Арсений, он, конечно, полный долбаёб.

Он это понимает, когда уговаривает себя на ещё один шанс свидания с Андреем — вдруг всё-таки ёкнет. Боится прыгать с головой в омут Шастунячьих тайн и загадок — как тут не бояться. Антон, безусловно, хороший, но какой-то слишком будто. Бесплатный сыр только в мышеловке и на раздачах в магазинах — и то не факт, что последний не просроченный, а шея у Арсения от общажной кровати и так болит, чтобы её доламывать, когда мышеловка всё-таки захлопнется. Таких хороших и понимающих просто не бывает — где-то там эта просрочка и валяется, Арсений жопой чует.

Но даже чуя жопой неладное, он умудряется разогнаться от «не стоит ему доверять так сильно» до «какой же он прекрасный, замечательный, хороший этот Антон Шастун». План провален, швейцарские часы на самом деле паль из Китая.

— Да что за парад голожопика тут?! — почти визжит Позов с порога, и Арсений дёргается — кто виноват, что у него порвались трусы на жопе.

— Где? — взъерошенный после душа Антон тут же выскакивает посмотреть, конечно же.

— Чего ты там не видел? — стонет Арсений страдальчески и прикрывает зад его футболкой. — Прости, вынужденная мера.

— Да ничего, — отмахивается смешливо Антон и возвращается в ванную.

— Такие вы сладкие, — комментирует проснувшийся Масленников, и Арсений показывает ему язык.

— Пошёл нахуй.

— Пойду, но на отработки, — он лениво сползает со второй полки. — Почти то же самое.

— Свои обезьяньи брачные игры без нас, — кивает Позов, и Арсений закатывает глаза.

— Мы с Тамарой ходим парой, — шутит Арсений. — Пиздуйте.

Когда за ними закрывается дверь, Арсений наконец находит и натягивает новые трусы — как раз к моменту, когда Антон выходит из душа.

— Всё интересное пропустил, — мягко улыбается он.

Арсений бы хотел сказать «всё интересное только начинается» и снова раздеться, но он себе обещал. Хотя в его голове картинами модернизма они с Антоном в туче разных мест трахаются, целуются, спят вместе, обнимаются и обсуждают, что у Позова заплесневели макароны — прямо как их хозяин. Но вместо этого он жалко улыбается и влезает в треники.

— Давай кое-что поинтереснее. Хочу расклад.

— А я не хочу, не хочу по расчёту, я по любви, по любви хочу, — напевает Антон.

— Что, не платить тебе?

— Принимаю натурой. Всё ещё, — он играет бровями.

Арсений рисует на бумажке петельку, на которую смотрит другой маленький Арсений из его головы с радостным «ого, качели». Ему стыдно, но он поджимает губы и тихо осаждает его:

— Антон.

Тот смотрит на него в ответ и грустнеет на глазах. Ну зачем же Арсений вообще влюбился в него такого? А ведь влюбился же. К этому Арсений приходит утром, протрезвев. Потому что целоваться, сонно, с привкусом нечищеных зубов, хочется сильнее прежнего. И рассказывать, как он всех завтра у Вольдемара Аристарховича разъебет, чтобы слушать гордые, довольные подтверждения.

— Понял. Просто пьяные были, да?

— Да.

— Хорошо.

Да ни хера не хорошо.

— Можно мне, — Арсений, чёрт бы его побрал, чувствует себя последним конченым идиотом, но больше — трусом, — расклад на свидание?

Конечно, ему не везёт — кто бы сомневался.

— …И колесо фортуны. Удача от тебя отвернулась, соснёшь у неё хуйца. Нет пути назад.

Арсений хмурится.

— Ты же мне вчера говорил, что это к лучшему? Позитивные перемены.

— Она лежала в другом положении, — отмахивается Антон, но Арсений уверен — в том же самом. Он хмурится сильнее на тихое антоновское: — Тут как карта ляжет.

Он ничего не отвечает, но до него наконец доходит в одну секунду, почему бодрые и чёткие объяснения Антона стали неуверенными и задумчивыми. Память его не подводит — вчера он был ещё трезвым, когда Антон точно так же, в ту же сторону клал на его коленку это самое колесо. Даже у дырок и луж на дорогах есть конец, но не у плохих раскладов, видимо. Или Антон просто ему врёт.

