***

13 февраля 1878 года.

Все это время Рауль был свято уверен, что держит ситуацию под контролем. То, что Гарнье никак не могли найти, конечно, изрядно раздражало, но рано или поздно ее, словно крысу, обязательно должны были вытравить из норы, в которую та забилась, и загнать в крысоловку. Не зря ведь он платил такому количеству сыщиков и доносчиков! А там бы ей уже занялась бездушная машина правосудия, размалывая в жерновах исполнения приговора.

Сначала виконт мечтал о том, чтобы этой отвратительной персоны просто не стало, чтобы о ней забыли и даже не знали, где искать ее могилу. Но затем понял, что наблюдать за поражением и падением Гарнье будет куда как приятнее — лишение статуса, власти, имущества, положения в обществе, отречение знакомых и близких. Она шаг за шагом потеряет все то, что ей так дорого. О, это станет настоящим крахом, и обязательно ее сломит! Он распнет Гарнье на кресте всеобщего порицания и отвержения. А финальной точкой этого представления станет ее размещение в дурдоме, где ей самое что ни на есть место. И если это крушение до конца не раздавит Гарнье как личность, то это сделают врачи и процедуры, которые ей обязательно назначат в лечебнице. Уж он-то об этом позаботится.

Что до Кристин… Так просто он не простит ей той унизительной пощечины. Это сейчас в ней билась дерзость, это сейчас она верила, что сумеет спасти свою беглую любовницу и продолжит беспечно выходить на сцену. Но как только Гарнье не станет, Кристин тоже запоет совершенно иначе — у нее не останется ни покровителя, ни средств, ни возможностей для того, чтобы противостоять де Шаньи. И тогда он добьется того, что Даае будет низвержена со своего хрустального пьедестала и, униженная, сама станет умолять его о благосклонности, расположении и прощении. Примет ли он ее, и что в таком случае потребует взамен? Рауль пока не решил. Но нестерпимо желал сполна насладиться этим моментом торжества.

Хотя все чаще де Шаньи замечал, что непорочная прежде и милая Лотти все больше проявляет неправильность. Ту грязную неправильность, которой была пропитана сама Гарнье до самых кончиков ногтей. Та неправильность, которой она сочилась от каждого своего ядовитого движения, слова и даже вдоха. И потому, общаясь с этой женщиной, Кристин также подхватила эту заразу. И это нужно было срочно исправлять. Ведь Кристин все равно достанется ему. Его милая, милая Лотти.

Любым способом.

Поэтому, когда с утра на столе виконта оказалась газета, которую принес знакомый журналист, он сначала онемел, а затем рассвирепел.

— В каком смысле с нее сняли все обвинения? — Рауля колотило. Он был настолько взбешен, что, казалось, его голубые глаза практически выцвели.

Он вложил столько средств, времени и ресурсов в то, чтобы отправить эту гнусную женщину в недра смирительного дома, а она, как ни в чем не бывало, явилась в Гран Опера и снова взялась за ведение дел. И ладно бы просто явилась, подписав себе тем самым смертный приговор. Но сейчас перед виконтом лежал свежий выпуск «La Presse», на заглавной странице которого крупным шрифтом значился заголовок «Парижская жандармерия официально признала ошибку в обвинении мадмуазель Эрики Гарнье в убийстве в Гран Опера».

Мужчина яростно смял газету и швырнул ее в угол кабинета, дрожа от негодования.

— Как? Как ей это удалось? — де Шаньи резко поднялся с места, едва не опрокинув стул, и напряженно прошелся из угла в угол.

Его собеседник лишь закатил глаза и цокнул языком, откинувшись на спинку кресла.

— Уж не знаю, виконт, в чем там дело, но, похоже, она умеет выходить сухой из воды, — мужчина нарочито тяжело вздохнул, в то время как тонкие губы журналиста изогнула саркастическая улыбка. Его даже забавляла эта реакция де Шаньи. В конце концов, виконт был слишком напыщен и самонадеян, считая, что ему поголовно все должны. А, быть может, эта ярость станет поводом для очередной сенсации? Кто знает! Чем больше грызутся представители высшего света, тем больше работы у него в обозримом будущем.

— Что мы можем с этим сделать? Выпустить еще одну статью? — Рауль остановился напротив журналиста. Его взгляд метался по лицу собеседника.

Мужчина лишь покачал головой в ответ.

— Буду честен, виконт, но на сегодняшний день мы не можем сделать ничего. Посудите сами — жандармерия Парижа впервые за долгое время признала свою вину в ложном обвинении. Да не просто на словах, а опубликовав опровержение в ведущем столичном таблоиде, что уже само по себе является сенсацией, — мужчина задумчиво поскреб гладко выбритый подбородок. — На моей памяти такое случается впервые. Поэтому в ближайшее время все публикации, направленные на обвинение мадмуазель Гарнье и Гран Опера, будут выглядеть, по меньшей мере, нелепыми нападками.

— За что я Вам плачу, Луи?! — выплюнул де Шаньи яростно. Лицо молодого человека покраснело, а на лбу выступили вены. — Мне нужно, чтобы Вы писали и публиковали то, что я говорю! Мы просто обязаны ее утопить!

Журналист изумленно и надменно изогнул бровь. Истерика виконта была ему совершенно не по душе. Глядя на судорожно сжатую челюсть, расширенные зрачки и нервно подрагивающие ноздри собеседника складывалось полное ощущение, что мужчина вот-вот потеряет контроль над собой. Очевидно, что безудержное стремление де Шаньи уничтожить Гарнье стало для него ничем иным как навязчивой идеей, целиком и полностью поглотившей все мечты и стремления виконта. И чем бы ни была вызвана эта потребность, Луи готов был поклясться, что ни до чего хорошего это не доведет — в какой-то момент все неизбежно выльется в некое громкое событие, а то и трагедию.

В общем и целом сотрудничество с виконтом было хоть и прибыльным делом, но в последнее время становилось все более обременительным, особенно когда мужчина начинал требовать то, чего журналист никак не мог выполнить из соображений банального благоразумия. Вот и сейчас он предлагал писать статью, которая будет выглядеть нелепо и лишь бросит тень на имя редакции. Пожалуй, пора было прекращать это взаимодействие и искать иной источник новостей. Как вариант, можно было попробовать пообщаться с мадмуазель Гарнье.

Да, пожалуй, так он и поступит.

— Ну что ж, если Вы считаете, что наше сотрудничество более не приносит желаемого результата, быть может, нам стоит его просто прекратить? — предложил журналист, поднимаясь из кресла и одергивая жилет.

— Что? — Рауль удивленно заморгал, его ярость несколько отступила. Он насупился, и в этот момент стал напоминать обиженного ребенка, наказанного за провинность. Рауль посмотрел на собеседника исподлобья. — Но Вы не можете вот так просто взять и отказаться от всех наших прежних договоренностей.

Луи иронично вскинул брови. Обладая деньгами и влиянием де Шаньи, похоже, совершенно упускал одно — отнюдь не все можно было купить. Вот и сейчас он искренне полагал, что деньги смогут решить вопрос вопреки здравой логике.

— Виконт, — наконец вздохнул журналист, понимая, что так просто их разговор завершить не получится, — я повторюсь, после сегодняшней статьи, выпущенной на первых полосах ведущего столичного таблоида, завтра же новость относительно невиновности мадмуазель Гарнье разлетится по страницам более мелких изданий. Нам следует выждать, пока шумиха хотя бы немного не уляжется, и лишь после этого мы сможем подумать, как же лучше подступиться к этой щекотливой теме. Думаю, нам предстоит сменить вектор движения или, быть может, найти другую информацию, которая смогла бы сыграть нам на руку. Но, в любом случае, давайте вернемся к этому вопросу через месяц, а еще лучше, когда завершится театральный сезон.

Де Шаньи выпрямился, чванливо заложив руки за спину. Он немигающе уставился на мужчину, а затем, скрипнув зубами, выдавил:

— Вон.

— Простите?

— Пойдите вон, — процедил виконт холодно и надменно.

— Ну что ж, — усмехнулся мужчина, перекинув пальто через сгиб руки и, подхватив шляпу со столика, направившись в сторону выхода. Похоже, ему действительно стоило нанести визит мадмуазель Гарнье. — Всего доброго, мсье де Шаньи.

Как только дверь за гостем закрылась, Рауль тяжело опустился обратно за стол. В его ушах все еще пульсировала кровь, заглушая все внешние звуки. Он задумался на несколько минут, глядя в одну точку перед собой, а затем выдвинул ящик стола и вытащил оттуда увесистую шкатулку из мореного дуба. Отперев ее, де Шаньи внимательно посмотрел на блеснувший промасленный металл — лежащий внутри на кроваво-красном бархате футляра револьвер поблескивал в свете свечей вороной гранью стали изящного изгиба спускового крючка. Смертоносная и губительная красота.

Мужчина взял пистолет, ощущая, как тяжесть и холод металла в руке внезапно успокоили его беспорядочно скачущие мысли.

Когда-то он обещал Гарнье, что совершит выстрел, если она не уймется. И, как человек чести, он просто обязан был сдержать данное когда-то обещание.

***

Кристин все же удалось выбраться на поздний обед, улучив момент в напряженном графике репетиций этого дня. К сожалению, сколько бы она ни настаивала на том, что Эрике тоже следовало отвлечься хотя бы на прием пищи, сегодня та категорически отказалась составить ей компанию в посещении полюбившегося им обеим «Bouillon Chartier», сославшись на деловую встречу. Вернувшись в свой кабинет, девушка на всю неделю с головой ушла в изучение финансовой документации и, судя по мрачному выражению лица распорядительницы, ей крайне не нравилось, что выходило в сухом остатке.

Так после премьеры «Осуждения Фауста» зрители все же в основной своей массе вернулись в Гран Опера. Быть может, не было стабильных аншлагов как прежде, или как в тот вечер, когда представление своим присутствием удостоила чета де Мак-Магон, но постановки отныне проходили практически при полном зрительском зале. Поэтому Кристин не до конца понимала причин недовольства и обеспокоенности Гарнье.

