Бабушка Шань Ю оказалась сердечной старушкой и опытной торговкой. Перемежая расспросы о том, как поживает Ши Цинсюань, причитаниями о том, какой тот худенький и бледный, она чуть трясущейся, но все еще ловкой рукой накладывала в корзину Цинсюаня овощи и небольшой мешок с рисом. Тот в свою очередь, увлекшись первым за очень долгое время не связанным с небесами или сложными перипетиями судьбы разговором, таким простым и почти бессмысленным, даже не сразу сообразил, как на это отреагировать. Он лишь запнулся на середине вопроса о том, каким в этом году выдался урожай для торговки, и глупо уставился на свою уже полную корзину.

— Что-нибудь еще желаешь, сынок? — спросила бабушка теплым голосом.

Цинсюань, решивший было, что старушка пытается заговорить ему зубы и ненавязчиво продать побольше или же всучить что-то, внимательно пригляделся к корзине и понял, что овощи и зелень в ней не только были спелыми и свежими, как и все на прилавке, но и их набор был идентичным тому, что приносил домой Хэ Сюань несколько дней назад. Здесь было все самое необходимое, без чего не обойдется ни один обед или ужин, а вместе с тем еще несколько видов овощей и приправ на выбор, которые Цинсюань ранее видел на столе в доме Хэ Сюаня.

Более того, хоть Цинсюань пришел один и не обмолвился о том, есть ли дома кто-то еще, в корзине было достаточно продуктов небольшой семье на день или же двум людям на пару дней. Он не знал, чем руководствовалась бабушка Шань Ю, когда собирала его корзину, но не мог не признать, что изменений предложить бы не смог. Как и то, что сам, вероятнее всего, провозился бы с выбором куда дольше.

— Эм, еще кунжут, пожалуйста, — попросил он с улыбкой.

Чжао Ли, что до этого, едва ли участвуя в разговоре, сортировала травы на прилавке и мешки под ним, не глядя вытащила из одно из ящиков мешочек и метко бросила его в корзину Цинсюаня. После этого она вновь вернулась к старым поношенным счетам, быстро перестукивая косточками и сверяясь с записками на желтой бумаге. Работа в этой лавке, вне всяких сомнений, была слаженной, и обе женщины вели дела ловко.

Вопросы к тому, как старушка поняла, что положить в корзину новому покупателю, отпали сами собой. Наверняка, она занималась этим не первый десяток лет и знала прекрасно, что чаще всего берут, как и видела нерешительность во взгляде Цинсюаня и понимала, когда у клиента нет четкого представления, что брать, и можно посоветовать.

— Я не очень хорош в ведении хозяйства, — признался Цинсюань со смущенной улыбкой.

— Ничего, сынок, всему свое время, быстро научишься, — ласково улыбнулась бабушка Ю, легко взмахнув рукой так, словно порывалась потрепать Цинсюаня по волосам, но на полпути отбросила эту затею. К удивлению Цинсюаня, она не стала спрашивать, есть ли в доме Цинсюаня женщины, и почему хозяйство ведет молодой господин.

— Пф, бабушка, не ты ли ругалась, чтобы я не обманывала мужчин, а сама-то? — Чжао Ли подняла голову от своих счетов и бесстыдно изогнула губы в саркастично-насмешливой улыбке.

Бабушка Шань Ю легонько замахнулась на нее марковкой и покачала головой, шутливо недовольная пререканием со старшими, но Чжао Ли лишь пожала плечом с усмешкой.

— Сестрица не верит в меня? — поинтересовался Цинсюань с улыбкой, не обиженный, просто любопытствующий.

— Фэн-гэ, не обращай внимания, — отмахнулась она. — Конечно же, ты можешь научиться, чему захочешь. Я просто слишком много немощных мужчин повидала, чтобы не пошутить, не принимай на свой счет, — повела она плечом.

— Должен признаться, мало в этом разбираюсь, прошу сестрицу рассказать об этом, — с интересом спросил Цинсюань, заинтригованный.

Он мало знал о том, как нынче живут смертные, но если он что и понимал, так это то, что женщина, брачного возраста, но еще не собравшая волосы в пучокВ древнем Китае замужние жинщины должны были собирать волосы в пучок на затылке. Таким образом Цинсюань подмечает, что Чжао Ли, вероятнее всего, не замужем, говорящая мужчине в лицо, что мужчины немощные, была диковинкой. Или же атмосфера среди бедных людей была особенной?

— Ну, у богатых господ иначе, — пожала Чжао Ли плечом, глядя на Цинсюаня не надменно, но лишь самую малость снисходительно, словно говорила с ребенком. — Слуги, няньки.

Было ясно, что она уже определила в нем молодого господина из богатой семьи, который по неизвестным обстоятельствам оказался сброшен с пьедестала и теперь наивным светлым лучиком пытался обжиться в обществе попроще. В каком-то роде это было верно, разве что не до конца.

— Среди простых людей же холостяки могут только пахать, а о себе позаботиться не обучены, хорошо если мать жива, а если одни остаются, то всю жизнь одним голым рисом питаются, пока какая-нибудь благодетельница не пожалеет и не впряжется за ними ухаживать, — фыркнула Чжао Ли лениво, и по тону ее голоса было понятно, что она лишь описывает то, что видит постоянно. — Зато мужа найти просто, даже сироткам без приданого, лишь бы силы были на себе дом и хозяйство тащить, да всех в нем обслуживать. Вот холостяки только и приговаривают, что сами всему научатся, а сами ждут, пока их подберут. Если не пьянствует и жену свою после свадьбы не поколачивает, то уже молодец.

Бабушка Шань Ю, что до этого отвлеклась на другую покупательницу и, казалось, не слушала этот разговор, вдруг потянулась за забытой морковкой и все же легонько стукнула Чжао Ли по макушке. Та ойкнула от неожиданности и глянула на старушку недовольно, но ни возражений, ни извинений не последовало.

— Просто пользуешься тем, что я тебя из дому не выгоню, даже если до старости старой девой останешься, — запричитала Шань Ю.

— Ну а что, я не права, разве? — закатила глаза Чжао Ли.

— Права-то права, да только вокруг тебя и толковые парнишки вьются, а ты все свою линию гнешь, — вздохнула старушка устало.

Цинсюань, наблюдавший за этим с интересом, увидел, что Чжао Ли открыла рот, чтобы что-то ответить, и вдруг испытал потребность прервать этот спор. Он не знал, что заставляло Чжао Ли так твердолобо стоять на своем пренебрежении к мужчинам, невзирая на мнение старшей, но глубоко в груди мелькнуло узнавание, которое он сам еще толком не мог уловить.

В свое время он, хоть и относился к девушкам с искренним уважением и даже восхищением, порой, но вот комментарии брата, чтобы он, «как нормальный человек», взялся за ум и нашел себе хорошую милую девушку в спутницы, все еще неприятно ворочались где-то в черепе. У него, конечно, не было ни единой причины полагать, что они с Чжао Ли в этом схожи, но он просто не хотел позволять двум женщинам спорить на этот счет.

— Ли-мэй, — позвал он вдруг, до того, как та успела бы ответить что-то едкое. Та посмотрела на него чуть удивленно. — Я же могу к тебе так обращаться? — уточнил он.

Он все еще не мог четко определить, сколько именно лет было этой девушке, и уместно ли называть ее младшей сестрой. Но раз уж она первая обратилась к нему, как к старшему, он решил, что все в порядке.

— Конечно, — повела плечом Чжао Ли, вновь возвращаясь в свое ленивое состояние.

— Я думаю, что сестрица права, — подметил Цинсюань с улыбкой. — Однако, и я не холостяк, который ждет, когда кто-то о нем позаботится. Наоборот, мне бы самому научиться заботиться, так что я был бы признателен, если сестрица как-нибудь научит меня паре вещей, — вежливо поклонился он.

Ему нравилось это место, и, если ему еще какое-то время будет позволено ходить в город, он бы хотел пообщаться с этими женщинами еще. К тому же, он хотел разузнать новости о том, что происходит в мире с тех пор, как исчезли три повелителя стихий, и что-то ему подсказывало, что самым простым способом это сделать было бы поболтать с Чжао Ли, что несла на себе ауру вездесущей лисицы, что ненавязчиво, прикрывшись пушистым хвостом, наблюдает за всем и всеми.

Та, в ответ на столь откровенную лесть, лишь хитро ухмыльнулась, озорно сверкнув глазами.

— Да пожалуйста, — повела она плечом, лениво, и как бы невзначай подметила. — Мне вот сегодня нужно с полсотни баоцзы на продажу налепить, можешь подсобить.

Бабушка Шань Ю, услышав это, неодобрительно цокнула, глядя на девушку с упреком.

— Ай, ну а что, он же сам хотел научиться всякому, а я лишь предлагаю научить, что не так-то опять? Я добрая сегодня, даже денег за урок не возьму, так и быть, — улыбнулась Чжао Ли так, словно оказывала Цинсюаню величайшую в мире услугу от чистого сердца.

— Сестрица очень добра, — искренне хихикнул тот, позабавленный ее нравом, и легонько поклонился. — Но, боюсь, сегодня мне лучше сразу вернуться домой. Так что, быть может, в следующий раз, — ответил он с легкой грустью.

