Сакура не может внятно описать прошедшие полгода. В ее голове полная каша из-за устройства на работу, постоянных истерик Ино и неприятных отрезков времени, в которых Мадара отсутствует по своим делам.

Зато честно предупреждает, что уходит.

На самом деле, никакого спокойствия или удовлетворения это не приносит. Потому что вернется он или нет — это постоянный и самый жуткий вопрос. Ответа заранее дать не может даже сам Мадара.

…исчезает, кстати говоря, так же — пока она спит или ее нет дома.

Ей есть, чем забить голову: на работе потрясающие рабские условия для стажеров. Сакура не уверена, что она устраивалась на заявленную должность, скорее на «принеси-подай-отксерь-отошли».

Мадара не совсем понимает эту ее упертость — не смотря на условия, она не сдается — и предлагает ей оставить работу и заниматься тем, чем хочется.

Как ему объяснить, что работать ей и хочется? Сакура не знает, все аргументы разбиваются об железобетонное:

— Хорошо, ты работаешь. Тебе нравится? Этого хотела?

Конечно, нет. Но когда-нибудь период «принеси-подай-отксерь» закончится. И вот тогда-а-а!..

— Харуно, — скучно говорит начальник, строгий и пухлый старичок с седыми висками и лысой макушкой. — Харуно, это никуда не годится. Переделать.

Сакура не успевает вставить и словечка, как оказывается у него за спиной. Резвый старикашка даже не дает сказать, что это вообще не ее отчет! Она со вздохом одергивает вниз сбившуюся нежно-салатовую блузку, теребит между пальцев висящий на тонком синем шнурке квадратный бэйджик со своей фотографией и со своей фамилией.

Смотрит на злосчастный отчет, который ей подсунула Юми-сан — отнеси, тебе по пути — и представляет, как швыряет им в затылок начальника.

Он вообще помнит, что на ее счету нет пока ни одного проекта? Откуда бы взяться отчету, Ками-сама.

Сакура звонко цокает каблуками, собираясь нести возмездие, и размахивает злосчастным отчетом так, что вот-вот взметнет в пустом светлом коридоре торнадо.

— Мамору-сан сказал, что это никуда не годится и надо переделать, — с ангельской улыбкой говорит в ровное белое лицо Юми-сан Сакура и протягивает отчет.

Крашенная в холодный блонд Юми-сан хлопает ресницами возмущенно:

— Что, так и сказал?

— Просмотрел два первых листа прямо в коридоре! — честно кивает Сакура, вспоминая его выражение лица.

Юми-сан кривит губы, наверное, обрушивая на начальника все наилучшие пожелания, но отчет забирает обратно.

До обеденного перерыва она доживает едва-едва. Уже в столовой для работников, падая за столик у окна (вид на окна другого здания так и манит), она выдыхает. Целых сорок минут на передышку. Сакура разглаживает черную юбку на коленях, поправляет свернувшийся на изнаночную сторону бэйджик, лениво тянется к купленному салату палочками. Руки подозрительно дрожат.

Она запивает тревогу прохладным яблочным соком и обреченно закрывает глаза. Кто-то хлопает ее по плечу, и Сакура крупно вздрагивает, роняет палочки и оторопело вздергивает голову.

— Одной есть не скучно? — улыбается такой же стажер, Киба, и грохает на стол свой поднос с первым, вторым и даже сладким.

— Мне не бывает скучно, — сообщает ему Сакура нейтрально и старается напустить на себя такой же нейтральный вид.

Киба слишком шумный, активный, не понимающий намеков. Ему все хочется до нее дотронуться лишний раз, подсесть в столовой, ляпнуть что-нибудь банальное.

Сакуре не нравится, когда кто-то чужой вторгается в ее личное пространство с прикосновениями. Только Мадара знает, почему.

Однажды — после кошмара — она рассказывает ему о проступающем на теле масле. Он, на удивление тактично, предлагает ей записаться к психологу. Сакура не готова рассказывать кому-то о себе такое, даже незнакомому человеку под чай в псевдо-уютном кабинете.

Впрочем, со временем эта идея не кажется такой унизительной. Как сейчас, например.

