-за заморозков, а оттого Джисон постоянно поскальзывался и падал, над этим невозможно было не смеяться. Да и сам брюнет был не лучше, у них ведь оно одно на двоих — неуклюжесть и неловкость. Поэтому, когда они дошли, Хенджин чувствовал себя радостнее обычного, что не могло не вызывать ликования как у него самого, так и у Хана, который совсем отчаялся и устал в своих попытках реанимировать веселость друга. На проповеди они оба шутили постоянно, за что получали нагоняи от родителей, говоривших им быть тише и слушать пастора внимательно. Но мальчиков это совсем не волновало, — самые настоящие дети. И им это нравилось, чувствовать себя детьми, не обремененными никакими заботами и проблемами, абсолютно не знающими, что такое апатия. Это так классно.

После часа скучной проповеди они, естественно, первыми выбежали на улицу, лишь бы больше не находиться в тисках церкви. Они продолжили разыгрывать какую-то шуточную сценку между собой, смеясь через каждое слово, потому не делать этого было просто невозможно. Но через какое-то время они все же успокоились, но только для того, чтобы перевести дыхание и снова начать неудержимо смеяться. Однако этому не суждено было произойти, ведь когда Хенджин осмотрелся по сторонам, по привычке и в желании восстановить дыхание, лишь бы не смотреть на друга. Стоило только на того взглянуть, он сразу же заливался смехом, а потому сейчас отвел взор в сторону и увидел… Ту самую копну белесых волос, не скрытую под шапкой, а оттого отлично различимую.

Сердце пропустило удар. (Не)знакомец, он здесь… Хван уже, честно говоря, стал забывать о загадочном мальчике, который появился летом так неожиданно и также неожиданно исчез, стал отпускать то, что он упустил возможность и стал меньше вываливать это все на Хана. Но этот мальчишка снова дал о себе знать, снова слишком неожиданно, будто удар под дых. Воздух буквально выбило из легких. А он точно не галлюцинация? Не игры разума? Если так, то… Это ведь такой шанс. Шанс, который просто нельзя упустить… Нельзя, нельзя, нельзя. Но телом, тем временем, совсем не двигалось. Из оцепенения его вывел легкий, игривый удар Джисона по плечу.

— Джи, ты чего завис? — поинтересовался он, немного напуганный сменой настроения друга.

— Сони, это он, — брюнет показал на незнакомца, — Тот, о ком я тебе столько говорил.

— Ого, — восхищенно выдал русоволосый. Так этот мальчик все-таки не выдумка Хенджинова сознания, он вполне реален. Просто за множеством рассказов друга, Хан уже и забыл, что они говорили о реальном человеке. И Джисон понял, что Хван не мог упустить такой шанс. Да и выслушивать снова все одно и то же по второму кругу особого желания не было, он бы, конечно, выслушал, но… Короче, не важно, — Так иди быстрее, пока он не ушел, — сказал он.

— А как же ты?.. — растерянно спросил брюнет.

— Позвоню Хо, расскажу, что ты своего незнакомца нашел, поиграем с СунДунДо, — найду чем заняться, — но он все еще видел нерешительность в глазах напротив, поэтому, — Иди уже, а то он уйдет, — он стал подталкивать друга вперед.

И тот пошел, даже побежал к незнакомцу. Джисон улыбался победной улыбкой, будто он сваха какая-то, ей-Богу.

— Эй! Стой! Подожди! — кричал брюнет, направляясь к мальчику. Но тот будто и не слышал. Так странно. Хенджин добежал до него и схватил за руку, привлекая внимание к себе. Незнакомец обернулся, непонимающе глядя на Хвана, — Эй, ты не слышишь или игнорируешь? — спросил тот, выгнув бровь, ибо он тут кричит на всю улицу, а его игнорируют.

— Извини, не слышал. Думал о своем, — признался тот, опуская взгляд. У брюнета отлегло от сердца, значит, его не игнорировали.

— А, понятно, — он почесал голову, — Я Хенджин. Хван Хенджин. А ты? Как твое имя?

— Ли Феликс.

— М-м, Феликс, — Хенджин будто пробовал его на вкус, пытаясь понять, как оно чувствуется на языке. И пришел к выводу, что приятно. Оно звучало и чувствовалось довольно необычно, но оттого не менее красиво, о чем мальчик не преминул сообщить собеседнику, — Красивое имя.

— Твое тоже, — последовал односложный ответ.

— Ты не против еще поболтать? Просто еще давно ты показался мне интересным, летом, если быть точнее, но я подойти не решился. А сегодня мы снова встретились, и я подумал, что это мой шанс, — прекратив тараторить от небольшого волнения, он на секунду замер, а затем снова заговорил, — Ой, извини, я, наверное, слишком много говорю, да? Так что?.. — с надеждой прозвучал вопрос из его уст.

— Д-да, я не против, — неуверенно согласился Ли. И эта неуверенность чувствовалась, однако Хван решил, что за разговором дело пойдет легче.

Он потянул Феликса за собой, желая показать ему кое-что, что было ему самому очень дорого. Он вел Ли на пляж, потому что чувствовал, что хотел бы поделиться этим, потому что чувствовал, что этот человек разделит с ним любовь к океану и тому месту. Словно что-то внутри подсказывало, что так и будет. Они шли уже какое-то время, Феликс покорно следовал за ним, но все еще с опущенными в пол глазами, а потому Хван начал говорить:

— Знаешь, ты сегодня так неожиданно появился на проповеди, я совсем не ожидал тебя увидеть, но был рад, когда все же ты вдруг пришел. Я хотел познакомиться с тобой летом, пообещал себе, что подойду в следующий раз, но… — вспоминать об упущенной возможности было грустно. А еще было немного страшно открывать душу другому, но почему-то Хенджину хотелось это сделать, — Ты испарился будто. Словно тебя в городе и не было. Тебе перестала нравиться церковь?

— Что? Нет. Мне нравится церковь, а пастор Лиам очень хороший человек, — поспешил ответить Феликс, — И меня на самом деле не было в городе, потому что я не отсюда.

— Ого, откуда же, в таком случае? — Хван, конечно же, догадывался, что тот не отсюда, но ему нужно было услышать подтверждение.

— Я из Омахи, Небраска, — прозвучало грустно и даже пусто?..

— А почему теперь здесь? Омаха же большой город с кучей возможностей, в отличие от Роклэнда.

— А… это… — не стоит винить Хенджина в неосторожности его вопроса, ведь он не знал ничего о ситуации Феликса… — В общем, у меня больше нет родителей, поэтому бабушка забрала меня к себе, я приехал буквально вчера. Я теперь живу здесь, поэтому больше исчезать не буду, — он грустно усмехнулся.

— Оу… — Хенджин не знал, что ответить. Ну а что может на такое ответить ребенок? Да и стоит ли вообще говорить что-либо? Он был в шоке, потому что никак не ожидал, что услышит это в качестве причины переезда. Это… грустно, — Мне… жаль, что так получилось. Не знаю, стоит ли это говорить, но ты можешь поболтать со мной, если тебе это поможет, — все, что он мог, так это предложить свою помощь, пускай и такую мизерную.

— С-спасибо? — прозвучало очень неуверенно. Но затем, чуть менее скомкано и чуть более решительно Феликс поинтересовался о том, что тревожило его почти все это время, — Хенджин, — мальчишка даже остановился и обернулся, услышав собственное имя из чужих уст, — Почему? Почему ты решил заговорить со мной?

— Мне показалось, что ты можешь быть интересным. Пока что я лишь в этом убеждаюсь, — сказано слишком легко и непосредственно, как самая непреложная истина, что действительно озадачило и без того встревоженного Ли. Просто это было правдой, и мальчик не видел смысла ее скрывать, — А что?

— Просто… со мной как-то не разговаривал никто особо… — нехотя признался он.

— Чего? — глаза Хенджина расширились в немом шоке. Как так вообще вышло?.. Это же просто немыслимо. То есть, у этого мальчика, что больше похож на солнышко не было друзей?.. Он решился озвучить этот вопрос вслух.

— Ну… да… В основном надо мной только издевались из-за внешности и любви книгам, — Ли спрятался в воротнике своей куртки из-за смущения.

— Что? Не могу поверить, правда? — легкий кивок. А у Хенджина в голове такой коллапс. Потому что так не бывает. Потому что такие солнечные люди, как Ли, всегда окружены любовью и другими людьми, так не должно быть. Что за несправедливость? — Какой кошмар… Что ж, надо это исправлять, Феликс! — звучало как приговор. Это и был приговор его прежней жизни без друзей, потому что мальчик собирался от нее избавиться и стать для Феликса другом, — Поверь, я больше не позволю никому тебя обижать и попытаюсь стать для тебя хорошим другом, идет?

— Идет, — на лице, что, кстати, было усыпано веснушками, появилась слабая улыбка.

— Кстати, мы пришли, — объявил Хенджин, будто он был великим ученым, который представлял свое научное открытие коллегам. Впрочем, это было недалеко от истины.

Феликс пару минут стоял неподвижно, но затем отмер, сказав, что он в полном восторге от места, в которое его привел новый друг. Они стали медленно ходить по пляжу и разговаривать. По большей части, конечно, говорил Хван, потому что Ли привык слушать, о чем и сообщил ему, и всех это устраивало. Идеальный дуэт: слушатель и тот, кто любит поговорить. Они много узнали друг о друге: как жили до сегодняшнего дня, об увлечениях и интересах, чем-то, что совсем не нравилось, о церкви и Боге. Хенджин также рассказывал о городе, который, как оказалось, был для него родным, говорил, какое же это захолустье, глухая деревня, но с любовью об этом упоминал. Рассказывал он и про школу, в которой учился; как оказалось, они с Феликсом будут в одной, потому что в Роклэнде всего одна начальная школа, и все равно это радовало Хенджина. Хван также поведал о своих друзьях, Минхо и Джисоне, и загорелся идеей познакомить Ли с ними, но, увидев боязливый взгляд нового друга, и услышав тихое «может, позже?..», все же понял, что пока еще не время. Да, он слегка поспешил, ведь забыл, что Феликс до этого не особо много коммуницировал с людьми. Ну позже, значит позже. Это не имело особого значения.

За этими беседами, они и не заметили, как наступил вечер. Хенджин вызвался проводить Ли, просто потому, что ему так захотелось. Расставаться не очень хотелось, но было нужно, мальчики условились погулять и завтра. А после Хван, будучи максимально довольным, вприпрыжку шел домой, ощущая в душе небывалое спокойствие, которое очень давно покинуло его. Это радовало. Но еще более его радовало то, что совсем скоро его ждет разговор с Минхо и Джисоном о сегодняшнем дне. Во всех подробностях, естественно.

***

Они встретились и на следующий день, да и после тоже. В общем, стали проводить довольно много времени вместе, потому общество друг друга пришлось им по душе. Разговаривать обо всем и ни о чем одновременно было очень интересно, особенно с таким собеседником, как Феликс, который был очень и очень начитанным для своих лет, и мог рассказать много занимательных фактов или же просто пересказать сюжет многих книг, что поражало разум Хенджина. Сам он не был фанатом чтения, но с Ли он постепенно стал втягиваться, и, таким образом, у него появилось новое хобби. А на двоих у них теперь было общее: они читали одну и ту же книгу, которую брали в библиотеке в один день и затем обсуждали ее между собой. Собственный литературный клуб только лишь для них двоих. Это было довольно увлекательным занятием, к тому же, у Хвана появилась мотивация и рвение к чтению, потому что в конце недели они непременно обсуждали прочитанное. Так это вошло в привычку.

С Феликсом было довольно тяжело коммуницировать. Он ведь совсем не социализированный был, первым его другом был Хенджин, и потому на плечи того легла нелегкая доля обучения Ли общению с людьми. Это было правда тяжело, потому что порой блондин не знал каких-то элементарных вещей или не мог нормально отреагировать на какие-либо ситуации, и мальчику приходилось объяснять это все другу. Но они оба были заинтересованы в общении, особенно Феликс по прошествии некоторого времени, поэтому своеобразное обучение шло на «ура». Если можно было так сказать. Процесс трудоемкий, а путь тернистый, но они вместе вполне успешно проходили сквозь него, помогая друг другу. Главное ведь — это делать шаги навстречу друг другу, и тогда построить хорошие дружеские отношения будет намного легче. С Минхо и Джисоном мальчик решил пока все же не знакомить Феликса, отложил это на неопределенный срок, потому что Ли еще явно не был готов. Тому бы к Хенджину привыкнуть для начала, потом уже можно было говорить о каких-то других знакомствах. Так явно было лучше, что Феликсу, что Хенджину, что Джисону, что Минхо. Ибо друзья Хвана были слишком уж активными и порой назойливыми (особенно Джисон), это могло испугать Ли.

Поскольку близилось Рождество, это могло означать только одно помимо каникул: подарки! Обмен подарками всегда был для Хенджина чем-то завораживающим и волшебным, всегда было интересно наблюдать за реакцией друзей и чувствовать себя хорошо от того, что ты угадал с сюрпризом для них. Несмотря на юный возраст, в Санту они уже давненько не верили, так вышло, что Хван и Хан увидели, как родители клали подарки под елку. Шок у них тогда был огромный, как для пятилетних детей, но затем они стали собираться семьями и обмениваться подарками, создав приятную традицию. Это было даже лучше, чем хранить интригу аж до утра. Феликс же, как он сам признался, узнал о том, что Санты не существует где-то год назад примерно так же, когда папа слишком шумно упал, кладя подарок. Мысли об отце тупой болью отзывались внутри, грустно было осознавать, что он не сможет ощутить все те эмоции снова; мальчик поделился этим с другом, это было для него чем-то невероятно важным и сокровенным, а Хенджин сказал ему, что он попытается сделать все, чтобы Феликсу не было так тоскливо из-за того, что у него никого, кроме бабушки, из родных нет. Потому что брюнет действительно хотел сделать друга счастливым.

Незадолго до самого праздника они встретились у Хвана дома, поскольку на улице было слишком уж холодно (минус тринадцать по Фаренгейту!), чтобы как раз-таки обменяться подарками. Как оказалось, брюнет жил совсем недалеко от того самого пляжа; понятно, почему он так часто, по его рассказам, туда ходил.

Итак, они прошли в комнату Хенджина, которая была очень уютной и комфортной, захватив при этом тарелку печенья и какао, которые им вручила миссис Хван; нельзя же детей голодными оставлять. Мальчики расположились на просторной кровати, брюнет вообще с ногами залез, а затем настал тот самый долгожданный момент милого ритуала.

— Ликс, закрой глаза, — попросил Хенджин. Когда тот выполнил просьбу, то он достал из тумбы, стоявшей рядом с кроватью, небольшой, но красивый сверточек, — Можешь открывать. Это тебе, — сверток был отдан законному владельцу.

Феликс немного нерешительно стал открывать его. Не верилось, что ему действительно подарили подарок. Но шум упаковки, да и вес вещи были вполне реальными. Из-под яркой бумаги показался край книги, причем очень интересного дизайна. Черная обложка, покрытая будто золотом или позолотой, была довольно большой, да и плетение орнамента тоже было массивным, занимало значительную часть пространства. В центре расположилась небольшая картина, а под ней надпись: «Шарлотта Бронте. Джейн Эйр». Феликсу захотелось кричать от восторга. Это же коллекционная версия, такая красивая и большая. Невольная улыбка не сходила с бледного лица, Хенджин и сам начал улыбаться, заражаясь радостью друга.

— Хенджин… — Ли не знал даже, что сказать. Это был настолько замечательный подарок, что лучше даже представить было невозможно, — Спасибо тебе… Спасибо-спасибо-спасибо! — на радостях блондин обнял друга, навалившись на него своим небольшим весом, отчего последний начал улыбаться еще шире. Феликс не часто шел на тактильный контакт, поэтому сейчас это было так ценно, — Я-я… очень рад, правда. Это такой замечательный подарок, что… я не знаю, что сказать. Но я очень тебе благодарен, — впервые за все время их общения глаза напротив светились искренней радостью. Лучик солнца улыбался. И для Хенджина уже не было подарка лучше. Или был? Ли тоже достал небольшой сверток, — А это тебе, — в это время мальчишку одолевала тревожность. Ведь после того, как он распаковал подарок друга, тот, который он собирался подарить, казался блондину совсем недостойным получателя. Очень сильно хотелось извиниться за это, но он решил, пускай Хенджин будет судить.

Хван начал нетерпеливо распаковывать свой подарок, гадая, что же там будет. И в ворохе бумаги показалась знакомая коробочка. Он же так желал ее себе! Достав полностью, он убедился, что это было тем, о чем он думал: акварельные карандаши. Хенджин мечтал о них уже долгое время, и когда они с Ли забрели в магазинчик с товарами для творчества, то добрых десять или даже пятнадцать минут он глядел на них. Но они же были такими дорогими!.. Но Феликс все равно подарил их ему, это так ценно…

— Ликс, спасибо, правда, — подал он голос спустя какое-то время, — Это такой… важный для меня подарок. Ты прямо угадал! Спасибо, — он тоже обнял друга, а тот и не против был.

После было решено протестировать карандаши, чем мальчики и занялись, а потом они даже посмотрели фильм, «Один дома», если быть точным, ведь эта кинокартина и есть Рождество, ну или, по крайне мере, являлась его синонимом. А поскольку, когда они закончили, было уже довольно поздно, Феликс остался на ночевку у Хенджина, чему оба были только рады. Снова их ждала бессонная ночь, полная разговоров.

***

Рождественские каникулы пролетели быстро, быстрее, чем хотелось бы, и теперь снова нужно было возвращаться в школу. Как же не хотелось вновь окунаться в рутину учебных дней и что-то новое узнавать, присутствовало лишь желание лежать целыми днями и ничего не делать. Впрочем, именно этим занимались Хенджин, Джисон и Минхо последние несколько дней. Ну а как еще проводить свои каникулы, если за окном постоянно валит снегопад, и родители говорят, что на улице слишком холодно, и отпускают только к друзьям через дорогу? Вот именно, что никак иначе… Хван бы позвал к себе Феликса или даже сам бы к нему сходил, если бы не чертов снегопад, чтоб ему пусто было. Друга бабушка тоже не отпускала, чрезмерно переживая за здоровье того, поэтому они довольствовались лишь долгими, часто ночными, но от того лишь более откровенными переписками. А днем Хенджин и друзья, которых все же отпускали к нему или к которым отпускали его, бездельничали. Они же не взрослые, у которых вечно миллион проблем и забот, они всего лишь дети, у которых были зимние каникулы.

