Неизвестное время. Апокриф. Обливион.

Воздух проклятого плана свободно проник в легкие глубоко вздохнувшего имперца, чьи глаза с любопытством прошлись по длинному, широкому коридору. Сплетенные из корешков уничтоженных книг колонны знакомыми изящными арками поднимались высоко вверх, создавая ощущение любимых имперцем часовен Сиродила. Видневшиеся ему истерзанное разрывами темно-зеленое небо сотрясалось от разрядов молний, а падающие с вниз страницы молний ярко вспыхивали, долетая до пола лишь быстро сдуваемым в неизвестность пеплом.

На длинных, расположенных по обе стороны коридора, темных столах лежали оплетенные щупальцами книги. Закрытые, будто бы спрятанные под цепями, потемневшие от времени манускрипты влекли к себе бывшего священника, пробуждая в нем привычное каждому магу любопытство.

Словно бы в тумане драконорожденный прошел мимо нескольких столов, обращая взгляды на небольшие, искажающиеся под его взором таблички. Стук металлического, полупрозрачного пола эхом отлетал от стен, а дрожащие под взором бывшего священника щупальца слегка приподнимались, будто бы приглашая смертного сорвать покров тайны. Рефлекторно, под гром разрезающих небеса молний имперец читал видимы ему названия, на секунду останавливаясь возле столов.

Находившаяся к нему ближе всех остальных табличка, подписанная как «проклятие вечного сна» заставила струны души имперца дрогнуть. Занимавшийся оккультной магией школы Колдовства драконорожденный помнил, что когда-то, в душных классах Университета Волшебства Имперского города, слышал о подобном проклятии от одного из мастеров. Тогда приглашенный из главного отделения гильдии магов Хай-Рока лектор поразил своим рассказом целую группу, создавая в воздухе россыпь иллюзии и рассказывая древние легенды о прекрасных принцессах и спасших их рыцарях, в основе которых лежали реальные события прошлого.

Проклятие вечного сна было столь редким, что о случаях его наложения было известно не так много, как хотелось бы. Созданное во времена второй эры даэдрической княгиней Кошмаров оно редким мором проходилось по землям Хай-Рока, поражая раздробленные земли провинции и уничтожая многочисленные королевства, оставляя тех без правителей и наследников. В легендах ходили слухи о шагающей среди городов и гор страшной, сгорбленной ведьме, чье тело часто было скрыто под черной, уходящей в пол мантией. Опирающаяся на посох она подходила к дворцам правителей, прося у тех убежище и вне зависимости от ответа нанося свой удар.

Рука Мартина невольно коснулась обложки книги, а сам он вспомнил мечтательные взгляды учениц факультета Восстановления, услышавших о первом, сохранившемся лишь в старой сказке, известном случае применения подобных чар. Чарующий голос приглашенного мастера-волшебника пронеся в голове драконорожденного, заставляя того вспомнить об уничтоженном давным-давно королевстве горной провинции. Небольшое, обладающие залежами мифрила королевство славилось своими благородными правителями, искренне заботящимися о своих подданных. Справедливый, мудрый король и милосердная королева были любимы собственным народом, поддерживая дружественные отношения с соседями. По легендам королевство никогда не знало кошмаров, а все его жители были благословлены доброй, покровительствующей королю, Богине.

Единственной горестью по словам лектора было отсутствие наследника, тогда как каждый родившийся у королевской четы ребенок погибал во сне в первую свою ночь. Талантливые маги и целители приходили в то королевство нескончаемым потоком, пытаясь помочь бедам монарха и раз за разом терпя неудачу. Так продолжалось до тех пор, пока ко двору не явился хрупкий старик, чей милосердный взгляд пройдясь по ликам Богини, не открыл королю истину, заставляя того отречься от хранящей их Госпожи. Исчезнувший вскоре старик благословил королеву, утешая ее разбитое от осознания загубленных жизней сердце, после чего, спустя девять месяцев, та разрешилась от бремени прекрасной девочкой, чья красота будто бы была благословением Богов.

Радость охватила королевскую семью, а сами они, увидев, что их чудесное дитя пережило первую ночь, устроили пир, созывая на него все королевство. Однако праздник омрачился явившейся на праздник старухой, которая пусть и была незваной, но все же была встречена подобно дорогой гостье. Опиравшаяся на посох гостья мурлыкающим голосом делилась с беспокоящейся королевой опытом, убаюкивая маленькую принцессу и очаровывая весь двор. Незаметно для всех старуха поселилась при дворе, захватывая с каждым годом все больше власти и становясь незаменимым другом для королевы и любимой «бабушкой» прекрасной принцессы.

Спустя время страшная болезнь поразила короля, который, не просыпаясь от кошмаров быстро сгорел в лихорадке. Следом за ним последовала и королева, оставляя в одиночестве молодую, не готовую к тяжкому времени девушку, чья коронация должна была состояться в день ее восемнадцатилетия. Не готовая к подобному принцесса, попыталась найти утешения в объятиях воспитывающей ее с рождения «бабушки», которая в ответ с мягкой улыбкой протянула девушке острую, серебряную шпильку, обещая, что, если будущая королева наденет ее, все ее беды уйдут в прошлое.

Испуганная, взволнованная дева подчинилась, случайно укалываясь об острый край шпильки и проливая свою кровь. Это и стало тем, что после начало выделять проклятие «вечного сна». Вечный Сон всегда преподносился близким человеком, которому жертва доверяла. Преподносился предметом, который через кровь попадал внутрь жертвы, погружая ту в беспробудный, вечный сон, во время которого время для той застывало.

Первая часть истории проклятия действительно не заслуживала тех мечтательных вздохов, которые вырывались в прошлом из наивных волшебниц Университета. Впрочем, на наложении проклятия история ведь не заканчивалась и в ней появлялось новое лицо. Могущественный, молодой маг, влюбленный в принцессу. Вырвавшийся из грязи волшебник первым нашел будущую королеву, пряча ее в высокой башне от глаз врагов и любящих ее подданных. Соорудив для нее хрустальный гроб, маг окутал свою королеву многочисленными, уберегающими от болезней или заклятий чарами. Придумав удивительную в своей наглости ложь, волшебник назвал себя придворным магом, неся слово молодой королевы в народ и защищая небольшую страну от бед. Год за годом, стареющий волшебник искал способ развеять чары, сохраняя в королевстве слабый мир и удерживая его от захвата. Маг не думал о власти и им лишь двигало желание пробудить любимую, отдавая в ее руки, не тронутые никем земли ее предков.