— У тебя вид грустный, — Киба намека не понимает и сейчас, усмешкой опускает настроение на пару пунктов вниз. — Мы… ну, стажеры… Тут сходить в бар хотели? Давай с нами! Расслабимся, выпьем… завтра же суббота!

— Я не пью. Со мной будет скучно, — обещает Сакура и снова принимается растаскивать салат на кусочки — повкуснее и не очень.

«Я не пью» — это целый повод, чтобы не идти в бар. Но не для Кибы. Он щурит узкие черные глаза, смеется — как над шуткой — и хлопает по столу. Тарелка с мисо-супом жалобно дребезжит.

Сакура хочет подвесить его на галстуке под потолок.

— Да ладно! — он, как чувствуя, ослабляет узел синего галстука. — Ну так сока нальем!

— Я подумаю, — вежливо скрипит зубами Сакура, не собираясь портить себе настроение еще больше.

Приставучий Киба удовлетворяется пассивным согласием и затыкается — сложно есть и болтать одновременно.

Сакура сбегает от него быстро, звонко цокая каблуками, прячется на рабочем месте — за крохотным столом, заваленным макулатурой так, что не видно монитора компьютера.

По-хорошему, бар — это выход. Мадары нет четвертый день, и это вводит ее в состояние зарождающейся паники. Вон, руки уже трясутся. Как бы не выронить на документы купленный в автомате кофе…

Но не с Кибой же идти!

Сакура до конца рабочего дня доживает — и только. Нет сил уже ни на что. Упасть бы куда-нибудь и не вставать пару дней.

Этого состояния она и добивается уже четвертый день. Так не нужно ворочаться в большой кровати и гадать: вернется ли он завтра?

Каждое такое исчезновение для нее — это повод для нервного срыва. Ино только подогревает. У нее ненависть к Мадаре возрастает после случая с похищением раз в десять.

— Зачем тебе эти качели? Сегодня он вернется, а завтра — нет! — к этому сводится каждый их разговор об отношениях.

Сакура скрипит зубами, но старается держать себя в руках. Иногда взрывается — и тогда наступает блаженное спокойствие. Но это какой-то цикл, если честно.

И как объяснить Ино, что нельзя просто так взять и оторвать от себя кусок? Тем более, попробуй — оторви его! Плавали, знаем.

Мадара не говорит ей этого банального «люблю», не заваливает цветами и не устраивает романтичных сюрпризов. Иногда этого очень хочется. Но Сакура просто вспоминает, как он бинтовал ей плечо, пока в этом была нужда, как не спал вместе с ней потому, что кошмары проступали сквозь кожу маслом, как стоически терпел истерики — последствия кошмаров.

Только сейчас, когда кошмары готовы вернуться, его рядом нет.

Киба ловит ее у выхода на улицу, снова хватая за плечо. Сакура резко сбрасывает ладонь и разворачивается возмущенно. Каблуки грозно цокают.

— Прекрати так делать! — Сакура раздраженно взмахивает кистью. — Это, знаешь ли, не очень приятно!

Несколько месяцев терпения обрываются. Внутри неприятно, скользко и холодно. Сакура отпихивает от себя зарождающуюся гадливость, стряхивает демонстративно с плеча невидимый след и разворачивается к Кибе спиной, гордо исчезая в закат.

Перед ней раскрываются автоматические прозрачные двери, пропуская наружу — в мягкий весенний рыже-розовый вечер. Сакура оказывается просвечена насквозь этим ярким маревом и мгновенно теряет боевой настрой. Закатное небо дарит неожиданное спокойствие.

Негромко переговариваются друг с другом уходящие работники — только и мелькают их рубашечно-белые спины. Жужжат моторы автомобилей — в здании есть внутренняя парковка.

Сакура делает умиротворенный вдох и звонко цокает по ступенькам вниз.

— Сакура, эй! — возмущенно звучит из-за спины.

Неуемный Киба цепляет ее уже за локоть, разворачивает к себе, привлекая внимание. Она чуть не подворачивает ногу, вдыхает глубоко, растерявшая все свое умиротворение, но Киба успевает раньше.

