15 день месяца Заката Солнца 201 год. 4 эра. Апокриф. Обливион.

Смотрящие на имперца темно-зеленые глаза остались спокойными, а сама бездна безмолвствовала. Опалявшая горло драконорожденного ярость в любую секунду была готова обернуться останавливающим время ревом дракона, тогда как Мартин медленно тянулся рукой к кошелю, пытаясь достать из него зелье хамелеона. Направленный в сторону принца даэдра меч был крепко сжат в руках человека, видевшего краем глаза удивление на лицах, оставшихся за пределами клетки, воинов островов.

Одновременно с этим пространство внутри клетки сгустилось, являя взору смертного воспаривших к небесам наблюдателей. Маленькие, мельтешащие в воздухе кожаные тельца, проходились по пространству щупальцами, смотря не мигающим взглядом на Мартина. Их единственный глаз сверкал ядовитым зеленым светом, падающим небольшими кругами на металлический пол вершины. Грохочущие в небесах молнии, сменив свое положение, ударяли по разрывам, в то время как исходящий от черной книги протяжный гул затих. Быстро зашелестевшие страницы с громким хлопком захлопнули ушедший в воды бассейна артефакт.

– Жаль... – с леденящим душу холодом произнес Хермеус Мора, скучающе прикрывая несколько глаз. – Мы могли обойтись без лишней грубости.

Державшая зелье рука имперца вспыхнула внезапной болью, после чего слух Мартина уловил звук бьющегося стекла. Ушедший из-под ног пол, вырвал из имперца внезапный крик, заставляя его выдохнуть лишь одно слово «Tiid». Рефлекторный щелчок пальцами спас бывшего священника от падения, тогда как вырвавшиеся из образовавшейся дыры толстые щупальца, направились вниз, успевая оплести руки драконорожденного. Одновременно с этим горло Мартина сдавила удушающая, мешающая крикнуть, холодная хватка, после чего колени имперца подогнулись, подчиняясь склизким, появившимся из воды щупальцам. Поглощающая все аура леденящего душу страха коснулась разума драконорожденного. Голову бывшего священника будто бы сдавило в тисках, в то время как воссозданный, ныне имеющий, небольшую яму пол острыми линиями коснулся вспыхнувших, мифриловых доспехов.

– Даэдра ценят силу, смертный дракон. – сказал внезапно раздавшийся позади драконорожденного спокойный голос, после чего тонкое щупальце с некой заботой поправило спутавшиеся пряди. – Однако, каждый из нас вкладывает разное понятие в это слово. Честный, благородный бой с повелителем Обливиона всегда был уделом…более вспыльчивых владык Обливиона. Ты бросил мне вызов, дракон и я ответил так, как должно ответить принцу даэдра.

Горло Мартина сдавило сильнее, лишая на несколько секунд воздуха. Дракон в душе бывшего священника отчаянно рычал, в то время как натянутая словно струна связь проникала в разум всепоглощающим страхом. Тело имперца не чувствовало усталости, а приходящая по связи чужая сила бездумно напитывала драконорожденного энергией подвластных лишь божеству душ. Однако, лишившийся возможности двигаться и кричать Мартин, мог лишь искусывать в кровь губы, понимая глупость, самоуверенного сердца.

Разодравшиеся об острые линии пола перчатки оставили руки бывшего священника без защиты, проливая на темный металл капли благословенной крови Дракона.

– Я ослаблю хватку, будь уверен, смертный. – продолжил говорить между тем князь Неведомого. Тихий, глухой хлопок раздался позади драконорожденного, после чего его лица коснулась темная, изящная рука. Придирчивый взгляд темно-зеленых, скрытых под очками глаз, прошелся по лицу смертного говоря: - Однако лишь тогда, когда ты искренне от всего сердца дашь согласие, подчиняясь мне телом, душой и разумом.

Слабый вздох вырвался из имперца, стальные глаза которого с решимостью смотрели в лицо худого, невысокого редгарда. Касавшаяся его волос, укрытая черной, шелковой мантией рука холодом проходила по всему телу смертного, пытавшегося найти выход из ситуации.

Мысли быстро приносились в разуме бывшего священника, ощущавшего как его тело горит от наполнившей его энергии. Окончательно павшая в узах стена несла в себе безграничный, подобный океану поток энергии, забирая на себе чужую боль. Вспышки слабых, исходящих откуда-то снизу эмоций смешивались в гремучую смесь, которая лишь раззадоривала внутреннего, чувствующего пару, зверя. Теперь приблизившись так близко к тому, кто владел его сердцем, Мартин чувствовал не страх за любимого, готового вот-вот исчезнуть бретонца, а стальную, рвущуюся наружу решимость.

– Что ж…я вижу твой взгляд, дракон. – произнес между тем Хермеус Мора, в чьих глазах на несколько секунд мелькнуло сожаление.

Однако, словно противореча взгляду, ледяные руки принца даэдра сжались в волосах смертного, будто бы пытаясь лишить того даже намека на контроль. Спокойный, подобный убаюкивающим, поглощающим все водам, голос князя Неведомого говорил медленно, словно тот объяснял прописные истины несмышленому ребенку:

– Отрицание было ожидаемым и, поверь я хотел, чтобы ты испытывал как можно меньше неудобств. Я надеялся сделать все более аккуратно, уберегая тебя от лишней боли. Я давал тебе намеки, которые должны были подвести тебя к логичному выводу, но раз теперь ты знаешь мои цели, мне придется зайти, с другой стороны.

Драконорожденный молчал, будто бы в тумане улавливая смысл насмешливых слов Хермеуса Моры. Внутренний зверь яростно рычал, когда искусавший в кровь занывшие от ран губы, смертный опустил взгляд на опутанные щупальцами руки и ноги. Вернувшийся, благодаря зачарованным ножнам, меч был для имперца бесполезным, что, впрочем, можно было сказать и о Голосе. Проблему вызывали и чары, требовавшие в большинстве уверенных, оточенных жестов.

– Ты можешь продолжать упрямиться, смертный Дракон. – продолжал все говорить принц даэдра, видя в скованных движениях плененного имперца не сломанную волю. Устало вздохнув, принц даэдра снисходительно качнул головой, медленно проговаривая: - Однако, лишь подчинение позволит тебе покинуть Апокриф.

Восстановление отпадало сразу же, ведь способные хоть как-то оказать давление на противника очищающие круги требовали поднятых рук. Исцеляющие заклинания также не смогли бы оказать должной пользу, в то время как восстановление для наполненного энергией драконорожденного было бесполезным.

– До тех, пор же ты будешь находиться здесь, дракон. – спокойный голос Хермеуса Моры звучал без намека на угрозу, скучающе рассказывая смертному об ожидающей его жизни.

Иллюзии, Изменение – эти школы также отпадали достаточно быстро, ведь из всего массива данных направлений имперец знал лишь щиты, заклинание света, слабое успокоение, да паралич…тело драконорожденного содрогнулось, а сам он резко поднял голову, останавливая свой взгляд на глазах даэдрического князя. Защитная магия школы Изменения действительно была для бывшего священника бесполезной, чего нельзя было сказать о школе Иллюзии, где простое в освоении заклинание света требовало от мага легкого щелчка и сформированного в душе намерения.

– Мы будем встречаться каждый день, беседуя как добрый гость и радушный хозяин. – расписывал ему грядущее Хермеус Мора, нисколько не беспокоясь о застывшей в стальных глазах решимости. Принявшая облик редгарда тварь, словно добрый родственник проводил по лицу имперца рукой, стирая с него кровь. – Правда, к сожалению…больше твоему чем, моему, к нам иногда будут присоединяться иные разумные. Возьмем, к примеру, уважаемое мной и любимое тобой Невозможное Дитя.

Сердце Мартина сжалось, а сам он на несколько секунд потерял ход своих мыслей. Раненные, не способные оторваться от пола руки до боли впились в острый металл, тогда как взревевший внутри него дракон принес с собой лишь новую, раздирающую молчаливое горло бесполезной щекоткой ярость. Глаза смертного обожгло огнем, а сам он почувствовал, как пальцы два пальца левой руки соединяются друг с другом. Родившиеся из пламени злорадство едва не коснулось губ смертного, чей разум прекрасно понимал, как именно один правильный щелчок может дать ему несколько минут свободы.