Но вот каникулы, как уже было сказано, закончились, и пришла пора возвращаться в школу. Единственным хорошим моментом в этом отнюдь не радостном событии было то, что Феликс будет ходить с Хенджином в одну школу. О, Хван уже все уши прожужжал и вынес весь мозг Минхо и Джисону. Ведь это значило, что они смогут веселиться вместе намного чаще, к тому же, Ли и Хан смогут познакомиться с блондином. Чем не причина вернуться в школу? Не стоит брать во внимание, что начальная школа в Роклэнде была одна единственная, и у Феликса просто не было вариантов, кроме как пойти сюда.

Утро началось в семь утра для Хвана, и это больше было похоже на пытку, потому что за каникулы он совсем отвык вставать в такую рань. А потому добрых десять минут вел борьбу с будильником не на жизнь, а на смерть, постоянно отключая назойливую мелодию, а та, в свою очередь, постоянно начинала играть вновь. В общем-то, поднялся он с постели около семи двадцати и с ужасом понял, что до прибытия автобуса осталось всего лишь жалких десять минут. Время пошло. В рекордные сроки он успел умыться и почистить зубы, параллельно одеваясь во что-то приличное, а также наспех собрать портфель, хотя не факт, что там будут все нужные учебники, ну и даже тост успел в себя закинуть. Куртку и шапку надевал уже на улице, но Хенджин уложился во время. Можно считать это невероятным успехом.

Он даже одним из первых зашел в салон и не обнаружил там Джисона. Но если Хван сам чуть было не опоздал, значит друг опоздает и подавно. Скоро вошел Минхо, такой же сонный и недовольный, как и сам брюнет. Они молча сели рядом, прикрывая глаза. Когда автобус уже был готов тронуться в него забежал, угадайте кто. Конечно же, Хан Джисон собственной персоной почтил это место своим присутствием.

— Отстань, Хо, — произнес русоволосый, усаживаясь на места перед друзьями и чуть ли не падая из-за начавшегося движения, от чего оба рассмеялись, а Хан надулся.

— Да ладно, Сони, — сказал Хенджин, переставая смеяться, но увидев выражение лица напротив, снова начал смеяться, — Ты так на белку похож, я не могу!

Джисон же надулся еще больше. Однако очень скоро он перестал обижаться, ведь на этих придурков невозможно было дуться слишком долго. Доехали они все же в тишине, поскольку каждый еще просыпался или досыпал свое. Выйдя из автобуса и увидев здание «любимой» школы перед собой, они будто ожили и начали оживленно обсуждать, что же ждало их сегодня. Во время разговора Хенджин случайно отвлекся и заметил впереди уже до боли знакомую белую макушку. Почему Феликс всегда к нему спиной? Однако этот вопрос сейчас даже не стоял, Хван лишь не совсем разборчиво бросил друзьям, что там Феликс впереди и сразу же после этих слов бросился к другу, которого уже давненько не видел.

— Феликс! — радостно воскликнул он, все еще сжимая немного шокированного мальчишку в тисках своих рук, — Я так рад тебя видеть! — соскучился.

— Я тоже, Хенджин, — Ли еле слышно усмехнулся, отстраняясь, — Ты случайно не знаешь, где найти миссис… Томсон? — спросил мальчик.

— О-о, так мы в одном классе! — улыбка брюнета стала еще шире. Казалось, он сейчас треснет от радости. Впрочем, это было недалеко от истины, ведь могли ли быть совпадения лучше? Мало того, что в одной школе, так еще и в одном классе! — Пойдем, я тебе покажу, — он взял друга за руку и уже собирался вести, как увидел вдалеке других своих друзей, которые уже подходили к ним — О, давай подождем пару секунд. Там мои друзья. Ты же не против с ними познакомиться? — в глазах мольба. Он знал, что Ли не слишком хорош был в общении и еще множество нюансов, и если бы друг сказал, что не хочет, Хенджин бы непременно увел его подальше, а потом объяснил бы все Минхо и Джисону, но ему так хотелось, чтобы его близкие люди хотя бы были знакомы друг с другом, что не состроить грустное личико просто не представлялось возможным.

— Ну… Нет, наверное? — и Феликс не мог отказать. Никто ведь не обязывает его близко общаться с ними потом, ведь так?

— Отлично! — Не передать словами, как он был рад. Конечно, Хенджин понимал, что дружить хорошо и близко те вряд ли будут, но хоть в лицо друг друга узнают. Через пару мгновений подошли те самые друзья, — Знакомься, это Минхо, — Хван указал на мальчика, который был довольно высоким, с чертами лица, напоминавшими кошачью мордочку. Минхо, по скромному мнению Хана и Хвана и был котом, его человеческим воплощением. У брюнета он был записан в телефоне как «Кошачий отец», а Джисон недалеко ушел, подписав того «Папа СунДунДо». Кстати, о Хане, — А это Джисон, — он указал на того, кто больше напоминал белку или… квокку? Да, Минхо и Хенджин и называли друга белкой, потому что вы Джисона-то видели? — Ребята, это Феликс, мой новый друг, — представил он блондина.

— Приятно познакомиться, Феликс! — Хан был в неимоверном восторге, — Хенджин про тебя рассказывал, я рад наконец лично увидеть тебя! — он не стал упоминать, что они с Ли слышали о другом Ли чуть ли не каждый день.

— Д-да, я тоже, — Ли сильнее сжал Хенджинову руку, которую из своей все это время не выпускал. Хван почувствовал это и понял, что другу страшно и немного некомфортно из-за такого количества внимания в свою сторону, поэтому он поспешил перебить Джисона:

— Ладно, нам пора идти, Феликсу еще к миссис Томсон нужно.

— Хорошо! Увидимся! — улыбнулся Хан, Минхо же лишь кивнул, выразив подобие улыбки на лице, ведь не был особо разговорчивым. Но Феликсу еще лишь предстояло об этом узнать.

Хенджин сделал себе мысленную пометку поговорить потом с друзьями, чтобы не было недопониманий. Он и Ли быстро добрались до кабинета миссис Томсон, их классной руководительницы. Она объяснила блондину что и как, дала расписание и назначила Хвана в качестве проводника на первое время. Радость в глазах Феликса трудно было скрыть, да и Хенджин сам был этому рад. А после они быстрым шагом пошли на первый урок.

***

День прошел быстро, но довольно насыщенно, особенно для Феликса, и вот уже пришло время ехать домой. Сегодня у Ли были какие-то дела, которые ему поручила бабушка, поэтому, с приездом автобуса, мальчик уехал домой, в свой район. Хенджин, Минхо и Джисон же решили пройтись пешком, несмотря на то, что идти им предстояло целый час. Так даже веселее, так точно будет время обсудить все насущные вопросы. Кстати, о них.

— Феликс показался мне очень милым! — резко, но восторженно выдал Джисон.

— Он и есть милый, — посмеялся Хван.

— Замкнутый он какой-то, — высказался Минхо.

— У него до этого не было друзей, плюс буллинг. Ему тяжело социализироваться.

— Какой ужас! — Хан ака самый эмоциональный человек в мире продолжал вставлять свои комментарии, — Это кошмарно…

— В таком случае, он делает большие успехи, — спокойно сказал Ли.

— Надеюсь, мы сможем подружиться с ним тоже.

— Да, я тоже надеюсь. Было бы здорово тусоваться всем вместе, — поддержал друга Хенджин.

Они еще какое-то время обсуждали знакомство с Феликсом, а затем сменили тему на то, что обожают обсуждать все школьники: горы домашки, которые делать совсем не хочется, и вредных учителей, которые не дают общаться на уроках. Впрочем, последняя проблема не касалась Минхо.

***

Первый день для Феликса в новой школе прошел довольно хорошо, как по скромному мнению Хенджина, ведь у того был друг в лице самого брюнета. Для не совсем социализированного Ли это было огромным плюсом, ведь избавляло от огромной части стресса. Последующие дни тоже проходили спокойно, никто в этом городе, на удивление, не горел желанием познакомиться с новым его обитателем, видимо, кроме самого Хенджина. Странно, конечно, но не стоит слишком сильно зацикливаться на этом.

Время шло, и Ли постепенно привыкал к обстановке в Роклэнде. Иногда он общался с Минхо и Джисоном, но большую часть времени все же предпочитал проводить с Хенджином или в одиночестве, и это всех вполне себе устраивало. Так, незаметно для всех, потому что люди и животные все еще были в своеобразной спячке, наступил март, который означал, что совсем скоро у Хенджина будет день рождения, а это невероятно важное событие! Для самого именинника уж точно, ведь ему будет уже целых десять лет. Как-то особо он не планировал праздновать этот день, но точно знал одно: он проведет его с друзьями, со всеми. Мама его, узнав об этом желании сына, предложила ему отметить дома с домашним тортом и другими угощениями, на что мальчик с радостью согласился. В назначенный день все трое его друзей пришли к нему, и они вместе очень весело провели время: смотрели фильмы, дурачились, рассказывали страшилки. Феликс поражал Минхо и Джисона своими обширными знаниями, которые он получил благодаря книгам, а те, в свою очередь, поражали его своей неугомонностью и шутками. Хван рядом с ними становился таким же, это, честно говоря, немного пугало, но Феликс ведь знал, что брюнет спокойнее, чем в моменты, когда он со своими друзьями, небольшими торпедами. Брюнет чувствовал, что блондину немного некомфортно, но старался это минимизировать, уделяя тому достаточно внимания и успокаивая шумных Минхо и Джисона временами. Ну и в целом, все прошло очень даже хорошо, каждый насладился этим праздником. Да и к тому же, казалось даже, что Ли с друзьями брюнета немного лучше стал общаться, и это не могло не радовать.

Однако всегда в бочке меда есть ложка дегтя, как говорится. И этим самым дегтем для Хенджина стала, точнее и не переставала быть, религия. Он уже давно думал обо всем, что знал и обо всем, что мог наблюдать. Он часто вспоминал их разговор с Минхо о том, что есть и другие Боги, в которых люди тоже могут верить, которые, если не превосходят, то, по крайне мере, равны по силе его Богу, в которого мальчишка верил. А верил ли он вообще? Это трудный вопрос, и Хенджин пытался найти на него ответ. С чего началась его вера? С… того, что родители в какой-то момент просто отвели его в церковь, сказав, что так надо? Кажется, да. Потому что других воспоминаний об этом у него нет. Будто религия всегда существовала в его жизни, будучи подобно шуму на фоне, который сопровождал Хенджина всю сознательную и не очень жизнь. Да, именно шум. Не источник духовных сил или вдохновения, не помошник в делах или трудных жизненных ситуациях, не опора, не мотивация, но лишь шум, даже скорее назойливый. Ведь, по правде говоря, он никогда не горел этим, никогда не хотел бы добровольно прийти в церковь и послушать проповедь, никогда не хотел покаяться в грехах. Его просто заставляли родители, потому что так надо, так положено, так делают все. Но хотел ли он этого сам? А никто и не спрашивал. Хенджина просто отвели и просто сказали, что теперь это часть его жизни.

Вот и вся история.

Но брюнета это теперь совсем не устраивало. Ему не хотелось ходить в церковь, слушать это все, быть частью этого, потому что ну не его это. Да и в Бога ему как-то слабо верилось, если честно. Если посудить, Бог — это же какое-то абстрактное существо, стоящее выше всех людей, вряд ли имеющее какую-то конкретную форму, а еще люди почему-то верят в его могущество да и существование в принципе. Это странно. Как можно верить в того, кого ты даже ни разу не видел? По крайне мере, так считал Хенджин. Он не видел в этом смысла: возносить молитвы непонятно кому, не будучи даже уверенным, что они произносятся не в пустоту. Поэтому Хван стал проводить вечера за чтением статей на тему религии и в частности он читал истории людей, которые либо разочаровались в вере, либо просто приняли решение отречься от какой бы то ни было веры. Спустя время брюнет понял, что, скорее всего, он мог отнести себя к первому типу. Ведь для него религия показалась просто инструментом теперь, с помощью которого можно вполне успешно управлять людьми, чем и пользовались в некоторых странах. Религия зачастую давала ложные надежды, взять хотя бы те же мольбы, например, произнося вечернюю молитву, ты просто просишь Бога пощадить тебя и твоих близких. Но за что просить пощады? Что может сделать такого человек за день, не считая тяжких преступлений, чтобы умолять Творца о пощаде? Да вряд ли что-то настолько ужасное, Хенджин за собой подобных поступков не замечал. Он ведь не обижал никого за день, не убивал тем более, не прелюбодействовал (что бы это ни значило, мальчик еще не совсем понял значение этого слова), не крал и так далее, и тому подобное. Так почему он должен был просить пощады?

Ну и возвращаясь к надеждам: если люди молились за больного, это ведь не всегда помогало, далеко не всегда. И что это значило, что Бог не слышит эти мольбы или просто игнорирует? «Бог милостив», — говорят многие, но разве является милостью то, что Он забирает человеческие жизни раньше срока. Например, у онкобольных. Это разве справедливо? В момент этих рассуждений почему-то вспомнилась тяжелая и трагичная история Феликса. Его друг ведь потерял отца в автокатастрофе, а мать совершила самоубийство, и мальчик остался сиротой. Разве такой хороший человек заслужил такую нехорошую судьбу? Разве он заслужил страдать? А буллинг… неужели Феликс мог сделать что-то настолько плохое, чтобы его травили? Да ведь он сам говорил, что его из-за внешности травили. Хенджин не понимал, это что, милость? Какая же это милость?.. И почему Бог милостив, если он совсем не пощадил ребенка, такого же, как и сам Хван, отсыпав ему столько испытаний?

Бог немилостив, пришел к выводу Хенджин спустя долгие бессонные ночи, полные рассуждений подобного характера. И когда он для себя их сделал, ему стала так отвратительна концепция веры в Бога. В это… существо, которое мало того, что не слышит зова его творений, так еще и посылает несчастья на долю того, кто их совсем не заслужил. И нужен ему такой бог? Хотелось ли ему возносит молитвы такому божеству? Очевидно, нет.

И потому, после пары месяцев таких рассуждений и сделанных выводов, Хенджин заявил всем — семье и друзьям, — что в церковь он больше по доброй воле ходить не будет и что в бога он больше не верит, чем шокировал абсолютно всех. Родители были в особом шоке и недоумении, ведь они же всю жизнь учили сына вере, а тут случилось такое… И как прикажете на это реагировать? Джисон пару дней просто ничего не говорил, тоже, видимо из-за осознания, а затем его прорвало: что, почему, зачем, как. Все эти миллионы вопросов были заданы Хенджину, которому, конечно же, пришлось отвечать. Минхо не сказать, что был в большом шоке, но все же не ожидал от друга подобных заявлений. Он слушал, что Хван говорил и отвечал на вопросы Хана, если брюнет не мог, а затем, через пару дней после этого разговора сказал Хенджину, что он рад, что друг принял такое важное и ответственное решение да, к тому же, не побоялся рассказать об этом решении всем. Брюнет его поддержку оценил очень высоко. Единственным, кто пока что никак не высказался, был Феликс. Хенджин знал, что друг был довольно религиозным и связанным с религией как раз-таки узами духовных сил, а потому совсем не представлял, как тот отреагирует. Сам же на разговор не напрашивался.

Было видно, что Ли очень хочет поговорить на эту тему, но также, что тот никак не решится. Хван ждал, пока друг будет готов. И в один из дней, когда с его заявления прошло уже некоторое количество времени, они тусовались у Феликса дома, в их маленькой, но уютной обители, ставшей общей для них обоих, блондин все же начал тот самый разговор. Они молчали уже некоторое время, думая о чем-то своем, когда Ли вдруг прервал тишину:

— Хенджин.

— М?

— Так почему ты больше не хочешь верить в Бога?

— Потому что его нет, — последовал флегматичный ответ, бывший правдой, — Никто еще не смог доказать Его существования за все время, что человек живет на Земле…

— Но и опровергнуть тоже, — возразил мальчик. Было логично, что Феликс начнет возражать.

— … Хотя можно было уже это сделать. Плюс, Библия изобилует различными нестыковками, например про Ноев ковчег там вообще две версии. В одной книге. Ее писали разные люди под разные политические нужды своего времени, а не посланник Божий, — говорил он вполне уверенно, ведь в достаточной мере изучил этот вопрос, как уже было сказано ранее, проведя множество ночей без сна, — Еще сейчас религия — это инструмент влияния на людей, — добавил Хенджин не без капли отвращения.

— Она всегда им была, — и Ли был прав. Но только сейчас ее сущность была Хвану в высшей мере противна.

— Сейчас это огромные деньги, Феликс. Мне не нравится эта идея. Совсем. Хоть пастор Лиам и хороший человек, правда, но я не хочу поддерживать это. Ну и наконец, даже если Бог есть, я не хочу в него верить, потому что в таком случае он слишком жесток, а это отвратительно, — он даже чуть поморщил нос, как бы подтверждая свои слова.

— С чего ты взял? — спросил Ли.

— Потому что, если бы он действительно любил свои творения, если бы он любил людей, то не забрал бы у тебя родителей, — выдал он, и тут же поспешил извиниться, потому что слова сами будто вырвались из его уст, — Прости за такой пример, но, смотря на твою историю, я лишь убедился в сказанном ранее. Я правда не понимаю, что мог сделать такой хороший человек, как ты, Феликс, чтобы лишить тебя родителей. Поэтому я больше не то, что не хочу, но не могу верить. Не могу возносить молитвы такому божеству.

— Мм, понятно, — Феликс погрустнел. Его все еще задевали темы смерти его родителей, да что уж там, ему до сих пор кошмары с участием мамы снились, и Хенджин об этом знал, прекрасно знал, но все равно сморозил то, что сморозил. Язык мой — враг мой, сейчас это выражение было настолько подходящим ситуации, насколько это вообще возможно.

— Ликс, прости, — он придвинулся ближе, положил руку ему на плечо, обращая на себя внимание, — Я не хотел поднимать эту тему, я знаю, что это больно для тебя, но… Если честно, — Хван понизил тон голоса до шепота, — То именно ты и твоя жизненная ситуация изменили мое мнение насчет веры.

