Проходит неделя — Арсений всё ещё возмущён.

Мало того, что его просто нагло втянули в бестолковый спор, так он ещё на это и согласился; может, Шастун и не такой дурак, как думает Арсений, раз так просто читает людей — а может Арсений просто когда-то обмолвился о своей азартности в другом интервью.

Кот после очередного душевного разговора на тему того, кто Арсения тянул за язык соглашаться, что это за пиздец и как Попову не хочется тратить свой день на какой-то кофе с раздражающим журналистом, кажется, уже не обращает на него даже доли внимания — и забирается на шкаф.

Поэтому приходится собираться на этот идиотский кофе-брейк с голубинорогом (Арсений думал над единолубем, но это звучит совсем ужасно) и мысленно повторяет себе раз за разом — не задавать ему никаких вопросов. Отстреляется здесь, на премии и на дне рождения — и потом у Антона не будет и шанса вытянуть из него тридцать вопросов к своей персоне — хотя Арсений бы не сказал, что их совсем нет.

Например, не жмёт ли ему эго; хотя на деле, Арсений понимает, что мог бы запросто отказаться и продолжать выносить это «интервью дашь? Нет? А я бы себе дал» ещё -дцать раз. Конечно, Попов немного преувеличивает — Антон такого никогда не говорил, да и вообще, когда-нибудь ему надоест. Но у Арсения внутри стадия возмущения — её нет в основном списке стадий принятия, но тот считает, что она обязана там быть.

Он уже не в костюме, как на вечеринке, а просто — футболка, джинсы, никакого официоза; он обычно в костюмах и не ходит, но те ему идут, поэтому Арсений для мероприятий выбирает их; на фотках будет хорошо смотреться, больше обсоса в социальных сетях и, значит, больше взглядов рекламодателей и режиссёров — у многих фетиш на костюмы, и Арсений его удовлетворяет своей персоной.

Объективного самолюбия он не лишён — у него хорошее тело и красивая мордашка, но все те достоинства, которые видят в нём фанаты, для него какая-то чушь. Родинки — генетическое, руки — как у всех, чёлка — да чёрт бы побрал чёлку, она лезет в глаза. Интересно, как Антону его волнистая не мешает? Тот не выглядит большим фанатом укладки, максимум — терпилой, потому что умудряется лезть на те же грабли с этим дурацким интервью.

Арсений отгоняет от себя эти мысли — никаких вопросов.

Кофе убегает, проливается на джинсы, и их приходится менять (Арсений уверен, что кофе перед кофе — отличная идея, может, тахикардия унесёт его подальше), заказ такси почему-то сбрасывается, Арсений раздражённо ждёт тойоту чёрного цвета лишние десять минут, а потом выбегает из дома, чмокнув напоследок, кажется, расслабленно выдохнувшего кота в лоб — навстречу злоключениям с Антоном Шастуном.

***

— Да, история и правда клёвая, — смеётся Антон. — А почему ты вообще согласился?

Арсений сидит в незамысловатой футболке с надписью «PEN IS ART», как в их ту первую встречу вне мероприятий.

— Ну, в конце концов ты мне всё равно понравился, — хмыкает Арсений. — Подача у тебя хорошая, не такая претензионная, как у Юры. Да и с «А поговорить?» не срослось. А кто я такой, чтобы не помочь другу, наконец, продолжить свой проект. Ты и так из-за «П» затянул с выпусками, — улыбается Арсений.

***

Арсений заходит в неплохую такую кофеенку, недешёвую, где людей поменьше — удивительно, что Антон действительно позвал на кофе, а не на что покрепче; он же рекламирует виски. Хотя, Арсений, впрочем, тоже рекламирует, так что это не показатель.

Тем не менее, все внутри шоу-биза знают, у кого какие семьи и ориентации, поэтому от надписи на футболке у Антона глаза не вываливаются и брови не лезут вверх. Тот только нахально улыбается, как в любые разы, когда он улыбается, в голове своей подтверждая блуждающие в узких кругах слухи. Арсений не говорит об ориентации, но и не скрывает её от знакомых — тихо сам с собою ведёт беседы, в общем. После того, как на празднике у Филиппа все поняли, что Арсений с Лазаревым заперлись в комнате наверху вдвоём, в этом нет смысла. Антон не может не знать — во-первых, он хорошо общается не только с тик-токерами и восходящими звёздами, а во-вторых, он на том празднике тоже был.

