Арсений заходит в офис в рыжем костюме и разукрашенный весь так, что он чудом не попался какой-нибудь стайке гомофобов — у него на щеках нарисованы апельсины, а на глазах какая-то креативная ядрёная смесь стрелок. Он бы никогда не посмел заявиться на работу в таком виде, но после съемки для «Апероля», у них не было времени переодеться и смыть с себя весь этот ужас (где-то в глубине души Сенька-студент ликует).

Он сразу заходит к Паше и ставит перед ним бутылку «Апероля», которую ему дали как презент (и ещё две, которые соблазнительно звенят в рюкзаке)

— Это тебе предподарок, — говорит Арсений и почти сразу направляется к двери. — С днём рождения, Паш!

— Вот, так бы сразу все делали, — хмыкает он и убирает бутылку в шкафчик. — А то я уже приготовился к твоим охреневшим глазам после того, как ты узнаешь, что проснулся на дегустации сладких крендельков, встретил завравшегося юнаца и напоминал людям, что пора бы и честь знать. Спасибо, иди обниму, — он подходит ближе и хлопает Арсения по плечам.

— Юнаца прям, да?

— Да, прям юнаца, — передразнивает Паша.

— У Шастуна фантазии вообще нет, своё бы что-то придумал хоть, жулик, — фыркает Арсений и, улыбнувшись начальнику, уходит в кабинет.

Паша вообще удивительный человек и директор, с юмором и при этом нужным для такой работы стержнем; ну и силой выдерживать их бесконечные перепалки с Шастуном, Ирины истерики из-за каждого комара, Эда (который сам по себе испытание) и шляющегося к нему последнюю неделю того белобрысого диджея (его, кажется, зовут Егор), да и вообще, коллектив у них большой и разнообразный. Но Воля умудряется даже не поехать головой от всей этой карусели, и Арсений искренне уважает его за это. Особенно когда от опоздания можно откупиться бутылкой алкоголя.

А вот от Антона не откупиться никак — они всё ещё сидят в одном кабинете. И если в первые дни после того происшествия, о котором они обусловились забыть (что было проще всего, потому что они ничего и не помнили, но сам факт никуда не делся), Антон стал идеальным образцом коллеги. Тихий, в рубашке (потому что на улице наконец наступило подобие весны), старательный и занятой (в кой-это веки не пердящий) — Арсений наслаждался этим целую неделю, чтобы именно сегодня всё вернулось в колею.

А им ведь ещё завтра на дне рождении у Воли тусить.

Арсений отмахивается от этой бредовой мысли и входит в кабинет, чтобы его снесло слюнями, которые долетают до него с Антонового стола. Антон уссыкается до соплей, глядя на него — буквально, потому что сопля тянется из его носа. Арсений морщится и проходит к своему столу.

— Ты бы ещё костюм пива надел, — кое-как сквозь ржач произносит он.

— Я? Я слишком дорогой алкоголь для такого непотребства, — включает фифу Арсений и демонстративно достаёт «Апероль» из сумки. — А таким гениям, как ты, только костюм пива и подавай.

— Ой, ой, — цокает Шастун. — Чё, прям бухать на работе будешь?

— А может и буду, — Арений берёт с полки чашку. — Сейчас схожу за газировкой и буду пить на рабочем месте.

— А как же «пиво дома будешь хлебать, я пошёл к Воле, алкаш»? — Антон усмехается нагло, и этим дёргает спусковой крючок. — «Какой ужас, Шастун, никакой совести нет!». Завидуешь, да?

Арсений пышет гневом, сцепляя зубы и ладони в кулаки сжимая, а потом подходит к Антону и мажет ему на лицо аквагрим, стерев его с щеки. Тот сначала дёргается испуганно, а потом начинает ржать.

— Ну, Шастун… — вспыхивает Арсений ещё сильнее, но тут в кабинет заходит ураган Серёжа, который может смести своим позитивом всё на пути.

