Абигейл проснулась посреди ночи от жары, от невыносимого желания сходить в туалет, а еще от грохота, раздавшегося за стенкой. Голова болела и несколько кружилась, тело слушалось плохо, во рту все пересохло; последняя чашка вина за ужином была лишней.

Но что ей оставалось? Что оставалось?! Увидев, как муж лапает руку официантки, она едва с ума не сошла от гнева и уже была готова наброситься на эту полуголую стерву с кулаками. И набросилась бы, не схвати Ланделин ее вовремя за руку; весь последующий вечер невестка убеждала ее не воспринимать ситуацию всерьез, поясняла, что Бальтазар просто такой, очень сочувствующий всем, кто страдает от жары; после даже Тристан подходил сказать о том же, но Абигейл их всех не слышала и не понимала, заливая жар в душе вином. Напилась так, что едва смогла встать из-за стола, и, кажется, до комнаты ее провожал Тристан — она запомнила его теплые узкие пальцы на своем плече и рубашку с узором из желтых лимончиков. А вот как оказалась в постели — не помнила, и как дойти до туалета, соответственно, тоже не имела ни малейшего понятия.

Шум в соседней комнате повторился, и Абигейл продрала сухие глаза. Что там происходит, за стенкой? Не дерется ли кто? Да ну, какая глупость; никто не станет драться в отеле, где на ночь остановился будущий король.

Кроме самого Бальтазара!

Но зачем ему драться, с кем? Он же сильнейший маг и бла-бла-бла, способный одним взмахом ресниц превратить человека в глыбу льда! Даже если предположить, что какие-то политические враги нашли его в этом постоялом дворе и решили уничтожить, что само по себе довольно глупо, битва продлилась бы пару секунд...

А что, если это не битва, а совсем даже наоборот?

Перед глазами возникло лицо официантки с того вечера, и Абигейл вскочила с постели. Ее тут же повело в сторону, ноги слушались очень плохо; однако она сжала зубы и заставила себя стоять прямо, а затем и идти, хотя в висках стучало, и картинка перед глазами несколько кружилась, как после долгого катания на карусели. Нащупала бумажную стену ладонью, уперлась на нее, доползла до двери в коридор; ночь принесла прохладу, но этого облегчения было ничтожно мало.

В темном коридоре она на слух нашла нужное направление и двинулась, ощупывая стену в поисках следующей двери.

А вот и она.

На что Абигейл рассчитывала? Ну, по крайней мере, если она застанет мужа с официанткой в постели, у нее появятся веские причины потребовать развода. Даже король Орион вынужден будет согласиться с тем, что супружеской неверности для этого достаточно. Да, тогда Абигейл потеряет престол. Но Абети! Кому нужно быть королевой, если при этом твой муж все время будет крутить шашни у тебя за спиной, а к твоему телу так и не притронется?

То есть, может, кому-то и нужно, но точно не Абигейл. Она всю жизнь ждала свадьбы, фантазировала, как будет заботиться о муже и детях, с какой любовью станет обставлять дом и выпекать фруктовые пироги; трон, признаться, ее почти не интересовал, и если предстояло выбрать между жизнью одинокой королевы и любимой графини, то она предпочла бы второе. Да, денег поменьше. Но любовь денег дороже.

И кто бы мог подумать, что Бальтазар, шутивший с ней на балах, улыбавшийся, сиявший, обходительный и ласковый Бальтазар окажется таким... таким... неверным?

Нет, она не вынесет такую жизнь. Даже ради короны.

Дверь оказалась не заперта, и Абигейл решительно толкнула ее от себя, проходя в комнату. Здесь не было ни одной свечи, а об электричестве тем более не шло речи, однако в широкое окно заглядывали далекие планеты, и их сияние дарило достаточно света, чтобы разглядеть силуэты предметов в помещении — и не только предметов. Правда, картины, которую Абигейл успела себе представить, она не увидела: постель стояла заправленная и холодная. Зато источник шума сразу стал ясен: на полу лежали осколки серой тарелки, смешанные с кусочками мяса анаконды, поданного на широких пальмовых листьях. Но кто разбил ее? Казалось, в комнате никого нет; однако в следующее же мгновение что-то шевельнулось у окна, и Абигейл с ужасом уставилась туда.