Но хмурая складка меж бровей Эрики мгновенно разглаживалась, как только дверь ее кабинета закрывалась на ключ за спиной Кристин. В течение всей этой недели после возвращения, оказываясь наедине, они словно старались наверстать упущенное: искренние разговоры, наполненные нежностью касания и, конечно же, поцелуи — все то, что не случалось между ними на протяжении всего этого месяца вынужденной разлуки. Губы Эрики бывали то порывистыми, то нежными, то нетерпеливо-напористыми, то неспешно-изучающими. Но каждый ее поцелуй непременно был преисполнен любовью и искренностью.

Кристин закусила щеку, поскольку губы так и норовили сами собой растянуться в счастливой улыбке. Она не смела и надеяться, что все сложится столь благополучным образом: Рауль после той сцены с пощечиной более ее не тревожил, дела в Гран Опера постепенно налаживались, а они с Эрикой неторопливо узнавали друг друга, каждый день делая еще один крошечный шаг навстречу. И на этот раз взаимный. Они не спешили, осознавая, что у них есть все время этого мира на то, чтобы совладать со всеми защитными барьерами, а также научиться обсуждать потаенные страхи, тем самым открываясь друг другу все больше.

— Мадмуазель Даае, не позволите составить Вам компанию?

Девушка задумчиво моргнула, вынырнув из своих размышлений, и только сейчас заметила подошедшего к ее столику мужчину. Она никак не ожидала его здесь увидеть, но была искренне рада компании мсье Лабори. Ей все еще было неловко за свои ошибочные суждения и последующие словесные выпады, допущенные в свое время в отношении Фернана. В конечном итоге, судя по всему, именно благодаря его работе с Эрики сняли обвинение. По крайне мере именно такие выводы сделала Кристин по весьма уклончивым ответам Гарнье по данной теме.

— Конечно, мсье Лабори, присаживайтесь. К сожалению, мне скоро предстоит вернуться на репетицию, но я с удовольствием выпью чашечку кофе в Вашей компании, — приветливо улыбнулась девушка. Мужчина ответил на улыбку, опустившись на стул напротив. Между тем, во всем его поведении явственно ощущалось некое напряжение.

— Как обстоят дела в Гран Опера? — поинтересовался адвокат, жестом подозвав официанта, чтобы сделать заказ.

— Замечательно, — выдохнула Кристин, не сдержав улыбку и ощущая внутреннее ликование. Ведь, если подумать, эта неделя действительно была первой за многие годы, когда она ощущала неподдельное счастье, сполна вкусив радость и трепет взаимных чувств. Влюбленность наполняла такой легкостью, что порой девушке казалось, что она ходила не касаясь земли. Так вот, оказывается, о чем писали все великие поэты и писатели и о чем слагали композиции музыканты? Столь новое и острое для Кристин чувство с головой овладело ей, дурманя мысли и овладевая всеми желаниями и помыслами.

На это Лабори совершенно неожиданно ответил тяжким вздохом, непроизвольно вырвавшимся у него из груди.

— Мадмуазель Даае, я искренне не хотел бы портить момент и омрачать Вашу радость, но, к сожалению, без Вашей помощи я просто не справлюсь, — угрюмо произнес адвокат, сняв очки и напряженно протирая их белоснежным платком. Он выглядел крайне встревоженным.

Кристин нахмурилась, внимательно посмотрев на собеседника. Ей категорически не нравился его тон, а так же то, что Фернан в целом обратился к ней с таким вопросом — если так случилось, то речь определенно шла об Эрике или о Гран Опера в целом.

— Я не совсем понимаю, о чем Вы, мсье Лабори, — призналась Даае, не желая гадать и тем самым лишь больше подпитывать внутреннюю тревогу, что начала понемногу заполнять ее сердце. — Но, конечно же, я готова помочь в Вашем вопросе по мере своих сил и возможностей. Так что же случилось?

Фернан сделал несколько мелких глотков, отпивая принесенный черный кофе. Он собирался с мыслями, а затем, прочистив горло, проговорил:

— Должно быть, я поступаю неподобающе, обращаясь к Вам за ее спиной, но я хотел бы поговорить об Эрике. Вы единственная, кто имеет хоть какое-то влияние на мою своевольную крестницу, а потому, вероятно, сумеете отговорить ее от безрассудства.

Значит, речь все же действительно шла об Эрике, как того и опасалась Кристин. Благодушие примы как рукой сняло. Она напряженно сцепила лежащие на столе руки в замок, чтобы не выдать внутреннего волнения, и пристально посмотрела на мужчину. Даае категорически не хотелось верить в то, что минувшая неделя тихой, светлой безмятежности оказалась ничем иным, как банальным затишьем перед очередной бурей.

— Я все еще не понимаю о чем речь, — сердце Кристин тревожно замерло в ожидании дурной новости, которая сейчас же сокрушительной волной смоет этот хрупкий, только недавно возведенный песочный замок мнимого спокойствия. Девушка рассеяно взглянула в окно, наблюдая за тем, как яркое солнце пригревало брусчатку. В лужах посреди улицы купались голуби, да и вообще в воздухе столицы все больше ощущалось наступление ранней весны.

Мужчина вздохнул.

— Не удивлен, что она не стала Вам ничего рассказывать, чтобы не тревожить лишний раз. Поскольку ее планы звучат как крайне дурная затея.

Волна обрушилась, смешивая песок надежд с горько-соленой досадой.

Кристин напряженно втянула воздух, а затем перевела на мужчину настороженный, помрачневший взгляд.

— Если Вы хотели напугать меня крайне туманными и многозначительными фразами, мсье Лабори, то могу лишь поздравить — Вам это удалось.

Мужчина вскинул брови, а затем снова нахмурился.

— Простите, мадмуазель Даае, я не этого хотел, — смутился он, покачав головой. — Дело в том, что на руках у Эрики имеются сведения относительно семейства де Шаньи, которые она планирует сделать достоянием общественности.

Даае даже не заметила, как задержала дыхание в ожидании ответа Фернана, а теперь чуть облегченно выдохнула. Если дела действительно обстоят именно так, то она не видела в том чего-либо критичного.

— Пока я не вижу ничего безумного в этом решении, — искренне призналась она, передернув плечами. В целом Эрика имела полное право бить по де Шаньи их же оружием, если информация, о которой упомянул Лабори, действительно имела какое-то значение и была правдивой.

— Вы просто не представляете, о каких сведениях идёт речь, мадмуазель, — заверил сокрушенно мужчина.

Кристин ощутила укол раздражения — ей была не по душе эта нелепая игра в недосказанность, что затеял Лабори.

— Я и не смогу представить, если Вы не перестанете говорить загадками, — парировала Даае сердито. В ее взгляде обозначилась категоричность. — Если Вы хотите моей поддержки, то для начала будьте так любезны прекратить играть со мной в шарады, мсье.

Лабори замялся, словно сомневаясь в том, что имеет право разглашать тайну, что принадлежала не ему.

— Пусть лучше Эрика сама Вам расскажет о содержании полученных материалов, — наконец определился со своим решением адвокат. Исходя из своей профессии, в вопросах конфиденциальности он оставался все так же крайне щепетилен.

— Тогда не вижу смысла в продолжении нашего дальнейшего разговора, — выражение лица Кристин стало нечитаемым и отстраненным. Она не притронулась к остывшему кофе, поскольку во рту и без того разлилась хинная горечь тревоги.

— Мадмуазель, поверьте, я бы не стал Вам докучать по мелочам. Дело в том, что сведения, о которых Вы узнаете от Эрики, носят разрушительный характер для графа и виконта. Моя крестница решила сделать их не просто пищей для сплетен, а достоянием широкой общественности, если Вы понимаете, о чем я, — попытался пояснить мужчина, стараясь сохранить баланс между сказанным и сохранением тайны, но прочел в глазах собеседницы лишь непонимание. — Давайте я скажу иначе. Если Эрика осуществит задуманное и явит все эти сведения всему высшему свету, как запланировала, то боюсь, что ее последняя воля станет не простым формальным документом. Де Шаньи ее уничтожат.

— Какая последняя воля? — губы Кристин вмиг онемели, отчего она перестала их чувствовать, услышав свой вопрос будто бы издалека — словно сухим, шелестящим голосом его задал некто другой.

— Не так давно Эрика составила завещание на случай непредвиденных обстоятельств, — произнес адвокат хмуро. Он явно также беспокоился о судьбе крестницы и не желал, чтобы с ней что-то случилось. — Я не могу озвучивать Вам его содержание, но сам факт его составления крайне встревожил меня. Не сказать, чтобы Эрика заботилась о чем-то подобном когда-либо прежде.

Они замолчали. Кристин напряженно размышляла. У нее было слишком мало фактов, чтобы сделать окончательный вывод. Следовало для начала поговорить с Эрикой, чтобы понять, о чем именно все же шла речь. И если то, что она услышит, действительно будет похоже на безумие, то она сделает все, чтобы отговорить Гарнье от ее планов. Но меж тем, Эрика всегда была слишком своенравна и категорична, чтобы слушать указания других. Особенно если сталкивалась с настойчивостью — подобно норовистому скакуну, Гарнье всячески взбрыкивала. Ее решимость было сложно поколебать.

Даае тяжело вздохнула. А ведь утро начиналось так замечательно.

— Я побеседую с ней сегодня после репетиций, — учтиво, но холодно отчеканила прима, поднимаясь из-за стола. — А теперь прошу простить, мсье, меня ожидают в Гран Опера.

***

Ришар внимательно наблюдал за девушкой, сидящей за столом своего кабинета. Как бы то ни было, какие бы отношения у них ни складывались в прошлом, он был несказанно рад, что Гарнье вернулась на свое привычное место. Весь этот круговорот забот, постановок, вопросов, поисков финансирования и стычек с журналистами, за последний месяц изрядно вымотали их с Жилем. Вернувшись в свой кабинет, Эрика, как и прежде, взялась скрупулёзно разбирать каждую проблему. Шестеренки механизма работы Парижской оперы скрипнули и снова начали набирать обороты.

— Сколько нам не хватает для выплаты гонораров и жалований за последний месяц? — уточнила, разминая затекшую шею, Гарнье. Она не вставала с места последние пять часов, разбирая каждую цифру финансовой документации, отчего к вечеру появилось ощущение, что в глаза словно насыпали песка, а все тело ныло от скованности.