— Что с тобой не так? — сердито спрашивает он, убирая руку. — Я тебя в коллектив вписать пытаюсь! И где «спасибо»? Высокомерие так и прет!

Это какой-то детский сад. Как в выпускном классе старшей школы очутилась — честное слово! Когда она просила вписывать ее в коллектив? Сакура искренне не понимает, в чем проблема, и собирается об этом сообщить.

Киба дергает бровью и смотрит ей за спину, раскрывает рот и тут же захлопывает.

Обернуться Сакура не успевает. На плечи ложатся твердые и тяжелые ладони. В груди жутко екает.

— Тебе нужна помощь или мне послышалось? — спрашивает знакомый голос у самого уха.

Сакура вздрагивает, наверное, белеет и, такое ощущение, что расплывается розово-рыжим закатным лучом. От зефирно-воздушного, такого долгожданного и одновременно неожиданного, облегчения…

Ками-сама, вернулся. Живой...

— Вам послышалось, — буркает Киба и сверкает неприязненно черными глазами.

— Я глухой, по-твоему? — в голосе Мадары звенит опасная и ледяная нотка.

Сакура спохватывается. Ей не нужны конфликты такого масштаба. В том, что Мадара может перейти к весомым аргументам, она не сомневается и уверена. Когда он говорит таким тоном с кем-то по телефону, спустя минут пятнадцать перезванивают и сообщают, что проблема решена.

Перезванивают, кстати, ей.

— Нет-нет, я этого не говорил… — Киба нервно ослабляет узел галстука и явно ищет пути отступления.

— Так значит… — Мадара делает многозначительную паузу. — Я еще и идиот?

Теперь напрягается даже Сакура. Мадара, ослабляя хватку, осторожно оглаживает ее плечи и убирает руки окончательно и выходит на первый план жуткой и четкой в этом розово-желтом вечере фигурой.

За его спиной не видно, что происходит с Кибой. Сакура, устало вздыхая, набирается сил для вмешательства.

— Я не это имел в виду!.. — коллега готов начать заикаться.

— Тогда почему я все еще не слышу извинений? — сцеживает яд порционно Мадара.

— Извините… — сбитый с толку Киба как-то теряет свою напористость.

— Перед ней, — Мадара плавно разворачивается боком. Его плавно-острый профиль под садящимся солнцем не теплеет ничуть.

— И-извини, — Киба икает, смотря на нее затравленным взглядом, — я…

На них уже начинают коситься. Сакура, замечая это, нервно кивает. Ей хочется поскорее сбежать от чужого внимания, которое их очень теплая компания начинает привлекать.

— Узнаю, что ты снова решил вписать ее в коллектив, — Мадара щурит глаза так, что у Сакуры по коже ползут мурашки, — и я помогу его тебе сменить. Тебе понравится в колумбарии.

Ей кажется, что это уже слишком — Киба покрывается красными пятнами. Но Мадара так не считает. Он безупречно вежливо улыбается и разворачивается к нему спиной.

Ладонь опускается горячей тяжестью Сакуре между лопаток и осторожно подталкивает вперед. Сакура не сопротивляется, мягко цокает каблуками, едва доставая Мадаре до плеча. Садится на переднее пассажирское, пристегивается и вздрагивает, когда Мадара захлопывает дверцу, садясь за руль.

— Давно? — он бросает на нее резкий и острый взгляд.

— Что «давно»? — переспрашивает Сакура, наблюдая, как он заводит машину.

— Давно этот Инузука Киба тебя за руки хватает? — расширяет претензию Мадара.

— Ты хочешь об этом поговорить? — Сакура откидывает голову на мягкое сиденье и обтекает расплавленным зефиром. — Я просто отшила его предложение, вот он и…

Сказать Мадаре, что уже недели две, и искать потом по всем колумбариям страны нужную урну? Киба, конечно, полный идиот, и естественный отбор должен когда-нибудь его настигнуть… Но лучше не сегодня.

— Если это повторится, — Мадара не смотрит на нее, он выруливает с парковочного места, но Сакуре все равно становится не по себе, — я ему что-нибудь сломаю.