— Привет, — здоровается он мягко, и нахальная улыбка становится удивительно светлой и доброй — такую Арсений тоже видел.

Честно сказать, он посматривает его интервью с интересующими людьми, и знает, что с друзьями Антон ведёт себя иначе. Но они не друзья — наверное, расположить к себе человека проще, когда ты не показываешь, что готов унижать, властвовать и выебать его на месте.

Арсений кивает в ответ.

— Хотел ещё раз извиниться за то, что я наговорил на вечеринке. Я был выпивший и уставший, прости, — добродушно говорит он.

Арсений удивляется: он не думал, что Антон вообще вспомнит. Но тот вспоминает — и это даже приятно в какой-то степени; признаёт ошибку, извиняется. А ещё ждёт, что Арсений ответит хоть что-то.

— Ты же не решил бойкотировать меня, чтобы ничего не спрашивать в принципе?

Арсений издаёт смешок.

— Нет, — качает он головой, листая меню. — Да я тоже был не сахар, наверное, так что мы в расчёте.

Антон кивает и явно расслабляется — оказывается, его мультяшность и мгновенная реакция на любую эмоцию не просто образ или маска для выхода в люди — у него чуть проседают плечи даже сейчас, и Арсений это замечает, хотя кажется, даже Антон — нет.

Впрочем, это ничего не значит. Они делают заказ, и Антон всё это время смотрит не на симпатичную официантку в переднике, а на Арсения, на стол, снова на Арсения — пристальное внимание чувствуется кожей, и Арсений только сейчас задаётся вопросом — а зачем Антону надо было звать его на кофе? Если бы хотел секса — хотя, об ориентации Антона известно как раз-таки звенящее ничего — позвал бы выпить, но зовёт на кофе. То ли подлизывается, то ли пытается вытянуть из него хотя бы ещё один вопрос — и Арсений сдаётся.

— Ладно, я задам один вопрос, которого ты ждёшь, но от одного ничего не будет, тебе надо собрать ещё двадцать восемь. Чтобы ты разгромно не проиграл, я даже засчитаю тот нечестный, до спора. Надеюсь, это не свидание?

Антон ухмыляется, чуть закатив глаза на «разгромно проиграть», а потом ставит локти на стол.

— Как ты сам захочешь, Арсений.

Попов фыркает — из Антона так себе ловелас.

— Ты хотел сказать, как я не захочу? — спрашивает Арсений, а потом звучно матерится.

Антон смеётся — совсем не гордо, а просто смеётся, будто смотрит на чихающих котов или всратые мемы про члены. Арсений тупит взгляд в скатерть и зубы сжимает до соплей — надо следить за языком.

— Три, — Антон ставит галочки — теперь на бумажке и в ровный ряд. — Одна десятая.

— Ого, ты умеешь считать? Поразительно, — плюётся Арсений.

— Четыре.

— Сука!

Арсений складывает руки на груди и откидывается на спинку кресла, тяжело вздыхая. Антон, видимо, настроен вполне решительно, но язык не поворачивается задать вопрос, зачем ему нужен именно Попов. Понятно, что он есть у него в контактах — Егор когда-то дал номер, но никто же не узнает, если он пропустит одну фамилию в своём списке. Тем более, Арсений не настолько известен, чтобы приносить ему кучу просмотров и фидбэка, или как там называется реакция на сленге.

Им приносят кофе с десертом, и Арсений вгрызается в свой торт так, что чуть не откалывает кусок зуба вилкой — просто чтобы молчать.

Антон смотрит на него с улыбкой — думает, наверное, какой Арсений всё-таки конченый. Честно, Арсений ждёт — Антон сейчас передумает и поймёт, что нахуй ему Арсений не нужен в его шоу, и всё это кончится. Но он только протягивает руку и вытирает «красный бархат» с его щеки. Арсений замирает, а потом медленно отстраняется.

Ему кажется всё это шуткой, и сейчас их где-нибудь снимает, наверное, камера… точно, их же могут снимать! Антону нужна сенсация, а с Серёжей они в слишком приятельских отношениях, чтобы палить его семью. А Арсений — лёгкая мишень.