— Около десяти тысяч франков, — отозвался Андре, также сверяясь с записями гран ливра. — Мы сократили все возможные траты, а также перенесли все необязательные выплаты на конец квартала, но дефицит бюджета все равно сохранился.

Гарнье тяжело выдохнула, напряженно потерев лоб. Сумма, конечно, была значительной. Но, вместе с тем, стоило понять, как поступить дальше, на случай аналогичного «провала» в грядущем месяце.

— Я постараюсь перекрыть эту разницу из личных сбережений, — наконец произнесла она, откидываясь на спинку кресла и устало потирая натруженные глаза. — Но на будущее нам необходимо организовать некий резерв на случай возможных аналогичных проблем в финансировании. Думаю, будет достаточным, чтобы он составил порядка пятидесяти тысяч франков и покрывал все плановые расходы как минимум на три месяца вперед. Это обезопасит нас от вынужденных единовременных вложений из своего кармана. Посему предлагаю попробовать сформировать указанный денежный запас до начала следующего года, начиная со следующей премьеры переводя пятую часть прибыли с каждой постановки на отдельный счет в банке.

Распорядители согласно кивнули. Идея была действительно неплоха. С одной стороны, безусловно, это лишало их части дохода, но, вместе с тем, и страховало от возможных потерь при непредвиденных обстоятельствах в будущем.

Оставалась ещё одна нерешенная проблема, требующая денежных вложений.

— Что же касается затрат на постановку «Гамлета»…

— Не извольте беспокоиться, мадмуазель, мы нашли источник финансирования данной постановки, — сдержанно улыбнулся Фирми. Он чувствовал гордость за то, что им удалось заручиться поддержкой нескольких друзей, согласившихся произвести денежные вливания в постановку Парижской оперы.

Брови Эрики взметнулись в изумлении.

— Вот как? Крайне неожиданно и не менее приятно. С Вашего позволения, я все же хотела бы узнать, кто выступил столь щедрым меценатом? — Гарнье действительно была крайне приятно удивлена тем, что в ее отсутствие Андре с Фирми проявили доселе несвойственную им заботу о судьбе Гран Опера и нашли источник авансирования для ближайшей премьеры.

— Мы связались с нашими хорошими знакомыми из театральной среды Лиона. Прежде они зачастую выступали меценатами для локальных театров, но согласились помочь Гран Опера в тяжелые для нас времена, — пояснил Жиль с удовлетворенной улыбкой.

— Если это будет уместно, передайте благодарность и от моего имени тоже. Будем рады видеть их как на грядущей премьере, так и на любой другой постановке, — искренне откликнулась Эрика, ощущая внезапное облегчение. Хотя бы один непростой вопрос оказался закрыт без необходимости ломать голову над его разрешением. — И отдельная благодарность вам обоим, мсье. Я искренне ценю вашу заботу о судьбе Гран Опера.

— Ну что Вы, мадмуазель, ведь мы все трое сидим в одной лодке и заботимся об одном и том же, — польщенно откликнулся Андре.

В дверь кабинета раздался стук.

— Войдите, — откликнулась девушка, калькулируя на бумаге и перепроверяя все итоговые цифры, что они обсудили к этому моменту.

Эрика ощутила внутреннее тепло, увидев Кристин на пороге своего кабинета. Но когда девушка приблизилась, Гарнье неожиданно заметила, что Даае пребывала в состоянии крайнего смятения. Это было заметно по ее осанке, по тому, как напряженно она терзала свои пальцы, а также по тому, насколько потемнела зелень ее глаз, целиком поглотив искристые бронзовые всполохи вокруг зрачка.

— Мадмуазель Даае, — Фирми с Андре учтиво поднялись, приветствуя вошедшую даму.

— Прошу прощения, мсье, но я хотела бы поговорить с мадмуазель Гарнье. Наедине, — вместо приветствия заявила та не терпящим возражений тоном, и перевела на Эрику взгляд, наполненный уязвленностью.

Гарнье изумленно изогнула бровь. В какой момент что-то успело произойти? Еще перед обедом они расстались совершенно на иной ноте, а сейчас между ними словно возникла внезапная стена досадного непонимания.

— Господа, вы нас не оставите? — Гарнье также поднялась со своего места, заложив руки за спину и не сводя с Кристин напряженного пристального взгляда.

Фирми заинтригованно посмотрел сначала на одну девушку, затем на другую и, пожав плечами, ответил:

— Конечно. Думаю, мы уже обсудили самое важное, а остальное потерпит до завтра. Мадмуазель Гарнье, мадмуазель Даае.

Коротко кивнув обеим дамам, мужчины удалились из кабинета. Перед тем, как выйти, Андре скользнул любопытным взглядом по застывшим друг напротив друга в молчании девушкам. Неужели, в новоявленном раю назревала буря?

Кристин внимательно прислушалась к движению за закрывшейся дверью и, дождавшись звука удаляющихся шагов, наконец обратилась к возлюбленной.

— Как долго ты планировала держать меня в неведении, Эрика? — голос Кристин был наполнен не раздражением, а едкой досадой. За то время, что она добиралась до Гран Опера, девушка успела несколько раз прокрутить в своей голове этот разговор и пройти от ступени бескомпромиссного гнева к весьма горькому принятию.

Гарнье напряженно вздохнула. Она прекрасно поняла, о чём идёт речь, ведь больше тайн от Кристин у нее и не имелось. Не иначе, Фернан решил привлечь ее для добавления веса своей позиции. Эрика поправила стопку бумаг на углу стола и, прижав их пресс-папье, приблизилась к собеседнице, остановившись за несколько шагов от девушки.

Она искренне планировала рассказать обо всем Кристин, но понятия не имела, как к этому подступиться, отчего и откладывала возможный разговор изо дня в день на протяжении всей минувшей недели. К тому же те чувства, что захлестывали Эрику каждый раз, когда на ее пороге появлялась Кристин, полностью лишали трезвости рассудка. Когда Даае заглядывала к ней в кабинет, Гарнье словно снова становилась беспечной юной девчонкой, теряющей голову от ласк и поцелуев. Все о чем она могла помыслить в такие моменты — это наслаждаться каждой минутой, проведенной с Кристин, а также ощущением редкого внутреннего покоя, возникающим каждый раз, когда та оказывалась рядом. Это было подобно легкому опьянению, за тем лишь исключением, что в роли изысканного алкоголя выступали чувства к Кристин.

«Любовь слепа и нас лишает глаз».

— Я понимаю твое негодование, — наконец признала Гарнье, сделав еще один крошечный шаг навстречу девушке. Она облегченно выдохнула, видя, что Кристин не отстранилась, поскольку в голове Эрики все еще продолжал биться абсурдный страх, что Даае откажется от нее, столкнувшись с очередной сложностью в отношениях. — Признаюсь честно, я понятия не имела, с чего начать этот разговор.

— Начни с самого начала, — устало выдохнула Кристин, отходя к камину. Она просто не могла стоять напротив, глядя в глаза Эрике. Все будто бы снова откатилось к их разговору у озера недельной давности, хотя ей казалось, что тогда они все выяснили. Внутри садняще царапались мысли о том, что, похоже, они никогда не смогут избавиться от этого раз за разом возникающего бремени гнетущей недосказанности.

— Хорошо, — Эрика отошла к окну, за которым начали опускаться сизые сумерки. Взяв с подоконника спички, девушка чиркнула ими о стену. Она неспешно подожгла свечи в напольном канделябре и прошла к подсвечнику на столе. — Давай для начала я расскажу тебе историю, которая обошла уста всех сплетниц высшего света в свое время.

Не до конца понимая, к чему именно ведет Эрика, Кристин молча слушала рассказ об опороченной хозяином дома служанке, о ее судьбе и безвременной гибели и ощущала, как внутри разливается жалость и тоска по сломанной жизни. Ведь она могла по-настоящему полюбить. Встретить человека, который отнесся бы к ней с трепетом и нежностью. Но все это на корню уничтожил жестокий, развратный мужчина, возомнивший себя вершителем судьбы ни в чем неповинной девушки. Даае сглотнула вязкую слюну, оторвав взгляд от огня, и, наконец, посмотрела на Эрику.

— Зачем ты мне это рассказала? — спросила она тихо, словно не желая нарушать скорбного молчания, повисшего после поведанной трагичной истории.

Эрика подошла ближе к Даае и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, неотрывно посмотрела в глаза Кристин. В ее сумрачном взгляде плясали тени пламени, а, быть может, прошлого той истории, что она поведала. Гарнье негромко произнесла:

— Потому, что Мадлен, девушка, о которой шла речь в этой истории — жертва Филиппа де Шаньи.

Даае пораженно воззрилась на Эрику. В ее голове была звенящая пустота в которой пульсировала одна единственная мысль.

«Быть того не может».

— Но ведь это… — Кристин облизнула пересохшие от волнения губы. — Эта история ужасна, но я не совсем понимаю…

Она совершенно растерянно покачала головой.

— Это не все, Кристин, — мягко прервала ее Эрика, все так же не спуская пасмурных глаз с собеседницы.

Даае напряженно потерла ладони и нахмурилась, не в состоянии собрать мысли воедино. Она едва слышно шепнула:

— Продолжай.

Гарнье скрестила руки на груди. Она не считала себя мерилом справедливости, но была убеждена, что каждому воздается по делам его. И в этой истории она страстно желала, чтобы наказание настигло виновных.

— За факт того, чтобы относительно учиненного графом насилия не было заведено дела отвечал никто иной, как мсье Моше. Да, ты все верно поняла, тот самый, который точно так же пару десятков лет спустя получил от де Шаньи младшего деньги за то, чтобы скрыть учиненные им бесчинства и превратить уже мою жизнь в ад. Это у них своего рода семейная традиция, знаешь ли, — невесело усмехнулась Гарнье, и, заметив, как вытягивается и бледнеет лицо Даае, предложила. — Давай все же присядем, дорогая?

Кристин рассеяно кивнула, ощущая, как ее затягивает водоворот эмоций: удивление, негодование, растерянность и злость сменяли друг друга с невиданной скоростью. Она приняла ладонь Эрики и, пройдя к столу, опустилась в кресло напротив. Гарнье расположилась в соседнем кресле.

