Автомобиль нёсся по трассе от центра Тенеберга к Приморскому району. Шесть утра, воскресенье — дорога пустовала, как будто за ночь наступил конец света.

Кактус любил вот так гнать по пустой трассе на стареньком авто. Наверное, брала своё генетическая память о бескрайних степях Тангарии, на которых он сам никогда не бывал. Ещё Кактус любил слушать радио на оглушительной громкости, свой верный складной нож в правом кармане и своё нехитрое дело.

Рубашка у Кактуса была пёстрая, разноцветная — яркое пятно на лице серого города. Её Кактус тоже любил, хотя однажды, когда его сильно торкнуло, ужасно испугался: ему показалось, будто замысловатые узоры на ней превратились в плотоядных змей, готовых его задушить.

Но сейчас настроение у Кактуса было приподнятое. Его единственная пассажирка на сидении рядом, тем временем, ещё не совсем проснулась.

— Знаешь, Кактус, — хрипло сказала Сатива, — жизнь — это тебе не алый закат на берегу вечерней реки.

Сатива куталась в пушистую, некогда белую шубу так, что была видна только макушка растрёпанных иссиня-чёрных волос и большие круглые лиловые очки. Она не любила снимать очки даже в помещении.

— Это ясное дело, — ответил Кактус.

— Допустим, голуби, — Сатива подняла указательный палец.

— Чего? Ох, щас тут такая песня будет, просто отрыв башки! — Кактус прибавил громкости. Пульсирующая электронная музыка застучала по барабанным перепонкам. Сатива сморщилась, будто лимон съела.

— Ну, знаешь голубей? — не унималась она.

— И че они? Опять на лобовое нагадили!

— На самом деле они — секретный проект правительства. Причем не нашего, а… мирового, — Сатива понизила голос. — У них внутри сидит по карлику. И через карликов они за нами наблюдают. Гнусные карлики-инквизёры. Карлизёры. Да-а-а… — грустно протянула она. — У меня такой однажды жил под ногтями. А потом сдох.

— И правильно. Надо их давить. Во, ща крутой припев будет! — Кактус яростно задёргал головой в такт психоделическим ритмам.

— Я его случайно раздавила. Это грустно, Кактус, очень грустно, — Сатива вытянула перед собой руку и рассматривала облупившийся лиловый лак на ногтях. — Я ведь не по своей воле убийца. Жизнь, она, понимаешь, не прогулка по полям… Или лугам…

— Слушай, Сатива, думаешь, раз я самый тупой, так я вообще… самый-самый тупой?! — вдруг взвился Кактус, перекрикивая музыку. — Думаешь, можешь мне чё угодно гнать, а я поверю? Я голубей в детстве ловил и жрал! Никого там нет внутри.

— Так ты не тех ловил. Там особенные голуби…

— Сатива, я уже не знаю, чё ты там куришь и чем догоняешься! Я уже не знаю, где ты правду говоришь, а где нет! Ладно, василисков и пустынных червей я сам видел, но голуби — это слишком.

Кактус угрюмо уставился на дорогу. Пустая трасса понемногу становилась оживлённее.

Сатива захихикала. Сначала тихо, а потом стала заливаться смехом, в компанию к грохочущей музыке.

— Это не смешно. Это, бля, серьёзно! В церковь, что ли, сходи.

— Да ты сам туда не ходишь.

— Не хожу. У меня вера другая! Я бога в музыке нашёл!

— И я не хожу, там травой не барыжат.

— А вот это ты зря. Знал я одного инквизёра…

Кактус мигом забыл обиду и принялся рассказывать Сативе о своих полезных знакомствах. Правда, быстро отвлёкся, потому что на радио поставили песню, которая его жутко бесила, и он начал лихорадочно переключать станции.

— Па-ра-па-пара-па! До-р-р-ога в ад! Па-пара-па! — невпопад горланил Кактус, когда они стояли у светофора на въезде в город.

Автомобиль проехал несколько кварталов, а затем свернул на узкую улицу и прогрохотал мимо домов, уставившихся на дорогу почерневшими от печали глазами. Вдалеке завод коптил серое небо.

— Кактус, куда мы едем?

— Ну даёшь, я ж говорил! Деньги, Сатичка, бабло, лавэ! Денюжки, родимые!

— А-а-а…

— Ты что, совсем не помнишь? К нам ещё хрен богатенький приходил. У него фамилия смешная, чего-то там про соль.

