Определенно, никто не предполагал, что в крепости однажды будут жить. Комнаты выглядели ужасными, а из-за отсутствия окон Абигейл несколько раз за ночь просыпалась и растерянно пялилась на часы, пытаясь понять, настало ли уже утро или еще нет. Давление воздуха в здании ощущалось слабее, чем снаружи, возможно, благодаря каким-то чарам, зато холод, сперва так обрадовавший ее, в каменных комнатах усиливался и становился совсем жгучим, вынуждая кутаться в три одеяла — и все равно мерзнуть.

Сейчас бы очень пригодился теплый муж под боком, но увы! Она выбрала самого холодного юношу во всей Анэзии.

Кровать, шестиугольная, как детская люлька, стояла на небольшом возвышении прямо посередине комнаты, и над ней висела массивная железная люстра, способная на раз-два раздавить спящую, если бы крепление не выдержало. Открывая глаза, Абигейл первым делом проверяла, висит ли это чудище по-прежнему над ней, и только потом переводила взгляд на часы; пришла мысль передвинуть кровать, но, задрав свисающие простыни, она обнаружила, что каменные ножки являются единым целым с платформой, а деревянный каркас прикреплен к ним так крепко, что оторвать ни за что не выйдет. Функцию прикроватного столика выполняло широкое изголовье, обитое мягкой тканью, а в остальном комната была совершенно пуста. Из нее вели три двери: одна в коридор, одна в ванную комнату, одна в гардеробную; в таком просторном и пустом пространстве Абигейл ощущала себя джинном, засунутом в лампу, и очень ждала, когда кто-нибудь найдет и потрет ее. И даже исполнение желаний гарантировано!

Вошедшая утром маленькая служанка, Азалия, нашла свою временную госпожу сидящей в кровати, закутанной в одеяла и ужасно несчастной. Ей, выросшей в этой крепости, местная обстановка казалась нормальной и даже комфортной; девчонка почти никогда не снимала шубы, но при этом бегала так ловко и быстро, как не каждая дама в удобных брюках сумеет.

Она явилась с подносом, от которого тянуло аппетитным паром.

— Доброе утро, принцесса! — громко воскликнула Азалия, приседая в реверансе, из-за чего предметы едва не посыпались с подноса. — Как вам спалось?

— Очень плохо, — ответила Абигейл честно, упираясь подбородком в поджатые к груди колени. — Здесь ужасно холодно!

— Холод крепости — необходимость, — заметила Азалия, водружая поднос на спинку кровати. — Мы даже свечи лишний раз не жжем, чтобы не теплело.

— И кому это нужно? — кисло поинтересовалась Абигейл.

Азалия помолчала, размышляя над ответом, а Абигейл пронзило пренеприятнейшее осознание: эта маленькая девчонка в толстой шубе знает ту тайну Морани, отголосок которой все не дает покоя, флер которой ощутим еще с первого дня свадьбы; на эту тайну намекал Мельхиор тогда, в карете, и мрачным свидетельством ее был жук в постоялом дворе. В Морани живут монстры. И даже дети вроде Азалии об этом знают, а принцесса — нет.

Но не успела Абигейл как следует разозлиться, как Азалия, улыбнувшись по-детски искренне, вытянула из-за воротника край лунного шарфа и продемонстрировала, что носит подарок.

Сердце дрогнуло, и в груди потеплело, несмотря на холод комнаты, проникавший, казалось, даже до мозга.

— Я очень рада, что тебе так понравилось, Азалия, — ласково произнесла она. — Наверное, жить в этих горах ужасно одиноко?

— А вот и нет! Я очень люблю крепость, — заявила девочка. — Потому что знаю, что только благодаря заботам нашей семьи поддерживается гармония в мире! Ну, и ваша семья, принцесса, конечно, тоже в этом участвует.

Абигейл попробовала еще поспрашивать, повыяснять, но Азалия определенно решила ни за что не произносить больше ни слова, и пришлось затушить любопытство да вспомнить о завтраке — голод уже начинал напоминать о себе.

Коронацию назначили на поздний вечер, и весь день она собиралась посвятить подготовке, хотя какого-то воодушевления уже не испытывала. Из второго по важности дня в жизни коронация превратилась в мрачную необходимость, нечто, чего не выйдет избежать, нужно просто перетерпеть. И сильно наряжаться, конечно, тоже не хотелось, однако для подготовки будущей королевы уже пригласили стилистку и швею, и прогонять их было бы невежливо. Тем более, что им уже заплатили, а королева должна заботиться о финансовом благополучии страны!