Однако, как бы маг не бился над загадкой принцесса не просыпалась. Какие бы молитвы и чары тот не пробовал, чары будто бы насмехаясь над ним оставались не тронутыми. С каждым годом все больше погружаясь в отчаяние маг начинал обращаться к запретным знаниям, обращаясь постепенно к той, кто когда-то почитался в королевстве. Наконец, спустя долгое столетие он явился в башню, припадая к губам прекрасной принцессы и пробуждая ее от вечного сна. Проснувшаяся дева увидела перед собой лишь рассыпающегося от времени, закрывающего глаза взамен старика, чья жизнь окончилась в ту же секунду, заставляя того забыться вечным сном.

Мартин прикусил губу, вспоминая прозвучавший тогда в аудитории вопрос: как было снято проклятие вечного сна? Он хорошо помнил, как его сокурсники выкрикивали с места предположения, называя часто самый логичный вариант – обмен. Жизнь за жизнь, душа за душу. Снявший проклятие маг заменил собой принцессу, погружаясь вместо нее в вечный сон и избавляя свои тело и разум от смерти.

Однако тот ответ оказался неправильным, позволяя приглашенному лектору рассказать о втором известном случае, также нашедшим свое отражение в детской сказке о иной принцессе, чья белая кожа и смоль волос превосходили красоту меров. Новая бретонская принцесса стала жертвой мачехи-альтмерки, поклонявшейся Богине снов и мечтавшей захватить в королевстве власть, избавляясь от законной наследницы. В той истории в качестве проклятого предмета выступило красное яблоко, которое любящая мачеха преподнесла доверчивой падчерице, погружая ту в недолгий, пусть и проклятый сон.

Впрочем, новая история произошла спустя век после первого случая, позволяя выступившему против проклятия герою – прекрасному принцу из королевства Даггерфолл быстро понять ужасную ловушку. Войной пройдя по территории, подобный изображенному на гербе королевства алому дракону храбрец проник в замок, лишая власти злую королеву и припадая к хрустальному гробу принцессы. Возлюбленная, обещанная ему с рождения и любимая им всем сердцем, проснулась от легкого поцелуя, видя перед собой того, кто в любой миг мог тронуть струны ее сердца. Забрав ее в свой дворец, принц сделал ее своей женой, объединяя их земли и на долгие года возвещая золотую эру Даггерфолла. На протяжении ста лет они жили как одно целое, видя друг в друге опору и поддержку, после чего уходя за грань в один и тот же день.

Красота проклятия вечного сна заключалась в том, что его способен был разрушить только поцелуй взаимной, истинной любви. Лишь искренняя, жертвенная и бессмертная любовь побеждала чары хитрой Вермины, не оставляя жертве шанса на спасение. Сомнения, обман чужого сердца, смерть возлюбленного или так и не зародившаяся в сердце любовь – перемен, мешающих снять чары было столь много, что даже близкие не всегда могли назвать имя того, к кому можно было обратиться.

Рука Мартина дрогнула, а сам он отстранился от стола с книгой, обращая свой взор на новую табличку. «Проклятие разорванной души» также не стало для него тайной, напоминая ему о многочисленных теориях любимого бретонца, пытающегося понять отличие даэдра от аэдра. Поглотивший силы двух принцем даэдра, Герой Кватча достаточно долго общался с Шеогоратом, чтобы после рассказать Мартину о наложенному на князя Порядка проклятии. Испугавшиеся принцы даэдра прокляли могущественного, опасного на их взгляд, Джиггалага, разрывая его душу еще сильнее и создавая из него Шеогората.

Новый переведенный взгляд коснулся новой таблички, читая на ней «Проклятие исчезнувшей жизни». Стальные глаза бывшего священника нахмурились, а зарычавший в душе зверь словно бы подтвердил то, что на памяти имперца никто никогда не заводил разговоры о подобных чарах. Тихий, ненавязчивый шепоток, коснулся смертного разума, усиливая природную жажду знаний человека и приглашая его подойти. Забывая обо всем, игнорируя нарастающие в связи волнение, бывший священник подошел вплотную ко столу, отмечая на нем старые, погрызенные вредителями листочки. Знакомый, хорошо понятный даэдрический почерк дрогнул, сменяясь тамриэликом, по строчкам которого неосознанно проходились внимательные глаза драконорожденного.

«Ит…будет готова…в кажд…ции и линии, она являет собой угрозу. Дог…выйдет и в…момент Нез…ожа выступит против, сплетая…лишая план жизни. Против…выступить в одиночку…пр…сотрет ее из раз… всех, ослабляя…ли…сил, но не…равновесие. Она…исчезнуть первой, чтобы…вернуть утраченное, обретая…».

Мягкий порыв ветра коснулся тела имперца, сметая со стола изъеденные временем листы. В тот же миг вырвавшиеся, из расположенных по углам зала бассейном, черные щупальца с тихим чавканьем ухватились за летящие по воздуху страницы чьих-то мыслей, утаскивая их в неизвестность.

– Осторожнее, смертный Дракон. – раздался за спиной бывшего священника знакомый, подобный холодной воде спокойный голос.

Сгустившиеся вокруг смертного тени о странной заботой обволокли смертное тело, возникая перед его лицом в виде необъятной, постоянно меняющей свою форму бездны. Темно-зеленые глаза раскрывались и исчезали, проходясь по Мартину оценивающим, словно бы смотрящим в человеческую душу, взглядом. Дракон в душе имперца протяжно зарычал, заставляя ощутившего знакомую щекотку в горле драконорожденного сделать небольшой шаг назад.

– Даже мое благословение не всегда сможет уберечь тебя от опасностей знаний Апокрифа. – сказал между тем Хермеус Мора, не сдерживая эмоций и прикрывая в мрачном удовлетворении один из своих многочисленных глаз. – Апокриф манит к себе каждого, пробуджая в нем жажду знания. Магические трактаты, забытые достижения прошлого, забытые легенды и современные истории для легкого чтения. Мой план подбирает ключ к каждому, играя на его интересах или увлечениях.

– Почему Мирак отнял у тебя отдел с проклятиями? – задал достаточно глупый вопрос, бывший священник, практически сразу же зная ответ.

Промолчавший принц Неведомого лишь взмахнул щупальцем, предлагая собеседнику обдумать свой вопрос, дополняя свои слова тем, что на самом деле нуждалось в ответе. Септимовская сталь нахмурившихся глаз всмотрелась в бездну, после чего едва не прикусивший губу человек спросил:

– Что из этого на самом деле способно будет причинить тебе вред? Непоправимый вред тому, кто знает, как обернуть любые чары?