— Надеюсь, ты готова выслушать эту историю до конца? — дождавшись кивка, девушка продолжила. — Рауль, конечно, полон ревности и негодования в отношении меня, и именно это толкнуло его на совершенное безумство. Но его отец, граф не Шаньи, оказался куда как более редкостным мерзавцем. Помнишь, я рассказывала тебе о его интрижке с балериной из «Опера-Комик»? Так вот, графиня де Шаньи крайне остро отреагировала на факт случившейся измены, это было известно всему свету. Я уже рассказывала, что она даже покидала поместье. Но вот дальше я могу только догадываться. Что если она выдвинула графу условие, что если тот продолжит изменять, она в свою очередь явит всем правду относительно его былого преступления? Ведь ровно после этого она исчезла в недрах Сальпетриера.

— Умерла от аневризмы, да? — уточнила Кристин глухо. Она все еще с трудом могла уложить в голове все услышанное.

Эрика замолчала. Ее профиль на фоне яркого пламени камина казался угольно-черным. Девушка словно была загадочным персонажем из театра теней, что бесстрастно и неотвратимо обличал преступников.

— Нет, дорогая, — наконец, произнесла она скованно. — Она не умерла. При помощи все того же Моше и своих денег граф поместил и оплатил пребывание своей супруги в психиатрической лечебнице. А затем он лишил ее правоспособности, признав умалишенной. Я пока не была в гостях у графини…

— Погоди, — перебила ее Даае. Голова у девушки шла кругом от осознания лицемерия и жестокости во всей этой истории, тянувшейся десятки лет. — То есть ты хочешь сказать, что графиня де Шаньи до сих пор жива?

Эрика лишь кивнула в ответ.

— И она все еще находится в лечебнице?

— Именно так. Она все так же содержится в Сальпетриере, правда под другим именем. Я не могу утверждать наверняка относительно ее душевного состояния, поскольку не видела ее лично и ориентируюсь лишь на имеющиеся обрывочные сведения. Но факт того, что на людях сам граф признал ее умершей, скрыв то, что на самом деле ни в чем неповинная женщина, подобно опасной преступнице, уже который год содержится в изоляции от других людей, в моей системе мер и весов делает его настоящим чудовищем.

Кристин прикрыла рот рукой. В ее расширившихся от потрясения глазах застыло немое непонимание.

Как? Просто как можно было поступить подобным образом с человеком, которого когда-то любил? Да даже если не любил. Неужели власть, статус, деньги настолько портили людей, превращая их в сущих монстров, способных прятать и уничтожать живых людей в застенках лечебниц или тюремных казематах? Неужели женщина, которая некогда была его любимым человеком и матерью его родного сына, заслужила того, чтобы изо дня в день просыпаться в палате для душевнобольных и не иметь ни единой возможности ее покинуть? Так Филипп де Шаньи убил одну женщину, надругавшись над ней, а вторую убивал мучительно медленно, вот уже который год держа в клетке, изощренно скрытой от посторонних глаз.

Кристин вспомнила красивые, тонкие черты графини, ее печальный взгляд, тревогу во всех ее жестах.

Это было какое-то зверство, не иначе.

Эрика внимательно наблюдала за эмоциями девушки и в какой-то момент подалась вперед, взяв ее ладонь в свою.

— Я поеду в Сальпетриер и увижусь с графиней. И, если она сохранила рассудок после всех этих лет заточения, сделаю все, чтобы освободить.

Даае медленно кивнула, напряженно осмысливая услышанное.

— Следует сделать эту историю достоянием общественности, — констатировала она и, получив в ответ утвердительный кивок, уточнила. — Мы можем разместить все эти сведения в прессу.

Гарнье покачала головой, досадливо поджав губы. Если бы все было так просто, как предлагала Кристин.

— Он с лёгкостью перекупит любого журналиста, дорогая. На моем примере мы увидели, как работает столичная пресса и насколько «справедливо» и «объективно» излагает факты.

— И что же ты намерена делать, — насторожено уточнила Кристин, понимая, что, если Лабори назвал ее решение безумием и обратился за помощью, то, похоже, действительно ничего хорошего в голове у Эрики не было.

— Если они пытались уничтожить меня ложью, то я извлеку на свет ничто иное, как карающую правду. Но для начала мне необходимо убедиться в здравомыслии графини. А также выяснить, насколько Рауль был осведомлен о случившемся. И если оба де Шаньи были вовлечены в это злодеяние, я постараюсь публично во всеуслышание пришпилить графа и его сына острием фактов, от которых они в таком случае не сумеют укрыться. Наконец-то истина выйдет наружу, и каждому будет отмерено по его заслугам и прегрешениям.

— Ты допускаешь, что Рауль мог знать обо всем и покрывать графа? — Кристин нахмурилась, осознавая, что, похоже, она крайне заблуждались в отношении своего друга детства.

— Я допускаю, что он унаследовал от отца не самое лучшее, но самое яркое.

Девушки замолчали. Эрика размышляла о дальнейших планах, мысленно выверяя каждый из возможных вариантов, включая как безумие графини, так и ее здравомыслие. В свою очередь Кристин явственно осознала, что любая публичная критика и изложение фактов грозят Эрике невероятным риском. Лабори был прав, если о ее планах каким-либо образом станет известно де Шаньи, то над Гарнье нависнет неминуемая смертельная опасность. А то, как отреагирует граф, когда Эрика раскроет истину, Кристин даже боялась представить — она помнила, каким страшным и жестоким человеком тот являлся.

— Давай просто уедем? — внезапно предложила Даае с надеждой глядя на возлюбленную. — В конце концов, весь свет не сошелся клином на Париже и Франции. Мне предлагали роли в других оперных театрах Европы. Или же мы вообще можем уехать в Новый Свет, у тебя ведь есть знакомые в Нью-Йорке. Ты продолжишь творить, я продолжу петь.

Эрика замерла.

Обычно выбирать бег вместо признания проблемы являлось ее прерогативой. Конечно, Америка привлекала многим — новые люди, новые архитектурные идеи, новые правила, новые нормы морали, отличавшиеся куда как большей свободой, нежели в консервативном Старом Свете. Да и знакомые действительно приглашали ее поработать над проектом здания Метрополитен-Опера.

Все это было крайне заманчиво.

Но Гарнье просто не могла себе позволить этого. Ее место было здесь — в своем особняке, в своей Опере. И она была решительно готова пойти на риск ради этого. А еще она неистово желала карающей справедливости в отношении всего семейства де Шаньи, что, как оказалось, принесли столько бед не только лишь ей одной. К тому же Эрика, наконец, осознала, что побег — не всегда являлся волшебным решением. Порой следовало найти в себе дерзновение столкнуться с трудностями лицом к лицу, чтобы, наконец, избавиться от закоренелых страхов и проблем.

Гарнье покачала головой, досадливо хмурясь.

— Они не оставят нас, дорогая. И я не желаю бежать из Парижа из-за двух обличенных властью мерзавцев. Пойми, если я не попытаюсь завершить задуманное здесь и сейчас, то мы нигде не найдем покоя — ни здесь, ни в Сен-Мало, ни в Вене, ни в Новом Свете, ни на самом краю земли, поверь. Рауль одержим идеей уничтожить меня, а ради этого он пустит под откос все, включая твою карьеру. Я даже не говорю о том, какая судьба постигнет Гран Опера — ты и сама видела, какой разрушительный эффект может оказать дурная слава на репутацию театра: мы до сих пор не выбрались из финансовой ямы после предшествующего скандала. Я просто не могу, не имею никакого морального права так поступать.

— Поэтому ты предпочтешь рисковать собственной безопасностью, верно? — перебила ее Кристин, гневно сверкнув глазами.

— Предпочту, — тихо, но непреклонно подтвердила Эрика, выдержав этот негодующий взгляд.

Если бы Кристин была уверена, что это поможет, то она просто схватила бы Гарнье за грудки и хорошенько встряхнула, чтобы выбить глупости из этой гениальной, но порой бедовой головы. Но вместо этого она лишь досадливо застонала.

— То есть ты решила, что твоя жизнь стоит куда как меньше моей театральной карьеры или же судьбы Парижской оперы? Эрика, да пойми ты наконец, де Шаньи попытаются тебя уничтожить! Рауль уже убил человека просто с целью оклеветать тебя. Что ему стоит решиться на покушение уже в отношении тебя лично? — Кристин ощущала, как от волнения ей не достает воздуха. Она судорожно ослабила высокий ворот дневного платья, расстегнув верхнюю пуговичку.

Как того и опасалась Эрика, разговор выходил крайне напряженным. Но она попыталась ободряюще улыбнуться

— Не волнуйся, я предприняла необходимые меры для обеспечения собственной защиты.

— Какие же? Составила завещание? — в сердцах воскликнула Кристин, ощущая вдруг накатившую беспомощность. Эрика была упряма всегда, но когда дело касалось дорогих ее сердцу вещей или людей, то становилась несгибаемо упряма подобно вольфрамовой стали.

Гарнье вперила немигающий, пристальный взгляд в собеседницу.

— Я не намерена это обсуждать, — холодно отрезала она, поднявшись с места.

Пройдясь из угла в угол кабинета, она остановилась рядом с камином, размышляя над словами возлюбленной. Безусловно, она рисковала, идя на все эти шаги. Но, вместе с тем, это оставалось единственно верным решением. А еще ей не давала покоя судьба графини де Шаньи. Панически боясь заточения в психиатрической клинике, Эрика с ужасом представляла, каково было женщине находиться там все эти годы. Гарнье медленно выдохнула, избавляясь от остатков раздражения.

— Давай на минутку отвлечемся от моей безопасности, губительной ревности виконта и даже от судьбы Гран Опера. А подумаем о женщине, которая остается заперта в четырех стенах, будучи в себе, но не имея ни единой возможности вернуться к собственной жизни. Насколько она чувствует безысходность? Насколько хочет покинуть стены лечебницы? Насколько ей одиноко и страшно? — проговорила Эрика, не отрывая глаз от пламени. — Я прокручивала все эти мысли, когда допускала, что сама окажусь в застенках смирительного дома взамен гильотины. Скажу честно, я бы не вынесла подобного. А она находится там без малого семь лет. И мне ужасно допускать, что будучи способной помочь, я оставлю ее в том положении, в котором она пребывает.

