Тяжелые шаги Мельхиора разносились грохотом по тронному залу и исчезали в его бездонной глотке.

Зал напоминал коридор, длинный и узкий, в дальнем конце которого стоял одинокий трон. Все остальное пространство должны были занимать вельможи, но в Элим Аат редко съезжалось достаточно высокопоставленных особ, чтобы заполнить этот коридор хотя бы наполовину. И в этот раз чуда не случилось, к коронации явились лишь несколько наиболее важных фигур, да и те воспринимали эту поездку как досадную необходимость, жертву, нужную ради сохранения высокого статуса, и все равно выбрали жить в умирающем городе, а не в каменной крепости, ощущавшейся как огромный гроб. Как усыпальница. Склеп.

Тристан передвигался совершенно бесшумно, но пол крепости реагировал на его шаги дрожью, выдавая с потрохами; оглянувшись, Мельхиор улыбнулся, мысленно восхитившись при виде рубашки с яркими тропическими бабочками, изящно смотревшейся на стройной фигуре брата. Со своим обрюзглым телом он-то не мог позволить себе так ярко одеваться.

— Трис, привет, — произнес он миролюбиво, сразу обозначив, что ругаться не планирует. — Ты чего здесь?

— Тебя искал, — честно ответил Тристан.

Значит, Бальтазар послал его проверить, не натворил ли младший чего перед коронацией. Никакого доверия. Ни крупицы. Ни капли. Только страх и презрение, пронизывавшие их взаимоотношения с самого раннего детства.

"Убей его", — шептал голос Абигейл в голове, — "убей его и освободи меня, и я стану твоей женой. Если нападешь незаметно, может, сумеешь. А если не выйдет, Мельхиор, разве не лучше умереть в борьбе, чем жить у него на привязи? Чем смотреть на то, как я страдаю?".

Он потряс головой, пытаясь отогнать это наваждение, и снова взглянул на Тристана; тот стоял на расстоянии нескольких шагов и внимательно изучал роспись на розовых стенах.

Тронный зал Элим Аата по всеобщему признанию являлся жемчужиной Морани, входил во многие списки культурного наследия Анэзии, а немногочисленные его фотографии занимали достойное место во всех учебниках, даже несмотря на то, что для широкой общественности он был строго-настрого закрыт. Руками неизвестных мастеров древности были созданы изображения, сохранившие для потомков образы всех безумных чудовищ, населявших Великую Морань прежде, причем так реалистично, что некоторым впечатлительным зрителям даже на снимках рисунки казались живыми; но помимо них здесь так же были портреты древних человекообразных народов, и, в первую очередь, королевы Гуйи, которую художник запечатлел в золотом доспехе, шлеме, с оружием в руках и в окружении верных солдат, несмотря на то, что по свидетельствам современников эта женщина отличалась поразительным пацифизмом, и только благодаря ее влиянию закончились столетия кровавого режима в стране. На портрете Гуйя казалась не просто живой, а как будто бы даже чрезмерно одушевленной, слишком сильной, слишком своевольной; ее глаза сверкали гневом, и где бы ни стоял зритель, их взгляд был обращен в его сторону; ее руки, сжимавшие тяжелый арбалет, почти что дрожали, готовые в любой момент выстрелить. Конечно, все это было лишь эффектом, достигнутым благодаря крайне высоким художественным талантам мастера, и никакая магия не заставила бы картины и правда ожить. Но смотреть на это — невероятное чувство!..

Тристан, впрочем, разглядывал не Гуйю, а одного из монстров, и Мельхиор, никогда не видевший их, мог лишь предполагать, почему брата заинтересовало именно это чудище. Похожее на жука-носорога, с тянущимся к небу зазубренным рогом и человеческими ногами, на редкость мерзкими с виду; Мельхиор думал, что этот монстр должен уметь очень быстро бегать. В джунглях от такого не скроешься.

"Принеси нам его кровь, Мельхиор, мы умираем от жажды"...

— Кровью жажду не утолить, — пробормотал он, и брат отвлекся от созерцания картины, повернулся, недоумевая, на голос. — Ой, я молчал.