Тот оглядывается по сторонам резко и дёргано, выискивая хотя бы одного оператора; на него накатывает ужас. Одно дело быть вытащенным из шкафа в понимающих кругах из коллег, а другое — быть открытым всей стране.

— Здесь нет операторов, — говорит Антон серьёзно, даже не улыбаясь. — Я же не сволочь совсем. Хотя сфоткай тебя в этой футболке, были бы вопросы.

— У меня есть с ней фотки в Инстаграме, — Арсений продолжает скользить по потолку в поисках скрытых камер или видеонаблюдения.

— В этой части зала нет даже видеонаблюдения, я специально столик бронировал. Так и знал, что ты подумаешь, что я гонюсь за сенсацией, — немного грустно говорит Антон. — Почему ты такого обо мне мнения? — спрашивает он, глядя как-то иначе; не разочарованно, но смирившись.

— Потому что за яркой, общительной и открытой картинкой всегда скрывается лицемерие, — честно отвечает Арсений.

— Почему ты так решил?

— Потому что не ты первый, кто за моей спиной болтает хуйню, хотя на деле — просто божьи одуванчики. Я не доверяю журналистам — а тебе вдвойне нет. Я не понимаю мотивов так гоняться за актёром второго плана. Интервью со мной просмотры тебе не принесёт.

— Ты не актёр второго плана. И я извинился.

— Чаще всего именно его. Извинился — не значит, что ты не делал этого раньше.

— Не делал. Это неважно, ты думаешь, я всё делаю ради просмотров? Арс, ютуб не моя основная работа даже, о чём ты? Может, мне просто интересно пообщаться. Не все же гости — мои друзья. Некоторые — просто интересные личности. Почему ты делаешь выводы из тупых стереотипов? — говорит Антон на одном дыхании и смотрит теперь действительно тоскливо; даже сочувствующе.

— Потому что я не настолько интересен, чтобы доёбываться до меня шесть раз подряд. Ты же тоже всё это мутишь из глухого азарта — сделать вот такой вот свой проект, потому что надо. Поч… так пропусти ты этот мой контакт, никто не узнает.

— Так какой в этом тогда азарт, если просто пропустить сложную задачку? Когда тебе интересен видос на ютубе, ты выносишь даже рекламу, чтобы его досмотреть, а её там ебать много стало. Ты — моя реклама. Не в том смысле, что ты мне принесёшь популярность, ты даже не обязан освещать, что ты ко мне на интервью пришёл. Просто мне слишком интересно, чтобы просто закрыть видео из-за пары реклам Яндекс.Еды.

— Да ты поэт.

— Ещё какой.

Антон смеётся, и Арсений присоединяется — он иногда слишком парится. Но это нормально, когда ты популярный, и гей, и популярный гей одновременно.

— Кофе пей, остынет, — говорит Антон, у которого чай до сих пор кипяточный.

Арсению становится как-то проще; Антон уже не кажется таким ужасным монстром — он правда снял им столик, чтобы никто их не видел, кроме официантов, и не поползли слухи, да и в целом с ним даже весело — он сыпется со всех поповских шуток, улыбается открыто, они обсуждают всякие мелочи вроде цветных носков или отвращения к заебавшему обоих шампанскому на мероприятиях. Антон может быть лицемером, но он по крайней мере старается соблюдать границы личной жизни другого человека, хоть и вытирает торт с носа Арсения ещё раз, и это вызывает праведный гнев у последнего.

— Не делай так, — просит он твёрдо, после второго раза.

Антон сразу убирает руку.

— Это проще, чем объяснять, где ты испачкался. Тем более, я никогда не пробовал «красный бархат». Это отличный шанс, — улыбается он снова с тем оттенком дерзости.

— С моей кожи?

— Пять, — чиркает на бумажке галочку он. — Да.

Арсений вспыхивает и начинает собираться мгновенно, а Антон растерянно наблюдает за всем этим, не понимая, что он не так сказал.

— А показался же нормальным парнем только, — цедит Арсений. — Но ты вообще не понимаешь, что такое «личные границы». Я сказал — это не свидание, и своё гейство можешь запихать подальше. Геи не хотят всех геев, уж ты должен знать, — он кидает пару купюр на стол.