— С чего ты вообще решила, что графиня все еще сохранила рассудок? — утомленно уточнила Кристин. Прикрыв глаза ладонью, она разминала виски большим и указательным пальцами — тупая боль стиснула голову подобно обручу. Споры с Эрикой несказанно выматывали.

— У меня есть некоторые медицинские выписки. Я покажу их тебе, — ответила Гарнье, повернувшись к собеседнице. Она колебалась несколько мгновений, но затем все же приблизилась к Кристин и, оперевшись руками о подлокотники кресла, наклонилась и кратко прижалась губами ко лбу девушки. — Я правда не хочу, чтобы все это служило поводом для наших с тобой разногласий.

— Я тоже, — искренне отозвалась Кристин, подняв на Гарнье смягчившийся взгляд и ощущая, как и головная боль, и досада разом отступили, как только Эрика коснулась ее в невесомом поцелуе.

— Ты уже освободилась от репетиций на сегодня?

— Еще нет, — ей, конечно, не удалось переубедить Эрику, но и злиться на нее Кристин не могла, особенно когда заглянула в глаза возлюбленной и увидела в них неприкрытую нежность. — Мы можем встретиться после.

— У меня также имеются некоторые незавершенный на сегодня дела. Да и бумаги хранятся дома, поэтому приезжай, как освободишься. У тебя есть какие-либо пожелания относительно ужина? — уточнила Гарнье, едва заметно улыбнувшись и ощущая, как сердце наполнилось теплом от такого незамысловатого по своей сути вопроса. Подумать только, теперь они могут проводить совместные ужины, вечера, непринужденные беседы в компании друг друга. О таком в общем-то простом счастье она не смела и мечтать.

— Оставлю это на откуп тебе. Если это ужин в твоей компании, то все остальное не имеет особого значения, — улыбнулась Даае, скользнув по щеке Эрики, а затем переместила ладонь ей на затылок.

— Тогда к моему обществу будет прилагаться рыба в соусе муслин и пино-гри, — согласилась Гарнье.

— А поцелуи? — уточнила Кристин, притягивая склонившуюся над ней девушку ближе, и задержавшись буквально в сантиметре от ее губ.

— И поцелуи, — подтвердила Эрика, скрепляя свое обещание действием.

***

— Мадмуазель Гарнье, спасибо, что согласились принять. Луи Монтер, — представился журналист и лучезарно улыбнулся.

Эрика пристально, оценивающе пробежалась взглядом по замершему напротив нее мужчине. Она не планировала этой встречи, но пришедший мсье битых четверть часа настаивал на беседе. В результате, сдавшийся под давлением такого упрямства капельдинер все же пустил его к распорядительнице.

Гарнье никогда не благоволила столичной прессе. Всего пара изданий во всем Париже, по ее мнению, вели себя подобающе в отношении героев своих публикаций, а также ответственно относились к тем сведениям, что размещали на своих страницах. И мсье Монтер не был представителем ни одного из этих изданий, а посему, в отношении незваного гостя, Эрика испытывала скорее брезгливую неприязнь.

— Вам говорили, мсье Монтер, что у Вас весьма говорящая для журналиста фамилия? — со всей серьезностью поинтересовалась Гарнье, возвращаясь к документам на столе.

Улыбка мужчины стала напряженной и он натянуто рассмеялся, решив свести все в шутку.

— Ну что Вы, мадмуазель, вот сейчас я ведь как раз и пытаюсь проверить сведения, которые внезапно обнаружились в других изданиях. А Вы, как человек мнению которого можно всецело доверять, наверняка поможете мне в этом, — попытался было возразить мужчина, но увидев выражение лица собеседницы, осознал, что неприкрытая лесть будет играть в их беседе лишь раздражающим фактором. — Позволите присесть?

Эрика жестом указала на кресло напротив стола, и мужчина опустился в него, внимательно рассматривая девушку. Прежде ему не доводилось с ней встречаться, а оттого было крайне любопытно, как все же выглядит та, что стала героиней первых полос газет в последние пару месяцев? Впрочем, такой он себе и представлял Эрику Гарнье — статная, крайне сдержанная, колкая. Вот и сейчас она крайне серьезно и внимательно изучала журналиста, словно взвешивая, стоит ли просто выставить его из своего кабинета или же выбросить из окна? Луи искренне надеялся, что ошибся в оценке этого пытливого взгляда, но, судя по все затягивающемуся молчанию, мадмуазель Гарнье прекрасно знала, какие именно статьи выходили из-под его пера, в частности и в отношении нее.

— Давайте начистоту мадмуазель Гарнье, — вздохнул журналист и всем телом немного подался вперед. — Это просто моя работа, ничего личного. Я пишу о том, за что мне платят.

— Я не готова платить Вам ни сантима, поэтому не имею ни малейшего понятия, зачем Вы сюда явились, — отрезала распорядительница все также неотрывно глядя на собеседника, отчего тот почувствовал себя кроликом рядом со змеей.

— Не скажите, мадмуазель. С Вашей стороны этого и не потребуется, если Вы согласитесь ответить на пару моих вопросов, которые затем я смогу опубликовать в качестве уникального интервью, — откликнулся мужчина, не теряя надежды на построение конструктивного диалога.

— Неужели все Ваши уникальные источники обанкротились? — насмешливо поинтересовалась девушка, вздернув бровь. Ее тонкие губы изогнула саркастическая улыбка.

— Они несколько не в себе после утренней публикации опровержения Вашей вины в «La Presse», — честно признался журналист в ответ. — К тому же, полагаю, в этой истории несколько сменилась расстановка сил и степень их значимости. Я не готов писать от лица того, кто в этой партии неизбежно выступит проигравшим.

— Да Вы всего лишь падальщик, мсье, — констатировала Эрика задумчиво. Мужчина ей ни коим образом не импонировал, также как она не собиралась доверять этому журналисту сколь-либо значимую информацию. Но вот внести через этого человека кое-какие данные для затравки было вполне допустимо.

— Не стану отрицать, мадмуазель Гарнье, — рассмеялся Монтер, словно ему сделали лестный комплемент. — Но у каждого свои недостатки, знаете ли. Так, скажите, Вы готовы побеседовать со мной и дать официальное интервью?

— Ни за какие деньги этого мира, мсье, — лучезарно улыбнулась Эрика и, насладившись моментом, когда у ее собеседника сползла с губ самодовольная ухмылка, сменившись досадой, уточнила. — Но один анонимный источник может поведать Вам кое-что о ситуации с кончиной подполковника Моше, правда, исключительно при условии сохранения его конфиденциальности.

Журналист заинтересованно прищурился и нетерпеливо поерзал на кресле.

— И что же этот анонимный источник хочет взамен? — поинтересовался мужчина, тут же просчитывая свою выгоду.

— Ничего.

— Я не совсем понимаю, — нахмурился Луи, опасаясь подвоха.

Эрика посмотрела в глаза мужчине, а затем подалась вперед и, облокотившись о столешницу, улыбнулась с выражением мстительного удовлетворения.

— Давайте скажем так, мсье, мне доставляет удовольствие наблюдать за тем, как карпы начинают вертеться на сковородке.

***

Репетиция завершилась неожиданно поздно — сегодня они разбирали партии из «Гамлета» Амбруаза Тома. Опера в пяти действиях оказалась непростой как технически, так и эмоционально — чего только стоила сцена безумия и смерти Офелии. Поэтому когда Кристин постучала в дверь особняка Гарнье, время перешагнуло десять вечера.

Даае не наведывалась сюда с ноября и искренне обрадовалась, увидев знакомое немного вытянутое лицо в обрамлении аккуратных бакенбардов, принадлежащее мсье Жильи. Что ни говори, но с момента болезни Эрики она сблизилась со слугами дома Гарнье — в особняке Кристин всегда радушно принимала не только хозяйка, но и все остальные его обитатели. Вот и сейчас на сухих, обычно сдержанных в проявлении эмоций губах дворецкого при виде примы засияла искренняя улыбка.

— Мадмуазель Даае, рад Вас видеть! — слуга радушно распахнул двери, пропуская гостью в дом. — Проходите. Мадмуазель Гарнье ожидает Вас в музыкальной зале.

— Благодарю Вас, мсье Жильи, — любезно отозвалась девушка, проследовав за мужчиной. Они миновали центральное фойе, и после деликатного стука дворецкий учтиво открыл перед Кристин дверь, ведущую в музыкальную гостиную.

Эрика сидела за роялем в домашнем одеянии. Было столь непривычно видеть ее такой — расслабленной, без привычной жёсткой стойки строгого платья. Набросив поверх ночной сорочки сапфировый шелковый капот, она уже явно готовилась к скорому сну. Распущенные аспидно-черные волосы, рассыпались по плечам.

— Ты припозднилась. Я думала, что уже и не придёшь, — Эрика бросила пытливый взгляд поверх рояля на вошедшую девушку, не отрываясь от композиции и мягко пробежавшись пальцами по чёрно-белым клавишам. — Поужинаешь?

— Нет, благодарю, уже поздно.

Дождавшись, когда дверь за дворецким затворится, Кристин обошла Гарнье со спины и прижалась губами к ее затылку. Она с наслаждением втянула горьковатый аромат волос, а затем отошла и встала сбоку от рояля, дабы видеть собеседницу.

— Не смогла вырваться пораньше — новая постановка, которую утвердила наша внезапно объявившаяся распорядительница, требует бо́льшего количества и продолжительности репетиций, — заявила она, облокотившись бедром о инструмент.

— Ну что за несносная женщина, — усмехнулась Гарнье, продолжая невесомо перебирать клавиши, не отрывая от них глаз. — Но хотя бы симпатичная?

Наполненные иронией серые глаза скользнули вверх, пересекаясь с не менее насмешливым взглядом Даае.

— Ужасно притягательная, знаешь ли, — лукаво улыбнулась Кристин. Вздернув бровь и склонив голову набок, она неотрывно наблюдала за выражением лица Эрики. В глазах Даае плясали озорные искорки.

