— Хенджин! Джинни! Перестань! — Феликс смеется, пытаясь вырваться, но Хван не позволяет ему этого сделать, продолжая щекотать ребра.

— Моли о пощаде, Ликси, — произнес он в секундном перерыве.

— Пожалуйста, ха-ха, Джинни, ха-ха, прошу! — Ли послушался его приказания.

Но жестокий и абсолютно точно бессердечный Хван Хенджин решил продлить эту пытку еще на несколько секунд. Но после он все же сжалился над бедным парнем, отпустив его. Они оба упали на кровать в попытках отдышаться, особенно тяжело дышал блондин, ведь его подвергли самому страшному действу — чертовой щекотке! Парни лежали на боку и смотрели друг другу в глаза, утопая в темных омутах напротив, и улыбались.

Феликс не мог отвести взгляда от милейшей улыбки брюнета не только потому, что не хотел, но еще и потому, что это было попросту невозможно. Бессовестный и бессердечный Хван Хенджин влюблял его в себя с каждым мгновением все больше и, кажется, совсем не собирался останавливаться. С одной стороны, Ли нравилось ощущать странную, но приятную эйфорию при общении с Хваном, но с другой… с каждым днем его молчания, становилось все невыносимее даже просто быть где-то рядом с Хенджином, потому что чувства становились слишком сильными.

Что есть влюбленность?

Говорят, что это когда тебя влечет к человеку, непреодолимо влечет, тебе хочется постоянно быть с ним рядом. И Феликсу абсолютно точно этого хотелось. Также говорят, что с этим человеком хочется установить физический контакт, постоянно касаться его, даже пускай и мимолетно. Что когда ты влюблен, ты много думаешь об этом человеке, прокручиваешь в голове множество ваших диалогов, каждую встречу, каждое слово, все действия, все мимолетные взгляды, — словом, ты сосредоточен на человеке, ты думаешь о нем днями на пролет. Феликс находил в себе такое. Известно также, что люди часто склонны идеализировать объект своей симпатии, не видеть недостатков или же предпочитать думать, что это лишь милые особенности этого человека, потому что чувства затмевают разум. Обычно влюбленные начинают тихо ревновать возлюбленного, пытаются ненавязчиво (иногда навязчиво) стать для него тем самым, с которым хотелось бы начать отношения, пытаются казаться лучше, чтобы непременно понравиться в ответ. Влюбленный человек счастлив рядом с тем, кто ему небезразличен, и тело его реагирует соответствующе: кто-то краснеет, у кого-то бьется сердце чаще, чем должно, — для каждого индивидуально, но одинаково неловко. Непременно и обязательно человеку будет хотеться начать отношения с тем, кто ему нравится, это ведь логично, но не всегда люди будут приходить к этому адекватными способами, иногда они наоборот своими действиями могут оттолкнуть возлюбленного. И влюбленность всегда сопровождается подобными навязчивыми мыслями, иначе человек вряд ли будет что-то делать, но круг этих мыслей, как можно было понять, самый разнообразный: от простых мечт о возлюбленном до продумывания плана по завоеванию его сердца. Феликс отчасти находил в этих словах себя.

Известно было еще и то, что при влюбленности человек становился более эмоциональным и чувствительным. Любая мелочь может как вознести радость его до небес, так и обречь на, казалось бы, вечные страдания, эти эмоциональные горки, что больше были похожи на американские, являются неотъемлемой частью влюбленности, ибо каждый хочет сделать своего возлюбленного счастливым, а для этого нужно замечать перемены в настроении того, потому и тот, кто влюблен, становится на редкость эмпатичным. Феликс, конечно же, это испытывал на себе, но вряд ли причиной тому были его чувства, скорее болезнь.

Так, можно ли было сказать, на основании всего вышесказанного, что Феликс влюблен? Возможно. Но если спросить об этом самого Ли, откинув все эти заумные слова, что такое для него влюбленность, он бы вам не ответил. Но в своем дневнике, естественно, он рассуждал на эту тему.

«05.12

… Сегодня я задумался о том, что такое влюбленность, и прочитал множество статей в Интернете, чтобы узнать разные мнения. И, кажется, что ни одно из них не совпадает с моим. Я не стану, конечно же, высказывать его в Интернете, не вижу смысла, но здесь я хочу об этом поразмышлять.

Я думаю, что влюбленность — это чуть больше, чем просто термин. Как вообще, на самом деле, можно это объяснить? Возможно, я ощущаю сейчас влюбленность, а может уже и что-то большее, но я чувствую так много впервые за долгое время. В первую очередь, это счастье, много счастья, просто лишь от факта нашей встречи с Хенджином. Когда я даже просто вижу его, мне становится радостнее, потому что он будто излучает позитив. Во-вторых, это странная эйфория, я не знаю, как ее описать, потому что, как по мне это то, что нужно прочувствовать. Думаю, это можно описать, как прилив сил, наверное. В-третьих, я чувствую желание что-то делать, что не слишком мне свойственно. Я имею в виду, что я хочу развиваться в чем-то, пробовать что-то новое, в том числе и вместе с ним, чтобы Хенджину было интересно со мной. Это… необычно, но так хорошо ощущается. В-четвертых, я думаю о нем, очень много, буквально постоянно. Думаю о том, что будет, когда мы встретимся, что уже было, переживаю наши моменты еще раз в голове, — не проходит и дня без этих мыслей, и, справедливости ради, они делают мой день чуточку лучше. Приятнее пытаться проснуться, когда ты знаешь, что сегодня мы с ним сможем побыть вместе.

И испы́тывание всех этих чувств приводит меня в восторг, но есть и обратная сторона. Хенджин ведь, он… такой замечательный и… не я один вижу это. Многие хотят быть с ним, постоянно пытаются флиртовать, узнать что-то о нем, либо через меня, либо через Минхо или Джисона. В такие моменты мне особенно больно, я понимаю, что он волен выбирать, кого хочет, и я не скажу и слова, потому что это только его выбор, я не только не хочу, но и не имею права влиять на него. Но все же… я хочу быть с ним, очень, но те, кто пытаются его добиться, намного лучше меня по всем параметрам и даже им он отказывает. Что уж говорить обо мне?.. Однако это не значит, что я не могу любить его молча. Могу, и именно этим я и занимаюсь, потому что надеяться на что-то большее мне страшно, не хочу потом пытаться собрать свое разбитое сердце, это слишком тяжело. Возможно, я признаюсь ему когда-нибудь, но когда наступит этот момент… я не знаю и не особо хочу знать…»

Именно так видел влюбленность Феликс. И, по его же скромному мнению, он мог заявить, что не был влюблен в Хенджина, но любил его.

А что есть любовь?

О, много книг написано о любви, великое множество. Феликс много таких книг читал не только потому, что желал узнать, что же это за чувство такое, но еще и потому, что ему банально нравились хорошие финалы. Его жизнь итак слишком тяжела и полна трудностей, чтобы читать что-то с плохим концом. Поэтому много историй он прочел, похожих одна на другую, где прекрасный принц спасает бедную принцессу, преодолевая трудности при этом, и в конце у них все замечательно. Ну чем не прекрасное чтиво? Однако мы не о книгах говорим.

Так что же это такое?

Если верить знающим людям, то любовь — это глубокое чувство, более глубокое, чем влюбленность, естественно, устремленность к другому человеку, что-то, что можно охарактеризовать долговечностью. Но если же говорить простыми словами, то для Феликса любовь — это действительно глубокое чувство, настолько глубокое и фундаментальное, что даже представить трудно. Да, он верил в крепкую любовь до гроба и бла-бла-бла, потому что этого вполне себе можно достичь нелегким, однако, трудом и совместными усилиями. И, честно говоря, в это хотелось верить, хотелось верить в то, что человек, которого любишь ты, будет любить тебя также сильно, да еще и всегда, — своего рода сказка, но такая манящая. Ну и кто запрещал парню верить?

Что же до понятия любви, то, кроме того, что чувство это было глубинное, оно еще и более сильное, естественно. Потому что формируется уже после этапа влюбленности, когда розовые очки спадают, и ты начинаешь видеть все недостатки другого человека. Для кого-то это становится концом, для кого-то — новым началом, началом этой самой крепкой и долгой любви. Происходит притирка со временем, когда люди начинают замечать недостатки другого, понимать, что партнер или же возлюбленный — это не кто-то из сказок, не идеал, а такой же человек, как и все. Феликс же думал об этом следующее:

«17.04

С момента последней записи об этом прошло довольно много времени, и я действительно много думал над всем. Влюбленность, любовь — это все так сложно, но… Кажется, я пришел к кое-каким выводам и хочу поделиться ими здесь.

Мне кажется, что мне уже не просто нравится Хенджин, но я люблю его. И для меня это не просто слова. Я, опять же, много читал об этом в последнее время, и понял, что именно этим словом можно назвать то, что я чувствую к нему. Почему именно люблю?

Потому что уже прошло достаточно времени с того момента, как я впервые задумался о Хенджине в романтическом плане, и поначалу это действительно была лишь влюбленность. Но сейчас все изменилось. Как я и писал ранее, для меня влюбленность — это больше про некую одержимость и желание быть с человеком, несмотря ни на что. Ты не замечаешь его недостатков, видишь в нем только плюсы, не думаешь, даже на секунду не задумываешься о будущем с ним. Тебе хочется просто быть с ним, обладать им.

Любовь же для меня — это, когда ты видишь, начинаешь, по крайне мере, видеть недостатки возлюбленного, но не просто видеть, — принимать. Понимать, что ты сможешь с этим ужиться, что для тебя это не такая уж большая преграда. В случае с Хенджином, один из его недостатков — это неконтролируемый гнев и агрессия. Раньше я действительно старался этого не замечать, но от правды не скроешься, сейчас я это вижу. И понимаю, что могу с этим жить, могу мириться с этим, не пытаясь исправить. Кстати, как по мне это тоже важное свойство любви, что ты принимаешь и не пытаешься переделать насильно, но поможешь исправиться в случае чего. И я готов помочь Хенджину с его агрессией, но если он не захочет ничего менять, я не стану насильно пытаться заставить его это сделать. На самом деле, эта проблема довольно значимая, но ведь дело в том, что он не направляет свою злость на меня, за исключением пары раз, он всегда старается оградить меня от этого, и я правда ценю это. В последнее время мы часто с ним говорим, когда он злится, и это помогает. Так что прогресс есть.

Также, возвращаясь к теме любви, для меня это еще и желание поддерживать, быть, так сказать, и в горе, и в радости, быть для возлюбленного опорой, и чтобы он был ею для тебя тоже. Любовь для меня значит понимание и что-то, что трудно объяснить, но ты чувствуешь это где-то в районе сердца или души.

Да, именно это все, все, что я смог описать словами, и есть любовь для меня. И именно поэтому я считаю, что люблю Хенджина. Но рассказать ему об этом я не решаюсь, да и вряд ли решусь, не в ближайшее время уж точно, потому что это слишком страшно. Но если к тому времени, как я созрею, он уже найдет себе кого-то, с кем будет счастлив, я не стану рушить это счастье. Ведь любовь это еще и про то, чтобы твой возлюбленный был счастлив, и не важно, если не с тобой, ты все равно будешь рад, несмотря на боль…»

Так любовь видел Феликс. И можно ли было сказать, что он любил Хенджина? Судя по всему, да, раз так считал он сам.

Но есть и другой, не менее важный вопрос. С чего же началась эта любовь? С какого момента? Потому что иногда хочется понять, почему именно этот человек; Феликс задавался этими вопросами. И, кажется, нашел на них ответ.

***

— Ликси… — с некоторой грустью в голосе произнес Хван, осматривая руки друга. Снова порезы…

Хенджин всегда был рядом. Сколько Феликс жил в Роклэнде, сколько брюнет и был рядом с ним, почти каждый день уже на протяжении чуть более четырех лет, цифра, на самом деле, близилась к пяти. Они знали друг друга с восьми Феликсовых и девяти Хенджиновых лет, и все это время были где-то рядом, готовые выслушать и поддержать друг друга. И вот сейчас им было по тринадцать и четырнадцать соответственно, и ничего не менялось, за исключением того, что происходило с Ли.

А с ним происходило что-то плохое, ведь медленно, но верно ему становилось хуже в моральном плане. Все началось с того дня, когда Хенджин накричал на него из-за проблем в семье и когда блондин впервые оставил на себе порезы. С тех самых пор это стало его пагубной привычкой, отвратительной зависимостью. Но даже несмотря на это, Хенджин все еще был рядом, он хоть и боялся сам и крови, и того, что друг в принципе делал это с собой, все же он был рядом и помогал, как мог. Научился обрабатывать раны, потому что Ли не делал этого, не считал себя достойным даже такой помощи, научился говорить правильные слова поддержки, чтобы Феликсу становилось легче после актов ненависти к себе, и научился переносить вид крови и ее отвратительный и жуткий запах. Ради Феликса.

И это все продолжалось уже около полугода, но Хван все равно оставался для Ли своеобразной опорой, не давая тому утонуть. И даже сейчас, пускай в его голосе и слышалось разочарование и грусть, он все равно был тут, не ушел, не оставил парня с этим один на один не только потому, что не хотел, но потому что не мог. Так ведь друзья не поступают.

Брюнет ушел за перекисью и ватой и очень скоро вернулся, они сели на пол, где был и Макс, и стали все обрабатывать. В действиях Хенджина было столько заботы и нежности, что даже не верилось, что он был реальным человеком, а не ангелом Господним, что пришел помочь своему подопечному. Сердце приятно щемило от этой заботы, оно пропускало удары из-за этого и радовалось тому, что такой замечательный, в отличие от Феликса человек, был его другом. Ли в моменты, когда Хван обрабатывал его руки, всегда смотрел на парня, а не на то, чем тот занимался, не мог он смотреть на это. И вот сейчас он сделал абсолютно также.

Хенджин всегда был довольно эмоциональным человеком, эмоции всегда ярко отображались на его лице, и Феликс видел то, как тот был сосредоточен, впрочем, как и всегда в таких ситуациях. Он был и аккуратен, тоже, как и всегда. Но отчего-то сегодня, в данный конкретный момент казалось, что было по-другому, по-особенному. Будто сегодня брюнет был чуть более внимателен, хотя куда уж внимательнее, чуть более нежным, хотя куда уж нежнее, и это заставило юное сердце пропустить пару ударов. В этот момент Феликс, посмотрев на друга, который в последние полгода стал ему незаменимой поддержкой, понял, что испытывал к Хвану такую огромную благодарность, что не описать словами. Чувства заполняли его изнутри, словно сосуд заполняет вода, но помимо благодарности было что-то еще. Какое-то чувство, бывшее ярче других, но которое блондин идентифицировать не мог от слова «совсем». Оно было ново и странно, но, кажется, из-за него, не появлявшегося ранее, Хенджин казался ему действительно ангелом: прекрасным, добрым и смертельно красивым.

Да, именно смертельно, потому что его, казалось, неземные черты были похуже самого проклятия Медузы Горгоны, они пленили карие омуты в момент, и выпускать из своего плена не собирались. Впрочем, жертва и не против была. Тому, наоборот, нравилось это странное чувство, над которым он обещал себе подумать как-нибудь потом, ибо сейчас делать этого совсем не хотелось, он желал отдаться эмоциям в полной мере.

Лишь позже Феликс смог понять, что тогда он впервые испытал симпатию к Хенджину, и это открытие не стало для него чем-то хорошим, ведь Хенджин был его другом… А друзья не думают друг о друге в таком плане.

«30.05

Я… я не понимаю, что со мной не так. Так же… не должно быть, я себя пугаю.

Дело в том, что совсем недавно я осознал, что, кажется, мне нравится Хенджин. Не как друг, и это пугает меня очень сильно. Друзья ведь не должны этого чувствовать, а мы друзья… Мне страшно, почему я чувствую это?.. Почему? И когда это началось?..

Хотя, наверное, я могу ответить на последний вопрос. Думаю, в тот день, когда он увидел мои порезы из-за истерики, тогда я будто увидел его с другой стороны, но… Боже, Боже, Боже… мне ведь понравилось это чувство. Боже… Мне. Понравилось.

Я… даже не знаю, как описать это словами, но, получается, что мне понравилось, что мне нравится Хенджин???? Почему?.. С другой стороны, я ведь не понимал тогда этого, но все же… Боже… Мне страшно. Что с этим делать?.. А надо ли? В голове такая мешанина и паника, много мыслей, и я не понимаю, что мне писать, ведь совсем не знаю, что сейчас чувствую помимо страха…», —

Писалось быстро и неразборчивым почерком сразу после осознания сего факта.

Парень не мог понять даже абстрактных образов в своей голове, именуемых мыслями, что уж говорить о переносе их на бумагу. Но и не стоит винить его в этом, с виной он отлично справится сам, к тому же, он ведь был совсем еще юн и совершенно не знал того, что значила любовь или влюбленность. Однако он осознал, что то, что он испытывал было похоже на эти чувства, и подобные выводы можно было считать прогрессом, причем очень значимым.

Чем-чем, а вот пониманием себя Ли все же обделен не был, но вот состраданием к себе он не мог похвастать. Поэтому действительно скоро после той дневниковой записи он пришел к выводу, что Хенджин и правда нравился ему не как друг. Какой кошмар... Самый наихудший из всех возможных, если честно. И за свои чувства, которых он контролировать не мог, парень стал винить себя. Потому что как это так, нравился ему Хенджин, так не должно быть, он не должен был ему нравиться ни при каких условиях, ни при каких обстоятельствах, Хенджин должен был быть для него хорошим, замечательным и прекрасным, но просто другом. А тут получается, что он и не друг уже вовсе, а что-то большее. Если кто и должен был ему нравиться, так это какая-нибудь девочка, желательно из параллели, чтобы все было стандартно и как у людей. Поправочка: чтобы хоть что-то было как у людей, но это по мнению самого Феликса. Однако никакие девочки его не привлекали вообще. Он, если честно, никогда и не смотрел на них, сначала не до этого было, потом просто как-то не обращал внимания, а теперь, видимо, и подавно не сможет, ведь на горизонте был некто, имя которому Хван Хенджин. Он был тем, на кого внимание обращать хотелось.

К тому же, ни с одной из девчонок у Феликса не было никаких связей, не говоря уже о какой-то близкой и глубокой, а с Хенджином она была, да такая, что, кажется, ничем ее не разорвать. И это радовало, но ровно до момента осознания своих юных и не крепких чувств, потому что тогда он понял, что не может он с кем-либо еще построить настолько доверительные отношения, как с Хваном, никому Ли не смог бы настолько довериться. И это было еще одной проблемой в куче других.

К слову о не крепких чувствах, Феликс, естественно, попытался задушить свои эмоции, задушить самого себя. Потому что ему было всего тринадцать, и он совсем не думал о себе, а тем более о Хенджине в таком ключе, таком необычном и, честно говоря, страшном. До этого момента парень никогда не задумывался о том, кто ему может нравиться, всегда считал себя самым обычным и незаурядным человеком, вопрос об ориентации совсем и не стоял. Конечно, он не представлял себе во всех подробностях, как встретит ту самую и прочие радости жизни, но где-то на краю сознания он понимал, что, возможно, этот момент когда-то да настанет. Совсем не ожидал Феликс того, что жизнь решит преподнести ему того самого.

Ведь по сути Хенджин и был им. В нем было все, что Феликсу так нравилось и в других людях: понимание, сострадание, поддержка, готовность к чему-то новому, тактильность, а также умение расставлять свои личные границы. Последнее Ли делать не умел, но пытался учиться, смотря на Хвана. Брюнет его мотивировал, невербально помогал пытаться развиваться своим примером. Потому что он, не любивший читать от слова «совсем» полюбил благодаря своему другу, со временем парень стал прилежнее учиться, а когда у них появилось в расписании искусство, то действительно всерьез стал заниматься уроками, пускай только по этому предмету. Феликс старался соответствовать, он тоже стал учиться, но не только на уроках искусства, еще и в других сферах, что не могло не радовать учителей в его школе. Это лишь благодаря Хенджину. Сам бы он был середнячком, не более, но ради друга хотелось быть лучшим, ведь его знакомые, с которыми тот общался в школе, все, как на подбор, были то отличными спортсменами, то имели превосходные оценки или еще что-то такое. Внутренне Ли хотел быть, как они, ведь мало того, что те преуспевали в чем-то, так еще и, кажется, совсем не имели комплексов, в отличие от блондина. В общем-то, благодаря Хвану, Феликс пытался быть лучше.

И Хенджин был бы для парня идеальным партнером, самым лучшим, если бы они оба не были парнями. Ну потому что не должно быть так, это неправильно… Непонятно, если честно, откуда блондин такие установки взял, но вот они, проявлявшие себя во всей красе. Можно предположить, что это из-за того, какие отношения он видел перед собой всю жизнь, ведь ни разу он не встречал однополую пару, поэтому наверняка и думал, что это ненормально.

Но Феликс не стал разбираться, почему он считал именно так, он стал еще больше винить себя за свои чувства, за то, чего он контролировать не мог.

«02.06

Я все думаю о своем открытии, о моих чувствах(?) к Хенджину, и должен сказать, что это все также отвращает и пугает меня.