Подсознательный страх быть узнанным, раскрытым, боязнь близости и собственная зона комфорта не дают поступить иначе: Арсений понимает, в какой стране они живут, и что любая фанатка даже в такой встрече может увидеть то, что захочет — а Арсению не всё равно, почему-то, что думают фанаты у себя в соцсетях.

— Я зап…

— Это не свидание, и ты не будешь за меня платить, — ставит точку Арсений, вызывая такси.

— А ты не истери так из-за какой-то хуйни, — вдруг бросает ему Антон рассерженно. — Я же просто пошутил, а ты сразу сорвался.

Арсений смотрит на него, как на самого главного врага народа, которого стоит убить прямо сейчас; в нём закипает злоба — и чуточку здравого смысла, которая говорит, что в чём-то Антон прав.

— Ну ты хотел, чтобы я не лицемерил, так вот, говорю в лицо. И я би. Не гей.

— Да мне всё равно. Пошёл ты, Антон. И с интервью своим пошёл, и с вопросами, — бросает Арсений и уходит.

Наверное, стоит выкроить время под психолога — эта мысль нагоняет его позже, уже в такси, — а то так и до паранойи недалеко.

***

Арсений оставшиеся несколько дней до премии торчит дома — съемки у него ближайшие далеко, и им дали несколько дней выходных — потом он планирует до дня рождения Егора тусоваться в Сибири; ему, конечно, не привыкать, но изнеженное Питером и Москвой тело уже отвыкло от холодов.

Он копается в себе — это ему несвойственно, ему проще забить голову какими-то делами, но вместо этого, после той истерики он сажает себя в изодранное котом икеевское кресло и заставляет раскидывать всё по полочкам — даже если они кривые, переломанные и держатся на соплях.

То, что он перегнул палку, становится ясно почти сразу. Если это правда была всего лишь шутка — извините, у Арсения юмор свой, особенный, — то он и правда мог бы ограничиться просто просьбой перестать. Но его боящаяся за карьеру жопа всегда гиперболизирует — и выдаёт что-то такое. Вернее, чудом давит на мозг, хотя они находятся в абсолютно разных точках, и тот выдаёт что-то такое в лице Арсения. Попов мониторит соцсети Шастуна, достаёт его телегу, думает написать и извиниться, но каждый раз не пишет — сначала потому что с чего бы ему вообще это делать, затем из-за гордыни — и ямы арбузов, — а потом потому что решает сказать это всё лично. Тем не менее, к психологу Арсений вновь не идёт — идёт на стрижку и за новыми шмотками, но не к мозгоправу.

Самый простой метод решения проблем — убеждение себя в их отсутствии (как принято считать в России).

Его страх ему самому понятен — раньше если и можно было быть популярным геем в России, то геем только по догадкам; а сейчас любой случайный каминг-аут в шоу-бизе станет пропагандой. И прощай роли, реклама, подписчики; ведь одно дело предполагать, а другое — знать точно. А то не дай бог какой-нибудь пацан узнает, кто же эти великие и ужасные геи — ему же придётся жить с этим знанием. Но честно, Арсений в свои тринадцать предпочёл бы знать.

Арсений всегда был спокойным в плане своей ориентации — он ничего не говорил, а у него не спрашивали; приписывали ему жён, детей, парней и мужей, как и всем отличающимся от классического совкового понятия «мужика», с его этими замашками модели, танцами и прочим, но не спрашивали. А сейчас что-то вдруг меняется и быть спокойным уже не выходит. Всё было нормально же; пока не появился Антон.

Вернее, пока Арсений не дошёл до того, что он Антону нравится. Может, немного, может быть, просто на пару перепихов, но тем не менее — Антон даже не пытался отрицать, что их встреча может быть свиданием, если Арсений захочет. И улыбка его эта — не нахальная, а добрая, ласковая почти, всё говорит за него. Он спокойно сказал, что он би, он смеялся над самыми тупыми шутками Арсения — даже до этого; во время речей на наградах или тостах в праздники — всегда; да и с начала он вроде не был совсем приставучий, а даже галантный в какой-то степени. Просто все его первые попытки полегли под тяжестью последних.