— Привет, ребята, шикарно выглядишь, Арсений, Антох, у тебя тут… грязь на щеке, — Лазарев едва сдерживает смешок, но старается не смущать их.

Арсений тяжело вздыхает и достаёт салфетки из сумки, начиная стирать всё это. Побыл ярким пятном пару часов и хватит — Арсения ждёт работа, да и вообще, отвык он уже от этого, взрослый уже. Но он почему-то ловит какой-то странный, как будто грустный взгляд Антона на себе.

— Так что хотел, Серёг? — спрашивает Арсений, глядя в погасший экран ноутбука, как в зеркало, а потом кидается в Антона ещё одной салфеткой.

Он не знает, что на него нашло и что кому он хотел доказать этим жестом, но получилось что-то ребяческое и странное, но больше ему, наверное, нечего было сказать. Кроме того, конечно, что Шастун невероятная, феерическая сволочь. И кто из них ещё человек-мразь?

— Эй, ты чё кидаешься? — обиженно ноет Антон, и это раздражает Арсения ещё сильнее.

Боже, угораздило же этого полудурка пойти сюда работать — Арсений от него наслушался ещё в универе, а теперь ведёт себя так, как будто ничего не было, и это Арсений первый вступил с ним в контры, хотя тот всего лишь старался давать отпор. Чтобы не было, как в школе, где он был тем самым забитым одноклассником, портфель которого выкидывали в мусорку.

Лазарев как-то неловко замирает чуть поодаль, будто побаиваясь быть вцепленным в их перепалку; наверное, всех в офисе уже задолбали их бесконечные вопли и разборки, но Арсений не виноват, что Антон такой неизменно бесящий.

— Да я пришёл узнать по поводу завтра. Вы же одни будете, без девушек?

— Ага, — кивает Арсений.

— Антох, ты?

— Да, я тоже, — отвечает тот. — А чё?

— Да там в доме спальные места ограничены, чтобы все поместились или мы что-то придумали может чего. А по алкоголю что?

— Много алкоголя, — резко говорит Арсений. — Очень много.

Это товарищество с Шастуном доведёт его то ли до белого каления, то ли до алкоголизма.

***

Арсений стоял поодаль от толпы и пассивно-агрессивно смотрел на Шастуна, который в центре комнаты самозабвенно напивался и веселился. Этот обмудок успел уже в пьяни его толкнуть, и Арсений изгадил всю свою новую белую футболку коктейлем — а футболка собственного производства была. Хорошо, что у того белобрысого Егора нашлась запасная — Эд, конечно же приехал с плюсом один. Всё-то у него легко — познакомился, стал проводить время с ним, вот тебе и любовь-романтика. Только один Арсений, кажется, свил у себя в голове слишком непроходимые сети из ожиданий, которые не позволяют ему иметь что-то большее, чем одноразовый секс последние пару лет. Да и вряд ли кто-то клюнет на него в футболке с розовой крысой размера три иксэль — Арсений, наверное, по виду напоминают эту же крысу и всем видом вопрошает: «а мне идёт розовый?». Тем не менее, Арсений пытался увернуться от излишнего алкогольного внимания девчонок и не только. До него докопался даже Вовка из техотдела, только, кажется, по просьбе Эда, потому что Попов одиноко тусил в углу со своим коктейлем — всего вторым.

А мог бы с третьим, если бы гнида-Шастун не нажрался уже ко второму часу праздника.

Хотя, с другой стороны, чем Арсений хуже? Из-за одного невоспитанного засранца портить себе настроение на Пашиной днюхе вместо того, чтобы вливать в себя безлимитное количество алкоголя — себе дороже. Тем более, на сорокет Пашка развернул тусовку ого-го, созвав сюда пол-Москвы, и упускать такой шанс кажется невозможным, если Арсений хочет свои футболки шить не только для того, чтобы Шастуны её испортили.

Арсений очень агрессивный пассив.