Я не понимаю, правильно это или нет то, что я чувствую, но почему-то думаю, что, как минимум, не совсем. Это порицается в обществе. Может быть, из-за этого мне страшно. Но суть не в этом. А в том, что мы все еще проводим много времени вместе с ним, и мне жутко неловко рядом. Потому что я понимаю, что испытываю не совсем дружеские чувства, и мне стыдно перед Хенджином за это. Я не знаю, почему, я не могу дать ответа сам себе, но мне стыдно. Он относится ко мне с такими теплом и заботой, а я начинаю воспринимать это не в том ключе, вот из-за этого мне неловко. Я вижу в его действиях подтекст, хотя его и нет, на самом деле, это так странно…

Совсем не знаю, что мне делать, как это решить, и из-за этого я ненавижу себя еще больше, это стало еще одной причиной для порезов, о которой я Хенджину не говорю, не могу сказать…»

Как можно было понять, Феликс такому прекрасному и окрыляющему чувству, как влюбленность был совсем не рад, пытаясь не дать ему прорасти. Но чувства ведь не цветы, нельзя просто перекрыть им солнечный свет и доступ к воде, и они завянут, это более сложная вещь, однако Ли не мог этого понять, поэтому и поступал так, как поступал. Парень стал пытаться контролировать свои мысли, одергивать себя каждый раз, как мозг пытался подумать о Хенджине не как о друге. Стал пытаться контролировать свое сердце, которое начинало биться быстрее рядом с Хваном, мыслями по типу: «хватит», «успокойся», «прекрати так реагировать, он же просто друг» и подобные. Сила самовнушения сработала довольно хорошо, и Феликс пребывал в полной уверенности, что избавился от странных и пугающих завитков чувств, но, естественно, реальность не была таковой. На деле ему все еще нравился Хенджин, нравился даже больше, чем можно было представить, ведь, как говорят «запретный плод сладок», и запретные чувства росли с удвоенной силой.

В один из дней Феликсу все же пришлось столкнуться с ужасной для него реальностью.

Это произошло после того, как он в очередной раз причинил себе вред из-за того, что вновь посчитал себя бесконечно уродливым, стоило только взглянуть в зеркало. Все из-за тех издевательств, которые он пережил в детстве, они дали свои плоды, прорастая в юном теле отравленными растениями. Эта сокрытая до какого-то момента ненависть к себе стала выливаться в актах самоповреждения, начавшихся случайно. Кто знает, может быть, Феликс пришел бы к селфхарму и без того случая с Хенджином, а может, не случись этого, копил бы все внутри, и это могло выплеснуться в каком-то другом ключе. Вариантов развития могло быть великое множество, однако дело мы имеем лишь с одним, с тем, где Ли причинял себе боль почти ежедневно, и, как было сказано ранее, этот день не стал исключением. Но, к счастью для несчастной кожи рук блондина, за чувства к Хенджину он себя не винил, так как искренне считал, что отпустил это.

В общем-то, в тот день, который был выходным, Ли совсем не планировал показывать Хвану свои порезы, ведь хотел за эти пару дней как-то скрыть их, наманифестировать магическое заживление, — словом, не совсем важно, но парень планировал скрыть их любыми доступными и возможными способами. Однако Хенджин, как всегда без предупреждения, пришел к нему, а бабушка Ли любезно открыла ему и пропустила внутрь, поэтому план Феликса отправился в мусорку с первым стуком в дверь. Он сам в этот момент стоял в ванной, промывая лезвие, но никак не свои раны, потому что не считал себя достойным этого, даже какой бы то ни было самопомощи.

С первым стуком в дверь он заметно дернулся, да так, что холодное железо неприятно резануло кожу на внутренней стороне ладони. Со вторым стуком лезвие полетело в мусорку под раковиной и следы крови были смыты с керамической поверхности, но не до конца, однако Феликс этого не заметил. С третьим стуком он наспех вытер сопли и слезы, придав себе чуть менее убитый вид. С четвертым подошел наконец к двери и открыл спустя пару секунд. Хенджин встретил его лучезарной улыбкой.

Брюнет зашел в комнату и пошуршал перед лицом Ли двумя пачками чипсов: с крабом для блондина и со сметаной и луком для себя. Он кинул их на кровать, где лежал Макс, а затем обнял Феликса, шепча тихое: «привет» тому на ухо. Феликс покорно обнял друга в ответ, мысленно выдыхая и расслабляясь в родных объятиях, потому что слава Богу, он был в длинной кофте, что скрывала нестройные ряды красных полос. Плюсом ко всему, Хван не сказал ничего по поводу его заплаканного вида, но это явно будет продолжаться недолго, потому что Хенджин он такой… Хенджин. Всегда переживает за друга, всегда пытается помочь.

Брюнет тем временем отстранился и, быстро погладив Макса, отошел, чтобы помыть руки, — такая уж у него привычка, родители приучили. И Хенджин заметил красные пятна на раковине, явно свежие, заметил, и на душе стало нестерпимо грустно и тоскливо из-за того, что друг опять делал это с собой. Он решил непременно узнать причину, впрочем, как и всегда. Выйдя из ванной, он заметил, что Ли уже сидел и уминал чипсы не без еле различимого блеска в глазах, которые были красными наверняка из-за слез. Парень сел рядом и, тронув того за коленку, дабы привлечь внимание, сказал:

— Ликс, — на него посмотрели заплаканные глаза, — Покажи руки, пожалуйста.

У Ли упало сердце. Он же… все спрятал, как Хенджин догадался?.. Мысли читает? Или просто почувствовал? В любом случае, это не так уж и важно, потому что показать порезы все равно придется. Феликс быстро закатал рукава и протянул искалеченные руки на суд Хвана. Тот аккуратно взял их в свои, бывшие уже чуть больше в размерах, чем у Ли, и молча смотрел какое-то время, будто что-то пытался высмотреть. Когда же он выпустил тонкие запястья из своего плена, блондин также быстро спрятал их под тканью своей кофты. Хенджин же произнес:

— Ликси, — сказано почти шепотом, — Посмотри на меня, — попросил он. Ли не решался сделать это около тридцати секунд, но затем все же послушался и наткнулся на взгляд полный заботы, желания помочь, нежности и совсем немного разочарования. Этот взор дал трещину где-то внутри, начав затопление, однако Феликс попытался то ли держать разлом своими руками, то ли просто игнорировать его наличие, — Почему ты это сделал? — будто в первый раз. Но каждый раз чем-то напоминал первый.

— Внешность, — быстро и почти неразборчиво буркнул Ли, отворачиваясь. Сдерживать трещину было все сложнее. Хенджин, что же ты делаешь?

— М-м, — последовал неопределенный ответ. Хван встал и ушел за перекисью, как он делал всегда, но отчего-то сейчас парня это напугало. Вернувшись очень скоро, брюнет уже привычными движениями начал обрабатывать порезы, — Ликс… Давай попробуем еще раз: если тебе плохо, — ты звонишь или пишешь мне и попытаешься не причинять вреда себе, хорошо? — неуверенный кивок, — Просто, я волнуюсь за тебя, понимаешь? Лучше я приду к тебе, и мы посидим вместе столько, сколько тебе будет нужно, нежели ты снова искалечишь себя. Я… просто правда хочу, чтобы тебе стало лучше, и готов все для этого сделать, — говорил он, пока заканчивал свое дело. Парень и сам не знал, зачем он все это произносил, но ему очень хотелось, чтобы Ли об этом знал.

Феликс, естественно, внимательно слушал Хенджина, не мог не слушать, и по мере того, как тот делился с другом своими чувствами и мыслями, Ли ощущал, что внутри него с треском ломается что-то. Это была та стена, которую он выстроил, чтобы оградиться от чувств к Хвану, и сейчас она разрушалась с каждым словом, сказанным брюнетом. Каждое предложение, каждое слово, каждая буква, — во всем сквозила нежность и участливость, внимательность и самые добрые намерения. И блондин понимал, что сердце, его несчастное, будто загнанное в ловушку, — что, в общем-то, было правдой, — сердце жаждало ответить, мечтало ответить, стремилось к этому. Никакие стены не могли этому противостоять, ничто не могло это остановить, и только сейчас Феликс это понял.

Он осознал, что было бесполезно прятать эти чувства, ведь именно благодаря этому, как ни странно, они проросли, и сейчас, словно живучая ромашка пробивались сквозь бетон. Ощущалось это также болезненно. Но осознать не значит принять, теперь Феликсу это только предстоит.

Возвращаясь же в настоящий момент, Феликс чувствовал, как множество эмоций, которые он подавлял в себе, вырываются наружу. И он совсем не знал, как с ними справиться, их было слишком много, а единственными способами справиться со всем для него были селфхарм и слезы. Но поскольку, очевидно, он не мог нанести себе новых увечий, по крайне мере, сейчас, то вся эта насыщенная палитра эмоций вылилась в слезы.

Хенджин, стоило ему только отойти, чтобы убрать все на свои места, услышал тихие всхлипывания со стороны, где сидел Феликс. Он тут же вернулся к нему, но совсем не понимал, из-за чего друг плакал, поэтому хотел было спросить:

— Ликс?.. — но ему даже не дали договорить, Ли прижался к нему, всхлипывая и трясясь, и Хван решил отложить расспросы на потом, сейчас его другу нужна была банальная поддержка.

Именно так Феликс и понял, что влюбился в Хенджина, своего лучшего друга, о чем сделал запись в дневнике.

«03.08

Мне нравится Хенджин. Действительно нравится. И сегодня я понял это.

Я снова оставил на себе порезы и никак не ожидал, что Хенджин придет ко мне, но он пришел и, естественно, увидел мои порезы. Как всегда, он спросил меня, почему я это сделал. После моего ответа он попросил меня попробовать звонить или писать ему, если я вдруг почувствую себя плохо. Он сказал, что готов на все лишь бы я не причинял себе вреда, лишь бы мне стало лучше. Это все было сказано с такой нежностью и заботливостью, что внутри меня будто что-то сломалось.

И я уверен, что это была стена, которую я выстроил от чувств к нему. Мне хотелось, нет, даже было необходимо дать волю эмоциям, и я не смог сдержать себя и расплакался. Он ничего не понял, конечно, но мы долго обнимали друг друга, пока я не успокоился, а это произошло очень нескоро.

После его ухода я много думал над этим, над своими чувствами и всем вообще, да и сейчас думаю. Мне кажется, мне нужно принять их, а не бороться с ними. Так, наверное, будет лучше…»

Так пришло осознание, и начался процесс принятия.

Тем временем состояние Феликса ухудшалось, они с Хенджином стали реже общаться, тот отстранялся постепенно. Это убивало Ли еще больше, но в то же время, давало наконец простор, чтобы принять себя. И он смог сделать это, незаметно, но плавно придя к тому, что ему нравился Хенджин. Уже даже не воротило от этой мысли, уже не было страшно… Было все равно? Ему ведь было все равно в принципе на все уже довольно долгое время, кто знает, может, именно это и помогло в какой-то мере, но факт остается фактом: Феликс принял свои чувства, хоть это и многого стоило.

Как было сказано ранее, состояние Ли ухудшалось, и он стал все чаще задумываться о смерти. Все меньше вещей держало его здесь, все меньше поводов было находиться на этой бренной земле. Он хотел бы чувствовать себя лучше, очень хотел бы, но, увы, не мог. Поэтому все и пришло к тому, что самоубийство стало казаться парню единственным выходом. К тому времени они с Хенджином отдалились настолько сильно, что уже трудно было себе представить, что они общались когда-то, но Феликс все еще чувствовал слишком многое по отношению к Хвану.

В первую очередь, несмотря на свои развивающиеся чувства, — единственное, что еще хоть как-то жило в нем и поддерживало его в живых, — он испытывал к Хенджину огромную благодарность за все, что тот сделал для него за эти шесть лет, которые они общались. Феликс безмерно был благодарен Богу, что тот свел его с таким замечательным и светлым человеком. Кроме благодарности, Ли чувствовал еще и то, что можно охарактеризовать, как нежность? Самые светлые чувства, на которые только было способно его еле бьющееся сердце, он испытывал по отношению к Хенджину: ему тоже хотелось бы заботиться о друге, как тот это делал для него, хотелось радовать небольшими подарками, хотелось тактильного контакта с ним, чтобы через это выразить великое множество своих чувств, не говоря ни слова, но более всего ему хотелось чего-то, по его мнению, недостижимого, — ему хотелось быть таким же лучиком света в жизни Хвана, как и тот был в его собственной. Возможно, последнее было больше продиктовано влюбленностью, но это не имело слишком большого значения. Вкупе с чувствами все эти порывы лишь усиливались, и в последнее время на эти мысли, даже на простые мысли уходили все немногочисленные силы блондина. Но он был даже рад, потому что в таком случае на селфхарм, который перестал ему помогать, почти не оставалось энергии. Впрочем, обычно оставить пару-тройку порезов чисто для того, чтобы удовлетворить свою зависимость, он мог.

Они отдалились, но какое-то время Ли держался на своих мыслях, однако вскоре и этот метод перестал помогать. Все меньше его радовали собственные размышления, все больше они вызывали тоску и необъяснимую боль, которая сливалась с болью, что сидела где-то глубоко внутри, словно опухоль или кокон ядовитой бабочки. Поэтому Феликс почти перестал думать о хороших моментах с Хенджином, понимая, что он не в силах их вернуть, не в силах что-то изменить, лишь грустил о том, как близко, но в то же время далеко они находились друг от друга.

И в один из дней Феликс решился наконец закончить свои страдания. Просто почувствовал, что слишком устал, чтобы продолжать борьбу.

Естественно, накануне вечером он сделал последнюю запись в своем дневнике, не забыв упомянуть и Хенджина, не мог не упомянуть; он выразил надежду, что друг не слишком сильно и долго будет грустить из-за его ухода. Он хотел еще написать о своих чувствах, которые он не озвучил, правда порывался, но в голове промелькнула мысль, что Хенджин после его смерти явно захочет узнать причины и будет читать этот дневник, он не хотел бы, чтобы на Хвана легла такая ответственность. Поэтому и не стал писать ничего об этом, отмахнувшись неважностью того, что хотел начертать, хотя, на самом деле, это было для него неимоверно важно. Он успокаивал себя тем, что делает это во благо Хенджина. Закончив писать, Феликс в скором времени лег в кровать, но уснуть, конечно же, не мог, потому что в голове было слишком много мыслей по поводу завтрашнего дня, да и о брюнете, по правде сказать, было не меньше. Но выхватить пару-тройку часов сна ему все же этой ночью удалось.

В день, когда он должен был убить себя, весь мир будто показывал ему свою красоту, прося не уходить. Но Феликс уже знал, что за красотой скрывается жестокость, а потому на мольбы не поддавался, ибо понимал, что не сможет выдержать еще хотя бы одного раунда этой мясорубки. И лишь перед самым своим уходом он дал слабину: написал Хенджину записку. Он сделал это потому, что чувства взяли верх, потому, что хотел, чтобы Хван его спас, но было страшно признаться себе в этом, было страшно признать, что он все же хотел жить, хотя и устал.

Дорога до пляжа была лишь мгновением, и вот он уже сидел на холодном песке, истекая кровью. Умирающий мозг думал странные мысли, но затем откуда-то послышался голос, голос, который Феликс узнал, — он был уверен, что узнает даже на смертном одре; собственно говоря, так и получилось, — безошибочно. Это был Хенджин. На лице появилась секундная улыбка, на большее сил уже не было, ведь сознание постепенно отключалось. Он хотел было подумать, что Хван пришел, к сожалению, слишком поздно, что он не успел, но все на, что его хватило, так это «Хенджин…», которое он сам еле услышал в своей голове. А затем темнота.

***

После всех этих страшных событий, как известно, Феликс все же выжил, и первое, что он увидел перед собой после пробуждения, не считая больничного потолка, был его возлюбленный, который сидел у его койки, опустив голову. Сердце забилось быстрее: Хван все-таки спас его, как душа и мечтала, как и молила она, значит та записка была не напрасной. Сбывшиеся мечты и эйфория от них вознесли его до небес, но очень сильное и внезапное желание проблеваться вернуло на землю. Хенджин же заметил то, что друг наконец-то проснулся, и по его лицу было видно, что он несказанно рад живому Феликсу.

После медицинских процедур и прочего у них был довольно тяжелый разговор, в ходе которого Ли узнал, как сильно переживал Хенджин все эти дни, как тот боялся, что может потерять Феликса. Это наконец послужило пинком к осознанию, что он все же важен для брюнета, что он для него не пустое место. В момент сердце, до этого бывшее пустым, наполнилось эмоциями до краев, причем они были положительными, и это не могло не радовать еще больше. Впервые за долгое время Феликс почувствовал себя хорошо, хотя бы на какой-то момент.

После того, как он проснулся и более-менее оправился, парня ждало лечение как физических ран, так и ментальных. Ему выписали направление к психотерапевту, которого он должен был посетить до отъезда из Огасты. Собственно говоря, выбора у него особо-то и не было, поэтому он и пошел. Сеанс был довольно тяжелым, ведь врач уже знала о его попытке суицида, поэтому задавала довольно неприятные и даже личные, как по мнению Феликса, вопросы, но блондин понимал, что если не будет ничего ей рассказывать, то никто ему и не поможет. Поэтому пришлось отвечать и шрамы свои показать тоже пришлось. После первой сессии, естественно, эффекта особого не было, но Ли назначили таблетки, чтобы начать стабилизацию его состояния, а затем отпустили домой. Теперь в его жизни должно было появиться две новые вещи: лекарства и психотерапия. Странно и страшно в какой-то мере это было, но раз уж это должно помочь, то возражать Ли не будет.

Домой он зашел, будто впервые, настолько нереальным и сюрреалистичным это все казалось. В своей комнате тоже было неуютно из-за чрезмерной чистоты, поэтому он стал наводить привычный бардак. В комнату постучали в какой-то момент, и это не мог быть не кто иной, как Хенджин. Не дожидаясь ответа, тот зашел, видимо, слишком хотел увидеть друга. Они замерли, устремив взгляды на другого. Сердце, кажется, перестало биться совсем. Да, конечно, они виделись в больнице, когда Ли проснулся, но это, очевидно, было другое. Сейчас обстановка была отличной, не такой удручающей, а они сами были так близко, имея возможность коснуться друг друга, что устоять просто не представлялось возможным. Первым сдался Феликс.

Он ведь и не думал, что еще хоть когда-нибудь, да даже в роли призрака сможет увидеть такие родные и любимые черты, но сейчас Хенджин был тут, прямо перед ним, и… Это ощущалось волшебно и нереально одновременно. Снова множество чувств захлестнули его с головой.

— Спасибо, Джинни, — произнес Ли, отстранившись немного, но все еще оставляя руки на чужих плечах, — Спасибо, что ты спас меня. Я не знаю, как благодарить тебя за это…

— Давай ты будешь лечиться, а это будет для меня благодарностью? — предложил тот, улыбаясь немного, радуясь в душе, что он чувствовал тепло друга.

— Хорошо, — блондин снова уткнулся во впадинку между плечом и шеей.

Через некоторое время Хенджин почувствовал, что парень прижался еще сильнее, хотя, казалось, куда еще-то, и начал что-то шептать почти неразличимо. Брюнету стоило больших усилий разобрать «Джинни…» и «не уходи больше…». Он отстранил Феликса от себя и, посадив того на кровать, усевшись рядом, начал еще один тяжелый разговор для них. Он обещал Ли больше не уходить и не исчезать, а также объяснил из-за чего они почти перестали общаться и упомянул, что хотел буквально на днях подойти и поговорить, чтобы решить все, но, как известно, этому не суждено было сбыться.

— Если ты устанешь, то… Ты скажи мне об этом, ладно? Нам обоим будет легче, я уверен, — произнес Ли. Хван согласно закивал. Он обещал себе и Феликсу обсуждать теперь все, что тревожит, чтобы не допустить повторения этой ситуации.

А после того, как они наконец обговорили все самое важное, касавшееся их взаимоотношений, разговор перетек в более спокойное русло, и они стали делиться тем, чем не могли все эти месяцы. Было приятно заново узнавать друг друга, будто вы только познакомились.

***

Феликсу все же пришлось вернуться в школу, это было неизбежно и немного страшно. Ли, честно признаться, боялся осуждения за свой поступок, он ведь и не думал вовсе, что сможет когда-то вернуться в это место, но жизнь решила по-другому, и теперь ему предстояло перешагнуть через свой страх. Но благо он будет делать это не один, рядом с ним будет Хенджин, и это успокаивало.

Настал тот самый день. Блондину с самого утра было тревожно, все нутро его отчаянно сопротивлялось настолько, что даже бабушка это заметила. Она усадила парня перед собой и успокоила его, сказав, что его друг будет рядом и что если потребуется, то она придет в школу лично и будет разговаривать с теми, кто осмелится высказать что-то нетактичное в его адрес. Демонов Феликса это угомонило.

В автобусе, однако, его и без того хлипкая уверенность в словах бабушки окончательно разбилась о скалы жестокой реальности. На него смотрели все. Буквально все. Если бы водитель мог, он бы тоже непременно уставился на него. Было некомфортно. Хотелось ощутить тепло Хенджиновой руки в своей и хоть на йоту почувствовать себя лучше, но до этого момента оставалось долгих двадцать минут. Двадцать минут концентрированного стыда и ощущения неуютности. Стоило автобусу остановиться у ворот школы, Ли пулей вылетел из салона. Наконец-то воздух, наконец-то можно хотя бы попытаться спрятаться.

Вдалеке он заметил знакомые лица, и внутри стало теплее, появилось странное чувство безопасности, и Феликс незамедлительно направился к ним. Парни, как и всегда, стояли и о чем-то громко разговаривали, но когда блондин подошел, то смолкли, это слегка напрягло. Первым сдался Джисон уже спустя пять секунд:

— Феликс! — вскрикнул он, будто тот только сейчас подошел, — Хенджин, конечно, просил не говорить с тобой об этом, но… Я не могу! Я так рад, что ты жив! Я очень переживал за тебя, — он был готов расплакаться из-за своей эмоциональности, — Можно тебя обнять? — Ли согласился, и Хан сжал его в тисках из своих рук и не отпускал довольно долго. Видимо, действительно сильно переживал.