Это было правдой. Хоть ему и нравилась компания торговок, и он был бы вовсе не против заняться чем-нибудь бытовым и ненавязчивым, вот только он уже для себя решил, что сегодня лучше не задерживаться в городе долго. Конечно, Хэ Сюань ранее выразил свою готовность доверять Цинсюаню и даже предоставить ему некоторую свободу, однако, злоупотреблять этим в первый же день их с трудом установленного перемирия было бы неосмотрительно. Подвергать их и без того шаткие отношения лишним проверкам без особой необходимости Ши Цинсюань бы не решился.

— Ну и как знаешь, — отмахнулась Чжао Ли, давая понять, что и не рассчитывала, что новый знакомый согласится батрачить у нее на кухне. — Тогда деньги сюда, — вдруг резко переключилась она с лениво-дружелюбного на деловой и чуть надменный тон, протягивая Цинсюаню раскрытую ладонь.

Второй рукой она ненавязчиво зацепилась пальцами за край корзины Цинсюаня, словно предвидя, что покупатель может схватить продукты и сбежать не заплатив. По ее все еще дружелюбному, но цепкому взгляду, обращенному на него, Ши Цинсюань понял, что это, вероятно, не редкое явление. Даже богатые торговцы на больших рынках были жадными до каждого медного ляна, и готовы были поднять на уши весь город, стоило ребенку стащить с прилавка маньтоу. Что уж говорить о стройной молодой девушке и старушке, что умудрялись сохранять бизнес в бедняцком районе, да еще и человечности не терять.

— Разумеется, минутку, — тут же заверил ее Ши Цинсюань и полез в карман за деньгами.

В маленьком черном кошельке, что он наспех прихватил с собой из дома Хэ Сюаня, перед выходом, оказалось несколько монет. Он вытряхнул из все на свою ладонь и недоверчиво потряс кошель еще пару раз, не веря, что больше в нем ничего не было. Вдруг пришло осознание, что из-за богатой жизни, что он вел столетиями, и заботе брата, он не привык, что в кошельке может быть меньше серебренного ляна, и потому сегодня, погруженный в свои спутанные мысли, он схватил кошелек и сунул его в карман, не проверив, хватит ли там денег на еду.

Чжао Ли, все это время пристально наблюдавшая за ним и заметившая его растерянный взгляд, устремленный на четыре медные монеты, не стала медлить и проворной рукой тут же сгребла деньги с ладони Цинсюаня единым движением. Тот даже опомниться не успел, лишь глупо уставился на нее, хлопнув ресницами.

— Здесь еще половины не хватает, — ничуть не смутившись своих действий, сказала Чжао Ли, взвешивая монеты в руке, и тут же пряча их куда-то в складки своего ханьфу, словно не допуская и следа мысли отдать их назад.

Цинсюань, на мгновение почувствовал порыв обернуться себе за плечо, словно в ожидании, что там окажется хмурое недовольное лицо человека, который будет ворчать следующие несколько дней, но все же заплатит за него. Но он вовремя себя одернул. Сейчас с ним все равно никого нет, а будет оглядываться — торговки еще могут подумать, что он сбежать собрался. Впрочем… он же еще не взял продукты, так что даже если и уйдет сейчас, Чжао Ли ничего не потеряет. Но половину суммы она уже ловко припрятала у себя.

— Может быть тебе забрать лишь половину продуктов? — предложила та, сообразив, что больше денег у Цинсюаня с собой нет. Тому даже объясняться не пришлось. Казалось, неспособные заплатить полностью клиенты вовсе не были для нее новинкой.

Ши Цинсюань хотел уж было согласиться на это предложение, посчитав его разумным, ведь больше продуктов можно было бы купить и позже, взяв больше денег. Но затем к нему внезапно пришло осознание, что духовной энергии у него осталось чуть больше, чем на одну печать сжатия тысячи ли. Таким образом, он может лишь попасть обратно домой, но для того, чтобы вернуться на рынок за дополнительными продуктами, потребуется взять больше энергии у Хэ Сюаня. При этом, тот не мог передавать ему энергию, будучи без сознания.

Перед тем, как Цинсюань ушел, Хэ Сюань сказал, что приближается еще одна большая волна, и потому он скоро вновь погрузится в свой затяжной сон, который, судя по всему, может длиться вплоть до нескольких дней подряд. Даже если самому Хэ Сюаню на протяжении всего этого времени ничего не нужно будет есть, то Цинсюань теперь смертный. Тех продуктов, которые он мог бы сейчас забрать на те деньги, что у него были, ему одному хватило бы дня на два или три, если экономить. Можно было бы, конечно, рискнуть, но не хотелось случайно остаться без еды, если бессознательное состояние Хэ Сюаня затянется.

Да и даже если он вернется домой, а Хэ Сюань все еще в сознании, им на двоих этой еды хватит на день, и будет неловко объяснять Хэ Сюаню, почему он потратил энергию и провел столько времени в городе, чтобы в итоге купить так мало и уже на следующее же утро снова проситься в город, чтобы купить еще. С этими мыслями он вздохнул и жалобно посмотрел на двух торговок.

— К сожалению, я живу довольно далеко, а дома меня ждет друг, которому нездоровится, так что я бы предпочел забрать все эти продукты сразу, — произнес он неловко, наблюдая, как взгляд бабушки Ю стал мягче, а взгляд Чжао Ли — острее. Опасаясь последнего, он тут же поспешил предложить: — Может быть я мог бы оставить вам что-то в залог, а завтра или послезавтра принести оставшиеся деньги?

— Пф, как будто у тебя есть что закладывать, — мгновенно отреагировала Чжао Ли, лишь мельком мазнув взглядом по нему. Ну да, ни украшений, ни ценных вещей. Единственную оставшуюся от прошлой жизни золотую шпильку он и то оставил в доме Хэ Сюаня, параноидально опасаясь, что его по ней кто-то может узнать, собрав волосы простой лентой.

— Бери так, сынок, потом как-нибудь деньги вернешь, — произнесла вдруг бабушка Шань Ю, ласково, махнув рукой, словно это ничего не стоило.

— Бабушка! — резко развернулась к ней Чжао Ли раздосадованно шикнув, явно не разделяя альтруизма старушки, но не решаясь слишком грубо с ней спорить. — Мы ведь уже говорили об этом, — напомнила она одним им известно о чем.

— Ну нельзя ж так с ребенком, — пожала плечами старушка, словно не видела большой проблемы. — Ты же сама так поступаешь.

Казалось, у нее есть все деньги мира, и она ровным счетом ничего не потеряет, если даже Цинсюань, с которым она познакомилась час назад, никогда не вернет ей деньги. Чжао Ли же, молодая и все еще вынужденная думать, как выживать следующие несколько десятков лет, многозначительно оглядела скромные одежды старушки и ветхую маленькую лавочку и горько поджала губы.

— Только своим, бабушка, сколько раз договаривались. Доверять и помогать можно только своим. Да и не ребенок он, открой глаза, у тебя любая шваль — дети, — пропыхтела она, различимо смиряя свое недовольство.

И, как бы ни был Цинсюань тронут добрыми намерениями бабушки, он не мог не согласиться с Чжао Ли. Будь они сейчас на большом рынке, где богатым купцам разницу не сделают какие-то четыре-пять монет, он бы придерживался того же мнения, что и Шань Ю. Вот только по острым глазам и мозолям на руках Чжао Ли, вцепившимся в корзину, было видно, что лишних монет в ее карманах не водилось.

Быть может, немного овощей и не были такой уж большой потерей, да только то, с какой легкостью старушка готова за просто так доверять незнакомцам, потенциально теряя деньги, было губительно для бедняков, живущих лишь своим урожаем да и только.

— Да много ты понимаешь, как будто я с каждым встречным добра, — отмахнулась старушка, уже с едва уловимым недовольством в голосе. — Это ты, дитятко, в людях не разочаровываешься лишь потому, что в каждом тигров и волков видишь, а я пожила уж, да в душах людских разбираюсь, — причитала она.

Отчего-то у Цинсюаня сложилось чувство, что разговор этот и впрямь заводится уж не по одному кругу. Не потому ли эти две женщины живут и ведут бизнес вместе, что друг друга уравновешивают?

— Бабушка Шань Ю, пожалуйста, не ругайтесь, — поспешно прервал он потенциальную ссору, причиной которой ему меньше всего хотелось бы стать. — Спасибо вам большое за вашу доброту и доверие, у бабушки большое сердце, — поклонился он старушке, а затем повторил поклон и для девушки. — Но сестрица права, не стоит так легко доверять незнакомым людям, они могут воспользоваться вашей добротой, — произнес он максимально учтивым голосом.

В отличие от тона Чжао Ли, что больше напоминал недовольно шипящую кошку, его слова не задели Шань Ю. Хотя, судя по всему и не убедили особо, раз уж она махнула на них рукой, но, по крайней мере, произнесла добродушное «ладно уж, как скажешь».

— Ну и что мы тогда будем с ним делать? — напомнила Чжао Ли о проблеме, сложив руки на груди. Она все еще выглядела немного ершисто, но хотя бы ее недовольство не было направлено на самого Цинсюаня.

— Что-что, сама ж жаловалась, что баоцзы лепить одной придется, — пожала плечами Шань Ю, слово это не было для нее вопросом вовсе. — Вот пусть он тебе и поможет. Как наемный рабочий, только за еду, — рассуждала она, потирая подбородок. — Как закончите, так и продукты свои заберет, — с этими словами она с ловкостью, почти не уступающей молодой женщине, сгребла корзину Ши Цинсюаня с прилавка, пряча где-то среди нижних полок, после чего повернулась к Чжао Ли. — Так тебя устроит, золотце?