– При правильном подходе любое проклятие способно навредить. – дипломатично произнес принц даэдра, демонстративно указывая мелькнувшем перед лицом имперца щупальцев вдаль.

Раскрывшаяся от взмаха книга, оторвалась от находящегося в самом углу справа стола, быстро перелистывая свои страницы. Шелест страниц заставил голову бывшего священника рефлекторно повернуться в сторону звука, чувствуя в душе знакомый жар любопытства. Заметивший жест драконорожденного князь даэдра лишь сменил свою форму, представая перед ним в облики равностороннего треугольника, раскрывающиеся глаза которого образовывали необъяснимые человеческому разуму символы.

– Возьмем к примеру, это проклятие. – слова даэдрического принца Знаний казались Мартину чарующими, а сам он со слабым сопротивлением следил за тем, как несколько толсты щупалец быстро перелистываются страницы древнего трактата. – Проклятие тысячи порезов. Накладывается лишь при сильной ненависти, когда заклинатель ради мести или иного желания готов сам отдать свою жизнь. Он создает из глины марионетку, окропляя ее своей кровью и засыпая пылью тысячи заполненных черных камней. Он втыкает в нее иглы, обращая свои помыслы в желания.

– Разве он не окропляет эти иглы своей кровью? – спросил с фальшивой уверенностью имперец, смутно припоминая слова священников Акатоша о пришедшем из недр Эльсвейра проклятии, по слухам принадлежащем руке последователей Мефалы.

– Верно. – не стал отрицать слова бывшего священника бессмертный, в удовлетворении прикрывая несколько своих глаз. – Но помнишь ли ты, как именно проявляется это проклятие?

Невидимый зверь в человеческой душе протяжно зарычал, тогда как сам имперец отрицательно качнул головой. Затерявшиеся во времени воспоминания древних проклятий не могли удовлетворить нужд бывшего священника, помнившего лишь то, что тело жертвы покрывалось тысячью глубоких, ничем не восстановимых порезов.

– После того как марионетка становится подготовленной, маг прячет ее в укромное месте, начиная наносить вред уже себе. – напомнил человеку даэдрический принц, в разочаровании сощуривая несколько, проходящих по держащим щупальца книг, глаз. Книга в толстых, извивающихся конечностях дрогнула, с глухим стуком касаясь стола и вновь погружаясь в плен своеобразных цепей. Мартин промолчал, вслушиваясь в чужие слова и проходясь взглядом по каждой, видимой им, книге в комнате: - Время не важно, как не важна и глубина ран. То, что было нанесено на одном теле, появляется на теле жертвы и ни одна магия не может надолго убрать подобную рану. Проклятие призвано не убить мгновенно, но измучить, заставить врага самого пожелать собственной смерти умоляя о ней. Лишь уничтоженная марионетка или истекшее количество ударов освобождают жертву от проклятия.

– Но ты бессмертен. – заметил внезапно для самого себя имперец, понимая, что описанное ему проклятие нисколько не навредило бы князю Неведомого.

Сталь в глазах человека вспыхнула, когда он вернул свой взгляд на последнее видимое им проклятие. Природное любопытство поглотило разум бывшего священника, тогда как взревевший в душе зверь напомнил ему о быстро исчезающих в воздухе, исписанных даэдриком, старых страницах. Поспешность с которой исчезли от его взора чужие мысли поднимала в душе имперца подозрение, а сам он чувствовал, что явление самого Хермеуса Моры не стало случайным.

– Проклятие исчезнувшей жизни… - задумчиво протянул Мартин, подчиняясь велению собственных, утопших в любопытстве, инстинктов. – В чем оно заключается?

Хермеус Мора промолчал, выдерживая значительную паузу. Мартин знал, что даэдра мог не отвечать на его вопрос, переводя тему на волнующую их разум проблему. Один ответ, забирающий у них драгоценные минуты, в том месте где все подчинялось воле князя Неведомого…так ли важно было вернувшиеся в душу драконорожденного беспокойство, когда один ответ мог принести с собой новый план противостояния Мираку. Зачем ему было волноваться….

– Исчезнувшая жизнь…то, что указано в название. – размеренно произнес принц даэдра, наблюдая за тем как побледневший подобно свежему мертвецу имперец коснулся пальцами висков.

Отразившийся в стальных глазах ужас имел мало общего со словами бессмертного, указывая лишь на неверие прозвучавших в разуме мыслей. Раздавшийся в ушах звон принес с собой ощущение легкого тумана, заставившего глаза смертного сосредоточиться на одном из глаз собеседника. Дрогнувшая, ощутимая имперцем связь натянулась, принося сквозь стену слабые ощущения поддержки и такой необходимой ему мягкости. Сосредоточившаяся в сердце бывшего священника, потянувшаяся по нити связывающих уз, теплота наткнулась на стену, вынуждая расстроенно проскулившего дракона удариться о барьер невидимыми крыльями.

– Исчезнувшая жизнь…слишком старое и редкое проклятие, чтобы живущие сейчас смертные Нирна могли знать о нем хоть-что. – голос принца Неведомого был тих, будто бы прорываясь сквозь толщину морской пучины. Поглощающая собой весь свет плана бездна вновь изогнулась, превращаясь в крупную сферы, от которой в разные стороны исходило семнадцать щупалец. – Оно вычеркивает жертву из истории навечно, заставляя любое дышащие или мыслящие существо забыть о его рождении, жизни или смерти.

– Разве…разве подобное проклятие не было наложено на серый капюшон Ноктюрнал? – словно бы в тумане спросил бывший священник, действуя скорее по наитию, чем осознанию.

Тянущаяся вдаль связь мягко оплетала руки драконорожденного, проходя по ним и устремляясь к наполняющемуся теплотой сердцу. Слабые проблески разума подобно хрупкой, пойманной в стенки банки, бабочке бился о незримые стены, пытаясь заставить драконорожденного сбросить с себя чары Апокрифа.

Правая рука Мартина сжалась в кулак, словно бы пытаясь схватить висевший когда-то на груди амулет. Нашедшие лишь пустоту пальцы дрогнули, ощущая под собой лишь холод зачарованных доспехов, после чего человек в нужде прикрыл глаза. Беззвучная, проносящаяся по проклятому плану молитва казалась имперцу бесполезной, не способной оказать истинного воздействия…однако приносящей слабое чувство, очищающего разум спокойствия.