Когда приготовления были уже в самом разгаре, в дверь комнаты вежливо постучались. Абигейл как раз сидела на специально для этого принесенном кресле, а стилистка накручивала пряди ее волос на металлические щипцы, разогретые в очаге, оказывается, спрятанном под кроватью — вот для чего нужна была платформа! А Абигейл не разобралась и мерзла!..

И хотя ее положение едва ли располагало к приему гостей, она дружелюбно воскликнула:

— Прошу, входите!

И постаралась скрыть удивление, когда на ее пороге появилась Ланделин. Совсем не подготовленная к вечеру, непричесанная, замерзшая, в теплом халате и толстых носках...

— Привет, не помешаю?

Абигейл потребовалось все ее актерское мастерство, чтобы улыбка не выглядела натянутой. Вся такая из себя дружелюбная Ланделин совсем перестала с ней общаться после ночи в постоялом дворе, и о причинах такой резкой перемены оставалось лишь гадать...

— Конечно, я всегда рада тебя видеть. Но прости, не могу уделить должное внимание, как раз готовлюсь к коронации.

— Это понятно! Ты же сегодня станешь королевой, — ласково начала Ланделин. — Слушай, я, на самом деле... я помириться пришла.

Абигейл изящно выгнула бровь — с детства тренировалась перед зеркалом делать это как можно красивее.

— Разве же мы ругались?

— Я знаю, что была не очень дружелюбна с тобой последние два дня, — произнесла Ланделин, прохаживаясь по комнате и осторожно устраиваясь на краешке кровати, теплой из-за разведенного под матрасом очага. — Просто... путешествия всегда плохо влияли... на меня.

— Вот как, — отозвалась Абигейл бесцветно, заметив про себя, что невестка явилась с довольно большим серым мешком, в котором явно лежало платье, но пока просто положила его рядом с собой на кровать, будто бы оно не достойно было внимания. Но зачем тогда несла? Похвастаться? — Теперь тебе лучше?

— Лучше мне будет уже в Ку Дерли... но я не должна из-за своих чувств портить тебе настроение, да?

— Дай угадаю: это Тристан тебя подговорил ко мне прийти?

Этой фразой Абигейл наконец-то удалось вывести Ланделин из равновесия и заставить ее перестать играть; и перемены, мелькнувшие за мутным хрусталем зеленых глаз, свидетельствовали о море тайн, роившихся в душе.

— Вовсе нет! Напротив, он меня отговаривал! — вскричала она. — Говорил, что... ну... всякое! А я настояла. Потому что ты мне действительно нравишься, Абигейл. Я и правда думаю, что мы в одной лодке, и должны держаться вместе.

— О, — сердце Абигейл смягчилось, — спасибо тебе...

Иногда она даже злилась на себя за то, как легко прощала людям любые обиды; но по большей части скорее гордилась этой своей чертой. Отходчивость — тоже важное свойство для королевы.

Ах, уже вечером, уже вечером это произойдет...

— И в качестве доказательства моей симпатии я принесла тебе это, — Ланделин наконец-таки указала на загадочное платье. — Я понимаю, что наряд для коронации у тебя уже готов, но может, оно тебя заинтересует?

Ланделин приподнялась, схватилась за бегунок застежки-молнии на чехле и потянула его вниз, открывая вид на скрывавшееся внутри сокровище.

Такой ткани Абигейл не видела никогда прежде. Она казалась зеленой, а в следующее же мгновение становилась серой, а затем — почти синей, и так меняла оттенки едва ли не всякий раз, когда Абигейл моргала. Фасон у платья был несколько неприличный: рукавов не было, как и бретелей, вместо этого ткань собиралась сборкой вокруг шеи, крепилась там золотым обручем, а вниз шла прямым куполом, и так примерно до колена, где из-под верхнего слоя виднелась уходящая в пол нижняя юбка, пошитая уже из более привычного с виду серовато-зеленого материала. Конечно, в таком совершенно потеряется фигура. Но у Абигейл есть тот чудесный золотой пояс...

— Это платье — не простое, — задумчиво сказала Ланделин, поглаживая пальцами ткань, и от ее прикосновения по материи будто бы растекались волны, как по поверхности воды, — его носила королева Гуйя, жена первого короля Великой Морани...

— Того, что монстров любил? — ужаснулась Абигейл.

— Да. И того, чье сердце она сумела изменить. Примеришь?