Каждый раз, когда Арсений собирался на свидание и просил совета «великой космической силы» с посредником в лице Шастуна, ничего хорошего ему не сулило — потому что Антон не хотел, чтобы Арсений туда шёл.

Но теперь он прав — нет пути назад; им нужно во всём разобраться. Но позже. В первую очередь — стрижка, чтобы Арсений перестал прятать свою бесталанность за шторкой из волос.

Показать её всем; и больше не бояться делать ошибки, ведь первое правило импровизации — всегда говори «да».

И неважно, что она началась до поцелуев.

***

Арсений в ужасе — никогда нельзя, он зарубил себе на носу — ходить в парикмахерские с названиями «У Людмилы».

Потому что у Людмилы — этой конкретной — руки из жопы.

— Блять, да блядская хуета! — орёт он на своё отражение, потому что вместо симпатичной карешки он выглядит, как потасканный жизнью клоун. — Это катастрофа, — воет он.

У него вечером свидание, и Андрей будет ржать, даже если максимально изображать поддержку и тактичность, а завтра — пары, и боже, Вальдемар Аристархович его на смех поднимет тоже, и без того вечно в нём разочарованный. У него на глаза набегают отчаянные слёзы — лучше бы со своим хвостиком ходил и дальше; шутки над ним уже не вызывали раздражения пару лет как. Его и правда кроет злобой и безысходностью — конечно, он это, наверное, сможет исправить, если сходит в лучший салон Питера, но не сьюминутно, только если не появится маг-колдун-чудотворец, который окажется мастером по волосам.

Но появляется только Антон, который, конечно же, сразу начинает хохотать — Арсений в этом не винит его; он бы тоже смеялся, если бы не было так грустно. Но тот затихает, когда видит, что Арсению как-то не весело. Ещё бы не пиздел Арсению последние два месяца, и цены бы ему не было. Про враньё Арсений, к слову, так с ним и не говорит. Не время, не место, да и кто знает, может, он воспылает любовью к Андрею вечером, и в этом не будет необходимости.

Арсений, он, конечно, полный долбаёб. Но вообще он имеет право на вредность — он доверился, а его развели опять; как и все до, просто не потому, что его жопа недостаточно красивая. Для Антона его жопа — очень красивая, Арсений знает. Правда ответа, зачем так открыто врать ему, надеясь на то, что Арсений достаточно глупый и не поймёт, тот так и не находит. Но обида грызёт сильнее — его ещё и считают дураком, когда даже не пытаются скрывать обман — как и все до.

— Неудачная стрижка? — сочувствующе спрашивает Антон.

— Ага, — кивает Арсений, обуреваемый злостью так, что руки сами сжимаются в кулаки — не на Антона, на ситуацию. — Я щас зароюсь башкой в бетонный пол и не вылезу оттуда никогда.

Антон задумывается и смотрит куда-то в пол, а Арсений так и остаётся пялить в противное теперь зеркало, не имея понятия, как теперь это всё исправлять — ура компульсии! Вот только Антон, кажется знает, когда дёргается с места и решительно ставит стул спинкой к зеркалу.

— Я тебе помогу, — говорит он с мягкой улыбкой.

Арсений его отшил, а он сразу же, не думая, начинает ему помогать — такого мужика просрал.

— Ты маг-колдун-чудотворец? — спрашивает Арсений, на самом деле не уверенный, что стул как-то относится к нему. Но Антон вытаскивает из ящика комода ножницы, бритву электрическую, что-то ищет в телефоне активно.

— Нет, я швец, жнец и на дуде игрец, а ты садись, пожалуйста.

— Чт?.. — хмурится Арсений, и поражается резкой перемене в легкомысленном, беспечном таком Антоне, который хохотал над ним с минуту назад, а теперь вполне серьёзно копается в телефоне, а потом выбегает из комнаты в одних штанах и тапках.

Возвращается с куском ткани, пакетом и плойкой — Арсению становится немного страшно.

Он, конечно, не подвержен стереотипам о том, что мужики не могут уметь пользоваться такими вещами, но Антон действительно максимум моет голову, иногда гелем для душа, и проводит по ней пальцами, чтобы уложить петухи на своей макаронной фабрике кудрей (при всём уважении к кудрям — Арсений всегда любил завитушки).