– Сложно торговаться с несколькими принцами даэдра. – туманный ответ Хермеуса Моры многое сказал драконорожденному, позволяя тому понять, как даэдрическая княгиня Теней получила в свои руки довольно занимательные чары…которые, впрочем, могла разработать, и она сама, отдавая их князю Неведомого в обмен на одну услугу.  Заметивший сменившийся взгляд драконорожденного даэдра прикрыл несколько глаз, дополняя свой рассказ проклятии: - Проклятие стирает память о существе, убирает его упоминания, но не стирает саму личность, в чьих силах все еще остаются поступки.

– Ты уже думал о проклятиях... – констатировал драконорожденный, понимая свою самоуверенность. Открывшиеся вновь глаза смертного, всмотрелись в бездну, гордо поднимая голову. Глупо было думать, что умнейший из Повелителей Обливиона не попытался бы использовать все свои таланты, дожидаясь появления простого смертного союзника. Подобная мысль была наивна, что означало лишь один выход. Растянувшаяся, из удовлетворенных взглядов восемнадцати глаз, улыбка князя Неведомого казалось Мартину странной, однако он, проигнорировав собственное любопытство, сказал: - Мне нужен проводник, князь Неведомого.

– За этим я здесь и нахожусь, смертный Дракон. – произнес в ответ даэдра, формируя за своей спиной знакомое бывшему священнику существо.

Визг новорожденного низшего даэдра никак не тронул, благодарно склонившего голову имперца, забывшего об исчезнувших не так давно страницах даэдрического почерка. Скрытая в истерзанных временем строчках тайна все еще проникала в душу Мартина, пробуждая в нем бывшего ученика Университета Волшебства Имперского города. Впрочем, какой бы интерес подобная загадка не пробуждала, очистившийся от шепота Апокрифа разум имперца видел перед собой иные, более важные проблемы. Дела прошлого сейчас имели слишком маленькое значение, в отличии от плененного супруга или сражающихся в недрах двемерских руин друзей.

– Насколько сильно усилилось внимание твоего бывшего избранника, после моего предыдущего посещения плана? – спросил спокойно драконорожденный, раздумывая над вопросом применения чар или же криков, способных привлечь внимание противника.

– Не беспокойся об этом, смертный Дракон. – уверил его незамедлительно бессмертный союзник, медленно растворяясь в воздухе. Закружившийся одновременно с этим призванный союзник, быстро проходился тонкими щупальцами по столам, касаясь книг и оглядывая внимательным взглядом единственного глаза полутемное пространство. – Я займусь Мираком. Ты же…не отказывай себе ни в чем, ведь Обливион помнит жертву, даруя взамен власть.

Последний слова принца даэдра подняли в душе имперца нехорошее предчувствие, напоминая тому о словах Ворина Дагота. Впрочем, слова старого друга были не единственным, что внезапно пробудилось в душе бывшего священника, принося в истерзанный смертный разум знания прошлого.

Однако у Мартина не было времени на подобные мысли и он, игнорируя любой подозрительный шепоток прошел вдоль коридора, выходя из зала в знакомый, лишенный каких-либо отличительных черт книжный коридор. Небольшой, подобный обшитой серой кожей сфере, проводник с тихим визгом подлетел к раскрытому арочному потолку, проходясь своими тонкими, длинными щупальцами по узорам. Падающий вниз, сверкающий темным-изумрудом, взгляд единственного глаза существа создавал под собой темные, превращающийся в замысловатую тропинку, круги.

Покинувший ножны серебряный клинок вспыхнул светом золотого пламени, освещая ближайшие коридоры постоянно изменяющегося плана о приближении имперца. Согнувшиеся пальцы левой руки драконорожденного сверкали зеленым сиянием чар школы Иллюзий, в то время как остающиеся на задворках разума намерение уступало заботливым, полным искренней теплоты, касаниям связи.

Усиливающиеся нити уз натягивались, затягивая все новые плетения и грозясь в любую секунду обрушить воздвигнутую стену. Без особых усилий имперец, с затаенной радостью, видел, как по ненавистному ему барьеру в чужом разуме проходят трещины, оставляя ему ощущения поглощающего разум страха перед бесчувственной пустотой. Мартин беспокойно хмурился, сдерживая желание направиться по связи за супругом, забывая о планах и ожидающем где-то в недрах Апокрифа Мирака.

Дракон в душе смертного знакомо рычал, в то время как едва не переходящий на бег имперец осторожно касался связи, окутывая любимого бретонца теплотой и поддержкой. Качающиеся над его головами шкафы плавно изгибались, подчиняясь воле даэдрического разума. Стеллажи книг росли все выше, превращаясь в элегантные переплетенные арки, соединяющие между собой темные коридоры запретной библиотеки. Беззвучные молитвы, глупые, бесполезные обещания проходили по связи, тогда как сам драконорожденный прикрыл свое лицо от внезапного порыва влажного воздуха. Выпавшие из книг белые страницы закружились в водовороте, проносясь мимо Мартина и исчезая в крепкой хватки вырвавшихся из стен щупалец.

Летящий над головой имперца маленький проводник с тихим, неприятным визгом вел смертного по широким, постоянно петляющим коридорам. Неаккуратные горки книг, встречающиеся на пути драконорожденного, превращались в покосившиеся, небольшие беседки, внутри которых были заметны круглые, ничем не огороженные, бассейны с черной, подобной слизи или смоле, водой. В небольших выемках в стенах были расположены небольшие, открытые углубления. Пол подобных углублений был застелен сброшенными друг на друга темно-зелеными подушками, над которыми, под самым потолком углубления рос небольшой, закругленный отросток. Отросток неизвестного растения тускло вспыхивал при приближении имперца, ненадолго озаряя пространство привычным имперцу темно-зеленым светом.

Впрочем, виды закрытого от большинства смертных плана мало волновали драконорожденного, который словно в тумане смело проходил по шуршащим под ногами страницами. Искрящаяся знакомыми имперцу эмоциями связь чувствовалась все лучше и лучше, волнуя разум знавшего супруга имперца. Большой палец левой руки человека взволнованно касался холода, надетого на безымянный палец серебренного кольца, в то время как откуда-то издалека раздались шипящие, принадлежащие явно живому существу, стоны. Звук разрывающихся страниц сменялся нарастающим стуком даэдрического металла. Освещавший полутемные коридоры огненный клинок дрожал, а развеявшиеся на левой руке чары заклинания паралича никак не хотели сотворяться вновь. Вместо этого, Мартин, пройдя вслед за набравшим скорость низшим даэдра, беззвучно шептал лишь одно: «Не делай глупости. Прошу, не делай ничего безрассудного. Просто подожди и я приду».