— Нет, ты сказал что-то про кровь. Ты это мне?

Тристан не мог "их" слышать; в детстве Мельхиор пытался поговорить с ним, рассказать о голосах, попросить помощи, но брат, хоть и был ближе всех прочих к этим чудищам, не понял его мольбы, и дело едва не закончилось психиатрической клиникой для маленького принца. С тех пор Мельхиор усвоил, что о своих голосах нужно молчать.

— Извини, мысли вслух, — отмахнулся Мельхиор. — Думаю обо всех тех ужасах, что творились в крепости во времена Великой Морани.

Поговаривали, что раз в год, на праздник урожая, монструозный король созывал в тронный зал сто девственниц и устраивал кровавую баню, пожирая их заживо; розовая порода стен, якобы, стала такой из-за количества пролитой крови.

— Истории о его жестокости немного преувеличены, — Тристан махнул рукой. — Это просто нелогично. Если бы раз в год и правда погибало сто девственниц, то таким образом за пару столетий Великая Морань бы вымерла к наиной бабушке. Гуманоидного населения в ней всегда было немножко, а тут еще и монстры в джунглях, тоже любящие закусить людьми.

— Так может они просто старались пораньше сделать всех своих женщин не-девственницами? — хохотнул Мельхиор; Тристан фыркнул, протянул руку и потрепал брата по волосам так нежно и ласково, что дыханье перехватило.

Он любил Тристана, по крайней мере, сильнее чем Бальтазара и отца, которых скорее ненавидел ("Напади на него сзади и вырежи его сердце..."). Конечно, заступаться за младшего или спорить с ледяными Тристан никогда не отваживался, но даже простого его присутствия в комнате зачастую хватало, чтобы Мельхиор любое наказание сносил легче и с бо́льшим достоинством. Отчасти этому способствовало то, что через вой чужих голосов иногда пробивались мысли Тристана (чудища не могли копировать его), и потому Мельхиор знал, что брат ему сочувствует и сопереживает, просто не может помочь, опасаясь сам оказаться в подвале крепости. И Мельхиор понимал и уважал этот страх. Несколько лет назад отец в качестве наказания засунул его туда на пятнадцать минут, и этого хватило, чтобы до сих пор ему иногда снились кошмары.

Пятнадцать минут против нескольких сотен лет...

— Коронация уже совсем скоро, — произнес Мельхиор, — не хочешь переодеться, Трис?

Брат удивленно моргнул и прислонил ладони к бабочкам на груди:

— А что, я вообще-то в этом хотел быть... тебе не нравится?

— Ой, прости, — смутился Мельхиор. — Нет, шикарная рубашка, но ты всегда так одеваешься, я подумал...

— Да, наверное, стоит переодеться, — сдался Тристан. — И Балти приятно будет, что я для него... только проверю корону и сразу пойду.

— А что ее проверять?

— Корона — очень важная часть ледяной тюрьмы, — пояснил Тристан, обходя брата и следуя к трону, за которым прятался рычаг, открывавший потайной ход. — Как только отец отречется от престола, у нас будет буквально несколько мгновений, чтобы Бальтазар надел корону и вплел в заклинание свою магию, иначе Он может освободиться. Крайне важно, чтобы все было в порядке.

— Вот ка-ак, — протянул Мельхиор. Отец всегда старался держать его немного в стороне от управления государством, опасаясь, как бы в сыне не взыграли амбиции; и признаться, в данном конкретном случае действительно преуспел, поскольку все, связанное с королевской долей, Мельхиора пугало. Если с Бальтазаром что-то случится, королевству будет очень нелегко...

Впрочем, это не значило, что ему не любопытно.

— Могу я пойти с тобой?

Тристан уже потянул скрытый рычаг и теперь наблюдал за тем, как плита пола позади трона, с виду совершенно нормальная, медленно отъезжала в сторону, открывая лестницу, уходящую в темноту.

— Что? Вниз? — уточнил он, хотя путь, очевидно, был только один. — А, ну... да, конечно, не вижу причины, почему тебе нельзя пойти.