Гарнье усмехнулась краешком губ и, прикрыв клап, поднялась, оказавшись лицом к лицу с Кристин. Она стояла настолько близко, что Даае ощутила тепло ее тела, отчего невольно задержала дыхание.

— Осторожнее, а то я начну ревновать, — тихий голос с едва уловимыми хрипловатыми нотками пробежал вдоль позвоночника и оцарапал Кристин непроизвольной дрожью. Эрика завороженно скользнула тягучим взглядом по губам Даае. Зрачок ее глаз плеснулся чернотой на серебро радужки.

Она на секунду замерла, колеблясь, а затем словно бы нехотя заставила себя отстраниться, сделав шаг назад.

— Ты ведь приехала касаемо документов, — словно припомнила она. — Тогда пойдем, я покажу тебе, о чем именно вела речь днём.

Кристин досадливо дернула уголком губ, но затем все же согласно кивнула. Они прошли по лестнице наверх и направились в спальню Эрики. Судя по всему, самые важные бумаги она решила держать максимально близко к себе. В комнате Гарнье ничего не изменилось со времен болезни за исключением наведенного порядка в записях на столе и в целом ощущения какой-то большей легкости в помещении.

— Ты сменила портьеры? — с любопытством поинтересовалась Кристин, оглядываясь и заметив выбеленные льняные шторы и полупрозрачный тюль на окне.

— Да, мне кажется, благодаря этому в комнате стало больше воздуха, — подтвердила Эрика, проходя к рабочему столу и, выдвинув ящик, извлекла из него тонкую папку. Она протянула ее Даае. — Располагайся удобнее, крайне увлекательное чтиво, смею тебя заверить.

Кристин опустилась в кресло и достала из папки листы, в то время как Эрика отошла к камину и подбросила еще одно полено в лениво тлеющее пламя. Даае внимательно изучила два верхних листа и ощутила, как горло перехватило внезапным волнением. Все, что Эрика рассказала до этого, оказалось реальностью. Конечно же, Кристин не сомневалась в правдивости ее слов, но, увидев перед собой подтверждение их истинности, вновь ощутила внутреннее смятение. Тоненькие желтые листы бумаги, испещренные записями, содержали сведения, способные с лёгкостью уничтожить судьбы двух поколений семейства де Шаньи. В то время как сама Даае никак не могла поверить, что кто-то мог так поступить в отношении близкого человека с целью избавиться от возможной угрозы своему доброму имени. Просто непостижимая жестокость!

Кристин опасливо положила документы обратно в папку и, задумавшись, подошла к камину. Она обхватила себя руками, будто ощутив внезапный холод. Хотя по сути так оно и было — внутри словно распустилась морозная тревога. Эрика приблизилась к девушке со спины практически вплотную, а затем уперлась подбородком ей в плечо.

— Теперь ты понимаешь, о чём я вела речь?

Даае кивнула, глядя на огонь.

— Как я и говорила, это не то, что можно доверить журналистам.

Кристин молчала. Если изначально она пришла со стремлением все же отговорить возлюбленную от рискованного шага, то сейчас понимала, что стоит на кону. Каким же грязным лжецом и бессердечным монстром оказался граф Филипп де Шаньи! Кристин невольно передернуло. И тут же девушка ощутила, как Эрика обняла ее со спины, обвив горячими руками талию, и притянула Даае к груди в попытке успокоить. Внутренний холод растворился.

— Мы со всем разберемся, обещаю, — проговорила она мягко, на что Кристин лишь сдержанно кивнула. Мысль о том, чтобы освободить ни в чем не повинную женщину из принудительного заточения теперь казалась ей весьма справедливой и менее безрассудной, нежели прежде.

— Просто я ни на секунду не хочу допускать, что могу потерять тебя, Эрика, — после некоторого молчания глухо признала Кристин в ответ и, не поднимая глаз, повернулась лицом к девушке. Гарнье все так же удерживала ее в своих руках. — Как я уже говорила, если Рауль или граф о чем-то догадаются, то постараются уничтожить тебя любым возможным способом.

— Я понимаю, какие риски несу, — согласилась Гарнье. Она действительно взвесила все возможные варианты развития событий и многие из них не слишком-то ее утешали, особенно сейчас, после того, как Кристин ответила ей взаимностью. — Но ничего ужасного не произойдет, слышишь? Все это безумие совсем скоро закончится, а я буду с тобой. Обещаю тебе. Ты же помнишь, что я всегда держу обещания.

Даае лишь задумчиво кивнула, вздохнув. Она молчала, о чем-то размышляя, как вдруг вскинула свой взор, словно приняв важное для себя решение. В ее взгляде теперь читалось волнение от пока неозвученной просьбы. Эрика выжидающе приподняла брови в немом вопросе, внимательно наблюдая за девушкой, замершей в ее объятиях

— Позволь мне сегодня остаться у тебя? — робко попросила Кристин, нерешительно и взволнованно глядя на Эрику.

Даае не была особо искушена в любовных делах. Да и прежде во всех ситуациях своих сколь отчаянных, столь же безрассудных попыток сближения с Эрикой, она руководствовалась исключительно внутренними порывами — что перед премьерой, что после маскарада. Она просто добровольно вступала в яростный водоворот захлестывающих стремлений и действовала скорее по наитию, не имея ни малейшего представления, как правильно флиртовать или же обольщать в общепринятом понимании. Но, вместе с тем, она видела, как Эрика реагировала на ее неуверенные шаги, буквально теряя голову от едва различимых легких касаний или невесомых поцелуев.

Несколькими месяцами ранее Кристин уже озвучивала тот вопрос, что сейчас застыл на кончике ее языка застенчивой просьбой. Но если тогда это было для нее ещё одной ступенью сближения, томительным желанием изучить Эрику не только в ее стремлениях и порывах, но и в каждом изгибе тела, то сейчас, помимо этого, она хотела ощутить некое единство, узнать, каково это — ввериться воле и чувствам по-настоящему любимого человека.

Гарнье нервно сглотнула, поскольку горло моментально обожгло сухим коротким вдохом.

— Конечно, — шепнула она в ответ непривычно вильнувшим голосом, словно одним этим словом подписывая себе окончательный приговор. Она увидела, как на смену застенчивости в глазах Кристин, пока ещё где-то очень глубоко, но все же затлел уже хорошо знакомый Эрике огонек.

Даае благодарно приникла к девушке, скользнув узкой ладонью меж ее лопаток. Такая близкая и родная и, вместе с тем, бесконечно манящая. Гарнье ощутила, как тонкий батист ее ночной сорочки и шелк домашнего платья в отсутствие корсета не спасают от дрожи, расходящейся по телу от ладони Кристин подобно кругам на воде. Прикрыв на мгновение глаза, Эрика резко натянула ментальный повод своих внутренних желаний в попытке хоть немного попридержать происходящее.

Переведя дыхание и ощущая мягкое тепло Даае рядом, Эрика нежно прижалась губами ко лбу девушки. Кристин тут же запрокинула голову, и Гарнье едва коснулась ее губ практически в целомудренном поцелуе. Словно тем самым она пыталась лишь успокоить Кристин, дать ей возможность ощутить свое присутствие в моменте, никак не претендуя на большее.

Но Даае сама решительно и ультимативно завладела губами Эрики и ответила на поцелуй неожиданно отчаянно и пылко, будто бы вложив в него все свои терзания и страхи. Словно этим поцелуем она пыталась выпить дыхание Гарнье, навсегда запечатлеть ее в своем сердце. Эрика даже несколько опешила, не ожидая такой напористости, но Кристин лишь сильнее вжалась в нее всем телом и, упорно цепляясь руками за плечи своей избранницы, не желала уступать и разрывать этого безудержного танца губ.

В ушах Гарнье зашумело, она втянула воздух и, поддавшись пылкости и напору возлюбленной, углубила поцелуй. Теперь это уже ни коим образом не напоминало о прежней робости — Даае отвечала страстно, вкладывая в свой поцелуй всю себя, распаляя тем самым и без того откровенные мечтания.

Эрика скользнула было ладонями по спине девушки, как вдруг ощутила, что Кристин едва заметно напряженно вздрогнула. Гарнье тут же отстранилась. Если просьба Кристин была продиктована лишь волнением по причине всех предшествующих событий и разговоров, то воспользоваться этой ситуацией было бы, по меньшей мере, бесчестно. А по большей — на утро это могло обернуться настоящей катастрофой для них обеих. Со всеми вытекающими смущенными жестами, неловкими попытками спрятать взгляд, скорейшим желанием сделать вид, что ничего не произошло, спешным стремлением стыдливо прикрыть тело и скрыться с глаз. Это просто разобьёт сердце Эрики, оно ведь не железное.

— Кристин, мы совершенно не обязаны… — начала было она прерывисто, голос ее совершенно не слушался. Но Даае остановила возлюбленную, прижав всегда ледяные пальцы к ее губам.

— Но я правда хочу этого, Эрика, — прошептала девушка, отчего ее щеки тронулись алым. — Хотя не стану отрицать, что очень волнуюсь.

— Все хорошо. Мне тоже безумно страшно, — искренне призналась Гарнье в ответ, притягивая свою избранницу обратно в кольцо ласковых рук.

И после этих слов Кристин с облегчением обнаружила, что ее внутренние барьеры разом рухнули, выпуская наружу из самых потаенных уголков безрассудные мечтания, терзавшие ее душу все это время. Она с трепетом подалась вперед протянув дорожку мелких поцелуев от уголка губ вдоль линии челюсти Эрики, сбив тем самым ее и без того неровное дыхание. Даае переместила свою ладонь на изгиб шеи девушки и ощутила, как загнанно забилась жилка там, чуть ниже линии челюсти. Точнее на два коротких поцелуя ниже, она только что проверила. Наверняка, если в этом месте едва прикусить нежную кожу, то в знак бесстыдной дерзости на белоснежном мраморе, подобно ожогу, распустится соцветие алой отметины. Кристин с легким нажимом провела указательным пальцем от дрожащей ямки вдоль ключицы, остановившись у кромки сапфирового шелка домашней одежды.