Он перехватывает бокал с розовым «Космополитаном» со столика и выпивает его целиком. Оказавшийся рядом Эд лишь брови вскидывает и чокается с ним, сочувствующе протянув ещё один коктейль. Арсений не думал, что он выглядит настолько жалко, что вызывает желание его напоить и дать пореветь на плечике; но на самом деле пьяный он хочет только послушать стих про звёздочки Маяковского и, видимо, ебаться, судя по последнему разу. Найти бы кого-нибудь на этой тусе, чтобы точно не было шансов снова какими-то чудесами оказаться на члене Шастуна (Арсений почти уверен, что всё было так, хотя жопа даже не болела после двухмесячного воздержания).

Правда, к нему всё равно тянет — сделать какую-нибудь гадость, и Арсений позволяет своему пьяному мозгу руководить. Вручив бокал Эду, он уходит с еще одним в сторону Антона, пытающегося склеить какую-то девочку, что будто вылезла из кринж-культуры десятых с тоненькими лямочками на платье ярко-розового цвета и туфлях на платформе — Арсению скоро тридцатник, но он старается следить за молодёжными веяниями.

Но взаимности не суждено случиться; Арсений подходит и, учтиво отодвинув девушку (она-то не виновата, что её пытается склеить Шастун), выплёскивает на его лицо и футболку весь коктейль.

Антон стоит в крайней, невероятной степени удивления — если русским матным, то конкретно охуевше, пока Арсений, довольно улыбнувшись, хочет их было покинуть, но в последний момент Антон дёргает его назад за руку и целует, притираясь к нему крепко. И теперь конкретно охуеть приходится Арсению, который стоит и хлопает глазами, пока Шастун насилует его рот. Но Попов приходит в себя и со всей силы отталкивает Антона от себя; тот лыбится нагло, утирая остатки коктейля, и только теперь Арсений понимает, в чём был его тупорылый замысел.

Он нехотя опускает глаза на футболку Егора и видит, что крыса стала ещё розовее, а вся футболка, как и лицо Арсения, в «Космополитене»; розовый лёд тает и стекает вниз, как и всё арсеньевское терпение.

— Вот ты сука, Шастун! — рявкает он и всё-таки вцепляется ему в ворот.

— Это я-то сука? Ты мне облил рубашку и обломал секс!

— Так ты же у нас до любого доебёшься, найдёшь ещё! — язвит Попов.

И в этот раз он даже попадает ему по лицу; они едва не сносят салаты, и рулетики с сыром и ветчиной, и столик с шампанским, но Арсений всё же прижимает его к стене и пытается залепить ещё, но Шастун, который уже всё-таки не былая тощая глиста, наваливается на него своим весом и теперь прижат оказывается Арсений, которому почему-то не прилетает в ответ.

Или просто не успевает прилететь, потому что вмешивается именинник.

— Господи, да вы задолбали грызться! — звереет Паша, который умеет быть убедительным, и обращается с ними как с нашкодившими детьми. — Разошлись по углам! Господи, Арсений-то понятно придурок, он им всегда был, но ты-то, Антох? От него заразился, что ли?

— Да он сам меня засосал! — вопит Арсений.

— Молчать! Так и радовался бы, Арс, а то секса небось вообще нет с таким-то характером, — фыркает Паша, и Арсений обиженно руки складывает на груди. Ну нет и нет, чё бубнить-то. Да и нормальный у него характер!

Антон довольно лыбится, но тут же получает подзатыльник.

— А ты чё стоишь улыбаешься? Тоже хорош, блин, на глазах у всех мужика целовать! Офис-то ещё ваши гейские игры терпит дай бог, а вот другие тут заслужили этого не видеть.

— Да какие иг… — начинает возмущаться Антон, но его феерически затыкают.

— Тихо, я сказал! Сил на вас нет никаких, — вздыхает Паша. — Арсений, давай к сцене, там тебе подарок на день рождения щас выступать будет, а ты иди умойся, Антох, а то позорище. Боже, набрал детей себе на голову, — цокает Паша и уходит на сцену.