Мысли имперца разделялись, а ноющая от знакомой усталости голова протестовала против подобного. Намерения рождались в душе драконорожденного слишком быстро, мягко занимая подготовленное им в разуме место и готовясь в нужный момент обернуться ударом, пробужденного от долгой спячки зверя.

Под гром молний бывший священник обратил свои планы к привычной ему школе Разрушения. Спасавшая его не раз магия стихий была родной по духу имперцу, быстро отсеивающего требующие жестов чары. Лед…молния…подобные направления драконорожденный отмел сразу, понимая, что пребывающие в ярости эмоции не помогут ему обуздать силы этих стихий. Чего нельзя было сказать об огненной магии, заклинания которой всегда лучше всех поддавались Мартину.

Однако именно здесь возникала проблема, ведь там, где можно было просто повернуть запястьем, формируя в своей руке небольшой шар пламени, возникала проблема нахождения цели. Разделяющиеся на массовые и точечные заклинания имели свои отличия, ставя перед магом различные преграды. Так, каждый прошедший обучение в Университете волшебник знал, что точечные были достаточно просты в освоении, не требуя от заклинателя особых жестов или контроля. Однако они требовали знания о местоположении цели, используя для этого вскинутые руки. Чего уже нельзя было сделать в положении прикованного к земле смертного. Иными были хитрые, требующие постоянного контроля массовые заклинания. Здесь все было в точности наоборот. Отточенные движения, парящих в воздухе рук всегда нуждались в определенно намерении. Что, впрочем, нельзя было сказать о массовых, не делающих различий между врагами и друзьями, заклинаниях. Однако, нельзя было не признать того, что в случае прозвучавшего tu’uma огонь мог стать добрым союзником, сжигая хотя бы часть подчинившегося ненадолго времени мага.

– Удивительное в своей решимости, способное в миг трезвого разума заполнить место лепестками. – произнес с неким удовлетворением принц даэдра, позволяя своим губам изогнуться в удовлетворенной улыбке: - Знаете, если он все же не добьется в своем стремлении к уничтожению успехи, он станет желанным гостем за нашим столом.

Рука князя Неведомого до боли сжала темные волосы смертного, дергая голову бывшего священника вверх. Исказившиеся от неведомых причин лицо Хермеуса Моры без проблеска сильных эмоций наблюдало за тем погрузившийся в раздумья смертный, неосознанно фырканье.

– Я говорю теперь без дипломатических сетей, дракон. – в голосе одного из владык Обливиона мелькнула ярость. Сощурившиеся, словно пытающиеся заморозить душу драконорожденного, глаза опасно сверкали, заставляя, ощутившего новую хватку страха, Мартина еще сильнее сосредоточиться на планах, игнорируя специально направленные в тело холод и боль. Покрывшаяся рябью фигура принца даэдра сгустила вокруг них тени, после чего в зловещем громе молний тихий голосок проник в голову человека: - Если он выживет, если я смогу помешать его попыткам вогнать в себя духовный клинок, то я буду приходить к нему каждый день. Каждый день я буду отрывать от него кусок души. День за днем, год за годом, век за веком, эру за эрой до тех пор, пока от его погрязшей в пустоте, беспомощной души не останется жалкий огрызок. На твоих глазах, я буду пить его снова и снова, задавая в конце каждого поглощения один вопрос, чья формулировка тебе несомненно известна. На твоих глазах я буду разрывать его душу, заключая ее драгоценные, направляющиеся лордам Обливиона подарки. Поверь мне, Молаг Бал рад будет вновь вкусить тот чудесный клубок противоречий, а Мерунес Дагон с полна отыграется на том, кого с момента конца кризиса считал заигравшимся выскочкой.

С трудом замерший подобно статуе Мартин смог вернуть себе ясность мыслей. Жар клубящихся в нем чувств будто бы стремился уничтожить смертное тело, выпуская в мир неподконтрольную никому стихию. Ярость, страх, решимость – именно эти эмоции касались разума человека чаще всего, подхватываясь рвущимся наружу зверем. Предупреждения Хермеуса Моры были точно в цель, вызывая нем, однако, далеко не смирение и желание подчиниться.

Не чувствуя больше охвативших его неприятных ощущений бывший, священник обратил свои мысли в сторону школы Мистицизма. Слабая в его понимании, способная в руках имперца лишь развеять чужие чары, магия была бесполезна. Что, впрочем, нельзя было сказать об ее равнозначной, ужасно ограниченной во времена Мартина, школе Колдовства.

– После же придет черед Тамриэля, смертный дракон. – сказал между тем князь Неведомого, не пытаясь отойти от плененного им человека. – Драконы всегда были падки на чувства, чем я воспользуюсь с полна. Я буду заманивать их сюда, буду лишать твою драгоценную, познавшую столько жертв, Империю самого важного. Под твои крики, под твое отчаяния один за одним смертные Драконы исчезнут с лица смертного плана. После чего придет черед тех, кем Боги попытаются заменить вашу благословенную кровью. Я буду продолжать пить каждого из них, играясь с их разумом и душами так, что они сами будут молить меня от смерти. До тех пор, пока Пожиратель Мира не поглотит мир, я буду звать их сюда, убивая на глазах твоих потомков их сердца. И все это будет на твоей вине, смертный Дракон. Вновь из-за твоего упрямства твои руки покроются кровью, которую ты никак не сможешь смыть.

«Колдовство» - произнеслось в мыслях прикрывшего ненадолго глаза имперца. Тварь Обливиона знала на что давить, пробуждая в глубине душу слабый, уговаривающий подчиниться голосок. Простой путь, где на самом деле рисковал лишь Мартин, теряя самого себя навеки…одна жизнь за жизнь любимого человека, за жизни собственных потомков, которые по вине своего самоуверенного предка могли потерять все…стоило ли его сопротивление новой крови?

Под гром ярко сверкнувшей в небесах молнии, бывший священник открыл глаза, всматриваясь в острые, слегка уходящие вниз, частички металлического пола. Разодранные ладони драконорожденного ныли, в то время как занятый, сплетенными где-то в глубине разума, намерениями мозг обдумывал слова принца даэдра. Чужая, заботливо наполнявшая его безграничной силой энергия становилась все слабее, впрочем, игнорируя попытки бывшего священника вернуть столь драгоценный дар. Мелькнувшие в его памяти родные сердцу искрившиеся решимостью золотые глаза напомнили человеку о характере любимого супруга…о том, как он каждый раз ради его защиты ступал в Обливион, не считаясь с жертвами…

Была ли то кровь дракона, капля которых текла в его жилах? Быть может, то было особое воспитание, привитое второму принцу с молоком матери? Или же, дело было в благородстве духа, пришедшему из старых песен и сказок? Может быть в дело вмешалось что-то иное, даруя миру подлинное сокровище? Ответ на этот вопрос Мартин дать не мог, прекрасно зная то, что не в привычках Рига было отступать, оставляя его без прикрытой от внезапного удара спины.

Даэдра лгал умело, умалчивая о том, что плененное божество не оставил бы подобное поглощение без внимания.

«Если он выживет» - именно так не так давно сказал Хермеус Мора, пробуждая в душе бывшего священника новый виток ярости. С ужасом в сердце имперец понимал смысл подобных слов, зная, что Риг, не взирая на опасность не позволил бы сделать себя способом давления…он бы предпринял меры, подал бы знак, убеждая имперца в своей сохранности…оборвал бы собственную жизнь, понимая, что иного выхода не было.

Дракон в душе бывшего священник зарычал громче, когда продолживший раздумывать Мартин, с трудом приподнял кисть левой руки. Дрожащие, чувствующие сковывающий запястье холод пальцы, обагрились человеческой кровью, чертя невидимые глазам руны призыва.

Несомненно, смертный мог подчиниться князю даэдра, позволяя тому совершить задуманное. Это решение было простым… разумным… уберегающим любимого и, не видимых им никогда, близких от боли и смерти. Ненадолго, без должных гарантий, давая им лишь небольшую отсрочку. К чему на самом деле привел бы новый побег, согласившегося принять предупреждение, драконорожденного?

Небольшой, закрытый ладонью, круг медленно обретал свои очертания. Тонкие, определенно, не сопровождающие безопасные чары линии занимали свои места, в то время как драконорожденный пытался почувствовать холодный, безэмоциональный разум живого существа.