— Я рад, что все хорошо с тобой, — подал голос Минхо, подойдя чуть ближе к обнимавшимся, — Надеюсь, что так будет всегда, — и шатен улыбнулся. Его улыбка, что сама по себе была довольно редким явлением, более того сквозила теплотой и искренностью.

Феликс и сам невольно улыбнулся и утянул и Ли в объятия, чему Джисон был несказанно рад. И Хенджина, который был в восторге от картины перед его глазами, тоже не забыли: блондин притянул и его к себе со словами «Джинни, иди сюда, чего стоишь?». Вместе они образовали небольшой такой, но уютный комочек тепла и, кажется, дружбы. Феликс понял, что Минхо и Джисона он мог называть друзьями, причем настоящими, ведь они оба действительно за него беспокоились и даже не потому, что переживал Хван. Осознание приятно грело душу.

Опыт, который Феликсу повезло пережить, был далеко не приятным, однако он дал ему возможность понять, что, оказывается, его окружали прекрасные люди и помимо Хенджина, и это имело большое значение для искалеченной души.

Уже начинался урок, а потому нужно было отлипать друг от друга. Парни нехотя, но сделали это и побежали по направлению к своим классам. Пока они бежали, Хенджин держал Феликса за руку, будто в первый день в школе, когда он водил за собой Ли, чтобы тот не потерялся. Обнаруженная параллель заставила парня улыбнуться и чуть крепче сжать длинные пальцы в своих собственных.

***

Первый день прошел… лучше, чем ожидалось. Да, на него смотрели много и перешептывались даже, но Хенджин, Джисон и Минхо пресекали эти разговоры по мере своих возможностей, поэтому все не было совсем уж плохо. Постепенно интерес к этой теме притупился, но не угас, однако и это можно было считать успехом. Раны тоже продолжали затягиваться, а Ли тем временем начал принимать антидепрессанты. Пока никакого эффекта не было, потому что прошло совсем мало времени, но парню хотелось надеяться, что таблетки и психотерапия помогут ему.

К слову о ней. У него уже было два или три сеанса, на каждом из которых специалист спрашивала, как он себя чувствует в плане приема лекарств, потому что их нужно будет поменять, если блондину будет плохо. Феликс с психотерапевтом был честен, по крайне мере, старался быть таковым, потому что жизнь дала ему второй шанс, преподнесла на блюдечке, грех было бы не воспользоваться им. Поэтому он старался, как мог. Через какое-то время после возобновления походов в школу, кстати, Феликс вернулся и к чтению. Они с Хенджином вернулись к чтению и их маленькой, но такой дорогой сердцу традиции. А к походу в церковь парень еще пока не был готов, но никто его и не торопил. В общем и целом, жизнь стала действительно налаживаться.

Однако удар под дых она решила нанести совсем неожиданно. В один из дней, когда они с Хенджином были у Феликса дома, тот как-то странно заговорил.

— Ликс, — позвал он, а затем спросил, — Можно я тебе кое-что расскажу?

— Конечно, что за вопросы? — и правда, они ведь обычно такое не спрашивали, просто говорили о том, что беспокоило. Парень сел на кровати, будучи готовым слушать. И немного настороженным. Странно это…

— Я просто не знаю, что делать и как поступить, мне нужен был бы твой совет, — Хенджин повторил за ним, тоже усевшись напротив.

— Я тебя слушаю, — парень склонил голову набок, как бы выражая интерес.

— Что делать, если мне признался кое-кто, но я этому человеку отказал, и теперь мне неловко с ним общаться? — протараторил он, даже зажмурившись на секунду.

— Ну-у, — Ли обомлел. Хенджину кто-то признался… Сердце от осознания этой мысли пропустило удар, а затем болезненно сжалось. С другой стороны, брюнет этому человеку отказал, поэтому… можно было не слишком сильно беспокоиться? В-третьих же, Феликс был рад, что друг решился доверить ему это. Однако влюбленное сердце начало бастовать и метаться, бешено биться, потому что был шанс, что его возлюбленного уже кто-то заполучил… И что же посоветовать? — Не общаться с ним какое-то время или же вообще прекратить общение? Мне кажется это хорошим решением, — звучало, как самый логичный исход событий. Но, признаться, Феликс не знал, что делать в таких ситуациях, он ведь в них никогда не был…

— А если я не могу прекратить общение с этим человеком? — снова поинтересовался он.

— Джинни, давай ты не будешь так завуалированно об этом рассказывать, если это не... Совсем уж секретный секрет, ладно? — не понимая, кто это мог быть, Феликс и не мог, соответственно, что-то нормальное высказать об этой ситуации, поэтому и попросил без тайн. Если это было возможно. К тому же, ему отчаянно хотелось узнать, кто же признался Хвану.

— Тогда ты станешь моим со-хранителем этого секрета? — спросил брюнет, желая убедиться.

— Угу, — Ли часто-часто закивал. Естественно, он будет хранить секреты Хенджина, что за глупые сомнения. Но это значило, что Хван собирался поделиться действительно чем-то важным.

— В общем, — тот, тем временем, уже немного отстранился, но все еще не повышал голоса, — Мне признался Минхо, — у Феликса, кажется, глаза из орбит выпали. Что?.. Минхо?.. Да как это вообще возможно?.. Минхо и признаться кому-то, да тем более Хенджину? Эти две переменные как-то не вяжутся в целое уравнение… — Я сам тоже в шоке, Ликс, и правда не знаю, что делать. Поэтому прошу твоей помощи, твоего взгляда со стороны.

— И… как это произошло? — еле произнес парень, все еще не веря в услышанное. Мозг просто отказывался функционировать. Да как это может быть правдой?

— В школе, когда вы с Джисоном начали что-то про церковь обсуждать, а мы отошли, и тогда он и сказал, что я ему нравлюсь. Не как друг. Я… так растерялся, никто мне еще этого не говорил, причем… Это же Минхо. Мы дружим с детства, я вообще не думал о нем в таком ключе… И после признания он стал ждать моего ответа, а когда я собирался ему отказать, то увидел в глазах такую надежду… — Феликс поник. Это значило, что… они вместе? Стало больно от одной лишь мысли об этом. Но кто он такой, чтобы запрещать Хвану вступать в отношения, если тот этого хотел? — И мне стало так больно за него. Но я не хотел мучать нас обоих, ведь это бессмысленно, поэтому сказал ему, что он для меня не больше, чем друг. Видел бы ты, как он изменился в один момент. Это… безумно больно, но я думаю ему еще больнее сейчас. Мы поговорили потом и приняли решение пока не слишком близко общаться, потому что это самый лучший вариант. Но даже сейчас мы же все вместе общаемся и… мне неловко рядом с ним, я будто чувствую вину за отказ, хотя даже сам Минхо сказал, что все нормально… Вот как-то так. Что ты думаешь?

— Думаю, что я в таком шоке, в каком еще не был никогда, — ответил блондин, на что Хенджин посмеялся. Как же он прекрасно его понимал, — И… я не знаю, вряд ли что-то еще можно сделать. Вы действительно пришли к самому лучшему решению. Наверное, тебе стоит просто с этим примириться, со временем это пройдет, вы забудете об этом и останетесь друзьями. Ну я надеюсь, — сказал Феликс, а затем поспешил добавить, — И спасибо, что поделился, — в это время мозг все еще обрабатывал слишком уж неожиданную информацию.

— Да брось, я же тебе доверяю, — отмахнулся Хван, будто это и правда ничего не стоило, хотя на самом деле, это было не так, — Наверное, ты прав… Получается, только время поможет?

— Да. Знаешь, как говорят, что время лечит. Оно не лечит, по правде говоря, но притупляет эмоции и чувства по поводу некоторых ситуаций. Так что, вы оба отойдете через какое-то время.

— Спасибо тебе, — Хенджин обнял друга, — Мне стало легче.

— Я рад, — улыбнулся Ли. А на душе не на шутку разыгралась буря.

Хенджину признался Минхо. Помимо того, что это было слишком уж неожиданно и шокирующе, это значило кое-что, а именно то, что не один Феликс видел брюнета особенным. Не один он тайно мечтал о нем. И что, спрашивается, делать теперь с этой информацией; было два варианта: признаться, чтобы хотя бы попытать счастье и судьбу и, возможно, выиграть и второй — молчать и продолжать ничего не делать. Очевидно, что Феликс выбрал второе. Даже эта ситуация не прибавила ему решимости, чтобы признаться.

***

Ли много думал над этим их разговором, над тайной, которой Хенджин поделился с ним. Но действовать все никак не решался, можно сказать, что это откровение лишь добавило в копилку сомнений еще несколько. Он стал и сам бояться отказа, стал переживать, что Хенджин и в нем видел лишь хорошего друга, хотя до этого подобная мысль не была чем-то страшным. До этого он и вовсе не думал признаваться, хотел молча любить и наблюдать со стороны, но никак не пытаться что-либо сделать, а теперь разум метался. Но не стоит винить блондина за трусливость, ведь единицы имеют мужество признаться возлюбленному в чувствах, так что его реакция и его желание не рассказывать совершенно нормальны.

Больше Хенджин не рассказывал ему ничего подобного и Ли был уверен, что никто больше не решался ему признаться, потому что раз парень доверил ему признание Минхо, то любое другое было бы рассказано без промедлений, поэтому через какое-то время Феликс немного успокоился на этот счет, перестав вспоминать тот разговор в красках и деталях. К тому же, круговорот событий, имевших место в его жизни, заставил его переключить свое внимание на текущие задачи. А ими были школа и психотерапия с приемом лекарств.

Поскольку таблетки, которые ему выписали, были довольно сильными, через некоторое время после начала приема у Феликса начали вылезать побочные эффекты в виде бессонницы и вялости, плюс эмоции будто притупились. Из-за этого ему было довольно сложно ходить в школу и учиться, почти все силы забирали простые повседневные вещи, а также испытывать простые эмоции типа радости или недовольства из-за кучи домашки. Хенджин довольно скоро заметил изменения в друге и поинтересовался, все ли хорошо, на что Ли успокоил его: всего лишь таблетки, ничего страшного. Но с психотерапевтом об этом позже поговорил. Женщина посоветовала ему подождать еще какое-то время, и если побочные эффекты не перестанут его беспокоить, будет поднят вопрос о смене препаратов. Ну и парню оставалось лишь ждать.

К слову о притупившихся эмоциях, Ли будто стал меньше чувствовать по отношению к Хенджину. И клочок пустоты на месте недавних чувств стал его пугать отчего-то. И это было вдвойне странно: сначала он боялся своей влюбленности, а теперь боялся ее отсутствия. Но стоило ему покопаться в причинах и самом себе, он понял: с принятием своих чувств, те стали для него довольно приятным фоном, эмоциональным подспорьем, а когда «опора» в виде них пошатнулась, он, естественно, испугался. Тяжело расставаться даже с малой частью чего-то уже понятного, пускай даже и не до конца. Найдя ответ на свой вопрос, Феликс ощутил спокойствие внутри, а еще понял, что придется научиться жить в таком режиме, потому что вряд ли врач в ближайшем будущем решит, что ему можно больше не принимать лекарства. Однако все же, несмотря ни на что, именно любовь к Хвану осталась самой яркой и сильной эмоцией, самым глубинным чувством, придававшим сил в некоторые моменты.

***

— Воу, Ликс, ты серьезно?

— Ну… да.

— Да это же просто потрясно! — Джисон запрыгал от радости, обняв Ли в порыве.

Почему же Хан был так рад? Ответ был довольно прост: Феликс наконец решился вернуть воскресные походы в церковь в свою жизнь. Это было очень важным решением для парня, ведь церковь была значимой частью его жизни до попытки суицида, и сейчас он очень хотел, чтобы все было, как и до этого события. Но решиться и просто прийти в церковь оказалось сложнее, чем ожидалось. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы наконец принять это решение.

Безусловно, такое важное событие не могло остаться без огласки в кругу друзей. Поэтому сию новость Феликс сообщил Минхо, Хенджину и Джисону на перемене после первого урока. Хан, который, как и блондин, все еще ходил в церковь даже спустя столько лет, был несказанно рад тому, что теперь ему будет менее одиноко и скучно как после походов, так и во время проповедей, и неважно, что Ли всегда внимательно слушал пастора. Даже одно его присутствие скрасит время там. Поэтому русоволосый и радовался так бурно и активно, как можно было этого не делать? Радость Джисона перекинулась и на самого Феликса, он ведь был эмпатом, поэтому парень тоже начал невольно улыбаться и ощущать душевный подъем.

— После мы обязаны поиграть с тобой в приставку, Ликс! — объявил Хан. Это было совершенно неожиданно для блондина и немного шокирующе, улыбка тут же спала с его лица, а Джисон понял, что слишком резко и бескомпромиссно сказал это, поставив друга в тупик, поэтому уже через пару секунд поспешил добавить, — Ну если хочешь, конечно.

— Да, я… хочу, — прозвучало немного неуверенно через минуту или около того из уст Феликса. Но тот действительно хотел этого, теперь ему правда хотелось сблизиться с Джисоном и Минхо, поскольку он абсолютно точно считал этих двоих своими друзьями. Провести время вместе, — это звучало как отличная идея, на самом деле.

— Классно! Значит на все воскресенье ты мой, — авторитетно заявил русоволосый, вызвав смех у всех четверых.

Вскоре им нужно было идти на свои уроки: Хенджину и Феликсу на французский, Джисону на испанский, а Минхо на английский. Поэтому, попрощавшись, но однозначно ненадолго, компания разошлась. Пока они с Ли шли в тишине, Хенджин решил, что сейчас самый подходящий момент сказать то, что он не решился почему-то сказать при остальных:

— Я рад, что ты снова будешь ходить в церковь и что ты нашел в себе силы для этого.

— Спасибо, — на него посмотрели два карих глаза, в которых, казалось, засветились звезды из других галактик, настолько Феликс был рад тому, что он снова связан с религией. Но еще Ли был рад и словам Хенджина, потому что он ждал того, что Хван хотел ему сказать. Просто хотелось услышать, как возлюбленный поддержит его решение, как делал это всегда, это ведь так приятно.

Оставалось лишь дождаться воскресенья.

***

Оно наступило довольно скоро, и уже пришла пора идти. Феликс был воодушевлен. И немного напуган, все-таки это первый его поход в церковь после попытки суицида и прочих не самых приятных вещей. Бабушка его тоже собиралась пойти, и сейчас парень ждал ее. Она быстро обулась, ведь только это ей оставалось сделать, и они вместе вышли из дома.

Когда они подходили к территории церкви, сердце у блондина стало биться чаще. И, естественно, не только потому, что он завидел Джисона неподалеку. Он уже столько раз бывал в этом месте, столько раз гулял тут, рассматривал здешние пейзажи и камни, из которых состоит подъездная дорожка, но сейчас это ощущалось, будто в первый раз. Словно ему снова всего лишь восемь лет, и он с бабушкой впервые посещает это место. Разумеется, церковь не изменилась никак, но в сознании Ли что-то изменилось по отношению к ней, но что, он пока не мог объяснить даже самому себе. Может, он стал ценить это место чуть больше, ведь тут, как и рядом с Хенджином, ему было спокойно и хорошо, обычно здесь все проблемы либо покидали его разум, либо находили свое решение. Ценность этого места возросла еще и потому, что он чуть было не потерял и его, решившись на страшный шаг, потому что Роклэндская церковь была мила его сердцу. Более того, Феликс чувствовал необъяснимую благодарность к Богу, в честь которого это здание и было воздвигнуто.

Суицид ведь, как известно, это грех, и Ли согрешил, жестоко согрешил, точнее пытался, но Бог мало того, что отвратил его от греха, так еще и пускал теперь на священные земли свои. Сердце радовалось, что Отец его небесный не отвернулся от него. Феликс был безмерно благодарен.

Парень встретился с Джисоном, тот был неописуемо рад всему, что происходило, и они пошли вместе на проповедь, которая тоже заворожила Ли, будто в первый раз. Он слушал даже слишком внимательно, а после, не изменяя своей маленькой традиции, направился к пастору Лиаму, а Хана попросил подождать снаружи, бабушке же сказал, что сегодня он идет к другу, но не Хенджину, чему женщина была несказанно рада и, естественно, отпустила внука. Возле пастора не было людей сегодня почему-то, и Феликс без проблем подошел к мужчине и поздоровался:

— Здравствуйте, мистер Браун, — он улыбнулся.

— Феликс! Здравствуй, — он обратил свое внимание на Ли и просиял, — Я так рад видеть тебя живым и здоровым и снова посещающим церковь. Я очень за тебя переживал.

— Извините, а… откуда вы знаете?.. — вообще-то парень планировал сейчас поделиться этим, но кто-то уже сделал это за него. Интересно кто.

— Мне же Хенджин… — начал было он, но затем… — Боже, я не должен был этого говорить… Ладно, я скажу тебе, но попроси у Хенджина прощения от моего имени, ладно?

— Хорошо… — дело принимало максимально странный оборот… Хван-то тут причем?..

— В общем, пока ты был в больнице, Хенджин приходил ко мне и рассказал про тебя, попросил помолиться за твое здоровье, а еще просил не говорить тебе об этом, но я… Старая голова… Надеюсь, он меня простит… — причитал мистер Браун, — О чем ты, кстати, хотел поговорить, Феликс?

— Да вот… об этом рассказать хотел… — Ли пребывал в небольшом шоке от услышанного. Хенджин ради него сделал что? Пришел сюда?.. И не рассказал о таком поступке? Надо будет с ним поговорить… — Ну и покаяться, наверное. Я хотел совершить тяжкий грех.

— Однако раз ты здесь, Бог уберег тебя. Явно ты делал это не из-за истинно твоего желания умереть, но болезнь руководила тобой. Помнишь ведь, что Он милостив? — блондин кивнул, — Он поэтому не дал довести тебе начатое до конца, послав тебе спасителя.

— Да… Да, вы правы. Но все же, может, мне стоит?..

— Если так твоей душе станет легче, то покайся, я выслушаю тебя.

И Феликс действительно покаялся, потому что иначе не смог бы спокойно ходить по святой земле. После этого он попрощался с пастором и вышел из церкви, чувствуя себя лучше. Однако теперь его мысли занимало кое-что другое: Хенджин ходил в церковь ради него. Неужели такое действительно возможно?.. А если да, то почему тот не хотел говорить об этом? Непременно нужно будет спросить его, Ли лопнет от любопытства и догадок, которые он себе настроит, если не узнает правду.

Однако от этих мыслей его отвлек Хан, который, как и всегда, был слишком шумным и активным, чтобы его не заметить. На время, пока они будут вместе, Феликс решил выкинуть из головы свои переживания, он еще успеет насладиться ими по полной позже.

***

Они очень весело провели время с Джисоном, играя в приставку у него дома. Парни попробовали несколько совместных игр, но остановились на одной популярной ММОРПГ, чтобы в будущем играть как вместе, так и раздельно. Хан уже довольно много часов потратил на различного рода игры, в том числе и на эту, поэтому он пообещал Феликсу помогать прокачиваться. Ну а Ли был рад просто узнать что-то новое, а если быть точнее, очень много нового. До этого он как-то не особо интересовался играми, максимум играл в что-то типа «Три в ряд» или пианино, где можно проигрывать и свои песни, а теперь он был вовлечен во что-то масштабное. Не сказать, что игра прямо-таки захватила его, но она однозначно ему понравилась, поэтому можно было оставить ее в качестве хобби.

По окончании пятичасовой игровой сессии, они оба были очень уставшими, особенно Ли, который не привык столько времени смотреть в экран, но довольными. Парни условились как-нибудь еще устроить такой день игр лишь для двоих. И нет не потому, что Минхо и Хенджина они не хотели брать, а потому что, как рассказал Джисон, эти двое всегда отнекивались от подобного времяпровождения или же, если парню все же удавалось их уговорить, плевались и негодовали. Поэтому русоволосый был особенно рад тому, что Феликс заинтересовался его увлечениями, а сам блондин почувствовал себя хорошо, ведь он стал для Хана тем, кто мог бы разделить его увлечения, а Ли по себе знал, — это дорогого стоит. В общем, разошлись на очень даже хорошей ноте, о чем Феликс не преминул сообщить Хенджину, пока ехал домой. Спросить же его о церкви и об очень сильно волновавшем его вопросе он решил лично, это не для соцсетей разговор.

И момент для него очень скоро наступил, буквально на следующий день. Феликс собирался ехать домой один, так как ни с кем не договаривался на сегодня делать что-нибудь, как вдруг в автобус, перед самым закрытием дверей, забежал запыхавшийся Хенджин. Он быстро нашел знакомую блондинистую макушку и уселся рядом, спросив:

— Ничего если я испорчу сегодня твои планы своим присутствием? — милая улыбка.

— У меня их особо и не было… Но да, можешь, — Ли посмеялся.

— Отлично.

Хван наконец отдышался и устало положил голову другу на плечо, а Феликс слегка его потрепал. «Бедненький… Бежал со всех ног, наверное», — подумал парень, глядя на это чудо с небольшим беспорядком на голове. Безумно хотелось затискать Хенджина до смерти, потому что ну вы его-то видели вообще? Он будто создан для тисканья и всего подобного, и это не обсуждается.

Дорога до дома осталась позади, и оба парня уже поднимались по лестнице на второй этаж. Макс бежал за ними, естественно, радостно виляя хвостом. Бросив портфели на пол и сняв куртки, они завалились на кровать, ибо устали сегодня, им жизненно необходимо было поваляться хотя бы пару минут. А через эти пару минут бабушка Феликса позвала их обедать, и радостные парни побежали вниз, ведь еда — это всегда хорошо. Макс тоже был накормлен и вполне доволен жизнью, как и подростки, которые поев, вновь чувствовали себя живыми.