— П-правда? — на него устремилась неверящая пара глаз. Болью отдавалась эта непонятная эмоция в глазах напротив. Хотелось забрать ее себе, ведь Ли итак тяжело приходится, безумно хотелось хоть на йоту облегчить его страдания.

— Да. Просто… я уже сказал тебе, что не могу понять, почему такой… лучик солнца, как ты, должен страдать, — признался Хенджин, опуская глаза.

Непонятно, что творилось в голове Феликса в этот момент. Эта информация была явно слишком тяжелой для него, слишком шокирующей и неожиданной. Хенджину было даже немного стыдно, что он вывалил все на друга, но он не хотел бы врать или что-то преуменьшать. Он сказал правду, как она есть: неприглядная и обременительная. И от этого было нехорошо им обоим. Но вот пробубнив что-то не совсем внятное, блондин притянул друга к себе, заключая в объятия. Не только потому, что ему захотелось, не только потому, что он хотел уйти от темы разговора, что была довольно неприятной, но и еще потому, что ему хотелось таким образом показать, что все нормально, все хорошо и что это никак на него не повлияло, хотя последнее и было ложью. И Хенджин прекрасно понял все эти бури, нет, даже моря и океаны эмоций и чувств, сокрытых в таком простом жесте, как объятия, и отвечая на них, он надеялся, что эти моря и океаны, бесконечные водные глади перестанут бушевать с такой силой, что слышно было, как звуки их отскакивали от стен в этой комнате. Он так хотел, чтобы Ли полегчало, не сразу, но хоть через какое-то время.

— Ты же помнишь, что Бог всегда будет рад принять тебя назад? — спросил Феликс. Хенджин на это лишь закатил глаза. Не смог удержаться, и друг его за это не упрекнул. Будет рад и будет, Хван сам не вернется к Нему, это уж точно. Он пообещал себе.

***

С отказом от религии, эта религия, как ни странно, как ни прискорбно не покинула жизнь Хенджина. Наоборот, она стала его чуть ли не каждодневным спутником теперь, если раньше от нее можно было спастись, затерявшись в шести днях недели, то теперь спасения просто не было. И это выматывало.

Сегодня должен был быть обычный школьный день, если бы не одно «но». Утренний разговор с матерью. Сначала она спрашивала про что-то повседневное, типа сделал ли он вчера домашку или собрал ли себе ланч, но затем началась знакомая песня:

— Мы вот в воскресенье с папой пойдем в церковь, — сказала она тоном, явно намекавшим на что-то. Но если ее тон был звуком сирены, то Хван был глухим.

— Круто, — равнодушно бросил он.

— Ты бы мог сходить с нами, — произнесла женщина.

— Нет, мам. Мы уже это обсуждали. Хватит, — подростковый возраст делал свое, парень заводился с полоборота, особенно на тему веры. Они ведь миллион раз примерно или даже больше спорили об этом, и ничем хорошим это не заканчивалось, неужели его мать надеялась, что в миллион сто тысяч двести восемьдесят второй раз что-то изменится? Судя по всему, да.

— Что «хватит»? Ну что «хватит», Хенджин? Может это тебе хватит строить из себя непонятно кого, м? — да и миссис Хван была не лучше, тоже такой же взрывной характер, — Когда ты уже наиграешься?

— Это не игры, сколько раз тебе говорить, — с нескрываемой злостью ответил он.

— Твоя мама права, между прочим. А ты ей еще и грубишь, — в разговор вмешался отец, который спустился со второго этажа, будучи при параде и готовым ехать на работу.

— И ты туда же, — парень закатил глаза. Да сколько можно-то…

— Да, сын, и я туда же. В очередной раз, между прочим. Когда ты уже поймешь, что религия необходима тебе, как и Бог? Когда наиграешься в свой переходный возраст? Когда ты вернешься под крыло Творца?

— Да сколько раз вам обоим говорить?! — голос срывался на крик. Может, хоть так он будет услышан? — Когда вы уже поймете, что это не детские игры, не подростковый возраст, — кавычки пальцами, — Что я принял решение и не отступлюсь от него. Уже два года прошло. Два! Сколько можно пытаться меня переубедить? Может, хватит? Мне это надоело.

— Переубеждать мы тебя будем столько, сколько потребуется для того, чтобы вправить тебе мозги на место. Почему же ты понять не хочешь, что Бог — это твое спасение? Что он твой наставник и Отец? Почему это так сложно для твоего восприятия, Хенджин? — сказала миссис Хван, и в это время за окном очень удачно прозвучал сигнал школьного автобуса. Спасение.

— Все, мне пора, — бросил он и начал было идти к выходу, как услышал:

— Может, Минхо на него все же плохо влияет? Надо будет поговорить с его родителями об этом…

— Да не Минхо это! А мое собственное мнение, — только не хватало, чтобы они друга приплетали. Не нужно ему, чтобы с Минхо ему запретили общаться, — Он вообще ни при чем, — добавил он, а затем, будучи невероятно рассерженным на родителей, не удержался и произнес, — Да идите вы оба к черту, — и, кажется, это было слышно в любом уголке не маленького дома.

Отличное начало дня, просто замечательное. Что может быть лучше, чем ссора прямо с утра?

Он уселся в автобус, уставившись в окно, а когда зашли его друзья, — что произошло через пару минут — то лишь буркнул что-то вместо нормального приветствия. Он не хотел срываться на них, а внутри бурлила злость, поэтому он и решил отмалчиваться. Даже Джисон в тот момент почему-то не попытался его разговорить, видимо, понял, что друга лучше не трогать. С Феликсом позже он тоже не был слишком приветливым, что за последние два года их дружбы не было ему присуще. Ведь все это время дома были скандалы из-за его выбора не в пользу религии, однако с Ли он всегда был, или, по крайне мере, старался быть радостным и не таким раздраженным. Потому что рядом с блондином хотелось быть таковым, самому излучать добро. Но сегодня что-то явно пошло не так, например, этот день. Поэтому все школьные занятия Хенджин ходил грозовой тучкой, пугая и друзей, и знакомых. Кажется, Минхо, Феликс и Джисон об этом переговаривались на переменах, но Хвана это волновало мало. Он все никак не мог успокоиться из-за утреннего конфликта.

Ведь этот разговор особенно сильно разозлил его. Потому что уже далеко не первый раз, потому что уже в печенках сидят эти разговоры, вот честно. Поэтому-то парень и не мог успокоиться.

Уроки закончились, и Феликс схватил друга за руку и потащил за собой на прогулку. Хенджин же ничего против не имел, потому что он подумал, что время с Ли поможет ему успокоиться. Когда же они отошли от школы на некоторое расстояние, Ли отпустил друга, и они поравнялись. За прошедшее время Хенджин вырос, а потому сейчас блондину приходилось смотреть немного вверх. Пока Феликс собирался с мыслями, чтобы начать диалог и как-то подойти к интересующему его вопросу, он услышал, что Хван сам начал разговор:

— Как спалось сегодня? — поинтересовался он. Даже спустя такое долгое время у Феликса не прекратились кошмары, а снились ему с завидной регулярностью, поэтому у брюнета уже вошло в привычку спрашивать это, узнавая о состоянии друга. К тому же, как ему показалось, он почувствовал себя спокойнее в обществе столь замечательного человека.

— Не очень, — вздохнул мальчик, — Снова мама снилась… Не понимаю, что она или Бог хотят мне сообщить.

— Это не мама или бог, Феликс, а твой мозг, — раздражение, бывшее сегодня его спутником, вернулось. Опять Бог, опять религия… Сколько ж можно? На нем лежит проклятие? Или на сегодняшнем дне?

— Да не… — начал было Ли, но был перебит:

— Тебе бы к врачу сходить, не думаешь? — в любой другой ситуации это прозвучало бы, как хорошая рекомендация неравнодушного человека, но сейчас это было больше похоже на издевательство. По правде сказать, оно им и являлось, и Хенджин, сам не зная, почему, сказал это намеренно сейчас.

— Не думаю, — Феликс — очень эмоциональный человек, к тому же, эмпат, поэтому злость отчасти передалась и ему, отчего он раздраженно буркнул это себе под нос.

— Очень жаль, а то религия твоя тебе не поможет, — продолжил Хван. Потому что в ней не было смысла, думалось ему. Почему все его чертово окружение так сосредоточенно на чертовой религии?!

— Хенджи… — Ли не мог понять, почему вдруг друг начал плеваться ядом, а от этого становилось некомфортно, страшно и отвратительно. Хван это чувствовал, но злость уже вступила в свои права, а потому он продолжил:

— Что «Хенджин»? Ты постоянно говоришь о боге, о том, что тот будто посылает тебе какие-то знаки или что-то еще, но ты не думал, что ты себе все просто придумываешь? Что это все вранье? М? Может, стоит решать проблемы, а не уповать на чудо или какого-то там бога? — выговорил он. Злость стала сходить на нет, ведь он вложил ее всю в эту фразу.

Ничего не ответив, Феликс развернулся и быстрым шагом, переходящим в бег, удалился от Хвана как можно дальше. Тот же остался стоять на месте, до него начало медленно, но верно докатываться осознание, что он только что сказал Феликсу, одному из своих самых близких людей. Ли ведь был довольно верующим, для него вера была опорой, не смотря ни на что, он цеплялся за религию, как за спасательный круг, она ведь правда держала его на плаву. А Хенджин только что очень и очень сильно задел его, буквально обозвав его способ бороться и быть на плаву ничтожным и даже отвратительным.

Что же ты наделал, Хенджин?

Кажется, очень сильно обидел своего друга. И каково тебе ощущать последствия своих действий? Неприятно? Что же, ты заслужил, сполна заслужил. Можно ли было сказать, что это Бог наказал парня за грубость и плохой поступок? Хван об этом думать не хотел, ведь он в Бога не верил. Брюнет еще какое-то время простоял на месте, смотря вдаль, туда, куда убежал Феликс, но затем у него все же хватило сил сдвинуться с места, и ноги сами понесли его в неизвестном направлении.

Домой идти желания не было, даже несмотря на то, что сейчас он был пуст. Атмосфера утреннего конфликта наверняка все еще витала там, поэтому парень и решил обойти весь город на своих двоих. Благо, тот не был слишком большим. Плюсом к этому, ему нужно было подумать. В частности о том, что он скажет Феликсу и как будет перед ним извиняться. Глупо, глупо, глупо. Из-за своих проблем, которые не должны влиять на их общение, он явно оттолкнул друга, а от этого было очень грустно. Он не хотел терять Ли, но не мог знать, простит ли тот его после всего сказанного, хоть и сказано было немного. Нужно было придумать, что сказать и как подобрать правильные слова, в первую очередь. Этим-то и занялся поникший мальчишка. Несколько часов он проходил по улицам Роклэнда и сам не понял, как оказался у знакомой двери. Но не своей, а Феликсовой.

***

В дверь раздался звонок, и это было в высшей степени странно. Было около девяти вечера, и Феликс совсем никого не ждал, поэтому то, что кто-то прямо сейчас настойчиво звонил, казалось ему неожиданным. Но, несмотря на это, он все же спустился вниз и открыл полночному посетителю, коим оказался… Хенджин, как ни странно.

Тот стоял на пороге и переминался с ноги на ногу, не зная, как начать диалог. Однако слова сами посыпались из его рта:

— Эм… Привет. Я… пришел извиниться за сегодняшнее. В общем, я не специально накричал на тебя, просто так получилось из-за проблем в семье… — Черт, в любом случае, он просто так накричал на друга, который ничего плохого не сделал, из-за проблем в семье, отвратительно. Чувствовал он себя соответствующе.

— Что за проблемы? И почему ты раньше не сказал?.. — поинтересовался Ли.

— Прости, я просто… не знаю. Был слишком сосредоточен на своей злости… Извини, Ликс. Просто родители прямо перед походом в школу решили вновь поспорить о том, почему это я не верю, почему отказываюсь даже спустя такое количество времени. Что я неправильно поступаю и бла-бла-бла. Меня этот разговор очень разозлил, ведь я уже столько раз им все объяснял, а они не понимают… А потом еще твои домыслы… Да, это неправильно, что я сказал так, я не должен был, ведь для тебя это важно, а я просто думать об этом в тот момент не хотел, поэтому накричал. Я знаю, что это очень сильно задело тебя, но прости меня, пожалуйста. Мне правда жаль, — сказав все это, Хенджин опустил взгляд в пол, ожидая вердикта друга.

Ли чувствовал, что Хван и правда раскаивается и сожалеет о сказанном, что не он не забыл о важности этой темы для него и что ему правда стыдно. Так ведь бывает, что из-за других своих конфликтов, люди срываются на тех, кто ни в чем не повинен просто, потому что те под руку попались. Так бывает, вот и у Хенджина тоже случилось, а потому Феликс простил его. Не мог не простить, потому что не хотел терять. Перестать общаться из-за этого было бы слишком глупо. Так вот, Феликс простил брюнета, а потому притянул того к себе, заключая в объятия, показывая, что все хорошо теперь. Спустя пару секунд мальчик на эти объятия ответил. Они простояли так долго, кажется, вечность, но Хван нашел в себе силы отстраниться первым, чтобы получить словесное подтверждение того, что они помирились, но увидел, что из-под задравшихся рукавов тонкой кофты выглянули свежие царапины, и они тут же завладели его вниманием. Мальчик аккуратно перехватил чужую руку, до этого покоившуюся на его плече и присмотрелся внимательнее.

— Феликс… — он не был глупым, поэтому сразу понял, что собака такие царапины оставить не может, причем в таком количестве, а значит это был селфхарм. А он мог быть только по одной и самой очевидной причине, — Это… — он указал на порезы, — Из-за моих слов?..

Ответа не последовало. Феликс отвел взгляд, не желая сталкиваться с Хенджиновым, а губы сжались в тонкую полоску. Хван тем временем легким движением руки повернул голову Ли к себе, заглядывая в темные омуты:

— Ликс, скажи правду, пожалуйста. Это из-за сегодняшней ситуации? — легкий кивок и вновь отведенный взгляд, а Хван почувствовал тяжкий груз вины, легший на плечи в один момент, — Прости… — он утянул друга в очередные объятия, — Прости, я даже подумать не мог, что… это так на тебя повлияет… Прости, прости, прости, — словно в бреду шептал он. Что же он наделал?..

Все настолько плохо, насколько вообще могло быть. Феликс причинил себе вред из-за него, из-за его слов, какой кошмар. Хенджин понял, что настолько сильно задел солнечного мальчика, которого он себе самому клялся только защищать, что тот изувечил свои тонкие руки. Каким человеком нужно быть, чтобы такое сделать? Ответ прост: кажется, надо всего лишь быть Хенджином. От самого себя стало отвратительно. Не хотелось, отчаянно не хотелось, чтобы это было правдой, ведь это значило бы, что Хван совсем недостойный друг, он не стоил и капли Феликсова внимания. Поэтому он продолжал тихо нашептывать «прости», будто это могло, словно стерка стереть царапины с бледной кожи, будто это могло заставить Ли забыть те слова. Сознание кричало ему: «ты тварь, последняя тварь, недостойная такого замечательного человека, как Феликс». И разум его был прав, считал Хван. Потому что нельзя было, нельзя, под страхом смерти нельзя было ранить эту и без того искалеченную душу. А он ранил, да так сильно… Было отвратительно от самого себя.

— Все… все нормально, — тихо произнес Ли, отстраняясь. Могло ли хоть что-то быть нормально теперь? — Давай… просто забудем про это, — взгляд метнулся к порезам, — Пожалуйста? — нерешительный кивок послужил ему ответом, хотя они оба знали, что не смогут забыть это. Особенно это, — Ты… зайдешь? Никого дома нет…

Хенджин в нерешительности вошел внутрь. Пускай он и был здесь уже примерно миллион раз или около того, сейчас весь дом будто давил на него осознанием своей ужасности. Он довел Феликса до селфхарма… Подумать только, что же он за человек после этого?.. Явно не хороший. А самый ужасный, которого непонятно, как Земля еще носит.

Ли тем временем, как будто и не было этой ссоры, предложил ему поужинать, от чего Хван отказываться все же не стал. Он со школьного обеда совсем ничего не ел, поэтому желудок уже протестовал из-за отсутствия пищи. После быстрого ужина они переместились в комнату Феликса, где тот любезно предоставил другу сменные вещи, так как обоим было понятно, что Хенджин сегодня останется здесь, а затем они разговаривали какое-то время обо всем, что приходило в голову, иногда это было что-то глупое, а иногда глубокое и заставляющее подумать. Бабушка Феликса вернулась примерно в это время, и мальчик сообщил ей, что сегодня Хван ночует у них, против чего никто, конечно же, не возражал. Хенджин тем временем, в рекордные для себя сроки заснул. Видимо, его организм тоже был весьма утомлен сегодняшним стрессом.

Именно так и обнаружил его Ли, вернувшись в комнату: Хван спал, тихо посапывая, используя пса, который, впрочем, тоже уже спал, вместо подушки. До чего мило выглядела эта картина. Мальчик укрыл обоих одеялом, а сам сел за стол, чтобы сделать традиционную запись в дневнике. Без этого небольшого ритуала не обходился ни один вечер ни одного дня.

***

День сегодня был из тех, которым можно было бы радоваться, находясь дома, однако, будучи на улице, каждый, абсолютно каждый от человека до чихуахуа, проклинал подобную погоду всеми возможными способами и ненавидел каждую секунду нахождения на улице. А все потому, что сегодня, вместо обещанного первого снега, зарядил дождь, да еще какой: самый что ни на есть противный, во время которого капли самым неприятнейшим образом бьют по неприкрытым лицам, заставляя натянуть капюшоны посильнее. И вот именно в такой отвратительный день еще и нужно было идти в школу! Вселенская несправедливость…

Но никто мнения школьников особо не спрашивал, поэтому сейчас они все уже находились в учебном заведении, наблюдая из окон за буйством природы и «сюрпризом» ноября. И как назло ведь даже во внутренний двор нельзя было выйти, покуда ты не хотел промокнуть до нитки. По этой причине, на переменах приходилось по-другому развлекать себя, и из-за этого множество школьников всех возрастов носились по коридорам сломя голову, несмотря на то, что это было запрещено правилами. Но правила ведь созданы для того, чтобы их нарушать, правда? Поэтому это мало кого волновало, даже учителя, на удивление, не делали слишком много замечаний тем, кто пролетал мимо них на скорости примерно равной скорости света. Джисон и Хенджин исключением не были, они бегали друг за другом, играя в «кто кого быстрее догонит, тот и самый крутой». Мальчики такие мальчики. Минхо и Феликс в это время стояли у шкафчиков, а блондин так вообще слегка боязливо прижимался к металлической поверхности, ибо эти два тайфуна не то, что его, но грузовик сбить могли. Осторожность не помешает, в любом случае. В общем-то, оба Ли в «веселье» не участвовали, понимающе обмениваясь взглядами, но не разговаривая. Минхо, который не любитель поговорить и Феликс, точно такой же, — идиллия.

