Девять лет назад. Рыжие горы. Пик Совиного Когтя. Лето.

Матушка Сигрун стала, наконец, полноправной шаманкой, Финн почти избавился от картавости, а вождь племени «Алых Ястребов» недвусмысленно намекал Тирасе о том, что пора бы уже подыскать для её дочери подходящего мужа.

— Скоро летнее солнцестояние, Тираса. Мужи из других племён: охотники и воины соберутся в одном месте.

— Отдать вот так мою кровиночку в другое племя? — печалилась шаманка.

— Коли Сигрун не захочет отдаляться, всегда можно отыскать мужа поближе, — сказав это, вождь кинул взор на сидящего неподалёку Фастрида.

— Вы знаете какая она. Сигрун ни за что не позволит Фастриду к себе прикоснуться. Уж тем более не станет прыгать с ним через костёр.

— Традиции установлены не просто так! Либо Сигрун подчинится, либо будет изгнана.

— Я поговорю с ней. Я смогу убедить её! — уверяла Тираса. Вождь кивнул, после чего шаманка удалилась в свою пещеру. Там она обнаружила Сигрун медитирующей. Девчонка снова витает в мире снов, позабыв о реальности! Тираса достала из мешочка щепотку порошка из высушенного корквуса, развела его с водой, после чего осушила до дна плошку.

Следуя зову интуиции шаманки, мать обнаружила Сигрун в одной из фантазий, где та праздно проводила время в окружении духов. То был цветущий сад с беседкой, поросшей зелёным плющом. Стояла ясная шепчущая погода, летали бабочки вокруг раскрытых бутонов. Сигрун лениво развалилась на скамейке, попивая ежевичное вино из кубка. В тот самый миг, когда Тираса ступила на беседку, духи разлетелись кто куда. Недовольная рыжеволосая девушка сверлила мать взглядом.

— Пора просыпаться. Есть разговор, — строго велела шаманка.

— Ещё даже не полдень! Неужели перебирание зёрен не может подождать лишний час?

— Дело не в этом. Просыпайся! — громко приказала Тираса. Её магия шаманки развеяла сон и вернула дух дочери обратно в реальность.

Когда они проснулись, Сигрун раздражённо поёжилась. В этой пещере как всегда стоял чуждый ей холод. Пальцы окоченели, спина ныла, а шея вообще трещала. Натянув поплотнее шерстяной плед, девушка затравленно посмотрела на мать. Тирасе требовалось больше времени, дабы сбросить наваждение сна.

— Чего ты хотела?

— Твоё время истекло, Сигрун. Ты больше не имеешь права отвергать наши традиции! Вождь желает выдать тебя замуж. А его слово — закон!

— Что? И ты вот так позволишь ему продать меня как какую-то овцу? Я не хочу замуж!

— Не важно, чего ты хочешь, Сигрун! Тебе уже за двадцать! Ты практически старая дева! Если до конца года ты не перепрыгнешь с кем-нибудь через костёр, вождь тебя вышвырнет отсюда! И куда ты пойдёшь тогда? Ни одно племя не примет одинокую дочь шаманки, будь ты хоть трижды талантливее меня!

— Н-но я не могу! Я не хочу, мам! Я уже… я…

— Ты позоришь моё имя! Имя Тирасдоттир! Вытри сопли, и слушай что я говорю: скоро летнее солнцестояние, праздник, на котором соберутся многие достойные твоей руки, Сигрун. Выбери себе мужа, кого угодно, хоть из нашего племени, хоть из другого. Ты выйдешь замуж! Ты меня поняла?

— А если я уже кое-кого люблю?

— Прекрасно! Кого?

— Кого-то не отсюда…

— Милостивая мать-землица! Только не говори мне, что объект твоей страсти — это дух из мира снов? Они же не такие как мы! Они даже не люди!

— Нет-нет. Но, этот мужчина не из рыжих, и вообще не из племени.

— Вождь этого не допустит. Любовь к чужакам — это табу, Сигрун! Забудь о нём, и начни жить так, как предписано традициями! Всё, вопрос исчерпан! Ты будешь делать так, как должно, иначе рискуешь навлечь на себя гнев племени, и поверь, последствия тебе не понравятся. 

Сигрун зарычала от обуявшей её злости. Схватив снаряжение, она вылетела из их пещеры точно ошпаренная, а её мать вслед что-то кричала, но девушка уже не слышала, что именно. Надев салазки, укрыв голову и лицо от морозного ветра, колдунья рванула с пологого склона горы. Ей хотелось поскорее скрыться из виду, убежать. Стремительный встречный ветер трепал её тёплую шубу из шкуры белого люто-льва, белоснежный яркий снег бил отражённым светом по глазам. Свежий утренний мороз румянил щёки. Она набрала скорость, виляя то вправо, то влево. Адреналин смешался с отчаянием и гневом, мешал в кашу мысли. Мимо проплывали припорошенные снегом ели, динамика её спуска становилась всё более опасной и безрассудной. Позади себя Сигрун оставляла километры подъёма.