Припав боком к подоконнику, там лежал огромный, больше собаки размером, черный жук со светлым животиком, окруженный восемью длинными тонкими ножками, совсем как у паука-сенокосца, гладкими и будто бы заостренными к концам. Еще одна ножка торчала сзади и словно застряла между панелей, прикрывавших стены; к плотному, как будто набитому тряпками, туловищу прилипла плосковатая голова, покрытая наростами, как после болезни, и вверх оттуда тянулись большие зубчатые жвала, перемазанные в соусе от мяса; а затем на этой голове одновременно распахнулось шесть желтых миндалевидных глаз, и все уставились в сторону Абигейл.

Громкий крик разорвал грудь и заставил дрогнуть стены постоялого двора. Она визжала изо всех сил, закрывая лицо ладонями, чтобы не видеть чудище; она мечтала услышать характерное тарахтение, которое жуки издают при подъеме в воздух, но, к сожалению, не слышала, и понимала, что тварь все еще с ней в одной комнате. Стоило убежать, но ноги как отнялись, и она, не прекращая кричать, повалилась на спину; зато со стороны двери послышались быстрые шаги, и, кажется, несколько человек вбежали в комнату.

— О нет, — услышала она голос Тристана совсем рядом. — О Абети.

Абигейл продолжала визжать, но чувствовала облегчение, ведь если рядом был кто-то из Леружей, ей уже ничто не угрожало.

— Я разберусь, — раздался другой голос, более родной и знакомый, и ладоней Абигейл, прижатых к лицу, коснулись холодные пальцы. — Эй, эй, ну все, все...

По телу прошла приятная дрожь — его прикосновение и правда дарило удивительное облегчение, и Абигейл позволила Бальтазару поднять себя и вывести из комнаты. Кричать она все-таки перестала, и руки опустила; он обнял ее за голову таким образом, чтобы она не могла обернуться и посмотреть на жука, и держал до тех пор, пока дверь ее спальни не закрылась за ними.

— Не-ет! — взвизгнула Абигейл, уставившись на бумажную стену. — Нет! Нет! Нет! Я здесь спать не буду!

— О чем ты? — спросил он заботливо.

— Ты что, не видел? Не видел ту тварь? — ужаснулась она. — Я не смогу уснуть, зная, что он в соседней комнате! Ни за что!

Бальтазар внимательно заглянул ей в глаза.

— О чем ты говоришь, графиня? Что за тварь?

— Жук! Гигантский жук! И не издевайся надо мной, я знаю, что он там был! — кричала она. — В соседней комнате у окна! Огромный черный жук!

Бальтазар недоуменно поднял брови.

— Так ты из-за какого-то жучка так испугалась?

— Да он крупнее собаки!

— Что? Собаки? Но Гейл, не бывает такого, — Бальтазар развел руками. — Слушай, а ты раньше не страдала лунатизмом? Может, тебе снился очень правдоподобный сон?

У Абигейл от гнева волосы зашевелились на голове, и даже приятная прохлада, шедшая от тела Бальтазара, больше не дарила облегчения.

— Я знаю, что я видела, и меня не переубедить, — отрезала она. — Это был огромный черный жук со множеством длинных ножек, и он разбил тарелку. Как минимум дважды.

— Разве можно дважды разбить одно и то же?

Абигейл чувствовала себя настолько паршиво, что у нее совсем не осталось сил играть в эти шарады; оттолкнув его от себя, даже не задумавшись о том, какие последствия это может иметь, она отвернулась, дошла до кровати и упала возле нее на колени, лицом в одеяло; а затем залилась слезами.

— Я не выдержу! Я не выдержу этого! — всхлипывала она, колотя по матрасу в бессильной ярости. — Это просто какой-то ад! Ад наяву! За что меня вот так наказывать, зачем? Я же ничего... я ничего... ну, почти ничего плохого не делала; так за что?

Бальтазар стоял позади тихим каменным изваянием, она чувствовала его холод; затем, отмерев, он подошел ближе, присел рядом и ласково погладил ее по спине. Абигейл отодвинулась в противоположную сторону.

— Слушай, я понимаю. Ты не так представляла себе замужнюю жизнь, да? — уточнил он с горькой улыбкой. — И можешь мне поверить, мне жаль. Меньше всего я хочу обидеть тебя, Абигейл.

— Поэтому ты делаешь все, все, чтобы я страдала! Поэтому, да? А я так тебя люблю! — она оторвала лицо от кровати и страстно, почти безумно посмотрела на него, трясясь от переполнявших чувств. — Я схожу по тебе с ума с нашей самой первой встречи...