Арсений благодарен всем богам мира, что у них такой терпеливый начальник и он не едет завтра искать новую работу из-за выходок Шастуна; хотя стоит признать, что Антон всё-таки не разливал на него коктейль специально, просто Арсений любит исходиться на говно и продолжает возвращать Антону всё то, что свалилось на его голову в университете.

Арсений, вытирая салфеткой лицо, немного опущенно и пристыженно плетётся к небольшой сцене, где все уже увлечены чем-то. А потом это «что-то» выходит из-за кулис и оказывается группой «Звери».

Арсений автоматически превращается в восторженную фанаточку (от слова очко). Ситуация с Антоном отпускает его моментально, и Арсений бежит за коктейлем, а потом назад, потому что ничто не может победить его страсть к «Зверям» и омрачить Рому Билыка в двух метрах от него, с которым Арсений после выступления ещё и знакомится лично, и фоткается в этой футболке с крысой. Но Арсению тогда всё равно и на футболку, и на крысу, и вообще на всё.

А может он просто достаточно выпил, но это его не останавливает, чтобы пить еще, исполняя мечты, потому что Рома оказывается вполне себе житейским парнем и после отработанного пьёт с ним на брудершафт, обсуждает районы-кварталы, дожди-пистолеты и просто такую сильную любовь — про которую Арсений знает правда крайне мало.

Антон, кажется, тоже — он трётся рядом с ними (тут же РОМА ЗВЕРЬ, кто бы не тёрся) с удручённым видом, молчит и пьёт едва ли не в два раза больше, и Арсению даже становится его жаль в определённый момент, если в такой степени опьянения можно испытывать жалость. Хотя себя Арсению, наверное, тоже немного жаль. Но ему всего лишь двадцать восемь и он не планирует становиться старым — всё впереди.

Звери точно врать не будут.

***

Всё-таки будут.

Явно выпивший Рома убеждал его, что всё точно будет в порядке, если они хлебнут ещё по шоту и ещё — и Арсений искренне надеется, что печка, которая обнимает его со спины, это не его кумир юности. Но у Ромы жена, да и он вообще не из этих, да и плечи широковаты для худого Ромы, поэтому Арсений отбрасывает эти мысли подальше и даёт головной боли и уже знакомым колоколам отгреметь в полную силу.

Но Зверям Арсений бы точно не верил больше, потому что последние пять шотов были уже слишком, потому что первое, что хочется сделать, когда он оторвал голову от подушки, — это блевать. Но они в хорошем частном доме, и наблевать на мрамор было бы крайней степенью неуважения к клининг-сервису и владельцу. Которым, кстати, вполне может быть Паша — у них настолько приятные отношения в коллективе, что никто никогда не пронюхивал его имущество и не интересовался его состоянием. С другой стороны, он владелец одной из крупнейших пиар-фирм, а ещё знаком с Ромой Зверем — такие регалии даются явно по достижению какого-то уровня жизни. Или потому что ты читер и работаешь в нужном месте — левел комплитед.

Все эти мысли текут в голове Арсения просто столетие, как машины по пробке в Москве, перетекают одна в другую, и приходят ко второму, что хотелось бы сделать — перестать печься от чужой спины. От сушняка и так дурно, зато никаких сдохших опоссумов — сегодня скунс, а это ещё хуже. Арсению больно даже стонать в подушку от степени ужаса похмелья сегодня — надо сказать Паше, чтобы эту водку больше не покупал. Он чувствует себя церковью в полдень — и по тяжести в каждой конечности в него сегодня уже вошли.

Он вздыхает и пытается прочистить забитое горло, а потом локтями дохло отпихивается от этого жаркого сухопутного подобия осьминога — на Арсения что, кто-то повёлся, даже когда он был в футболке с крысой? Он скользит рукой под одеяло и понимает, что лежит всё-таки голый. Значит, на него клюнули, и у него даже был секс.

Правда, через затуманенную голову всё-таки мысли успевают доползти до мозга; поэтому Арсений не спешит узнавать правду.