Наконец пологий спуск постепенно выравнивался, колдунья замедлилась, вывернула салазки для торможения, а когда остановилась, то поняла, что находится недалеко от хижины зимней прядильщицы — фейри этого леса, присматривающей за остальными волшебными существами. Финн любил у неё гостить. Наверняка он и сейчас там гоняет чаи и слушает старые сказки.

После того как Сигрун перевела дух, она сняла салазки, и медленно побрела к хижине. Её встречал волшебный зимний пейзаж: опадающие хлопья снега, ели, и их несравнимый ни с чем запах. Хотя сейчас лето, но рыжие горы с северными лесами круглый год укрыты снегом. Просто зимой холода куда кусачее, чем летом, а вьюги не прекращаются. 

Хижина зимней прядильщицы стояла на опушке леса, из трубы шёл ароматный дым, по дворику гуляли куры. Сигрун постучалась, и сразу же вошла. Тепло пахнуло ей в лицо, живот заурчал, как только девушка почуяла рагу.

— О, привет! — радостным писком поприветствовал её Финн. — Я всё думал, когда же меня хватятся?

— Все знают где ты, Финн, — заявила она.

— Ох-ох, какие гости! — кудахтала вышедшая прядильщица. Старуха вся была укрыта шерстяными шалями, юбка до пола, сухие морщинистые руки. Если бы не эти её выпуклые жабьи глаза, то можно было бы подумать, что она — простая бабушка, живущая на отшибе мира. — Проходи-проходи! Рагу как раз готово. Вот как чувствовала, что ты придёшь.

— Спасибо, прядильщица, — поклонилась ей Сигрун.

Они с братом сытно поели у неё в гостях, погрели кости у очага. Бабушка рассказывала про свою молодость, про то, как она обманула Сирин, и сплела из её волос себе юбку. Позже к ним зашёл ещё один фейри — фавн по имени Пак, занёс старушке припасов, и переговорил о чём-то с Финном.

— Нам пора возвращаться, — велела Сигрун.

— Ох, но сис! Давай ещё чуть-чуть тут побудем?

— Нет, Финн. Скоро стемнеет, и мы не сможем разглядеть ориентиры. Плюс у меня к тебе есть разговор. Личный.

Раздосадованный, брат начал собираться, ещё раз поблагодарил прядильщицу за компанию и еду, а когда они ушли и начали долгий подъём на Совиный Коготь, его сестра тревожно сказала:

— Не все рады твоему общению с фейри, Финн. Тебе бы тоже следовало их опасаться.

— С чего вдруг? Все уважают прядильщицу!

— Одно другому не мешает. Фейри — это опасный народ. Если они к тебе привяжутся, то могут забрать к себе, и подменить тебя на зачарованное полено!

— Брехня! Пак говорит, что они таким не занимаются. Он научил меня играть на лире! И на флейте! Почему в племени нет музыкантов? Было бы куда веселей, если бы на праздниках кто-нибудь бы играл музыку.

— Твой Пак — тот ещё лжец и прохвост! Ты с него примера не бери, Финн!

— «Не делай то! Не делай это», ты звучишь как наша матушка! — фыркнул мальчик.

— Прости. Я хочу для тебя только лучшего, мой маленький братик, — обернувшись к Финну, Сигрун воспользовалась шансом, чтобы потискать его за румяные щёчки. Тот раздражённо отмахнулся и прорычал:

— Я уже не маленький! Перестань меня так называть.

— Хорошо, если пообещаешь во всём меня слушаться.

— Так нечестно! Ты всегда велишь делать всякие скучные вещи!

— Тогда ты навсегда останешься моим маленьким миленьким братиком.

Они продолжили трудный подъём, невзирая на дикое желание отдохнуть. Солнце уже зашло за горный пик, в тени стало прохладнее. Глядя на далёкую пещеру «Алых Ястребов», Сигрун задумалась о своей судьбе. Ведь если она не выйдет замуж, как того желает вождь, то её прогонят из племени. Финн останется без своей дорогой старшей сестры, а мать без дочери. Это разбивало сердце колдуньи. Совиный Коготь — её дом! «Алые Ястребы» — её племя! В этих самых пещерах проходила половина всей её жизни, половина того, о чём она знала. Другая же половина… там, во снах. В Библиотеке Воспоминаний. И сейчас ей велят отказаться от одной из этих половин. Ведь если она не выйдет замуж, то уже не сможет весело скатиться с горы, или поучаствовать в спарринге с Фастридом. Не сможет погостить у зимней прядильщицы. Таскать за уши непослушного братца, спорить с матерью. Но если она прогнётся под традициями, выйдет замуж, то все её прогулки во снах станут табу. Мужчины племён — суровые ревнители правил. Собственники. Никто из них не захочет делить свою жену с Фентезисом. И если вдруг она решит нарушить правило, и её застукают, то кара будет пострашнее, чем изгнание.