Перемена подходила к концу, поэтому ураганчики вернулись к друзьям, все запыхавшиеся, но довольные.

— Да я победил, Джи, чего ты врешь!

— Не было такого! Ты не успел меня коснуться, так что ты проиграл. Просто признай это! — спорили они чуть ли не на все помещение.

— Вы оба придурки, которым нечего делать, успокойтесь, — вставил шатен, и оба спорщика замолчали, поникнув на пару секунд. А затем начали передразнивать самого Ли. Феликс пока оставался лишь слушателем и наблюдателем и его все вполне устраивало, даже эта шуточная перепалка. За то время, что он общается с этими тремя и Хенджином в частности, он уже немного привык к таким громким и эмоциональным, можно сказать, итальянским «конфликтам». Серьезно, не хватало только, чтобы кто-то выбрасывал вещи другого или других, и все действительно будет как в лучших традициях итальянских ссор.

— Ликс, пойдем от этих идиотов, — смешным тоном сказал Хван, как бы заканчивая спор.

— Ну и валите на свое рисование, — передразнил его Джисон.

— Ну вот и свалим. Счастливо оставаться на своей углубленной алгебре, — таким же голосом парировал брюнет. Ей-Богу, со стороны правда может казаться, что троица друг друга ненавидит, но это их своеобразное проявление любви и внимания. Они могут и нормально говорить, но это происходит редко, потому что зачем, если можно так дурачиться? Они-то знают, что это все шутки, и это главное.

Феликс и Хенджин отошли на некоторое расстояние от друзей и направились в корпус, где у них пройдут следующие два урока: искусство. В этом году они оба решили выбрать этот предмет для изучения, поскольку обоим в какой-то мере это было интересно. Но если Ли нравилась именно теоретическая часть уроков, ведь там он узнавал больше не только о художниках, но и о видных деятелях театра, кино и той же литературы, то Хенджин любил делать что-то руками, а особенно, как можно было понять, рисовать. Поэтому страсть к искусству была присуща им обоим, просто в разной мере.

— Давай зайдем в туалет, — произнес Хенджин. Феликс не стал возражать, ведь у них было еще буквально пару минут до начала урока.

Брюнет умылся, смывая с себя пот и небольшую усталость от бега, а затем, выключив кран, позвал друга. Тот стоял рядом и смотрел на прикрытые кабинки, ибо в зеркало желания смотреть абсолютно не было. Ли обернулся с любопытствующим взглядом, ожидая, что хотел сказать друг. Но вместо каких бы то ни было слов на его блондинистую голову совершенно внезапно опустилась пара рук (лапищ), которые начали ворошить и без того запутанные пряди. Феликсу понадобилось секунд пять, чтобы осознать, что делал брюнет. А бессовестный и бессердечный Хенджин нещадно лохматил его своими мокрыми руками! Поняв наконец, что происходит, Ли стал оказывать сопротивление, пытаясь оттолкнуть безжалостного Хвана, который путал волосы все больше и больше, еще и смеялся так гаденько и заливисто. Парень схватил того за руки и попытался отпихнуть, тоже смеясь.

Но вдруг смех брюнета стих. И Феликс тоже перестал смеяться, не понимая, однако, в чем причина. Но через секунду он понял, хотя и было уже поздно что-либо предпринимать по этому поводу…

— Порезы ведь должны были зажить уже… — Хенджин заметил кровавые отметины, именно поэтому он перестал смеяться. Его испугали красные полосы на чужих руках. Они оба все еще стояли в том же положении, что и секунды назад, поэтому Хван, отмерев первым, убрал руки с макушки друга и перехватил руку того, став рассматривать ранки. Это точно не могли быть зажившие порезы, он ведь сам недавно видел, что от тех почти ничего не осталось. Так что же?..

— Они и зажили... — Феликс опустил взгляд в пол, ведь совсем не был готов, что все так быстро обнаружится и совсем не знал, что говорить. Он хотел бы скрыть это, желательно до полного заживления, чтобы вообще никак не оправдываться и не искать отговорки, ну или хотя бы, чтобы прошло еще пару дней, чтобы он мог что-то придумать. Но судьба-злодейка… Стыдно. И отвратительно от самого себя.

— Это… новые? — с опаской спросил Хенджин. Вместо ответа кивок, такой несмелый, что можно было и не заметить, но Хван все же заметил, — Ликси, почему?.. — он не на шутку испугался, что снова из-за каких-то его неосторожных слов или действий. И это было вполне справедливым опасением, и этот страх отчетливо слышался в его голосе.

— Из-за… внешности, — еле слышно ответил Ли спустя долгое время. Стыдно. Стыдно. Стыдно. Сейчас ему это казалось такой глупой причиной, на самом деле, но в моменте, когда он делал это сегодняшней ночью, парню казалось, что это был единственный выход.

— Феликс… — выдохнул брюнет, прижав друга к себе, даря ему нежные объятия. Кажется, уже прозвенел звонок и стоило бы идти на урок, чтобы не получилось нагоняй от учителя, но этим двоим, очевидно, уже было не до искусства, — Ликс, послушай меня, — он отстранился, заглядывая в карие глаза напротив, — Ты не ужасен, ты не некрасив, понимаешь? Ты очень красивый и очаровательный. Я тебя так вижу, ты веришь мне? — частые-частые кивки послужили ему ответом, — Поверь мне, пожалуйста, что это действительно так. Твои веснушки очень милые, ты помнишь? И сам ты милый. Я не знаю, как тебе это еще сказать, чтобы ты понял. Прошу, не делай больше этого с собой…

В этот раз Ли сам подался в объятия, как бы говоря «хорошо, я постараюсь». Ради Хенджина хотелось постараться, не хотелось, чтобы он грустил из-за такого. Феликс решил, что больше ни за что не возьмет в руки нож. Хотя бы ради друга. У обоих сердце билось быстро-быстро, и оба могли это чувствовать. У брюнета из-за страха за друга, а у Ли — из-за чувства вины, что с огромной силой накатывало на него. Однако он старался его игнорировать.

— Если… подумаешь о том, чтобы причинить себе боль, позвони мне лучше или напиши. Или просто дай знать хоть как-то. Лучше мы поговорим.

— Угу, — буркнул Феликс, прижимаясь к другу. Он попытается, правда попытается.

На искусство они опоздали на приличное количество времени, за что учитель назначил обоим часовую отработку сегодня же после уроков. То есть, после двух искусств еще одно искусство. Никто из парней ничего плохого в этом не видел.

***

Хенджин в приподнятом настроении уже подходил к знакомому дому. Был вечер пятницы второй недели декабря, впереди выходные, и это значило только одно: ночевка, и в этот раз у Феликса. На следующей неделе они собирались тусоваться у Хвана, причем все вместе, Ли был не против, чему брюнет был очень рад, но сегодня они только вдвоем. Не считая Макса, конечно.

Парни, естественно, уже накупили кучу снеков, типа чипсов, шоколадок и прочей вредной еды, чтобы как следует повеселиться в эту ночь. Феликс уже ждал друга, и, как только раздался звонок снизу, он и его верный пес побежали открывать. Встретили Хвана объятиями и радостным лаем, как, впрочем, и всегда. Их небольшой традицией на ночевках было выгуливать Макса вместе, потому что Хенджин обычно приходил не слишком поздно для такого, поэтому он лишь оставил небольшую сумку с вещами в коридоре, и они втроем пошли плутать тихими и безлюдными улицами, от которых эхом отскакивал их шепот, не говоря уже об обычной громкости голоса. Придя же домой через час или около того, мальчики хотели проскользнуть в комнату Феликса, но были пойманы миссис Ли, которая все же накормила их «нормальной», как она выразилась, едой. Жареная картошка и мясо под соусом по ее личному рецепту были весьма вкусным и плотным ужином, да настолько, что безудержное поедание снеков пришлось отложить на неопределенный промежуток времени. Поблагодарив бабушку Ли за еду и пожелав ей спокойной ночи, они ушли наверх, прихватив и пса, которому тоже немного мяса за ужином досталось.

Как и обычно, пока у них еще были силы, парни решили почитать по ролям. Сейчас они читали «Фараон» Болеслава Пруса, эта книга была интересной, но довольно тяжелой для прочтения, потому что в ней без особых прикрас в сложной манере описывались реалии Древнего Египта. Но роман овладевал вниманием читающего подобно тому, как прославленный Херихор захватил власть в Фивах, поэтому мальчики и продолжали с интересом читать данное произведение.

— Ты говоришь, как жрец. — ответил с горечью Пентуэр, — прочитал Феликс, так как до этого он и читал предыдущий абзац, — Скорее я бы должен был бы относиться ко всему с таким спокойствием. А у меня, напротив, болит душа, потому что я чувствую страдания миллионов.

— Кто же тебе велит?.. — вторил ему Хенджин, приняв на себя роль второго участника диалога.

— Мои глаза и сердце, — прочитал Ли, — Они — точно долина между гор, которая не может молчать, когда слышит крик, и откликается эхом.

Хван даже замолчал на какое-то время. Хоть диалог двух людей в книге, которые, должно быть, жили бесконечно давно, был совсем о другом: о жрецах, о инакомыслии, — брюнету отчего-то отчетливо думалось, что это сейчас они с Феликсом говорили, не читали совсем. Потому что Ли и правда будто чувствовал на себе страдания миллионов, которые почему-то все достались ему; будто он чувствовал все это, и этот груз нещадно давил на юную душу, а от того мальчишка себя калечил. Хенджин же пытался узнать, кто же сделал с другом такое, кто велел ему страдать так?.. Или же твоя душа настолько чиста, что ты не можешь видеть, как страдают другие, а потому перенимаешь их боль, откликаясь эхом, что отскакивает от скал твоего сердца, словно от скал в Древнем Египте, Феликс? Хенджин хотел бы знать ответы на эти вопросы, ведь тогда он смог бы помочь лучику солнца не быть во власти грозных и темных туч. Но ведать он, к сожалению, не мог…

— Джинни? — позвал его мягкий голос, принадлежавший не кому иному, как Феликсу, — Ты чего замолчал?

— А… Да, извини, задумался, — Хван помотал головой, как бы отгоняя от себя эти мысли и вернулся к чтению, — А я скажу тебе, Пентуэр, что ты напрасно задумываешься над такими опасными вещами…

Они читали еще около получаса прежде, чем выдохлись. Перед тем, как начать поедать еду, которую они припасли, Феликс сделал запись в своем дневнике, ну а после они стали есть и дурачиться, и Макс тоже участвовал, в шуточных битвах подушками, например; хотя и могло показаться, что битвы эти не на жизнь, а на смерть, это было не так. Позже, успокоившись, они сели за просмотр фильма, новые Мстители уже ждали! Ну и часа в четыре утра, будучи абсолютно довольными этой ночью, парни улеглись спать и очень скоро заснули.

Но долго блаженный сон не продлился, ведь Феликсу начал сниться кошмар. И, казалось бы, что тут такого, ему ведь почти каждую ночь они снятся, но сегодня сон был особенно страшным, потому что в его сне появился Хенджин. Этого раньше никогда не случалось, основным героем всегда был он сам и его мама, но в этот раз парню снилось, будто Хван умирал самой ужасной смертью, а сам Феликс ничем помочь не мог. Слезы неудержимо лились из его глаз, не давая видеть, а боль, бесконечная боль разливалась свинцом по телу. Он совсем не осознавал, что это все лишь сон, а потому и правда думал, что терял друга, одного из своих самых близких людей. Хенджин истекал кровью, кровь лилась из его рта с неприятным булькающим звуком, он лежал прямо на коленях Ли, пока тот ничего не делал, кроме рыданий. И вот стало понятно, что сейчас брюнет окончательно простится с жизнью, а потому он собрал все силы и, превозмогая боль и отхаркивая темную, даже черную кровь, прошептал: «пока». Еле слышимое, еле различимое, но все же «пока», а после дыхание юноши остановилось. Кровь все еще сочилась из ран, но не лилась изо рта, но Феликсу стало так плевать. Хенджин умер… Умер. Нет, это не могло быть правдой, просто не могло. Это какой-то кошмар, но не реальность, нет…

Хенджин в реальности тем временем проснулся от странных звуков сбоку от себя, потому что у него, к счастью или к сожалению, был очень чуткий сон. И, потерев глаза, когда те привыкли к полутьме, он понял, что источником странных звуков был Феликс и что тот… плакал во сне? Хван принялся будить друга, ведь слезы скатывались по его щекам явно не из-за того, что что-то хорошее ему виделось. И скоро, благодаря усилиям брюнета, Ли действительно проснулся, но пару секунд не понимал, что происходит и где он вообще. А когда понял, то резко и совершенно неожиданно прижался к шокированному Хенджину, который все же через пару секунд обнял в ответ.

Феликса начало мелко трясти, снова послышались всхлипы и тихие рыдания, поэтому Хван чуть отстранился и спросил:

— Ликс, ты чего? Что случилось?

— С-сон… приснился… — еле как выговорил он, — Что ты… ты…

— Ладно, не договаривай, — остановил его друг, — Все хорошо, это просто сон, Ликс. Я здесь, я тут, — и в этот момент он почему-то вспомнил игру, в которую он и Джисон играли в раннем детстве и решил, что это могло бы помочь, — Эй, я знаю кое-что, что возможно поможет тебе успокоиться. Хочешь попробовать? — кивок, — Тогда закрой глаза и доверься мне.

Закрывать глаза было страшно, казалось, будто стоило это сделать, кошмар тут же станет явью. Хенджин страх блондина чувствовал, а потому как можно быстрее начал:

— Разбиваем яйцо над твоей головой, — он издал звук, словно действительно разбил что-то над головой Ли, — Пусть желток стекает, — он сделал похлопывающие движения пальцами от волос парня до живота, — Пусть желток стекает, — и снова все те же самые действия, — Выжмем апельсин на твои плечи, — он несильно сжал чужие плечи, — Позволим соку течь, — снова похлопывающие движения пальцами. Он почувствовал, как Ли начал расслабляться, — Позволим соку течь. Сильное сжатие, — надавил чуть сильнее, — Холодное дыхание, — слегка подул на лицо Феликса, тот поморщился, но глаз не открыл, — Пауки бегут вверх по твоим рукам, — он изобразил лапки пауков, что ползли вверх по рукавам длинной кофты, в которой Ли теперь всегда спал. Холодно все-таки, — Пауки бегут вниз по твоим рукам, — те же самые действия, но теперь уже вниз, — Крест накрест, — Хенджин «начерчил» крест на чужой груди, — Яблочный соус, — и снова переключился на голову помассировав ее круговыми движениями, — Крест накрест. Яблочный соус. И теперь ты чувствуешь мурашки,* — закончил он.

Брюнет решил, что игра, в которую они с Джисоном играли когда-то, чтобы получить мурашки, должна помочь Феликсу почувствовать себя лучше и чуть отвлечься от кошмара, который ему приснился. Конечно, в той игре, в которую они играли были строчки про нож и кровь, но Хван решил их заменить другими словами, которые тоже имели место быть.

— Ликс, ты как? — спросил он спустя пару минут.

— Мне получше, — отозвался Ли, — Спасибо тебе. Что это было, кстати?

— Игра. Мы с Джисоном часто играли в нее, когда были совсем маленькими, чтобы получить мурашки. Я подумал, что это поможет тебе успокоиться.

— И правда помогло, — сонно подтвердил парень, а после зевнул, — Спасибо еще раз. Давай спать?

— Да, давай. Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее.

— И тебе, Джинни.

Благо, остаток ночи, а точнее, утра прошел без происшествий, и каждый смог вдоволь поспать.

***

Ноги сами нести в знакомом направлении, а в руках шелестела пачка печенья с шоколадной крошкой — один из любимых снеков Феликса. Хенджин решил проведать друга, потому что тот сегодня не слишком сильно горел желанием вообще с кем-либо общаться, что было его обычным состоянием, в принципе, но сегодня что-то было по-другому. По этой причине он шел тихими улицами, на которых было немного людей, все же еще не поздняя ночь. Хван насвистывал себе под нос мелодию, известную ему одному просто, чтобы не было так скучно и даже немного подпрыгивал при ходьбе, отчего-то настроение было приподнятым. Возможно, хорошая погода и прогулка делали свое дело в этом вопросе. В общем-то, он уже пришел к нужному дому, сам того не заметив.

Парень постучал в дверь, и ему открыла миссис Ли, немного удивившись гостю, но тут же ее черты смягчились и, улыбнувшись, она сказала, что Феликс сейчас наверху. Хенджин, поболтав пару минут с милой старушкой, поблагодарил ее за информацию и пошел на второй этаж.

Поскольку для блондина его визит должен был стать неожиданностью, то Хван легонько постучал по входной двери, как бы сообщая о своем приходе. Пару минут все было тихо, поэтому брюнет поинтересовался:

— Ликс? Можно войти? — за дверью вновь последовало какое-то копошение, и она наконец открылась, впуская парня внутрь. Войдя, он тут же продемонстрировал еду у себя в руках, — У меня для тебя есть кое-что, — сказал он и протянул пачку печенья другу.

— С-спасибо, — голос подрагивал из-за недавней истерики, это было слышно слишком хорошо, а оттого Хенджин забеспокоился.

— Эй, ты чего? — обеспокоенно поинтересовался он, — Что-то случилось?