Сатива снова захихикала.

— Хи-хи, «соль».

— Да вообще, такое чмо! — веселился Кактус. — Рожа, как с рекламы зубной пасты. И у него воротник на пальто, как у тебя шуба.

— П-ф-ф!

— И говорил, как придурошный, я половины слов не понял.

— Это потому, что он говорил на наречии морского дьявола! — радостно заключила Сатива.

Кактус решил, что это, в целом, правда.

— Короче, не знаю, что там про дьявола, но деньжат с него стрясли — во. И это за одну дозу! Богачи, походу, все какие-то с прибабахом. Я слышал, они, когда закинутся, такое друг с другом делают, короче… ваще, — он махнул рукой.

— Аристократы, — со знанием дела кивнула Сатива.

— Во-во.

Тангарский район был небезопасным местом, но Кактусу и его спутнице было не впервой. Автомобиль остановился возле узкого переулка. Кактус и Сатива направились к ресторану «Огни Тангарии», у дверей которого уже маячила знакомая высокая фигура.

Накачанный двухметровый мужчина в авиаторской куртке мрачно зыркнул на них исподлобья. В отличие от юркого, тощего, жилистого и смуглого Кактуса с ёжиком чёрных волос, в этом мужчине тангарская кровь угадывалась лишь смутно, по разрезу глаз и высоким скулам. Он был совершенно бел: белые волосы и кожа, выбеленные брови и ресницы, словно покрытые инеем, над голубыми до прозрачности глазами.

— Разворачивайся, — процедил он, заметив Кактуса.

— Здравствуй, Хмурый! — замахал руками Кактус, не расслышав его слов. — Что-то ты сегодня… хмурый!

Мужчина обречённо вздохнул.

— Нахрена ты опять свою бабу притащил?

— Чё ты там про бабу вякнул, плесень?! — зашипела Сатива.

— Дура, заточку убери, — флегматично пробасил Хмурый.

— Тише, тише, Сати. Тут все свои. Ты разве не помнишь Хмурого?

— Как же, помню, — огрызнулась Сатива. — Он проклял себя морским дьяволом. Я по глазам вижу, что он проклят.

— Ты с нами, Хмурый, не шути, — заявил Кактус. — Мы себя не на помойке нашли. Вы тут, знаю, из одного богатея вытрясли кругленькую сумму. И господин Дээр подтвердит, что мы в доле.

— Педали крути, кому сказал, — повторил Хмурый. — Упорхала ваша птица счастья.

— Кактус, я же говорила!

— Да помолчи ты! Хмурый, вы чё, кинуть нас решили?!

Кактус вытаращился на него, ожидая объяснений. Хмурый ухмыльнулся — насколько ему позволяла вялая мимика — и посмотрел на Кактуса и Сативу с мрачным снисхождением.

— Хрен нам, а не деньги. Сольмани пропал. То ли в Рапсодии сейчас порошком закидывается, то ли уже червей кормит.

— Чего?

— Слушай, я в это не влезал и вам не советую. Говорят, исчез без следа. Даже псины из центра уже что-то разнюхивают. Не знаю, что там за муть творится, да мне и не до этого. И вы бы, ребят, бога побоялись в такое лезть.

— И чё теперь, а?! — Кактус ошарашенно смотрел по сторонам. Сатива уставилась на Хмурого поверх сползших на нос очков. — Нам-то чё с этим делать?!

— Дээр только сегодня вечером из Цевры приезжает, — сказал Хмурый и снова погрузился в размышления. — Никакой самодеятельности, ясно?

— Слушай, Хмурый, — вдруг нашёлся Кактус, — а что, если он на одной из своих оргий откинулся? Привязали его куда-нибудь, забыли, а теперь найти не могут…

— Молчание — золото, Кактус, слышал такое?

Кактус собирался что-то ответить, но ему на плечо опустилась рука Сативы. Он обернулся. Над опущенными на нос очками на него смотрели расширенные зрачки.

— Кактус, — шёпотом сказала она, — послушай, Кактус. У нас есть проблема поважнее. Кажется, в машине василиск.

***

Дамиан спал плохо.

Он думал, что, проведя больше суток на ногах, свалится на кровать и тут же уснёт. Но в голову всё лезли и лезли мысли, и сны были странные и обрывочные, будто вырезки из газет. А то ему и вовсе снилось, что он стал частью алгебраического уравнения — и он пытался выбраться из-под знака корня, сломать окружившие скобки, пробежать по шаткому мостику равенства только затем, чтобы утонуть в пустоте нуля, пожирающей всё, что хоть что-то значит — пока не открыл глаза и не увидел потолок.