Этой ночью Сигрун хотела спросить совета у Шегарта. Она вошла в мир снов, преисполненная растерянностью и тревогой. Сразу поспешила в Библиотеку, но, когда отворила двери, внутри оказалось пусто. Шегард ещё не пришёл. Так бывало много раз. Он ведь тоже из смертных, он не мог спать круглые сутки напролёт. Только по ночам, и иногда днём пару часов.

Сигрун приметила его рабочий стол, за которым он так обожал работать. Лакированный, пахнущий бумагой, свечками, да чернилами. На нём лежали оставленные дощечки, залитые воском на которых обычно тренировались письму.

— Черновик письма, — поняла колдунья.

Текст был адресован духу по имени «Сапожок». В нём он велел предоставить отчёт о деятельности другого духа. Духа, которого Сигрун знала лично. И вроде бы письмо официальное, но присутствовало в нём нечто такое… господствующее. А затем сердце колдуньи ойкнуло. Замерло в груди. Она увидела подпись Хранителя: «Zi Gard». Во снах все говорят на одном языке, но акцент никто не отменял. В одной культуре принято произносить «Зи», как «Ше», в другой «М» как «Н». И т.д.

— Шегард… на самом деле…

Внезапно прозвучал скрип дверей, (правда в фентезисе двери не скрипят сами по себе). Так Хранитель привлёк её внимание. Он стоял у выхода, заведя руки за спину. Его раскосые глаза смотрели хладнокровно.

— Вот ты и узнала.

— Этого не может быть! Этого не может быть! — повышала она голос.

— Твоё отрицание не отменяет фактов, Сигрун.

— Шегард — Зигард! Ты… ты дракон? Как? Почему ты в облике человека? — она быстро приблизилась к своему наставнику, и взяла его за грудки хлайны. На это Хранитель одарил её надменным взглядом. В его глазах более не было ни нежности, ни мягкости. Зигард грубо оттолкнул колдунью, а в следующий же миг стал преображаться в свой истинный облик: огромный, величественный, монструозный. Полы под его массивными лапами трещали, крылья отодвигали шкафы, и с них посыпались свитки. Голова с длинной шеей склонились над Сигрун, а два яблочно-зелёных глаза не мигая уставились на неё. Они были похожи на чистый необработанный нефрит в лунном свете: холодные, гордые, и благородные.

— В этом виде непрактично работать. Крылья — это не руки, ими письма не написать, — сообщил тот своим низким вибрирующим басом.

Сигрун застыла, раскрыв рот. Сердце внутри билось так часто-часто, больно ударяя по грудной клетке. Все мысли и слова — тонули в его глазах. Захлёбывались, не успевая рождаться.

— Почему ты мне не сказал? — наконец выдавила она из себя.

— Потому что мне было весело водить за нос самую умную из смертных. И ещё потому, что мне было необходимо завоевать твою лояльность.

— Лояльность? Лояльность?! — задыхаясь, повторяла та. — Мои чувства — это даже близко не лояльность!

— Заигрался, признаю. В любом случае, мне нужен такой инструмент как ты. Я полировал твой ум на протяжении всех этих долгих лет не забавы ради. В самом ближайшем времени я планировал рассказать тебе. Хорошо, что ты сама раскрыла мой секрет, Сигрун. Это всё упрощает.

— Ты хочешь воспользоваться мной? Кто я по-твоему, рабыня? Я — жительница племени «Алых Ястребов», мы не служим драконам! — осмелев, заявила та.

— Пока не служите, — поправил её Зигард. — Рыжие горы ближе всего к Сепкрату. Моим владениям. Мне ничего не стоит взмахнуть крыльями и навестить Совиный Коготь.

— Ты мне угрожаешь? Прилетишь и сожжёшь мой дом, если я откажусь служить тебе? — не веря своим ушам, предполагала та.

— Я — не Ифрит. Я не сжигаю деревни. Я сравниваю их с землёй! — грозно заявил дракон. — Вся твоя семья. Все, кто дорог тебе. Все духи, коими ты дорожишь. С кем дружбу водишь. Всё их существование сейчас висит на волоске, Сигрун. Посмей отказать мне, и они умрут. Служи мне! Подчиняйся моим приказам! Бойся меня! И они будут жить.