Эрика замерла в безуспешной попытке сохранить последние крупицы благоразумия. Но из этого ничего не вышло, поскольку несколькими секундами спустя шею сначала опалило осторожным касанием, а затем все тело буквально пронзило острым, резко накатившим вожделением — запечатлев короткий поцелуй чуть ниже челюсти, Даае все же отвела пальцами ворот капота и ощутимо прикусила нежную кожу шеи Эрики. Вздрогнув от неожиданности, Гарнье растеряла остатки рассудка в сдавленном, рваном выдохе.

Она была не в силах больше сдерживаться.

Не помня себя, Гарнье перехватила запястья Кристин и, чуть отстранив девушку, в последний раз заглянула ей в глаза, но вместо зрачка сумела различить лишь затягивающую бездну, на краю которой им уже было просто не удержаться.

И бездна с головой жадно поглотила их обеих.

Требовательный, порывистый ответный поцелуй Гарнье воспламенил каждую частичку тела Кристин. Она на мгновение задохнулась в руках возлюбленной, добровольно принимая эту долгожданную пытку. Даае с ликованием ощутила, как Эрика будто отпустила себя, позволив вершиться неотвратимому. Они обе удерживали свою страсть взаперти слишком долго, но та и не думала затухать, а лишь превратилась в зияющее палящее жерло, прикрытое тонким слоем пепла выжидательного терпения.

Кристин выдохнула ее имя, и Эрика ощутила, как у нее потемнело в глазах от одного только того, как это прозвучало из уст Даае. Она тут же скользнула пересохшими губами на шею девушки. И, как тогда в гримерной, Кристин инстинктивно выгнулась, запрокидывая голову и уязвимо подставляя плавный изгиб под ненасытные губы. Она полностью вверяла себя воле Эрики, замерев в бесконтрольном желании позволить большее. Чтобы та могла без труда губами вырисовать свои опаляющие узоры. Кристин нестерпимо желала быть покрытой этим замысловатым рисунком с ног до головы, позволить целиком превратить свое тело в холст, по которому Эрика вычертит эти вечные письмена, известные человечеству с начала времен.

Гарнье все поняла без слов. Черная прядь коснулась ключицы Кристин, в то время как Эрика, все глубже расстегивая ворот платья перед каждым последующим поцелуем, уверено обозначила губами новую чувственную линию: подбородок, мочка уха, трепещущая венка, ключица, нежная ямка посередине, крошечная, едва различимая родинка ещё немного ниже, там, где обычно цепочка ныряет в мягкую ложбинку и практически теряется в вырезе декольте.

Кристин ощущала, как подрагивает от каждого из этих умышленно неспешных и оттого лишающих воли поцелуев. И в момент, когда очередной из них замер у самого края выреза камисоли, прикрывающей корсет, Кристин показалось, что пол под ногами качнулся. В попытке уцепиться за реальность, она зарылась пальцами в распущенные смоляные пряди, не желая, чтобы эта чувственная пытка прекращались. Но ощутив, как в животе завертелось веретено тягучей дрожи, Даае все же слегка потянула девушку за волосы, вынуждая ее запрокинуть голову, чтобы тут же приникнуть губами к ее губам, чувствуя, как пленительный трепет из живота, пульсируя, тягуче и горячо расползается все ниже, затуманивая разум. Каждая клеточка ее тела стала клавишей, тоскующей по гибким пальцам музыканта.

Одного единственного музыканта.

Ее музыканта.

И Эрика, будто бы услышав эти мысли, не разрывая их долгого, глубокого поцелуя, коснулась задней части шеи Даае. Она пробежалась кончиками пальцев вдоль шеи и спины девушки, как это делала, когда играла на рояле — бережно и трепетно, то замедляясь и словно подчёркивая каждую ноту, то исполняя крещендо, ощущая, как по телу Кристин заскользила чувственная дрожь все нарастающего влечения. Завершив свою импровизацию, она переместила ладонь, остановившись на линии лопаток. Эрика слегка отстранилась и перехватила потемневший, откровенный взгляд Кристин и, не отпуская, а словно впитывая его, скользнула ладонями на грудь девушки, с нажимом очертив большими пальцами кромку корсета и вызвав тем самым прерывистый выдох. Пальцы Эрики привычно подцепили петли, вытягивая оставшиеся потайные крючки застежки лифа платья, а следом расстегнули и мелкие пуговички камисоли, заставляя Кристин трепетать. Многочисленные завязки нижних юбок, также сдались под напором ловких пальцев Гарнье — она сноровисто распустила их, задержавшись лишь на одной.

— Боже, похоже, современная мода стоит на верном страже благопристойности женщин — на нас столько слоев одежды, что никому в голову не придет раздеваться вне дома, — чертыхнулась вполголоса Гарнье, наконец, совладав с особо упорной и никак не поддающейся завязкой, которую она была готова уже начать развязывать зубами. Хотя, пожалуй, в этом тоже определенно было бы нечто пикантное.

Кристин тихонько рассмеялась, но тут же судорожно до боли закусила губу, ощутив, как вмиг корсет стал ей тесен — расправившись с осевшими на пол юбками, Эрика завела свои руки ей за спину и, запустив ладони под ткань камисоли, прошлась пальцами по тугой шнуровке, а затем будто бы в нерешительности замерла.

Кристин охватила лёгкая паника. Только не это! Она не хотела верить, что Эрика решит отступить в последний момент. Она не сможет пережить, если Гарнье вновь откажется от нее, выбирая сторону благопристойности. Она просто не сумеет собрать свое сердце воедино. Но, вскинув растерянный взгляд, Кристин увидела, что в мерцающих черненым серебром глазах девушки застыли лишь восхищение и обожание — она откровенно любовалась Даае, оттягивая финальный момент.

По мнению Гарнье, та картина, что открылась перед ее глазами, была чуть ли не более пленительной, нежели созерцание полностью обнаженного женского тела: распаленное лицо Кристин, ее влажные, припухшие от поцелуев чувственные губы, лихорадочно сияющие глаза, часто вздымающаяся от прерывистого дыхания грудь и очертания корсета, открывшегося в расстёгнутом лифе платья. Эта недосказанность будоражила фантазию Эрики настолько, что она почувствовала, как внутри нее все задрожало, а затем затянулось в узел томительного и режущего предвкушения. Но перехватив взгляд Кристин, в котором читалось смятение, она тут же отрывисто уточнила:

— Ты позволишь?

Кристин облегченно кивнула, взволнованно улыбнувшись. Она сама высвободила руки из рукавов лифа своего платья и камисоли, тут же мягко соскользнувших к ее ногам, что не осталось без внимания Гарнье — она благоговейно выдохнула, увидев перед собой изящные изгибы, подчеркнутые одной лишь линией корсета, без лишнего вороха верхних одежд. Эрика снова любовно завела руки за спину Кристин и осторожно потянула за петли, расслабляя узел, а затем начала преступно медленно распутывать тонкую паутину шнуровки на спине

Кристин облегченно выдохнула, ощутив, как внезапно ей стало легче дышать, а грудь высвободилась из плена привычного давления. Она попыталась было сама торопливо расстегнуть бюск, но пальцы предательски дрожали и никак не слушались. Эрика с легкой улыбкой перехватила инициативу.

— Позволь мне? — мягко попросила она, в то время как ее голос был хрипловатым и оцарапывающим, словно треск сухих поленьев в объятиях пламени очага. Кристин облизнула губы, порывисто и нетерпеливо кивнув. Но Гарнье не спешила. Один за другим она медленно расстегивала металлические застежки бюска, словно наслаждаясь самим процессом столь долгого поиска истинного сокровища, скрытого за всем этим покровом многочисленных одежд. И когда последняя застежка едва различимо щёлкнула под ее пальцами, Эрика раскрыла корсет словно раковину, в центре которой хранилась искомая драгоценность. Она будто бы даже несколько стыдливо моргнула, едва мазнув взглядом по телу Кристин, поскольку ощутила, как ее сердце вот-вот разорвется — оно было просто не способно вместить столько красоты, едва прикрытой почти прозрачной шемизе, не скрывающей ни единой родинки, ни единого мельчайшего изгиба, ни единой впадинки тела Кристин. К которым нестерпимо хотелось тут же приникнуть губами.

Воздуха стало так мало, что у Гарнье закружилась голова. Эрика опустила корсет и, скользнув руками по тонкой, гибкой талии, нежно поцеловала возлюбленную в попытке унять ее и свое собственное волнение. Она чуть притянула девушку к себе и аккуратно вытащила шпильки из прически Кристин, чтобы затем, отстранившись, с трепетным волнением наблюдать за тем, как волосы Даае шелковистой каштановой волной рассыпались по плечам, едва прикрытым невесомой тканью шемизе.

Пальцы Эрики обжигали сквозь воздушную рубашку, и Кристин, с дрожью втянув плотный воздух, сама решительно избавилась от последних условностей, никак не позволявших ей почувствовать касание ладоней Гарнье без каких-либо дополнительных преград. Перехватив тягучий взгляд Эрики, Кристин, ни на секунду не отрывая своих глаз от ее, бесстыдно улыбнулась и потянула за атласную ленту пояса, отчего тонкие панталоны соскользнули к ее щиколоткам. Гарнье судорожно втянула воздух, зачарованно наблюдая, сколь изящно девушка переступила через исподнее, и все так же слегка насмешливо, не отпуская взгляда Эрики, опустила свои ладони ей на плечи. В глазах Даае плясали все демоны оперных подземелий вместе взятые.

— Ты можешь дышать дальше, — ухмыльнулась Кристин и коротко поцеловала Эрику в губы.

— Не могу, — прерывисто и приглушённо прошептала Эрика. Внутри нее все дрожало словно в горячке. — Ты просто невероятно красива.

Даае больше не могла терпеть — на место тягучему трепету пришла колючая, тянущая, но сладкая боль, которая никак не могла разрешиться без помощи Эрики. Распустив пояс капота, Кристин стянула с плеч девушки тут же заструившийся на пол синий шелк, вызвав тем самым со стороны Гарнье сдавленный, хрипловатый выдох. Следом осела тонкая ночная сорочка, и Кристин замерла, словно перед коротким обратным отсчетом, едва касаясь обнаженных плеч возлюбленной дрожащими кончиками пальцев. Не отрывая своих глаз от ее, она видела в зрачках Эрики, целиком затопивших радужку, такой же затягивающий омут чувств и желаний, что ощущала и сама.