Хотя такая херня, как в прошлый раз, вряд ли может повториться; Арсений же не долбаёб лезть к Шастуну не в качестве крайней меры. А свой недотрах он уже закрыл. Вряд ли это работает как накопительный эффект таблеток, раз не ебался два месяца, то теперь ебись два, иначе будешь лезть на всяких самодовольных придурков.

Которые ещё и поцелуют тебя ради издёвки. Хотя, в целом, Арсений должен был быть готовым к этому, а не расстраиваться теперь так, будто он не знал, что Шастун так умеет.

Арсений снова проваливается в дрёму, потому что голова тяжелее и невыносимее, чем желание пить, но со спины всё ещё печёт, и Арсения это бесит даже сквозь сон. Подушка нагрелась, в одеяле жарко, в комнате нечем дышать, а этот запечённый осьминог сзади обнимает его только крепче, когда Попов пытается отпихать его локтями. Поэтому Арсений переворачивается и, приложив все оставшиеся на жизнь в ближайшие сутки силы, отталкивает любовника от себя.

Грохот и череда матерного бубнежа пробуждают лучше, чем опрокинутый биотуалет; Арсений резко садится, начиная путано извиняться, а потом открывает глаза. Антон глазеет на него таким же охуевшим и озлобленным видом, как и в прошлый раз. Арсению начинает казаться, что тот всё-таки домогается до него в пьяном виде, потому что Арсений, хоть никогда и не видел себя бухим, но он наверное безотказный и всё его одиночество лезет наружу. Иначе как объяснить, что вопреки здравому смыслу он согласился на пять шотов с Ромой и отдался Антону ещё раз?

Антон поднимается и садится на постель, а Арсений дёргается к краю.

— Не лезь ко мне! — вопит он, потому что, честно, немного обескуражен. Совсем капельку. Ну, если океан — это капелька.

Арсений вслепую шарит по тумбочке в поиске хоть какой-то защиты, потому что второй раз это уже как-то не оно совсем, и Антон явно намеренно к нему лезет; хотя он помнит с сомнительной полнотой, что тот пил ещё хлеще. Но это не оправдывает его. Арсений хватается за тяжелый графин с водой и дёргает его на себя.

Он вздрагивает и взвывает, когда вода вместе со льдом выливается ему на голову, и вскакивает с постели; она, видимо, совсем недавно тут стоит, и это смахивает на катастрофу. Кто-то их ещё и видел.

— Вот и нормально, остудись, придурок, — огрызается Антон. — Если ты опять обвинишь меня, что я тебя использовал в бухом виде, то я тебя ещё раз в такую окуну, понятно?

Арсений не знает, с чего он полыхает больше — с такого наглого заявления или с ледяной воды, на которой он чуть не подскальзывается — грёбаный мрамор. Он хватается за тумбочку и всё-таки наворачивается. Антон ржёт громко, но коротко — видимо и он теперь церковь, только закрытая на ремонт.

— Ты как? — спрашивает он для вежливости ли, для попыток сгладить заяву в полицию ли, но Арсений, как очень злая, очень взбешённая собака, которую ещё обрили и кастрировали для полного счастья, напрочь игнорирует этот вопрос.

— Да ты!.. Да я!.. Я на тебя в суд подам!

Антон смотрит на него как на конченого во все глаза, и теперь это точно крайняя степень охуевания; всё до этого было не оно.

— Да ты вчера первый начал ко мне приставать! Если добровольно, значит, ты довольна, или как там, бля!

— Я не мог сам к тебе полезть, я тебя не переношу!

— Ну в универе-то как-то переносил! Или ты забыл, как мы сосались на втором курсе?! — заходит Антон с козырей.

— Это ничего не значит, ты это для спора сделал! Потом те обмудки, с которыми ты шлялся, ещё год пытались в курилке тёмную мне устроить!

— Но ты трезвый это помнишь, и у тебя же встал тогда!

— Мы были в пубертате! — орёт Арсений так, что ему уже не страшно ни выйти из шкафа, ни разбудить все два этажа.

— А вчера думаешь, блять, не встал бы?!