Поражённая в самое сердце, колдунья затаила дыхание. Не могла заставить себя сделать ещё один вдох. Будто старалась изо всех сил оттянуть этот миг, не допустить появления следующего. Но вот секунда за секундой, время как всегда шло. Веки задрожали, намокли. Нутро перекрутилось от отвращения к самой себе. В горле встал ком. Сигрун медленно опустившись на колени, склонила голову и тихо спросила:

— Чего ты от меня хочешь?

— Ты станешь моими глазами и ушами в Дивах. Руками, исполняющими мою волю. Отправляйся в город Равусы. Сделай всё, чтобы тебя приняли в Храм Веи как новую весталку. Наблюдай, делай выводы, сообщай мне о любой деятельности Равусы и её Архонта. Я хочу знать к чему готовится дракон духа, и в случае чего опередить её.

— Если я это сделаю, ты пообещаешь не трогать моё племя? — дрожащим голосом спросила та. Клокочущие эмоции так и рвались наружу: отчаяние, гнев, страх. Ладони не переставали дрожать, а по щекам уже катились ненавистные ей слёзы.

— Я не даю обещаний своим слугам, — холодно отрезал дракон.

В этот самый миг Сигрун проснулась. Холод ночи морозил ей неприкрытое лицо. Накатила дичайшая усталость, веки еле удалось разлепить. Внутри ничего — пустота. Боль как-то затупилась, а осознание предательства, собственной глупости, и безвыходного положения задвинулись далеко в запертый ящик. Девушка действовала почти по наитию, как те, кто ходит по ночам. Как лунатик. Она взяла походный мешок, сложила в него все свои вещи, повесила на спину снаряжение. Вдруг в проёме пещеры появился Финн, сонно потирающий глазки.

— Сис? — удивился он ей. — Ты куда?

— Тихо! — шикнула колдунья, и обернулась на спящую мать. Тираса крепко спала, издавая протяжный гулкий храп.

Видимо Финн отходил по малой нужде в компостную пещеру. Он весь продрог, и сразу же уселся у тлеющего очага греться. Выставил руки к мерцающему рыжими искрами углю. Сигрун села рядышком, провела нежно ладонями по его личику. Сознание к ней вернулось! Внезапно ворвалось, разрывая её сердце на клочки отчаянием. Она не могла оставить брата! Не могла оторвать от себя столь дорого человека!

— Собирайся, — тихо велела Сигрун.

— Что? Куда мы? Что-то случилось?

— Позже объясню. Не забудь салазки и спицы. Нам предстоит долгое путешествие.

И тут глазки брата загорелись. Сон как рукой сняло, мальчик рванул натягивать на себя шубу да сапоги, неуклюже копошась в углу пещеры. Выход из Совиного Когтя сторожили воины племени, Сигрун пришлось применить магию дабы усыпить их. Когда они с братом стали спускаться с горы, обзор им застилала зимняя тьма. Опасное путешествие. Дерзкий побег.

***

Финн ступил во тьму последним. Ощущалось это странно: всё тело морозило и покалывало во всех местах. Он поёжился, обернулся, а там — глухая стена. Брови сами собой поползли на лоб. Бард потрогал стену дабы убедился, что она не иллюзия. Затем он посмотрел вперёд, и увидел прямые уверенные спины своих товарищей. Лишь только Финн попробовал сделать шаг вперёд, как внезапно Илиан повернулся к нему и строго приказал:

— Стой! Тебе лучше остаться здесь сторожить выход.

— Ты это серьёзно? Я вообще-то тут единственный у кого нет факела, и кто не умеет колдовать светлячки.

На это хладнокровный Ликмед всучил барду свой факел.

— Мы пойдём дальше, а ты стой тут.

— Какого чёрта, Илиан?! Сис, ну хоть ты скажи ему, что это бред?

Обернувшись на своего брата, Сигрун скрестила руки на груди. Её лицо оставалось столь же бесстрастно, как и у лучника.

— Я согласна с Ликмедом. Для твоей же безопасности, тебе лучше всего будет остаться тут, пока мы не вернёмся.

— Твоя — лишний! Твоя — слабый! — грубо добавила Нефтис, а к ней присоединился робкий голосок Антероса:

— За последнее время ты единственный из всех нас, кого мне приходится постоянно лечить.

— Ты не помогаешь нам! — обвинял его Илиан, злобно скалясь. — Ты только путаешься под ногами!

— Очевидно, что ты, братец, самый бесполезный член нашей группы. Мы лучше найдём кого-то другого.