Причины наверняка были, и отец не одобрил бы, если бы узнал; но он не узнает. Тристан не сдаст. Тристану можно верить...

Обогнув трон, Мельхиор ступил на каменную лестницу и зажег маленький огонек на кончике пальца, чтобы не оступиться; снизу тут же раздался голос брата:

— Пожалуйста, не жги ничего, тут все сделано изо льда, и очень важно, чтобы лед оставался целым. Твое пламя может нанести непоправимый вред.

Непоправимый...

"Толкни его сзади, а затем принеси нам его голову!".

Ступать пришлось почти наугад, как во сне, держась за каменную стену и прощупывая ногой каждый следующий шаг. В отличие от Бальтазара, он не мог создать для себя волшебную лестницу, чтобы пройти спокойно, и не умел видеть в темноте, как Тристан; пожалуй, из всех троих братьев ему и в самом деле меньше всего стоило соваться в эти комнаты. Но сколько можно! Разве это справедливо? Он тоже Леруж, тоже сын Ориона, и тоже имеет право!..

Хорошо, что Тристан это понимает.

Лестница вывела его в помещение, заполненное льдом сильнее морозилки, единственным источником света в котором была лампа, висевшая над пьедесталом с королевской короной. Конечно, корону Мельхиор уже видел, на голове отца во время важных приемов, но о ее магических свойствах знал очень мало. Все-таки это относилось к тайнам Морани, а делиться ими с младшим принцем никто не спешил.

Тристан явно был осведомлен лучше; осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на покрытом коркой льда полу, он прошел к постаменту, взял корону и повертел, разглядывая ее камни. Она была отлита из смеси золота с магическими металлами, малое количество которых часто использовалось для создания артефактов; зубцы напоминали кружево, такое тонкое и воздушное, что казалось совсем хрупким, и на вершине каждого из них поблескивал маленький алмаз, а по ободку шли самоцветы: шестиугольные крупные рубины, ромбовидные сапфиры и круглые перламутровые жемчужины. Произведение искусства, без всяких сомнений; одна такая штучка стоит столько, что на эти деньги можно будет начать совершенно новую, свободную, независимую жизнь где-нибудь далеко, где нет страха...

"Выбей корону из его рук, — шептала Абигейл. — Хватай и убегай вместе с ней, убегай в новую жизнь..."

— Можно мне подержать? — спросил Мельхиор, заметив, что брат возвращает корону на пьедестал.

— Ох, я не знаю, — замялся Тристан. — Это несколько... опасно.

— Да брось! Я же Леруж. Я имею такие же права на трон, как и Балтазавр. Почему мне нельзя хотя бы подержать корону?

— Обязанность короля — поддерживать лёд, — Тристан обвел комнату рукой, обращая внимание брата на толстую корку, покрывавшую все вокруг, словно каким-то образом ее можно было не заметить. — Миру придет конец, если лёд ослабнет. И поэтому ты не можешь наследовать трон. Отец это давно решил. Ещё в день твоего рождения.

Вернее, на третью ночь после дня рождения, когда загорелась колыбель, в которой лежал крошка-принц. Обычно первых проявлений магического таланта приходилось ждать до пубертата — вполне разумное решение эволюции, учитывая, как легко колдующий ребёнок может убиться. Но Мельхиор был другим. Говорят, за всю историю он был первым случаем пробуждения магии уже в младенчестве; и отец сразу понял, что добром это для страны не обернётся.

И не убил ребёнка лишь потому, что тот был так похож на него самого.

Или по другим причинам?

— Я знаю, знаю, — признал Мельхиор. — Но я просто потрогаю! Ничего плохого не случится. Ну же, Тристан! Разве я виноват, что родился огненным?

Последние слова затронули его сердце — никто не может быть виноват в том, каким родился, и Тристан знал это на собственной шкуре; и, смягчившись, он протянул корону. Самоцветы игриво поблескивали в сиянии лампы, золото казалось одновременно жидким и воздушным, и несмотря на тончайшую работу, корона весила, наверное, килограммов десять, и удержать ее в руках оказалось не так-то просто. Что уж говорить о ношении такой штуки на голове, да?..