Дамиан сел на кровати и выглянул в окно, за которым свистело ветрами тёмное зимнее утро. Он остановился в отеле в центре района. Окна выходили на здание компании ЭлоХим, рядом с огромным памятником Элии Соф с колбой в руке. Созерцать памятник было куда приятнее, чем уродливую рекламу ЭлоХима с лицом Розенрота, которая встретила его на въезде в город.

Вещей у него было немного. Едва продрав глаза, Дамиан снова потянулся к своим заметкам на прикроватной тумбочке. Вчера он отправил на экспертизу в лабораторию колбу, найденную в квартире у Сольмани, а весь остаток дня занимался бумажной работой. Организация в местном отделении просто отвратительна, отметил он для себя то, что и так следовало ожидать. Как будто всю волокиту решили скинуть на него одного. Чем вообще занимаются местные инквизиторы?..

Думать о судьбах родины было то ли поздно, то ли слишком рано.

Блокнот с заметками и табельный пистолет с выгравированными на нём словами молитвы — вот два его главных оружия. И хотя ему нередко приходилось пускать в ход второе, важность первого нельзя недооценивать. Обрывочные мысли превращались в ровные аккуратные строчки, и мир на какое-то время становился проще и понятнее.

Настроение было скверным. Тучи не развеялись ни после утренней молитвы, ни после завтрака и крепкого кофе — по правде говоря, Дамиан предпочитал чай, но сейчас нужно было взбодриться. За окном стоял сонный снежный декабрь.

Дамиан сел в служебный автомобиль. Синий пейзаж за окном расцвечивался жёлто-розовыми всплесками фонарного света. Цвет неба сливался со снегом, и казалось, что весь город уже давно утонул в снегах и бесконечной утренней синеве. Автомобили горели фарами и уступали дорогу.

«Объекты в зеркале ближе, чем кажутся», — почему-то застряла у него в голове фраза. Дамиан прокручивал её в голове, словно перебирал чётки, подолгу задерживаясь на каждом слове.

Здание Инквизиции встретило его высокими скульптурами рыцарей-воронов по обе стороны входа. Словно высеченное из чёрной скалы, оно выглядело ещё мрачнее в синем свете. Дамиан прошёл под аркой из скрещенных священных копий, и чёрная скала поглотила его.

— Добрый день, — сказал Дамиан служащему в стеклянном окне. — Вчера я отправлял запрос на доступ к информации уровня Гимель.

— О, к-комиссар Абракс, верно? Прошу, подождите секунду, — служащий виновато улыбнулся и завозился с бумагами.

— Я уже отправлял запрос сразу после приезда, но мне отказали в допуске, — сказал Дамиан, не спуская глаз с его неуклюжих движений. — Я полагаю, это какая-то ошибка, и я крайне надеюсь, что ваш отдел больше никогда не будет допускать подобных…

Бумага выехала из полукруглого стеклянного окошка. На ней горела красная печать: «ОТКАЗАНО».

— Какого… — пробормотал Дамиан и стрельнул взглядом в сторону служащего. Судя по тому, как тот подскочил, его взгляд сейчас мог прожечь стекло.

— Потрудитесь объяснить, как это понимать?!

— Простите, господин комиссар, я-я-я не… Слушайте, да я правда ничего не знаю! Я тут просто бумаги заполняю, и мне сказали… Я не знаю! Правда!

— Благодарю за помощь, — Дамиан схватил бумагу с красной печатью и широкими шагами удалился.

Дамиан шёл по коридору, соединяющему между собой корпуса отделения. С витражей на него смотрели столетние святые.

Он миновал их одного за другим: вот Мать народов Хильдегарда, с посохом в руке и трёхглазым вороном на плече. Псоглавец Кентигерн в доспехах и с окровавленной саблей, Мученик Иоланд с книгой законов и пронзённым кинжалом сердцем, и всеми любимая Блаженная Александра, вечно юная, с венком из белых лилий и чётками из чёрного жемчуга. Последним на Дамиана смотрел ныне живущий Святой Юстиниан в окружении морских созданий, и почему-то сегодня от его взгляда ему сделалось не по себе.