Вместо ответа Феликс быстро закатал рукава и показал свежие порезы. Он не мог просто сказать, это чересчур тяжело, это требует силы воли, которой у него нет и не было. К чувству вины примешался стыд. Так бывало каждый раз, почти каждый чертов раз, когда Хенджин или сам замечал порезы, или спрашивал про них. Но даже несмотря на отвратительные эмоции, которые тот испытывал, Феликс все равно упрямо продолжал причинять себе боль. Хенджин молча смотрел пару секунд на руки, покрытые порезами и кровью, а затем выдал тихое:

— Ликси… — в голосе слышится разочарование, которое Хван пытается скрыть, но ничего не получается, впрочем, как и всегда. Он аккуратно, даже нежно берет худые руки, истекающие кровью в свои и смотрит масштаб повреждений, уже прикидывая, где и что нужно обработать. Он в этом деле уже мастер, ведь с первого раза, когда блондин начал причинять себе боль уже прошло около года, может, чуть больше, может, чуть меньше, — Из-за чего ты сделал это снова? — голос уже не дрожит, как в первые разы, в нем теперь слышны лишь спокойные интонации и желание помочь. Ну и разочарование, конечно. Однако не в Феликсе, как тот мог бы и уже наверняка подумал, нет. В самом себе. Что снова не смог помочь или как-то предотвратить, хотя мог бы…

Усталость. Оба безмерно устали: один из-за себя самого, своего уродства, своих недостатков, другой же — из-за чертовой несправедливости жизни и явной болезни, коей страдал его друг. Меж тем в комнате воцарилось молчание. Ли знал, что ему нужно, необходимо ответить, что, пускай, причина все та же, Хенджин ждал ее оглашения.

— П-прости, — снова хочется разреветься, он слишком слаб, для этого мира, для всего, — Я п-просто… посмотрел на себя в зеркало и… ну ты понимаешь… Мне стало так отвратительно от себя. Снова, — на выдохе произнес он.

— Извиняйся не передо мной, — ответил ему Хенджин, пока направлялся за перекисью и ватой. Даже с закрытыми глазами мог уже найти, где они стояли, ведь место не менялось, — А перед собой, Ликс, я уже говорил тебе об этом.

— Знаю, — донесся шепот.

Они уселись на кровать Феликса для того, чтобы Хенджин смог обработать порезы друга.

— Остаться с тобой сегодня? — поинтересовался брюнет, когда они закончили. Как и всегда, безупречно и почти безболезненно. Стоит ли Хвану профессионально заняться оказанием первой помощи? Возможно. Ответом на его вопрос тем временем послужил кивок, — Хочешь почитать? — снова кивок, и Ли потянулся за книгой, которая лежала на прикроватной тумбочке. «Есенин. Стихи», — гласила надпись на обложке. В последнее время они особенно полюбили читать друг другу вслух, а поэзия подходила для этого как нельзя кстати, поэтому-то парни вместе ходили в библиотеку и брали понравившихся авторов, в этот раз им обоим приглянулся Есенин. Хенджин принял книгу из чужих рук и, посмотрев оглавление, открыл стихотворение, которое заинтересовало его даже своим названием. Прочистив горло, он принялся читать: — Гори, звезда моя, не падай.

Роняй холодные лучи.

Ведь за кладбищенской оградой

Живое сердце не стучит, — с первых строк он понимал, что не просто читает стих, но обращается к Феликсу, молит его о том, чтобы тот горел подобно этой звезде. Вообще, он часто стал видеть в героях трагических произведений Ли, потому что судьба отчего-то была с ним до крайности несправедлива, как и с выдуманными персонажами. Именно поэтому, когда они читали что-то такое вместе, брюнет словно бы пытался обратиться к другу, докричаться до него, дозваться, как-то повлиять на его действия, попытаться прекратить эти акты самоистязания. Но увы, он мог лишь читать строчки в книгах, безмолвно моля Феликса. И молитвы его еще не были услышаны, — Ты светишь августом и рожью

И наполняешь тишь полей

Такой рыдалистою дрожью

Неотлетевших журавлей.

И, голову вздымая выше,

Не то за рощей — за холмом

Я снова чью-то песню слышу

Про отчий край и отчий дом, — было слишком похоже на историю одного солнечного мальчика, чей свет стремительно гас, и это причиняло боль, ведь тот мог бы сиять ярче всех. Мог бы… Если бы не устал бороться с собой и миром, который его почему-то не любил. От этого было больно, и не только Ли, — И золотеющая осень,

В березах убавляя сок,

За всех, кого любил и бросил,

Листвою плачет на песок, — не просто осень, лишь время года, но Феликс. Осень в стихе словно была им, словно он был ей, ведь он также лил слезы по родителям, что покинули его так рано, так скучал по ним. Однако он их не бросал, только лишь если из-за переезда, но разве можно обозначить это словом «бросил»? Вряд ли, — Я знаю, знаю. Скоро, скоро

Ни по моей, ни чьей вине

Под низким траурным забором

Лежать придется так же мне, — голос слегка дрогнул. Тема смерти все еще была довольно тяжелой и в какой-то мере страшной, потому что они оба, несмотря ни на что, несмотря даже на прошлое Феликса, были детьми, которые просто напросто боялись такого страшного слова и понятия, как смерть, — Погаснет ласковое пламя,

И сердце превратится в прах.

Друзья поставят серый камень

С веселой надписью в стихах.

Но, погребальной грусти внемля,

Я для себя сложил бы так:

Любил он родину и землю,

Как любит пьяница кабак, — закончив читать, он выдохнул. Конец был ожидаемым, как для Есенина, который безумно любил свою родину, Россию, однако он не так сильно зацепил Хенджина, как начало, что буквально было стихом о его друге, — Что думаешь по поводу этого стиха?

— Интересный. Рифма мне тоже нравится, — отозвался Ли, — Тут есть несколько тем, и мне нравится, как одна перетекает в другую. Что тема любви к Родине вытекает из собственного несчастья, я думаю, он будто преподносит себя в жертву своей стране, ради нее умирает. Это… сильно. А ты что думаешь?

— Соглашусь с тобой и добавлю, что стих очень красивый. И начало цепляющее. Твоя очередь, — добавил брюнет, передавая книгу другу. Тот также посмотрел на оглавление и выбрал для себя кое-что, что отозвалось где-то меж ребер:

— Грустно… Душевные муки

Сердце терзают и рвут, — наверняка вопрос, почему было выбрано это стихотворение отпал сам собой, ведь это было именно тем, что испытывал Феликс постоянно, а в особенности в моменты ненависти к себе, — Времени скучные звуки

Мне и вздохнуть не дают.

Ляжешь, а горькая дума

Так и не сходит с ума…

Голову кружит от шума.

Как же мне быть… и сама

Моя изнывает душа, — и душа мальчишки тоже изнывала от боли, бесконечной и нескончаемой. Есенин будто залез к нему в душу и выпотрошил ее, а после написал об этом в стихах. И оба чтеца, да будто бы даже сам автор понимали это, — Нет утешенья ни в ком.

Ходишь едва-то дыша.

Мрачно и дико кругом.

Доля! Зачем ты дана!

Голову негде склонить,

Жизнь и горька и бедна,

Тяжко без счастия жить, — он отложил книгу. Автор словно испытывал абсолютно то же самое. Хотя, если учитывать тот факт, что он совершил самоубийство, возможно, что их мысли и правда были похожи.

Обсудив и этот стих, который, как оказалось, обоим понравился, они прочитали еще пару стихотворений, а затем Феликса стало клонить в сон из-за истерики, должно быть. Поэтому они, как обычно втроем, улеглись на его просторной кровати и, пожелав друг другу спокойной ночи, уснули. К печенью в этот день так никто и не притронулся. Впрочем, это не так уж и важно.

***

В то время, когда имели место быть эти события, Хенджину уже исполнилось пятнадцать. Началось все, на самом деле, намного раньше, около полугода назад, но стремительно ухудшалось с каждым днем. Речь шла, конечно же, о Феликсе и его состоянии.

Еще полгода назад друг был таким же, как обычно: немного грустным, иногда и подавленным, причинял себе боль, но все же он был более-менее живым. Он с радостью, искренней радостью проводил время вместе с Хенджином, да и с Минхо и Джисоном тоже, ходил в школу, в церковь, гулял с Максом, читал, — словом, был самым обычным и таким привычным Феликсом. Но полгода назад, цифры, опять же, не совсем точные, что-то будто сломалось внутри него, и стало ломать и Феликса тоже.

Началось с чтения. Как-то раз они, как и всегда, собрались вместе, в этот раз у Хенджина. Это был один из тех немногих разов, когда они тусовались у него, потому что родители у парня часто бывали дома и не очень хорошо относились к шуму, который производили даже два не особо громких подростка. Благо, сегодня они уехали куда-то, куда — Хван не помнил, но знал, что ждать их стоило только ближе к ночи. Поэтому-то сейчас они, словно тюлени на камнях, валялись на кровати брюнета. Оба витали в облаках и завитках своих мыслей, и обоим было комфортно в молчании. Хенджин, смотря в потолок, вдруг резко вспомнил, что последний раз, когда они читали вместе, был уже достаточно давно, и он, честно говоря, соскучился по этому, а потому парень перевернулся на живот и полушепотом позвал Ли:

— Ликс.

— М? — тот обратил свой взгляд на него.

— Давай почитаем? Мы уже давно этого не делали, — предложил Хван, никак не ожидая, что…

— Давай не сегодня? Сил совсем нет… — вяло отозвался блондин, состраивая уставшее лицо. Сил у него и правда не было.

— Ч-чего? — Хенджин своим ушам не верил… Чтобы Феликс и отказаться читать, тем более вдвоем?.. Это что-то новое… — С тобой все хорошо?

— Ну как обычно, — последовал будничный ответ, что на самом деле значил «нет, мне плохо, но как и всегда», — А что?

— Ты просто… никогда от чтения не отказывался. Это… странно.

— А… — Ли даже задумался сам. И правда, раньше, несмотря на то, как и что было у него на душе, он всегда был рад почитать, а сейчас… не хотелось? Это, возможно, был тревожный звоночек, но блондин решил его проигнорировать. А с кем не бывает? Он сегодня не в настроении, это ведь нормально, — Извини, я просто не выспался совсем, поэтому сил нет.

— А-а, хорошо. Значит, в следующий раз? — с надеждой спросил брюнет. Он слишком сильно полюбил эту их традицию.

— Да, в следующий раз.

Однако этот самый следующий раз так и не наступил. Ли теперь постоянно отмахивался от своего хобби, которым чтение было когда-то, придумывая не слишком отличавшиеся друг от друга оправдания. Хенджин безусловно был обеспокоен этим, ведь знал, что Феликс чтение безумно любил. Любил. А теперь почему-то нет. Но что же Хван мог сделать? Заставить друга насильно читать что-то? Конечно, нет. Но он мог предлагать, чем и занимался, однако, поскольку его труды не давали плодов, он это дело оставил. Так оборвалась первая ниточка.

Следующими стали прогулки с Максом. Феликс своего пса любил, ведь животное прошло с ним все, буквально все и было рядом. А потому парень обожал гулять с псом, и пес это дело тоже любил. Хенджин же незаметно втянулся в их своеобразную компанию и тоже привык к часовым, а то и полуторачасовым прогулкам с Максом. Но в один прекрасный летний день вместо слабой улыбки на веснушчатом лице появилась гримаса усталости и даже раздражения(?), когда Макс сам принес поводок в зубах. Хенджин не слепой, и он эту эмоцию увидел, а когда до него дошло, что он увидел, так он был в таком шоке, что словами не описать. Феликс не рад прогулке с собакой?.. Что же такое… Но раньше времени поднимать панику не хотелось, поэтому Хван решил списать это на то, что Ли опять просто не выспался. Бессонница стала частым спутником его друга, поэтому такой расклад дел не был бы удивительным. Но это не стало единичным случаем, больше блондин не радовался времени с собакой, поэтому для себя Хван сделал очень неутешительные вывода. Так оборвалась вторая ниточка.

Третьим, что изменилось, стала, как ни странно, церковь. Уж что-что, а это, как думалось Хвану, измениться не должно, но, как говорится, невозможное возможно. Узнал он об этом от Джисона, который все еще, даже спустя все это время ходил в церковь, как, собственно говоря, и Феликс. Они часто пересекались там, как рассказывал Хан, и иногда даже перебрасывались парой слов. И вот, ближе к концу лета, Джисон, как обычно, пошел в церковь. Проповедь прошла, как и всегда, а затем парень заметил знакомого, который пошел к пастору. Феликс часто обсуждал что-то с мистером Брауном, поэтому это не было чем-то необычным; русоволосый тем временем встал неподалеку, потому что тоже хотел переговорить с пастором на тему учебы: послушать мистера Брауна и получить от него пару-тройку советов всегда было кстати. Ли поговорил с мужчиной около пары минут и ушел, оставив того в растерянности, что не укрылось от Джисона.

— Здравствуйте, мистер Браун, что-то случилось? — решил поинтересоваться он, — Вы как-то растерянно выглядите.

— А, здравствуй, Джисон, — поздоровался он в ответ, — Ты же знаешь того парня, Феликса? — кивок, — Да, забыл, что вы одноклассники. В общем, он только что сказал, что пока не сможет больше ходить в церковь. Он, конечно, ходит поменьше твоего, но все же исправно, да и проповеди с таким интересом слушает, мне от этого было очень радостно. Не часто встречаются такие заинтересованные люди, особенно подросткового возраста. Неспокойно за него мне, Феликс сегодня таким подавленным был, — словно вспомнив что-то хорошее, пастор просиял, — Вы же общаетесь?

— Ну немного.

— Может, ты поговоришь с ним? Узнаешь, что случилось, если тебя не затруднит? Мне правда тревожно за Феликса, он ведь неплохой человек…

— Хорошо, мистер Браун, я постараюсь.

Этот разговор Хан и пересказал другу, не упустив никаких деталей, заставив того беспокоиться еще сильнее. В последнее время это чувство будто стало фоновым, он постоянно переживал за друга и боялся за него. Они ведь и проводить вместе времени стали намного меньше… Это пугало. Но сейчас, во что бы то ни стало, Хенджин решил поговорить с Ли, аккуратно подобравшись к этой теме.

— О чем разговариваете? — вмешался Минхо, подошедший слишком внезапно, напугавший обоих так, что друзья аж подпрыгнули.

— Феликс почему-то перестал ходить в церковь, — сказал Хенджин, не без толики грусти в голосе.

— Может, решил, что Бог ему не поможет? — предположил Ли, с какой-то странной, промелькнувшей на секунду, агрессией. Или Хвану только показалось?

— Не знаю, Хо. Но мне нужно с ним поговорить, — отозвался брюнет.

— Да, однозначно, — поддержал его Хан, бывший слишком уж эмпатичным человеком, шатен же произнес:

— Как знаешь. Удачи.

Феликс в это время, естественно, сидел дома, поэтому на следующий день Хенджин отправился к нему с твердым намерением поговорить. Он, как обычно, поздоровался с бабушкой Феликса, и поднялся к нему наверх. Перед тем, как войти, естественно, постучал, а изнутри послышалось тихое «входи».

— Привет, — мягко произнес Хенджин, застав Ли сидевшим на кровати вместе с Максом.

— Привет, — глаза заплаканные, а волосы спутанные. Сердце Хвана непроизвольно сжалось, больно было видеть друга таким.

— Ты как? — поинтересовался он, заглядывая в глаза.

— Плохо… — не стал врать блондин, — Я сказал пастору Лиаму, что больше не смогу ходить в церковь, — неожиданно для брюнета, Феликс сам начал интересовавший его разговор.

— Почему? — ему действительно было интересно и важно узнать причины.

— Я больше не могу, — последовал ответ, — Нет сил. Совсем. Почти ни на что. Я так устал, Джинни. От самого себя противно.

— Ликси… — он подался вперед, чтобы заключить парня в объятия, в которые тот покорно упал.

Феликс в тот день почти бесшумно плакал в его руках, плакал долго и безудержно, и самое главное: Хенджин совсем не знал, как ему помочь. Так оборвалась третья ниточка.

Четвертым и самым страшным, что стало происходить между ними, так это то, что они стали отдаляться друг от друга. Это не произошло быстро, в один момент, не было неожиданно, но медленно и незаметно. Неназванным инициатором был Хенджин, потому что он, честно признаться, устал. Устал от безнадежности ситуации, от собственной беспомощности, он ведь ничем не мог помочь Феликсу, зачастую даже никак не мог успокоить или подбодрить, и из-за этого он ощущал себя не очень. Ну и плюсом ко всему, он банально устал от постоянного негатива. Раньше у них с Феликсом получалось, причем вполне успешно, создавать совместные счастливые воспоминания, но за последнее время они все были окрашены красками боли и отчаяния. Любой человек рано или поздно устал бы, не стоит винить Хенджина, он же тоже человек. Поэтому Хван неосознанно стал отдаляться.

Постепенно он стал реже приходить к Ли, иногда ссылаясь на занятость, иногда ничего не говоря; перестал каждый раз просить блондина показать руки, — знал, что увидит там; они перестали так часто переписываться и созваниваться, все свелось к паре сообщений в день; в школе они тоже больше не ходили вместе всегда, все чаще Феликс ходил в одиночестве, а Хенджин в компании старых друзей, — словом, они почти перестали контактировать. Хвану, с одной стороны, было легче без постоянного негатива, но с другой — его сжирало чувство вины за то, что он бросал друга, такого хорошего и прекрасного, на произвол судьбы в самый худший момент жизни того. Чем он и делился с Минхо и Джисоном.

— Но меня же тоже можно понять, да? Мне просто… нужен перерыв, хотя бы небольшой, — брюнет упал головой на свои руки, сокрушаясь. Они сидели в столовой и обедали, но уже поевший Хенджин рассказывал о своих переживаниях.

— Ты не виноват, что не хочешь терпеть поток негатива, не оправдывайся, — слишком равнодушно сказал Ли, — Я тебя прекрасно понимаю, не хотелось бы вариться в этой каше двадцать четыре на семь. А ты, Сони, что думаешь?

— Я согласен с тобой. Джи, не вини себя. Лучше отдохни как следует недельку или две, а затем с новыми силами соберешься и поговоришь с Феликсом, — поддержал друга Хан.

— Если захочешь, — прибавил Минхо.

— Хм, — парень выпрямился, рассуждая над словами друзей. И правда… — Знаете, вы реально правы. Спасибо, ребята, вы лучшие.

— Естественно! Могло ли быть иначе? — еле проговорил русоволосый, запихивая себе в рот огромный сэндвич.