— Пф, тоже мне работенка на четыре монеты, — закатила та глаза, так что Цинсюаню на миг показалось, словно рядом оказался генерал Сюаньчжэнь, и он поспешно скрыл смешок за рукавом. — Как будто я сама не справлюсь.

— А в четыре руки, значит, еще и пять десятков маньтоу успеете сделать, — с легкостью заключила бабушка, не видя никакой проблемы. — Как раз что не продастся — местным отдадим, — махнула она рукой.

Лисьи глаза Чжао Ли расширились от удивления так внезапно удвоившейся работой, и она уже было открыла рот, чтобы что-то возразить, когда Цинсюань схватил ее за рукав.

— Ли-мэй, быстрее начнем — быстрее закончим, не так ли? — спросил он невинно хлопая ресницами, но, встретив колкий взгляд девушки, которую перебили, не дав ответить что-то язвительное, был вынужден добавить: — Разве количество работы не множится с каждой минутой, что мы тут стоим, или я что-то не так понял?

— Какой умный ребенок, — обронила бабушка, как бы невзначай, хотя сама уже не смотрела в их сторону, увлеченно выкладывая редьку на прилавок.

Цинсюань и Чжао Ли синхронно посмотрели на нее, но старушка уже не обращала на них внимания, принявшись заниматься своими делами, словно их уже здесь не было, давая понять, тем самым, что никаких дальнейших споров больше слушать не будет. Чжао Ли перевела взгляд на Ши Цинсюаня, который только и мог, что невинно ей улыбнуться, и цокнула языком.

— Ладно уж, пошли, — пожала она плечом и выскользнула из-за прилавка, хватая Цинсюаня под локоть и утягивая за собой.

Цинсюань, привыкший думать, что это довольно фривольный жест для незамужней девушки по отношению к мужчине, удивленно посмотрел на нее, но та не глядела в его сторону, лишь уверенно петляла меж людей, которые занимались своими делами и не особо смотрели в их сторону. Несколько человек замечали Чжао Ли и кивали ей в приветствии, но на юношу, которого она тащила за собой, бросали лишь мимолетный взгляд.

Впрочем, глядя на разношерстную толпу, где женщины всех возрастов свободно разговаривали с мужчинами без всяких церемоний, можно было заключить, что нормы здешних людей действительно отличаются от богатых господ, и девушкам здесь не относятся как к цветам, что могут завянуть, стоит им показаться на глаза мужчинам, не говоря уж о том, чтобы с ними поговорить или соприкоснуться руками. Ши Цинсюань нашел это интересным, и решил позже расспросить Чжао Ли побольше о местной культуре.

Впрочем, пока он разглядывал людей вокруг, он не заметил, как они дошли до границы рынка и оказались на относительно большой для этого района площади. Что и площадью-то можно было назвать с натяжкой, скорее это был большой участок утрамбованной земли, не покрытый камнем, вокруг которого стояли редкие маленькие дома, а по краям сидели люди в старых потрепанных одеждах. Лишь несколько из них просили милостыню, многие же просто сидели группами и разговаривали, выглядя так, словно присели погреться на солнце.

— Это нищие? — шепотом уточнил Цинсюань у Чжао Ли. Та даже не окинула людей взглядом, просто кивнула, словно видела их там каждый день. — Почему они не просят милостыню? — озвучил Ши Цинсюань то, что его удивило.

— А что им тут ловить? — пожала плечом Чжао Ли. — Это делать нужно ближе к рынку, на границе с более богатыми районами или в квартале красных фонарей. А те, кто тут живут, хоть и имеют крышу над головой, но теснятся всей семьей в одной-двух комнатушках и пашут до глубокой ночи, чтобы детей прокормить.

На этих словах она подвела его к маленькому деревянному дому, который, хоть и был в хорошем состоянии, но был старым и покосившимся, как и все дома здесь. Чжао Ли принялась отпирать замок, и Цинсюань понял, что это дом Шань Ю.

— Мы не далеко от них ушли, и каждому каждый день помогать никто тут не осилил бы. Но мы и не забываем про своих — как лишний кусок появляется — местным отдаем, и с лекарствами помогаем, — кивнула она в сторону молодой женщины, что присела рядом с нищими и завела с ними разговор. Те улыбнулись ей мягко и принялись что-то толковать. — Они взамен помогают нам, когда могут, — продолжала объяснять Чжао Ли. — Да и крыша над головой у них есть, вон в старом храме, — кивнула она куда-то в сторону большого здания вдалеке, но отсюда было не рассмотреть, есть ли таблична на нем, и от того Цинсюань не мог понять, чей это был храм когда-то.

Ши Цинсюань повернулся к Чжао Ли, чтобы спросить об этом, но обнаружил, что та уже скрылась в доме, оставив дверь раскрытой. Ему ничего больше не осталось, кроме как поспешить за ней следом.

Оказавшись внутри, Ши Цинсюань осторожно прикрыл за собой дверь и огляделся вокруг. В маленьком доме оказалось тепло и чисто, но основная комната, что была по совместительству и кухней, была небольшой, и в ней не было ни следа спального места. В дальнем конце комнаты была запертая дверь, что, очевидно, вела в спальню, но, судя по размерам дома со стороны, та наверняка была крохотной. Больше двух человек здесь не смогли бы жить.

— Сестрица, разве это прилично, мужчине заходить в дом к незамужней девушке? — решил все же высказать свое опасение Ши Цинсюань, наблюдая за тем, как Чжао Ли, не обращая внимания на него, принялась мыть руки и раскладывать продукты на столе, словно вообще не заботилась о том, что кто-то стоит посреди ее дома.

— Хм? — лишь после этого вопроса она подняла голову, окинув его взглядом с ног до головы, словно только сейчас вспомнила, что он мужчина. — Расслабься, у нас не так, как у богатых, — отмахнулась она и кивнула ему на таз с водой. — Руки вымой и сюда иди.

— Кхм, а как тогда у вас? — не сдержал любопытства Ши Цинсюань, аккуратно закатывая рукава, чтобы помыть руки.

— Мы люди простые, у нас нет столько ресурсов, чтобы девиц от мужчин ширмой отгораживать, — пожала плечами Чжао Ли насмешливо. — У нас женщины работают в поле и на рынке, не так-то много найдется работ, в которых женщины не помогали бы своим мужьям или отцам. А еще у нас много вдов, и что ж, им и их дочерям дома сидеть и вышивать? Да и мы все друг к другу порой захаживаем: кому продать что, кому помочь с чем. Уже б давно все с голоду умерли или от болезни, если бы мужчинам с женщинами в одной комнате было неприлично находиться.

— Вот как? — удивленно вскинул брови Цинсюань, подходя к столу.

— Ну, не смотри на меня так, приличия все еще соблюдать нужно, — закатила глаза Чжао Ли в ответ на его удивление. — Если парню девушка приглянется — сперва замуж взять нужно. Хотя… — она задумалась на мгновение, а затем чуть заметно глазами блеснула. — Если до свадьбы, но потом все равно поженятся, тоже особо никто не осудит. Но только сумасшедшая поверит мужчине, что клянется потом жениться, — фыркнула она. — А если кто посмеет руки распускать против воли девушки — она или сама вдарит так, что мало не покажется, или раскричится, и местные сбегутся, так что пожалеешь, что сунулся.

— Но разве люди не подумают плохого, если девушка останется наедине с мужчиной? — все еще недоумевал Ши Цинсюань.

Среди небожителей, разумеется, тоже не было строгих моральных правил на этот счет. Частично потому, что женщины небожительницы, как правило, были далеки от робких и слабых, и не страшились остаться наедине с мужчиной, а частично потому, что браки среди небожителей были редкостью, а бессмертная жизнь слишком длинна, чтобы не закрутить пару тройку романов. Пока на небесах не было конфликтов, никому не было дела до чужих постельных дел, а Пэй Мин и вовсе мог хвастаться своими похождениями без грамма смущения. Для смертных, впрочем, все должно было быть иначе.

— Ну, оставаться в одной комнате на ночь — неприлично, конечно же, — признала Чжао Ли. — Но в одном доме днем, или в одном доме, но в разных комнатах на ночь, когда в доме есть другие люди — можно. Говорю ж, у нас полно обстоятельств, по которым это бывает необходимостью. К нам вон, например, постоянно кто-нибудь из местных захаживает, принести что-нибудь или забрать, или же, как ты, помочь с чем-то. Это первая причина, почему никто не обратит внимания, что ты здесь.

— А вторая? — спросил Ши Цинсюань, присаживаясь за стол.

Губы Чжао Ли вдруг изогнулись в коварной улыбке, и она склонила голову, словно изображая детскую невинность.

— Да так, просто репутация у меня такая, — улыбнулась она неожиданно сладко. — Все местные знают, что если ко мне мужчина полезет, я его член скормлю собакам, — произнесла она нежным голосом.

На несколько мгновений Ши Цинсюань опешил, застыв с широко раскрытыми глазами, не зная даже, что его больше удивило: само заявление или слово, произнесенное девушкой без всяких стеснений и эвфемизмов. Он уже было открыл рот, думая, что сказать, когда с улицы вдруг раздался собачий лай, заставляя Ши Цинсюаня невольно вздрогнуть. В следующий миг Чжао Ли запрокинула голову и рассмеялась звонким искренним смехом. Ши Цинсюань, глядя на это, не мог не усмехнуться тоже. Эта новая знакомая… Была весьма необычной.