После того как одежды обеих опустились на пол, то, что происходило дальше, запечатлелось для них калейдоскопом ослепительных образов, навсегда выжженных страстью в памяти: короткий вздох, свидетельствующий о первом соприкосновении двух хрупких, лишённых привычной защиты одежд, тел; влажная дорожка беззастенчивых поцелуев, протянувшаяся от родинки к солнечному сплетению и задержавшаяся на груди; все более настойчивые и откровенные чувственные касания, одновременно приносящие облегчение и, вместе с тем, сулящие невообразимое новизной искушающей остроты; нежные, но настойчивые губы, которые, казалось, были везде и лишь сильнее распаляли, подталкивая в бездну недосягаемого прежде наслаждения; властные, но заботливые руки, бесстыдно исследующие каждый мельчайший изгиб и впадинку; готовый сорваться стон, заглушенный ненасытным, алчным поцелуем; тело, изогнутое блаженной дрожью от губ, сначала невесомо скользящих все ниже, а затем беззастенчиво пробежавших по внутренней стороне бедра и прильнувших к чувствительной ложбинке чуть выше; пронзительное удовольствие, отдающееся острой пульсацией во всем теле; простыни, смятые словно сведенными судорогой пальцами; внезапно ставший густым воздух, который приходилось жадно хватать ртом, чтобы не задохнуться; и, наконец, лопнувшая в невероятном вихре эйфории реальность, оседающая влажной истомой на все еще судорожно подрагивающие плечи.

Удушающий ночной зной, прежде целиком заполнявший спальню, отступил, унося с собой прерывистое дыхание, сдавленные стоны и признания, словно молитвы произносимые непременно шепотом, как самые искренние из возможных. Он оставил за собой лишь звенящую лёгкость раннего утра. В комнату начали проникать предрассветные персиковые сумерки, бросающие отсветы пока ещё робкого зимнего солнца на стены и кровать. Они так же золотистым контуром подсвечивали девушек, лежащих на постели посреди смятых простыней. Испепеляющая страсть уступила место бархатистой неге и ласковой истоме.

Укрыв взгляд за сенью опущенных ресниц, Кристин уютно расположила голову на плече Гарнье, отчего можно было подумать, что она задремала. Но ее тонкие пальцы, вычерчивавшие замысловатый узор на обнаженном впалом животе Эрики, выдавали обратное. Золото каштанового меда растеклось по чернильному озеру волос. Гарнье же обвила девушку одной рукой за талию и, уткнувшись носом ей в волосы, расчесывала пальцами шелковые каштановые пряди, отливающие янтарем в утреннем солнце. Эрика прислушивалась к ставшему к этому моменту размеренным дыханию своей избранницы и своим внутренним ощущениям блаженной опустошенности и благостного умиротворения. Впервые в жизни ей было по-настоящему спокойно и не хотелось никуда бежать.

Даае словно услышала эти мысли.

— А помнишь, когда мы разговаривали у озера в подземельях? — Кристин дождалась, пока Гарнье кивнет, прежде чем продолжить. — Я искренне опасалась, что в какой-то момент ты просто нырнешь в воду и уплывешь.

Эрика мягко рассмеялась, сильнее зарываясь носом в волосы девушки и с наслаждением ощутив аромат лаванды, который, казалось, пропитал всю комнату, подушки и постель, а также впитался в поры ее кожи. Даае целиком и полностью заполнила ее мир.

— Признаться честно, я думала об этом. Но я не умею плавать.

— Ааа, так только это тебя и остановило? — насмешливо протянула Кристин, а затем добавила чуть тише. — Просто когда речь заходит о чувствах, мне кажется, что, представься такая возможность, ты сбежала бы на другой край Земли, а то и на Луну.

Гарнье усмехнулась. Она кончиком пальца поддела подбородок Кристин, мягко приподняв ее лицо. В глазах девушки отражалась такая искренняя благодарность, нежность, неприкрытая радость и бесконечная влюбленность, что сердце Эрики, совершив кульбит, подскочило к горлу.

— Теперь я выбираю быть рядом с тобой, вместо того, чтобы бесконечно убегать, — ответила она бесхитростно и одарила девушку мягким, медленным, преисполненным нежностью поцелуем. Тем самым она не пыталась подталкивать возлюбленную к бездне вожделения в очередной раз, а лишь отвечала на те чувства, что узрела в глубине ее глаз. Кристин улыбнулась, не отрывая губ, и счастливо вздохнула, лишь сильнее прижимаясь к Эрике.

Они пролежали так ещё некоторое время, даря друг другу нежные касания и поцелуи. В какой-то момент, все же пресытившись утренними ласками, Кристин потерлась носом о щеку Гарнье и сладко потянулась, обольстительно прогнувшись в пояснице. Она закинула ногу на бедро Эрики, и упёрлась подбородком ей в плечо. В заполняющем комнату солнечном свете, в глазах Кристин словно заплясали золотистые озорные искорки.

— Стоит ли мне теперь собрать вещи и отправиться в гостевую спальню? — уточнила она, сверкнув бронзой глаз, с легкой иронией в голосе, и тут же взвизгнула, почувствовав как Эрика ощутимо ущипнула ее за ягодицу.

— Только если ты хочешь спать в гордом одиночестве, раскинувшись в позе морской звезды во всю кровать, — усмехнулась Гарнье, скосив на девушку глаза и огладив ладонью ее спину. — А если серьезно, то милая моя, я плачу́ своим слугам достаточно, чтобы они не выносили из дома никаких слухов.

Эрика помолчала пару секунд и добавила:

— Впрочем, более чем уверена, что как только с вечера ты переступила порог дома, они уже делали ставки, придется ли им убирать гостевую спальню с утра, или же кровать останется нетронута.

Кристин тихонько рассмеялась, тряхнув головой, и запечатлела короткий поцелуй на ключице Гарнье.

— Думаю, нам все же стоит немного поспать, иначе мы появимся в опере только к вечеру, — предложила Эрика, откинув непослушную каштановую прядку с глаз девушки, и нежно скользнула подушечкой большого пальца по щеке Кристин, проследив взлет высокой скулы. Даае тут же прижалась губами к ее ладони. Точно к линии сердца.

— То есть ты полагаешь, что если я просплю утреннюю репетицию, то распорядительница снимет меня с роли? — насмешливо уточнила девушка.

— Кто знает! Вечером мы уже выяснили, что она несносная, хотя и крайне притягательная женщина, — хмыкнула Эрика, ощущая, как ладонь Даае замерла ровно напротив ее сердца. — Хотя, думаю, все зависит от того, почему ты проспала.

— И с кем?

— И, безусловно, с кем. Но будь спокойна, твоя распорядительница тоже проспит утреннюю репетицию после этой ночи, — Эрика невесомо скользнула ладонью по бедру Кристин, в очередной раз упиваясь ощущением ее бархатистой кожи под своими пальцами.

— Какая поразительная осведомленность о ее жизни. Должно быть, она всю ночь играла на рояле? — улыбка, изогнувшая губы Даае вышла весьма фривольной.

— Ну, если теперь это так называется, то можно сказать и так, — со всей серьезностью, на которую в этот момент была способна, ответила Гарнье, чем вызывала очередной приступ веселья со стороны своей возлюбленной.

Даае было затихла, но затем сдавленно прыснула смешком.

— Что?

— Ничего, — девушка пыталась справиться со смехом, но у нее это никак не выходило.

— Кристин, ты думаешь слишком громко. Ну, так что?

Даае ехидно фыркнула, уткнувшись носом в плечо Эрики. На душе у нее было легко и радостно. Она не желала засыпать, поскольку ей казалось, что достаточно закрыть глаза, и все произошедшее окажется не более чем сладостной грезой.

— А теперь считается, что мы с тобой кувыркались в постели?

— Фу, Боже, Кристин! Куда подевались твои манеры? Стоило ненадолго оставить тебя одну, и гляди, что из этого вышло, — наиграно возмутилась Эрика, изогнув бровь.

— А не надо меня оставлять! И вообще я думала, так выражаются в высшем свете, — иронично парировала Даае, заложив обе руки под подбородок и неотрывно любуясь возлюбленной.

— Только если ты виконт, — ответила Эрика и, взглянув на весьма двусмысленную улыбку на губах Кристин, мрачно констатировала. — Мне кажется, я породила монстра.

Ответом этому утверждению стал мелодичный, переливчатый смех.

— Кстати, раз уж мы выяснили, что кувыркались в постели, стоит ли мне теперь обращаться к тебе мадам вместо мадмуазель? — Гарнье хитро взглянула на Кристин, пытаясь совладать с рвущейся наружу бесстыжей ухмылкой. В ответ на это Даае словно бы потянулась к губам девушки, но лишь для того чтобы молниеносно вытащить откуда-то из-под живота маленькую подушку, что тут же оказалась на лице Эрики.

Гарнье сдавленно расхохоталась.

— Пощады!

— То-то же! — победно фыркнула Кристин, отбросив свое импровизированное орудие возмездия на пол, и удобнее устроилась под подбородком Эрики, переплетая свои ноги с ее и по-хозяйски расположив узкую ладонь на обнаженном животе Гарнье.

Эрика же ощутила приступ нежности к лежащей рядом и ставшей такой родной девушке. Она прижалась губами к ее лбу. Даае благостно вздохнула и несколько утомленно улыбнулась, борясь с все же неизбежно подкрадывавшимся сном. Эрика подтянула сползший с кровати плед и бережно натянула его на плечи задремавшей Кристин, укрывая ее от прокрадывающейся в спальню утренней свежести. А затем лишь крепче обняла возлюбленную, прижавшись щекой к ее макушке, чувствуя, как и ее саму также уносит волнами мягкой дрёмы. В какой-то момент, встрепенувшись, Гарнье слегка приподняла налившиеся тяжестью веки, но лишь затем, чтобы убедиться, что мирно спящая у нее на груди Кристин — не плод ее горячечных фантазий. Но ощутив тепло ее тела и мерное дыхание на своей шее, лишь счастливо вздохнула, позволив, наконец, и себе погрузиться в сон без привычных кошмаров.