— О Абети, — Абигейл встала со стула, тем более что стилистка стояла с остывшими щипцами в руках и восторженно смотрела на платье, — да платью же лет тысяча, наверное!

— Ну, фасон немного старомодный, — допустила Ланделин. — Но зато в наше время такой материал вообще не отыщешь!

— Не о том я! Ланделин... разве это законно? Оно же натуральный музейный экспонат, а я надену?..

— Оно служило первой королеве Морани, послужит и тебе, — уверенно сказала Ланделин. — Бальтазар позволил. Пожалуйста, примерь.

Абигейл не смогла выдавить из себя кокетливые сомнения, хотя по правилам приличия и стоило бы отказаться от предложения и позволить себя поуговаривать. Она немедленно вскочила и почти сорвала с себя и халат, и нижнее платье, уже надетое для примерки заранее сшитого наряда на коронацию; ей хотелось во что бы то ни стало ощутить тысячелетнюю ткань голой кожей. Ланделин с улыбкой наблюдала за тем, как та наряжается, и как изящно платье ложится на ее стройное тело. Но поясок и правда не помешает, хотя на фигуре прямой купол собрался тысячью маленьких складок, создавших воздушный и романтичный силуэт...

— Ну, что? — Абигейл покружилась, мягко ступая босыми ногами по холодному каменному полу и наслаждаясь тем, как странная ткань ласкает кожу. — Подхожу я на роль королевы?

— Как никто другая, — ласково произнесла Ланделин. — Ты рождена, чтобы править.

— Что ж, ты абсолютно права! — воскликнула Абигейл; стилистка развернула зеркало, тоже принесенное специально для этого вечера, и позволила будущей королеве взглянуть на свое отражение, пока еще не особо королевское из-за недоделанных кудрей, торчащих во все стороны. — Спасибо, Ланделин! Я почту за честь надеть его на коронацию.

— Ну вот и здорово, — закивала та. — Я заметила, что ты очень любишь традиции Морани, и подумала: "да, она непременно оценит платье Гуйи"...

Абигейл провела руками по платью и прикрыла от удовольствия глаза; да, определенно, это то, что нужно. В этом она точно станет незабываемой... И даже Бальтазар не справится с искушением!

— Азалия, поищи, пожалуйста, в моих шкатулках золотой пояс, — попросила она девчонку, наблюдавшую с восторгом за сборами госпожи. — Что ж! Может и неплохо стать королевой.

Ланделин, застегивавшая пустой чехол, навострила уши и покосилась в ее сторону:

— А что, ты в этом сомневалась? Разве не ради этого ты за принца замуж выходила?

— Я не отказалась бы править страной, — признала Абигейл. — Но не такой, как Морань.

— Что же с ней не так?

— Что? Ты серьезно? — Абигейл пробрал смех. — Что не так с Моранью? А вот что: она полна жутких монстров!

Ланделин медленно поднялась, заметно побледнела, и глаза ее стали еще страшнее, чем прежде.

— Монстров?..

— Еще бы! Я видела одного в ту ночь в постоялом дворе, — заявила Абигейл, скрестив руки на груди, ощущая обнаженными предплечьями структуру и тяжесть ткани. — Он просто невозможно отвратительный! У него тонкие черные ноги, как у паука, торчат в разные стороны, черное брюхо, свисающее промеж них, черная голова, прилепленная к телу самым отвратительным образом, и длинные усы, тянущиеся вперед, будто у таракана; у него шесть глаз, и все эти глаза стеклянные, бессмысленные, бестолковые, вместо рта у него уродливая пасть, из которой льется пена...

Может быть, она немножко преувеличила, но страшное видение постепенно обрело в воспоминаниях совсем уж невозможные краски. Неожиданно Ланделин сорвалась с места, ее лицо исказилось, а глаза совсем запали, и она набросилась на Абигейл, вцепилась ногтями в ее лицо, раздирая кожу, навалилась всем телом и даже попыталась укусить за щеку, но подоспели стилистка, швея и Азалия, и в шесть рук им удалось оттащить обезумевшую женщину от королевы. На лице осталось теплое ощущение из-за крови...

— Что...

— Я тебя убью! — вскричала Ланделин, а по ее щекам заструились крупные потоки слез, отчаянных и горячих. — Я убью тебя, Абигейл!

— Но за что?

— Это мой сын! — крик ее вознесся к сводам каменной комнаты и впитался в розовые стены, как и крики тысячи других женщин, страдавших в этих чертогах. — Это был мой сын!

Абигейл казалось, что она вот-вот лишится чувств.