Просторный, открытый со всех сторон островок показался драконорожденному странным. Ноги имперца будто бы налились свинцом, а сам он невольно морщился от хлюпающего звука отрывающихся от черных, вылившихся из круглых бассейнов, луж сапог. Многочисленные, небольшие бассейны были расположены по всей территории просторного, расположенного среди бескрайнего, спокойного моря тьмы, острова. Тусклый, кружащий над каждым бассейном, темно-зеленый туман нес с собой соленный запах моря. Одновременно с этим, немного выше в небесах застыли металлические, похожие на закрытые со всех сторон беседки, купольные сферы. Падающие на них листы страниц или записок с тихим грохотом, проходили сквозь даэдрический металл, создавая на недолгое время, маленькие, круглые отверстия, через которые виднелись сверкающие светом заполненных душ темные камни.

Визг резко дернувшегося вперед проводника создал в каждом бассейне небольшую, прошедшую по спокойной водной глади волну. Мелкие пузырьки принесли с собой запах гниющих книг, в то время как вырвавшиеся из вод моря толстые щупальца быстро сплели вокруг острова высокие, загибающиеся в купол стену. Раскрывшиеся в стенах круглые глаза искрились холодным, проникающим в душу, презрением. Материализующиеся в воздухе закутанные, в лохмотья, сгорбленные фигуры низших даэдра замирали, на некоторое время потерянно окидывая взглядом пространство. Составляющие их лица тонкие щупальца непонимающе дергались в воздухе, тогда как поднимающиеся на уровень груди, подобные костям, руки формировали темно-зеленые плетения неизвестных бывшему священнику чар.

– Tiid. – не задумываясь выдохнул Мартин, неосознанно формируя проходящее щекоткой по горлу намерение.

Дрогнувший, посеревший мир замедлил свой ход, позволяя, держащему в руках горящий клинок, имперцу осмотреться. Извивающийся вдалеке проводник протяжно визжал, держась руками за стенки расположенного посреди моря, закрытого моста. Присосавшиеся к даэдрическому металлу присоски щупалец постоянно соскальзывали, возвращаясь на место и пододвигая к краям занимающего Мартином пространства мост.

Кровь коснулась губ бывшего священника, а сам он без долгих раздумий шагнул в сторону ближайшего к нему даэдра, занося над ним клинок. Сверкнувшиеся в зеленом тумане серебро прошло сквозь тело замедленного противника, прижигая рану. Новый взмах клинка нашел новую жертву, снося голову находящемуся левее от имперца даэдра.

Возвращающие свою власть время приносило в Апокриф шипящие крики агонии. Запах горелой плоти касался разума, набирающего скорость драконорожденного, с удивлением понимавшего что новый крик не стал бы для него проблемой. Покинувший тело нового противника зачарованный клинок пошел вниз, заставляя сделавшего шаг назад человека отрубить левую руку очередного низшего даэдра, нанося тому не самый серьезный вред. Пролетевшее рядом с ним заклинание лишь слегка коснулось вспыхнувшего, сотворенного на рефлексах, магического щита.

– Tiid. – вновь выдохнул драконорожденный, не чувствуя ни единого принака усталости.

Посеревшие пространство дало Мартину уверенность, позволяя тому спокойно расправляться с возникающими из черных бассейнов противниками. Приближающийся к острову мост с каждой новой секундой становился все ближе, тогда как пестрящая эмоциями связь понемногу успокаивалась, оставляя под собой лишь боль и мрачную уверенность в собственных действиях. Заносящий вновь и вновь меч Мартин до боли кусал губы, понимая, что упрямство любимого им бретонца еще сыграет свою роль, прибавляя ему седые волосы.

Движения драконорожденного нельзя было назвать грациозными или же изящными, а сам он, не задумываясь долго просто рубил видимых ему противников, пользуясь преимуществом замедленного времени. Отличавшийся от тренировочного бой оставлял мало маневров для пируэтов и приемов фехтовальных школ меров, позволяя имперцу ударять так, как учили его когда-то мастера-Сиродила. Простые, действенные атаки по уязвимым точкам сгорбленного тела и отработанные до рефлекса шаги назад для парирования или попытки сотворить быстрые чары. Мартин вспоминал слова Джоффри, ударяя противника, едва не застревающей в темной мантии ногой или, же вновь использовал одно единственное слово «Tiid», не задумываясь об альтернативе.

Однако на месте убитых им даэдра вставали новые, выступающие из пузырящейся воды, противники. Угрожающее, протяжное шипение и поднимающие в воздух тонкие руки сливались в одну картину, медленно отходившего в сторону приближавшегося моста человека. Визжащий проводник беспокойно кружил в воздухе, в то время как раскрывшийся на его спине темно-зеленый глаз вспыхнул холодным, создающим тень, сиянием. Опутавшие остров щупальца дрогнули, изгибаясь в направлении сражающихся. Заострившиеся подобно обнаженному лезвию меча кончики плавно потянулись в направлении драконорожденного, заметившего как темная тень с презрением проходится по силуэтам низших даэдр, заставляя тех на некоторое время застыть в удивлении.

Под глухой звук притянутого к острову моста, время в который раз возобновило свой привычный ход, заставляя имперца быстро побежать в сторону открывшегося ему коридора, оканчивающегося просторной, закрытой со всех сторон комнатой. Шелест книжных страниц создал собой небольшой порыв ветра, позволяя Мартину заметить то как на его глазах сплетается из книжных обложек темная, быстро превращающаяся в металл лестница. Раскрывшийся над головой бывшего священника потолок открыл вид на темно-зеленное, грохочущие от разрывающих его молний небо. Кровь текла по человеческим губам, в то время как за его спиной слышались, полные неверия, крики пронзенных насквозь слуг принца Неведомого. Закругленные, полупрозрачные лестницы не имели видимых ступенек, делая подъем слишком непредсказуемым.

Шаги имперца громко стучали об измененные волей принца даэдра обложки, оказываясь на новой ярусы высокой башни. Встречающие его на каждом новом этаже бассейны дрожали, создавая на недавно спокойной глади ломающиеся пузырьки. Запах гнили проходил по всему пространству башни, а тускло освещающий бассейн темно-зеленый туман расплывался. Находящийся позади резервуаров сплетенные из щупалец, сидящего на коленях неизвестного чудовища, раскрывали горящий сиянием черных камней душ глаза. Не мигающий взгляд статуй был направлен прямо в бассейн, из которого спустя некоторое время появлялся новый низший даэдра, чьи скрытое под щупальцами лицо потеряно осматривалось по сторонам, пытаясь определить свое предназначение.