— Молчаливого, — согласился с ней лучник.

— Того, кто более достоин исполнять пророчество, — продолжал за ними целитель.

Все их лица, глаза, рты, поведение — разили Финна в самую грудь. Жестокие слова. Жестокая правда.

Стоп, правда ли…?

— Нет-нет-нет! Это не правда! Вы так не думаете! — отрицал бард. Его товарищи стали надвигаться на него, Финн упёрся в стену, отступая.

— Слабый!

— Ненужный!

— Лишний!

— Бесишь!

— Исчезни! 

Голоса смешались в хор осуждения с бранью. Финн осел, зажмурился, сжал поля своей шляпы, да натянул так туго! Сердце его бешено колотилось в груди. Дышал часто. Нет — задыхался! Ему вдруг почудилось, что он вновь стал маленьким мальчиком, прячущимся под одеялом от несуществующих монстров. Беззащитным, хрупким, не способным кого-либо защитить. Не способным дать отпор любому задире.

«Дедушка говорит, что за долиной ничего нет — конец мира. Но я в это не верю! Когда я вырасту, то сама отправлюсь туда и докажу, что он не прав», — звучал в его голове чей-то далёкий чужой девичий голосок. Финн почувствовал его под своим языком: прохладный, бодрящий, полный надежды… родной вкус. Это наполнило его облегчением. Тёплой ностальгией. Вспомнив счастливое детство, Финн вернул себе решимость. Бард гордо выпрямился, раскрыл глаза, а затем громко заявил:

— Нет! Вы все не правы! Мои друзья не сказали бы мне такого! Вы всего лишь иллюзия! И я не согласен с вашими утверждениями! Я — полезен! Расступитесь сейчас же! Я иду к своим товарищам! К настоящим!

Четверо недовольных лиц внезапно расплылись в злорадных одинаковых улыбках. От этого вдруг стало так жутко и не по себе, что Финн на мгновение замер, сглотнул ком тревоги. Но потом он сделал шаг, и ещё один. Его псевдо-товарищи расступились, открывая ему путь к свету в конце тоннеля. Бард шёл не оборачиваясь, хотя ему дико хотелось это сделать, нечто в подсознании намекало барду, что если он обернётся, то на него нападут. Свет стал шире и ярче. Выход из этих пещер занавешивала длинная зелень, придавая солнечным лучам оттенок тёплого лета.

***

Нефтис очутилась в кромешной темноте. Рядом никого. Факел освещал всё вокруг не так хорошо, как магические светлячки. Она стала крутиться, ища взглядом хоть кого-нибудь. Хоть что-то. Но встречала лишь пустоту.

Орчиха побрела в неизвестность. Она шла и шла. Одинокая в тишине. Так продолжалось до тех пор, пока она не увидела крошечный проблеск вдалеке. Пустившись за ним стремглав, Нефтис даже под ноги не смотрела. В конечном итоге свет обрёл форму: то был длинный меч, воткнутый в землю, отражающий луч света, исходивший от высокой дыры на сводах пещеры. Нефтис узнала клинок! Это был её клинок! Тот, который она самолично выковала в маминой кузнице, и выгравировала на нём своё имя. Плеснув рукой, та попыталась ухватиться за рукоять с клиновидной гардой, но ладонь прошла сквозь. Сколько бы орчиха ни пыталась взять меч, плоть с ним не соприкасалась. Она упала на колени, и тяжело задышала. Снова и снова махала руками, а меч всё так и оставался воткнутым в землю. Он, словно издеваясь, продолжал отражать свет небольшого клочка неба над её головой.

Отчаяние. Стыд. Дурные воспоминания. Небрежные слова отца, когда он отдавал её зеленокожему орку. Добрый взгляд Зена. Клетка. Тьма. Позор. Было всего так много! Слишком много! Это разозлило Нефтис! До предела разозлило! Она зарычала, схватила лабрис, да принялась неистово бить по той земле, куда был воткнут её меч. Сталь громко звенела, кроша камень, отскакивали искры. Мышцы на её теле напряглись, пот мерцал на матовой бурой коже. Косички мелькали от такой широкой амплитуды движений. Нефтис вошла в ярость! Она уже и не понимала зачем это делает, и как долго это продолжается? Она просто поднимала и опускала секиру. Снова и снова.

В какой-то момент Нефтис почувствовала усталость. Она упала на колени, выгнулась, чтобы посмотреть на дыру в каменном своде пещер. Даже с её высоким ростом до неё не добраться. Слишком далеко находился этот крошечный голубой клочок неба. Дышала тяжело, с хрипом. По лицу скатывались капли пота.