— Да я так набухался, что вообще не соображал, иди в жопу!

— В жопе твоей я вчера уже был!

— А мы не знаем кто в чьей был!

— Ой, а ты-то блять у нас альфа-самец!

— Всё равно это не осознанное согласие!

— Но ты всё равно первый ко мне полез!

— Я не помню!

— А я помню!

— Так почему не отшил?!

— Так я же тоже бухой был в ничто! Блять, не возводи в трагедию, братан! Видимо, ночью всё было вполне взаимно, так что перестань трахать мне мозги, — морщится Антон, у которого голос уже сел орать.

— А ты перестань трахать меня!

— А вы перестаньте орать, а? — суёт в проход башку Эд, и Арсений тут же пах прикрывает руками, потому что стоял и тряс пиписькой голый последние десять минут. — Ага, там ещё сзади открытое панорамное окно с видом на дорогу, я думаю пара проезжающих уже заценили твой зад, — фыркает Выграновский.

Арсений заливается краской и юркает под одеяло.

— Заебали орать, девять утра, все спят ещё, а вы, блять, как всегда нахуй. Арсений, ты первый полез, отвали от него, и ваще, найди себе ёбыря, не езди по мозгам всему офису. Это поначалу охуеть хахайка была канеш, но уже заебало как-то третий год нахуй это слушать уже. И футбу не забудь мне потом отдать, я Егору передам. Всё, — бросает он, всё это время лицо морщив так, будто они кучу по центру комнаты наложили.

Арсений сдувается, как лягушка, надутая через жопу, как воздушный шарик, наполненный пердежом собаки (Арсений видел в своей жизни и такое), как Антон, когда рекламную компанию «Балтики» отдали не ему — и любое подобное сравнение. Он сидит, втыкает в стенку, кольцо проворачивая на безымянном пальце. Руки-то, может, и помнят, а вот мозг у него нихуя не помнит. Арсений не понимает, чего его так несёт к Шастуну уже второй раз, и даже не хочет об этом думать — он наелся его по горло, и больше не хочет иметь с ним дел. Приедет — сделает перестановку в кабинете, чтобы не видеть его лицо постоянно; а ещё походит к психологу, мало ли это какие-то комплексы из детства и всё решается каким-нибудь волшебным дилдо.

У него есть всякие на выбор дома: уж со стразиками точно должен помочь.

Арсений молча уходит в душ и молча собирает вещи; Антон следит за ним из-под полуприкрытых век, а потом, когда Арсений уже собирается уйти и вызывает такси, протягивает ему такой же графин с водой, который разлил Арсений. Тот долго смотрит на него, не зная, принимать ли эту подачку или гордо терпеть до дома, но Антон не даёт ему закончить этот мысленный процесс.

— Не выёбывайся, а? Пиздец ты грузный стал, Попов.

Арсений поджимает губы, а потом выхватывает из его рук графин и делает несколько жадных глотков.

— Спасибо, — тихо роняет он и выходит из комнаты.

Внизу его ловит Рома и улыбается страдающе; видимо, те пять шотов и для него были лишними.

— Рад знакомству, Арсений.

— А я-то как рад. Я в универе сосался под Районы-кварталы, знаешь?

С тем же Шастуном, конечно, но всё равно считается.

— Догадываюсь, — усмехается тот. — А чего такой хмурый? У вас же там любовь зарядила, дожди-пистолеты.

— Да какое-там, — отмахивается Арсений. — Просто университетский знакомый. У нас вообще так себе отношения, пока не выпьем. Брюнетки и блондинки бывают одиноки, знаешь ли. Ладно, спасибо за выступление, за компанию. Я всё ещё как фанаточка безумная, стою и не верю, что всё это реально, — зачем-то признаётся он.

— Тебя чуть не вывернуло мне на кроссовки, такое не забудешь.

Арсений хочет провалиться в ядро земли от стыда — земли уже будет как-то маловато. А лучше провалиться сквозь землю и вылететь с другого её конца куда-нибудь в бескрайний космос, где его распылит на атомы и он больше никогда не будет онлайн.