После же разговор свернул в более приятное русло. Хван решил действительно прислушаться к совету друзей и нормально передохнуть, а затем решить проблемы между ним и Феликсом. Так будет лучше, по крайне мере для него самого, а перед блондином, если что, он извинится за небольшой холод. Его же ведь можно понять…

***

Прошло около недели с того разговора в столовой, и Хенджин действительно отдыхал от проблем и постепенно набирался сил для разговора с Ли. Он правда стал чувствовать себя намного лучше и собирался подойти к Феликсу и выяснить все уже совсем скоро.

День сегодня был хорошим. Утреннее солнце не грело уже, ведь на дворе ноябрь, но ярко светило, заливая светом все вокруг, в том числе и комнату Хвана. Именно лучи светила небесного подняли его даже раньше будильника, но отчего-то он не был этим раздражен. Отключив назойливую мелодию еще до того, как она начнет играть, парень направился в ванную просыпаться окончательно и приводить себя в порядок. Утро прошло, как и обычно, даже без скандалов. Вообще, в последний год родители будто стали постепенно примиряться с решением сына не верить, и споры стали редки, что не могло не радовать Хвана. Наконец он мог вздохнуть спокойно в своем собственном доме. Сев на автобус, он привычно встретился со своими друзьями, они доехали до школы, весело болтая.

И, к превеликому счастью, каждого подростка, уроки почему-то казались короче сегодня, чему Джисон и Хенджин нарадоваться не могли. Минхо же в своей привычной манере был не особо эмоционален, но в душе тоже радовался этому. И вот уже последний урок, осталось досидеть всего лишь около десяти минут. У них была литература, входившая в курс искусства, которое Хенджин, как, собственно говоря, и Феликс все еще посещали. Парень знал, что друг сидел где-то сзади и наверняка что-то делал, но Хван все еще не решался подойти и поговорить, он хотел сделать это через пару-тройку дней, будучи настроенным на разговор. Мысленно он уже начинал готовиться, ведь наконец почувствовал, что готов обсудить с Ли все, что происходило как с самим блондином, так и между ними. Он чувствовал, что был готов решать проблемы. Это тоже радовало. Но пока, в настоящий момент Хенджин лишь мимолетом подумал, что это один из тех немногих моментов за последнее время, когда они с Ли довольно близко.

Учитель объявил об окончании урока для тех, кому нужно было идти на кружки, брюнет же в их число не входил, к тому же, он дописывал эссе по литературе, заданное на уроке, поэтому совсем не заметил, что ему подкинули какую-то записку на стол, а еще, что Ли ушел из кабинета. Закончил парень минут через пятнадцать или даже двадцать, будучи довольным своей работой. Ряды стройных и красивых букв наполняли лист, и Хенджин с гордостью сдал свое творение. Лишь вернувшись на место, он заметил какой-то сверток бумаги, и он бы его выбросил, забыв об этом несчастном клочке, если бы не разлиновка. Этот листик был разлинован в кружочек, Феликс обожал такие, даже вел дневники с такой разметкой, и среди знакомых Хенджина, коих у него было много, Ли был единственным, кто использовал эту необычную для многих бумагу. Хвана охватил интерес и непонимание. Что могло быть такого в записке, чего нельзя было сказать лично? Может, предложение поговорить? Возможно. Собрав свои вещи, он вышел из класса последним, направившись к шкафчику. Благо, его никто не ждал, потому что Джисон и Минхо сегодня решили устроить сеанс игры во что-то там, что Хенджину совсем не было интересно, иначе друзья обязательно «отругали» бы его. Парень спокойно открыл шкафчик, закинув туда портфель, он всегда так делал. Привычка. Ну а потом сгребал все содержимое шкафчика внутрь, очень удобно, между прочим.

Наконец он развернул листок. Не совсем аккуратными буквами, будто в спешке там было выведено:

«— Но куда ты уходишь, Хелен? Ты видишь? Ты знаешь?

— Я верую, и в вере я тверда: я ухожу к Богу.

— Где Бог? Что Бог?

— Мой Творец и твой. И Он никогда не уничтожит то, что сотворил. Я бестрепетно доверяю себя Его могуществу и уповаю на Его милосердие

Феликс.», —

Прочитанное заставило сердце сжаться и пропустить пару ударов, а руки похолодеть и затрястись. Он прекрасно понял, что то был отрывок из горячо любимого Феликсом романа «Джейн Эйр». А еще он прекрасно помнил, что Хелен, героиня диалога, умерла следующим утром, значило ли это… что Ли тоже хотел умереть? Убить себя?..

Верить собственным мыслям не хотелось, но все указывало именно на такой исход событий, и эта записка была своего рода предсмертной. Нет, нет, нет. Феликс, нет… Хенджин не мог позволить другу умереть, не мог. Он с силой захлопнул шкафчик и, сжимая записку в руках, пулей вылетел из школы, направляясь к до боли знакомому месту.

Он хорошо знал Ли, как бы там ни было, и прекрасно знал, что Феликс, как и он сам, безумно любил пляж, на котором они провели немало времени как вместе, так и раздельно, поэтому никаких других вариантов быть не могло: блондин будет там, он попытается убить себя там, рядом с океаном их негласным отцом. Но нельзя было этого допустить, эта мысль, как звон колокола отдавалась в голове. Хенджин бежал к нужному месту, задыхаясь, давясь собственными легкими лишь бы успеть.

Но он ведь не сможет спасти Феликса один, он ведь не всесилен. Пальцы сами стали набирать номер скорой. Не останавливаясь, он произнес в трубку, когда ее подняли:

— На пляже около ХХХ стрит человек хочет убить себя, пожалуйста, приезжайте быстрее, — в голосе страх и отчаяние, а еще мольба, лишь бы ему поверили, не сочли за шутника, иначе Феликс вполне мог умереть прямо у него на руках.

— Машина приедет через две минуты, пожалуйста сделайте все возможное, чтобы этого не случилось, — попросила девушка на том конце провода спустя несколько секунд, — Вы можете оставаться на линии?

— Нет… — еле глотая ртом воздух, ответил парень. До пляжа буквально двести метров, нужно успеть, — Изви… ните…

— Все нормально, машина приедет через минуту.

Он скинул звонок, потому что осталось пробежать финальные пятьдесят метров. Благо, великое благо, что больница совсем недалеко, иначе было бы тяжелее. Хотелось сказать «спасибо Богу», но Хван не стал. Не до этого.

— Феликс! — позвал он, не найдя никого на пляже, — Феликс! — и тут на глаза попался огромный камень, с которого он сам любил смотреть на океан. Если Ли все же не там… Значит все потеряно, потому что у брюнета было ноль идей и уже перестал работать мозг, им руководил сильнейший страх потери близкого человека, — Феликс!

Он нашел его. Нашел его за этим самым камнем всего в крови и уже засыпающего.

— Ликс! Не засыпай, пожалуйста, — судорожно просил он. Все вокруг уже окрасилось в мерзкий красный, даже бордовый цвет, а в нос ударил запах крови и воды, тоже мерзкий, отдававший болью и смертью. Хенджина это не волновало, он взял Ли под руки, и сам пачкаясь в крови друга, и вытащил из-за камня.

Метающийся взгляд зацепился за людей в белом. Они успели. Они правда успели. Врачи подлетели у нему, и кто-то взял тело блондина под ноги, сам Хенджин тоже помогал нести. Ему было страшно, безумно страшно. Казалось, он вот-вот и сам потеряет сознание от страха, противных запахов и мысли, что он несет на своих руках почти бездыханное тело друга. Но он держался просто каким-то чудом. Он и врачи быстро погрузили Феликса в машину, на кушетку, где тому тут же надели кислородную маску и стали останавливать кровь. Хенджина почему-то взяли с собой. Он сидел прямо перед кушеткой, и слезы стали беззвучно скатываться по его щекам. «Феликс… Что же ты наделал…», — думалось ему. Он так хотел, чтобы это было шуткой, но все происходящее, увы, было кошмарной реальностью.

Звуки вокруг будто стихли, он не слышал ничего, лишь видел перед собой до жути бледного, полумертвого друга. А если бы он не успел?.. Думать об этом не хотелось, но отвратительные мысли так и лезли в голову, и одержали бы победу, если бы не…

— Эй, — позвал его медбрат, — Это ты же позвонил нам? — кивок, — А как понял-то?

— Он… записку оставил, — еле выговорил Хенджин, пытаясь не заплакать, смотря на Феликса.

— А номер близких у тебя есть? Мы вас обоих уже, конечно, довезем до Огасты…

— Огаста? — спросил брюнет.

— В Роклэнде ему бы не помогли, раны очень серьезные. Мы решили не рисковать. Сейчас у него больше шансов жить, чем если бы он остался в Роклэндской больнице.

— А он… выживет?

— Честно? Не знаю. Нужно надеяться на лучшее, — слова медбрата надежды не прибавили, — Так что с номером?

— Е-есть. Позвоню… как приедем.

— Хорошо, — сказал мужчина, — Ты держись, — он похлопал парня по плечу, а тот лишь угукнул в ответ.

В рекордное время они оказались в столице штата, в хорошей больнице, где Ли сразу же увезли на операцию, а Хенджин пока что рассказал, что произошло. А затем ему предстояла тяжелая задача: сообщить бабушке Феликса об этом.

— М-миссис Ли? — произнес он, когда трубку подняли, — З-здравствуйте.

— Здравствуй, Хенджин. Что-то случилось? — добродушно спросила женщина.

— Вообще-то, да, — давай, Хенджин, соберись, — Понимаете… Феликс, он… — голос дрожал.

— Что с ним? — на том конце провода тоже забеспокоились.

— Он пытался убить себя, и сейчас мы оба в больнице Огасты, — протараторил Хван. Он был бы не в силах тянуть резину.

— Ты… ты же не шутишь?..

— К сожалению, нет… Вы… вы могли бы приехать?

— Д-да. Да, конечно, я приеду. Скоро, — еле сказала женщина и положила трубку.

А затем то же самое он сообщил и своим родителям, попросив приехать и привезти ему чистую одежду. Взрослые были на месте где-то через час, каждый из них пребывал в глубоком шоке и непонимании, Хенджину же пришлось рассказывать им всем, что произошло, хотя вспоминать не хотелось от слова «совсем». Пройдя через ад воспоминаний снова, Хван наконец был оставлен в покое на какое-то время, но затем родители сказали ему, что пора ехать домой. Как он ни уговаривал их, как ни просил, как ни умолял остаться в больнице, пока не станет известно, что с Феликсом, они были непреклонны. Да, они прекрасно понимали, что для Хенджина Ли был очень хорошим и близким другом, но позволить парню остаться здесь все же не могли. Как ни прискорбно, ему все еще нужно было ходить в школу. Бабушка Феликса тоже попросила брюнета поехать домой и хоть немного передохнуть, а еще, если парню было не сложно, то выгулять пса. Хенджин не мог отказать. Он взял ключи из рук женщины и с тяжелым сердцем пошел на выход. Благо хоть миссис Ли обещала сообщить ему о состоянии блондина. Оставалось только ждать.

В Роклэнд, в этот город, в момент ставший ненавистным, ведь здесь, в этом месте Феликс пытался убить себя, Хенджин с родителями вернулись вечером, но не настолько поздним, как можно было подумать. По дороге сюда, брюнету удалось уговорить отца, чтобы тот отвез его завтра к Феликсу, ведь парень хотел привести другу чистую одежду. Ну и на самом деле мистер Хван сына прекрасно понимал, знал, что тому очень хотелось быть там каждую секунду, чтобы только знать, жив ли Ли или нет. Поэтому и согласился.

Когда они приехали, Хван тут же побежал к знакомому дому, сказав, что скоро вернется. В этот раз дом, очевидно, пустовал, единственным его обитателем сейчас был Макс, который радостно завилял хвостом, когда дверь открылась, и он увидел знакомого человека. Хорошо было псу, думалось парню во время прогулки, ведь он даже не подозревал, что сталось с хозяином, возможно, позже, он будет нервничать, но сейчас наблюдать за безмятежностью этого животного было в какой-то мере тоже успокаивающим. Выгул, как и обычно, занял около часа, после Хенджин отвел собаку домой, где не забыл покормить, а затем пошел наверх, чтобы взять одежду для друга.

Перед самой дверной ручкой рука дрогнула и замерла. Он знал, что комната незаперта, что там никого не было, и именно это и пугало. Там никого не было. Хотя должен был быть Феликс, живой и здоровый. Ему потребовалось около двух минут, чтобы все-таки пересилить себя и войти внутрь. Обстановка была ужасной. Кровать аккуратно заправлена, чего не бывало со времен динозавров, на полу не валялись никакие вещи, даже носки куда-то делись, а на полках стеллажа был до жути идеальный порядок, как, собственно говоря, и на столе. Это пугало, безмерно пугало, ведь это значило, что попытка суицида не была импульсивным поступком, это значило, что Феликс готовился к этому, что он хотел умереть… Осознание было еще хуже, ведь Хенджин понимал, что, скорее всего, эти мысли взяли верх в том числе и из-за одиночества Феликса, потому что его единственный друг бесконечно отдалился. На душе стало мерзко, он ведь мог это предотвратить… Мог бы, но нет, его не было рядом, когда в этом заключалась наивысшая необходимость.

Пытаясь заглушить собственные мысли, Хенджин все же дошел до комода и достал все необходимое, а после взгляд как-то сам собой упал на дневник Ли, который лежал на столе и в голове возникло неимоверное желание прочитать его. Он знал, прекрасно понимал, что дневник для блондина был чем-то очень сокровенным и личным, частичкой души, если быть точным, и вот сейчас Хван очень хотел приоткрыть ее завесу и понять, что же происходило с его другом, что довело его до попытки самоубийства.

Парень мысленно несколько раз попросил прощения у друга, а после взял дневник в руки и, усевшись на кровать, где уже примостился Макс, стал читать. Дневник был новым, Ли завел его только недавно, насколько можно было понять, то есть, около полугода назад, они тогда еще очень близко общались, Феликс даже показал ему обложку и ту самую разлиновку в кружочек, поэтому Хенджин знал, что там будут именно те записи, которые бы он хотел прочитать, чтобы узнать, что же было у друга в голове. Открыв на случайной странице, он тут же увидел запись, которая бросилась в глаза:

«19.06

… Мне кажется, будто мне стало хуже, я чувствую апатию ко всему и бесконечную боль внутри. Я, конечно, чувствовал ее и раньше, но сейчас будто стало больнее?.. Не знаю. В любом случае, мне очень тяжело стало даваться чтение, чего раньше не случалось…»

Сердце болезненно сжалось. Как давно это состояние с Феликсом…

«04.07

Сегодня мы тусовались у Хенджина…

… И когда он предложил почитать, я отказался , потому что у меня не было сил. Если честно, мне иногда даже говорить тяжело, это все из-за боли внутри, она будто высасывает все мои силы. Он испугался тогда очень сильно, ведь я никогда раньше не смел отказаться от чтения, но сейчас вот не захотел. И мне все равно? Я ничего не чувствую к своему хобби, которому отдал столько лет… Это вроде бы странно, даже страшно, но меня это не волнует…»

«30.07

… Сегодня впервые подумал, что гулять с Максом мне не в радость… Не понимаю, что со мной такое?? Я люблю его, это безусловно, это понятно, и я всегда был рад походить с ним по Роклэнду, это часто спасало меня, но сегодня я почему-то хотел, чтобы это побыстрее закончилось. Я будто ломаюсь, перестаю быть собой, мне страшно от этого, мне отвратительны эти перемены. Поэтому я снова причинял себе вред… Но мне не стыдно перед собой, я считаю, что заслужил, мне стыдно перед Хенджином…»

Хван не смог дальше читать эту запись, было больно понимать, что Ли думал, что он достоин только того, чтобы ходить с вечно изувеченными руками, чувствовать боль и унижение, ведь… Так не должно быть… Этот некогда солнечный мальчик не должен так страдать… Пальцы сами перелистнули пару страниц.

«09.08

… Я будто сломался окончательно, ведь с этого дня я больше не буду ходить в церковь. Я не могу, больше не могу. Нет, я верю в Бога и буду верить, но ходить туда… Мне слишком тяжело. Я не чувствую, что могу это делать как в эмоциональном плане, так и в физическом, ведь я калечу себя, а это грех, да и поднимать себя с кровати становится все тяжелее. Это решение очень нелегкое для меня, ведь церковь была моим спасением, а теперь… его нет. Ощущение, словно я медленно тону, тону в болоте, а оно издевается надо мной, не давая мне умереть быстро. Хотел бы я закончить эти страдания, но не хочу, чтобы Хенджин грустил…

Кстати, об нем. Я рассказал ему о своем решении…»

И сердце вновь пропустило удар, а затем быстро-быстро забилось. Так значит… Феликс держался и старался из-за него?.. Он был причиной жить для кого-то?.. Это накладывало на него такую ответственность, что представить сложно, потому что он теперь осознавал, что отдалившись, фактически подвел Ли к краю пропасти… Тем временем он продолжал листать дневник, судорожно переворачивая страницы.

«10.08

… И снова плохо…»

«14.08

… Мое существование кошмарно…»

«24.08

… Я снова резал руки…»

«04.09

… Мы так отдалились с Хенджином… Или мне только так кажется?..»

«15.09

День рождения. Вроде бы радостный день, по крайне мере, он всегда таковым был, но сегодня мне так плохо…»

Взгляд случайно зацепился за одну довольно длинную запись, что значительно выделялась в череде совсем небольших.

«19.09

Депрессия указывает на несовершенство любви. Чтобы быть существами любящими, нам необходимо также быть существами, впадающими в отчаяние от потери того, что мы любим, и депрессия — механизм этого отчаяния. Наступая, она приводит к разрушению нашего Я и в конечном итоге к упадку способности дарить и принимать любовь. Депрессия — воплощение идеи о том, что каждый из нас одинок внутри себя, — разрушает не только нашу связь с другими, но и способность пребывать в мире наедине с собой. Любовь, хотя и не служит профилактикой депрессии, смягчает метания нашего ума и защищает его от самого себя. Лекарства и психотерапия могут восстановить механизм этой защиты, отчего становится легче любить и быть любимым, и именно в этом заключается смысл их применения. Находясь в добром расположении духа, люди любят: кто-то — самого себя, кто-то — других, кто-то — работу, кто-то — Бога, но любое из этих страстных чувств сообщает человеку то жизненно важное ощущение осмысленности бытия, которое противоположно депрессии. Временами любовь уходит от нас и мы уходим от любви. В состоянии депрессии становится очевидной бессмысленность любого начинания и любой эмоции, бессмысленность самой жизни. Единственное чувство, которое сохраняется при отсутствии любви, — чувство ничтожности.

