Ехать по джунглям оказалось сложнее, чем она думала, и вскоре Абигейл уже осточертела эта карета, эта дорога и этот мужчина, но она продолжала сидеть прямо, держа руки на коленях, улыбаться и смотреть в окно на медленно тянувшиеся мимо пальмы, обвешанные лианами и гроздями цветов, многие из которых, кажется, были плотоядными. Бальтазар молча восседал рядом, закинув ногу на ногу и подперев подбородок рукой, и пялился в другое окошко, но был один неоспоримый плюс в его присутствии рядом: холод, исходивший от его тела, делал воздух в карете немного свежее. Снаружи-то тянуло только лишь духотой и такой густой влажностью, что хотелось кашлять.

Проложенная в джунглях дорога размокла, и колеса кареты в третий раз за полчаса увязали в ней, устраивая путешественникам вынужденную остановку. Абигейл слышала, как на улицу выскакивал Мельхиор и начинал орать и ругаться; а вот Ланделин и Тристана не было ни видно, ни слышно, да настолько, что она уже сомневалась, не едет ли черная карета на самом деле пустой. Для чего-то же нужны эти ставни, отрезавшие их пару от всего остального мира, да?

Или же... они там чем-то неприличным занимаются?

Ухватившись за эту мысль, она покосилась на мужа — может, им тоже заняться?.. — и Бальтазар поймал ее взгляд, но истолковал совершенно иначе.

— Да, эм... извини, — виновато произнес он. — Дороги у нас ни к черту. Вот стану королем и займусь непременно...

— Ну что вы, ничего страшного, — она кисло улыбнулась. Что он за мужчина такой, если может сидеть рядом с ней, так близко, владеть ею, носить кольцо на безымянном пальце, и совсем не думать о ее теле?

— Я бы хотел проложить железную дорогу, — поделился Бальтазар. — Между Элим Аатом и Ку Дерли, и чтобы дальше в большой мир...

Абигейл даже не сразу поняла, что он только что сказал.

— Же... железную дорогу? — переспросила она сконфуженно. — Сквозь джунгли и в горы? Во-первых, зачем, кто туда поедет, Элим Аат ведь почти мертвый город? А во-вторых, это же просто сумасшествие, джунгли сожрут ваше железо, и все насмарку...

Осознав, что переходит границы, она почти до крови прикусила язык и потупила глаза в пол, внимательно разглядывая носки своих сапожек.

Бальтазар же оживился и даже подался к ней ближе, обдавая потную кожу холодным дыханием:

— Нет, не замолкай! Говори со мной! Почему ты думаешь, что джунгли... что... как ты сказала? Сожрут...

Потому что здесь достаточно одной ночи, чтобы все рельсы покрыли мох и плесень, потому что на такой влажности проржавеет даже поезд, потому что жаркое лето чревато пожарами, а мокрая, дождливая весна — размыванием путей, не говоря уже о том, что придется раздвигать горы, чтобы пустить по ним состав! Не будет же он по серпентину ползти, как кареты! Поезда не такие маневренные!..

Абигейл подняла на мужа скромный и робкий взгляд и произнесла вкрадчиво:

— Ваше высочество, я — ваша жена, и поддержу вас в абсолютно любом вашем начинании. Ко мне вы всегда можете обратиться за лаской и поддержкой. Я больше никогда не стану критиковать...

Бальтазар скривился от всего этого сахара, и Абигейл, признаться, даже немножечко возликовала в глубине души: он заставил ее кривиться и плакать ночью, она пересластила учтивым обращением ему кровь, чтобы он тоже почувствовал горечь. Хочешь общаться на равных, да? Попробуй для начала увидеть в ней жену!

— А я считаю, железной дороге быть, — решительно произнес он. — И горы можно будет развести. Знаешь Слепой Дракон, город в ущелье между скалами и морем? Так вот, и туда скоро пустят поезд.

Абигейл искренне поразилась таким заявлениям; Слепой Дракон был обнесен настолько высокой горной стеной, что пересечение ее до сих пор приравнивалось к подвигу, на который решались лишь немногие, самые храбрые приключенцы.

— Ваше высочество...

— Вот увидишь, так и будет. Я более чем уверен, — он скрестил руки на груди и снова повернулся к окну. — И Морань ждет большое будущее. Я... я собираюсь снова сделать ее Великой. И ты будешь ее королевой.

Абигейл вздохнула и прижалась щекой к оконной раме, вновь воззрившись на зеленую массу пальм, лениво ползшую мимо.