Быстро передвигающиеся по появляющимся лестницам ноги часто находили под собой пустоту, заставляя сердце драконорожденного замирать. Не успевающий реагировать на реальность Мартин глубоко дышал, вспоминая редкие рассказы друзей об их путешествиях в Мертвых Землях. Побег от обитателей плана не был новой тактикой, точно также, как и путь в неизвестность. Ситуация в Обливионе всегда приводила к неизвестности, заставляя ступивших у него смертных принимать решение прежде, чем они найдут свое отражение в разуме.

Однако, даже здесь разум Мартина находил небольшие, расходящиеся с услышанными им когда-то рассказами, моменты. Ступив на крышу высокой башни драконорожденный выдохнул, обращая свой взгляд на группирующихся в небольшой отряд низших даэдра. Сгорбленные, закутанные в касающиеся пола лохмотья-мантии твари подобно нашедшей свой путь реке медленно плыли в направлении бывшего священника, поправляя на ходу редкие, упавшие на пол книги. Однако, они не спешили нападать, пытаясь дать отпор ступившему в их план чужаку.

Парящие в воздухе беседки издали металлический звон, раскрываясь подобно прекрасному бутону. Коснувшиеся краев крыши своеобразные лепестки превратились в разветвляющиеся, ведущие в сторону одиноких кафедр, лестницы. Пересекающиеся между собой дорожки лестниц постоянно поднимались, уходя в неизвестность и словно бы где-то соприкасаясь с изрезанным темными разрывами зеленым небом.

Вновь замельтешивший в воздухе сферообразный проводник устремился вперед, заставляя Мартина вновь выдохнуть привычное ему «Tiid». Кричащий в душе смертного зверь звучал слишком довольным, в то время как усталость и боль истощившего себя тела будто бы обходили стороной драконорожденного. Он пробегал между кафедрами, видя на них лежащие книги, названия который раскрывали принципы сотворения низших слуг Апокрифа.

Выдохнувший удивленно имперец, признал ум своего, скрывшегося в неизвестности, противника. Захваченная им территория не только содержала зал с опасными проклятиями, но и похоже контролировало рождение или перерождение некоторых обитателей Апокрифа. По крайней мере так Мартин судил из видимых ему картин запутавшихся тварей и воспоминаний, рассказанных когда-то Ригом и Талином секретов Дрожащих Островов. Однако подобное знание добавляло лишь новый вопросы, заставляя бывшего священника спрашивать себя о том, почему его союзник – умнейшие во всем мире бессмертное, всемогущее существо не перекрыло противнику столь очевидное преимущество?

Пройдя сквозь очередную, сооруженную в раскрытой беседке кафедру, человек нахмурился. Коснувшиеся разума имперца не так давно прозвучавшие слова Ворина напомнили ему об оставленном Нчардка. Древние хранилище, которое по словам друзей являлось когда-то кузней, создавшей большую часть двемерской армии. Данмеры…те, кто правил кимерами во время Битвы у Красной Горы понимали это, выдвигая предположения о том, что делать с мешающим им городом. Завоевывая Нчардак силами Сота Сила и обрывая двемерам часть поставок…

Так почему же Хермеус Мора, властитель и божество Апокрифа, ничего не сделал с видимой им уязвимостью? Потерял контроль над ситуацией…но не потерял власть над частью плана или же поклявшемуся ему в верности подданными. Риг…Мартин дрогнул, вспоминая услышанные им в далеком прошлом восторженные слова Талин…Приняв на себя роль принца Порядка, Риг слишком быстро нашел место для возрождения своих рыцарей, привязывая их души к определенному месту…тех, кто раньше считался изгоями и, разрушающими план, врагами…почему же тогда принц Неведомого не мог поступить также? Почему не уничтожил подобное место при помощи грубой силы?

Одновременно с этим, разума драконорожденного коснулись и увиденные им мельком строчки, в которых упоминался некая «Ит». Кто-то проклятая настолько, чтобы исчезнуть из истории…Чувствуя за своей спиной чье-то присутствие драконорожденный выдохнул, до боли прикусывая собственные губы и незамедлительно формируя в душе желание защиты. Истерзанный беспокойством и мыслями разум не думал об ударе и не просил лишних часов, оглашая проклятый мир лишь жаром слова «Feim».

Заискрившийся множеством нитей мир больно ударил, вбежавшего вверх имперца, по глазам. Прозрачное не способное ощутить боль тело ощущалось о необычного легким, тогда как начавший петлять драконорожденный не мог отделаться от ощущения дурного предчувствия. Вычеркнуть из истории…проклясть вечным сном…заставить страдать от разделившийся личности или же молить о смерти через не сходящие с тела раны? Почему никто из противников не воспользовался подобным? Почему сам Мартин без раздумий поверил в то, что его противник знало способах защиты от проклятий, не пытаясь изучить тот зал, выбирая одни из самых действенных чар?

Поднимаясь по лепесткам раскрывшегося бутона, имперец видел, как расплывчатый силуэт проводника быстро мелькает перед ним, подхватывая падающие с небес листочки. Быстро мелькавшие в воздухе щупальца резко распрямлялись, отправляя смятые страницы записок и книг в неизвестность. Проходившие сквозь бывшего священника чары заклинания паралича приносили с собой лишь озноб, заставляя человека ускоряться, кашляя от сбивающегося дыхания.

Почему? Почему? Почему?

Так много вопросов касалось разума бывшего священника и ни на один из них едва не касавшийся зеленого неба драконорожденный не находил достойного, лишенного тени сомнения ответа. Мирак мог захватить власть на территории плана, мог прятаться от внимания своего бывшего господина, расшатывая привычный мир Апокрифа…однако, кто мешал Хермеусу Море, зная об уязвимостях перенести опасные знания в иные места? Почему он не перенес залы возрождения низших даэдра? Почему не попытался наложить проклятие на их противника?

Перенести знания с территорий, контролирующихся противником? Мог ли на самом деле принц Неведомого сделать это, ведь бывший, проживший в Апокрифе слишком долго, избранник не был так прост. Он знал работу даэдрического плана, знал, как прятать знания и теоретически мог помешать принцу даэдра. Но разве не в силах князя Судеб было уничтожить опасные знания…принцу Неведомого…уничтожить знания…подобные мысли казались имперцу глупыми, меняющими привычный уклад мира…если только не сделать копии древних манускриптов…направить наблюдателей или верных слуг, которые в тайне от Мирака или же в момент его отвлечения перенесли бы информацию, уничтожая оригиналы…ведь как раз это было в силах Хермеуса Моры, который несколько раз на глазах Мартина уничтожал одинокие страницы.