— Так вы живете в этом доме с вашей бабушкой вдвоем? — решил в итоге перевести тему Цинсюань, когда Чжао Ли закончила крутиться по кухне, собирая ингредиенты на столе, и наконец-то дала ему указания по готовке.

Заниматься приготовлением теста девушка ему не позволила, лишь вручила ему нож и наказала нарезать овощи для начинки. Мяса среди ингредиентов не оказалось, и, глядя на скромное убранство маленького дома, Цинсюань не стал этому удивляться.

— Мгм, — подтвердила Чжао Ли, замешивая тесто. Она вновь погрузилась в свое прежнее беззаботно-ленивое состояние, и движения ее были расслабленными, так что она походила на кошку, что лежа у огня наблюдает за котенком. — Только она не моя бабушка, она меня просто приютила, — поправила она невозмутимо, пожав плечом.

— Как так? — вырвалось у Цинсюаня раньше, чем он успел подумать.

Он понимал, что, если Шань Ю не была ее родственницей, то Чжао Ли, очевидно, была сиротой. В каком-то роде ему было интересно узнать больше о местных людях и их судьбах, но он не знал, уместно ли спрашивать о таком из праздного любопытства. К счастью, Чжао Ли, казалось, вовсе не считала эту тему чем-то неприятным, и с готовностью заговорила.

— Да ей волю дай — она бы всех беспризорников к себе в дом собрала, да места не хватит, — повела она плечом, добавляя в тесто еще муки. — Мне просто повезло. Мои родители умерли, когда я еще маленькой совсем была, и меня дед воспитывал, — пояснила она ровным голосом, словно не было в том ничего удивительного. Впрочем, Цинсюань о смерти своих родителей, которых не помнил, рассказывал в похожем тоне, что уж скрывать. — Дед ходил по миру, сколько себя помню, через всю поднебесную меня протащил, а как совсем плохо ему стало, в этот город подался, говорил, корни наши здесь, хотя я тут отродясь не была. Как чувствовал: только мы сюда добрались, так он сразу и умер.

— Мне жаль, — произнес Ши Цинсюань, но Чжао Ли лишь махнула рукой, покрытой мукой.

— Да ему было лет девяносто, уже пора было, — отмахнулась она.

— А сколько лет было сестрице?

— Четырнадцать, — пожала Чжао Ли плечами. — Как-нибудь сама да выжила бы, но нашлась одна сердобольная семья, — усмехнулась она. — Там у женщины четверо детей было, вот у нее и сердце дрогнуло, взяла меня к себе.

— Как тогда тебя приютила бабушка Шань Ю? — нахмурился Ши Цинсюань.

— Ты капусту-то режь, не отвлекайся, — шикнула на него девушка, заметив, что увлеченный ее рассказом Цинсюань уже несколько минут как отлынивает от работы.

Даже когда он торопливо принялся нарезать капусту, она сперва придирчиво проследила за этим с минуту, и лишь затем продолжила рассказ.

— Та женщина в тот год как раз овдовела, там своих-то детей лишь бы прокормить, куда им еще один голодный рот. А бабушка Шань Ю и без того всем местным помогала всегда, особенно тем, кто с детьми, а в тот год еще и ее последний внук умер от болезни, — лишь на этих словах в глазах Чжао Ли мелькнул след печали. - Она узнала, что ребенок ничейный в городе появился, да и взяла меня к себе, долго не думая. В последующие годы она часто кормила беспризорников, брала к нам в дом на пару дней или находила им новые семьи, если удавалось, но дом-то маленький, всех не приютишь.

— Это грустно, — вздохнул Ши Цинсюань.

— Да ничего такого, без присмотра совсем у нас дети не остаются, всегда либо берет к себе кто-нибудь, либо всем районом присматриваем, — улыбнулась вдруг Чжао Ли неожиданно мягко, словно хотела приободрить Цинсюаня. — Ну и бабушка Ю еще никому изголодать или замерзнуть не дала. Говорю ж, она не успокоится пока каждую дворняжку не пригреет, — фыркнула она снисходительно.

Цинсюань хотел было удивиться столь насмешливому тону в отношении такого дела, пока не вспомнил, что и Чжао Ли сама была такой же «обогретой дворняжкой», так что вряд ли стала бы взаправду пренебрежительно относиться к желанию старушки помочь всем нуждающимся. Скорее уж, думается, то у нее манера такая говорить обо всем с усмешкой и самоиронией местами. Пока Чжао Ли вываливала тесто на стол и обтирала его мукой, чтобы начать месить, Ши Цинсюань задумчиво наблюдал за ее руками, вспоминая слова о внуке Шань Ю.

«Умер последний внук». Интерес к прошлому этой доброй, но загадочной женщины возрос, но Цинсюань не мог подобрать слова, как спросить о ней больше, не показавшись чересчур любопытным до чужой жизни незнакомцем. В тот момент, когда он уже открыл рот, чтобы попытаться что-то спросить, а Чжао Ли готовилась его отчитать за недостаточную скорость в нарезке овощей, раздался стук в дверь. Чжао Ли крикнула разрешение войти, и на пороге показался молодой мужчина в опрятном, но поношенном ханьфу.

Он был широкоплеч, но немного худоват, и был вынужден чуть пригнуться из-за довольно высокого роста, когда проходил через порог. На плече он нес тяжелый мешок, от чего даже не посмотрел на хозяйку дома, без разрешения прошел вглубь комнаты и поставил мешок близ печи.

— Как договаривались, принимай, — выдохнул он, распрямляя плечи, и лишь тогда повернулся лицом к Чжао Ли, улыбаясь ей уголком губ.

— Мхм, — та лишь мельком окинула взглядом мешок и, не глядя, достала из рукава маленький кошелек и бросила юноше. Тот поймал его привычным движением и сунул в карман, не проверяя, сколько там монет.

— Даже внутрь не заглянешь, вдруг я тебе полный мешок камней притащил, — усмехнулся парень. Его голос был уже зрелым, но тон при разговоре с Чжао Ли немного ребячливым.

— Пф, как будто ты осмелился бы, — снисходительно усмехнулась она и, проходя мимо мужчины, небрежно хлопнула его ладонью по груди, после чего все же развязала мешок, придирчиво разглядывая его содержимое.

Мужчина усмехнулся, растянув губы в улыбке, и отвел глаза, окидывая взглядом комнату. Только сейчас он впервые обнаружил присутствие притихшего Ши Цинсюаня и удивленно вскинул брови.

— О, а это кто? — спросил он у хозяйки дома, но, словно посчитав себя невежливым, не дожидаясь ответа сложил руки в приветственном жесте и слегка поклонился. — Юнь Сюэ. Можешь звать меня братом Юнем, — тут же добродушно предложил он, и Цинсюань в который раз подивился отношением местных людей друг к другу.

Он тут же повторил его действия, кланяясь чуть ниже.

— Не стоит быть таким вежливым, брат Юнь, меня можешь звать просто Фэном.

— Должник, — отмахнулась Чжао Ли, перебирая что-то в мешке и внимательно изучая. — Новенький на рынке, бабушка наказала ему с готовкой помочь.

— Ох, понятно, — вновь широко улыбнулся парень и еле слышно усмехнулся. — Тогда удачи тебе, лао ФэнСтарина Фэн, — повернулся он к Ши Цинсюаню и указал глазами на Чжао Ли. — Начальство строгое, чуть что не так…

— М? — промурлыкала Чжао Ли изящной походкой подкравшись к Юнь Сюэ сзади и небрежно облокотилась о его плечо. — Что тогда? — нежно улыбнулась она.

— Что, думаешь, я не осмелюсь произнести вслух? — спросил Юнь Сюэ, глядя на нее.

Пусть он и был выше нее на голову, но отчего-то казалось, словно и впрямь госпожой ее прозвал. Хотя по их одежде Цинсюань мог быть уверен, что по статусу они равны. В следующий миг юноша притворно изобразил страх, и произнес:

— Да, не осмелюсь, ты самая нежная и ласковая, — вздохнул он, и Чжао Ли небрежно отпихнула его в сторону, чтобы вернуться к столу.

— Иди уж отсюда, придешь вечером, — махнула она рукой. — Так уж и быть, для девочек припасем немного баоцзы бесплатно.

— К слову об этом, — кивнул Юнь Сюэ, сбрасывая свою ребячливую улыбку, и становясь вдруг серьезным. — Я хотел попросить тебя. Нам тут с А-Шао работа подвернулась. Через пару дней выдвигаемся и несколько дней нас не будет. Можешь в эти дни у меня пожить, за девочками присмотреть? Сама знаешь, неспокойно сейчас в последнее время, боюсь их одних оставлять.

— Да без проблем, — пожала плечами Чжао Ли, ополаскивая руки водой, готовая вернуться к готовке. Она осматривала тесто и мелко нарезанные Ши Цинсюанем овощи на столе, но краем глаза все же взглянула на парня. — А что за подработка? В какой город?

— Да не в город, рыбалка, как обычно, — поправил Юнь Сюэ, но отчего-то казалось, словно признается он в этом неохотно.

Чжао Ли, что с виду смотрела на него лишь мельком, тоже заметила его странное выражение лица и подозрительно посмотрела на него из-под ресниц.