Меч исчез, а впереди появилась дорога. Тоннель, ведущий наружу. Вложив секиру обратно за спину, орчиха пошла дальше.

***

— А где все? — удивилась Сигрун, не обнаружив за барьером никого из остальных. Её светлячок проплыл туда-сюда, но освещал только тесные своды тоннелей: грубые, угловатые, и жуткие.

— А мне почём знать? Может их сожрал какой-нибудь монстр? — предположил Финн.

— Они должны быть где-то рядом. Илиан! Нефтис? Антерос?! — звала колдунья. Её голос эхом отражался от стен.

— А в ответ тишина, — огласил её брат.

— Пойдём. Держись рядом, ладно?

— Куда уж ближе? Здесь так тесно! Как Титаны могли вообще здесь протиснуться?

— Не важно! Сейчас это не главное! — отрезала она.

Они продолжили путь, попутно зовя своих товарищей. Иногда им в лица врезалась паутина, из-за чего и Сигрун и Финн ворчали от отвращения. В какой-то миг они наткнулись на развилку. Оба тоннеля выглядели одинаково. Только-только Сигрун собиралась послать светлячка на разведку, как вдруг услышала у себя за спиной глухой удар. Финн внезапно рухнул на землю, и его забило конвульсиями.

— Финн! — колдунья, опустившись к нему, осветила его лицо светлячком. Изо рта шла пена, глаза закатывались. Она заметила небольшой укус на его шее, и всё поняла! — Так-так! Оставайся со мной, слышишь? С-сейчас я что-нибудь… как-нибудь…

Сигрун вывалила ему на колени всё содержимое своего мешка: травы, настойки, зелья, косметику, еду, всякие микстурки, припарки, мази. Бард дёргался, побледнел, не мог и слова вымолвить.

— Тише-тише! Вот: попробуй выпить, — поднеся к его синюшным губам склянку, просила та. Жидкость пролилась мимо, утекая струйкой по шее. Финн так крепко сжимал челюсти, что ей пришлось воспользоваться его кинжалом, дабы «отпереть рот». — Пей!

Но зелье не успокоило его конвульсий. Тогда Сигрун пошарила рукой и нашла мазь. Нанеся её на укус, она до последнего надеялась, что это подействует, но нет!

— Проклятье! Не смей вот так взять и бросить меня! Может… может вот это поможет? Хотя… Так! Ладно. Ты уже не раз видела, как Антерос применял свои способности. У тебя всё получится, Сигрун! Просто… наложить руки, и… влить силу? — неуверенно колдунья прижала ладони к шее своего брата. Зажмурилась, шепча себе что-то под нос успокаивающее. Главное — сохранить ясную голову. Действовать, а не паниковать! — Пожалуйста, пусть сработает! Если сработает, я навсегда прекращу умничать, и задирать нос! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Я стану лучше, Финн! Я обещаю! Только… только не умирай!

Судороги не прекратились. Жизнь её младшего брата утекала сквозь пальцы. Миг за мигом, секунда за секундой. Лихорадочно Сигрун искала способы его вылечить, но ничто не работало! От отчаяния она до крови закусила губу, потом крепко схватила Финна за плечи, и водрузила его себе на спину. Перед ними по-прежнему развилка: два пути! Который из них выведет её наружу? Какой выбрать?

— Так. Спокойно, — сказала она себе. — Сосредоточься, Сигрун. Да… из правого доносится сквозняк. Туда нам надо. Держись, Финн. Скоро я тебя вытащу, и Антерос тебя исцелит!

Уверенно колдунья ступила в правый тоннель. Едва она совершила пару шагов, как вдруг в ноздри врезался тошнотворный трупный запах. Спину обдало чем-то холодным, липким, противным. Колдунья обернулась и ужаснулась: она несла на спине не своего брата, а тело павшего шахтёра.

— А-а-а-а-а! — закричав, Сигрун сбросила тело с себя. Нутро бесновалось от всего этого жуткого кошмара. Сердце было готово выпрыгнуть наружу. Однако затем, когда она успокоилась, до неё дошло: всё это иллюзия, часть испытания. В качестве подтверждения её теории, позади за её спиной возник яркий свет в конце тоннеля.

***

Когда Илиан Ликмед прошёл сквозь тёмный барьер, его не сильно удивило то, что за ним он оказался совсем один. Мрачные галереи пещер напоминали ему те дни, когда он служил в сопротивлении. Частенько ему вместе с другими солдатами приходилось действовать впотьмах, не привлекая лишнего внимания. Отправляться на задания ночью, а днём спать. В отряде все его знали, как молчуна, который не особо открыт для бесед. Из-за этого многие порой подначивали Илиана, толкали в бок, опускали непристойные шутки. Конечно это длилось до тех пор, пока Ренегат не решил повысить своего верного разведчика до таксимарха. Но и с уважением Ликмед не перестал замечать косые завистливые взгляды. Его это не трогало.