Заключенный в душе бывшего священника дракон протяжно зарычал, когда новый виток холода пронеся по телу смертного, будто бы стремясь заморозить того на месте. Голова Мартина налилась свинцом, когда он привычно направил часть своих сил, пытаясь согреть коснувшихся его разума ледяных мыслей постороннего. Пропитавшийся безграничной энергией Мартин на несколько секунд ощутил усталость, неосознанно понимая, что должен вложить в символ больше. Должен был утвердить свое положение, показывая, что явившиеся на его зов существо обязано было подчиниться, сгорая в противном случае в пламени.

Одновременно с этим, часть уставшего от всего разума задерживало мысли о свете. Желание осветить темные, покрытые изумрудным сиянием Апокрифа, постройки намертво въелось в голову смертного, позволяя тому направить часть отданных ему сил в сотворение нового заклинания.

– Действительно жаль. – сказал внезапно Хермеус Мора, наступая на руку имперца.

Стоящий вплотную князь даэдра смотрел на своего пленника с разочарованием, надавливая на пальцы. Болезненно выдохнувший Мартин, приоткрыл рот, чувствуя, как хватка на горле слегка ослабевает, позволяя вдохнуть поглубже, подавляя в себе крик. Испорченный кровью круг опалил руку смертного холодом, оставляя на несколько долгих секунд в разуме лишь болезненную, быстро уходящую в связь пустоту. Подобные, мягкому, теплому огоньку прикосновения проходили по связи, забирая на себя боль бывшего священника, исцеляя его раны.

– Как думаешь сколько еще он выдержит, смертный дракон? – спросил у него между тем князь Неведомого, нанося по драконорожденному новый удар. – Как долго он сможет поддерживать тебя, поглощая души своих священников и отдавая тебя частички себя? Не милосерднее ли будет вечное заключение, с редкими проблесками упрямого, пытающегося освободиться разума?

Холодный, ставший ожидающим взгляд, скрытых за очками глаз коснулся другой руки Мартина. Разбавляющийся громом небес и гудением проклятой книги молчание затягивалось, в то время как ряды, пытающихся прорваться за сверкающие прутья клетки, даэдра редели. Их шипящие в агонии или удивлении возгласы не доходили до имперца, видевшего перед собой лишь, принявшего облик редгарда, князя даэдра.

Впрочем, до слуха бывшего священника раздался полный фальшивой вежливости кашель. Не успевший обдумать слова Хермеуса Моры человек поднял свой взгляд, замечая возникшую позади них фигуру в черной мантии. Знакомые, сверкающее золотым, алые лепестки цветущей розы ответили благородное лицо не имевшего изъянов бретонца. Непослушные темные кудри, были убраны назад, в то время как мелькавшие в темных глаза алы искры выдавали чужую ярость.

– Сангвин. – холодно произнес Хермеус Мора, замечая качнувшегося князя Разгула. Темно-зеленые глаза лорда даэдра нахмурились, после чего он с плохо скрытым пренебрежением уточнил: - Или сейчас ты предпочитаешь Сэм Гевин, брат?

– Хермеус Мора. – в тон ему отозвался князь Разгула, задерживая оценивающий взгляд на склонившегося перед лордами даэдра имперце.

Не способный пошевелиться Мартин увидел, как темные, хищно сверкающие алым, темные глаза излучают ярость, в то время как прошедший по губам язык, коснулся обнажившихся клыков. Сильный запах крепкого вина и удушающий аромат алых роз проник в Апокриф, пытаясь заглушить запахи Апокрифа. Исходившие от находившегося в правой руке посоха алое сияние на несколько секунд исказила черты бледного лица, являя вместо них облик вышедшего из огня, не потерявшего своеобразной красоты, монстра.

– Предпочту, чтобы ничего из этого не вылетало из твоих лживых губ. – прошипел между тем Сангвин, не скрывая вспыхнувшей в глазах ненависти.

Нахмурившийся, всмотревшийся в фигуру князя Разгула редгард напрягся, делая шаг в сторону брата. Исчезнувшая с руки Мартина нога принесла с собой облегчение, позволяя драконорожденному не только выдохнуть, но и вновь сосредоточиться на чарах. Появление Сангвина было лишь на пользу бывшему священнику, не собиравшемуся напрасно тратить время, наблюдая за тем как два принца даэдра ссорятся.

Вновь начавшие вырисовывать руны пальцы стали еще более неаккуратными, поднимая в душе бывшего священника новый рев дракона. Стальные глаза смертного беспокойно касались исчезающих за сверкающей клеткой воинов, понимая, что попытка развеять чары принца даэдра с самого начала была обречена на провал. Не дало бы результата и заклинание изгнания, чья использование в Апокрифе могло иметь не предсказуемые последствия, в лучшем случае перенося двух принцев даэдра в отдаленные уголки Обливиона.

– Так ли лживы мои губы или быть может ты слышал лишь то, что хотел? – парировал слова Сангвина князь Неведомого. Полы темно-зеленой мантии Хермеуса Моры колыхались, а исходящие от них тени плавно проходились по полу башни, двигаясь в сторону собеседника. – Я всегда был честен с тобой и сейчас у каждого из нас появился шанс забрать свое. Подумай, брат, я забираю этого смертного, лишая тебя соперника. Я отдаю тебе того, кто на веки станет твоим, удовлетворяя все твои потребности и желания.

– Неужели? – приподнял бровь князь Разгула, не сводя внимательного взгляда с рук рисующего на металле имперца.

Палец Мартина дрогнул, смазывая и без того небезопасные линии. Дракон в душе смертного рычал, пытаясь вырваться наружу, а слова Хермеуса Моры из раза в раз проносились в голове. Всепоглощающая ярость застилала глаза драконорожденного, опустившего голову на удерживающие его путы. Ощутимая, мешающая кричать хватка на горле теперь уже мало волновала бывшего священника, пытавшегося найти способ спастись.

Заклинание свечи могло создать нужное смертному отвлечение, ослепляя при должной сноровке принцев даэдра. Однако вместе с этим, нужно было избавиться от оплетающих руки и ноги щупалец, с чем уже не могли справиться простые заклинания или в очередной раз испортившиеся чары призыва.

Иными могли стать крики, которые принесли бы имперцу недолгую боль. Однако сейчас это казалось уже неважным, в то время как отвернувшийся, ведущий переговоры с князем Разгула, Хермеус Мора подал смертному идеальный шанс для побега.

– Мы были союзниками на протяжении двухстах лет. – продолжил говорить даэдрический принц Знаний, делая несколько осторожных шагов в направлении одного из владык Обливиона. – За это время мы изучили друг друга как никто другой. Я знаю, чего ты жаждешь, брат. Знаю, что ты обретешь это и никто не сможет помешать тебе ходить в план смертных. Тебе больше не нужно будет придумывать методы для обретения…Неведомого Дитя или иного разумного существа. Один будет вечно ждать тебя в покоях, а коль устанешь, то любой смертный Нирна с радостью скрасит твою скуку. Без поиска лазеек или попыток скрыть себя за маской смертного.

– Значит успел изучить… - протянул с новой вспышкой ярости в голосе Сангвин, вынимая из-за спины левую руку.

Тонкая, серебряная книга блеснула в его руках разноцветными искрами, заставляя замершего внезапно Хермеуса Мору скрипнуть зубами. Сгустившиеся вокруг принца Неведомого тени исказили смертный облик, а потянувшиеся к бретонцу щупальца нашли лишь пустоту, когда ловко уклонившийся от них князь скользнул за спину Мартина. Теплое дыхание наклонившегося к нему лорда даэдра опалило щеку бывшего священника, в то время как закачавшийся под ними пол будто бы угрожал разрушиться в любой момент.

– И значит, зная меня ты посягнул на мое? – прошипел с угрозой Сангвин, взмахивая посохом.

Опавшие на черный металл алые лепестки вспыхнули, образовывая небольшие, мгновенно закрывающиеся порталы, через которые на вершину башни падали части тел. Окровавленные руки, превратившиеся в кровавое месиво обрубки ног, обагрившиеся кровью доспехи, через вдавленный металл которых виднелись пробившие грудь кости…губ принца Неведомого коснулась довольная улыбка, после чего разрезавшая небеса молния ударила прямо в Сангвина, искрами скатываясь по блеснувшему куполом магическому щиту. Завизжавшие в воздухе искатели быстро закружились, тогда как направившаяся в сторону Сангвина и Мартина тьма с противным хлюпаньем поглощала все на своем пути.