— Так до побережья же всего пару часов пешком, — произнесла она странным тоном, словно заподозрила ребенка во лжи, но пока не торопится обвинять, на случай, если вдруг что-то не так поняла. — Мог бы и сам домой ночевать приходить, хоть и запоздно, если на берегу рыбачить будешь, чего меня просить? Не будешь же ты ночью рыбачить? — приподняла она бровь.

Ее взгляд, обращенный на Юнь Сюэ медленно становился все острее. Мужчина, в свою очередь, словно бы избегал встречаться с ней глазами и изучал взглядом стол. Ши Цинсюань пока еще не понимал, почему вдруг атмосфера стала столь вязкой, но подсознательно замер и притих, чувствуя, словно с минуты на минуту его присутствие в комнате станет неуместным.

— Кхм. Ты же сама знаешь, что в этом месяце у берегов все ловят, а поймать толком ничего нельзя, — произнес в итоге Юнь Сюэ тоном, который показался Цинсюаню уверенно небрежным, но глаза его все еще избегали смотреть не Чжао Ли.

— Знаю, конечно же, — произнесла Чжао Ли, и ее голос, обыкновенно легкий и игривый, вдруг стал ровным и ледяным. — Также как знаю и то, что в море сейчас отправится лишь самоубийца или конченый идиот, — сверкнула она глазами угрожающе, и Ши Цинсюань наконец-то понял, почему Юнь Сюэ избегал в них смотреть. — И поскольку оба эти типа мною на дух не переносимы, я рассчитываю, что человек, который называет себя моим другом и ждет от меня какой-то помощи, пришел сюда не для того, чтобы признаться в такой смехотворной глупости, — улыбнулась она ласково одними губами, но ее тон и выражение глаз заставили Цинсюаня поежиться.

Юнь Сюэ ее слова же, наоборот, заставили впервые за последние пару минут посмотреть прямо ей в глаза.

— Да брось, в этом городе ты больше всех знаешь цену деньгам, тем более в такую пору, как сейчас, — уголок его губ дернулся в намеке на усмешку, но в ней не было ничего веселого. — Ты сама всегда больше всех боишься остаться без копейки, так что говорить о нас с Шао-гэ, у которых в семьях женщины и дети? Ты же не хуже меня знаешь, что рыбачить в море сейчас — один из немногих способов заработать достаточно, чтобы семье хватило не зиму.

— Больше, чем деньги, я ценю свою жизнь, — отрезала Чжао Ли, подходя к парню почти вплотную, словно стремилась посмотреть на него сверху вниз, невзирая на свой рост, и морально надавить. — Потому что они нужны только живым.

— А я и забочусь о живых, — произнес Юнь Сюэ все еще не повышая тона, но с различимым запалом в голосе. — А-Шао — мой брат, а дома у меня две еще две сестры, — развел он руками, словно демонстрируя Чжао Ли, что она в праве распорядиться его жизнью, если у нее найдется решение получше для его семьи. — Скажи, Ли-цзэ, если я не пойду, кто будет кормить моих сестер?

— Я знаю одно, — произнесла Чжао Ли тихо, но твердо, обратив свои острые черные глаза прямо на глаза Юнь Сюэ. — Если ты не вернешься — твоих сестер будет кормить сутенер.

Эти слова прозвучали негромко, но столь резко и холодно, что ударили Юнь Сюэ словно хлыстом, и его плечи вздрогнули, а ладони сжались в кулаки. За долю мгновения и без того напряженная атмосфера загустела так, что даже Цинсюань, наблюдая со стороны, чувствовал, что не может нормально вдохнуть. По тому, как плотно сжались губы и яростно взметнулась грудь Юнь Сюэ, Цинсюань на мгновение испугался, что под влиянием всплеска эмоций мужчина может ударить произнесшую столь резкие слова Чжао Ли. Но та все еще стояла с прямой спиной на расстоянии менее шага от парня и упрямо смотрела ему прямо в глаза, игнорируя эмоции на его напряженном лице, непоколебимая в своем заявлении и ни капли не напуганная.

В следующий миг Юнь Сюэ прикрыл глаза и сделал глубокий вздох. Он постоял так несколько мгновений, очевидно, успокаиваясь, а затем вновь посмотрел на Чжао Ли. На его лице больше не было следов страха или гнева, лишь спокойствие с оттенком печали.

— Присмотри за девочками неделю, пожалуйста, — повторил он ровным тоном, словно всей их ссоры только что никогда не было, с той лишь разницей, что больше не выглядел столь беззаботно, как когда только зашел в дом и шутливо дразнил его хозяйку. — А через неделю я вернусь и отплачу тебе за помощь, — добавил он твердо.

На пару мгновений их взгляды вцепились друг в друга в странной смеси досады, злости, тоски и страха, и Ши Цинсюань замер, стараясь не напоминать о своем присутствии даже дыханием, впервые в жизни почувствовав себя настолько лишним в комнате. Но уже через секунду Чжао Ли, все это время упрямо смотревшая прямо в глаза Юнь Сюэ, не выдержала и отвернулась, одновременно с этим взмахнув рукой, и уперлась ладонью в грудь мужчины.

— Пф, да кому нужна твоя плата, просто не сдохни, и на том спасибо.

Она пихнула его не достаточно сильно, чтобы сдвинуть с места или хотя бы пошатнуть, скорее это было похоже на вдавливание ладони в чужую грудную клетку. Юнь Сюэ бросил взгляд на руку девушки, но та уже одернула ее, уходя обратно к столу, от чего парню оставалось только тоскливо взглянуть ей в след и отступить к входной двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и почему-то вдруг улыбнулся той же мягкой улыбкой, с которой говорил с Чжао Ли до спора.

— Я еще зайду к вам через пару дней перед отправлением.

Глядя на эту улыбку, Чжао Ли не стерпела, схватила со стола грушу и бросила прямо в Юнь Сюэ.

— Да поди прочь уже, — произнесла она с восклицательной интонацией, но тон ее при этом звучал не зло, а скорее утомленно.

Юнь Сюэ ловко поймал грушу и, не долго думая, откусил от нее, после чего с улыбкой поклонился Чжао Ли и немедля вышел из дома от греха подальше. Стоило двери за ним закрыться, как Чжао Ли вновь развернулась к столу и, не глядя на Ши Цинсюаня, принялась разминать оставленное на столе тесто. То уже было готово к использованию и легко тянулось в разные стороны, не прилипая к рукам, но Чжао Ли почему-то принялась повторно месить его руками, прикладывая больше силы, чем требовалось.

Хоть ее лицо внешне оставалось спокойным, но по силе ее рук казалось, словно они разминают большой кусок холодной глины. Цинсюань все еще сидел тише воды, не решаясь напомнить о себе, частично потому, что невольно стал свидетелем чужой ссоры, что было неприлично, а частично, чтобы случайно не попасть под горячую руку и не оказаться на месте бедного теста. Но уже спустя мгновение Чжао Ли вспомнила о нем сама.

— А ты чего сидишь? — произнесла она строгим тоном, хоть лицо ее и оставалось ровным, но глаза, обращенные на Цинсюаня, были острыми. Она кивнула на все еще не порезанные овощи. — Продолжай, давай, работа сама себя не сделает. Или от ножа белы ручки стерлись? — улыбнулась она уголком губ, пусть все еще не весело, но Цинсюань мог понять, что она пытается вернуться в свое прежнее состояние.

Ши Цинсюань поспешно схватился за позабытый нож, подумав про себя, что взгляд этих черных глаз в данный момент мог бы порезать и без ножа. Он пододвинул к себе кочан капусты и надавил ножом посередине, чтобы разрезать его пополам, но тот оказался слишком крепким, и как бы Цинсюань ни давил, он смог сделать лишь надрез. Отчаявшись он начал пытаться водить ножом туда-сюда в попытке распилить капусту, но это мало что давало. В конце концов, со стороны наблюдавшей за всем этим Чжао Ли послышался вздох и она легонько хлопнула Цинсюаня по руке, жестом командуя оставить капусту в покое.

Стоило ему вынуть из кочана свой нож и убрать от него руки, как девушка небрежно схватила со стола нож для разделки мяса и одним быстрым движением ударила им по центру кочана, как топором по полену, разрубив его пополам. Сердце Цинсюаня подскочило от неожиданности, и он замер на несколько мгновений, уставившись на капусту. Тот факт, что человека, доведшего Чжао Ли до такого расположения духа, она попросила «не сдохнуть», крутился в голове Ши Цинсюаня на повторе, словно что-то инородное и плохо усваиваемое.

Чжао Ли же в свою очередь, уже бросила большой нож на стол перед ним, сказав, что им капусту шинковать будет удобнее, и накрыв ранее измученное тесто тканью, принялась готовить вторую порцию — для маньтоу. Теперь напряжение с ее лица, казалось, почти исчезло, и она выглядела уже более расслабленно. Цинсюань осторожно взял нож в руку и принялся нарезать несчастную капусту, краем глаза поглядывая на девушку.

— Сестрица злится? — все же решился он аккуратно задать вопрос.

— Пф, разве этот дурак стоит того, чтобы я злилась? — расслабившаяся было Чжао Ли вновь холодно сверкнула глазами, в полной противоположности своему пренебрежительному тону. — Я просто терпеть не могу людскую тупость, вот и все, — скривила она губы и опустила взгляд к тесту, словно больше не желая, чтобы Ши Цинсюань смотрел ей в глаза.

