Дверь грохнулась о стену так сильно, что Бальтазар почти подскочил на кровати. Черным вихрем по спальне пронесся Тристан, подлетел к окну, отдернул в сторону шторы, повернул ручку, распахнул и остался стоять там, скрестив руки на груди, но уже лицом к кровати. С улицы донеслись истошные крики тропических птиц, потянуло влагой и душным ароматом джунглей; как будто грохота двери не хватило бы, чтобы проснуться!

Бальтазар сонно поморгал и сел со стоном, расправляя одеяло на своих ногах.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он хрипло.

Тристан задохнулся от возмущения.

— Я что здесь делаешь? — воскликнул он. — Это к тебе вопрос!

— Что же я делаю в своей спальне... — он нащупал взглядом будильник на прикроватном столике и взревел: — В шесть утра?! Тристан!

Брат фыркнул и тряхнул головой; его бледная кожа сливалась с белоснежными каменными стенами, на широких расклешенных внизу брюках ярко-бирюзового цвета скакали вышитые попугаи. Хотя Тристан сам порой напоминал попугая.

И вовсе не потому, что вынужден был все по сто раз повторять!

— Бальтазар, ты нас всех с ума сведешь, тебе это известно?

Вновь застонав, Бальтазар откинулся на спину и случайно задел рукой девушку, прятавшуюся под одеялом; от боли она тихо вскрикнула, словно мышонок, и, кажется, всхлипнула.

— О Абети, — повернувшись на бок, он попытался сорвать с нее одеяло, — прости, по лицу?

Она выглянула, испуганная, еще сонная, но уже в слезах; золотые кудри растрепались, на шелковых плечах остались красные следы поцелуев, глаза, широко раскрытые, бегали из стороны в сторону.

— Кто там? — окликнул Тристан недовольно. — Вылезай!

— Не вылезай, — посоветовал Бальтазар, однако она уже успела откинуть одеяло и упасть на каменный пол, прямо как была, обнаженная, обжигающая белизной кожи, полумертвая от страха.

— Милости! Милости! — восклицала, подбирая под себя ноги, дрожа от холода белого камня, пожирая Тристана глазами. — Милости, ваше Высочество!..

Бальтазару эта сцена никакого удовольствия не принесла; он стянул покрывало с кровати и набросил его на девушку, и та вцепилась в легкую блестящую ткань так, словно от этого зависела ее жизнь. Тристан холодно покачал головой.

— Не проси меня о милости, не ты осквернила брачное ложе, — заметил он высокомерно. — Он осквернил.

Бальтазар вроде и слышал все, что было сказано, но понимал очень плохо. Наверное, переборщил с вином.

— Чего?..

— Того, Балти, — Тристан махнул рукой на девушку, и та бросилась бежать, утирая слезы и кутаясь в покрывало. — Почему я нахожу тебя утром после твоей свадьбы в постели со служанкой? Какой стыд!

— Я тебя не понимаю, — пожаловался Бальтазар, — это на что ты рассчитывал? Если бы ты ворвался, а я тут со своей женой кувыркаюсь, ситуация была бы менее стыдной?

— Я знал, что ты здесь не с ней, — еще холоднее и строже заметил Тристан, — потому что этим утром меня разбудили отчаянные рыдания из ее спальни. Из ее девичьей спальни, хочу заметить.

Бальтазар выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы и безвольно уронил руки на свои бедра.

— Серьезно? Рыдания?..

— А что ей, смеяться? — возмутился Тристан, даже ногой притопнул, отчего попугаи на штанах снова заколыхались. — Танцы танцевать? Это ваша первая брачная ночь, а ты чем занимаешься?

— Тем, чем положено, — буркнул Бальтазар, обхватывая себя за плечи. — Но не с той.

Видимо, признание сработало, и Тристан перестал злиться; прикрыл окно, чтобы не приходилось перекрикивать птичьи вопли, поправил шторы и приблизился к кровати, ступая как всегда абсолютно бесшумно, словно кот. Его угольно-черные волосы на фоне белых дворцовых палат делали его совершенно инопланетным.

— Ну, объясни мне, что у тебя случилось? — спросил он уже ласково, поправляя кольцо на своем безымянном пальце. — Что тебе не так? Ты же сам ее выбрал.

— Я выбрал из предложенного отцом, — отозвался Бальтазар, мрачнея пуще прежнего. — Это не то же самое, что свободный выбор.

— И твоя сегодняшняя любовница на нее очень похожа, — заметил Тристан как бы невзначай. — Все знают, что у тебя пунктик на блондинок. Абигейл блондинка. Так зачем ты ее обидел?

Если бы только Бальтазар знал ответ!..

— Это все так... сложно! — он откинулся на подушки и почувствовал, как брат накрывает одной из них его бедра, ведь покрывало убежало вместе с девушкой. — Абигейл, она... чудесная, но все-таки... жена. А я не думаю, что готов быть мужем.

— Знаешь, Балти, об этом стоило сказать отцу, когда тот предложил тебе брак. После драки, э-э... после свадьбы, э-эм... короче, ты это дело брось. Не дело это — вот так девушку обижать.

Плакала, да?..

— А ты пришел, потому что она тебя разбудила, или из-за искренних переживаний?

— Я пришел, потому что из-за тебя мы все рискуем, — Тристан нервно обхватил себя за плечи. — Сейчас нам нужно вести себя тихо. Отец уже вчера начал ослаблять свое влияние. Я это чувствую. Это витает в воздухе, это проникает под кожу... Пожалуйста, не устраивай сцен, потому что если твоя коронация сорвется, мы все кровью умоемся. А с Абигейл станется, она в любой момент может запрыгнуть в карету и умотать к отцу. И все. Орион больше не король, Бальтазар — еще не король, корону носить некому, королевству конец. Ты этого хочешь?

Повесив голову, Бальтазар зарылся пальцами в торчащие волосы и постарался собраться с мыслями.

— Конечно, я же всегда мечтал стать свидетелем падения Морани, — проворчал он, не глядя на брата. — Ничего, Трис. Я тебя услышал. Буду тише воды, ниже травы. Образцово-показательным мужем и идеальным братом.

— Всего три дня, — Тристан попытался подсластить пилюлю.

— Целых три дня!

— А потом — власть и свобода, — брат ласково провел рукой по волосам Бальтазара, убирая его собственные руки; Бальтазар всегда хотел узнать, ощущается ли прикосновение Тристана холодным или теплым. — Молодая красавица-жена, королевство, могущество...

Ключевым словом, кажется, было "свобода", и именно в него из всего списка Бальтазар верил меньше всего.

— Хорошо, я сдаюсь, — отбросил подушку, спустил ноги, прижав стопы к каменному полу, втянул полной грудью воздух. — Где она? Завтракает? Передай, пожалуйста, что мы не будем терять времени; чем раньше на моей голове окажется корона, тем скорее мы все расслабимся. Верно?

Тристан редко позволял себе открытые проявления любви, зато его чернильно-черные глаза умели целовать взглядом.

— Верно. Я знал, что ты благоразумен. Мы все полагаемся на тебя.

И он ушел; как только дверь закрылась за его спиной, Бальтазар завалился на спину и прижал одну из подушек к лицу , пытаясь уловить флер прошедшей ночи.