– Значит, возлюбленный старший брат, ты «милостиво» возвращаешь мне, то на что я заявил свои права? – продолжил смело говорить Сангвин, излучая невыносимый жар Обливиона. – Думаешь, что я опущусь до мокрой, вылизывающей твои сапоги псины, радующейся лживой подачки? Думаешь, я оставлю просто так подобное оскорбление, забывая об этом? Забывая о том, как ты коснулся того, кого я на весь Обливион объявил своим? Неужели ты правда считаешь, что я оставлю без внимания то, кем ты за глаза называешь меня и то, что будь твоя воля я исчез бы с лица миров? Поверь, брат, подобная дерзость безнаказанной.

Глубоко дышавший, практически полностью обдумавший план имперец молча, чувствуя, как с каждым новым словом противника ярость внутри все больше усиливается, сосредотачивая его намерения в одном направлении.

Привычное Мартину время не могло спасти его из пут, лишь слегка замедляя владык Обливиона, не спустивших бы ему с рук подобную дерзость. То же самое сталось бы и с бесплотностью, которая пусть и сделала бы тело бывшего священника прозрачным, не позволила бы ему пройти через преграду. Рывок…резкий, выворачивающий руки и ноги, с чем после бы смогло справиться Восстановление…план был бы действенным, если бы колени смертного не оказались бы согнуты, а сам он с присущим драконьим упрямством попытался бы сделать шаг. Сила, безжалостная и беспощадная, сносящая порывами ветра все на своем пути, ее можно было бы разрушить пол, освобождая ноги, но не повязнувшие бы в пустоте руки…значит оставался лишь Голос, пробуждающие силы природы.

Огонь, лед и молния. Каждый из этих криков ударил бы по имперцу с равной силой, помогая так или иначе избавиться от пут. Мифриловые, зачарованные Руэлом во времена кризиса Обливиона, доспехи были способны выдержать многое, защищая тело бывшего священника от ужасных ран. Снимающие большую часть удара от магии, выбитые внутри и снаружи руны считались истинным произведением искусства, позволяя Мартину не стесняться своей силы. Одновременно с этим в голове драконорожденного мелькали преподанные ему на Высоком Хротгаре уроки, на которых старый мастер Арнгейр пытался научит его контроль…где показывал, как обращенное в слово, пребывающие под власть смертного, намерение драконьей крови словно верная, раздирающая острыми когтями врага, гончая подчиняется воле своего носителя.

– Значит, младший брат, ты хочешь повернуть все…к нашей вражде. – произнес тем временем с видимым сожалением Хермеус Мора, с фальшивым сожалением прикрывая на несколько секунд твои глаза. – Это мой план, Сангвин, и лишь я властвую над ним. Ты проиграешь, теряя всю свою власть.

– Если бы я пришел один, возможно. – усмехнулся внезапно князь Разгула, вновь опаляя дыханием щеку готового крикнуть имперца. – Однако, я ведь не такой уж и дурак, чтобы идти на тебя в одиночку. Используй щелчок смертный Дракон, вкладывая в него всю свою силу!

Коснувшийся слуха Мартина громкий, быстрый возглас, Сангвина принес с собой ощущения жара. С шипением, удерживающие руки имперца, путы пали на металл, в то время как обернувшийся бездной Хермеус Мора заполнил собой небеса. Бесконечные, падающие на пол вершины и в океан молнии разбрасывали вокруг них изумрудные искры, в то время как капли темной воды поднимались в воздух. Недовольный крик огласил Апокриф, заставляя башню закачаться. Несколько ведущих вниз арочных коридоров обрушилось, после чего пол под ними закачался, угрожая перевернуться в любой момент. Превратившиеся в тонкие иглы, страницы книг закружились вокруг Сангвина, а видневшиеся на полу зеленые, создающиеся из глаз визжащих наблюдателей, тени казались следили за развитием событий.

Тихий щелчок сорвал с кончиков двух пальцев белую, ушедшую в небеса искру. Наполненная чужой яростью и силой искра быстро набирала массу, увеличиваясь в размерах и все меньше напоминая сферу. Сияющая белизна уступала место ало-золотому, ярко освещая все башню. Одновременно с этим, прикрывший на секунду глаза Мартин заметил карем глаза, как Сангвин кинул вверх тонкую книгу, отбрасывая от себя посох и мгновенно выпуская в изумрудные небеса фиолетовую молнию.

– Feim! – выдохнул сразу же Мартин, поднимаясь на ноги, после чего практически вслепую отскакивая к ближайшей ему лестнице.

Посеревший перед ним мир окрасился разноцветными, натянувшимися нитями. Согнувшиеся пальцы и повернувшиеся запястье окрасились привычным Мартину огнем, в то время как небеса зазвенели.

Ударившая в изумрудный небосвод молния разорвала полотно, создавая в нем широкую дыру. Потянувшиеся к разрыву щупальца с шипением опали на металл, тогда как сорвавшийся с места Санвинг быстро переместился к имперцу, оказываясь подле него. Горевший в руках принца даэдра посох быстро чертил в воздухе круги, раскрывая многочисленные порталы из которых выходили подчиненные князю разгула отряды низших даэдра.

Протяжный вой дремор прошелся по вершине, когда твари Обливиона упали на колени, покрываясь тонкими, сочащимися кровью ранами. Теряя массу, слуги князя даэдра с недоверием останавливали свои взгляды на Сангвине, который, в свою очередь, смотрел в небеса, с которого сыпались хрустальные, лебединые перья.

– Зря ты тронул мое, брат. – с мрачным удовлетворением сказал всмотревшийся темнеющие небеса Сангвин.

Созданный Мартином свет медленно тек в одном направлении, наслаиваясь на закружившиеся на месте перья. Болезненный крик ослепленного на миг Хермеуса Моры был полон ярости, в то время как потянувшиеся к свету щупальца с протяжным хлюпаньем отделились от ставшей, казалось бы, меньше бездны. Многочисленные сверкающие в сером мире нити тянулись вверх, сплетая воедино свет и хрустальные перья, из которых начала появляться раскрывшую брошенную ей книгу фигура.

Она была подобна своим ростом величественным альтмерам, но оттенок ее кожи был сопоставим с цветом урожденных жителей сурового Скайрима. Правильное, истощенное болезнью или усталостью лицо чем-то влекло себе заставляя останавливаться на холодных сине-зеленых глазах, внутри которых сверкали белоснежные искры. Сверкающая, подобная короне татуировка была подобна зачарованной айлейдской диадеме, в то время как спавший с лица молодой девушки капюшон, позволил увидеть пряди длинных, подобных волнам, светлых волос. Серо-голубая мантия неизвестной уходила вниз, скрывая практически тело и оставляя открытыми лишь покрытые сверкающими татуировками руки. Распахнувшиеся за ее спиной хрустальные, переливающиеся многочисленными оттенками, лебединые крылья легкими взмахами удерживали девушку в воздухе. Мелькнувшее в ее левой руке перо легким взмахом прошлось по страницам раскрытой книги, поднимая новый вой забывшего обо всем принца Неведомого.

Даже в посеревшем, от использованного крика, мире драконорожденный видел, как меняло свой оттенок прикрывающиеся новыми разрывами небо. Загрохотавшие с новой силой молнии несли в себе знакомую угрозу пламени Мертвых Земель, ударяясь в иссыхающие море плана. Горящая и одновременно покрывающаяся холодом земля раскалывалась, заполняя мир соединяющимися в одно, тонкими реками льда и огня. Громкий крик воронов разорвал небеса, в то время как запах старых, гниющих от сырости книг, сменил запах гниющей от ран или болезней крови. Пробежавшие по металлу, возникшие из неоткуда пауки быстро плели свои сети, а марш громких шагов, шипящих на разные лады низших даэдра не смолкал.

Однако…вместе с этим ощущал Мартин и что-то знакомое. Громкий рев, показавшегося в небесах царственного, двуглавого, подобного яркому, согревающему солнцу, дракона замедлил время, а удержавшие попытавшегося скрыться принца Неведомого ветра, принесли с собой знакомый бывшему священнику внимательный взгляд. Ощущение надежды мягкой, заботливой рукой коснулось души смертного, в то время как возникшая из портала величественная золотая фигура обнажила клинок, оглашая проклятый план громким, подобным реву сносящего все на своем пути дракона, возгласом.