Тихий скрежет металла заставил драконорожденно покачнуться, а сам он на секунду почувствовал будто бы поднимающийся вверх мост истончается. Стальные глаза нахмурились, а сам он заметил, как касающийся небес просторной островок, к которому вели длинные мосты будто бы отдаляется от него. Гром молнии огласил пространство, собирая над головой драконорожденного черные, искрящиеся изумрудными всполохами, тучи. Запах сырости и чье-то пристальное внимание коснулось бывшего священника, позволяя ему услышать откуда-то издалека полный злой ярости жестокий смех.

Мир перед драконорожденным задрожал, приобретая привычную ему форму и скрывая тусклые, сияющие нити. Легкость и невесомость тела пропали, возвращая взволнованному человеку ощущение человеческого тела. Дракон в душе протяжно зарычал, тогда как заметивший подозрительные вспышки небес разум отвлекся от беспокоящих его вопросов. Доспехи из мифрила или серебра не были правильным выбором для тех, кто близко встречался с молниями. Несомненно, подобная проблема решалась наложенными рунами или поглощавшими удар стихии магическими щитами, однако мало кто знал какова была истинная опасность молний Обливиона…что если один удар разрушит руны или истощит заклинателя, оставляя его на милость падающей на голову угрозы?

Иным выходом были крики, проходящие через драконью душу смертного. Отработанные до неосознанных рефлексов слова быстро возникали в сердце упрямо бегущего вперед имперца. Бесплотность…рывок…время…любое из знакомых ему намерений могло спасти его, помогая ему добраться до цели без риска попасть под удар молний Апокрифа. Однако не каждый tu’um мог стать выходом к начавшему удлиняться мосту.

Feim…Wuld…Tiid…сила была в словах…их понимании…оборачивающим силу души и знание смертного разума в магических эффект. Подобная, преподанная ему истина была известна каждому волшебнику Тамриэля. Понимание того, чего хватающий потоки Этериуса проводник хотел добиться. Желание, намерение, жест-формула и явление подобного в мир. Так работала магия…чтобы достичь нужно было вложить душу, обращая ее в слово.

Три слова…каждый известный Мартину крики состоял из трех слов и это становилось константой…формулой-жестом, от которого можно было двигаться. Три слова…известные, привычные и знакомые драконам и Седобородым крики…можно ли это было считать подобным общепринятым принципам творения заклинаний? Ведь каждая провинция или знатная семья придерживались своих правил в построении заклинаний. Кто-то подобно Ворину для некоторых чар использовал кинжал, проливая свою кровь, кто-то подобно недавно закончившим обучение в Университете магам взмахивал созданными под их направление магии посохами…быстрые жесты рук или оборачивание молитв в силу…освещенное собственной душой оружие или сама душа ставшая оружием…

Три слова…устоявшийся крик…он ведь был подобен известной, безопасной тропинке, защищающей мага от вреда вышедшего из-под контроля заклинания. Но разве было где-то сказано, что слова нельзя было менять местами, беря часть их смысла и вплетая его в новый, доселе невиданный узор?

Партурнакс говорил ему об инстинктах, учил пониманию слов с драконьей стороны, в то время как Седобородые больше обращали внимание на его человеческую суть. Дракон творил эмоциями, не задумываясь над последствиями и вплетая в чары суть своей души. Смертный творил разумом, понимая последствия и подчиняя себе мир, ненадолго внося в него хаос. Но разве не смертный разум был опасен в своей непредсказуемости, разве не идеи смертного двигали время, меняя общепринятые устои? Разве не драконорожденный, понимающий слова подобно смертному, но следующий порыву яростной души подобно дракону, мог в своей самоуверенности провести безумный эксперимент.

Дракон учился испытанием, а смертный в момент опасности искал отчаянные пути к спасению. Глупая, шальная мысль несла бывшего священника все вперед, а сам он, сосредотачиваясь на поглощающем душу намерении смотрел в сторону удаляющегося от него островка. Запах разрывающей небо зеленой молнии становился все сильнее, тогда как визг потянувшегося к нему проводника раздавался будто бы из-под толщины, поглотившей Мартина воды. Чужое пристальное внимание неизвестного существа будто бы оценивало действия имперца, раздумывая над вмешательством, однако не делая решительных шагов. Словно бы давая Мартину шанс проявить себя, погибая или возносясь на ранее небывалые высоты.

Tiid – время, то что имеет начало и конец. Олицетворение страхов и надежд смертного и дракона. Смерть и жизнь, беспощадное и милостивое. С него должно было начаться слово драконорожденного, просившего мир о драгоценных секундах…защита от смерти, удар по ожидавшему противнику, но не так как было задумано.

Feim – исчезновение…ужасная составляющая времени, ведь все когда-либо становилось предметом истории, исчезая из реальности. Боль и страх каждого, но возможность возвеличь в веках свои деяния. Это должно было стать продолжением…

Tiid Feim – исчезающие время или время исчезновения…похожее на предыдущие его мысли, но все же отличающиеся. Дракон в душе закричал, добавляя к мольбе драгоценных мгновений, частичку неизбежного, перешагивающего за грань тела.

Wuld – вихрь…то, что становилось иной стороной времени. Беспощадное движение…суета жизни и стремительность вечно спешащего куда-то смертного. Боящийся, грозящий исчезнуть во времени, но стремящийся познать жизнь со всех ее сторон, испивая чащу радость и горесть.

Tiid Feim Wuld – исчезающие в вихре время…время, исчезающие в вихре…или же вихрь исчезающего времени. Страх двигал смертными…страх перед силой времени, беспощадно шагающего вперед. Время смертных было дорого, а сами они никогда бы не смогли успеть всего, исчезая в неизвестность и переходя за грань…теряя связь с материальным планом и телом…но при этом они постоянно бежали вперед, погружаясь в вихрь событий и стремясь успеть как можно больше. Не взирая на страх, на опасность или неизбежность они вихрем прорывались вперед, снося на своем пути преграды и достигая цели в отведенное им время.

– Tiid Feim Wuld! – закричал драконорожденный, чувствуя, как его разум раскалывается от рева внутреннего зверя.