Сейчас он наконец-то смог хоть ненадолго побыть в одиночестве и насладиться тишиной. Шёл не спеша вдоль правой стены. Куда-нибудь она его-таки выведет. Как-нибудь.

Спустя некоторое время Илиан уже шёл бессознательно. Просто передвигал ногами, пока в голове тем временем крутились навязчивые тревожные мысли. Он точно здесь один? И как там остальные? А если они не выберутся? Что если вся эта затея с пророчеством — это всего лишь хитроумная ловушка? Антерос идиот, раз им двигает слепая вера; Финн просто дурак, идущий хвостиком за своей сестрой; Сигрун из-за своей заносчивости ненадёжна, а Нефтис так вообще — одна большая проблема, из-за которой любая миссия, требующая скрытности может провалиться.

Он вышел к широкой зале, где с высоких сводов на землю падало три луча света от мелких вытяжек. Путь ничто не преграждало, однако, когда мужчина сделал шаг, перед ним возникли полупрозрачные силуэты. Тоненькие, дрожащие, стонущие. Призраки… его бывших подчинённых.

— Ты оставил нас.

— Ты бросил нас.

— Ты предал нас, — говорили они далёкими замогильными голосами.

Призраки окружили лучника, но тот даже оружия не вытащил. Опустил лицо. Не смел на них взглянуть, ибо были они во всём правы. Это ошарашило его! Как они оказались здесь? Да разве это важно? Против нежити обычное оружие бесполезно. Выходит, он сам завёл себя в ловушку. Где-то на подсознании Илиан был даже рад этому. Болезненное желание получить, наконец, по заслугам, воззвало к нему. Словно зачарованный, он слушал их:

— Из-за тебя я больше никогда не увижу дочь… — печально сказал Прокл.

— Ты вёл нас на убой, как скот, Ликмед!

— Ты знал, что мы не выстоим!

— Ты знал, что мы проиграем.

— Разве это справедливо, что такой дезертир как ты выжил, а мы, верные солдаты, погибли? — возмущаясь, Прокл прикоснулся к щеке Ликмеда, а затем потребовал: — Посмотри же на нас!

— Смотри что ты с нами сделал!

Воспоминания стремительно ворвались в голову мужчины. Острая боль гнойным нарывом пульсировала внутри. Илиан поднял взгляд. На него уставились израненные мертвецы. Измученные, истерзанные, исполосованные шрамами и ожогами. Поджал губы от стыда, сложил пальцы в кулаки, и ногти впивались в кожу до крови! В глазах Илиана было столько сожалений, невыраженных, невыплаканных страданий. Крик, застрявший в глотке. Грудь ныла, подступая к самому кадыку, но дальше — ничего. Проклятье не давало его слезам вылиться из тела. Саднящее чувство остервенело орало в нём, царапало саму душу, но оставалось заточено под семью печатями. Это было невыносимо! Ликмед дико хотел вырвать эти цепочки с корнем, однако он знал, что они просто вновь прорастут, а проклятье останется нетронутым.

— Мне жаль, — тихо признался он. — Если бы я мог в тот день вернуться — вернулся бы, и отдал бы за вас жизнь.

— Ты можешь сделать это сейчас. Ещё не поздно, — уверял Прокл.

— Присоединяйся к нам, Ликмед.

— Стань одним из нас.

— Ка прежде.

— Как раньше.

Призраки навалились на него, силой опустили на колени. Один из них взял своими ледяными пальцами его за руку, и приставил к кинжалу, что висел у Илиана на поясе. Всё кругом чудилось какой-то бессмыслицей. Поход, пророчество, Задание Богини. Лезвие в руке сулило ему долгожданное освобождение от бремени. От проклятья, от обязанностей, от всех долгов. Так просто казалось ему взять да перерезать себе глотку. Так правильно. Он не чувствовал больше ничего, кроме этого манящего, соблазняющего желания. Апатия поглотила Илиана с головой. Захотелось спать, и больше ничего не делать. Бесконечно спать. Все силы куда-то улетучились. Все мотивации продолжать общее дело, сражаться, делать вообще хоть что-то — пуф, и исчезли. Словно и не было их.

— Так просто перерезать себе глотку… — шептал он, поднеся кинжал к кадыку. — И всё будет уже не важно.

«Илиан! Илиан, подойди сюда!», звучал в его голове давно позабытый голос. «На, попей молочка. Парное. Только что надоила. Вкусно?»