Королева Великой Морани! Как красиво; однако радости совсем не чувствуется.

Радость смыло теплой кровью, уничтожившей свадебное платье.

***

Королевский кортеж остановился в небольшом городке, расположенном у подножья горы. Здесь стало куда легче дышать, и джунгли несколько переменились, утратили ядовитый цвет и безумство жизни, характерные для более нижних их частей; но Нами все равно светил так ярко и яростно, что страшно было выходить под его лучи.

На этот раз Бальтазар додумался вылезти первым и подать жене руку, так что Абигейл заочно немножечко его простила.

В отличие от огромного и светлого Ку Дерли с массивными каменными постройками и белым дворцом, этот городок состоял в основном из невысоких круглых хижин с соломенными крышами и без окон, вместо дверей в которых висели занавески разной степени потрепанности. Отчего-то Абигейл очень удивилась, когда из одной такой хижины вышел зеленокожий мужчина в строгом костюме с пиджаком и галстуком, а не в набедренной повязке; поправив рукой волосы, он прошел было мимо кортежа, но заметил красную макушку Мельхиора, узнал породу Леружей и поклонился в пол, на всякий случай трижды, хотя видеть его мог только младший из принцев, а Бальтазар с Абигейл скрылись за лошадиным боком.

Отвесив свои поклоны, мужчина в галстуке пошел дальше, по своим делам.

— Наверное, на рынок, — прокомментировал Бальтазар. — А мы идем на постоялый двор.

Абигейл живо представила себе, как такая соломенная хижина должна выглядеть изнутри: туалет в виде ямы в полу где-нибудь прямо в жилой части, вместо ванной — ведро с дождевой водой, вместо кровати — куча сена. И вот на это она променяла комфорт и красоту Ку Дерли, да? Вот так начинается ее королевская жизнь!

Бальтазар уже пошел по дороге, забыв жену, и, чувствуя себя безмозглой собачонкой, она поспешила следом. Тропка была такая узкая и рыхлая, что карета ни за что не проедет, даже не каждый пешеход справится. А он о железных дорогах думает!..

— Ну, что? — довольно грубо спросил Мельхиор, поравнявшись с ней. — Как поживает моя невестка?

В Мельхиоре ее из раза в раз поражало необычайное его сходство с отцом, выходившее, кажется, за рамки разумного. Казалось, Орион клонировал себя, а не зачал сына, разве что цветовую гамму сменил; даже в семнадцать лет у Мельхиора уже была мягкая фигура, склонная к полноте, отцовский разрез глаз, отцовская форма губ, ушей, бровей и носа, и единственным легким отличием был разве что подбородок, у Мельхиора гораздо более широкий, а у Ориона изящно заостренный, как и у Бальтазара. Но в целом сходство совершенно невероятное!

— М-м... все чудесно, — ласково произнесла Абигейл, и от нее не укрылся короткий взгляд, посланный мужем в ее сторону. — А у вас?

— Задница квадратная от сидения, и ноги опухли, а так нормально, — заявил Мельхиор, не смущаясь. — Я вот понять не могу, как так, что ты как и я тряслась в карете одиннадцать часов, и после этого продолжаешь сиять и благоухать, совсем как утром?

Абигейл, признаться, сама не знала, каким образом ей это удалось — разве что благодаря прохладе Бальтазара? — однако воспользовалась моментом и кокетливо мурлыкнула:

— Женские секреты!

— Женские? Тогда и мне надо знать! — сзади их нагнала Ланделин, в легком белоснежном сарафане на широких лямках, по мнению Абигейл, слишком легкомысленном, чтобы надевать такой в поездку будучи принцессой. — Эй, Гейл! Как ты поживаешь?

Ее горячие пальцы сомкнулись на локте Абигейл, и невыносимо захотелось оттолкнуть эту руку от себя, но она сдержалась.

— Приемлемо. А где Тристан?

Это ведь выходит, они все-таки с ними едут, да? И всю дорогу прятались за темными ставнями, ни разу даже в туалет не сбегали?

— Разбирается с вещами, — Ланделин неопределенно махнула куда-то в сторону рукой. — Слушай, тебе понравится на этом постоялом дворе! Там есть природный источник, чтобы искупаться...

О, она с удовольствием бы окунулась!

— Источник горячий, — возразил Бальтазар с умным видом, — так что графиня Абигейл вряд ли захочет в него погружаться.

Что ж! Значит, не в этот раз.