Тот, в свою очередь, и без ответа Чжао Ли видел, что в душе у нее далеко не спокойствие и даже не холод, который она демонстрировала. Но лезть в чужие взаимоотношения, о которых, к тому же, ничего не знал, он хотел бы меньше всего, предчувствуя, что только еще больше разозлит Чжао Ли. Что интересовало Цинсюаня больше всего — это то, о чем говорили Чжао Ли и Юнь Сюэ ранее.

— Ли-цзе, я был занят многими вещами в последнее время, поэтому не знаю, — начал он осторожно, думая как расспрасить Чжао Ли о происходящем, не показавшись странным. — Разве море настолько опасно, что рыбачить в нем может стоить жизни?

— Хм, — Чжао Ли усмехнулась, и ее гнев заметно рассеялся, когда его сменило любопытство к Ши Цинсюаню. Она склонила голову, прищурив глаза. — Ты и впрямь не иначе как впервые в люди вышел, — поддела она с улыбкой.

Ши Цинсюань хотел было начать оправдываться, но тут Чжао Ли отмахнулась.

— Не дергайся, мне плевать, откуда ты родом, — заявила она беззаботно, ловким движением добавляя в тесто побольше рисовой муки. — Но о Повелителях Вод и Ветра же ты знаешь?

— Знаю, конечно же, — подтвердил Цинсюань, едва не запнувшись. Он опустил голову ниже, делая вид, что сосредоточен на нарезке овощей, чтобы не показать ненароком свои личные чувства к этой теме.

— Так вот, ходят слухи, что в последнее время все воды в Поднебесной бушуют днями и ночами, да с каждым днем все сильнее, потому что Повелитель Воды больше ими не управляет, — объяснила Чжао Ли, и ее голос стал немного мрачным. — Что моря, что реки, в большую воду лучше не соваться сейчас, если не хочешь столкнуться со штормом. Иногда, конечно, стихает немного, и можно рискнуть. А у нас город не так далеко от залива, рыбалка — основной источник дохода для большинства людей, вот они и продолжают выходить в море на свой страх и риск, — вновь скривила губы Чжао Ли, вспомнив недавний разговор с Юнь Сюэ. — Но шанс угодить в сильный шторм и не справиться с ним — слишком велик.

— Получается, из-за того, что Повелитель Вод больше не отвечает на ваши молитвы, местные люди вынуждены рисковать жизнью и отправляться в штормовое море, чтобы прокормиться, — пробормотал Ши Цинсюань опустошенным голосом.

Он знал, что нечто подобное будет происходить, ведь потеря Повелителя стихии всегда превращается в катаклизмы в мире смертных. Но он никогда не задумывался, что это может настолько повлиять на жизни простых людей. К его удивлению, Чжао Ли презрительно фыркнула.

— Да кому сдался Повелитель Вод, — отмахнулась она покрытой мукой ладонью. — Я про него рассказываю лишь потому, что все воды Империи взбунтовались, ясное дело, что Повелитель Вод больше никого не слушает. Но мы люди бедные и защиту Водного Тирана никогда и не могли себе позволить, — пояснила она. — Где это видано, чтоб без пары золотых нельзя было попросить о помощи бога, — недобро ухмыльнулась она, выражая презрение.

— Верно, — неловко поджал губы Ши Цинсюань. Как бы он ни любил своего брата, он был вынужден признать, что Чжао Ли права во всем. — Так как же вы справлялись без его помощи?

— С помощью Повелительницы Ветра, разумеется, — пожала плечами Чжао Ли, словно это было очевидно. — Она, в отличие от многих богов, всегда отзывается на любые мольбы, даже если ты не можешь ничего предложить в качестве подношения.

— Как это? — удивленно вскинул брови Ши Цинсюань, не ожидавший такого ответа.

Будучи Повелителем Ветра, он откликался на многие молитвы, больше, чем мог бы упомнить, и далеко не все из них были связаны с ветром на прямую. Он помогал усмирять злых духов, находить пропавших людей, показывать смертным путь, что приведет их к лучшему исходу, и даже помогал Богине Дождя защищать поля и урожай крестьян, то перегоняя ветром тучи, то усмиряя его, чтобы тот не повредил побеги. Он мог припомнить и то, как к нему обращались за помощью моряки, но…

— То есть, я знаю, что ей не важны подношения, — пояснил Ши Цинсюань смущенно. — Я имею в виду, что, даже если Повелительница Ветра и отвечала на ваши молитвы, как она могла бы помочь морякам так эффективно, что нет нужды молить о защите Повелителя Вод?

Все это время, когда его просили о безопасном плавании, он считал, что его просят лишь за компанию с молитвами Ши Уду. Их храмы чаще всего были объединены, и не было ничего удивительного, если бы моряки, пришедшие помолиться его брату заодно попросили бы того же и у Повелительницы Ветра. Ведь много защиты не бывает. Тем не менее, он никогда не ленился отвечать на эти просьбы и усмирял ветер для моряков, направляя их на хороший курс, хоть и думал все это время, что брат и без того позаботился бы об этих людях и без него. Теперь же выясняется, что бедняки, зарабатывающие рыбалкой, никогда и не обращались к Ши Уду, неспособные оплатить его защиту, а обходились одной лишь помощью Ши Цинсюаня?

— Как Повелитель Ветра может спасти от шторма? — спросил он, нахмурив брови.

— Ну а ты подумай: что такое шторм? — спросила Чжао Ли с лукавой улыбкой, словно давала ребенку подсказку.

— Шторм — это бушующие волны в море, способные потопить все, что в них окажется, — ответил Цинсюань, все еще не понимая, как тут обойтись без усмирения воды.

— Ну а какие могут быть волны без ветра? — усмехнулась Чжао Ли хитро, явно наслаждаясь шокированным лицом Ши Цинсюаня, когда до того наконец дошел смысл. — Воды могут бушевать, сколько им угодно, но если ветер спокоен, — и шторм утихнет в конце концов. Вода — могучая и смертоносная стихия, но лишь ветер может волновать или успокаивать ее, как ему вздумается.

На какое-то время Ши Цинсюань пораженно застыл, уставившись в одну точку на столе. То, что говорила Чжао Ли, было верно, но он просто никогда не мог даже подумать об этом. Из уст простой смертной девушки это звучало так просто и логично, словно она придумала, как незаметно разводить богачей на деньги, действуя при этом по закону. Но для бывшего Повелителя Ветра, зажатого между двумя бушующими водными стихиями с замиранием сердца пытающегося оттянуть тот момент, когда те столкнутся и уничтожат друг друга, это казалось откровением, переворачивающим его мысли и душу с ног на голову.

Да, речь всего лишь про ветер и воду в море, а пред лицом ненависти Хэ Сюаня и Ши Уду друг к другу он все еще мог ничтожно мало. Но внезапное осознание, что все эти годы он мог успокоить шторм одними лишь своими силами, хоть и не был властен над самим морем, теперь странно трогала его сердце, согревая его странной, похожей на смесь облегчения и надежды эмоцией. Он был рад, что, сам того не ведая, мог помогать людям возвращаться домой живыми, но как бы ни пытался сконцентрироваться на этом, мысли его невольно ускользали к тому дню во Дворце Черных Вод, когда он срывающимся голосом молил Хэ Сюаня пощадить Ши Уду.

Взгляд Хэ Сюаня раздосадованный, словно он наткнулся на крошечный камушек, помешавший ему достигнуть своей высшей цели, и его снисхождение после. Его усталый взгляд и его слова сегодня утром о том, что он не может заставить себя избавиться от Цинсюаня, чтобы достичь того, к чему так стремился все это время, и расправиться с Ши Уду.

С самого детства Ши Цинсюань привык притворяться сильным и самоуверенным, при этом ощущая себя слабым и трусливым. Он привык думать, что лишь очень удачно всех обманывает, выдавая свою отчаянную нужду помогать всем, игнорируя опасность, словно та могла исчезнуть, если он не обратит на нее внимания, за храбрость, в то время как на самом деле это была лишь привычка. С Божком Пустословом иначе нельзя, только смеяться и делать вид, что не замечаешь его. Словно притворяешься слепым перед вломившимся в дом разбойником, чтобы тот не торопился тебя убивать, хоть в груди у тебя и скованы льдом сердце и легкие.

Цинсюань был профессионалом в этом, и до сегодняшнего дня относился к своему договору с Хэ Сюанем как к этому самому трюку. Он чувствовал, что вернулся в прошлое, тольно на сей раз добровольно, и теперь ходит по чужому дому слабой безвольной жертвой, которой только то и остается, что сохранять спокойствие и делать вид, что не замечает опасности, чтобы опасность не заметила его.

Но в этот момент брошенные небрежно слова Чжао Ли действительно заставили его задуматься о том, как шторм, каким бы свирепым и смертоносным ни был, не может бушевать, если стихнет ветер. Как не могут и волны быть тихими, когда ветер мечется от берега к берегу в беспокойстве. Он посмотрел на свою ладонь, держащую простой нож для овощей, и вспомнил как ощущалась в ней рукоять острого кинжала. Вторую ладонь начало фантомно покалывать воспоминанием о пощечине, усмирившей Хэ Сюаня, заставившей его безвольно уронить плечи, наконец сбрасывая маску злобы, обнажая его многовековую усталость.