— Ликс, — позвал Хван, когда они вновь поднимались наверх, — Может, на пляж сходим? Я бы хотел порисовать…

— Давай! — блондин был рад поступившему предложению, ведь день сегодня был просто чудесный, не хотелось сидеть в четырех стенах, — Только нужно подождать полчаса. Таблетки, — сказал он.

— Нет проблем, — Хенджин показал «ОК» пальцами, — Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Все также. Не очень, — равнодушно ответил парень, плюхаясь на кровать, — Кошмары все еще снятся, причем очень яркие. Даже сегодня вот… Мне страшно потом вновь засыпать было…

— Это не дело, знаешь ли, — констатировал Хван, — Не думаешь поговорить с терапевтом об этом? Я не эксперт, но, наверное, стоит поговорить с ней и, возможно, поменять лекарства.

— Да, я… Я поговорю с ней в ближайшее время. Думаешь, мне самому нравится?

Какое-то время они болтали о том, о сем, а сразу после того, как Ли выпил таблетки, они ушли из дома в сопровождении верного пса. Дошли довольно быстро, как по ощущениям. Вытащив из кустов небольшую скамейку, которую они притащили сюда совсем недавно, парни уселись на нее. Все-таки сидеть на песке в холодное время года — это не самая лучшая затея, поэтому они нашли решение этой проблемы. Брюнет достал свой скетчбук и карандаши и принялся делать набросок, а Феликс стал увлеченно за этим наблюдать.

Блондин был рад тому, что Хенджин не забросил рисование, хотя мог бы, но, подбадриваемый Феликсом, он продолжал это делать. Сейчас у него стало получаться просто волшебно и очень реалистично! Ли же, не имея особых талантов в рисовании, обычно просто молча наблюдал за тем, как создаются шедевры, наслаждаясь также, движениями умелых рук. Эстетический рай.

Но его спокойное наблюдение было прервано мыслями о том, что вообще-то он хотел поговорить о чем-то важном. Нужно было собраться с мыслями, и около двух минут Феликс этим и занимался, а затем наконец произнес, обращая на себя внимание:

— Джинни.

— М? — не отрываясь от своего занятия, спросил брюнет.

— Ты был в церкви, пока я лежал в больнице? — не то вопрос, не то утверждение. А Хвана холодным потом прошибло. Откуда Феликс узнал это?.. Он ведь не должен был…

— Ну… да, — нехотя ответил парень, потому что врать не хотелось да и не было смысла, — Откуда ты узнал?..

— Пастор случайно упомянул об этом, когда увидел меня вчера. Он сказал, что ты просил его… помолиться за меня. Это правда? — спросил Ли с глазами, до краев полными самых светлых надежд. Неужели Хенджин мог реально это сделать ради него?

— Угу. Я просто переживал за… — ему не дали договорить, блондин прижался к нему, ища объятий, и Хван не мог отказать ему. Парень хотел было продолжить, но друг начал первее:

— Ты… ты просто замечательный человек, знаешь, да? — голос подрагивал из-за переизбытка эмоций, — Я… я… я даже не думал, что ты сможешь сделать такое из-за меня, — признался он. Ведь Феликс был прекрасно осведомлен, какие у Хенджина и религии отношения, но парень пересилил себя, сделал это, потому что, видимо, действительно дорожил Ли.

— Ради тебя, — поправил его Хван, почему-то ему захотелось это сделать, — Я переживал за тебя, и подумал, что таким образом хоть как-то отведу и свою душу, и, возможно, помогу тебе, хотя, честно, я в это слабо верил. Но мне показалось это правильным, поэтому я поговорил с мистером Брауном.

— А почему не рассказал об этом? — Ли искренне не понимал.

— Не знаю, просто не хотелось, — «не хотелось, чтобы ты знал, что ради тебя я могу и наплевать на свои принципы» — осталось не озвученным, — Говорят же, что добрые дела не должны делаться на публику? Вот примерно этим я и руководствовался, извини за глупую аналогию.

— Я все равно очень это ценю, правда, — он немного отстранился, чтобы посмотреть на возлюбленного, в которого, кажется, влюбился еще сильнее сейчас.

— Я знаю, Ликс.

В тот день, несмотря на лекарства, притуплявшие чувства, Феликс чувствовал счастье, понимая, что спустя столько лет, он нашел значение этого слова.

***

Джисон стал для Феликса довольно хорошим другом за прошедшие месяцы. Парни стали больше времени проводить вместе, играя в приставку у Хана дома, параллельно обсуждая что-нибудь значительное или не очень. Под игры разговор зачастую шел легче, не нужно было держать зрительный контакт и думать, куда бы пристроить руки, это облегчало течение беседы. Однако на совсем уж серьезные темы они говорили без джойстиков в руках.

Например, Хан как-то стал расспрашивать Феликса о попытке суицида того, потому что даже спустя столько времени не понимал причин этого поступка, ну а Ли, в общем и целом, не было сложно рассказать, он воспринимал эту часть своей жизни как опыт, пускай и болезненный. Тем более, русоволосый уже не был для него просто знакомым, которому парень не стал бы такое доверять. Феликс поведал, что где-то за полгода до рокового дня его и без того не самое стабильное состояние начало ухудшаться, рассказал о том, как одну за одной он терял ниточки, связывавшие его с жизнью и что последней и самой прочной нитью был Хенджин на тот момент. Джисон узнал, что когда Хван не слишком близко общался с Ли, как раз в конце сентября — начале октября, Феликсу было хуже всего, и в какой-то момент его состояние достигло пика, своей худшей точки, и тогда-то он и решился на страшный шаг.

Парню было слишком трудно понять, почему же все-таки Феликс хотел лишить себя самого дорогого — жизни, — но сам блондин сказал, что покуда Хан не испытывает на себе этого состояния, — не дай Бог, — то никогда не сможет в полной мере понять его мысли и чувства в тот момент. Справедливо, и Джисон с этим согласился. У него был совсем другой опыт, он вырос в полной и здоровой семье, где его окружали любовью и заботой, поэтому понять Ли ему было крайне трудно. Они были противоположностями в этом плане, но, как говорится, противоположности притягиваются.

К слову, что родители Хана, что бабушка Феликса восприняли нового друга сына и внука очень хорошо и даже радостно. У миссис Ли русоволосый получал долю заботы, которую могли дать только бабушки и дедушки, а Феликс получал немного родительской любви у мистера и миссис Хан, которые были очень приятными и позитивными людьми. Обоим парням это шло на пользу.

В общем, как можно было понять, у Феликса и Джисона получилось построить хорошие дружеские отношения.

Отходя же от темы межличностных отношений, стоит обратить свое внимание на лечение Ли. Тот также, как и прежде, посещал терапевта и принимал таблетки, но уже другие, так как он все же обсудил это на одной из сессий. Терапия ему действительно помогала, он прорабатывал множество неприятных ситуаций из детства, избавляясь от травм и комплексов, работал с тем, как на нем сказалась смерть обоих родителей, а особенно мамы; пускай это все и было очень тяжело, даже невыносимо порой, он все же старался, как мог, исправно выполняя задания, даваемые ему на самостоятельную проработку и принимая таблетки.

И, как и у многих других людей, у Феликса наступила фаза, можно сказать, переломная, когда он начал думать, что терапия ему больше не нужна, как, собственно говоря и таблетки. Многие, как было сказано, проходят через этот этап, но немногие потом продолжают терапию. То есть, через какое-то время человек может вернуться к лечению, но не всегда он его продолжает, когда его посещают подобные мысли. Но нет ничего особо страшного в том, что человек перехотел посещать сессии, это даже нормально. Намного хуже ситуация, когда вместе с сессиями человек прекращает и прием лекарств. Именно это и сделал Феликс.

Это произошло незадолго до его шестнадцатилетия. В один из дней после очередной сессии с терапевтом, которые были у него два раза в неделю, он окончательно решил, что это ему больше не нужно, да и лекарства приносили больше геморроя, нежели помогали. Именно по этим причинам он и рассудил, что самым лучшим решением для него будет просто вычеркнуть это все из своей жизни. И на той же неделе принялся претворять свой план в жизнь. Делал он это, благо не сразу, а постепенно.

Сначала он перестал посещать терапию, это никак не регулировалось, по сути, парня никто не заставлял, вот он и перестал заниматься. Это то, что можно было сделать совершенно безболезненно. Дальше, естественно, последовал отказ от лекарств. Ли уже пару лет пил различные таблетки, и те, что ему были прописаны сейчас, не были слишком сильными, скорее просто для поддержания его здоровья, но, важно сделать оговорку, ментального, не физического. По физическому они как раз-таки били довольно сильно, желудок у него уже иногда побаливал. В общем, с лекарств можно было довольно легко слезть, главное: делать это плавно. Феликс пил четыре таблетки в день и со следующей недели начал самостоятельно снижать дозировку на одну таблетку в неделю.

Это не прошло для него бесследно. Появились, хотя правильнее сказать, усугубились проблемы со сном: теперь ему было вдвойне сложнее засыпать, а в течение всего дня его новым постоянным спутником стала сонливость, а также вялость. Плюсом ко всему, парень стал наблюдать за собой ухудшение памяти: иногда он забывал что-то совсем уж элементарное. Ну и вершиной всего стало то, что есть ему хотелось просто кошмарно, да еще и постоянно. Это побочные эффекты довольно сильно усложняли жизнь, а появились они по истечению второй недели отмены лекарств. И буквально через пару дней это все, как ни странно, заметил Хенджин.

Парни пошли на пляж, их любимое место для посиделок. Было не так уж холодно, поэтому они могли позволить себе посидеть на прохладном песке. Как и всегда, они болтали на повседневные темы, обсуждая школьные будни, скорые контрольные, неданий день рождения Феликса и прочие вещи, их волновавшие. От Хвана не укрылось, что Ли будто слушал в полуха, да и отвечал как-то вяло, поэтому он, заметив это все и восприняв как тревожные звоночки, спросил:

— Ликс, что с тобой такое? Ты какой-то вялый. И сонный. Что-то случилось? Я могу тебе помочь?

— А?.. Ну может быть, немного, — ответил Феликс, поняв, — но не сразу, — что брюнет заметил его состояние-нестояние, — Да я просто перестаю пить таблетки, поэтому и выгляжу так, не беспокойся, — честно ответил он.

— Тебе наконец-то отменили их? — Хенджин заметно расслабился и уже хотел было порадоваться, как услышал:

— Ну я сам так решил. Я чувствую себя хорошо, не прямо сейчас, но в общем и целом, поэтому я перестал заниматься с терапевтом и не хочу больше пить лекарства.

— Ты… что? — у Хвана аж глаза расширились, — Ликс, ты же понимаешь, что нельзя самовольно отменять лекарства? Это может быть опасно… Неужели ты не мог посоветоваться с терапевтом?

— Она бы их не отменила. Типа я «курс не допил», — последовал ответ.

— Ну так на это же есть причины…

— Джинни, давай мы не будем это обсуждать и ругаться на этой почве. Я этого не хочу. Просто… прими пожалуйста тот факт, что этого больше нет в моей жизни, хорошо? — попросил блондин, — И порадуйся за меня, если сможешь, потому что я рад. Как бы терапия мне не помогала, это не самая приятная часть моей жизни. Как и лекарства, потому что все они, как ты помнишь, были с побочками. Давай мы закончим этот разговор? — Хенджин неопределенно, хотя явно разочарованно, вздохнул, — Не волнуйся, — Ли коснулся его руки, снова привлекая его внимание, — Все будет нормально, мне должно полегчать в скором времени. Обещаю.

— Я хочу тебе верить, — вздохнул парень, — Но не обещай того, чего не можешь гарантировать.

На этом неприятный разговор закончился.

Хенджин и правда больше не поднимал эту тему с ним, по крайне мере, старался. Все же он беспокоился о здоровье Ли, поэтому спрашивал периодически, как тот себя чувствовал, ну а затем начинал ворчать на тему того, что это нехорошо, принимать такие важные решения без врача. Словно старый дед. Феликс же его ворчания пресекал.

Чуть позже об этом узнали Джисон и Минхо. Они все вчетвером собрались у Хана дома, и пока Джисон и Феликс рубились в игру, Хенджин и Минхо наблюдали за ними, ведь не были теми, кто хотел бы играть. Роль наблюдателей однозначно подходила им больше.

— Ликс, а тебе разве не пора пить лекарства? — спросил русоволосый, глядя на экран телефона. Он уже выучил время приема таблеток у Феликса, ведь в этом деле все по расписанию.

— А я больше не пью их, — ответил Ли. Хван решил не начинать даже спорить с парнем на эту тему, попытавшись абстрагироваться.

— Ого, как давно-то? Почему не рассказывал, что врач разрешил тебе наконец-то? — искренне удивился Хан, не понимая, почему друг ему не рассказал.

— Я сам решил их не пить около трех недель назад, уже почти перестал их принимать.

— В смысле ты сам решил? — вмешался Минхо.

И после следовал почти тот же самый разговор, что и с Хенджином совсем недавно. Благо, сам Хван никак не участвовал в беседе. В общем, уже во второй раз Ли получил нагоняй, но он лишь отнекался, убедив друзей, что все будет нормально. Решения своего менять он не собирался.

Третий же нагоняй он получил уже от бабушки, когда та поинтересовалась, пил ли Феликс таблетки. Парень крупно поссорился с ней в тот день, потому что, естественно, женщина была в шоке от того, что внук самолично решил такое. Тогда Феликс попросился к Хенджину, чтобы, так сказать, переждать бурю, а позже нормально поговорить и донести свою позицию. Но все-таки ссора с бабушкой, единственной его родственницей, сильно повлияла на него, поэтому он беззвучно плакал полночи из-за сильного стресса. Хенджин был рядом с ним все это время и тоже не спал, хотя ему очень хотелось, но он не мог оставить Ли одного с его демонами: те бы одержали верх. Поэтому брюнет молча обнимал парня, поглаживая по спине и волосам, пока тот ронял слезы на светлые простыни. Очевидно, что нотации по поводу того, что бабушка, по сути, была права, никто Феликсу читать в ту ночь да и потом тоже не стал.

Уже утром, когда они были уже в школе, ведь то был учебный день, Феликс успокоился и внезапно осознал, что для него сделал Хенджин прошлой ночью. И сердце его еще больше преисполнилось любви к этому слишком замечательному человеку. Позже Ли, естественно, поблагодарил возлюбленного за это, ведь это и правда многое для него значило, а Хенджин попытался отмахнуться, мол, пустяки, но не смог: Феликс не позволил, — и в общем и целом был даже рад тому, что не получилось обыграть это как что-то пустяковое, потому что благодарственные объятия блондина были чем-то особенно теплым, что приятно отзывалось где-то внутри.

С бабушкой Феликс потом поговорил, это было неизбежно, и она все же поняла внука, хоть и не могла принять его позицию. Собственно говоря, ей ничего больше и не оставалось, как ни прискорбно это прозвучало. Но главным было то, что они помирились, пускай и не смогли сойтись во взглядах.

Через некоторое время Ли полностью исключил таблетки из своей жизни, как и хотел. И он стал чувствовать себя лучше: кошмары уже не так часто мучали его, да и засыпать стало легче, постоянное желание есть пропало, как, впрочем, и сонливость. В общем, лучше и представить нельзя. Да и эмоции свои он будто стал понимать лучше, хотя не факт, что это было действительно так, однако самовнушение — великая сила.

Сейчас Феликсу было хорошо, ненамного, но лучше, чем до этого. Но он и не думал о том, что за хорошим всегда неизбежно следует плохое, не хотел думать, что будет, когда так называемая эйфория от свободы пройдет, и его состояние, возможно, начнет ухудшаться. В данный момент ему было отрадно рядом со своим возлюбленным, рядом с Хенджином и ни о чем, даже самую малость плохом, он думать не хотел.

***

— Джинни.

— М? — спросил тот. Они уже около десяти минут валялись после того, как брюнет пытался защекотать Феликса.

— Сегодня три месяца, кстати, — сообщил тот, улыбаясь. Хенджин не мог не улыбнуться в ответ.

Три месяца без селфхарма — это настоящий рекорд, их общая маленькая победа. Эта цифра дорогого стоила, труда и забот обоих, но в конце концов, игра явно стоила свеч.

Феликс все еще принимал лекарства и все еще посещал терапевта, страдая при этом селфхармом. Каждый раз на сессии его спрашивали об этом и каждый раз он говорил, что снова делал это со своим бренным телом, то была его ужасная привычка. Хенджин, впрочем, как и бабушка Феликса, знал об этом, и это приносило им обоим нестерпимую боль. Поскольку это было сродни зависимости оба близких человека Ли понимали, что пока Феликс сам не захочет, они сделать ничего не смогут, поэтому, к сожалению, особо и не боролись.

Переломным моментом же, после которого блондин и взял себя в руки, стал один случай.

То был обычный день, казалось, ничем не отличавшийся от остальных. Но не для Ли. В каждом таком якобы обычном дне, он находил поводы, чтобы снова изувечить себя. И вот сегодня подобный тоже нашелся и стал им учитель искусства, который решил слишком сильно раскритиковать работу парня, благо наедине, а не перед классом. Из-за этого Ли, уже будучи дома, наносил себе порезы привычными движениями, даже не задумываясь о своих действиях особо, больше вспоминая неприятную ситуацию, чтобы все свои не самые положительные эмоции выплеснуть на несчастную кожу. И вот он вспомнил момент, когда учитель особенно резко что-то сказал ему и снова провел лезвием по руке.

В том месте, где он полоснул себя, да, впрочем, как и на всем предплечье, его руки сковывали множество шрамов из-за селфхарма, однако самыми глубокими были две линии, оставленные им в злополучный и солнечный день октября. Не рассчитав силу из-за погруженности в собственные воспоминания, он слишком сильно резанул по особенно тонкой, в месте этих шрамов, коже и почувствовал очень уж сильную боль. Она была несравнима с тем, что он чувствовал до этого, а потому парень наконец вернулся в реальность и посмотрел на свою руку, с ужасом обнаружив, что кровь хлынула фонтаном. Кажется, он слишком глубоко вогнал лезвие и задел вену.

Но сейчас Феликс не думал об этом, он бросил чертово лезвие и побежал вниз, где должна была быть бабушка. Он с испуганными глазами показал ей свою руку, что уже была вся в крови, и ошарашенным и испуганным голосом попросил помощи. Женщина, как могла перевязала рану, на время остановив кровь, и вызвала скорую. Те приехали довольно быстро и забрали Ли в больницу. В этот раз ему зашивали руку в больнице Роклэнда, там могли с этим справиться, и отпустили домой уже вечером, все же допытавшись до причины получения столь серьезного пореза. Скрывать смысла не было, поэтому миссис Ли сказала правду, и, на удивление, никто не смотрел на нее осуждающе, наоборот ее и даже самого парня подбадривали, а когда отпускали, то пожелали скорейшего выздоровления. Удивительно, как этот город и его жители изменились за относительно короткое время.

На следующий день о случившемся узнали его друзья, которые были в шоке, что было более, чем ожидаемо. После уроков Хван попросил Феликса погулять и провести немного времени вместе, однако обоим было понятно, зачем брюнет звал другого. Они действительно поговорили, хотя разговор и был неприятным, особенно для Ли, который отчаянно хотел отрицать правду, Хенджину в этот раз наконец удалось донести до парня, что у того проблемы и что надо с этим что-то делать. На логичный вопрос «что же?», Хван ответил, что нужно избавляться от этой зависимости хотя бы теми методами, которые он уже не раз предлагал. Плюс он предложил, чтобы блондин, например писал или рисовал что-нибудь на своих руках или же бумаге, заменяя селфхарм таким образом. В глубине души Феликс и сам понимал, что все это совсем не нормально, но решать ничего не хотел, честно сказать: был слишком слабовольным для этого. Однако к моменту, когда все это произошло, у него уже появилась какая-никакая, но сила воли, поэтому он решил наконец послушать Хенджина и действительно попытаться что-то изменить.

Отвыкание давалось тяжело, словно он и правда бросал наркотики, а не самоповреждение. Ли теперь всегда носил с собой хотя бы ручку и почти каждый день, иногда даже несколько раз за день рисовал на доступной ему поверхности своих рук. Перед ним стоял великий соблазн давить на стержень сильнее, чтобы причинить себе боль, но внутренне он хотел хотя бы попытаться измениться, поэтому отчаянно сдерживался. Когда же руки прямо-таки чесались, он стал прикасаться к Хенджину, а тот и не против был. Они обговорили это заранее, что в любой момент Ли мог проявлять тактильность, особенно если ему хотелось с собой что-то сделать. Поэтому частым явлением стало то, что он теребил длинные темные пряди или же тонкие пальцы, ну или, на худой конец, элемент одежды возлюбленного. Ему даже нравилось: он мог бесконечно много касаться Хвана, не вызывая совсем никаких подозрений. Он ведь боролся с зависимостью. Неважно, что он подпитывал при этом другую, немного иного характера.

И постепенно у блондина стало действительно получаться жить без самоповреждений, чему он и правда радовался, ведь, как оказалось, жизнь возможна и без постоянного переноса эмоций на свое тело. Более того, испытывать все чувства, хоть и не совсем приятно, но все же здорово, это в самом деле заставляет чувствовать себя таким живым, что нельзя описать словами. Однако больше самого Феликса, за своего возлюбленного радовался Хенджин. Он действительно был безмерно рад тому, что солнечный мальчик, — как он нарек Ли когда-то в своей голове, — больше не причинял себе боли.