Она все еще ожидала увидеть перед собой соломенную хижину, и когда перед взглядом предстал пусть деревянный, но вполне добротный домик, Абигейл ощутила заметное облегчение. Он был поставлен на сваи, поскольку располагался уже на горном склоне; территорию обнесли высоким забором, из-за которого выглядывали деревянные, неокрашенные стены, с дырами окон, на которых болтались ставни — стекла в Морани не использовали. По окнам выходило, что постоялый двор насчитывает три этажа, а венчала все это светлая крыша с легким изгибом, предназначенным, видимо, для отвода воды во время сезона дождей. Куда лучше, чем хижина, и даже лучше самых смелых ожиданий; по крайней мере, была надежда на нормальный туалет.

При приближении Леружей из ворот выскочил светлокожий мужчина с очень подвижными розовыми губами и начал кланяться направо и налево, решив, видимо, что лучше отвесить поклон слуге, чем не отвесить принцу.

— Мы безгранично рады приветствовать вас! — восклицал он, взволнованно размахивая руками. — Это такая честь, что из года в год ваше уважаемое семейство выбирает именно нас...

— Такая честь, — прошептал Мельхиор Абигейл на ухо, — и совсем никак это не связано с тем, что в радиусе сорока километров вокруг нет других гостиниц, да?

Она вежливо посмеялась, чувствуя себя ужасно скованной из-за лизоблюдства метрдотеля.

И тут он заметил ее, и его белое лицо покраснело от удовольствия.

— Вы! Вы принцесса Абигейл? — спросил он, и хотя его напор отталкивал, услышать в свой адрес слово "принцесса" оказалось крайне приятно. — Вы еще прекраснее, чем поговаривают!

— Ну что вы, — смутилась Абигейл. — Молва склонна все приукрашивать.

— Не в вашем случае! О! Не в вашем! — провозгласил он. — Ни слова больше, ваше высочество, позвольте мне передать слугам, что для вас должны подготовить самую лучшую комнату...

— А для нас — не самую? — вновь шепотом возмутился Мельхиор, и Абигейл постаралась как можно ненавязчивее отойти от него, чтобы больше не слушать это ворчание. Уж слишком он напоминал пожилого короля!

Их впустили в фойе постоялого двора, оказавшегося на удивление чистым, сухим и свежим, вселяя в сердце Абигейл робкую надежду, что страна, доставшаяся ей, все-таки не находится в таком упадке, как может показаться. Пол покрывал настил из особым способом сплетенной соломы, и от каждого шага стебли надламывались и выпускали из себя приятный запах лета; стены обложили бумажными пластинами с вручную отрисованными пейзажами джунглей, несколько побледневшими от старости. Потолок подпирали широкие деревянные колонны, увитые искусственными лианами, из мебели здесь стояло несколько плетеных кресел с чистыми подушками и деревянная скамья, поставленная рядом с механическим музыкальным автоматом, который специально поместили в куб из стекла, чтобы влажность не испортила механизм, и только ручка, которую нужно крутить, чтобы услышать музыку, торчала наружу. Подобные автоматы встречались почти в каждом доме в империи Порядка, и, признаться, прежде Абигейл могла поклясться, что до Морани прогресс добраться не успел. А вот как выходит! На свадьбах они пускают кровь, но в отелях слушают музыку.

Недалеко от входа стояла каменная стойка портье, и сейчас над ней склонялись белокожий метрдотель и такая же белокожая женщина, активно что-то обсуждая.

— Вы желаете посетить купальню? — спросил он, повернувшись к гостям.

— Не желаем, — на правах будущего короля заявил за всех Бальтазар.

— Эй, Балти, — мягко возразил Тристан, — может, мы могли бы...

Холодный взгляд Бальтазара мог приморозить Тристана к полу и без всякой магии.

— Не желаем, — повторил он с нажимом. — Это не самая здравая идея.

— Я тебе так сочувствую, девочка, — обратился к Абигейл Мельхиор, — быть женой Бальтазавра — самая печальная участь для юной красотки вроде тебя.

Абигейл сама себе ужасно сочувствовала; но в тот момент не утратила лица, фыркнула и заявила:

— Ваше высочество думает, что я вышла замуж за кусок льда; но я знаю, что мой избранник — алмаз.

Она надеялась, что эти слова достигнут Бальтазара, и что после этого лед между ними все-таки тронется; но оказалось, что он уже получил ключи от комнаты и удалился, так что вряд ли ее расслышал; а Мельхиор лишь посмеялся с ее глупости.

От духоты стало совсем невозможно дышать.