— Ты что, ещё и парикмахер?

— Нет, но у меня мама свой салон в Воронеже держит, а я ей помогал иногда, когда надо было. Модельную укладку, конечно, не сделаю, но катастрофу эту исправлю.

— Хорошо, — срывается с губ Арсения раньше, чем он успевает определить, доверяет ли он Антону свою голову или нет. — Хорошо.

Потому что ему не надо думать, несмотря на чужой обман — на смех Антон бы не стал его поднимать специально никогда, а то, что у них с картами, осталось между ними. Да и не то чтобы у Арсения был выбор.

— Ты из сказки вылез, скатерть-самобранка, — улыбается Арсений уголками губ, пока Антон принимается его расчёсывать, накинув ткань ему на плечи.

— Если ты о том, что я такой же тонкий, то я согласен.

Антон отхлёбывает из банки с ряженкой.

— Суженный с ряженкой, — роняет Арсений, и Антон замирает на секунду, но потом возвращается к волосам.

— Завышенная приора, — смеётся тот.

Арсений не знает, что делает Антон с его волосами всё это время, но в определённый момент они смотрят вместе «Смешариков», пока Антон размешивает краску, предварительно шепнув ему на ухо: «Доверься мне», — потом смеются с того, как круглые звери роют проходы в шоколадных дебрях, Арсений хлебает ряженку из банки Антона, и морщится от запаха краски. Как всегда, на одной волне с Антоном, будто они не чахнут оба во влюблённости, будучи двумя придурками. Один — который боится, а второй — который не борется; слишком, потому что, его уважает.

— Ты любишь морскую капусту? — выгибает бровь Арсений, когда Антон фольгой прокладывает пряди его волос.

— Да, а что? Она прикольная.

— Противная.

— Противное — это тараканы в еде Масленникова, а это — просто травушка-муравушка, — смеётся Антон.

— А ты, получается, коровка.

— Если только печенька с вафелькой, — фыркает Шастун.

— Такой же вкусный и сладкий? — выдаёт Арсений и усмехается сам себе.

Ландыши уже расцвели, наверное — но нахуя им эти ландыши? Никаких иных мыслей Арсению не лезет в голову, потому что представлять, как Антон выгибается, если ему лизать — выше его скромных сил. Те закончились в тот момент, когда они впервые поцеловались. Правда, это не ощущается как первый поцелуй совершенно — ни один из предыдущих; потому что всё это преследовало цели — пьянство, импровизация, соседи. Но они не целовались по-настоящему, просто чтобы поцеловаться. Только в голове у Арсения — там-то бесконечно в разных местах и днях недели.

И он согласен эти фантазии сделать явью, чтобы больше не видеть, как Антон затравленно смотрит на него, просящего расклад на другие отношения. Как Антон смотрит на его губы и залипает нечаянно. Да и не только поэтому — не из жалости. Просто Арсений влюблён — во всё от губ, болтающих всякую чушь про конфеты смущённо, до рук, которые что-то творят на его голове уверенно и спокойно. В Антона влюблён.

Ни в какого не Андрея.

Смывать краску в общажном душе — самое смешное событие, случившееся с Арсением в этой общаге в целом. По меньшей мере, они находят в кабинке кучу говна в углу, и Антон так праведно охеревает и морщится, будто видит такое первый раз в их блоке. А оказывается и правда — Арсению стоит посвятить его во все ужасы дома, который построил Хрущёв. Он не знает, есть ли пшеница в тёмном чулане, но точно есть кот Пиздюк (в народе) или Григорий (официально), пёс Бесючий Пидорас (в народе) или Толик (официально), который днём и ночью лает на Пиздюка. Петухов заменяют отличники с первого этажа, коровницу — Тамара Васильевна, а пастух — это местный охранник дядя Толя (в честь которого официально назван Бесючий Пидорас). Только синица недоступна взору всеобщему — она орёт истошно, у Арсения в груди застряв, от влюблённости и просит его убить её по традиции всех турецких сериалов, которые видел оный. Мол, султан его сердца не с ним, какова трагедия жизни в гареме. А Арсений думает об этом всём пока Антон обливает его всего душем, чтобы смыть краску, и понимает, что трагедия у него в башке, а не в гареме.