Громкие хлопки проходили по вершине главной башни Апокрифа, открывая все новые порталы. Ступившая подобно легкой птице прекрасная как рассвет данмерка, чье нежно-голубое платье практически не скрывало хрупкого, изящного тела…ухмыляющаяся, словно бы ступающая по тонким нитям, облаченная в плотное, подчеркивающие изгибы тела и грудь, молодая, седовласая данмерка, чьи длинные ногти играючи проходились по воздуху, оставляя после себя лишь холод смерти…молодая, приподнявшая капюшон темной мантии белоснежная каджитка, усталым взглядом разноцветных глаз проходящая по Апокрифу и ступающая в этот мир при поддержки темного, оканчивающегося уродливым черепом посоха….маленький, подобный карлику рыжеволосый норд, узкие, светло-голубые глаза которого с насмешкой смотрели на искажающуюся перед ними бездну и чей мохнатый, обычный дворовый пес каркающе лаял, будто бы искренне веселясь над ситуацией…рванувший без раздумий в сторону Хермеуса Моры, обнаживший двуручный топор, сверкающим болезненным алым сиянием и изрыгающий грубые проклятия темноволосый данмер…и устало переглянувшиеся друг с другом, размявшие кулаки орки, чей оттенок кожи больше походил на восставших мертвецов.

Накинувшие маски смертных бессмертные ступали в Апокриф, выпуская в пространство собственные ауры. Аэдра и даэдра не взирая на противоречия, бросали друг на друга полные презрения взгляды, поднимая в воздух руки или же обнажая свои оружия. Мир дрожал, грозясь разрушиться в любой момент, в то время как бывший беспроглядной, внушающей ужас бездной, Хермеус Мора пошатнулся. Прошедший сквозь него свет разорвал искажающуюся сферу на куски, тогда как прыгнувший на него широкоплечий имперец в золотых доспехах, уверенным ударом меча повалил князя даэдра на пол башни.

Впрочем, для драконорожденного все это стало лишь ничего не значащим шумом. Под рев внутреннего зверя, забывая обо всем и игнорируя возможность внезапного удара в спину, имперец скользнул под одну из арок, быстро спускаясь в глубины сплетенной из книг и даэдрического металла башни. Шум сражающихся на вершине бессмертных отголосками доходил до идущего по усиливающейся связи имперца, видевшего как стены строения тряслись, вызывая в его душе нехорошее предчувствие грядущего обвала.

– Ты стер меня из истории. – услышал внезапно бывший священник полный ярости высокий женский голос. – Лишил меня сил. Забрал мою судьбу и уничтожил мой план. Неужели ты думал, что я так просто уйду, Хермеус? Что я оставлю безнаказанным то, как ты разделался с нашим братом?

Сверкающие под ногами смертного изумрудные круги исходили от забившихся под потолком наблюдателей. Дергающиеся в разные стороны тонкие щупальца были подобны крыльям насаженной на иголку умирающей бабочки. Проходившие через их сферообразные тела острые перья были черными от капающей на металлический пол крови, тогда как широко распахнутые глаза смотрели лишь вниз. Тихое, болезненное повизгивание тварей Обливиона было полным ужаса, в то время как откуда-то издалека слышалось даэдрическое шипение и звук соприкасающейся стали.

– Весь Обливион увидит твое падение, старший брат. – продолжила с ненавистью неизвестная смертному женщина, после чего по сверкающим кругам появилась легкая, иллюзорная рябь.

Дрожащий, не способный подняться редгард хрипел, пытаясь вытащить из своего левого плеча, проходящий через все тело меч. Залившие его мантию пятна крови стекали на пол, а отошедший от него темноволосый, облаченный в золотые доспехи имперец суровым взглядом стальных глаз проходился по телу поверженного врага. Вставшие вокруг них, принявшие облик каждого представляющего Империю народа, бессмертные образовали восьмиконечную звезду. Одновременно с ними свои места заняли и оставшиеся четырнадцать явившихся на зов божеств. Спустившаяся с небес на землю крылатая нордка держала в руках раскрытую книгу, будто бы становясь безжалостным, готовым вынести приговор, судьей.

– Ты получишь тоже самое, что планировал сотворить со смертным, пытаясь показать Апокрифу пример сопротивления. – прошипела светловолосая женщина, смелым росчерком пера расписываясь в книги. Сложившиеся за ее спиной хрустальные крылья создали длинный, создающий иллюзии хрупкости, шлейф, а ярко загоревшиеся на руках татуировки потусторонним свечением опутали ее тело. Величественный, холодный голос женщины прошелся по арочным, сотканным из заполненных книжных шкафов коридорам: - Я проклинаю тебя Хермеус Мора, забирая назад свое имя и судьбу. Я возвращаю себе то, что ты так подло забрал у меня, отплачивая тебе тем же. Я проклинаю тебя, забирая твою власть и силу, ибо нет больше в мире даэдрического князя Ведомых Знаний и Судеб, наблюдающего за нитями истории.

Стены перед Мартином задрожали, обваливаясь и открывая глазам имперца иссушенное море, по дну которого маршировали армии, разделяющихся низших даэдра. Обилие цветов поражало драконорожденного, краем глаза, видевшего то как черные, женоподобные даэдра-пауки сплетают в коконы отчаянно хватающих ртом воздух луркеров. Ставшая крепче связь, натянулась, ведя бывшего священника через узкий, покрытый пеплом коридор. Обломки золотых, айледских доспехов, со звоном отлетали в разные углы. Ускользающие от взора редкие мазкен, бесшумно прятались за стеллажами, прикрывая продвигающегося вперед смертного стеной из попадающих в цели стрел. Выходящие из пустоты искатели сгибались к земле, пачкая свои руки о черную, льющуюся из пробитой груди, кровь.

Возникающие на его пути зеленые, предназначенные для отдыха или удобного чтения, пуфики были перевернуты. Истерзанные стрелами и заклинаниями небольшие столики были подобны маленькому ежу, в то время как парившие под потолком сферы мерцали белым, пугающим вылезающие из стен щупальца, светом. Разветвляющиеся, ведущие в неизвестность коридоры обрушались, погребая в себе сражающихся и заставляя имперца неосознанно прикрывать глаза, прислушиваясь к усилившимся ощущениям. Оплетающая мизинец, уходящая в новый спускающийся коридор связь, натянулась, обрастая новым слоем и будто бы пытаясь создать в руке бывшего священника толстый, подобный крупному фрукту, клубок.

Между тем отразившиеся в магических зеркалах видение куполообразной, закрывшей за собой принца Неведомого, резануло глаза Мартина, едва не заставляя его остановиться. Просторный, полутемный зал был освещен лишь светом падающих на пол белоснежных камней. Тихо жужжащий механизм гигантский, проходящих по кругу зала часов состоял из нескольких, проходящих по прозрачному полу стрелок. Кружащиеся в воздухе, сотканные из иллюзии шары отличались друг от друга размерами и цветом, соединяясь между собой запутанными линиями, каждая из которых тянулась к центру.

Находящаяся же в центре небесно-голубая сфера была подобна удивительному, словно бы пришедшему из Имперской обсерватории, макету одной из лун Нирна. Кружащиеся вокруг сферы два маленьких шара могли бы показаться отражением одного целого, если бы не исходившие от них ауры. Белоснежный, словно бы сотканный изо льда левый шар казалось стремился внушить собой надежду, бросая тень на девять, раскинувшихся за ним сфер, выделяя их образы. Иной была иллюзия алого шара, внушавшего собой незримую угрозу, которая проходила по новому, заполненному шестнадцатью разными по своей форме сферами.

Изрезанный неизвестным оружием, поднимающийся острыми осколками вверх пол этого круга был подобен выжженной, погруженной в тень, земле. Сверкающие под потолком звезды медленно перемещались, то исчезая, то вновь появляясь на небосводе. Впрочем, лишь одно созвездие прошедший через зал Мартин смог найти без особого труда. Размеренно шедший по потолку атронах, озарявший своим светом пространство, своим ходом будто бы отсчитывал невидимые секунды, находящие свое отражение в идущих под темным, прозрачным стеклом стрелок часов.