И вот сейчас слышать от любимого человека это довольно большое число, причем для них обоих, было наивысшей благодатью.

Сколько уже Хенджин влюблен в Феликса? Поначалу он не мог ответить себе на этот вопрос, но затем понял, что, кажется, около двух лет.

***

Как уже говорилось ранее, о симпатии и чувствах к кому-либо Хенджин начал задумываться лишь после признания Минхо. Тот своим действием будто обратил внимание парня на эту сферу жизни. А она у него была совсем не изучена. Предстояло многое о себе узнать.

Первое и самое, можно сказать, очевидное, так это, — что он и не замечал до этого, насколько популярна эта тема в обсуждениях среди его сверстников. Буквально все подростки его возраста были почему-то помешаны на отношениях. Или так только казалось… В общем-то, это не сильно важно, так как Хенджин видел, что видел и слышал, что слышал. Слишком многие, особенно девушки говорили о своих парнях или о том, как бы они мечтали найти оного. Не столь важно было для них, каким человеком он будет, — важнее было само по себе его наличие. Как модный аксессуар. Это открытие, естественно, вызвало у Хвана отвращение. Зачем искать отношения ради отношений, для галочки, а не для того, чтобы любить партнера? Это… типа престижно? Честно, да ему плевать было на престиж или что-то подобное, для себя парень сразу понял, еще в момент разговора с Минхо, что если и вступать в отношения, то только если человек тебе симпатичен, как минимум симпатичен, в романтическом плане. Это стало для него первым открытием в области познания себя. В области же познания других, первым открытием стали те пренеприятнейшие суждения, описанные выше.

Хенджин стал чаще разглядывать людей: своих школьных знакомых, приятелей, незнакомцев. Стал изучать. Интуитивно он понимал, что, по идее, его должны привлекать какие-то определенные качества в людях, может, какая-то особенная манера речи, мимика или жестикуляция, внешний вид (это ведь тоже играет роль, как никак), — словом, он стал искать свой типаж. Постепенно он стал понимать, что, кажется, нравятся ему тихие, немного скромные люди, с искренним взглядом, полным различных эмоций. Это пока что было все, что он смог вынести из своих наблюдений. Что до внешности, то ему то ли было все равно, то ли он просто не до конца понял, потому что взгляд правда ни за что не цеплялся особо. Но и такие наблюдения, которые были сделаны Хенджин, были вполне себе хорошим результатом для вполне короткого срока, — около трех месяцев, — обычно на познание себя уходит намного больше времени и сил. Можно было считать это своеобразным успехом.

Следующим и очень важным, что Хван выяснил о себе, было то, что, кажется, ему больше нравятся парни. Просто в какой-то момент он поймал себя на том, что смотрел больше на приятные подкачанные тела своих сверстников, нежели на эти маленькие и хрупкие женские очертания. Да и смех у девушек был какой-то… глупый что ли? По крайне мере, тот, что ему доводилось слышать, казался ему фальшивым и ненастоящим, оттого глупым, ему он и правда предпочитал тихий смех своих друзей или просто усмешки, выражавшие смех. Плюсом ко всему, как Хенджину также довелось лицезреть, девушки часто раздували драму из пустяка и любили делать это публично, брюнет сам не раз был свидетелем подобного. Также, как он подметил, что большинство девушек его школы встречались ради выгоды или каких-либо других корыстных целей. С парнями же… было по-другому что ли? Проще как-то…

В общем, он понял, что по этим и еще некоторым причинам, парни привлекали его больше. Он был не против и девушки, если уж на то пошло, но не из тех особ, которые были теми самыми «популярными» девчонками. Ему банально хотелось не лицемерия, а любви, в этом суть, а не в том, что могло показаться, будто девушки для брюнета были какими-то ужасными.

Открытие о своей ориентации стало для него настоящей проблемой. Даже несмотря на то, что его другу тоже нравились парни, это не меняло сути дела ни на йоту в отношении самого себя. Хенджин мог спокойно принять то, что кому-то, — вообще любому человеку, — мог нравиться человек его пола, но вот насчет себя… Здесь он был куда категоричнее. Стал винить себя и обвинять, мол, как так мы докатились до такого, чтобы на парней засматриваться. Это ведь должно касаться кого угодно, но не его самого… Он же… должен в будущем жениться там, завести детей и прочие прелести «нормальной» жизни.

«Как? Ну как ты можешь быть таким?», — корил он самого себя, не понимая, — «Почему ты такой?!». Ибо в картине мира Хенджина он всегда был с девушкой, какой-то абстрактной, скорее даже с размытым ее образом, но именно женским. А тут к этому образу добавляется что-то мужское в качестве другого варианта. Но Хван не хотел других вариантов, потому что это страшно. Честно говоря, в глубине души ему банально было страшно. Принять такую правду о себе не каждому по силам, и вот Хенджин не мог. Он боялся потенциального осуждения, страшился быть в центре внимания, но в негативном ключе. Потому что ему не хотелось этого, — никому бы не хотелось, — а оттого он видел выход лишь в отношениях с противоположным полом. Но и отрицать часть себя, которой все же нравились парни, он не мог, это было слишком тяжело. Он будто меж двух огней: с одной стороны его счастье и здоровое самоощущение, с другой — благополучие и спокойствие, и что выбрать, он не знал.

На самом же деле, правильного ответа не было, или он был где-то посередине, понять было трудно. И Хенджину становилось все труднее понять себя, потому что он утопал в бесконечных вопросах, которых становилось все больше и больше с каждым днем. Дошло до того, что он буквально не мог сидеть в тишине и быть наедине с собой, ибо слишком громкий внутренний голос без конца вопрошал о чем-то. Именно по этой причине в один из дней он решил наконец нарушить молчание с тем, кто мог бы ему помочь.

Был выходной, а потому Хенджин взял телефон и собрался позвонить, однако пару минут не решался. Все же он взял себя в руки и набрал номер Минхо. Тот ответил почти сразу:

— Привет.

— Привет, Хо. Мы можем… поговорить, если ты не занят?

— Нет проблем. Через двадцать минут тогда, на перекрестке.

От сердца отлегло. Ли согласился поговорить, да еще так легко. Собираясь, брюнет сделал мысленную пометку обязательно спросить парня о том, как у него дела и все прочее прежде, чем вывалить на него свои проблемы.

***

Как и договаривались, они встретились на перекрестке, неподалеку от их домов. Впервые за довольно долгое время с момента признания Минхо они были наедине, и это, честно говоря, было немного неловко, причем для обоих. Однако тишину решил нарушить Хенджин, ведь это же он организовал все это, ему и рассказывать зачем да почему:

— Привет. Еще раз. Как ты?

— Нормально. Мне кажется, я вполне себе отошел. Если ты об этом.

— Да, об этом. Просто не хочу, чтобы ты чувствовал себя неловко или некомфортно рядом со мной.

— Спасибо, что думаешь об этом, — шатен немного улыбнулся. Лед треснул.

Они стали нарезать круги по родному району и разговаривать обо всем подряд, словно заново знакомиться, ведь прошло несколько месяцев, и они явно пропустили что-то в жизни друг друга. За беседой проходили часы, но проходили незаметно, ведь парни почти не смолкали, и Хенджин уже даже начал забывать, для чего он позвал Минхо на встречу. Да и забыл бы, если бы не сам Ли, который вдруг спросил:

— Джи, не в обиду тебе, ты знаешь, но ты же не просто так меня позвал? Есть что-то, о чем ты хотел поговорить?

— Вообще-то… Да, ты прав, — ответил Хван, собираясь с мыслями, — Я просто… подумал, что ты можешь мне хоть как-то помочь или, по крайне мере, выслушать.

— Я весь внимание, — парень скрестил руки в своей привычной манере.

— В общем… — секундная нерешительность, а затем… — Как ты принял, что тебе вообще могут нравиться парни? — протараторил он, зажмурившись. Как стыдливая восьмиклассница, ей богу. Впрочем, он недалеко от этого ушел.

— Сомневаешься в себе? — ухмыльнулся Ли. Прямо в яблочко.

— Как ты?.. Ладно, неважно. Что-то типа того… Просто после того, как ты мне признался, я стал задумываться о чувствах, симпатии и прочих вещах. Стал пытаться познать себя, ну понимаешь, да? — кивок, — И понял, что засматриваюсь и на парней тоже, — было отчего-то стыдно делиться таким, но он прекрасно знал, что Минхо уж точно его не осудит, — В смысле, мне и девушки вроде нравятся, но и парни тоже… Я… не знаю, что делать… — обреченно произнес брюнет. И почувствовал, как рука Ли опустилась ему на спину, слегка поглаживая.

— Ну не раскисай, Джи, — сказал тот, — Все нормально, слышишь? Хм… Я не особо понимаю, как тебе это объяснить, но давай попробуем, — Хван с какой-то надеждой посмотрел на друга, — Я до тебя тоже не смотрел на парней, совсем. Но это обусловлено больше возрастом, мы же мелкие были, когда ты мне понравился. Мне тоже было очень страшно, потому что Корея — довольно гомофобная страна, да и тут люди, честно говоря, не лучше. Мне было страшно из-за общественного давления и осуждения, — Хенджин прекрасно его понимал, — Но что же заставило меня перестать так считать?.. — он замолчал на какое-то время, вспоминая, — Я то ли сам понял, то ли прочитал где-то, что ведь необязательно рассказывать всем о моих предпочтениях, можно просто быть «нормальным», — шатен показал кавычки пальцами, — Ну и вот как-то так я и принял это. К тому же, я не мог заставить себя перестать чувствовать, хотя и пытался бороться с этим. Я думал: мы же друзья, как такое может быть, но ничего поделать не мог. На какое-то время я заглушил в себе чувства, но это всегда плохо кончается, ты знаешь. И потому я просто сказал себе в какой-то момент: ну есть они и есть, я не обязан с ними ничего делать, если не хочу. Сказать было легко, сложнее сделать, но я научился с ними уживаться и, более того, направлять их в хорошее русло. Что любовь, что влюбленность помогают делать многие вещи, дают настрой и все такое. И благодаря своей влюбленности я мог становиться лучше. Я делал многое по большей части, чтобы ты видел меня таким же хорошим, как и я тебя, но и для меня самого многое было полезно. Вот так я и принял себя. Ну и плюс я всегда почему-то знал, что ты не из тех, кто мог бы быть гомофобом, — парень сделал небольшую паузу, а затем решил договорить, — Ну и если тебе кто-то нравится, — это совсем не значит, что стоит признаваться. Если страшно, то не нужно. Я, кстати, и не планировал тебе говорить, поскольку научился как-то тихо и мирно существовать вместе с влюбленностью, но… Феликс и его попытка суицида показали мне, что жизнь скоротечна и хрупка, что в любой момент близкого человека может просто не стать, а все, что тебе останется, — так это говорить эти слова могильному камню. И я подумал, что, к тому же, жизнь одна, поэтому признался. Вот как-то так.

Хенджин молчал минут пять, переваривая новую информацию. Для него особенно последние слова были очень… Очень. Ну и, плюсом ко всему, Минхо ответил на некоторые его вопросы своим рассказом.

— Спасибо, что рассказал… — все, что он смог выговорить.

— Тебе помогло?

— Думаю, да. Получается, мне стоит поговорить с собой, что мои чувства нормальны, что влечение и к парням, и к девушкам — это окей, да?

— Да. Объясни это себе, и жизнь явно станет легче.

— Спасибо, Хо. Я знал, что сможешь помочь, — Хенджин хотел было обнять друга, но все же решил спросить, — Можно тебя обнять?

— Глупые вопросы задаешь, Джи, — ответил Ли, скорчив покер фейс, — Конечно можно.

И Хван сжал шатена в тисках своих рук.

***

После разговора с Минхо и возобновление привычного общения с ним ненадолго стало легче. Хотя это и было тяжело, Хенджин, как мог, пытался принять себя, свои желания и влечения. Слова друга действительно образумили его в какой-то степени, но еще больше они помогли в том, чтобы не бороться с собой, а пытаться принимать. Это ведь брюнету жить с собой, по крайне мере, до конца своих дней, так зачем это время проводить в борьбе с собой? И правда, озвучивая эту мысль вслух, она становится наиглупейшей. Так что, как и предполагал парень, разговор с Ли ему помог.

Но, как уже говорилось ранее, лишь на какое-то время.

Хван продолжал изучать себя, потому что это все еще было очень увлекательно и интересно, он продолжал узнавать, что же его привлекает в людях. И в скором времени с ужасом обнаружил, что все, что его действительно манит и пленит, что ему нужно: искренность, участливость, забота, внимательность, остроумие, — словом, своеобразная искра… Все это было в одном человеке, которого звали Феликс и которого Хенджин величал своим другом. И в этом-то и заключалась проблема: Ли был другом. Как же он мог стать возлюбленным?..

Но с другой стороны… В нем и правда было все, что Хенджину так нравилось: он был тих временами, что вызывало неконтролируемые приступы умиления; он смеялся так искренне, что не приходилось сомневаться, что парню действительно весело; он плакал так искренне, что и самому становилось нестерпимо грустно из-за печали сына солнца; он всегда делился своими мыслями и чувствами, будто самым сокровенным секретом, и обязанность услышавшего заключалась в том, чтобы эти тайны сохранить; он всегда интересовался чем-то важным для своих друзей, словно и сам дышал этим, по правде сказать, он искренне старался понять их интересы; он всегда заботился обо всех вокруг, кроме себя самого и от этого непременно хотелось вернуть ему всю нежность в двойном размере, не иначе; он был эмпатом и всегда замечал малейшие изменения в близких, всегда интересовался их самочувствием, по возможности помогал; он был умен не по годам, обожал читать, много писал о своих чувствах, пытался в них разобраться, беседовал на сложные темы и бесконечно любил космос, море и бескрайние поля. Таким был Феликс, которого знал Хенджин. Казалось, что он один видел его таковым, прекрасным, неповторимым, неземным, нереальным. И кажется, не спроста он видел его так, ведь, возможно, то были и чувства его, явно не последнюю роль в этом сыгравшие.

И это пугало, безумно пугало. Это же… Феликс. Хороший, просто замечательный друг, напарник, близкий человек, но… никак не возлюбленный. Да как вообще можно было влюбиться в него?! С другой стороны… как можно было этого не сделать?.. Хенджину казалось, что каждый испытывал к Феликсу, лучику солнца в человеческом обличии, самые теплые чувства, хотя и жестокая реальность показала обратное, Хван, в каком-то смысле, витал в облаках. То, что его теплые чувства, как оказалось, переросли во что-то большее делало его в своих же глазах самым отвратительным человеком на Земле. Да как можно было посягать на воистину ангельское создание своими грязными, порочными, человеческими чувствами? Сама даже мысль об этом будто незримо пятнала существование Ли, нельзя было этого допустить. И Хенджин стал бороться с собой. Снова.

Снова он отрицал свои чувства, наивные, юные чувства, которые жаждали прорасти прекрасным садом. Но если они и могли быть Райским садом, а Феликс — Адамом и Евой в одном лице, то сам Хван непременно был бы змием, склонившим божественных созданий к греху. И никак иначе.

Отрицать было, честно признаться, легче. Ведь если ты делаешь вид, что этого нет, можно и не париться о каком-то там принятии себя, как в данном случае, осознании и прочих энергозатратных вещах, которые делать совсем не хотелось. Было страшно. Но, с другой стороны, отрицание забирало много сил, хотя это и не было слишком заметно. Просто постепенно Хенджин становился более рассеянным и забывчивым, часто сонным и вялым, — мозгу нужно было направлять ресурсы на блокировку собственных чувств. Так и жил какое-то время, пока не стало совсем уж невыносимо.

Меж тем, к Феликсу нещадно тянуло. Как и любому другому влюбленному человеку, ему очень сильно хотелось постоянного контакта с возлюбленным, а особенно хотелось прикосновений. И Хван не мог себя сдерживать, да и не хотел, если честно, плюсом ко всему, по действиям Феликса можно было понять, что ему все очень даже нравилось. Они оба часто обнимались, потому что желали чувствовать тепло друг друга, стук сердца где-то под ухом и размеренное дыхание другого; как бы случайно касались друг друга пальцами, иногда даже шутливо играя, но каждый знал, что это был лишь способ получить немного физического контакта от возлюбленного; пару раз бывало даже такое, что уставший за день Ли, привычно наваливавшийся своей небольшой тушкой на Хвана, засыпал прямо на груди парня, убаюканный мерным стуком чужого сердца, и Хенджину было очень жаль будить блондина, если то была не ночевка, а лишь совместные посиделки.

Как было сказано ранее, так и жил брюнет в отрицании себя, покуда организм его не истощился настолько, что в одну из темных и дождливых ночей, какие часто бывают в Роклэнде весной, стал подкидывать изможденному Хвану мысли о возлюбленном. Он уже находился где-то между сном и явью, будучи уже почти полностью во власти Морфея, когда внутренний голос решил дать о себе знать.

Уставшее сознание пыталось убедить Хенджина в том, что его чувства нормальны. «Что в этом такого?», — вопрошало оно, получая в ответ: «Это неправильно».

«Так и что же в этом неправильного?»

«Просто…», — мешкался он, не зная, что ответить, — «Просто неправильно. Так не должно быть.»

«Почему же нет?»

«Он мой друг.»

«Минхо же это не помешало тебя полюбить.»

«Это другое.»

«И в чем же другое?»

«В том, что… другое.»

«Теперь уже ты боишься получить отказ», — скорее утверждение, чем вопрос.

«Даже если и так… Что это меняет?»

«В общем и целом, ничего. Ты все также любишь Феликса, только любишь боязливо. Всего-то», — внутренний голос будто издевался над ним и его слабостью.

«Замолчи», — и Хенджину это не нравилось.

«Ты уже пытался заставить меня это сделать. И что в итоге? Ты все равно слышишь меня и будешь слышать. От себя ведь не убежишь, ты в курсе?»

«А мне бы очень хотелось.»

«Попробуй. Посмотрим, насколько тебя еще хватит прежде, чем ты сляжешь от переутомления.»

«Не понимаю, о чем ты», — решил сойти за глупого Хван.

«Ты прекрасно все понимаешь. Что не просто так ты усталый, забывчивый и прочие радости жизни. Ты ведь знаешь, мы оба знаем, что это из-за того, что ты отчаянно пытаешься не думать о Феликсе в пугающем для тебя ключе. Все твои силы уходят на это. Мы на пределе, Хенджин. И это ты тоже знаешь. Ты можешь отрицать все и дальше, но ведь понимаешь, каковы будут последствия. Так в чем смысл это делать с собой? Прими меня, прими себя, Хенджин. Ты слышишь?»

«К сожалению.»

Больше слушать самого себя он не мог. Он прекрасно знал, что то, что он обсуждал сам с собой сейчас, что ему говорил внутренний голос, — правда, все до последнего слова. Но и он сам хорош, сказать-то легко, а вот принять себя… Другой вопрос. Но с другой стороны… он ведь и правда скоро будет в обмороки грохаться от усталости, неужели отрицание стоит этого?

Возможно, стоит пересмотреть свои взгляды.

***

Меж тем, минул уже пятнадцатый день рождения Хенджина, который он по традиции отмечал в кругу своих друзей, — маленькой семьи. Все по той же традиции, они вчетвером остались у парня на ночевку, где весело провели время. Хвану же хоть на какой-то момент удалось забыть о своих внутренних терзаниях и просто хорошо повеселиться. Не то, чтобы он страдал так уж сильно, просто вариться в котле своих собственных мыслей было не очень приятно.

Он не переставал думать над тем, что он чувствовал и почему. Брюнет действительно посвящал этому большую часть своего времени свободного или не очень, и это начало приносить какие-никакие плоды. Ведь когда много думаешь о чем-то, оно либо перестает иметь смысл, либо тебе открываются какие-то новые стороны вещи, которую ты обдумываешь, и, благо, с Хенджином произошло именно второе. С течением времени он и правда переставал винить себя за чувства, медленно, но верно двигаясь в правильном направлении. Хван наконец-то стал хотя бы немного слушать свой собственный внутренний голос, его и, в первую очередь, свои потребности, свои желания, свои чувства. А он сам всего лишь хотел любить, пускай и своего лучшего друга, он сам хотел бы просто наслаждаться чувствами и временем рядом с Феликсом, не требуя ничего больше. Он сам не особо хотел признаваться, считая это слишком смелым для себя поступком, он сам предпочел всего лишь наблюдать за объектом своей любви и подпитываться теплыми чувствами, которые Феликс ему сполна отдавал. Всего-то. В этом, как оказалось, не было ничего особенно страшного или чересчур отвратительного, это просто… было.

Он до этого ведь тоже как-то жил да не тужил, так почему теперь начал? Из-за влюбленности в парня? Но не просто парня, — лучшего друга, однако… Все же. Не просто так он начал пытаться вытравить эту часть себя… Впрочем, ответ нашелся быстро и был довольно прост, на самом деле: влияние общества. Всю жизнь ему твердили, что вот он вырастет и обязательно женится на красивой (тоже обязательно) девушке, которая родит ему детей, и будут они жить долго и счастливо. Даже не особо понимая, что это все значило, Хенджин с детства знал, что так должно будет сделать, ведь так сказали родители, а они — авторитет и спорить с ними нельзя. Так и утвердилась мысль юном сознании, но затем вдруг в жизни Хвана появился Феликс, и все пошло куда-то не туда. Естественно, ему было тяжело, ведь внутри разрушались прочные установки, глаголившие устами отца и матери, поэтому-то он и хотел забыть, искоренить это в себе. Ибо это не угождало интересам его родителей, а следовательно, они не любили бы сына. Но… разве такая «любовь» достойна этих жертв? Хенджину сложно было ответить себе на этот вопрос, но в глубине души он знал, что нет. Не стоит.