Я взял эту цитату из книги Эндрю Соломона, я читал ее когда-то давно. Не знаю даже, как мне хватило сил переписать это, но я смог. Ура? Она красивая, хоть и длинная, я чувствую в ней что-то, что притягивает меня. Я… мне страшно. Я чувствую одиночество внутри, бесконечно большое, оно убивает меня. Я один. Я устаю бороться, как устал и Хенджин, ведь он боролся вместе со мной, но, видимо, тоже устал. Это… нормально, хотя мне и больно от этого. За что Бог посылает мне такие испытания? Они такие тяжелые, я не выдерживаю под их весом.

Больно внутри, очень. Хочу умереть, хоть мне и страшно произносить это вслух, да даже писать, но я хочу этого. Потому что бороться больше нет сил… Порезы стали глубже, но мне не больно отчего-то. Интересно, а умирать больно?..»

Безумно хотелось обнять Феликса, успокоить, потому что даже читая это, эти строчки, написанные разбитой, умирающей душой, было нестерпимо больно. Глазами сами наполнились влагой. Феликсу было так плохо… Невообразимо. И он молчал, он хранил всю эту боль в себе столько времени… Как же несправедливо, он не должен был проходить через все это, да еще и один…

«22.09

… Мы с ним действительно перестали общаться, как раньше, и мне больно, безумно больно из-за этого. Но я отчасти понимаю его. Наверное…

… Так плохо… Нет сил, на сегодня все.»

Феликс… Хотелось, безумно хотелось вернуться в прошлое и не дать блондину упасть, попытаться помочь хоть чем-то, но это было невозможно. Только лишь этот дневник, исписанный чистой и концентрированной болью служил небольшим порталом назад.

Наконец Хенджин долистал до последней записи. Руки уже довольно сильно дрожали, ему было до предельно боязно читать кульминацию этой эпопеи боли. Но он все же начал.

«09.10

Не знаю даже, что сюда написать. Впервые, если честно. Ладно, скажу, как есть: это последняя запись в этом дневнике и в принципе. Я наконец решил все для себя. Завтра красивое число, оно было бы еще красивее, если бы на дворе был 2010, но не суждено. Завтра я хочу закончить это все, всю эту борьбу с жизнью и обстоятельствами, с невзгодами, — со всем. Я не знаю, сколько я терпел, не считал как-то, но по ощущениям целую вечность, и это было безумно больно, да и сейчас мне больно тоже…»

Феликс…

«… В последнее время, как можно понять, моя жизнь превратилась в какой-то кошмар наяву, мне теперь необязательно даже спать, чтобы его видеть. У меня нет хобби больше, я не хожу в церковь, я не радуюсь времени с Максом, и мы с Хенджином отдалились очень сильно…»

Слова про самого себя отдавались особенной болью, ведь он даже и не знал, что своим молчанием делал лишь хуже…

«… Все это причиняет мне такую сильную боль, что я не знаю подходящих эпитетов, чтобы описать ее. Я могу понять Хенджина, правда, я бы тоже устал на его месте, но это не облегчает ситуацию ни на грамм. Нет сил расписывать, но, в общем, я буду надеяться, что он не будет винить себя, потому что мне бы этого не хотелось. Он мне все еще очень дорог...»

«Ликс, пожалуйста…», — молил он про себя, будто это могло что-то изменить, остановить, поменять ход событий.

«… Надеюсь, что с Максом тоже все будет в порядке, как и с бабушкой, что они уживутся вместе как-нибудь. Что тоже не будут грустить. Надеюсь также, что пастор Лиам тоже не будет расстроен этим слишком долго, не хочется, чтобы этот хороший человек грустил. В общем-то, и все с моими пожеланиями, получается.

Я знаю, прекрасно знаю, что суицид — это грех, что я точно попаду в Ад, но я хочу верить в то, что смогу искупить свою вину. Бог послал мне слишком тяжелые испытания, они оказались мне не под силу, я не справился, поэтому хочу надеяться, что Бог простит меня за этот поступок.

Вроде и все… Так странно. Мне стоит написать что-то еще? А, вот. Я не жалею ни о чем, я думаю. Хотя… возможно, есть одна вещь, о которой я мог бы жалеть, но уже завтра это будет совсем не важно, поэтому не стану писать о ней здесь.

Что ж, теперь действительно все. Прощай, дневник, прощай этот мир…»

Отчаянно хотелось кричать о том, чтобы Ли не прощался, не уходил, не пытался это сделать. Парень закрыл чужой дневник, а по щекам покатились крупные слезы. Ему было так отвратительно на душе, что Ли прошел через все это, что обстоятельства, да и сам Хван довели его до того, что он решился на то, чтобы лишить себя жизни. Больно, больно, больно. Нет подходящих слов, чтобы описать все то, что творилось у брюнета внутри из-за прочитанного. Он так сильно хотел исправить все, но знал, что не мог, и беспомощность убивала.

Вернувшись домой уже поздним вечером, он так и не смог уснуть, потому что слезы не хотели высыхать, а лишь градом сыпались на мягкую подушку.

***

На следующий день он пришел в школу совершенно разбитым во всех смыслах этого слова и совсем не помнил этот день. Минхо и Джисон пытались его хоть как-то поддержать, но, честно признаться, они не знали, что говорить, а что нет, и как поступают в таких ситуациях, потому что им всего по четырнадцать, они не понимали того, что с ними происходило. Ну а Хенджина могло утешить лишь известие о том, что с Феликсом все в порядке. Кстати, об этом.

Бабушка Ли позвонила ему где-то в середине школьного дня и сказала, что парня прооперировали и буквально недавно перевели в палату общего режима. Тот еще не пришел в себя после операции, но был жив, дышал сам, а это давало надежду на лучшее. Она сама приехала обратно в Роклэнд, ей стало плохо из-за сильного стресса, поэтому женщина пока что не могла больше ездить к внуку. Хван пообещал, что постарается навещать того как можно чаще. Они поговорили еще пару минут, а после завершения звонка день брюнета стал раз в десять лучше. Если до этого его состояние оценивалось им самим в минус сто из десяти, то сейчас это была твердая тройка. До десятки еще далеко, конечно, но уже что-то.

После уроков они с отцом поехали в Огасту, в больницу к другу. Папа оставил его там и сказал, что приедет, когда сын позвонит или же около восьми вечера, чтобы вернуться не слишком поздно. У Хенджина, конечно же, не было никаких других вариантов, кроме как согласиться на эти условия. На стойке регистрации он уточнил, в какой палате лежал Феликс, и направился туда. На подходе к нужной двери сердце стало стучать чаще, прошло чуть больше суток с момента, когда он видел Ли в последний раз, пускай и всего в крови и умирающего, но казалось, словно они не виделись много лет, и это первая встреча за такой долгий период времени. Наконец он зашел внутрь и увидел друга.

Он лежал на кровати весь в каких-то трубках и капельницах с закрытыми глазами. Но дышал. Это было главным, это подарило Хенджину какую-то невидимую надежду на лучшее. На то, что Феликс скоро проснется, что ему станет легче, что раны заживут, что все наладится. Да, в это однозначно хотелось верить. Брюнет положил пакет с вещами друга на стол неподалеку, а сам, придвинув к кровати стул, сел рядом и тихо произнес:

— Привет, Ликс, — отчего-то сейчас он чувствовал, что должен был говорить шепотом, — Ты жив… Я рад этому, очень. Знаешь, я… Боюсь тебя потерять, — пока блондин спал, слова давались легче, — Очень боюсь. Особенно мне страшно было в тот момент, когда я нашел тебя на нашем пляже, почти мертвого. Я думаю, что скажу тебе позже, но я прочитал твой дневник. Прости меня, я надеюсь, ты сможешь. Мне… более понятны причины твоего поступка, но я все еще хочу спросить: почему? Я не ты и не могу до конца понять тебя, поэтому… Почему? Неужели и правда не было другого выхода?..

Он разговаривал с Феликсом, будто тот и не спал вовсе, изливал ему всю душу, потому что, как оказалось, он молчал слишком долго. И сейчас отчаянно хотелось говорить.

Он просидел все возможное время у Ли в палате, но затем часы приема посетителей закончились, и мальчику пришлось уехать. Мистер Хван сказал, что завтра не получится отвезти сына из-за работы, на что тот, конечно, расстроился, но что он мог сделать? Приняв свою участь, он задумался о том, о чем не хотел бы и пришел в итоге к решению, к которому обещал себе не приходить никогда.

Назавтра после школы, где он был чуть поживее обычного, он направился к столь нелюбимому, даже ненавистному месту: пересиливая себя, он шел прямо в церковь, где его нога не ступала уже целых четыре года, даже чуть больше. Он чувствовал, что должен был поговорить с пастором Лиамом об этом, должен был попросить его кое-о-чем, потому что знал отчего-то, что Феликсу было бы приятно от этого поступка. Но Ли никогда не должен будет об этом узнать.

Итак, он пришел сюда. Хенджин обещал, что никогда больше не вернется к Нему, не вернется к Богу, но вот он здесь, нарушает собственное обещание. Жизнь непредсказуемая штука. Еще вчера, обдумав это решение, парень понял, что не стоит обещать чего-то не делать, иначе жизнь сделает так, чтобы ты непременно нарушил свое слово, даже если на это уйдет несколько лет. Ему было неприятно находиться в церкви, но он был тверд в своем намерении, поэтому уверенно шел между рядами скамеек к банкетке, за которой можно было различить черты пастора Лиама.

— Здравствуйте, мистер Браун, — окликнул его Хван, подойдя. Тот обернулся, и можно было наблюдать самую яркую палитру эмоций на его лице, ведь он не видел брюнета столько лет.

— Здравствуй, Хенджин, — ответил он спустя какое-то время, — Неожиданно увидеть тебя здесь.

— Мне тоже неожиданно видеть себя здесь, поверьте.

— Так что же привело тебя сюда? Наверняка что-то важное? — поинтересовался мужчина.

— Да, вы правы. Дело в том, что… Феликс, — на этом моменте говорить стало тяжело. Потому что ему безумно больно осознавать, что друг мог умереть, — Феликс… Он… — пара глубоких вдохов, чтобы успокоить себя, — Он пытался убить себя… — пастор обомлел, — … но выжил. Я спас его. И сейчас он без сознания в больнице. Я прошу вас, помолитесь за него, потому что я точно не смогу этого сделать, как бы ни хотел. Пожалуйста.

— К-конечно… Конечно, я помолюсь за него и его быстрое выздоровление, — выдал мистер Браун спустя пару минут молчания, — Спасибо, что ты пришел сюда и сказал… — ведь мужчина прекрасно знал, какие отношения были у Хенджина и веры, и сейчас он оценил поступок парня по достоинству, хотя и был в шоке от услышанного, — Когда Феликс вернется, я могу передать ему, что ты приходил, я думаю он будет рад…

— Не надо, — отрезал Хван, — Пусть это останется между нами.

— Хорошо, как скажешь, — ответил пастор, — Пускай все будет хорошо с ним.

— Аминь, — вырвалось раньше, чем он успел подумать.

Сразу после Хенджин попрощался с мужчиной и как можно быстрее вышел из церкви. Все же место было неприятным для него. Но он точно сделал что-то хорошее для Ли, пускай тот об этом и не узнает, точнее не должен узнать. С одной стороны, это было бы правильно по отношению к блондину, чтобы тот знал, но с другой… Не хотелось Хенджину признавать, что ради Феликса он наступил на своим принципам на горло и сделал это. Не хотелось и все тут. Пусть это будет его небольшой тайной, хотя бы какое-то время, пока он не соберется с силами, чтобы рассказать.

***

Другие дни стали похожи друг на друга: Хенджин ходил в школу, где все больше снова общался с друзьями, а затем ехал к Ли, который все еще спал в надежде, что увидит его уже проснувшимся.

И этот день не был исключением. Он был уже далеко не первым, поэтому надежда, что появилась в начале, стала потихоньку угасать. Сегодня Хван чувствовал себя подавленно и грустно, потому что Феликс все еще спал, хотя прошло уже столько времени.

У парня вошло в привычку говорить с блондином, будто тот действительно мог его слышать, но сегодня слов было мало, поэтому он сидел, опустив голову. Думал обо всем, что произошло за последнее время, пытался анализировать все события, ведь они были больше похожи на большой балаган или неудачный розыгрыш, но никак не на реальность. Взгляд снова упал на спавшего, чтобы столкнуться… с ответным взглядом? Всего пара секунд, чтобы осознать и…

— Ликс! Ты живой, — выдохнул он, обвивая тонкую шею, утягивая в объятия. У него жутко затряслись руки, — Живой… — повторил он еще раз, будто утверждаясь в этой мысли. Ли мог лишь хлопать глазами, будучи не в силах пошевелить руками.

Феликс попытался было что-то сказать, но вместо этого получилось лишь какое-то неразборчивое бормотание, которое все же услышал Хван. Отстранившись, он произнес:

— Не говори пока, ты слишком слаб. Я так хочу спросить тебя о многом, но пока тебе лучше не говорить, голосовые связки что-то там, я не помню, короче, пока не надо. А, точно, — он хлопнул себя по лбу, Ли показалось это чересчур мультяшным и милым, он слабо улыбнулся, и это не скрылось от Хенджина, — Нужно врача позвать, раз ты проснулся. Я сейчас, — поскольку он был частым гостем здесь, медперсонал ему объяснил что и как делать в случае, если Ли очнется.

Через пару минут он действительно вернулся в сопровождении врача, который парня осмотрел, сделал пометки в своих записях, сказал, что пока необходимо соблюдать постельный режим и что скоро Феликса покормят, поспрашивал о самочувствии односложными предложениями, которые требовали лишь кивка или мотания головой, также, как и Хенджин до этого, сказал, что пока напрягать голос не стоит, лучше сделать это уже после еды, и только потом ушел, оставив их наедине наконец.

— Я… так рад, что ты жив. Не могу описать словами, — признался Хенджин через какое-то время, проведенное в молчании, — Ты… хочешь узнать, что было после того, как ты отключился? — кивок, — В общем, я сразу вызвал скорую, у меня будто предчувствие было, к тому же, твоя записка была такой… пугающей. И сразу побежал на наше место, потому что подумал, что ты будешь там. К счастью, так и оказалось. Ты был… — он сглотнул, замолчав. Слишком страшно было это вспоминать, будто переживаешь все снова, — … весь в крови и… Я и медики, мы… — голос дрожал, не верится даже, что он реально пережил весь этот кошмар наяву, — Несли тебя до машины, пока ты уже потерял сознание. В нашей больнице тебе не смогли бы помочь, поэтому поехали сразу в Огасту, мы сейчас здесь, кстати. И я был с тобой, мне было безумно страшно, как и все это время. Ты почти не дышал, — прошептал он. Вспоминались моменты, когда они вместе с медиками ехал в Огасту, смотря на чересчур бледного Ли, который уже одной ногой был на том свете, — Как только мы приехали, тебя увезли на операцию, а я спустя какое-то время позвонил родителям и твоей бабушке, мало, конечно, что объяснил, но они приехали сюда. Твоей бабушке стало плохо, но сейчас с ней все хорошо, более-менее. Думаю, ей уже позвонили, и она скоро приедет, — его монолог был прерван тем, что Феликсу принесли еду, а поскольку есть сам он, очевидно не мог, Хенджин вызвался добровольцем покормить. С поставленной задачей он успешно справился, да и Ли вполне наелся; после еды Хван продолжил рассказ, — В общем, да, я позвонил всем, и пока они ехали в Огасту, я был тут, весь в… твоей крови, и это было очень страшно. Я так боялся за тебя тогда и все последующие дни, потому что мне слишком страшно тебя потерять, — что-то, что, наверное, должно было быть сказано раньше, — Родители забрали меня домой, хотя я не хотел уезжать, страшно было тебя оставлять тут, но пришлось. И ходить в школу тоже… Все шепчутся о тебе, и это, как по мне, отвратительно. Я по возможности стараюсь это прекратить. Ты спал три дня, и я уговорил родителей ездить к тебе после уроков, поэтому я тут. А еще твоя бабушка попросила взять тебе одежду, она там, — он указал на стол неподалеку, — И на столе у тебя дома, я увидел дневник… В общем, я надеюсь, ты простишь меня, но я прочитал его. Я хотел понять, почему ты это сделал… — брюнет опустил голову. Не мог утаивать это.

— Все… нормально, — еле прошептал Феликс.

— Да?.. — кивок, — Все равно мне стыдно. Но… Ликс, тебе правда было и… есть настолько плохо? — неуверенный кивок, — Почему ты не говорил никому?..

— Казалось, что… никто… не понимает, — признался парень, отведя взгляд. Сейчас это ощущалось глупостью, ведь Хенджин бы точно понял. Стоило сказать ему…

— М-м, — неопределенно выдал он, не зная, что еще ответить, — И прости меня за то, что отдалился…

— Ничего… — Ли не дал ему договорить. Он ведь писал о том, что прекрасно понимал, почему друг это сделал, что не винит его и не будет. И все равно слышал извинения от Хенджина.

— Все равно прости… Я не мог подумать, что ты чувствуешь себя так ужасно и что на тебя это так повлияет. В общем, я постараюсь быть рядом в будущем, — от этих слов на веснушчатом лице появилась слабая улыбка. Хван улыбнулся в ответ и, встав со стула, обнял Феликса, — Ликс, обещай пожалуйста, что ты больше не попытаешься… убить себя; что ты попытаешься справиться с этим всем, а я буду рядом.

— Обещаю… — то, что хотелось выполнить. Потому что только сейчас, во время этого разговора он понял, как на самом деле сильно нужен Хенджину. Жаль, что ради этого осознания пришлось пройти такой путь… Да и Хенджин тоже понял, что Феликс ему безумно важен.

***

После этого для Феликса начался восстановительный этап, при котором Хван уже не присутствовал. Чертова школа, чтоб ее. Однако он был значительно веселее и живее после того дня, чему не мог нарадоваться Джисон. Он был рад, что с Ли все хорошо и что с Хенджин тоже радостный, Минхо же, как обычно, не был слишком эмоциональным, хотя внутри у него происходил настоящий шторм, ураган, который так и жаждал вырваться наружу. Однако пока что шатен его сдерживал.