«Очень! Спасибо, мамочка! Можно я пойду играть с Исидорой?»

«Только недолго».

Тёплые шершавые руки, хлопья отслаивающейся кожи щекотали его. Илиан открыл глаза, и увидел перед собой призрак обгоревшей женщины.

— Мама…

Та ласково взявшись за его кинжал, увела руку от шеи. Потом она медленно покачала головой, так безмолвно упрашивая не делать этого.

И резко хлынули в него острые копья эмоций: отчаяние, горе, бессилие, страх, надежда, гнев, радость, нежность. Всё так перемешалось, что мужчина впал в шок. Переизбыток чувств обездвижили Илиана. Он дрожал, сидя на коленях, выронил кинжал, и не мог оторвать взгляда от своей матери.

— Ещё не время, — говорила она замогильным далёким эхом.

***

Едва Антерос пересёк барьер, в его ноздри врезалась резкая вонь. Он зажал ладонью нижнюю половину лица, но это едва ли помогло. Смрад густо заполонил всё вокруг: едкий, кислый, тухлый, аж в глазах защипало. Его нежно-голубой светлячок освещал всю окрестность, очерчивая круг в небольшой пещере. Парень обернулся, ожидая появления своих товарищей, но взглядом наткнулся на глухую стену. Он моментально бросился к ней, начал колотить по камню руками.

— Ребята? Ребята, вы там? Вы меня слышите? — пытался дозваться он, но в ответ звучала равнодушная мрачная тишина. — Эй! Ау! А-у-у-у-у! — его юношеский голос отскочил эхом от стен.

Шорох. Еле слышный, едва заметный, однако всё же… уши целителя уловили его, и по спине пробежались мурашки. Он попытался призвать светлячок обратно к себе, но тот застрял посередине пещеры. Подойдя к нему, Антерос протянул руку, и его моментально обожгло! Голубоватый свет импульсом разросся по всей территории, да затух. На руке не осталось и следа от пламени.

Вдруг до Антероса стало доноситься ещё больше шорохов. Он лихорадочно оглядывался, ища выход, но натыкался лишь на темноту. Зажёг ещё один светлячок, сложив пальцы в пассы и прошептав заклинание. Как только он это сделал, свет озарил тех, кто его окружал. Мертвецов с позеленевшей от времени кожей, разлагающейся плотью, затянутыми бельмом глазами, потускневшей запёкшейся кровью. Они хрипели, тянули к нему руки, ковыляли рвано. Антерос закричал, и сразу же окружил себя сферическим барьером. Мертвецы упёрлись в него, стуча по нему обглоданными руками, пытаясь впиться в барьер жёлтыми гнилыми зубами. Парень весь сжался, зажмурился. Пульс зашкаливал, ноги тряслись. Мертвецы всё хрипели и хрипели, не отступая, а манна в организме заканчивалась. Если он что-нибудь не предпримет, то барьер лопнет как скорлупа, и его растерзают в клочья.

— Кто-нибудь, помогите мне! Трианли, если ты меня слышишь… Панацея… Илиан… Хоть кто-нибудь! — предательски по ногам потекло что-то тёплое. — О Боги! О Боги! Я не хочу умирать!

Из глаз хлынули слёзы, глотка забилась, ноздри закупорились. Стало трудно дышать, и вдвойне трудно найти в себе новые силы для поддержания барьера.

«Твоя — слабый. Если хотеть стать сильный, твоя должен перестать бояться», звучал голос Нефтис в голове. К ней добавился ласковый тембр Панацеи: «Что будет — то будет. И ты изменишься. Все меняются. Такова природа смертных».

«Без страха не бывает смелости», — забил последний колышек ему в грудь голос Ренегата. Антерос наконец-то осознал, что сейчас он по-настоящему один и никто ему не поможет, кроме него самого. Влил последние остатки манны в барьер, а затем, гордо выпрямившись, целитель разбил его, а осколки разнесло во все стороны как от взрыва. Мертвецов отбросило, но они, вновь поднявшись, продолжали идти в атаку.

— Я, наверное, никогда не перестану бояться сражений. Ну и что? Такова теперь моя новая жизнь. Мне от неё никуда не деться. Всё что я могу — это продолжать жить. Пророчество должно сбыться! А если вы, безмозглая нежить, считаете, что мой страх сильнее веры — вы ошибаетесь! У меня тоже есть зубки! — закричав, Антерос принялся нападать, вооружившись посохом. У него не осталось магии, не осталось сил, но он продолжал махать палкой, снося им головы одну за другой.

Когда пал последний из мертвецов, на другом конце пещеры внезапно открылся путь, ведущий к свету в конце тоннеля.