Не стоила она и грамма его страданий и терзаний, не стоила всего того, что он переживал. Нет.

А потому Хенджин и пытался выпутаться из этого, пытался взять верх над словами родителей, над их бесконечно громкими голосами в голове, потому что он понимал, что даже при всем желании не смог бы соответствовать, потому что к Феликсу его тянуло слишком уж сильно. Это и заставляло его разрушать не слишком здоровые утверждения в своей голове, потому что, как было сказано ранее, он хотел любить Ли, желал этого больше всего на свете. Ну а за любовь, как известно, нужно бороться.

Так и прошло еще какое-то время, и успехи были просто огромными, как для Хенджина.

***

О чувствах Хвана, которые тот наконец принял, как принял и самого себя, не знал никто. Ни одна живая или не очень душа. Возможно, кто-то (читай: Хан Джисон) и догадывался, однако брюнет довольно умело уходил от расспросов и разговоров, словно кот убегал от воды.

Жизнь поменялась, но не в худшую сторону, как мог подумать Хенджин из прошлого, нет, наоборот, — в лучшую. Как и говорил когда-то Минхо, он сам теперь научился использовать свои чувства, чтобы делать множество вещей во имя любви, если можно так сказать. В большинстве своем он активно развивался в рисовании, ведь это же так захватывающе, увлекательно и просто волшебно. Парень мог часами вырисовывать что-то в своем скетчбуке, который видели только три человека, — не стоит, наверное, уточнять, какие именно, — запариваться над каждой деталью и штрихом, отдавать всего себя своим зарисовкам, — ему это нравилось. А еще Феликсу нравился результат его стараний, поэтому мотивация творить с каждым разом только увеличивалась.

Он рисовал почти все, что только можно было: вид из своего окна, из Феликсова, из окна Джисона и, разумеется, из окна Минхо. Потому что окно ровно, как и дверь, были небольшими порталами, будто в другой мир, что совсем недалеко, там, за тонкой гранью стекла. Также он рисовал животных, неважно, будь то уличная кошка или Макс, пес Феликса. К слову, это животное почти невозможно было запечатлеть на бумаге, ибо неугомонный ребенок, как называли они его с Ли, постоянно бегал по комнате, пересаживался с места на место и бесился-бесился-бесился. В общем, это было очень трудной задачей, но, несмотря на это, у Хенджина нашлось бы с десяток рисунков собаки, которая уже стала ему родной, словно бы была его собственной. Рисовал он и океан, безусловно, он не мог не рисовать его, ведь они с Феликсом даже спустя столько лет обожали наблюдать за водной стихией вместе. В такие моменты они всегда молчали, будто медитировали, и оба слушали шум волн, который всегда успокаивал и даже убаюкивал, а также скрежет Хенджиновых карандашей, бегавших по поверхности бумаги. Океан был сложен в исполнении; нестабильный и свирепый, он постоянно менял свой облик, уследить за волнами, поймать их в моменте было очень сложно. Но поскольку океан Хван любил самой своей сильной любовью, всем своим нутром обожал его, он освоил искусство запечатлевания темных вод на своих листах. Получалось, к слову сказать, очень даже похоже, навыки все-таки. Рисовал он и другие пейзажи, потому что много какие ему нравились, и ему очень хотелось оставить их где-то не только в воспоминаниях, ведь память недолговечна, но и на бумаге. Так надежней.

Таково было примерное содержание скетчбуков брюнета, которых он сменил уже бесчисленное множество. Ровно, как и дневники Феликса, в комнате Хенджина скетчбуки занимали множество полок. Друзья часто смотрели работы парня и восхищались его мастерством, а Хван же был рад, что его труды находят отклик у аудитории, пускай и такой скромной. Ему этих троих было вполне достаточно.

Однако с недавнего времени у него появился еще один скетчбук, о котором не знали друзья. То был альбом, где Хенджин в один момент начал неумело рисовать Феликса. Поначалу дела обстояли не очень, он больше навыков имел в рисовании пейзажей и чего-то такого, с людьми было хуже. Благо у него под рукой всегда был интернет с обучающими роликами и фото Ли, на которые он мог опираться, чтобы совершенствовать свои навыки. Этим Хенджин и занимался уже долгое время, а потому последние его работы были достойны похвалы, если бы их кто-то увидел, этот человек наверняка сказал бы, что портреты имеют поразительное сходство с реальностью. Но никто увидеть стараний Хвана не должен был.

Говоря же о других хобби, брюнет также полюбил фотографировать. Но стоит уточнить, что наибольшее удовольствие ему доставляло делать фото Феликса, однако он также безмерно любил фотографировать и природу, особенно закаты, потому что они всегда были невероятно красивыми и завораживающими. В закатах Хенджин видел еще одно проявление мощи и могущества природы, ну или неба, не имеет особого значения. Значение имело то, что глядя на огненное небо, которое затем потухало, будто костер, приобретая цвет вина, было чем-то запредельно прекрасным, брюнет обожал провожать закаты и каждый вечер уже на протяжении нескольких месяцев обязательно выкраивал минутку, чтобы посмотреть на них и проводить очередной день в небытие и, может, если он не засмотрится, то сделать пару фото для коллекции.

Также они вчетвером купили два пленочных фотоаппарата совсем недавно. В районе на Юго-Востоке Роклэнда, который не был расположен слишком далеко от домов Минхо, Хенджина и Джисона, но достаточно далеко от дома Феликса, проводилась гаражная распродажа. Парни узнали об этом из Фейсбука, благо у блондина на телефоне он каким-то образом был и благо, что тот следил за новостями их захолустья, лишь только по этой причине парни всем составом решили пойти туда и посмотреть, что же там можно было найти. Тогда-то они и нашли два этих фотоаппарата. Хозяин распродажи отдал их буквально за копейки, а компания, радуясь совместной покупке, побежала в специальный магазин, чтобы купить пленку для них. Ну а затем им пришлось долго и упорно разбираться в том, что за модель перед ними, как ее заправлять и как с ней работать. Это отняло у них целых два дня, но затем они наделали кучу фото, истратили всю купленную пленку, но ни о чем не пожалели, когда фото им проявили, тоже в специальном месте, сами бы они такое организовать не смогли, даже при всем желании, они сошлись во мнении, что это однозначно того стоило. После проявления у каждого был свой небольшой набор пленочных фотографий, и они ощущались такими ценными, что нельзя было передать это словами.

Так уж повелось, что фотоаппараты хранились у Минхо и Хенджина, так как эти двое наиболее часто ими пользовались, они же в основном и покупали пленку, а также возились с устройствами. В моменты же, когда им хотелось фотографироваться всем вместе, естественно, они скидывались на расходные материалы и прочее. Но, можно было сказать, что фотоаппараты принадлежали Хвану и Минхо.

И самым необычным хобби, которое появилось у Хенджина, стала рыбалка. Появилось оно у него совершенно случайно: Минхо позвал, — и с тех пор они всегда вместе ходили и рыбачили. Это оказалось очень медитативным занятием, к тому же, родители обоих мальчиков только рады были свежей рыбе. Плюс, парни могли обсуждать что-то, что их волновало, без лишних ушей и глаз, и это нравилось обоим, а Феликс и Джисон (особенно Джисон) подкалывали друзей, мол, они превратились в дедов раньше времени. Но все прекрасно знали, что это лишь шутки и необязательно быть определенного возраста, чтобы увлекаться чем-то.

В общем, как можно было понять, жизнь брюнета наполнилась интересными занятиями, которые помогали ему развиваться, на которые он находил силы благодаря чувствам к Феликсу, которые давали ему небывалый душевный подъем, когда это нужно было. Жить в гармонии с собой оказалось очень даже хорошо и спокойно.

Когда до Хенджина дошла простая истина, что ему необязательно было признаваться Феликсу, что он мог и не рисковать, а молча любить, ему стало еще легче, ведь до этого осознания, Хван постоянно нервничал рядом с Ли, накручивая себя. Он боялся, что блондин как-нибудь прознает о его влюбленности, хотя это было невозможно, ведь парень ни с кем этим не делился, а также страшился того, что ведь ему же придется признаться когда-нибудь. Но осознание, что можно этого и не делать, к которому он пришел во время рисования и параллельного размышления обо всем на свете, облегчило ему жизнь. Тихая любовь, незаметная, но сильная любовь вполне себе устраивала не слишком смелого в таких делах Хенджина.

***

— Поверить не могу, что у нас реально будет настолько крутое Рождество! — восклицал Джисон.

Все дело в том, что еще где-то около месяца назад, парни начали упрашивать родителей и бабушку, чтобы провести Рождество вчетвером, ведь это было бы очень здорово, и они бы наверняка весело провели время. Однако их родные неожиданно решили не просто позволить мальчикам провести этот праздник вместе, но еще и собраться семьями, чтобы пообщаться и познакомиться с тем, с кем не были знакомы. Друзья же были в восторге. Конечно, получилось не совсем так, как они изначально хотели, но то, что они имели сейчас было даже лучше.

Как только все было утверждено всеми старшими, четверка стала готовить друг для друга подарки, ведь оставалось чуть меньше двух недель, а нужно было успеть купить и упаковать целых три подарка для друзей. С появлением этой цели да и с приближением Рождества учеба отошла на второй план. Конечно, они учились и ходили в школу, но не так усердно, как до декабря.

Хенджин не думал долго над подарками для Минхо и Джисона, он знал их, как облупленных, и ничего проще, чем выбрать презент им не было: Хану он купил новую игру для приставки, которая была в его вишлисте, предупредив двух Ли, чтобы те не покупали такой же, если надумают дарить русоволосому что-то подобное. Для Минхо же он приготовил эхолот, о котором, признаться, и сам мечтал, однако он знал, что шатен будет рад этому устройству больше, чем он сам. А вот над подарком для Феликса он думал очень уж долго. Все казалось ему не таким, не слишком важным, даже ненужным, недостойным парня, не значащим ничего, не привлекающим внимания.

Хенджин несколько дней к ряду ходил, погруженный в свои мысли, цепляясь взглядом за все вещи, которые могли потенциально стать подарками, и ничего, как ему казалось, не подходило. А время шло, неумолимо шло, приближаясь к дате праздника, и нужно было что-то решать, желательно побыстрее. Именно по этой причине Хван решил, что попытается нарисовать портрет Феликса, причем не просто в скетчбуке, но на холсте. С одной стороны, идея взбудоражила его, ведь он смог бы проявить себя и свои навыки, которые считал вполне достойными. С другой же стороны, когда дело касалось Феликса, не не мог быть уверен, что хоть что-то из его каракулей достойно этого солнечного мальчика, но выбора особо уже и не было, поэтому, закупившись всем необходимым, в один из долгих зимних вечеров брюнет начал работу над портретом.

Его помощником, помимо вдохновения, стала музыка, ее плавное течение окутывало его и пространство вокруг с ног до головы, создавая что-то похожее на купол, ограждающий от всего мира, помогающий творить. Он слушал что-то новое вперемешку со своим обычным плейлистом, в котором были и их с Феликсом песни: они нашли их вместе и вместе же полюбили, а потому считали, что это «их» песни; они задавали нужный настрой, навевали воспоминания, и работа шла, как по маслу. В несколько дней он смог написать портрет, причем вполне реалистичный и красивый, однако сам автор нарек его «сносный», потому что ему казалось недостаточно приложенных усилий, однако времени переделывать у него банально не было. Поскольку сомнения по части рисования людей у него все еще были, причем невероятно сильные, парень решил на всякий случай нарисовать прекрасный закат, окрашивающий небо в огненный цвет, чтобы «спасти ситуацию» в случае чего. Итак, с подарком для Феликса было покончено, и оставалось теперь ждать заветного дня Рождества.

***

Он наступил довольно скоро и даже немного неожиданно. Не успел Хенджин оглянуться, как уже находился в коттедже, который старшие сняли на пару дней, в окружении своих близких и неугомонных друзей. Минхо страдал от «нападок» Джисона, который требовал внимания к своей персоне, а Феликс пытался Хана отвлечь от несчастного парня, а Хенджин, тем временем, пока что находился в стороне и наблюдал за всем этим.

— Так, Джи, а ты чего без дела сидишь? — недолго музыка играла, недолго фраер танцевал… Теперь русоволосый решил достать и его.

Не получив ответа на свой вопрос, точнее, не дождавшись его, Джисон начал тормошить бедного Хвана, чтобы «расшевелить» того и «пробудить ото сна», — все это, стоит сказать, цитаты самого парня. Минхо же пытался прийти в себя после, того, как Хан сделал с ним тоже самое, поэтому не мог помочь другу, а вот другой Ли пытался снова отвлечь Джисона от тормошения своих друзей. И в какой-то момент получилось так, что Феликс и Хан запутались в своих ногах и с ужаснейшим грохотом свалились на несчастного Хенджина, который только и смог издать жалобный крик умирающего лебедя. Два парня все-таки не пушинками были!

Однако через пару секунд все рассмеялись из-за глупости ситуации, в том числе и шатен, навалившийся сверху, подвергнувший брюнета еще большему недостатку кислорода. Благо через какое-то время его невероятно тяжелые друзья все же сжалились над Хенджином и слезли с него, и стоило им только это сделать, как старшие позвали их к столу.

Рождественский ужин — важная традиция во всех четырех семьях, поэтому не устроить его было просто-напросто невозможным. Поскольку людей было много, стол ломился от еды, здесь было все: от корейской традиционной кухни до простых американских снеков. Однако главным блюдом этого вечера была, конечно же, индейка, без нее никуда. Это традиция — есть индейку всей семьей на Рождество, и все семьи ей, естественно, следовали. Поэтому, когда все наконец уселись, особенно четыре шумных подростка, бабушка Феликса и мама Джисона начали резать для всех это блюдо. Помимо сего действа, мама и папа Хенджина подавали стейки всем желающим, а родители Минхо передавали рождественскую ветчину через весь стол. В общем, небольшая суета снова охватила помещение, и каждый вкусно отужинал. Когда же с едой было покончено, можно было переходить к самому интересному, а именно: обмену подарками. Поскольку от старших парни получат презенты только утром, они, схватив свои подарки, приготовленные друг для друга, убежали наверх, в одну из комнат, что им выделили.

Для них было две комнаты с двумя двухспальными кроватями, и это совершенно точно не было проблемой для четверки, ибо во время ночевок они буквально спали друг на друге, а две кровати здесь — это вообще сказка. Когда же они зашли в комнату, Джисон предложил сразу распределить кто с кем спит и сам же первый выкрикнул, что он будет спать с Минхо. Собственно говоря, решать больше было нечего, и всех этот вариант устраивал, разве что шатен немного поворчал, как старый дед, но очень скоро они уселись небольшим кружочком и стали решать, кто первым будет дарить. Феликс вызвался добровольцем, затем был Минхо, затем Хенджин и только потом Джисон. Когда же обмен произошел, они все начали одновременно вскрывать подарки, восторженно комментируя содержимое коробок. Хван как можно быстрее распаковал свои подарки, увидев, что Минхо, как ни странно, подарил ему некоторые вещи для рыбалки, что было преинтереснейшим совпадением. Хотя, они же довольно хорошо друг друга понимают, даже можно сказать, что чувствуют друг друга, да и общаются уж сколько лет, подобные совпадения вполне вероятны. Джисон подарил другу некоторые вещи для рисования такие, как кисти, пару холстов и несколько необычных цветов, чтобы брюнет поэкспериментировал. Феликс же подарил ему те самые два романа, о которых Хенджин довольно долго мечтал, — блондин прямо-таки попал в яблочко, — и письмо, которое парень обязательно прочтет позже. А теперь Хван повернулся к Ли, который сидел справа от него, и стал наблюдать за реакцией, хотя тот еще открывал подарок Минхо. Шатен подарил другу новый и яркий коврик для мыши, а также растение в коробочке, которое нужно вырастить самому и, естественно, книгу. Без книг не обходился ни один подарок для Феликса. Блондин был очень рад этим вещам и искренне поблагодарил другого Ли.

И наконец очередь дошла до последнего подарка, подарка Хенджина. Хван занервничал, страшно было, что, во-первых, его рисунок сейчас увидят все, а во-вторых, как на это отреагирует сам Феликс. Но уже ничего не изменить, остается только ждать. Парень тем временем довольно нетерпеливо разорвал красивую упаковку, потому что ему было до жути интересно, что там сокрыто за оберткой! И вскоре он увидел что-то, отдаленно напоминавшее холст, и это оказался действительно он. Парни сидели в полумраке, поэтому Ли не сразу увидел, что, а точнее, кто изображен на картине. И присмотревшись, он узнал в человеке на холсте… себя.

В комнате воцарилось молчание, ведь все четверо сейчас смотрели на подарок Хенджина, хотя сам автор и хотел бы отвернуться, да не мог: пытался понять, что сейчас у Феликса на уме. Не получилось. Первым отмер Джисон, произнеся:

— Вау, Джи! Это… просто потрясающе, так реалистично! Как будто фото, ей-Богу. У тебя такие хорошие навыки!

— Да, — согласился Минхо, — Очень хорошо получилось, — он продолжал всматриваться в портрет.

А Феликс все молчал, держа в руках злосчастный холст, и смотрел на него, не отрывая глаз. Это не укрылось от Хана, который хотел узнать мнение Ли на этот счет, поэтому он слегка тронул парня за плечо и спросил:

— Эй, Ликс, а ты чего молчишь? Как тебе?

Тот будто очнулся ото сна и даже не взглянул на русоволосого, словно и не слышал его вопроса вовсе, а повернулся к Хенджину и прошептал:

— Спасибо, Джинни… Это очень красиво, я ценю твою работу.

У Хвана в этот момент наконец-то отлегло от сердца. Феликсу понравилось, действительно понравилось, и это не могло не радовать. Глупая улыбка появилась на его лице, но ему было совершенно точно плевать на это, ведь блондин улыбался ему своей искренней и самой прекрасной улыбкой на свете в ответ.

— Ликс, так это не все, — прервал их зрительный контакт Джисон, заметив еще сверток на дне коробки.

Парень отвернулся от брюнета и достал что-то еще, что оказалось еще одним рисунком на холсте, но на этот раз то был огненный закат. Хенджин нарисовал его на тот случай, если портрет не понравится его возлюбленному и нужно будет как-то спасать ситуацию, но в случае удачи это просто будет еще одним рисунком.

— Джи, да ты вообще в ударе был что ли? — восторженно-удивленно спросил Хан. Хван немного нерешительно кивнул, мол, да, что-то типа того, — Теперь ты обязан написать для нас с Хо что-то похоже! — у брюнета аж глаза округлились, ведь он подумал в первую очередь про портрет, — Я хочу рассвет, если что, — он скрестил руки на груди и задрал голову, мол, возражения не принимаются. А Хенджин заметно успокоился, пейзаж-то он конечно сможет нарисовать, но вот портрет он умеет рисовать только Феликсов.

Они еще полночи болтали обо всем, иногда возвращаясь к теме подарков и восторженно расхваливая их, но ближе к половине четвертого утра, Феликса начало клонить в сон, и он потянул за собой в соседнюю спальню и Хвана, а тот и не против был. Они попрощались до утра и разошлись.

Уже в своей комнате парни быстро умылись и переоделись, совсем не разговаривая. Лишь когда Хенджин складывал свои вещи в аккуратную и небольшую стопку, он вдруг почувствовал, что его талию обхватили чьи-то руки, и это не мог быть никто другой, кроме Феликса. Тот прижался к парню всем телом, делясь своим теплом.

— Джинни, — тихо-тихо, почти неслышно позвал он. Хенджин аккуратно развернулся в его объятиях, чтобы иметь возможность лицезреть веснушчатое лицо, — Правда спасибо тебе за портрет. Он очень красивый, я буду очень бережно его хранить, обещаю. И пейзаж тоже, — будто выдал секрет, произнес парень.

— Я рад, что тебе понравилось. Я… очень старался, — смущенно улыбнулся брюнет.

— А я и не знал, что ты видишь меня таким, — выдал вдруг Ли и прижался к груди Хвана. А тот задумался, что имел в виду возлюбленный. Каким таким?

Они обнимались еще какое-то время, но затем наконец улеглись в кровать. Перед тем, как закрыть глаза, блондин пожелал парню спокойной ночи и хороших снов, а после быстро уснул. А вот Хенджину было не до сна. Во-первых, он все думал над словами, сказанными Феликсом, и пытался понять их значение. А во-вторых, он наблюдал за Ли, который был невероятно милым и прекрасным даже во сне.

До безумия, до страха от собственных желаний хотелось поцеловать Ли, ощутить вкус его губ на своих, насладиться моментом, почувствовать что-то трепещущее внутри. Хотелось заснуть в обнимку и греть друг друга всю ночь, а утром проснуться от копошения Феликса, хотелось показать ему всю нежность, что таится внутри лишь для него одного, хотелось окутать его любовью с ног до головы, будто пуховым одеялом, хотелось быть для Ли таким же важным человеком, каким тот был для Хенджина. Но нельзя. Все, что ему было дозволено, так это наблюдать, безвольной куклой наблюдать за спящим солнцем, которое было так близко, но запретно, словно яблоко в Райском саду. Но Хенджин святым не был, а потому поддался соблазну и коснулся фарфоровой кожи, нежно и почти невесомо проведя по ней пальцами. И тут же одернул себя. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Но сделанного не воротишь, ему лишь оставалось отвернуться от спящего Ли и признать, что он слишком слаб перед его ангельским очарованием.