Знакомый жар опалил горло закашлявшегося от вложенной в крик силы имперца. Прошедшие через него потоки закружились, сплетаясь с разорванными нитями Обливиона и создавая хрупкий, быстро разрушающийся узор плетения чар. Жар и боль голосовых связок казались почувствовавшему легкость имперцу чем-то неуловимым, в то время как посеревший, горящий видимыми сверкающими нитями мир, осветился яркой вспышкой ударившей с небес молнии. В несколько шагов, не отдавая себе должного отчета о действиях Мартин прошелся вперед, слыша в ушах лишь замедлившийся свист резкого порыва воздуха. Быстрый, подобный ветру шаг драконорожденного перенес неосязаемое тело далеко вперед, позволяя повернувшему назад голову человеку увидеть перед собой изогнутую линию, темной изумрудной молнии. Ударивший в темный металл разряд показался драконорожденному слишком тонким, в то время как соскользнувшие вниз искры скрылись в холоде беспокойных волн Апокрифа.

Темные сгорбленные фигуры плыли вперед слишком медленно, тогда как в раздавшемся вдалеке протяжном вое слышалась ничем не скрываемая ярость. Внимательный, хорошо заметный в замедлившимся времени взгляд неизвестного, будто бы игнорируя волю имперца и замедлившееся время смотрел в спину человека, излучая удовлетворение.

Оказавшийся на просторном, возвышающемся посреди плана островке Мартин оказался перед темным, сплетенным из щупалец пьедесталом. Раскрытая черная книга парила над ним, медленно перелистывая свои страницы и позволяя взгляду септимовской стали всмотреться в искажающиеся круги магических формул. Даэдрические письмена дрожали, раздражая взгляд бывшего священника и меняясь на понятный ему тамриэлик.

Мир перед имперцем вновь задрожал, вспыхивая различными оттенками возвращающейся зелени. Тусклые нити изорванных плетений покрылись рябью, скрываясь от глаз вернувшего плоть человека, чей поднявшийся к небесам взгляд увидел сгущающиеся над ним тучи. Грохот молний и протяжный крик ярости противника заставлял просторный островок дрожать, издавая скрежет отдалившего человека от кафедры металла. Разверзнувшиеся в разные стороны мостики резко приподнялись, создавая ощущение не распустившегося цветка. Острые, закрывшие собой небольшие круги узоров, щупальца оказались направлены в сторону драконорожденного, сближаясь с его телом и готовясь в любую секунду пронзить его. Закрывающийся бутон издавал неприятный, раздражающий разум скрежет даэдрического металла. Скрывшийся за холодным металлом проводник громко визжал, взлетая выше и пытаясь прорваться сквозь становящиеся прутьями закрытой клетки мостиками.

Ощущающий боль в горле Мартин, неосознанно сплел чары исцеления, направляя бесконечные потоки проходящего через души источника бесконечной магии к ране. Хриплые, прерывистые выдохи неостановимого кашля заставляли смертного отчаянно выдыхать и вздыхать, пытаясь получить в свои легкие как можно больше исчезающего воздуха. Дракон кричал в его душе слишком громко, тогда как раскрывшаяся внезапно связь с проносящимся в душе холодным отчаянием достаточно грубо пытались забрать его боль.

Закружившиеся вокруг имперца белые лепестки были так редки и мягки, что никогда не стали бы для него достойной защитой от надвигающихся щупалец. Касавшиеся хорошо сложенного тела лепестки акации лишь ненадолго задерживались на мифриловых доспехах, падая на становящийся все тоньше пол. Раскрывший свои крылья дракон взревел, тогда как ощутивший страх Мартин с большим трудом смог вернуть себе разум, бросаясь в сторону парящей над кафедрой книги.

Ставшие единым фронтом сердце и душа громко противились порыву разума, твердя о том, что имперцу надобно обернуться драконом, использующим различные слова для спасения любимого супруга. Он должен был остаться, забывая о плане и спасая того, кто казалось уже не был способен к привычному человеку ответу на угрозу. Хрупкость лепестков, их редкость были так непохожи на Рига, что чувствовавший чужие эмоции драконорожденный не мог избавиться от худших мыслей.

Сомкнувшиеся на обложке черной книги руки выронили, в ту же секунду вернувшийся в ножны зачарованный меч. С громким хлопком оказавшийся в руках артефакт захлопнулся, издавая тихое, быстро нарастающие гудение. Пол под ногами драконорожденного задрожал, а сам он прижался к кафедре, сосредотачиваясь на новом намерении. Тихий вскрик спас бывшего священника от заостренных концов пронесшихся в его сторону щупалец, погружая мир в тусклое полотно разорванных ало-зеленых нитей. Ударившая в пол молния разорвала до конца не закрывшийся купол, являя его взору влетевшего внутрь клетки визжащего низшего даэдра. Мелькающие перед его лицом конечности существа подобно ножу проходили по заостренным щупальцам, заставляя острые концы с тихим шипением опасть на землю.

Книга в руках обжигала нестерпимым холодом, игнорируя произнесенное слово силы. Холодные нити оплетали руки, чувствовавшего пристальный взгляд, Мартина. Холодный, практически салатовый свет холодной болью обжигал руки Мартина, заставляя того мечтать о скорейшем прекращении подобной пытки. Одновременно с этим внутренний зверь Довакина громко кричал, пытаясь дотянуться до сбросившей стены связи. Слабое, будто бы вымученное тепло пыталось коснуться замерзающей души человека, придавая ему силы и позволяя тому упрямо держать в своих руках проклятый, осыпающийся маленькими льдинками артефакт.

Мир перед имперцем дрожал, а скрежет сминающегося, опадающего в волнующиеся черное море металла был слишком неприятным. Мартин дышал, шепча под нос тихие, бессвязные молитвы и игнорируя охватывающий душу холод.  Видимая им, усилившаяся связь сияла золотом, позволяя тому окутать родного сердца бретонца теплом и обещаниями верности. Отчаянная молитва потерпеть звучала подобно мантре, в то время как охваченная эмоциями отчаянного страха душа пыталась защитить бывшего священника от влияния Обливиона. Энергия текла между бессмертным и драконорожденным подобно горящей, нежелающей задерживаться в одних руках, картошке. Они перебрасывали собственные силы не думая о будущем и не замечая как образовавшаяся под Мартином пустоту обрушившегося пола, утягивает имперца в бездну черного моря.

Эмоции, крики, рушащийся мир и чей-то удовлетворенный взгляд проходили мимо Мартина Септима, цепляющегося за начавшую уходить в неизвестность связь. Слабеющие нити возвращали в его разум ненавистную стену, в то время как внезапный всплеск воды свел судорогой заледеневшее смертное тело. Исчезнувший из его легких воздух принес с собой ощущения склизкой, липкой гнили Апокрифа, после чего резкие рывок исказил пространство, возвращая драконорожденного в покрытые пеплом и водой двемерские руины. Мысли Мартина смешались, а сам он, дрожа от холода, не мог до конца осознать того, что новые Врата Обливиона были им наконец закрыты.