— Я ценю, — заверил он ее сухо.

— И зачем нужно было жениться на мне, если сам не любишь?!

— Отец настоял, — Бальтазар пожал плечами. — Он с нетерпением ждал моего совершеннолетия, чтобы передать корону. У меня был всего год, чтобы выбрать невесту. Я выбрал тебя.

— Женился бы лучше на той официантке!

— Так я же принц, я даже если хотел бы, то не смог!

Кулаки безумно зачесались, но она знала, что бить принца не стоит — не только из-за титула, но и из-за сокрушительной магии, текшей по его жилам.

— Ненавижу тебя! — сказала она вместо удара, процедила сквозь зубы, стараясь, чтобы через интонацию ощущалась вся глубина ее неприязни.

— Я тоже себя ненавижу, — вяло отозвался Бальтазар. — Сильнее, чем ты можешь себе представить. Но просто... просто... ну, вот так! Не могу. Мне кажется, если я лягу в твою кровать, жизнь разделится на до и после. По-настоящему разделится. А я не готов... пока... не готов смириться. Если я могу сделать что-то, чтобы тебе стало легче, что-то другое, не связанное с сексом, скажи, я с радостью это сделаю. Меньше всего я хочу, чтобы ты страдала из-за внутренней кухни Леружей. Мы оба жертвы, Абигейл.

Абигейл вдруг вспомнила лицо Ланделин, этой стремительно состарившейся, а в прошлом такой красивой женщины, и с ужасом подумала, что это именно "внутренняя кухня" Леружей превратила ее в такое жалкое создание. И Абигейл ждет то же самое, когда ее муж соизволит вспомнить о супружеском долге!

— Для начала объясни мне, что я видела в той комнате, — потребовала она уже мягче. — И не говори про сон, я точно знаю, что тот жук был настоящим.

— Прости, графиня, дело в том, что это не моя тайна, — вздохнул Бальтазар. — Но ты в самом деле, кажется, немного спала, поскольку увиденное тобой — вовсе не жук. Но я не имею права сказать больше. Я давал слово, что никому не скажу.

— Даже своей жене?

— Я уверен, тебя посвятят, когда придет время. Может после того, как станешь королевой, — он осторожно взял ее за руку. — Но вот мое слово: ты в полной безопасности, и создание из той комнаты ни за что не причинит тебе вреда. Клянусь тебе, Абигейл. Слово принца.

Пожалуй, она слишком устала, чтобы спорить, да и прикосновения его по-прежнему немножко кружили голову; выдохнув, Абигейл утерла рукавом сорочки слезы и сглотнула сухим горлом.

— Знаешь, чем бы оно ни было, я в этой комнате спать не стану, — заявила она строго. — Если хочешь что-то для меня сделать, разбуди метрдотеля, и пусть мне найдут другую комнату.

Глаза Бальтазара вспыхнули и засияли:

— Ты знаешь, у меня появилась другая идея! Гораздо лучшая, на мой взгляд! Сейчас, дай мне пять минут, — он встал, легко и ловко, отпустил ее. — Накинь что-нибудь на плечи, хорошо?

Абигейл кивнула, провожая его к выходу растерянным взглядом.

Когда Бальтазар вернулся, она успела немного прийти в себя и накинула на плечи халат, а шею и грудь прикрыла своим лунным шарфом, опасаясь нападения комаров. Муж улыбнулся ей и подмигнул, явно пребывая в приподнятом настроении, но Абигейл к этому отнеслась с подозрением — ее вера в искренность Бальтазара все-таки понесла слишком серьезные увечья.

Не стоило ему убеждать ее, что она не видела то, что видела.

— Идем, графиня, — он осторожно взял ее за руку, и Абигейл пришлось стиснуть зубы, чтобы не дать удовольствию от прохладного прикосновения вскружить себе голову. — Я думаю, тебе понравится эта идея.

Они вышли из комнаты, прошли по странно тихому коридору — хотя Абигейл точно слышала какой-то шорох из комнаты с жуком и словно бы чью-то приглушенную речь; спустились вниз по деревянной лестнице и, наконец, вышли на улицу, к залитым нежным сиянием планет выступам скал. Впереди рисовались темные пятна хижин, позади остался постоялый двор, а с двух сторон возвышались горы, холодные и неприступные.