О том, что Феликс вернулся, брюнет узнал от бабушки Ли. Она позвонила ему и сказала, что внук ее сейчас у себя в комнате очень активно шумит, и она думает, что он был бы рад увидеть друга. Поэтому Хван незамедлительно направился к знакомому дому, перед этим предупредив родителей.

Он добрался до Феликса в рекордно короткие сроки, потому что слишком соскучился по нему. Он постучал, и дверь открыла миссис Ли, пропуская его в дом. Она тоже была рада не только из-за восстановления блондина, но и из-за того, что Хенджин сделал для них обоих, это ведь дорогого стоило. Поболтав пару минут с ней, брюнет пошел наверх. Пока Ли разбирал свои вещи и намеренно их разбрасывал, дверь медленно открылась и Хенджин зашел в комнату, встав у входа. Видеть Феликса живым и занимающимся чем-то в своей комнате было, как оказалось, очень ценным занятием. Вскоре и Ли заметил его, остановившись у кровати. Они долгую минуту смотрели друг на друга, будто не виделись вечность, впрочем, это не было так уж далеко от истины. До этого их разделяла пропасть шириною примерно с Марианскую впадину, но сейчас она словно исчезла. Оба будто забыли, что когда-то, — совсем недавно — они не могли даже заговорить друг с другом. Это продолжалось всего лишь минуту, но казалось вечностью, однако затем блондин сорвался и в секунду оказался рядом с Хваном, утянув того в объятия. Швы ему уже сняли, но все еще было немного больно делать какие-то резкие движения руками, сейчас, однако, парня это волновало меньше всего. Пока Феликс буквально повис у друга на шее, тот аккуратно обнял того за талию, также притянув к себе. От Феликса немного пахло больницей, жуткий запах, но все же больше родным запахом акации и полевых цветов, который Хенджин просто обожал.

— Спасибо, Джинни, — произнес Ли, отстранившись немного, но все еще оставляя руки на чужих плечах, — Спасибо, что ты спас меня. Я не знаю, как благодарить тебя за это…

— Давай ты будешь лечиться, а это будет для меня благодарностью? — предложил тот.

— Хорошо, — блондин снова уткнулся во впадинку между плечом и шеей.

Когда же они оба нашли в себе силы отлипнуть друг от друга, то разговор завязался сам собой, и они провели всю ночь, не замолкая, словно разговаривали в первый раз. В ту ночь они снова ощутили себя близкими друг другу.

***

Спустя пару дней Феликс наконец вернулся в школу, чему Хенджин нарадоваться не мог. Все начало возвращаться на круги своя, и это придавало спокойствия и уверенности, ведь больше не нужно было постоянно переживать и бояться. Хотя до этого Ли был более тактильным человеком из них двоих, теперь же Хван липучкой намертво пристал к другу, будто не желая больше отпускать. Феликс в принципе был не против.

В школе много шептались о Ли, ведь всем уже давно стало известно, что он пытался убить себя, и подростки просто не могли удержаться от разговоров. Хотя Хенджин, Минхо и Джисон осаждали их, это не всегда помогало. Блондину было, конечно, неприятно слышать что-то о себе, причем именно об этой ситуации, но что он мог сделать? Правильно, только лишь смириться и подождать, пока все не пойдет на спад. Он этим и занимался, старался жить так, словно ничего и не было. И сейчас они с парнями болтали о всякой незначительной фигне, которая скоро точно вылетит из головы, но в данный момент это было необходимо и очень важно. Хенджин стоял позади Феликса и обхватил руками его шею, при желании он мог бы повиснуть, как обезьянка, но не делал этого, потому что ему самому-то ничего не будет, а вот Ли поломается, и этого хотелось меньше всего.

В какой-то момент, Хван упустил в какой, Феликс с Ханом вдруг перешли на тему церкви, русоволосый начал увлеченно рассказывать, что нового произошло, на что брюнет с Минхо коллективно закатили глаза.

— Раз уж вы тут так мило беседуете о своем, мы отойдем с Хенджином? — поинтересовался шатен у всех троих. Хван кивнул.

— Идите, посекретничайте, — рассмеялся Джисон. Хенджин слабо толкнул его, корча рожицу.

Брюнет не совсем понимал, зачем Ли его позвал, но значит это явно было что-то важное. Минхо не стал бы просто так просить отойти, на разговоры о религии он никак не реагировал, ему было все равно, значит дело именно в том, что он хотел обсудить что-то именно наедине. Такие выводы успел сделать парень, пока они шли до уединенного места во дворе школы. Оно было скрыто деревьями и кустами, поэтому разглядеть кого-то в них было почти нереально, никто и не пытался, никто там и не прятался, кроме уже известной компании друзей, конечно, и то лишь иногда. Итак, они наконец дошли, это не заняло слишком много времени, буквально пару минут.

— Хо, ты о чем-то хотел поговорить? — Хенджин решил начать первым.

— Вообще-то, да, — сказал парень, а у самого сердце ушло в пятки и билось в бешеном темпе, отдаваясь по всему телу. Было страшно, безумно страшно, и он совсем не знал, как начать этот разговор. Что-то заставило его попросить Хвана о приватной беседе, секундная решимость или что-то еще, но эта наигранная храбрость покинула шатена, и теперь он совсем не знал, как сказать то, что хотелось высказать уже довольно давно. Ли без понятия был, как начинать такие разговоры, опыта-то не было, от того и был этот дикий страх. Он знал, что Хенджин в любом случае его поймет, просто нужно, черт возьми, собраться с силами, вдохнуть и раз, два, три…

— Хо?

— Ты мне нравишься, — произнесли они одновременно. Ли выдохнул, он сказал самое главное, теперь можно оправдываться, — Не как друг. Уже довольно давно, и… После произошедшего с Феликсом, я подумал, что лучше не тянуть больше и сказать, пока не поздно… — он замолчал, опустив голову. И Хенджин молчал тоже.

Он пребывал в сильнейшем шоке. Парень просто не мог ожидать, что друг сейчас выдаст именно это. Он, если честно, вообще никогда до этого момента не задумывался, что мог кому-то нравиться. Да, он не был обделен внешними данными, наоборот, личико у него было прекрасным, но просто ему было всего пятнадцать, и он еще даже не думал о всяких отношениях и романтике. К тому же, все его внимание было отдано Феликсу, которому нужна была помощь в восстановлении, не до отношений ему было. Но получается, кому-то он все же нравится? И не просто кому-то, а Минхо — его лучшему другу с детства. И это делало ситуацию кошмарнее раз в двадцать. Брюнет совсем не знал, что ему сказать, хотя точно понимал: Минхо для него лишь друг, и нужно было ему это как-то сообщить, попытавшись при этом максимально смягчить удар молотка его ответа о хрупкое сердце Ли.

Пока он думал надо всем этим, прошло около пяти минут, и ни один из них не смел шевелиться.

— Хо… — наконец прервал молчание Хван, собравшись с силами, но все еще не зная, что говорить. Да и вряд ли он узнал бы даже за больший промежуток времени, поэтому решил, что доверится самому себе и скажет то, что нужно, — Я… ценю твое доверие ко мне и твое признание, правда, — Ли наконец посмотрел на друга, в его глазах горела надежда, и Хенджину вдруг стало особенно больно ее разбивать, — Но… прости, мне жаль это говорить, жаль разбивать тебе сердце, но ты для меня не больше, чем друг, — он грустно улыбнулся, самому было больно ранить чужую душу, — Я люблю тебя, Хо, но как друга… Прости…

— Не извиняйся, Джи, — заговорил Минхо, пересиливая себя. Хотелось прямо сейчас убежать и не видеть Хвана лет сто примерно или около того, но он знал, что им нужно было теперь поговорить, нельзя было оставлять этот разговор просто так, — Ты не виноват в том, что чувствуешь и что нет. Я не слишком сильно надеялся на взаимность, поэтому все не так плохо, — парень криво улыбнулся, пытаясь скрыть боль от отказа. Все-таки он надеялся на лучшее, но жизнь есть жизнь, — Не переживай об этом, хорошо?

— Все… будет нормально? Между нами, — Хван не хотел терять дружбу с Минхо, очень не хотел.

— Да… Будет. Но не сейчас, — честно ответил Ли. Это ведь не забывается за один день, эти юные чувства, что зрели полтора года, — Давай пока не будем много контактировать, мне нужно немного времени.

— Конечно. Сколько угодно.

— Что ж, получается, тогда друзья? — уточнил Минхо, в то время, как сердце болезненно сжалось. Не хотел он быть друзьями, он хотел, чтобы его внезапно полюбили в ответ также сильно, как и он, ему хотелось утопать в чувствах, а не пытаться выплыть из их океана, чтобы не утонуть. Но он понимал, что это лишь его наивные детские мечты, которые придется забыть и отпустить.

— Да, — подтвердил Хенджин и неожиданно обнял друга. Чувствовал, что им обоим это необходимо, — Спасибо тебе.

— За что?

— Что смог открыться. Я ценю это, правда. И… можно вопрос?.. — неуверенно поинтересовался брюнет.

— Можно, — Ли понимал, догадывался, что друг собирался спросить…

— Почему я тебе нравлюсь? — … и убедился в верности своих догадок. Но Хенджин не мог не задать его, ведь не верилось, до сих пор не верилось, что кто-то испытывает к нему симпатию. Почему?.. Он ведь такой же, как и все вроде?..

— Потому что ты замечательный человек. Внимательный, заботливый, самоотверженный, хотя это и не всегда хорошо, умный, чуткий, надежный, смешной, милый, добрый и участливый. Ну и красивый тоже.

— М-м, понятно, — ответил он так, будто узнал об этих своих качествах впервые. Впрочем, это не было так уж далеко от правды. Феликс, конечно, не один раз говорил ему, что он хороший и все такое, но не в романтическом подтексте, поэтому слышать это было в высшей степени необычно.

— У меня к тебе тоже вопрос, — решил спросить шатен, потому что это тоже его волновало.

— Какой?

— Тебе не неприятно от меня теперь?

— Нет, конечно, нет. А почему должно быть? — с недоумением спросил Хван.

— Ну я признался тебе в чувствах. А я парень и ты тоже, — ответил Ли.

— Разве это должно что-то менять? Я правда не понимаю. Мне не важно, парень ты или девушка, твои чувства все равно важны, это во-первых. Во-вторых, ты мой близкий человек, Хо, я не буду менять мнение о тебе только из-за того, кто тебе нравится. Это глупо, ты сам так не думаешь?

— Ты и правда замечательный человек, Джи, — еще раз убедился он, а затем решился добавить, — Я люблю тебя, — хотя и знал, что не получит того ответа, который хотел бы. Но он хотел бы, чтобы Хенджин об этом знал, он заслуживал знать.

— И я тебя, — пускай лишь и в дружеском плане. Все равно, это важно. Они снова заключили друг друга в объятия, — Дай мне знать, когда ты переживешь эту ситуацию, хорошо? Я буду ждать, — сказал брюнет, отстранившись.

— Хорошо, — последнее, что сказал Ли на ближайшее время. Теперь ему оставалось лишь пытаться склеить осколки своего несчастного сердца, хотя, по правде сказать, Хенджин, пусть и разбил его, но все же только что помог собрать пару кусочков.

Все будет нормально, Минхо это знал. Но также он знал, что не только ему теперь нужно было какое-то время для обдумывания и переживания.

За этим тяжелым и важным разговором они не заметили, как прогуляли целый урок. Впрочем, это не волновало парней слишком сильно. Перед Феликсом и Джисоном, которые нашли их уже у шкафчиков, они оправдались, что просто решили побыть «плохими парнями» и прогулять ненавистную физкультуру. Друзья вроде бы поверили, и вскоре беседа перетекла в другое русло. Хенджин тем временем неосознанно снова прилип к Феликсу, обняв того со спины, обхватив тонкую шею того своими руками и устроив на них же подбородок. Обоим было удобно и комфортно, потому что они физически ощущали присутствие друг друга, зная, что ни один из них никуда не уйдет, по крайне мере, сейчас.

Минхо же, смотря на этих двоих, нашел для себя еще одну причину отказа Хенджина, хотя тот мог даже еще и не подозревать о ее существовании. Но это лишь вопрос времени.

***

Шло время, но Хенджин никак не мог примириться и уж тем более забыть о произошедшем между ним и другом. Это слишком неожиданно, слишком шокирующе. Парню отчаянно нужно было с кем-нибудь этим поделиться, потому что одному переживать это чересчур тяжело, даже невозможно. Ему также был очень сильно нужен совет со стороны, потому что он правда не знал, что делать и как быть.

И рассказать обо всем Феликсу выглядело слишком уж привлекательно, потому что они прямо сейчас сидели у блондина и читали вместе, впервые за долгое время, между прочим. Хван был этому рад, ведь Ли сам предложил возродить их маленькую традицию, а это значило, что тому действительно стало немного лучше.

И вот они закончили с чтением на сегодня, оба уже немного устали, поэтому сейчас парни просто валялись на кровати в компании Макса, естественно. Пес неизменно всегда был где-то рядом. Но если Феликс и пребывал в расслабленном состоянии, то брюнет собирался с силами, чтобы начать важный для него разговор. Отчего-то, сам не зная отчего, он боялся, но не осуждения, просто даже начать.

— Ликс, — позвал он, решившись наконец. Загоревшиеся интересом карие глаза тут же посмотрели на него, — Можно я тебе кое-что расскажу?

— Конечно, что за вопросы? — и правда, они ведь обычно такое не спрашивали, просто говорили о том, что беспокоило. Парень сел на кровати, будучи готовым слушать.

— Я просто не знаю, что делать и как поступить, мне нужен был бы твой совет, — Хенджин повторил за ним, тоже усевшись напротив.

— Я тебя слушаю.

— Что делать, если мне признался кое-кто, но я этому человеку отказал, и теперь мне неловко с ним общаться? — протараторил он, даже зажмурившись на секунду.

— Ну-у, — Ли обомлел. Хенджину кто-то признался… Сердце от осознания этой мысли пропустило удар, а затем болезненно сжалось. С другой стороны, брюнет этому человеку отказал, поэтому… можно было не слишком сильно беспокоиться? В-третьих же, Феликс был рад, что друг решился доверить ему это. Но… что же посоветовать? — Не общаться с ним какое-то время или же вообще прекратить общение? Мне кажется это хорошим решением, — звучало, как самый логичный исход событий.

— А если я не могу прекратить общение с этим человеком? — снова поинтересовался он.

— Джинни, давай ты не будешь так завуалированно об этом рассказывать, если это не... Совсем уж секретный секрет, ладно? — не понимая, кто это мог быть, Феликс и не мог, соответственно, что-то нормальное высказать об этой ситуации, поэтому и попросил без тайн. Если это было возможно.

Хенджин пребывал в нерешительности. С одной стороны, раскрывать личность того, кто ему признался, не хотелось, хотя бы из уважения к Минхо. Но с другой… это же Феликс, он ведь надежный и никому не расскажет, правда же?.. И все же сомнения заняли у него довольно много времени, но в конце концов, он придвинулся ближе к другу и шепотом произнес:

— Тогда ты станешь моим со-хранителем этого секрета? — спросил он, желая убедиться.

— Угу, — Ли часто-часто закивал. Естественно, он будет хранить секреты Хенджина, что за глупые сомнения. Но это значило, что Хван собирался поделиться действительно чем-то важным.

— В общем, — тот, тем временем, уже немного отстранился, но все еще не повышал голоса, — Мне признался Минхо, — у Феликса, кажется, глаза из орбит выпали. Что?.. Минхо?.. Да как это вообще возможно?.. — Я сам тоже в шоке, Ликс, и правда не знаю, что делать. Поэтому прошу твоей помощи, твоего взгляда со стороны.

— И… как это произошло? — еле произнес парень, все еще не веря в услышанное.

— В школе, когда вы с Джисоном начали что-то про церковь обсуждать, а мы отошли, и тогда он и сказал, что я ему нравлюсь. Не как друг. Я… так растерялся, никто мне еще этого не говорил, причем… Это же Минхо. Мы дружим с детства, я вообще не думал о нем в таком ключе… И после признания он стал ждать моего ответа, а когда я собирался ему отказать, то увидел в глазах такую надежду… — Феликс поник. Это значило, что… они вместе? — И мне стало так больно за него. Но я не хотел мучать нас обоих, ведь это бессмысленно, поэтому сказал ему, что он для меня не больше, чем друг. Видел бы ты, как он изменился в один момент. Это… безумно больно, но я думаю ему еще больнее сейчас. Мы поговорили потом и приняли решение пока не слишком близко общаться, потому что это самый лучший вариант. Но даже сейчас мы же все вместе общаемся и… мне неловко рядом с ним, я будто чувствую вину за отказ, хотя даже сам Минхо сказал, что все нормально… Вот как-то так. Что ты думаешь?

— Думаю, что я в таком шоке, в каком еще не был никогда, — ответил блондин, на что Хенджин посмеялся. Как же он прекрасно его понимал, — И… я не знаю, вряд ли что-то еще можно сделать. Вы действительно пришли к самому лучшему решению. Наверное, тебе стоит просто с этим примириться, со временем это пройдет, вы забудете об этом и останетесь друзьями. Ну я надеюсь, — сказал Феликс, а затем поспешил добавить, — И спасибо, что поделился.

— Да брось, я же тебе доверяю, — отмахнулся Хван, будто это и правда ничего не стоило, хотя на самом деле, это было не так, — Наверное, ты прав… Получается, только время поможет?

— Да. Знаешь, как говорят, что время лечит. Оно не лечит, по правде говоря, но притупляет эмоции и чувства по поводу некоторых ситуаций. Так что, вы оба отойдете через какое-то время.

— Спасибо тебе, — Хенджин обнял друга, — Мне стало легче.

— Я рад, — улыбнулся Ли.

***

С этого момента Хенджин начал думать о странном слове, именуемом чувствами. Много дней и много ночей он думал об этом, не переставая. За это время произошло много всего, как, например, отказ Феликса от таблеток, чего Хван, конечно же, не одобрял.

Кстати о Феликсе.

В своих размышлениях брюнет пришел к одному интересному, но пугающему выводу: кажется, он влюбился в своего друга, как когда-то в него влюбился Минхо. И перед глазами маячила перспектива получить отказ, который разбил бы ему сердце, теперь он сам встал на место Ли, и это пугало. Потому что разбитое сердце трудно собрать по кусочкам и склеить.