***

В один из зимних дней, однако не слишком уж холодных, в один из дней, наступивших вскоре после рождественских каникул, Феликс пришел в школу с крепко перебинтованной рукой, что не на шутку испугало Хенджина, когда тот это заметил.

— Ликс, что с рукой случилось? — обеспокоенно спросил он, когда они вдвоем шли до нужного класса, где их уже ждали Минхо и Джисон, у которых предыдущим уроком была физкультура.

— А, это… — парень посмотрел в сторону на секунду, чтобы собраться с силами и сказать, — Я… переборщил вчера. Очень сильно.

— Что?.. Из-за чего?.. — было страшно, что Феликс, возможно, вновь хотел убить себя. Для Хвана те дни, когда это произошло, были персональным кошмаром, личным адом. И вот сейчас, снова лицезрея чертовы бинты на тонких руках, Хенджин боялся за состояние возлюбленного.

— Я просто… надавил слишком сильно, — встретившись с непонимающим взглядом, он добавил, — Очень сильно. Я не чувствовал особой боли, поэтому так и получилось. Сейчас уже все в порядке, правда, — попытался оправдаться Ли. Ему всегда было стыдно перед брюнетом за свой селфхарм, и этот раз не был исключением.

— Ликс… — начал было Хенджин, но звонок на урок не дал ему возможности договорить, поэтому он сказал вместо задуманного, — Позже поговорим.

И это «позже поговорим» заставило Феликса нервничать весь школьный день. Он был словно на иголках, даже не представляя, что мог бы сказать Хван. Может, он хотел попытаться вправить ему мозги на место, а может, допытаться, почему конкретно, а может, вообще что-то другое. Вариантов было слишком много, однако все они казались Феликсу пугающими. Но то, что они поговорят, — это было очевидно, о чем — другой вопрос.

Время занятий, словно стало резиновым, тянулось просто бесконечно долго, казалось, что в одной минуте вдруг стал помещаться целый час или даже два, и этот, замедлившийся совершенно непонятным образом, ход времени до жути пугал и заставлял чувствовать себя все более и более дискомфортно, предоставляя возможность мозгу накручивать себя же и придумывать наихудшие развития событий. Ли даже думалось, что этот чертов день никогда не закончится, но он все же подошел к концу, и это было самым настоящим облегчением, ведь сейчас все случится, и больше не нужно будет ни о чем переживать. Блондин дождался Хенджина у входа и, попрощавшись с друзьями, они вдвоем пошли по улицам, знакомым обоим до боли.

Вскоре, когда они набрели на небольшой парк, — единственный в этом районе, — Хван отчего-то остановился, Ли же последовал его примеру. Молча парень повернулся так, чтобы видеть возлюбленного, и наконец заговорил:

— Ликс. Ты же знаешь и понимаешь, что это не дело, — он указал на больную руку того. Феликс же виновато кивнул, — Я уже миллион раз тебе это говорил, но скажу еще один, миллион и первый: пожалуйста, я прошу тебя, умоляю, Ликс, остановись. Я готов помочь тебе в этом, ты ведь знаешь, и я желаю тебе только хорошего, поэтому и говорю это при любой возможности, хотя, может, тебе это уже и надоело. Но я действительно переживаю за тебя, даже спустя столько времени. Я очень хотел бы, чтобы ты перестал причинять себе боль… Но, — будто признавая поражение, добавил он, — Теперь мы не дети, и я понимаю, что от моих слов вряд ли что-то изменится, но сейчас я просто хочу, чтобы ты знал: если вдруг захочешь попытаться остановиться, я всегда рядом, только попроси моей помощи. Ладно, прости, я говорил это все уже, но как попугай продолжаю. Это последний раз, честно, больше не буду. Просто то, что твоя рука перебинтована, а под бинтом скрываются порезы, напугало меня и…

— Я хочу попробовать, — прервал его Ли своим тихим высказыванием, чем поверг Хенджина в действительно глубокий шок, — Я правда хочу попытаться. Ты прав был, когда сказал, что мы уже не дети, а то, что я делаю, — совершенно по-детски, ведь это не решает моих проблем, совсем не решает, — Феликс теперь нашел в себе силы установить зрительный контакт с шокированным парнем, — И я понимаю это, не думай, что я упрямый и глупый, хотя отчасти так и есть, — усмешка, — Просто… Это зависимость, очень сильная. Мне тяжело даже представить, как я буду жить без этого, однако… Я вчера и сам, по правде сказать, наконец-то понял, что это ненормально и пагубно на меня влияет. Для этого мне всего лишь понадобилось рассечь себе руку аж до вены, — сыронизировал он, — Поэтому это правда может звучать, как еще одно пустое обещание, но, Джинни, я на самом деле хочу попытаться избавиться от селфхарма. И если бы ты оказал мне некоторую помощь… Я думаю, что смог бы.

— Феликс… — неверяще прошептал Хван, а затем резко заключил блондина в объятия, выдыхая холодный пар, — Да, да, конечно, я помогу тебе, чем только смогу… Ты… ты… Я рад за тебя, очень сильно.

— Спасибо, Джинни, — Ли прижался к нему в ответ, — Я… я ценю это, правда.

В тот день Феликс наконец решился противостоять своей зависимости, он хотел хотя бы попытаться в этот раз избавиться от нее. В этот день начался его путь борьбы.

Это было тяжело, так как привычка была многолетней и крепко закрепленной в подсознании, и в начале у него были срывы, но благодаря желанию все же быть хозяином своей жизни, а не заложником, а также поддержке со стороны бабушки и друзей, Феликс все-таки смог достичь первого месяца без самоповреждений. А затем и второго. И вот совсем недавно прошло аж три месяца. Честно говоря, Феликсу даже не верилось, что он смог. Он действительно не представлял своей жизни, даже единого дня без лезвия в руке, однако… Сейчас он вполне спокойно жил без этого, и мог сказать, что жизнь действительно стала лучше. Да, мысли о селфхарме были, причем довольно часто, но Ли научился все же себя контролировать и потому не срывался. Это действительно было очень значимой победой в его жизни.

***

Феликс, как, собственно говоря, и Хенджин хранил свои чувства в тайне от всего мира, потому что поделиться этим с кем-то было банально очень страшно. Страх непринятия сковывал его, и Ли не мог поделиться подобным даже с Джисоном, которого уже знал, как облупленного. Однако темы влюбленности они никогда и не затрагивали, поэтому в этой сфере о друге блондин не знал ровным счетом ничего. Да и малы они были, если честно, для того, чтобы думать о любви и прочем, пускай и относительно недавно это изменилось, факт оставался фактом: нельзя было утверждать, что Хан нормально отнесется к тому, что мало того, что Феликс влюблен в парня, так еще и в одного из лучших друзей русоволосого. Это… как минимум шокирующе, также, как и для самого парня было шоком, что Минхо нравился Хенджин. Даже сейчас, когда эта мысль в случайные моменты всплывала в голове, Феликс иногда не верил, что это действительно было так. Поэтому он и думал, что от Джисона последует непонимание, ну и, чего греха таить, полное неприятие. А Ли боялся потерять друга, причем, возможно, даже не одного, может быть, Хан мог бы рассказать все и Хвану, а там и до Минхо недалеко, — общем, цепочка получалась короткая. Из-за своих чувств он мог потерять всех друзей, как считал Ли, а это было бы очень больно, а потому парень принял решение Джисону не рассказывать. Да и зачем, он же не собирается со своими чувствами ничего делать, так что сия информация не даст другу ничего, кроме вышеперечисленных последствий. Так рассуждал Феликс, думая о том, чтобы когда-нибудь открыться русоволосому, и, как было уже сказано, решил этого не делать.

Но у жизни были совершенно другие планы.

Они с Ханом, как обычно, играли в приставку у Джисона дома. Более того, у них была вся ночь впереди, потому что Феликса отпустили на ночевку к другу. Они как раз хотели опробовать новую игру, которую Хан нашел недавно, ну и если останутся силы, то они хотели бы также убить пару часов, играя в свою излюбленную мморпг. В общем, сном даже и не пахло, да и какой сон, когда можно так интересно провести время?

Парни играли, поедая снеки, и болтали на совершенно незаурядные темы, потому что что-то более глубокое они всегда обсуждали не за игрой, но вдруг Джисон ни с того, ни с сего спросил:

— Слушай, Ликс. Вопрос: тебе кто-то нравится сейчас? — с нескрываемым любопытством спросил он, оторвавшись от экрана и взглянув на друга.

— Угу, — ответил тот, даже не подумав, ведь был занят тем, чтобы победить босса. Это настолько быстро вылетело из его рта, что он действительно не успел даже хоть на йоту осознать свой ответ, а когда спустя буквально пару секунд, до него дошел смысл его ответа да и смысл вопроса тоже, он так и замер с джойстиком в руках, даже не услышав звук проигрыша. Парень с плохо скрываемым ужасом в глазах посмотрел на друга. Он прокололся, да еще так глупо…

— Ничего себе! Ты чего раньше не рассказывал?! — восторженно и с совсем маленькой долей обиды в голосе спросил Хан, — И кто же это? Расскажи мне!

— Сони, я… Не могу сказать, — Ли виновато отвел взгляд, — Прости, но…

— Ты боишься, да? — Джисон будто мысли читал, и Феликс очень сильно удивился тому, что тот сказал, но все же кивнул. Они оба на какое-то время замолчали, но затем русоволосый продолжил, будто придумав что-то, — Знаешь, мне тоже кое-кто нравится. Давай я скажу тебе кто, а ты мне расскажешь про свою симпатию, идет? Равноценный обмен тайнами. Да, я знаю, что мы с тобой как-то не поднимали раньше такие темы, но, мне кажется, я… Хочу поговорить с тобой об этом и, возможно, получить твой совет. Поэтому и спрашиваю. Так, что думаешь?

В словах друга Феликс услышал такую надежду, что Ли действительно сможет его выслушать, а потому парень не смог отказать. К тому же, если Хан ему настоящий друг, то он не откажется от блондина из-за любви к Хенджину, ведь так? Правда же? В любом случае, выход только один: рискнуть, а потому он сказал:

— Хорошо, давай.

— Ура! — секундная радость сменилась легким волнением, — В общем… Мне нравится Минхо. Я надеюсь, ты нормально это примешь, — выдохнул парень и стал ждать ответа от друга.

А Феликс пребывал в шоке. Джисону нравится Минхо. Нужно время, чтобы это переварить. В голове тут же стали всплывать мысли о Хенджине и тайне, которую брюнет ему поведал о чувствах Ли к нему. Но ведь уже около двух лет прошло, шатен, должно быть, все отпустил. В общем, не это имело значение. Хан ждал ответа, и блондин должен был его дать.

— Ого… Это… неожиданно, если честно. Но… я рад за тебя? Не знаю, что еще говорят в таких ситуациях… — он почесал голову.

— Спасибо… — прошептал русоволосый.

— За что? — искренне не понимал Феликс.

— Ну… что ты нормально отреагировал. Мы же… друзья с ним как бы… Да и он парень.

— Сони, это не важно. Ты все равно останешься собой, и это не изменит ничто, как и мое отношение к тебе. Но если и изменит, то уж точно не это, — успокоил его Ли. Потому что сам боялся того же, что и друг, и сам хотел бы услышать такие слова.

— Ликс, ты просто лучший! Ты ведь знаешь, да? — парень его обнял.

А у блондина с души камень упал, ведь теперь он знал, что друг точно нормально отреагирует на признание о Хенджине. По крайне мере, не отвернется, это точно. Осознавая это, он думал, что мысль о признании другу не так уж и страшна, хотя казалась таковой до этого.

— Я же… ничего не сделал? — неловко произнес Ли. Ведь для него это правда не было чем-то сверхъестественным, потому что он не мог даже представить себе, что можно отвернуться от человека из-за того, кто ему нравится. И не имеет значения, что себя он накручивал по этой же причине совсем недавно.

— Ой, да брось, — отмахнулся Хан, но затем вдруг вспомнил изначальную цель, преследуемую им, когда он поведал другу свой секрет, — Так, а что с твоей влюбленностью? Кто это? Кто же забрал сердце моего прекрасного друга? — слишком уж приторно спрашивал он, однако оба понимали, что это всего лишь шутливый тон.

— Ну… — Феликсу потребовалось где-то две минуты, чтобы собраться с силами и сказать, — Хенджин, — одно слово. Одно имя. И слишком много сил, чтобы озвучить его вслух наконец.

— Чего? — спросил Джисон слишком уж громко, видимо, как и блондин за пару минут до этого, он не верил своим ушам, — Ты серьезно? — немного неуверенный кивок, — Правда серьезно? — Феликс снова кивнул, немного недоумевая, зачем друг переспрашивал. Но через пару секунд до него дошло.

Крик русоволосого должен был услышать весь город, как минимум, если бы не подушка, которой пришлось стать свидетелем небывалого восторга Хана. Наоравшись, словно кто-то признался ему в любви, а не всего лишь поведал о своей симпатии, Джисон отлип от несчастной подушки, у которой явно будет теперь психологическая травма, и улыбнулся во все тридцать два зуба.

— Вау… — наконец выдал тот.

— Я смотрю, — Феликс не мог сдержать смеха, — Ты очень рад.

— Да! Я рад за тебя и за Хенджина тоже. За него чуть больше, — добавил он, — Раз он влюбил в себя такого замечательного человека, как ты, Ликс!

— Да ладно тебе…

— Какой «ладно»? — не унимался парень, — И когда ты хочешь ему признаться? — очень заинтересованно и с напускной загадочностью спросил он, придвинувшись ближе.

— Ну… никогда? — то ли вопрос, то ли утверждение. Но суть в том, что признаваться в чувствах Феликс действительно не планировал ни в ближайшее время ни вообще когда-либо. И, кажется, Джисон не такого ответа ожидал…

— Что значит «никогда»? Я тебя не понимаю. Это же твой шанс быть с тем, кого ты любишь, быть счастливым, в конце концов. Да и к тому же…

— Сони, я не хочу, — прервал начинавшуюся тираду Ли, — Не хочу ему признаваться.

— Что?.. — непонимающе произнес тот, — В смысле… не хочешь? — это явно не укладывалось в его картине мира а-ля «долго и счастливо», поэтому Феликсу предстояло все объяснить.

— Как тебе сказать… Ты же понимаешь, что признаваться страшно, да? — парень кивнул, — И мне очень страшно, я боюсь получить отказ, но это не главное. Я очень боюсь потерять его даже как друга, Хенджин — очень важный для меня человек. Мне страшно, что это глупое признание разрушит все, что мы с таким трудом выстраивали много лет, я не хочу этого. Поэтому сейчас, после такого количества времени, что он мне нравится, я предпочитаю просто быть рядом и любить его молча. Мне не то, что не хочется сказать ему, — иногда и правда есть такое желание, — но я выбираю более безопасное решение для себя и для нашей дружбы. Я уже привык просто быть рядом, пускай и только как друг. Да, я люблю его, но не хочу что-то с этим делать, понимаешь?

— Ты боишься… — немного грустно сказал русоволосый, а Ли подтвердил, — Но ты же даже не хочешь попробовать… Вдруг это взаимно…

— Да, не хочу. Давай мы не будем поднимать эту тему? У нас разные взгляды на эту ситуацию, и я не хочу ссориться из-за этого.

— Хм, ладно. Ты прав, решение только за тобой, — все-таки согласился Хан.

— Ты же… не расскажешь ему? — решил убедиться Феликс.

— Ликс, я по-твоему кто: друг или предатель? — комично нахмурился Джисон, а Ли даже пожалел о своем вопросе, — Я могила, не беспокойся, — заверил он и улыбнулся, — Но теперь ты должен будешь все мне рассказать! Все-все!

Ночь обещает быть длинной.

***

Мартовские ночи были на удивление теплыми в этом году. Они так и располагали к долгим прогулкам и разговорам по душам, ко встрече рассветов и наблюдением за оживающей природой. А еще к ночевкам! Куда же без этого?

Вот и небольшая компания друзей тоже так считала, а потому подобные мероприятия стали проводиться с завидной регулярностью. Сегодняшний день исключением не был, и Феликс с Хенджином решили остаться у брюнета, несмотря на то, что завтра им нужно будет идти в школу. На самом деле, для них это была уже вполне обычная практика, поскольку они всегда появлялись в учебном заведении на следующий день, благодаря этому старшие им доверяли и разрешали устраивать ночевки даже посреди недели, — словом, когда им вздумается.

К ночи уже все было готово: во-первых, портфели на завтра, которые нашли свое место в углу комнаты Хвана, во-вторых снеки и пара банок с газировкой, а это все, что нужно для хорошей ночевки и долгих разговоров, без которых не обходилось никогда.

Перед тем, как отбыть к Хенджину, парни, естественно, погуляли с Максом, как делали всегда, а затем, попрощавшись с миссис Ли, ушли. Дома у Хвана их накормили вкусным ужином, а затем они убежали на второй этаж, где читали вместе около часа: и про себя, и вслух. Затем было принято решение посмотреть фильм, ну а после настала бы кульминация сего вечера.

Парни уже знали, что они будут смотреть, ведь оба очень хотели глянуть новинку, поразившую многих. Что же там такого интересного было? Благо, кинокартина уже была доступна на Нетфликсе, и проблем с тем, чтобы найти онлайн кинотеатр, где бы ее можно было посмотреть, удалось избежать. Спустя же пару часов фильм был досмотрен, а еда съедена, и Хенджин с Феликсом принялись обсуждать просмотренное, а также тихо собирать вещи.

Очень скоро, уже в полной тишине они покинули дом и направились на пляж, расположившийся недалеко от жилища. Это был тот самый дикий и горячо любимый парнями пляж, их глубоко обожаемое место во всем Роклэнде, милее ничего просто не было. Дошли они буквально за пять минут и быстро расстелили довольно большой плед, на который и уселись. Ночь была лунная, а от того невероятно красивая: океан и без того всегда радовал глаз, а сегодня с белой дорожкой от ночного светила на своей поверхности он был особенно прекрасен, да еще и невероятно спокоен, что было редкостью. Да и вообще сегодня все было каким-то немыслимо дивным: еле движимые и темные, воистину черные, воды, слабый ветер, приносящий соленый запах с собой, довольно теплая погода, несмотря на ночь, и общая безмятежность пейзажа, — словом, лучше момента и не придумать. Все будто благоволило Хенджину, который очень сильно хотел порисовать сегодня. Собственно говоря, ради этого они и пошли на пляж в ночное время, так как брюнет горел желанием запечатлеть ночь во всей ее красе, и сегодня все было, как нельзя кстати. Феликс тоже не мог не оценить красоту природы, поэтому понимал, в каком восторге сейчас пребывал возлюбленный. Тот уже разложил все и принялся зарисовывать океан, а Ли стал наблюдать за этим. Что-то завораживающее было в движениях карандаша в руках Хенджина, и это что-то заставляло неотрывно следить за каждым его движением, словно будучи зачарованным.

Однако у Феликса уже был хоть какой-то иммунитет, если можно было это так назвать, к столь увлекательному созиданию, поэтому через некоторое время он переключил свое внимание на то, что было прямо перед ним: стал наблюдать за статичным пейзажем перед глазами.

Как уже было сказано ранее, ночь сегодня была красивая, к тому же лунная, и это заворожило парня. Светило небесное манило своей красотой, незримой грацией и изяществом, оно было особенно ярко сегодня, да настолько, что неровные очертания его кратеров — маленьких шрамов или родинок — было видно очень хорошо. Они тоже будто подсвечивались чем-то, взбудораживая воображение, заставляя его придумывать невероятные истории о том, что реальным быть не может. Наблюдая за небом уже долгое время, Феликс все больше восхищался им и не смог удержаться от комментария:

— А луна красивая сегодня.

И ровно через мгновение он понял, что сказал.

Пускай Феликсу и нравился Хенджин, безусловно, нравился, причем уже долгое, бесконечно долгое время. Он не мог не нравиться, ведь он же… Хенджин. Такой весь идеальный и прекрасный, безумно талантливый и добрый, смешной и такой неловкий, такой родной и близкий; Хенджина невозможно было не любить, и Феликс знал об этом не понаслышке, ведь сам был в него влюблен, беспамятно и бесповоротно. Пускай он и испытывал далеко не дружеские чувства по отношению к близкому другу, которого уже не страшился назвать возлюбленным, действительно самым настоящим возлюбленным, но он совершенно точно не планировал признаваться здесь и сейчас и именно таким способом. Хотя атмосфера и была максимально интимной, они ведь были здесь совсем одни; волшебной, ведь луна светила так магически, так ярко; завораживающей, потому что кто угодно хоть сколько-нибудь наблюдательный точно бы пришел в восторг от картины вокруг парней; и подходящей для этого, Феликсу этого сейчас не хотелось совсем. Возможно, когда-то в далеком будущем, в котором он себя не особо-то и видел, но ради Хенджина, Минхо, Джисона и бабушки старался, возможно, и вовсе никогда, в далеком никогда, которое невозможно увидеть, может быть, там он бы и признался. Но не сейчас, не когда они сидят на пляже, на том, пляже, где произошло слишком много всего, а теперь еще и это, не когда Ли банально не был готов держать достойный ответ за свои чувства, хотя и не стал бы их отрицать, уже не было смысла. Ему просто действительно хотелось отметить красоту светила ночного, что сегодня отчего-то заворожило его и его разум, обычно к таким простым вещам не слишком внимательный, но не из-за того, что Феликс был невеждой, — просто глупая рассеянность.