Не хочет он быть ни с каким, блять, Андреем. Возврата нет.

Гарантия там, конечно, долгая, но ради Антона он готов проебать все деньги на попытки починить своё поломанное доверие, потому что он — такой близкий душе, что ни о каких заменах не может идти речи. Но это дело более позднее, может, даже завтрашнее, потому что сначала стоит сказать всё Андрею, а то слово за слово, и он заврётся, и наворотит дел, как в тупых ромкомах. А Арсений на процент умнее героев ромкомов — один больше нуля, но решительно ничего не меняет. Ведь пока он лишь бьётся башкой о перегородку, смеётся до соплей и надеется, что из-за дешёвой краски у него не случился автозагар.

Они все мокрые выползают из душевой, потому что Эд даёт их задам, торчащим из-за перегородки, по пенделю, когда заходит почистить зубы, а Арсений поскальзывается на кафеле, но они с Антоном только гогочут во всю глотку. Антон делает из его головы осиный улей, чтобы Арсений ничего не видел до того, как он закончит.

Выграновский, наученный опытом прошлого, только тихо бубнит, какие они педики.

В конечном счёте в их комнате разворачивается парад голожопиков и угроз пихнуть в жопу плойку, если Арсений не уймётся и ранее указанную жопу на стул не посадит. Тот как назло натягивает его же самые большие вещи, напоминая злого брата-близнеца Пьеро — так сильно рукава свисают с его рук. Или ту самую синицу — он сидит, поджав ноги, на шатком стуле и ждёт, пока Антон досушит его.

— Учти, если эта хуйня будет зависеть от укладки, я побреюсь налысо. Я сплю час в день, потому что меня ебут по пятнадцать часов, я хуй клал на укладку, — бухтит Арсений.

— О-о, так у тебя есть работа, — дразнится Антон. — Что же ты тогда ешь мою еду?

— Нынче быть королевой дорого, — фыркает Арсений, поправляя свою невидимую корону.

— А быть магом-колдуном-чудотворцем ещё дороже. Ты видел, сколько стоят таро?

Вообще, Арсений видел. Потому что эти таро ещё в прошлом месяце заказывал Антону из Америки на день рождения, в подарок, красивущие такие, в стиле лучших артхаусных игр с элементами стимпанка и ржавчины. День рождения у него послезавтра, и Арсений отдал за них одну пачку капель для глаз плюс ещё одну пятую капель для глаз за пересыл, но оно того, он надеется, стоит.

— Я верю тебе, — с задумчивой улыбкой отвечает Арсений.

Впрочем, не только в ценообразовании колод.

— Всё! — Антон сдёргивает с него тряпку так резко, как будто уже знает, что сейчас побежит к девочкам за пылесосом.

Потому что Алиса в стране Чудес, а они в стране Волос.

Арсения вдруг пробирает мандраж; он сидит спиной к зеркалу в коридоре и боится поворачиваться — возможно, расстроиться второй раз за сегодня, возможно — не узнать себя с новым образом, потерять защиту в виде шторки из волос. Но сквозящий в окнах ветер гуляет по его шее, пуская мурашки по коже, ощущаясь как-то по новому без защиты и преград, и подталкивает Арсения, мол, давай, тебе нечего бояться. Ты же сам, Арсений, сказал ему, что веришь — так доказывай, не словом, а делом.

Антон смотрит на результат своей работы с гордостью, просит сфоткать, маме отправить чтобы; Арсений, конечно, не может отказать ему, потому что так или иначе, мама будет гордиться им ещё сильнее. Антон кивает с улыбкой, довольный, и начинает копаться в телефоне, а Арсений мягко шагает к зеркалу, едва ли не наступая на штанины чужих брюк.

На него в отражении смотрит парень; у парня этого короткие тёмные, но больше не чёрные волосы, чёлка волнами спадает на лоб, и открытое, чёткое лицо, скулы острые такие, заметные — не без этого. Арсений даже не думал, что он может быть таким красивым — а всего лишь стоило избавиться от длинных волос, что прятали его, превращали в понурую серую мышь. Арсений убежал дальше, чем его причёска. И теперь в зеркале на него смотрит, вроде, такой же он — теперь только уверенный, может не сразу, но всё же уверенный в себе, гордый парень, который отбросил всё старое, что приковывало его к себе кандалами и оставляло на месте.