Тело принца даэдра медленно начало покрываться мрамором, в то время как постепенно сужающаяся клетка явила застывшую на чужом лице насмешку. Щурясь, лишившийся очков, Хермеус Мора с гордостью всматривался в лица своих обвинителей, тогда как оказавшийся в небольшом уютном кабинете Мартин почувствовал, как вновь усилившаяся связь принесла с собой безграничную, лишающую сил усталость. Проходящий по телу смертного беспрерывным, игнорирующий любое сопротивление поток иссяк, в то время как грусть и тоска заполнили разум бывшего священника, выбивая из него дыхание. Отчаянный, полный безумия, хриплый смех потерявшего все существа отжался в уголки смертного разума, заставляя его с замершим сердцем пробежаться по небольшому, полутемному кабинету.

– Я лишаю тебя места в истории, Хермеус Мора. – грозный, полный царственного спокойствия голос эхом отдался в стенах заставленного книжными шкафами помещения.

Четыре узких, разделяющих стеллажи полукруглых арок, проходили по всему периметру комнаты, ведя к изящным, сплетенным из щупалец балкончикам. Через лишенный крыши потолок на изумрудный, сотканный из чьей-то чешуйчатой кожи ковер падали знакомые человеку хрустальные перья. Редкие, подобные пиявкам пожелтевшие от времени страницы взбирались по шкафам, прячась среди книжных полок. Напротив же имперца расположился заполненный, уходящими в небеса, горами книг и папок металлический стол, под которым лежала разбитая чашка давным-давно остывшего кофе.

– Твоей тюрьмой станет время, из ловушки которого ты не выберешься. – провозгласил тот же самый голос, заставляя прикрывшего глаза Мартина взволнованно провести рукой по кольцу.

Сердце бывшего священника сжалось, когда хрупкая, покрывшаяся трещинами стена возникла в узах, пытаясь закрыть его от вновь погрузившегося в пустоту супруга. Дракон в душе имперца забился крыльями, в то время как прислушавшийся к ощущениям Мартин подскочил к ближайшему книжному шкафу. Словно в тумане, погружающийся в пучины страха человек вынимал с полок книги, отбрасывая их в сторону. Быстрые, знакомые его разуму и сердцу, отчаянные молитвы бесконтрольно срывались с его губ, тогда как новый, несший в себе погружающий в сон, мурлыкающий голос женщины произнес:

– Я лишаю тебя памяти, Хермеус. То, что ты так ценил, то чем ты так гордился, восхваляя себя исчезнет навеки. Твой разум не найдет покоя ни во сне, ни в пустоте.

– Моим ударом по тебе станет тень, которая отвергнет тебя, принося лишь страдания. – жестокая, словно бы скучающая женщина, глубоко вздохнула, лениво продолжая: - Любое твое дело станет обреченным, а луна откроет миру все тои намерения.

– Мои действия подобно Владычице Теней будут направлены не на твое заключение, но на твой побег. – мягко произнесла новая богиня, чей голос был подобен освежающему в знойный день ветерку. – Ни ветра, ни воды, ни земли не примут твоих шагов, извещая каждое существо о твоем появлении

– Пустота оплетет тебя, Хермеус. Пожирая тебя в твоей ловушке, но не давая исчезнуть.

– Я же, дорогой брат, оплету твое тело прочными цепями, призывая в место твоего заключения своих слуг…твоя кровь будет литься рекой, тогда как сам ты вечность будешь жалеть о содеянном.

– Мир будет удушающим. Пустота, время, цепи…Ты будешь гореть, чувствуя, как в твои легкие проникает пепел моих земель. Ты будешь гореть и плавиться без шанса на спасение.

Слова бессмертных сливались в разуме Мартина в какофонию, в то время как попадавшие в комнату мутное видение происходящего дрожало, исходя от лежащего на ковре наблюдателя. Впрочем, подобное событие мало волновало бывшего священника, с губ которого без конца срывалось:

– Пожалуйста…пожалуйста…пожалуйста…

Молчаливые молитвы Богам, бесконтрольное натягивание связи и летящие на пол книги. Погрузившийся в пучины липкого страха Мартин чувствовал близость любимого бретонца, рефлекторно успевая отсчитывать в голове уходящие в неизвестность секунды. Видения горящего Имперского Города и рассыпающегося в его объятиях тела заполнили голову бывшего священника возвращали смертного в прошлое, напоминая тому о бессилие…возвращая его в то время, когда он не смог прийти вовремя, подчиняясь долгу, а не сердцу.

Наконец одна из упавших на пол книг ярко вспыхнула, становясь исчезающим от легкого порыва, серым пеплом. Массивный, занимающий почти все левую стену книжный шкаф задрожал, становясь прозрачным. Перекрытая толстыми щупальцами арочная черная дверь, венчалась мордой, раскрывшей пасть чудовищной горгульи. Горящие на косяках дверей зеленые сферы освещали скрытые под щупальцами резные, сплетенные из корешков старых книг, ручки.

– Yol Toor Shul. – не задумываясь выдохнул Мартин, обращая свои эмоции в поток неудержимого алого пламени.

Лоскуты горелой плоти под взглядом стальных глаз становились пеплом, в то время как протяжное шипение словно бы живых щупалец было полным боли. Опадающий на даэдрический металл пепел подхватывался усилившимися порывами ветра, в то время как стены кабинета дрожали. Ярко горящие цветами небеса несли с собой пламя и лед, а многочисленные нити, словно легкие пальцы швеи разрывали швы, создавая все новые разрывы. Слышимые в каждом уголке Апокрифа голоса бессмертных все продолжали говорить, накладывая на проигравшего им Хермеуса Мору все новые ограничения. Тяжелый, удушающий воздух нес с собой власть выпускаемых наружу аур, тогда как проклятый план разрывался. Сквозь разрушающиеся стены и шатающиеся арки глаза бывшего священника видели, как день и ночь без конца сменяют друг друга, погружая Апокриф в огненные реки или же замораживая все на своем пути. Отделяющиеся друг от друга островки и башни меняли свое положение, то воспаряя в небеса, то уходя в выжженную землю. Разделяющиеся реки чернели от крови, создавая озера, в которых тонули темные фигуры низших даэдра. Звуки разбивающихся стекла и воспаряющие в небеса туманные оболочка, в которых с трудом можно было различить фигуры…разрезавший небеса взмах крыльев тощего, покрытого слизью, дракона, чей тихий рев практически сразу потонул в шуме изменяющегося плана.

Не дождавшись момента исчезновения языков пламени, бывший священник бесстрашно ступил в узкий, спускающийся глубоко вниз коридор. Сердце драконорожденного громко стучало в его груди, а сам он, чувствуя рев внутреннего, тянущегося к пустоте, зверя перепрыгивал через ступеньки. Словно в старых, мучавших его разум снах он спускался в темные катакомбы, моля Богов все о том же…Позвольте ему успеть. Позвольте ему исправить все, что он вновь почувствовал…Позвольте ему оказаться рядом с ним…Позвольте исцелить его, удерживая любимого человека от нового распада…

Горло смертного дракона горело, а сам он даже не осознавал, как срывающиеся с его губ «Tiid Wuld» слегка меняет реальность. Темная, лишенная какого-либо источника света лестница уходила глубоко вниз, будто бы стремясь привести смертного в недра проклятого плана. Гладкие, созданные кажется из металла стены, были молчаливы, в то время как ни единого глаза наблюдателя не смотрело вниз.

Будто бы вновь оказавшись в самый темный день в своей жизни драконорожденный ступил в просторный зал. Липкая, покрывшая грубый пол, темная слизь замедлила шаги приблизившегося к металлическим перилам имперца, чей взгляд коснулся высокого, купольного потолка. По увенчанному в середине острому, фиолетовому камню проходили сверкающие тьмой мутные нити, каждая из которых мягко падала в сторону восьми небольших жаровен. Расположенные по всему периметру зала, созданные из даэдрического металла, жаровни отбрасывали на стены слабые тени, в то время как использующиеся в них вместо дров или чар разбитые камни душ с треском ломались, обращаясь в стеклянный, быстро исчезающий в пламени пепел.

Раскинувшееся за перилами бескрайние, черное озеро было молчаливым, а на по его поверхности плавали белоснежные, не тронутые тьмой плана, лепестки. По тонкой, ведущей к небольшому огороженному даэдрическими кольями острову, дорожке растекались пятна черной, смешивающейся с пеплом, слизи. Редкие, покрывшие своеобразный мост лепестки плавали внутри небольших дыр, в то время как пол раскинувшегося в центре, погруженного в тусклый фиолетовый свет, островка был полностью белым.