Дамиан постучал в дверь кабинета и зашёл. Начальник отделения Иммануил Гессер сидел за рабочим столом из красного дерева под портретом Святого Юстиниана и пил чай. Это был крупный мужчина с чёрными, тронутыми сединой усами и лукавыми глазами.

— Добрый день, комиссар Абракс, — командант Гессер благодушно улыбнулся. Кажется, он был в хорошем расположении духа. — Ну, как продвигается расследование?

— Вчера я обыскал квартиру пропавшего и нашёл ампулу с неизвестным веществом. В лаборатории сказали, что для анализа потребуется не меньше пяти дней.

— Ну, думаю, наши умники могут и поторопиться, дело-то серьёзное, — подмигнул Гессер.

— Кхм… Да, надеюсь.

— Что-то ещё?

— Оккультные материалы ещё предстоит полностью изучить, но на первый взгляд, они не представляют ценности. Это литература из рода той, которой обмениваются между собой студенты. В ней много пишут про «тайные оккультные знания», но ни грамма правды. Вообще-то, я пришёл поговорить о другом, командант Гессер.

Дамиан выдержал паузу. Гессер молча отпил из кружки и макнул в чай очередное печенье.

— Я два раза подавал запрос на доступ к информации уровня Гимель, и оба раза мне отказали. Очень досадная оплошность, особенно в такой ситуации. Не могли бы вы поговорить с Отделом информации?

Гессер выловил ложкой из чая размокший кусок печенья и покосился на Дамиана так, будто это он виноват в этом досадном происшествии. Повисло неловкое молчание.

— Присядьте, комиссар Абракс, — наконец сказал он. — Я сказал, присядьте. Что вы стоите?

Он кивнул на стул.

Стул оказался слишком мягким и чересчур низким. Дамиан опустился на него с высоты своего немалого роста; теперь Гессер за столом возвышался над ним, как судья за кафедрой.

— Вот теперь можем вести диалог на равных. Так чего вы там хотели, комиссар Абракс?

— Мне нужны данные обо всех зарегистрированных магах в этом районе. Данные о перемещениях, результаты медосмотров за прошлый месяц, нет, за три месяца, особенно о тех, за кем уже числятся нарушения. Любые сведения о незарегистрированных магах или других магических инцидентах.

— Простите, комиссар Абракс? Вы теперь расследуете дело о пропаже Сольмани. Тогда зачем вам требовать данные о магах?

— Командант Гессер, — начал он, осторожно подбирая слова, — я понимаю, что семья Сольмани очень… уважаемые люди. Но дело о трупе на ограде всё ещё не раскрыто, и прямо сейчас по городу ходит убийца. Нужно сразу понять вероятность того, что убийцей может быть маг, потому что в таком случае дело примет куда более серьёзный оборот.

Иммануил выслушал его без особого впечатления.

— Вы уже не занимаетесь этим делом, комиссар. Я понимаю, вас прислал Собор, но приоритеты здесь расставляю я, а не вы. И да, это всё печально, — но улик у нас нет. Журналюги пошумели немного, да скоро улягутся. Не то чтобы маньяк отличался какой-то оригинальностью в своём modus operandi. Это ж древняя тангарская пытка.

— Способ жертвоприношения, если точнее.

— К тому же, вы верно сказали. Сольмани — уважаемые люди, а кем был этот бедолага? Мы не знаем. Наверное, какой-нибудь бродяга. Жаль его, конечно, но ничего не поделаешь.

Взгляд Гессера почти смеялся. Дамиан сам не заметил, как сжал руки в кулак добела.

— Если вы отказываете мне в доступе к информации, то я буду вынужден запросить её через Собор.

— И, наверное, успеете раскрыть ещё пару дел, пока ваш запрос рассмотрят? Это вам не центр, комиссар. Приморский район, так сказать, у Собора не в приоритете.

— Я предпочту сделать хотя бы что-то, а не сидеть и ждать, командант.

— Ну, ну, давайте не будем накалять обстановку, — голос Гессера снова зазвучал дружелюбно. — Просто займитесь делом, хорошо?

— Вы не понимаете, на что способен убийца-маг. Из-за вашей халатности могут погибнуть люди, но, полагаю, для вас это не так важно, как угодить господам Сольмани.