И вот, поняв, что он сказал, Ли понадеялся, что Хван подобных признаний не знает и не читывал, и они просто вместе оценят красоту Луны, и на этом все. Внутренне ему, конечно, хотелось рассчитывать на взаимность, да любой бы хотел такого исхода событий, но парень старался быть реалистом, поэтому не смел погружаться в свои светлые мечты. Но зато ему явно будет, что рассказать Джисону; по крайне мере, теперь Хан будет спокоен, что Ли признался в кой-то веки, пускай и не совсем так, как хотелось бы и не тогда, когда хотелось бы. Но сейчас Феликсу оставалось лишь ждать ответа, который решит всю его дальнейшую жизнь, не меньше.

Хенджин тем временем пребывал в самом сильном за всю его недолгую жизнь шоке. Он же… правильно услышал все?.. Сколько раз он видел это признание в коротких роликах, сколько читал про него сопливых историй в Инстаграме, но он никак не мог подумать, что Феликс ни с того ни с сего решит признаться ему здесь и сейчас и именно таким способом. Конечно, Хван знал о таком признании. И он думал о том, что признаться так было бы невероятно романтично, но с другой стороны… Невероятно глупо, ведь Ли банально мог не знать про такое. А тут оказывается… Знает. В голове было слишком много мыслей, но ни за одну из них он не мог зацепиться. Его тараканы будто в момент перестали понимать, что делать и как рулить и просто сидели, не зная что предпринять. Но поскольку у них, получается, все взаимно, то единственным вариантом будет дать ответ? Однако даже зная, что уже не стоит бояться, — Феликс сделал все самое пугающее, — Хенджину все равно было страшновато и потребовалось пару минут, чтобы хоть немного угомонить сердце, которое грозилось остановиться в любую секунду или же сломать грудную клетку. Он понимал, что тянул время, но не смог бы иначе выдавить из себя хоть что-то членораздельное.

Феликс уже был готов на что угодно: от глупых оправданий до просто неожиданного и резкого исчезновения, ведь по его ощущениям прошло уже слишком много времени, а ответа так и не последовало. В голове всплывало множество мыслей, причем самых ужасных, и парень здорово накрутил себя за ту вечность, что они молчали, придумав наихудший исход событий и уже начиная готовиться к нему. Каково же было удивление блондина, когда он услышал тихое и неуверенное:

— Такая красивая, что умереть можно.

— Т-ты серьезно сейчас? — неверяще прошептал Феликс, посмотрев наконец на возлюбленного и столкнувшись с его ответным взглядом, таким же вопрошающим.

— Да, вполне. А… ты? — тот же страх в голосе, что и у Ли.

— Да… Да, конечно… — подтвердил парень, — Я… э-э… не знаю, что говорить еще, — он неловко усмехнулся, — Но… как давно я тебе нравлюсь? — потому что его действительно сильно волновал этот вопрос.

— Около двух лет, — признался Хван и тоже спросил, — А я тебе? — не мог не спросить.

— Чуть больше трех, — парень отвел взгляд, будто стыдясь, — Мне страшно было признаться… Поэтому я и молчал, — словно пытаясь реабилитироваться в глазах брюнета.

— Я тебя понимаю, Ликс, — поспешил успокоить его Хенджин, — Я и сам боялся того же. Если бы не ты, я бы… Честно, я бы вряд ли когда-нибудь признался тебе, — в ответ на это блондин усмехнулся и произнес:

— Видишь ли, — глупо рассмеяться хотелось все больше, ведь это правда одно большое совпадение, — Ты… правда мне нравишься, — было до жути непривычно и странно говорить это Хенджину, — И я рад, что мы признались, пускай и так, но… Посмотри на луну, — сказал он, — Она и правда прекрасна, изначально я закладывал именно такой смысл в свои слова.

Хенджин наконец оторвал свой взгляд от милого личика Ли и посмотрел на небо. Луна действительно была невероятна.

— Ты все равно красивее, — прошептал брюнет, стесняясь немного, но не желая больше скрывать своих мыслей. Феликс же выразительно покраснел. Парень же собрался с силами и продолжил, — Ликс… Слушай, раз уж у нас все взаимно, то… может, мы попробуем быть вместе? Что ты думаешь?

— Ну… Я бы хотел этого. Очень хотел, — начал блондин, — Но, Джинни, ты же знаешь, что со мной тяжело из-за моего диагноза?

— Конечно, солнце, я знаю, — сердце Ли пропустило удар на этом милейшем обращении, — И я готов быть рядом с тобой и помогать тебе в случае чего. Я не оставлю тебя больше, как сделал это два года назад. Я же обещал тебе, помнишь? Я… хочу быть с тобой, не важно в каком ты состоянии, радостном или подавленном; я знаю, что с тобой бывает тяжело, но я думаю, что готов на это, несмотря ни на что, потому что уже довольно долго испытываю к тебе очень сильные чувства и хочу заботиться о тебе не только как о друге, но и как о партнере, — Хенджин улыбнулся.

— Я… спасибо тебе, правда. Я постараюсь быть для тебя хорошим партнером и делать все то, что и ты уже делаешь для меня, Джинни. Не знаю, что еще тебе сказать…

— В таком случае, мы встречаемся теперь? — Ли быстро-быстро закивал, в то время, как его сердце билось слишком сильно из-за переизбытка чувств. Парень не мог сдержать улыбки и своего отчаянно рвущегося наружу желания, а потому прошептал:

— Джинни, я… так хочу тебя поцеловать…

— Наши желания совпадают, — посмеялся тот, — Иди сюда, — добавил он, придвигаясь ближе.

Им обоим было немного волнительно и страшно, ведь у обоих это был первый поцелуй, однако парни отпустили все свои страхи ровно в тот момент, когда столкнулись губами. В животе миллион бабочек, рвущихся наружу, сердце отчаянно металось от слишком сильной любви к человеку рядом, а в районе души взрывались тысячи сверхновых, озаряя все вокруг. Целоваться было очень приятно, особенно с тем, кого ты так сильно любишь, это ощущалось просто волшебно. Казалось, их губы идеально подходили друг к другу, словно два кусочка наконец сложившегося пазла. В мыслях было теперь лишь одно: целоваться-целоваться-целоваться до потери сознания, до онемения губ, пока не кончится кислород, до тех пор, пока они просто не смогут это делать, ведь ожидание было слишком томительным.

Феликс придвинулся ближе, устраивая свои руки на плечах Хенджина, пока тот поглаживал веснушчатые щеки блондина, целуя бесконечно нежно. Когда двигаться стало просто некуда, и Ли уперся своими коленями в бедра брюнета, он просто перекинул свои ноги через его и уселся сверху, почти не разрывая поцелуй, не размыкая век, и так было комфортно всем. Руки Хвана переместились на тонкую талию, все также нежно поглаживая ее, парень будто не живого человека целовал, а что-то невероятно ценное, стоящее целое состояние, впрочем, так оно и было. Для него Феликс — самое дорогое в этом мире, он — фарфор, хрупкий и нежный, хрусталь — драгоценный и сияющий, нельзя разбить его, ведь не соберешь обратно, и, целуя теперь уже своего парня, Хенджин клялся себе, что он будет оберегать свое сокровище, как зеницу ока. Потому что именно этого и заслуживал блондин.

Как бы им обоим не хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался, ведь он был таким прекрасным и нереальным, им все же пришлось отстраниться из-за недостатка воздуха; напоследок Феликс коротко чмокнул брюнета в губы.

— Ты нереальный. Будто иллюзия, — прошептал Ли, укладывая голову на плечо парня.

— Я не иллюзия. И надеюсь, что ты тоже, — а затем он сменил тему, — Пойдем домой, нам скоро вставать, а мы еще не ложились.

— Я так не хочу спать, чтобы это все не заканчивалось, — признался Феликс.

— Теперь ничего точно не закончится, не волнуйся, — тут же заверили его, — Но хотя бы немного нам поспать все же нужно, иначе в школу мы не встанем. Так что пойдем.

Через какое-то время они оба действительно добрались до дома. Поспать оставалось всего лишь несколько жалких часов, но парней это не волновало. Этой ночью произошло нечто более важное, чем просто небольшой недосып, этой ночью они вновь обрели друг друга именно в том ключе, в котором мечтали, пускай и получилось таким неожиданным способом.

Засыпали они в обнимку, как и желали долгое время, улыбаясь и прижимаясь к теплу другого.

***

Утро началось, однако, хуже, чем можно было представить, ведь всего лишь двухчасовой сон не способствовал желанию жить. Первым проснулся Хенджин и проснулся он от будильника, который своим отвратительным звоном заливал всю комнату, не давая и шанса укрыться от него. Хван выключил назойливую мелодию и хотел было встать, но стоило ему приподняться, как он ощутил тяжесть в районе живота. И этой тяжестью и, по совместительству теплом, был, конечно же, Феликс, обвивший торс брюнета своими конечностями. Стало предельно ясно: чтобы встать самому, ему нужно было разбудить и Ли; именно этим и занялся парень.

— Ликс, вставай, — позвал он. Естественно, ответа не последовало. Попытка номер два, — Феликс, пора вставать, — и снова ничего, — Ликси, солнышко, нужно вставать, — Хенджин поцеловал его в лоб, и, кажется, это сработало…

Ровно на пару секунд. Блондин что-то неразборчиво промямлил, слегка улыбнулся и снова заснул. Хвану не хотелось этого делать, но других вариантов не было: он начал тормошить несчастного парня. И вот эта методика действительно разбудила его, однако пару минут он не понимал, где он находился и что он вообще такое, но затем медленно, но верно мозг просыпался, а когда Ли окончательно пробудился, то Хенджин уже успел затащить его в ванную и дать в руки щетку. Это было весьма хорошим решением, поскольку сэкономило им немного времени, которое они потратили на завтрак. После они побежали за портфелями наверх, где разделили первый на сегодня поцелуй, сладкий-сладкий и невероятно желанный, который, однако, чуть не стоил им автобуса, но это однозначно была цена, которую они могли заплатить.

Стоило им только сесть почти в самом конце автобуса, как обоих снова начало клонить в сон, и парни не стали этому желанию противиться, а потому задремали уже через несколько мгновений, опершись друг на друга. В это время в автобус зашли их друзья: Минхо и Джисон, и стоило последнему увидеть двоих спящих, как он чуть было не закричал во всю мощь своих легких, однако Минхо ака спасению рода человеческого удалось этого не допустить.

— Ну и что ты такого увидел? — поинтересовался он, когда они уселись за друзьями, в своей привычной манере немного склонив голову на бок. Ей-Богу, словно кот.

— Да ты слепой, Хо! — самое что ни на есть утвержденное утверждение, — Посмотри на них!

— Ну и? Они просто спят, — все еще не понимая причины радости Хана, констатировал он.

— Хо, я когда-нибудь действительно подарю тебе очки, — ответил ему русоволосый, будто Минхо действительно был слабовидящим, — Они за руки держатся, — заговорщически произнес он. Встретившись с вопрошающим взглядом, парень добавил, — Раньше они так не делали, никогда, хотя поспать в автобусе они любят. Поэтому, я думаю, что между ними что-то изменилось, — улыбнулся Джисон, — Когда мы приедем, я хочу убедиться в этом лично.

— Ты точно не хочешь пойти детективом или что-то в этом роде? У тебя талант.

— Я подумаю.

***

На подъезде к школе Феликс проснулся, будто почувствовав, что они приехали, и это действительно оказалось так. Он разбудил и Хенджина, и самыми последними они вышли из автобуса. Все еще держа свои руки сцепленными в надежный замочек, парни направились к соседнему корпусу на урок обществознания. Однако их резко и неожиданно остановил Джисон, больше похожий на небольшой ураган, а следом подошел и Минхо со взглядом, мол, я не в силах его угомонить. Русоволосый же восторженно спросил:

— И как вы оба это объясните? — он указал на их с Хенджином руки.

— А, это… — парень на несколько секунд замолчал, обдумывая, как бы можно было сообщить другу все, что произошло этой ночью, но Хван его опередил, выдав простое:

— Мы встречаемся.

— Вы что? — неверяще переспросил Хан, — Правда что ли? — Феликс кивнул и парень кинулся на него с объятиями, — Поздравляю вас обоих! Но тебя, Джи, чуть больше, — встретив непонимающий взгляд, он поспешил ответить, — Ну ты видел вообще, какой изумруд себе захапал? Цени его и береги! — слишком уж драматично произнес он, а затем резко переключился на другое, — Ликс, а кто первый признался и когда?

— Ну… я, — смущенно ответил тот, — Сегодня ночью.

— Да ты серьезно что ли? Неужели ты смелости набрался? Не зря я тебе удачи пожелал, — победно заявил он, вспоминая, как написал «удачи тебе с твоим ненаглядным» вчера вечером.

— Ты… ты знал? — шокированно спросил Хенджин.

— Ну конечно, придурок! Как я мог не знать? — с некоторой обидой поинтересовался Хан, мол, почему это ты сомневаешься во мне.

— И ты молчал? — последовал провокационный вопрос.

— Эй, эй, эй, я друг, а не предатель, вообще-то, — его встретил взор а-ля «кому это ты друг», — Не смотри на меня так! Зато теперь я с чистой совестью могу заняться вашей свадьбой, а то вы пока раскачаетесь, я уже откинусь.

— Какая свадьба?.. — неловко посмеялся Хван.

— Да не слушай ты его, — вставил Феликс.

— В смысле «не слушай», Ликс? Я так могу и обидеться…

— Сони, успокойся, иначе тебя реально не позовут никуда, — наконец подал голос Минхо, которого достаточно позабавила эта шуточная перепалка и которому уже немного надоела, — К тому же, ты не успеешь на физкультуру, если не поторопишься, — и тут Джисон резко переключился на тему своего возможного опоздания и также резко смылся, а у Минхо появился шанс сказать наконец пару слов парням, — Я правда рад за вас обоих, поздравляю. Будьте счастливы.

— Спасибо, Хо, — хором ответили те и также коллективно обняли не слишком тактильного шатена, но тот стойко это перенес и позволил двоим это сделать. Но затем им пришлось разойтись, чтобы успеть на свои уроки.

***

После окончания уроков Феликс хотел было сесть на свой автобус и поехать домой, но Джисон перехватил его быстрее, чем задуманное Ли претворилось в жизнь. Он притащил друга в автобус и посадил рядом со скучавшим до этого момента Хенджин и сказал:

— Пока можете наслаждаться друг другом, потому что как только мы выйдем, я заберу Феликса к себе, — звучало слишком угрожающе, однако компания рассмеялась.

Всю дорогу Хван и Ли смотрели видео на ютубе, чтобы разгрузить немного мозг после учебного дня, и контент в ленте вполне себе этому способствовал. Минхо вышел чуть раньше, буквально на пару остановок, попрощавшись с друзьями, а после вышла и троица, так как дома Хенджина и Джисона были расположены друг напротив друга. Единственное, что успел Феликс (читай: что позволил ему Хан), так это коротко поцеловать брюнета в губы и прошептать «пока», ну а после русоволосый утащил его в свое логово.

Хенджин же оставался еще какое-то время на месте глупо улыбаясь и смотря на дом друга, где скрылись он и Ли, понимая, насколько сильно он был влюблен в блондина, его маленькое солнце и насколько же он был рад, что они теперь вместе.

***

— Ну рассказывай, — произнес Джисон, стоило парням только закрыть дверь в комнату.

— Что конкретно ты хочешь услышать? — уточнил Феликс.

— Про признание, конечно! — будто это не было очевидно, — И про то, как вы начали встречаться.

— Ну мы сначала дома у него посидели, фильм посмотрели, а потом собрались и пошли на пляж, он же тут совсем недалеко, — начал парень, — Хенджин очень хотел порисовать, он этим и занялся, а я наблюдал за ним какое-то время. Затем решил, что просто посмотрю на природу и океан, не часто и днем такое увидишь, что уж про ночь говорить. В общем, атмосфера была волшебная, да и пейзаж очень красивым, а особенно луна, — даже сейчас рисуя в памяти картину этой ночи, Феликс невольно улыбался, словно переносясь туда, на пляж, — Я за ней долго наблюдал, по ощущениям часа два, не меньше, и в какой-то момент выдал: «а луна красивая сегодня». Ты же знаешь, что есть такое признание в любви, да? — Джисон выручил глаза и часто-часто закивал, а затем вставил свое слово:

— Да неужели? Так просто? Вау, я не верю. Ты мне будто про сюжет сериала или фильма рассказываешь, а не про вас с Джи…

— Да поверь мне, я тоже не верю, что все произошло именно так. Да и, как ты видишь, это по глупой случайности все совпало… — он поспешил вернуться к истории, — В общем, я когда понял, что сказал, хотел умереть прямо на месте. Знаешь, мне думалось: с одной стороны, хорошо, если он поймет, но если не ответит взаимностью? С другой же, а если не поймет? Внутренне я бы умер. А если чувства взаимны, но он просто не знает, что так тоже признаются в любви? Я столько себе напридумывал, ведь мы молчали очень долго, — вечность, как по мне. Но Джинни ответил: «такая красивая, что умереть можно». Я был так шокирован… И даже не поверил, что он не шутит. Но он действительно не шутил, и получается, что мы признались. А все из-за луны, — он посмеялся, — Джинни предложил мне встречаться, но я напомнил ему про свой диагноз и прочие трудности, связанные с этим. Просто любовь ведь застилает глаза, я обязан был его предупредить, если можно так сказать. И он ответил, что готов к этому, что он не оставит меня и… Я пообещал ему то же самое, — мечтательно произнес парень. Так приятно было вспоминать эти слова возлюбленного, такое нежное тепло разливалось внутри, — И мы начали встречаться, получается.

— И вы поцеловались? — настойчиво поинтересовался Хан.

— Да, — все еще витая в облаках, выдал Ли, — Подробностей не будет! — добавил он, — Ты удовлетворен?

— Вполне. Поздравляю, Ликс! — сразу же переключился русоволосый, — Как бы там ни было, эта случайность, как ты говоришь, помогла тебе! Я так за тебя рад, ты не представляешь, — это чувствовалось в его словах и настырности, Хан так выражал свою радость за друзей, и никто не видел в этом ничего плохого, — Ох, хотел бы я такого же волшебного признания от Минхо.

— Так поговори с ним, Сони. Ты же сам мне столько раз это советовал, — сказал Ли, — Теперь я с уверенностью могу предложить тебе это. Другого варианта-то и нет. В конечном итоге, вам придется поговорить.

— Да знаю я! — возразил русоволосый, — Дай мне немного поныть.

— Хорошо-хорошо, я весь внимание.

***

«06.03

Совсем не было времени в последние дни, поэтому пишу обо всем только сейчас. Очень много событий произошло!

Начать стоит с самого важного и главного: мы с Хенджином встречаемся теперь. Я словами описать не могу, насколько я счастлив сейчас, эмоции переполняют меня уже какой день, и это ощущается так… прекрасно. Все случилось на ночевке, о которой я писал в прошлой записи; кто же мог знать, что она изменит наши жизни так! В общем, сначала мы поужинали, затем посмотрели фильм, ну а после, около часа ночи, пошли на пляж.

В тот день природа будто благоволила нам, а особенно луна. Она была такая красивая… О чем я и сказал вслух в какой-то момент, лишь только потом я понял, что у этой фразы есть и другое значение. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать ответа. Я здорово накрутил себя и был готов смириться с отказом или просто тем, что Хенджин не знает ничего про эту фразу, но… Я так удивился, когда он ответил мне… Мы молчали еще минут пять, это точно, и только после этого решились заговорить. Мы обсудили все (или почти все) касательно наших отношений, чтобы избежать конфликтов, а после мы поцеловались.

Это был мой первый поцелуй, и, как выяснилось потом, у Хенджина тоже, но чего-то лучше я и представить не могу. Все было так романтично, что мы словно в фильме были, а не в реальной жизни. Прекрасная ночь, мы только что признались и оба хотели этого, — идеальнее некуда. Пускай это и было немного неловко, ведь опыта у нас не было, это не играло большой роли, потому что целоваться с тем, кого любишь, даже неумело, — это все равно ощущается волшебно. В общем, я считаю, мой первый поцелуй был самым лучшим, потому что что-то еще я представить не могу, да и не хочу.

На следующий день мы держались за руки в школе, и таким образом Минхо и Джисон узнали об этом, да мы и не скрывали. Они были очень рады за нас, особенно Хан! Он потащил меня к себе после уроков и выпытал все подробности той ночи. У меня не было выбора, кроме как рассказать, но я был не против поделиться, наоборот, мне искренне хотелось разделить радость с другом. Затем он поныл мне про Минхо и о том, что хотел бы также. К слову, это растянулось на несколько дней, но поскольку он менее труслив, чем я, то скоро он собирается признаться Хо. Я надеюсь, что у них все получится!

Прошло уже несколько дней с того момента, как мы с Хенджином начали встречаться, и я чувствую себя самым счастливым и самым любимым человеком на планете. Мне даже не верится, что Хенджин — мой парень, но это так! Если честно, то раньше, да еще полгода назад, я боялся будущего, того, что неизбежно грядет, но сейчас… Мне спокойнее. Я чувствую незримую поддержку Хенджина, я чувствовал ее и раньше, но сейчас она ощущается по-другому, по-особенному что ли? Я чувствую, что с ним сейчас мне не страшно ничего, мне хочется верить, что он всегда будет рядом, что мы всегда будем любить друг друга, потому что это такое волшебное чувство… Благодаря его любви я чувствую, что справлюсь со всем, а если не смогу в одиночку, то он поможет мне. С ним я будто… дома? Словно он стал его воплощением?

Не знаю, но мне это нравится…»

Феликс хотел было еще что-то добавить, но раздавшийся дверной звонок не дал ему это сделать. Парень быстро спустился вниз и уже через пару секунд оказался в объятиях своего возлюбленного. В голове были лишь два слова, не имевших особой материальной формы: «Любовь» и «Счастье».