Вновь выдохнувший Мартин не заметил, как его ноги прошлись по ступенькам, а сам он под отчаянный крик внутреннего зверя пробежал по мосту. Оплетавшие его руку толстые, сверкающие нити связи наконец прекратили уходить в неизвестность, приводя бывшего священника к металлическому, закрытому хрустальной, прозрачной крышкой, гробу. Частично касающиеся темно-фиолетового стекла, расположенные по углам заостренные шипы даэдрического металла были увенчаны небольшими, заполненными мутным туманном, камнями душ.

Поднявшиеся в воздух тонкие, не способные причинить вреда, лепестки закружились вокруг Мартина, беспокойно выдохнувшего холодное облачко пара. Дрожащими, непослушными руками имперец со ужасом стряхнул с поверхности проклятого саркофага белоснежные цветки акации, замечая под потрескавшимся стеклом неподвижное тело.

Посеревшее лицо супруга казалось ударившему по стеклу Мартину осунувшемся, а сам в тусклом фиолетовом свете видел высохшие на чужих щеках дорожки слез. Опутанный многочисленными, будто пытающимися создать одеяло, щупальцами Риг был подобен заключенной в кокон гусенице…или же пойманному в плен даэдра-паука жертве.

Ужас проник в сердце и разум имперца, а сам он, не отдавая себе отчета был по стеклу, безрезультатно пытаясь его разрушить. Кошмары, видения…сейчас все мольбы казались имперцу ужасной насмешкой Богов. Не видеть сгорающего в агонии тела или же быть рядом, беспомощно наблюдая за тем как жизнь любимого человека угасает. Во время кризиса Обливиона Мартин молил Богов оказаться рядом, молил о том, чтобы поймать или же прижать к себе, не отпуская до самого конца и делая все возможное. Во время вторжения Умарила его мечты по-своему исполнились, оставляя в душе лишь решимость идти дальше, убеждая себя в том, что ничего не было потеряно и вернувшийся в свой план супруг был в безопасности…теперь же, когда все его мольбы к бессмертным исполнились, когда он успев добраться делал все возможное…забывший о дыхании Мартин понимал, что никогда бы не захотел увидеть подобного вновь. Не хотел бы видеть страдания, чувствуя свою беспомощность и бесполезность, понимая, что в этот раз возможно уже ничего нельзя будет изменить.

Руки Мартина согнулись в хватательном жесте, после чего бывший священник поднял их на уровень груди. Повернувшиеся, открывшие ладони, запястья принесли с собой слабую боль, а сам имперец из всех сил попытался воззвать к своей связи с Этериусом. Тихие, звучащие в разуме и узах молитвы не оставляли о себе воспоминаний, в то время как драконорожденный не чувствовал окружающих его нитей. Не чувствовал власти или легкого ветерка магии, способной приподнять крышку гроба, отодвигая ее в даль.

Головная боль отдалась в затылок вновь обнажившего клинок имперца. Тонкая, соединяющая стекло и металл щель поддалась смертному, а сам он попытался надавить на своеобразный рычаг, вслушиваясь в тихий шум, слегка отодвинувшегося хрусталя. Не убирая клинка бывший священник уперся руками в крышку, пытаясь заставить ее отодвинуться еще дальше, падая на пол и позволяя ему вытащить супруга из его темницы. Невольно задержавший дыхание Мартин тянулся к связи, пытаясь дотянуться до супруга, пытаясь почувствовать теплящуюся в нем жизнь, согревая его теплом и моля продержаться еще немного. Не двинувшиеся под стеклом тело пробудило в смертном еще больший страх, в то время как безмолвная связь не отозвалась на его молитвы, принося лишь ощущение усталости и недоверия.

– Не сейчас…прошу тебя… - прошептал с отчаянием Мартин, видя, как приподнятая им крышка гроба не сдвинулась больше ни на дюйм. Рычащий в его голове дракон расправлял свои крылья, пытаясь в своем беспокойстве дотянуться до бретонца, разрезая хрусталь его тюрьмы. Горло драконорожденного разрывало жаром, а сам имперец боялся закричать. Лишенный контроля, практически полностью погрузившийся в безумный страх смертный, забыв обо всех уроках не мог заставить себя закричать на супруга.

Сила…безжалостная сила, способная разрушить хрусталь и разорвать каждого смертного, кто встанет на ее пути… огонь...ужасный, выжигающий землю и обращающий в пепел плоть… лед…новая возникающая на пути глыба льда, которая продавив стекло лишь принесет новую проблему… молния…разрушающая, пришедшая с небес смерть, один удар которой заставит хрупкое тело содрогнуться в судорогах…страх, скорость и время не способные причинить вреда клетке, напрасно забирая у Мартина драгоценный секунды… исчезновение…уводящее в безопасность исчезновение…

Драконорожденный дрогнул, сжимая руки в кулаки. Feim…слово, которое не раз спасало его жизнь, позволяя избежать удара. Формула несущее в себе определенное намерение, которое при должном старании можно было изменить. Если решиться, набраться смелости, не веря окончательно в результат, то быть может лишенный покоя имперец смог бы защитить Рига от удара…что, впрочем, разбивалось о проклятое стекло, которое должно было разрушиться раньше.

Кровь коснулась губ имперца, который бездумно потер руки друг об друга. Загоревшиеся алым руки бывшего священника вцепился в крышку, пытаясь сосредоточиться на контроле. С молчаливым ужасом драконорожденный наблюдал за тем как медленно нагревается хрусталь. Пот начал медленно стекать по лицу смертного, упрямо игнорирующего наваливающуюся усталость.

Медленно, для потерявшего ощущения времени, Мартина все это было слишком медленно. Мир медленно расплывался перед ним, а сам имперец видел перед собой лишь безмолвную, не реагирующую ни на что фигуру Рига. Имперец тянулся к нему, пытаясь прорваться через возведенные темы. Пытаясь перевернуть доску, находя способ дозваться до супруга.

Холод обдал фигуру внезапно застывшего имперца, после чего он в панике открыл кошель. Все еще горящие в заклинании руки обхватили треснувшую бутылочку с зельем, после чего Мартин залпом выпил зелье, сразу же возвращаясь к попыткам сбросить на пол крышку. Внезапно вспыхнувшие камни душ с громким треском лопнули, а потолок над ними задрожал. Упавшие в воду камни открыли изрезанное многочисленными дырами сверкающие цветами небо, а громкий шум множества голосов проник в зал. С громким звоном наконец поддавшаяся крышка упала на пол, позволяя выдохнувшему Мартину склониться над супругом, ощущая, как в ножны возвращается оказавшийся на полу клинок.

Быстрые заклинания школы Восстановления сорвались с губ Мартина, который мягкими, заботливыми движениями касался холодного как лед лица. Обратившийся вслух бывший священник не мог услышать слабого дыхания, которое легким, практически незаметным порывом, касалось пальцев смертного. Дракон в нем кричал, в то время как сосредоточившийся лишь на Риге драконорожденный в отчаянии пытался пробудить его. Молитвы, прикосновения к связи, многочисленные заклинания восстановления и исцеления…Мартин, сорвавший с тела молчаливого бретонца липкие щупальца быстро проходился по всем известным ему чарам, громко взывая к Богам и моля Их дать ему еще немного времени. Отброшенные в неизвестность щупальца с мерзким хлюпаньем упали в воду, в то время как громкий, полный наслаждения, холодный смех пронесся по небосводу, оканчиваясь болезненным вскриком.

Быстро проходящие по телу хрупкого, изящного сложенного бретонца, стальные глаза всматривались в каждую черту в поисках невидимых им ран. Отличный от мягкой прохлады холод безвольного лежащего в гробу тела пугал Мартина, знавшего, что скрытые от его взгляда раны не смогли бы избежать произнесенных им чар. Отравление…заклинание паралича…сон или накрывшее супруга магическое истощение…все это тоже должно было уже исчезнуть из тела Рига. Не останавливающийся в своих молитвах и заклинаниях Мартин все также давил на связь, в попытке передать по ней часть своих сил. Под умоляющий крик внутреннего дракона, имперец думал, вспоминая все что ему преподавали в часовнях или университете Волшебства.