Антон подходит к нему со спины, шарит взглядом по лицу в отражении, чтобы поймать реакцию, жадно лижет его всего взглядом, видно, как глаза у него блестят от желания; Арсений тоже нравится сам себе, но взгляд Антона какой-то безмерно желающий, почти покорённый — тот оказывается близко совсем, дышит в затылок, который колет Арсению пальцы коротким ёршиком. Тот любил свои длинные волосы, но всему когда-то приходит смена — не конец, просто изменение — и теперь он стоит, чуть поправляя чёлку, откидывает её одним движением головы; и это ему идёт.

— Скажи хоть что-нибудь, а то я уже боюсь, — усмехается нервно Антон, мягко устраивая ладони у Арсения на боках.

Арсений не говорит, но разворачивается, кладёт руки в рукавах длинных ему на шею и ловит его губы, потому что ни одно слово не будет в полной мере благодарностью за то, что сотворил с ним Антон; в принципе. Да и просто он хочет целовать его больше, во всех позах, местах, с разным положением рук, с языком и без, лоб, нос, губы и всё остальное — опционально, но без зависимости от времени дня, ночи, номера и названия месяца, среды, пятницы или любого другого выходного или буднего дня. Просто так.

Потому что он влюблён — абсолютно и безвозвратно.

— Спасибо, — шепчет Арсений и целует замершего Антона ещё раз.

Тот отвечает ему и теперь тоже широкими ладонями обнимает его шею, исцеловывая Арсения всего — вернее, только его губы, но кажется, будто с макушки до пяточек.

— Ты просил не разбивать тебе сердце. Я не смог оставить тебя так.

— Но оно не в волосах, — усмехается Арсений. — Оно вот, — прижимает он его ладонь к груди. — Где-то тут, я точно не ебу, у Позова надо спросить.

— Какой же ты пиздун, Арс, — улыбается Антон и наклоняется, чтобы поцеловать его снова, и Арсению очень хочется поддаться.

Но он обещал. Ни о каких свиданиях больше не может идти и речи, но никому не врать он точно себе обещал, а Андрей точно сейчас дома, как всегда на третьем этаже. Никаких ромкомов, стыда и чужих носов — Арсений хоть и Пьеро, но водить за нос не хочет никого.

Он мягко давит в его грудь и отстраняет Антона от себя.

— Мне надо идти, — говорит он, и Антон на глазах мрачнеет, обречённо усмехнувшись.

— Точно, свидание, — он делает шаг назад, кинув руки безвольно висеть, а потом бодрится, складывает их на груди, прислонившись к косяку арки.

— Да нет, никаких свиданий, — уверяет его Арсений, но Антон не даёт ему закончить.

— Да ладно, себе-то не ври, я переживу, правда.

— Но Ант… — Арсений подаётся вперёд, потому что всё идёт решительно не так.

Он специально хочет поступить как лучше, чтобы не было драм, почему Антон не хочет его слушать?

— Иди, Арс. Правда, всё в порядке, я рад тебе помочь, — улыбается Шаст, но в глазах у того — тоска.

Арсений поджимает губы понуро, зыркает на Антона бегло и, взяв телефон со столика в коридоре, выходит из комнаты — пусть будет так. Видит бог, он сделал всё правильно.

И неважно, что кошка наблевала ему в душу — оказывается, когда скреблась, то просила её выпустить; а Арсений всё понять не мог, что ей не так.

— Андрей, — заявляет он, влетая на кухню третьего этажа. — Свидание отменяется, сегодня у нас попойка.

***

— …Ну он меня и отправил, — заканчивает Арсений и стряхивает пепел в банку из-под варёной сгущёнки.

Андрей качает головой сокрушённо и тянет ему в ответ:

— Ну и дела. Но я рад, что ты наконец всё для себя решил, правда. Я всё думал, когда до тебя дойдёт.

Арсений давится дымом и возмущённо оглядывается на него.

— Ты что, знал? Даже я не знал, как ты мог знать?

Андрей смеётся хрипло и перехватывает из его пачки вишнёвый «Чапман».

— Ну Арсень, ну правда, — усмехается он вдобавок. — Ты про него не замолкая месяца два говоришь.