— Вес магии, — мудро заявил Тристан, наблюдая, как Мельхиор пытается приподнять корону. — Заклинаний, которыми она наполнена, так много, что они стали ощутимыми физически. Такое нечасто увидишь.

— Да уж, — Мельхиор вытянул руки над головой и взглянул на письмена, вырезанные по всей внутренней поверхности. — И Бальтазавру ее носить?

— К счастью, только на самых важных мероприятиях, которые проводятся в Элим Аате. Корону нельзя выносить за пределы крепости.

— Тогда я понимаю, почему все короли предпочитали жить в душном Ку Дерли! — весело воскликнул Мельхиор, и Тристан ответил ему благосклонным кивком. На его лице даже мелькнула улыбка, ласковая, дружелюбная; у Мельхиора от такой мелочи закружилась голова. Стань он королем, может быть, его подданные любили бы его так же, как любит Тристан? Сумел бы король Мельхиор завоевать всеобщую симпатию и повести Морань к величию?

"Надень корону, Мельхиор, — произнесла Абигейл. — Надень корону, и я буду править рядом с тобой, как твоя верная жена"...

Умри Бальтазар, мог бы Мельхиор жениться на его вдове? Есть же, кажется, такие культуры, где жены братьев переходят по наследству от одного к другому, да? Мельхиор — король, Абигейл — королева; Морань вновь велика, вновь управляет всем миром и снова может диктовать свои интересы на политической арене. Мельхиор — король Морани...

Прежде, чем Тристан успел помешать ему, он опустил корону на свою голову и с восторгом ощутил тяжесть, навалившуюся на шею, а еще заметил про себя, что по обхвату корона была прямо-таки как на него сделана, и это лишний раз доказало Мельхиору, что он имеет все права на трон. Бальтазару не быть королем. Мельхиор свергнет его, убьет, вырежет его сердце и скормит демонам, а сам сядет на трон, рядом с Абигейл, вместе с Абигейл, и впишет свое имя в историю, как...

— Что ты делаешь? — спросил Тристан.

— Мне не идет? — Мельхиор покрутился вокруг своей оси. — Король Мельхиор!

— Мельхи, ты не понимаешь? Не время для шуток, — Тристан хмурился, но в сердце Мельхиора это вызывало только протест. — Это очень опасно. Если что-то случится...

Да что случилось бы?

Скрипнув зубами, Мельхиор насадил корону поглубже на голову, и в это мгновение что-то действительно произошло: от пяток аж по макушку, через все его тело прошла волна силы, энергии, пламенной и разрушительной, охватила его, как огонь, захлестнула краснотой глаза, и вес короны увеличился стократно, заставляя его опуститься на пол, на колени, опереться на руки, и под ладонями ощутить не лед, а воду, теплую воду...

Он расслышал крик Тристана и почувствовал, как с его головы срывают корону. Зрение еще не восстановилось, перед собой Мельхиор по-прежнему видел непонятные красные пятна, но зато слышал достаточно четко, чтобы разобрать испуганное бормотание брата:

— Невозможно, это просто невозможно! — причитал Тристан. — Какой же я идиот! Зачем я дал ему? Что теперь будет?

Пошатываясь, совершенно изнеможенный, Мельхиор сел на задницу и почувствовал, что в буквальном смысле сидит в луже. Комната изменилась, лед пришел в движение, где-то за пьедесталом послышался грохот от отвалившегося со стены куска, и вслед за этим звуком до них донесся чей-то смех. Раскатистый, злобный, полный ненависти; Мельхиор подумал было, что это смеются демоны в его голове, но смог рассмотреть лицо Тристана, и по панике в его глазах догадался, что брат тоже это услышал.

— Что случилось? — спросил Мельхиор, обхватывая себя за плечи, хотя ему не было ни холодно, ни жарко. — Что произошло?

Не отвечая, Тристан повернулся к нему и протянул корону.

Магические самоцветы все до одного были разбиты, как стекло.