Выдохнувший внезапно драконорожденный, в неуверенности склонился над спящим супругом. Молитвы внезапно смолкли, а сам имперец почувствовал, как усиливается в нем леденящий душу страх. Чувствуемый им страх…ощущения пустоты…редкие мгновения разума…видимая им комната с проклятиями и дышащий, пребывающий в дурмане Риг, на теле которого не было ран.

Хермеус Мора не соврал, когда сказал, что если бы все зависело от него, то не причинил бы вреда плененному божеству. Сон…обычный, пусть и долгий сон, принявшего из рук союзника чашку кофе божества, нельзя было назвать вредом…тогда как страх исходил от Вермины, заключившей когда-то с Ригом договор…неизвестный Мартину договор, ценой которого стали ночи кошмаров…ночи ужасов, которые завершились в тот момент, когда в дело вмешался имперец, договариваясь с Сангвином и давая ему часть имеющейся у него информации…позволяя принца Разгула навестить Госпожу Кошмаров, заставляя ту ненадолго снять влияние своих чар…обращая кошмары, не способного видеть снов или привычно уйти в медитацию шехая, в пустоту.

Слабое дыхание легким сквозняком коснулось лица склонившегося над бретонцев Мартина. Дракон в смертной душе внезапно смолк, тихо, боязливо скуля, в то время как все еще сияющие золотым сиянием руки с мягкостью коснулись серебряных, упавших на лицо, длинных прядей. Высохшие, но все же оставившие на прекрасном лице свои следы, дорожки отчаянных слез горечью проходили по сердцу бывшего священника, хорошо знавшего о том, как вернуть жизнь в дорогого бретонца.

Игнорируя назойливый шепоток, оседающих в разуме мыслей, Мартин заботливо провел пальцами по скулам бретонца, пытаясь стереть с них дорожки слез. Нежность затопила его сознание, а сам он направил всю свою теплоту в связывающие их узы. Мягкая, полная искреннего тепла улыбка скользнула на лицо бывшего священника, в то время как широко расправивший крылья дракон словно верный пес начал ластиться к приоткрывшейся внезапно душе.

Слабое, едва ощутимое прикосновение к холодным губам несло в себе так много. Безграничная любовь заключенного в смертном теле монстра…нежность и заботу простого человека, твердившего себе о том, что лучше иметь и потерять, чем ощущать в своем сердце бесконечную, давящую пустоту. Страх перед потерей родного сердцу голоса и заставляющих трепетать душу глаз. Сомнения перед грядущим и решимость идти до конца. Верность…многочисленные, прошедший сквозь века, клятвы и обещания. Вину и горечь от вынужденного, принятого беспокойным сердцем побегав будущее. Извинение и принятие того, что сменившиеся года могли разлучить их на века.

Своим поцелуем Мартин вновь преклонял колено, протягивая свое сердце лишь одному ему. Он вновь отдавал его, молчаливо говоря: «Какое решение ты бы не принял, Риг, мое сердце принадлежит лишь тебе».

Проснись… раскрой свои глаза… вдохни в легкие воздух…возвращаясь в последний раз живым из огня…засмейся подобно безумцу…прогони меня в обиде…заплачь от боли и усталости…но лишь открой глаза...улыбнись так, как можешь улыбаться только ты, подобно вышедшему солнцу прогоняя кошмары, очищая мой мир от пустоты…

Мартин держал его в своих руках, раскрывая перед ним свою душу. Забыв о всех Богах, имперец искренне молился лишь ему, чувствуя, как приоткрывшиеся внезапно уста опаляют его искусанные губы теплым порывом. Жар опалил глаза имперца, увидевшего как чужие веки, затрепетали, а непонимающий, потерянный взгляд любимых им глаз прогоняет поглотившее его безумие.

Холодная рука слабо потянулась к нему, а раскрывшаяся полностью связь поглотила разум имперца. Усталость…страх...сомнения…робкая надежда набатом отдавались в голове с неохотой отстранившегося драконорожденного. Теплые, все еще пылающие золотом восстановления пальцы с нежностью переплелись с пальцами Рига, мягко прикладывая чужую руку к своей груди. Пылающие жаром стальные глаза с облегчением смотрели в женственное, пытающиеся осознать происходящее лицо, не пытаясь возвести в разуме хоть какую-то стену. Кричащий в нем от счастья дракон тянулся к раскрытой душе, расправляя невидимые крылья в попытке заключить свои настоящие сердце и душу в защитный кокон.

«Я рядом…я пришел за тобой…я держу тебя…» - именно это хотел сказать молчавший, вслушивающийся в дыхание живого супруга, Мартин.

Осторожно приподнявшиеся пальцы успокаивающе поглаживали прохладные руки, а сам имперец едва сдерживался от того чтобы не попытаться согреть их в своем дыхании. Удерживался от проходящего по телу желания подхватить его на руки, прижимая его к себе и унося прочь из этого проклятого места. Сдерживал в себе порывы начать шептать различные глупости, прогоняя из Рига любые воспоминания о боли. Вместо этого он просто стоял над ним, давая время убедиться в искренности происходящего, не отпуская руки и позволяя тому читать свою душу.

– Я может и проиграл… - раздавшийся внезапно голос Хермеуса Моры разрушил момент, заставляя бретонца крепко схватить потянувшегося за клинком драконорожденного за руку.

Прижатые друг к другу пальцы вспыхнули болью, на которую смертный не обратил внимания. Медленно закружившиеся вокруг них белоснежные лепестки акации закрыли спину, приготовившегося к новой битве имперца. Внутренний зверь бывшего священника угрожающе зарычал, а опаливший горло жар был воспринят Мартином с искренней радостью, готового разорвать противника на мелкие кусочки чудовища. Мягкая, направленная на держащего его бретонца, улыбка плохо сочеталась с холодной решимостью стальных глаз.

– Однако мое заточение не продлится долго. – уверенный, полный превосходства голос принца даэдра мало вязался с его нынешним положением. – Когда-нибудь я вернусь, возвращая себе утраченное. Вернусь живым и сильным как никогда прежде. Смеясь над вами, наблюдая за тем как вы уничтожаете друг друга сами, борясь за власть. Я проиграл битву, но первым войну проиграл ты, Сангвин. Ты первым показал всему Обливиону свою слабость. Первым перевернул мнение о себе, позволяя нам всем увидеть твою уязвимость. Совершить ненужную никому жертву, договариваясь со всеми и отдавая им все, что они попросят…крича на все планы о любви к тому, кто всегда будет презирать тебя. Услышь мое последние предсказание, брат. Ты падешь первым, а твой план будет разделен между остальными.

Смертельно бледный Риг прикрыл глаза, посылая в связь образ молчаливой просьбы. Содрогнувшиеся в панике тело божества заставило драконорожденного успокаивающе кивнуть, помогая супругу наконец покинуть гроб. Испачканная в черной слизи серая мантия зашелестела, а лишенные шпильки волосы упали на лицо бретонца. Кружившиеся вокруг них лепестки уплотнились, заключая их в непреодолимую, искрящуюся вспышками фиолетовой молнии стену. Одновременно с этим до его души дотронулось мягкое, вопрощающее касание. Слабый, медовый запах цветущей акации коснулся носа драконорожденного, а сам он внезапно почувствовал теплоту робких объятий, не открывшего глаза супруга. Рефлекторно ответивший на объятия Мартин, прижал к себе божество, правой рукой закрывая его голову от возможного удара. Взревевший, все еще закрывающий чужую душу дракон не размыкал своих крыльев, всецело доверяя осторожным, обещающим защиту прикосновениям.

Быстро закружившиеся вокруг них лепестки сферу начали приближаться к ним, подобно магическим доспехам касаясь их тел. Мир перед Мартином задрожал, после чего он почувствовал легкий рывок, перемещения. Взвывший, коснувшийся их лиц ветер ознаменовал возвращение в Тамриэль, поднимая в имперце волну облегчения. Стоя посреди круга из камней драконорожденный крепко обнимал вернувшегося к нему супруга, вдыхая исходящий от его волос сладкий запах цветов. Живое, бьющееся в груди прижимавшегося к нему бретонца, сердце снимало с души драконорожденного любую усталость, возвращая в истерзанный беспокойством разум долгожданный покой. В молчании Мартин улыбался, держа в руках свое сердце и понимая, что в этот раз он успел прийти вовремя.