Арсений хлопает глазами и хмурится потом, глядя на Андрея недоверчиво.

— Да не может быть.

— Может, — качает головой тот.

Стыд бьёт по щекам, и Арсений дёргано голову отворачивает, чтобы взглядом с Андреем не встречаться — ему становится так неловко, что идея зарыться башкой в бетон уже не кажется ему ни капельки забавной. Этакий городской страус. Он ведь и правда бесконечно говорил про другого парня рядом с потенциально своим — постоянно; сейчас он понимает, что вот, Антону понравится, а ведь Антон молодец такой, невероятный Антон гений, конечно. Арсений роняет голову на руки, пытаясь скрыться от всепоглощающего стыда.

— Прости господи, — бормочет он. — И не шути, что можно просто «Андрей».

Тот смеётся опять и закашливается, слишком резко сделав затяжку.

— Да всё в порядке. Я рад, что ты влюбился. Надеюсь, что взаимно.

Арсений бьётся затылком о стену и хнычет как дитё малое.

— Почему ты такой хороший? — стенает он, а потом тихо добавляет. — Да взаимно, но мы оба — два тупых гуся.

— Один — серый, другой — белый.

— Я чур серый, как отхарканная котом пыль.

— Не будь так строг к себе, — хихикает Андрей. — Но вообще, если честно, я рад, что у нас ничего не вышло.

Арсения берёт какая-то обида от оскорблённого чувства собственной важности, но он быстро унимает себя; тут он — главное фуфло.

— Не подумай, ты хороший парень, но, во-первых, это изначально попахивало нашей с тобой безысходностью, а во-вторых…

Он мнётся, и Арсений терпеливо ждёт, отхлёбывая из стакана бадягу с названием «коньяк» на бутылке.

— М?

— Кирилл выходит из лечебницы. И мы, вроде как, думаем попробовать снова, что ли.

На лице Арсения расцветает улыбка.

— Так это ж классно! — радуется он искренне; и может только отчасти потому, что он не такой мудак, как думал. — Я желаю счастья вам, счастья в этом мире большом… — тихо напевает Арсений, и Андрей едва заметно кривится от его голоса, но это только смешит Арсения.

На душе у него легко — он не «кидает» никого, а просто отдаёт хорошего Андрейку в хорошие руки, которые тот заслужил. А сам готов хоть сейчас бежать объясняться с Антоном и в страну городских страусов бежать за ручку с ним же. Потому что почему нет — он ничего никому не должен больше, он никого не обманывает и никому не врёт; всё честно.

Долго и счастливо, это, конечно, хорошо, но честно и счастливо — ещё лучше.

— А ведь это первый раз, когда расстаюсь я, а не со мной, — хмыкает он. — Я раньше только после измен кидал, но по сути, они сами виноваты.

— Такая ты кокетка, Арсений, — смеётся Андрей, и глаза у него пьяно блестят.

За окном начинает светать где-то далеко, где нет грузных туч, которые расходятся и решают порыдать сегодня за Андрея и Арсения, потому что у тех нету повода для слёз; Арсений думает об этом так усердно, что понимает — действительно кокетка. Пафосная кокетка из рода театральных, потому что рыдающие тучи — это что-то.

— С неба дождиком тучка покапала, но всё не так уж и плохо, коль пачка пока полна, — начинает зачитывать Андрей задумчиво, глядя куда-то в потрескавшуюся стенку общажной кухни, — и где-то там во дворе я читаю девчатам рэп.

Арсений узнаёт в этом отрывке один из его новых треков, который недавно тот показывал ему, и он опять, что ли, влюблённо хихикал и говорил про Антона. Ну, он не виноват, что они с Шастуном оба курят «Чапман ред».

— В её руке тлеет время и тянется «Чапман ред», полупустая пачка, — подвывает он, потому что читать строки у него получается лучше, чем петь в принципе.

— Вас, казалось, не догнать, — Андрей заискивающе и хитро смотрит ему в глаза и ждёт, проверяет его — хотя бы на дружбу.

Однако Арсению почему-то кажется, что хуёвый парень он просто не с теми людьми; а с теми просто не приходится напрягаться на этот счёт.

— Но Земля круглая — встретимся за табачкой, — он подмигивает Андрею и тянется ещё за одной сигаретой.