— Выделился, да, — усмехается Арсений. — Ладно, я поехал тогда, отсыпаться, голова гудит ужасно.

— Не на трамвае хоть?

— Нет, — улыбается он. — Хотя, может, под него.

— Аннушка уже разлила масло, — бросает тот, и они прощаются.

Арсений вообще сомнительно понимает, что произошло прошлой ночью: он познакомился с кумиром юности, под которого едва ли не потрахался первый раз, переспал с Шастуном опять и чуть не разнёс Паше полпраздника. И последнее Воля ему точно не простит. Он не грузный, у него, может, крыша просто поехала, думает Арсений, но в целом он понимает, что Шастун имел в виду.

Слова Антона не выходят из головы всю дорогу до дома.

***

Антон, конечно же, опаздывает на буквально всё совещание, что, естественно, выводит из себя Арсения. Он не понимает, как можно так безответственно относиться к такой невероятной, потрясающей работе, тем более, с попойки прошло уже три дня, и давно пора бы отойти и перестать опаздывать на важные встречи с потенциальными клиентами. Именно в силу своей ответственности Арсений получает на рекламу шикарный бренд попкорна и готов побежать готовить концепт хоть сейчас, но его задерживает Шастун. Паше зачем-то понадобились они оба, и теперь Арсений вынужден откладывать все свои дела из-за рассеянного придурка.

Боже, как же Арсений с него бесится.

— Явился не запылился, — фыркает Воля, приехавший с утра ещё с какой-то встречи, которая явно не прошла удачно.

Антон забегает в кабинет в одном кроссовке, и Арсений даже знать не хочет, что не так пошло сегодня. У Паши на лице читается абсолютно такой же немой вопрос, и Антон тяжело вздыхает.

— Ну в говно у офиса наступил.

Если бы Арсений был бомбой, то здания, где находится их офис, уже бы не было.

— Так что ты хотел, Паш? Я из-за этого полудурка не успею все дела сделать сегодня.

— Ой, блять, деловой ты наш нашёлся. Пипец ты зануда, просто хоть мозг в помойку выкидывай, чтобы не трахал.

— А у тебя там и трахать нечего, — огрызается Попов.

— Так, всё, прекратили! Вот из-за этого, — он показывает на них ручкой, — вы и едете в командировку в Питер. Вместе. На два дня. В качестве повинной за мой день рождения. Должны были ехать Серёжа с Тимуром, но поедете вы. И только, блин, попробуйте запороть этот контракт, я ваши мозги сам в унитаз спущу, — говорит он.

В кабинете воцаряется немая сцена; последнее, чего бы хотел Арсений, это ехать с этим безответственным идиотом в командировку, да ещё и с ночёвкой. Плохо у них ночёвки заканчиваются. Арсений долго пялит на Пашу в желании упасть ему в ноги и молить о пощаде, но тот, видимо, непреклонен, судя по его отсутствующим как явление губам, которые и так не сильно заметны, а сейчас особенно. А вот Шастун пытается.

— Да Паш, блин, да ну не поеду я с ним никуда, он же мне плешь проест, буду как Стасян, а Стасяну тридцать хотя бы, мне-то двадцать шесть ещё!

У Антона глаза выпученные как в любом меме «ща бахну кофейку и норм» или как у той же страдающей лягушки; но Арсений настолько ошарашен, что его не хватает даже на улыбку.

— Нет, Антох, вы берёте попки в ручки и едете вместе, не обсуждается. Вы думали, я терпеть вечно буду ваши перепалки? Пусть без вас хоть офис поживёт нормально два дня, а то никому не даёте уже работать. Потрахались бы хоть, а то изо всех щелей лезет.

Они снова молчат; Арсений трёт глаза ладонью. А Антон начинает неистово ржать.

Арсений, понимая всю абсурдность ситуации, присоединяется к нему.

— Боже, и кого я на работу принял? — вздыхает Воля и наливает себе виски в стакан.