Тогда Хэ Сюань признался ему, что не может пренебречь его жизнью так просто, признался, что не может поставить свою ненависть и месть выше той тонкой связи, что случайно образовалась между ними за эти пять сотен лет. И Цинсюань признался, что не сможет разрубить эту нить, как бы сильно ни был напуган. Тогда он пообещал больше не бояться, получив взамен обещание, что его постараются больше не ранить. Взаимное обещание прожить этот остаток жизни Цинсюаня в мире, не терзая друг друга и не боясь. Договор усмирить шторм.

И хоть Ши Цинсюань и поверил Хэ Сюаню, но до этого момента он воспринимал это лишь как снисхождение Хэ Сюаня, так и не растерявшего после смерти своей человечности, но… Но что если шторм не усмирить без спокойствия ветра? Не показного и притворного, нервного внутри, а настоящего.

Чжао Ли уже успела перевести тему и теперь говорила о чем-то другом, но Ши Цинсюань не слышал ее слов, из раза в раз прокручивая в голове одни и те же слова. «Воды могут бушевать, сколько им угодно, но, если ветер спокоен, — и шторм утихнет в конце концов. Вода — могучая и смертоносная стихия, но лишь ветер может волновать или успокаивать ее, как ему вздумается».

Все это время, с тех пор как он узнал о кровавой ненависти двух дорогих ему людей, Ши Цинсюань, привыкший воспринимать их двоих как по-настоящему сильных небожителей, на чьи плечи он мог опереться и за чьей спиной, при желании, спрятаться, воспринимал себя в их конфликте разве что маленькой лодочкой, что оказалась посреди океана в самый мощный шторм, что только видели небеса.

Ему казалось, что он может лишь беспомощно дрейфовать, силясь хоть как-то удержаться на поверхности, пока могучие яростные волны, намереваясь сокрушить друг друга, швыряли его из стороны в сторону, едва не разбивая о камни. В моменты, когда его сердце разрывалось от страха, но он упрямо стоял на месте, пытаясь собой отдалить этих двоих друг от друга, защитив обоих, он чувствовал себя одинокой скалой в океане, что стояла меж двух огромных волн, позволяя им обрушиться на себя, но предотвращая их столкновение друг с другом, поглощая всю мощь безжалостного шторма на себя.

И лишь в этот момент после случайно брошенных слов о людях, что молились ему, как единственному, кто мог сберечь их от шторма одним лишь ветром, Ши Цинсюань вдруг впервые за последние недели почувствовал то, что ему казалось, к нему больше не вернется. Он почувствовал, словно ветер проносится по его венам, почувствовал себя самого его частью. Не безвольная слабая лодка, не жертвенно принимающая на себя удар скала, а мощный поток ветра, не менее сильный, чем яростная водная стихия, способная не просто выстоять, но и усмирить своим спокойствием волны. Впервые за очень долгое время Щи Цинсюань по-настоящему ощутил, как его груди становится легче дышать, и его губы тронула легкая улыбка.

— Ли-цзэ, не волнуйся так сильно, — поднял он взгляд на девушку. — Хоть Повелительница Ветра и потеряла возможность отвечать на молитвы людей, я верю, что она найдет способ помочь, — произнес он в порыве внезапного вдохновения.

В его голове вырисовывались разные варианты того, как можно попросить Се Ляня передать мольбы местных жителей о защите в море. Небожители не могут не знать о сложившейся ситуации и не позволят смертным пострадать слишком сильно. Разница лишь в том, что беднякам, неспособным вознести подношения, придется положиться на судьбу, так как все небожители будут заняты другими молитвами.

Се Лянь, впрочем, никогда не был равнодушен к жизням простых людей и, вероятно, мог бы помочь, если Цинсюань расскажет ему о происходящем. Проблема лишь в том, что Ши Цинсюань сам попросил его не пользоваться техникой перемещения душ, а переместить свою душу в тело Се Ляня он не мог. Так что придется ждать, пока Хэ Сюань позволит им связаться по каналу духовного общения. Но, если Хэ Сюаня попросить…

Лишь увидев удивленно вздернутую бровь Чжао Ли, Ши Цинсюань понял, что случайно забылся и сказал, что Повелительница Ветра «потерла возможность отвечать на молитвы», что со стороны Чжао Ли наверняка звучало странно. Ведь как смертный мог знать, что именно произошло с небожителем?

По словам и тону Чжао Ли, когда она говорила о том, как Бог Воды не слушает больше никаких молитв, можно было понять, как пренебрежительно она к нему относится, словно бы Водный Самодур просто решил наплевать на свои обязанности, не получив достаточно золота. При этом Ши Цинсюань был уверен, что Богиня Ветра именно «потеряла» свои силы.

Тем не менее, ему не пришлось искать оправдания своему заявлению, потому как Чжао Ли, казалось, либо не увидела в его словах ничего странного, либо выбрала не придавать этому значения. Вместо этого она улыбнулась чуть загадочно и слегка склонила голову.

— Ну разумеется, — произнесла она плавным тоном и посмотрела Ши Цинсюаню в глаза. — Богиня Ветра всегда была к нам добра, помогая бескорыстно, много поколений бедняков обязаны ей за защиту, — пусть Чжао Ли и не могла знать, кто сидит перед ней, Ши Цинсюаню все равно мерещилось, словно она смотрит ему прямо в душу, и его щеки невольно порозовели. К счастью, в следующий миг Чжао Ли отвела глаза и лениво пожала плечом. — Конечно же никто не поверит, что она оставила бы нас по собственной воле. Ходят слухи, что Водный Самодур перешел дорогу Черноводу и был убит, от того все моря, что Восточное море, что Черные Воды, бушуют. А Богиню Ветра Черновод в плен забрал, да женой своей сделал, вот она и силы потеряла, — произнесла она тихим мрачным голосом, сверкнув глазами.

— Ого, — выдохнул Ши Цинсюань пораженно, не зная даже, как отнестись к таким слухам.

Невозможно было сходу понять, чего в этой версии больше: правды, или абсурда. Но то, насколько близкой к реальности была эта история, вне сомнений, поражало.

— Но я лично не верю в последнее, — вдруг, как ни в чем не бывало, пожала плечами Чжао Ли и беззаботно улыбнулась. — Водный Самодур может и сдохнуть, а вот Повелительница Ветра точно так просто себя подавить не даст, — усмехнулась она, небрежно взмахнув рукавом, словно стряхивая с него ей одной видимые пылинки. — Если Черновод ее и забрал, то и ладненько, того глядишь через месяц и Черные Воды в порядок придут при новой хозяйке.

Ши Цинсюань не смог сдержаться и коротко рассмеялся, невольно представив то, о чем говорила Чжао Ли. Он не знал быть ли ему смущенным или польщенным тем, какой Богиня Ветра была в ее глазах. Сильной и храброй, которой палец в рот не клади. Ши Цинсюань был бы рад оправдать такое впечатление. Ну, разве что Хэ Сюаню лучше не знать, какая в народе ходит молва.

— Да уж, у Ли-цзе и впрямь на все имеется свое видение, — улыбнулся он девушке. — Сестрица весьма оптимистична.

— Ну а что еще остается, — пожала та плечом. — И вообще, что это ты меня «цзе» называть принялся, а как же «Ли-мэй»? — прищурила она глаза. — Что, испугался?

— Нет-нет, — поспешно заверил Ши Цинсюань, хоть и понимал, что та говорит это не серьезно. — Просто братец Юнь Сюэ так к тебе обращался, вот я и подумал…

— О, не обращай внимания на этого прохвоста, — отмахнулась Чжао Ли. — Мы с ним родились в один день. Просто он боится назвать меня младшей и получить по голове, — улыбнулась она коварно.

Ши Цинсюань коротко рассмеялся на ее слова, но сам в этот момент невольно задумался о другом. Родились в один день. Явление более редкое, чем можно подумать по тому, как небрежно об том отзывается Чжао Ли. Даже смертные знают, что рожденные в один день одного года, если встретятся, будут связаны судьбой. Будь то счастливый брак или кровавая ненависть, исходов могло быть множество, но тонкая нить между двумя судьбами была вне сомнений.

Тем не менее, даже зная это, смертные могли себе позволить не придавать этому слишком большое значение. Быть может, то, что ранее заметил Ши Цинсюань, маленькими искрами летающее в воздухе между двумя людьми, несмотря на странные дружественно-раздраженно-флиртующе-гневные взаимодействия, и было этой самой нитью. Может быть, эти двое в свое время получали комментарии от тетушек со всей округи о том, как им суждено быть парой; может быть, кто-то, видя какую-нибудь их склоку и едкий характер Чжао Ли, шептался, что этим двоим быть врагами. Вероятнее всего, сами они считали себя друзьями.

Но вряд ли кто-либо в этом городе, узнав о двух людях, рожденных в один день, вздрагивал также, как Ши Цинсюань. Переплетение судеб, ха? Простым людям лучше не знать, каким оно может быть. При мысли об этом Ши Цинсюань невольно вернулся мыслями к своей собственной судьбе, и образы из событий сегодняшнего утра стали проноситься перед глазами одно за другими, постепенно смешиваясь с воспоминаниями прошедших нескольких веков.

Колючий взгляд золотых глаз, бережное объятие, холодный голос и просьба не влезать в неприятности, ворчание, смешанное с ровным звуком шагов, неизменно следующих за спиной. Взгляд полный боли и злости и слова полные усталости и тоски. Холод цепей на запястьях и ледяных пальцев, сжимающихся на шее, и тепло вливающейся в вены духовной энергии и мехового плаща столько лет набрасываемого на его плечи. Слова о ненависти и неспособность ненавидеть. И наконец их взаимное недоверие доброте друг друга, смешанное с взаимной болью, и взаимное желание больше не ранить друг друга.