Абигейл заметила на спине Бальтазара привязанный ремнями сверток и догадалась, что это одеяла. Интересно, куда, в горы или в деревню?

Словно отзываясь на невысказанный вопрос, он повел ее влево, запрыгнул легко на скалистый выступ, втянул ее следом, схватив за обе руки, и так же ловко залез еще выше, однако Абигейл тут заупрямилась, осознавая, что ни за что не сможет так задрать ногу.

— Что, почему нет? — спросил он громким шепотом; за его головой проплывал зеленый диск планеты Короля, опоясанный серым кольцом астероидов. — Слишком сложно?

— Для таких затей тебе надо было жениться на акробатке!

Она хотела, чтобы фраза прозвучала обиженно, а Бальтазар взял и рассмеялся.

— Прости, Гейл, — виновато произнес он, отпуская ее руку и выпрямляясь. — Сейчас я все решу.

Воздух перед ней пронзил лед, прозрачный и поблескивающий, и одна за одной возникали ступени, ведшие от того места, где стояла Абигейл, почти на вершину горы. Бальтазар ловко запрыгнул на эту лестницу и снова подал жене руку:

— Давай. Не бойся, не подскользнешься.

Сомневаясь, она все же ступила на лед, и действительно встала довольно уверенно, словно носила ледоступы, хотя на самом деле вышла в легких тряпичных тапочках.

И так, за руку, они поднялись до такой высоты, что воздух вокруг стал заметно прохладнее, а пейзаж скуднее — здесь почти ничего не росло, и уж точно на такой высоте не могло жить ни одного жука. Зато отсюда раскрывался великолепный вид на деревню и джунгли, обступающие ее со всех сторон, словно пожирающие крошечные хижины и их жителей; а задрав голову, можно было рассмотреть все планеты, плывшие по ночному небу, и даже разглядеть движения газовых вихрей на боках Графа и Барона.

— Красиво, да? — поинтересовался Бальтазар, присаживаясь, чтобы расстелить для них одеяло. — Здесь нас никто и ничто не побеспокоит.

Абигейл немного сомневалась, сможет ли уснуть в таких условиях — ведь привыкла к мягким матрасам и другим удобствам дорогих комнат — но дух бунтарства, недавно воспылавший в ней, успел снова погаснуть, и сил на споры не осталось:

— Да, красиво, мой принц.

— Ложись, — он указал ей на устроенное скромное ложе. — Я буду охранять твой сон.

— Так ты не ляжешь со мной? — уточнила она, заранее зная ответ.

Бальтазар смутился:

— Мы же с тобой только что это обсудили, Абигейл... Мне нужно время...

Ну что ж! Спорить и ругаться уже перехотелось, поскольку ясно было, что ни к чему это не приведет; Абигейл закуталась поплотнее в халат, решив не снимать его, чтобы было теплее, опустилась на одеяло и накрылась другим его краем. Бальтазар присел рядом, просто на камни, спиной облокотился на скалу. А по небу продолжали плыть, вальсируя, далекие планеты, и каждая освещала мир своим цветом: опоясанный король — зеленым, усыпанный вихрями Граф — красным, а самый крупный и самый свирепый Барон — синим; иногда из-за спин старших выплывал Герцог, коричневый кусок камня, но его можно было заметить только если как следует выучить, как он выглядит, настолько его размер был крошечным по сравнению с гигантскими соседями. Уснуть Абигейл так и не смогла, и всю ночь смотрела в небо; к утру, предвещая явление Нами, из-за горизонта вылетела крошечная искра Виконта, разогретого до рыжины близостью звезды, и его появление значило, что стоит встать, собраться и вернуться в постоялый двор, чтобы подготовиться к завтраку.

Все тело Абигейл ужасно болело, особенно шея, и в голове стучало — похмелье тоже не облегчало ситуацию. Когда она шевельнулась, Бальтазар открыл глаза и сонно глянул в ее сторону — похоже, в отличие от жены, он вполне привык к таким условиям и сумел неплохо отдохнуть.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил хрипло, хлопая ресницами. — Графиня?

Абигейл выпрямилась, сверху вниз глядя на него, и скромно сложила перед собой руки.

— Чудесно, — голос, натренированный годами лжи, прозвучал удивительно твердо. — Надеюсь, что ты тоже.

В конце концов, она жена, а жена должна поддерживать любые решения мужа — даже не самые удачные.