Сакура прикрывает глаза и согласно кивает. Растирает пальцами виски, избавляясь от нахлынувшей сонливости. Нащупывает в полудреме чужой локоть и осторожно поглаживает.

Мадара это игнорирует, упрямо и холодно молчит.

— Я очень волновалась. Почти сошла с ума, — бормочет она и устраивается поудобнее, собираясь действительно заснуть. — Ты в порядке?

Мерное гудение машины ее убаюкивает, а покачивание добивает окончательно.

Мадара наконец что-то отвечает ей, но Сакура, залитая рыже-розовым закатным светом и нежданным облегчением, слышит это как сквозь вату.

Запах антисептика, гари и — немного, из-за ароматизатора — хвои укрывает ее плотным коконом.

Она просыпается, потому что кто-то щелкает держателем для ремня безопасности. Мадара, наклонившийся в сторону ее коленей, поднимает голову. Сакура улыбается ему сонно и потягивается.

— Совсем заездили? — интересуется он и открывает дверцу со своей стороны.

Сакура лениво пожимает плечами и тоже выползает из машины. Подземная парковка заставлена так, что куда ни посмотри — чей-то капот. И как Мадаре удается сохранить для себя парковочное место?..

Какое-то чудо, длинoй в полгода.

В груди неожиданно щемит. Слишком резко и чувствительно. Хочется зажать, растереть, обмахнуть прохладным воздухом больное место, но для этого придется раскроить реберную решетку надвое.

— Что мне делать, если однажды ты не вернешься? — спрашивает она, беря его за теплую мозолистую ладонь.

Это риторический вопрос. Но Мадара от него мрачнеет так, словно и правда требуется ответ. Сакура вздыхает, прижимается к его плечу щекой на секунду, а потом тянет в сторону лифта. Зачем ей ответ? Зачем ей такие мысли, если он вернулся?

В его квартире уже не так аскетично. С ее переездом тут появляются и яркие вещи, и всякие безделушки, и целый ворох бумаг… Мадара это терпит с потрясающим для него пониманием. Сейчас, когда замечает заляпанный кофе ежедневник на кровати, он только поднимает брови. Сакура закатывает глаза и прячет ежедневник в горе бумаг, раскинувшейся на столе.

— Я хочу представить тебя семье, — Мадара смотрит на нее неотрывно и не моргает.

Его пальцы осторожно сжимаются на ее плечах, притягивают ближе, так, что Сакура почти прислоняется к его груди своей.

— Точка невозврата какая-то, — она бледно улыбается, приподнимая подбородок, чтобы смотреть в глаза.

Ежится от осознания, что так и есть. Иначе Мадара не смотрел бы так серьезно — черными колодезными провалами вместо глаз.

— В каком-то смысле, — спокойно подтверждает он. — Но это ничем тебе не будет грозить.

Просто если что — и они всей семьей выберут для нее колумбарий. Но Сакура этого вслух не говорит.

— Думаешь, я понравлюсь твоей семье? — спрашивает она, чувствуя прохладцу в животе, и старается свести все в шутку.

— Сложнее всего было понравиться мне, — замечает Мадара и совсем ненавязчиво расстегивает верхнюю пуговицу на ее блузке. — С остальными можно договориться.

***Следующее рабочее утро (в понедельник) делает Сакуре сюрприз: Киба не подходит поздороваться и облить ее своей гиперактивной дружелюбностью. Возможно, потому, что до офиса ее подвозит Мадара. Возможно, потому что до Кибы наконец-то дошло. Возможно, он вспомнил об естественном отборе. Следующий сюрприз идет уже после обеда: с чего-то расщедрившийся Мамору-сан наконец-то дает ей настоящее задание. Сюрпризы не заканчиваются и вечером: Мадара появляется из ниоткуда почти ночью, спокойно назначает дату знакомства со своей семьей (следующие выходные) и как бы между прочим сообщает, что в эту-самую семью она рано или поздно, но войдет. Это похоже на акт поддержки, но Сакура прикидывается спящей, потому что иначе у нее нет ни малейшего шанса скрыть горящие щеки.