Сегодняшние события были раздирающим душу клинком, впивающимся в самое сердце, заставляя то невыносимо болеть и безудержно биться в панике и отчаянии. Но вместе с тем этот клинок вырезал кусок воспаленной и уже гниющей плоти вокруг оставленной ранее глубокой, не обработанной и не зашитой раны, что лишь разрасталась день ото дня, поглощая все больше и больше пространства покалеченной души. Ши Цинсюань чувствовал боль и пустоту, но вместе с тем и облегчение, чувство освобождения, словно тот клинок, что дал ему Хэ Сюань, пронзил их обоих и беспощадно вырезал эти почерневшие и кровоточащие кусочки их душ.

И теперь, их задача проявить понимание и терпение друг другу, чтобы обработать эти свежие раны, не допуская повторного воспаления, а также приложить усилия и дать друг другу немного честности и доверия, зашивая разодранную в клочья плоть, давая ей возможность наконец исцелиться. И, положа руку на сердце, Ши Цинсюань не думал, что это будет просто, но в этот момент… он ощутил неведомый до этого прилив сил, и заполняющее грудь намерение сделать все, чтобы хотя бы попытаться.

— Ли-мэй, когда мы закончим, не могла бы ты дать мне немного баоцзы с собой? — вскинул он голову, улыбнувшись широко и нежно. — У меня дома есть кто-то, кому нездоровится, мне бы хотелось его порадовать.

***

Головная боль прошивала виски, впиваясь глубоко в мозг и неприятно пульсируя. Это не могло сравниться с агонией самого первого приступа во время открытия горы Тунлу, но Хэ Сюань все равно не мог не хмурить брови, бессмысленно потирая виски пальцами, словно это могло чем-то помочь. Ему просто нужно было погрузиться в искусственный сон, что позволит ему забыться и не чувствовать этой треклятой боли, но по какой-то причине именно сейчас он не мог этого сделать. То ли боль еще пока была недостаточно сильной, и защитный механизм не срабатывал, то ли его неспособность перестать думать о событиях сегодняшнего утра удерживала его в сознании против воли.

Ши Цинсюань, уходя, сказал, что вернется скоро, но теперь ощутимо задерживался. Еще не начало темнеть, и Хэ Сюань не спешил волноваться, что с ним что-то случилось, учитывая достаточное количество духовной силы, что он передал Цинсюаню ранее. Скорее он не мог выбросить из головы мысли о том, как обошелся с Ши Цинсюанем сегодня, и мысль о том, сможет ли Цинсюань, как сказал ему, перестать его бояться теперь, или же Хэ Сюаню придется столкнуться с последствиями в виде того, что отныне Цинсюань будет его избегать. Каким бы сильным ни был спазм в голове при мысли о втором варианте, Хэ Сюань был вынужден признать, что заслужил его, и все, что ему оставалось, это в будущем быть внимательнее к Ши Цинсюаню, чтобы попытаться это исправить.

Воздух в подвале был затхлым, но Хэ Сюань игнорировал это, слишком погруженный в чтение старых, давно позабытых книг и записей. Чтение давалось ему медленно из-за расплывающейся в глазах картинки, что немало раздражало, но Хэ Сюань лишь сжимал губы в токую линию и продолжал изучать запылившиеся свитки. Неожиданно в и без того раскалывающейся голове раздался голос.

— Эй, рыбина, ты там не засохла еще? — голос Хуа Чэна больше не был детским, а звучал, как обычно, насмешливо и снисходительно, от чего Хэ Сюань, боровшийся с головной болью последние несколько часов, обнаружил, что все еще мог сморщиться еще сильнее.

— Чего тебе? — хрипло отозвался Хэ Сюань, лишь потому, что знал, что если не ответит, эта доставучая моль не оставит его в покое, а быть может даже начнет угрожать процентами к долгу. — Давай только сразу к сути, я скоро отключусь.

— О, правда? — насмешливо хмыкнул Хуа Чэн. — Я-то могу вообще ничего не говорить, это не мне нужно, — проговорил он лениво. — Я просто подумал, что мне некому будет долг отдавать, если ты сдохнешь.

— Я в шаге от этого, просто слушая тебя, — пробормотал Хэ Сюань ядовито, но, подумав немного, решил все же не игнорировать то, что хотел рассказать Хуа Чэн.

У них были отношения далекие от дружеских в привычном смертным понимании этого слова, они вспоминали друг о друге, лишь когда им что-то требовалось, или же когда видели на горизонте непосредственную угрозу для другого. Кровавый Дождь не стал бы связываться с ним просто поболтать, тем белее сейчас, когда крутился под боком у своего ненаглядного принца.

— Я связался с тобой лишь потому, что тебе стоит держать ухо востро, — подтвердил Хуа Чэн его мысли небрежным, но уже более серьезным тоном. — Однако, я скажу тебе только после того, как ты дашь мне слово, что, чтобы ты ни сделал с этой информацией, это не коснется гэ-гэ, — добавил он строго, словно отдавал приказ своим мелким демонам.

— Тц, как будто я не знаю, — закатил глаза Хэ Сюань, уже слишком утомленный разговором. Желание уронить руку, пальцы которой были прижаты к виску, обрывая канал духовного общения, с каждой секундой росло.

Между ними с Хуа Чэном был своего рода договор, по которому они не вмешивались в дела друг друга, а также предупреждали друг друга о серьезных опасностях и вещах, способных помешать их планам. Тем не менее, это соглашение также включало в себя ограничение, согласно которому их взаимная поддержка ограничивалась, когда цели друг друга могут впутать Се Ляня или Ши Цинсюаня.

Так, например, Хуа Чэн не стал предупреждать небожителей об опасности, когда Хэ Сюань осуществлял своей план мести братьям Ши, к удивлению Хэ Сюаня, даже смирившись с тем, что Се Лянь будет расстроен, когда узнает обо всем. Но лишь на том условии, что Его Высочество не пострадает в Черных Водах, и Хэ Сюань выведет их, прежде чем воплотить свой план. Хуа Чэн же, в свою очередь, честно следил, чтобы Ши Цинсюань не пострадал в Призрачном Городе, даже когда переступал границы и вызывал беспокойство в городе, пока Хэ Сюань говорил ему, что еще не время, и пока что он не хочет, чтобы тот пострадал.

Теперь, очевидно, серьезный тон Хуа Чэна говорил о том, что тот узнал что-то, что потенциально может навредить Хэ Сюаню, но не станет вмешиваться, если не убедится, что Хэ Сюань помнит об условии, не доставлять проблем Се Ляню. Ответ пришел сам собой — речь идет о Ши Цинсюане.

— Я обещаю, что твоего принца это не коснется, — устало вздохнул он. — Так что ты узнал?

— Как ты знаешь, я сейчас нахожусь рядом с гэ-гэ в измененном облике, и он не знает, что рядом с ним я, — к чести Хуа Чэна, он не стал ходить вокруг да около, и, получив свои гарантии, перешел к сути. — Пару часов назад он воспользовался техникой перемещения душ, и внезапно у него получилось. Он пробыл в таком состоянии примерно полпалочки благовоний, а когда вернулся в свое тело выглядел радостным и спокойным.

Произнеся это, Хуа Чэн замолчал, словно не видя смысла говорить что-то еще, но Хэ Сюаню это было и не нужно. Хуа Чэн всюду следовал за Се Лянем, и хорошо знал, что есть лишь один человек, с которым Се Лянь мог использовать эту технику на данный момент. И то, что, поговорив с Ши Цинсюанем, находящимся в плену, Се Лянь вдруг отбросил беспокойство и был чему-то рад, могло говорить лишь об одном. Се Лянь узнал, что Ши Цинсюань нашел способ уйти.

Что, впрочем, не было для Хэ Сюаня новостью, ведь он сам дал тому такую возможность, но когда Ши Цинсюань уходил сегодня из дома, он заверил, что скоро вернется. Сейчас, тем не менее, шел третий час, как его нет, и скоро начнет темнеть. Хоть Хэ Сюань и прокручивал эту мысль в голове десятки раз, лишь в этот момент она обрела реальный вес. Ши Цинсюань больше не вернется. Не добровольно уж точно. И что самое главное, с учетом всего того страха и страданий, через который Хэ Сюань заставил его пройти, было более чем вероятно, что Ши Цинсюань вернется, только не один, а с небожителями, что в его нынешнем состоянии не оставят ему шансов.

Хуа Чэн все это понял и лишь потому связался с ним, чтобы предупредить. Головная боль вдруг усилилась в десяток раз, распространяясь по всему телу, словно каждый нерв Хэ Сюаня был раскален до предела лавой горы Тунлу, заставив его зашипеть сквозь зубы. По иронии судьбы, именно в тот момент, когда он меньше всего хотел бы потерять сознание, эта боль стала наиболее невыносимой.

— Успокойся, что бы ни произошло, Се Ляня это не коснется. Это только между нами, — только и смог он произнести хрипло, прежде чем обессиленно уронить руку, прижатую к виску, отключая поток духовного общения.

Сотни мыслей о Ши Цинсюане, событиях последних дней, лазурных глазах, полных страха и ненависти, и их словах друг другу хаотично метались в сознании Хэ Сюаня, но его разум неумолимо застилала алая пелена.