— Комиссар Абракс, я ведь всё понимаю. Подозревать магов — ваша работа. Вы так молоды, и уже блестяще раскрыли несколько громких оккультных дел. Я изучил материалы о вас, это в высшей мере занимательное чтиво, я бы даже сказал, остросюжетное. Вы можете быть очень жёстким человеком, когда дело касается справедливости. Журналюги те ещё скоты, но дыма без огня не бывает, так? Какое там у них излюбленное прозвище для вас… Охотник на магов?

— Пресса может называть меня, как хочет.

Гессер покачал головой и заговорил спокойно и доверительно, будто пытался образумить непутёвого сына.

— Да, звучит второсортно. Дамиан, мальчик мой. Я знаю, что ты этих магов на дух не переносишь. Да и кто их любит? И прав у них теперь слишком много. Того и гляди, десяток лет, и будут у нас маги-инквизиторы. Просто цирк! Да никому это не нравится. Но сейчас времена не те. Понимаешь? Добрее надо быть. Добрее и… гуманнее.

— Не думаю, что это относится к делу.

— У тебя ж, наверное, уже руки чешутся — мага поймать? — усмехнулся Гессер. — Твоих заслуг я не умаляю, но репутация у тебя не лучшая. Даже, прямо сказать, чертовски печальная репутация. Многие инквизиторы о тебе нелестно отзывались. Да и все эти слухи, о том, как именно ты выбиваешь показания, и о том, что ты любого мага заставишь сознаться в чём угодно…

— Командант Гессер, — Дамиан поднялся со стула, — я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши инсинуации.

Гессер снова покачал головой.

— Дамиан, — сказал он, — мне доводилось работать с твоим отцом. Он был гением. Но он также знал, когда стоит остановиться. Не бросай тень на его имя.

Дамиан вышел из кабинета. Ещё секунда, и он бы не смог сдержать злость. Что-то недоброе затевалось, что-то творилось за кулисами в этом Богом забытом отделении. И разве у него есть время сейчас разбираться и путаться в паутине интриг, когда по городу ходит убийца? Он остановился посреди коридора; лицо святой Александры на витраже окрасил розовый зимний рассвет.

…Дамиан вернулся к своим записям. Вчера он напоследок спросил Яна о заведениях, которые часто посещал Сольмани — и в которых собирались любители современного подпольного искусства.

Он сменил мундир на гражданскую одежду. Дамиан не любил показываться на людях без инквизиторской формы — она была для него всё равно что доспех, — но в этом районе он привлёк бы слишком много внимания. Вместо мундира с жёстким высоким воротом — мягкий твидовый пиджак. В довершение всего Дамиан скрыл глаза за очками, и сразу стал похож то ли на налогового инспектора, то ли на нелюбимого студентами молодого преподавателя. Хоть это и нельзя назвать маскировкой, но люди, как успел заметить Дамиан, оказываются на редкость невнимательны, если раньше видели тебя только на чёрно-белых фотографиях в газете.

Он в последний раз взглянул на себя в зеркало.

Когда они с Камиллой виделись в последний раз, она сказала, что в очках он очень похож на отца.

Дамиан приезжал к ней в прошлом месяце, чтобы договориться с семьёй о помолвке. Это была их вторая встреча. Вечером Камилла играла ему на пианино и пела грустную песню о девушке, которая ждёт своего любимого с войны, пока тот в чужой стране умирает в снегу под одинокой звездой. Пальцы у неё были тонкие и бледные, и в конце песни на глазах Камиллы выступили слезинки. Камилла была хорошей девушкой, к тому же брак с ней в тяжёлое для его семьи время был большой удачей.

Дамиан ещё раз проверил табельный пистолет в портупее под полой пиджака и взял тетрадь для записей. Между его бровей уже прочерчивалась вертикальная морщина — совсем как у отца.

На город опустился вечер, бары зажглись приветственными огнями. Неон сверкал, как северное сияние в морозной ночи.

Бары слепили его разноцветными вывесками, но, в сущности, мало чем отличались друг от друга — в каких-то чуть многолюдней, в каких-то публика чуть побогаче, а в одном молодой поэт читал со сцены отвратительные стихи про смерть, несчастную любовь и опиум. Судя по громким аплодисментам, единственный вывод, который мог сделать Дамиан — это то, что все посетители находились под воздействием тяжёлых психоактивных веществ.

Очередной бар вырос перед ним из морозной темноты: похожий на нос корабля с торчащим бушпритом, он привлёк внимание даже с другого конца улицы. Над входом светилась надпись: «Пьяный корабль».