Тот даже не скрывал, а Арсений в упор не видел этой симпатии раньше, будто сразу выстроил между ними терновый лес, как в «Малефисенте». Но решает, что извиняться теперь точно надо ему, попросить держать дистанцию — Арсений пока не понимает, как относиться к неожиданной симпатии этой грозы тик-токеров и олицетворения детства, заигравшего в жопе, к нему. Это обескураживает, но дискомфорта не доставляет — он много кому нравился, и Серёже он нравился, до появления его мужа. Это всё естественное и проходящее — с открытостью Антона ему будет несложно переключиться на кого-то ещё.

А кот в конце концов счастлив, что с ним перестают вести беседы — Арсений вполне может его понять; но кому сейчас легко.

Впервые на премию он надевает пиджак посвободнее, от какого-то мелкого питерского независимого дизайнера, футболку по своей идее — ему обычные костюмы надоели, да и «ТНТ» вроде молодёжный канал, тут не надо прибавлять себе статности. Кеды разбавляют ауру официальности ещё больше, и Арсений даже себе нравится.

Красная дорожка — условно-красная; просто место на пофоткаться. Арсений часто выдаёт что-то безумное, а сегодня отправляет поцелуй в камеру, а потом смеётся — он любит живые фотки, а не эти фарфоровые застывшие улыбки. Его перехватывают репортёры с «ТНТ» и «MTV» соответственно, ему приходится пить это дурацкое шампанское опять, чтобы не было так скучно — потому что он всё равно ничего не выиграет, он сюда для мебели приглашён, «чтобы не обиделся» — они, кажется, часто зовут так знаменитостей, а то мало ли, — а потом…

— Ну привет, Арсений, — раздаётся сбоку; Антон учёл урок этикета.

— Привет, — мягко роняет Арсений в ответ, отхлёбывая от шампанского. — Слушай, прости за ту истерику. У меня бывает, накатывает. Сам понимаешь, стрёмно, особенно в начале развития карьеры.

— Понимаю. Сейчас не накатывает?

— Нет. Мы же на мероприятии, и все уже привыкли, что ты шляешься ко мне каждую тусовку, потому что мечтаешь выбить у меня интервью, — усмехается Арсений.

— Я не мечтаю, — возникает Антон. — Но цель имеется. Хорошо выглядишь, кстати. Лучше, чем в тех жутких туфлях, — он чокается бокалом с ним и пьёт до дна.

— Они не жуткие, — едва скрывая улыбку, говорит Арсений.

— Сам же знаешь, что жуткие.

— Да.

Они смеются до соплей, и Арсению наконец нормально находиться с Антоном рядом — когда тот не давит. Честно посмотреть, спор сглаживает многие раздражающие его вещи — бесконечные одинаковые вопросы, надоедливость и всю эту смесь флирта с детским «хочу»; Арсений любит сам решать, что ему делать. И не любит, когда его бесят.

— Ещё двадцать пять вопросов. Если ты собираешься спросить, не дам ли я тебе интервью, то ты знаешь ответ, — Арсений смотрит ему в глаза.

— Ты перестал выкать.

— Я выёбывался, потому что ты меня раздражал.

— А сейчас не раздражаю? — спрашивает Антон с прищуром, явно скрывая за ним желанный ответ.

— Не в той степени, что раньше. Не люблю, когда меня достают.

Антон кивает коротко и отводит взгляд.

— Если ты хочешь спросить, не дам ли я тебе просто так, то нет, не дам, — продолжает Арсений, поймав несказанную полушутку.

— Как ты?..

— На самом деле, по тебе легко было понять. Я просто бесился и не разбирался. Теперь разобрался.

Антон вряд ли чувствует себя пойманным с поличным; но Арсений бы посмотрел как краснеют кончики его ушей.

— Почему нет?

О чём Арсений и говорил — Антон легко переключится, получив от ворот поворот сейчас, потому что ему нужен просто перепихон, разрядка, расслабление; Арсений понимает, но не хочет того же.

— Я устал от одноразовых связей, Антон. Ну вот переспим мы, даже если в теории твоё лицо мне тоже симпатично, и что? Знаешь, когда постоянно одинок, привыкаешь быть одному, а этот секс на одну ночь, он же, ну, даёт ощущение, что ты кому-то нужен, понимаешь?

Арсений знает, что задаёт вопросы, но без них как-то совсем не так всё.

— Понимаю, — кивает Антон как-то слишком серьезно, а потом отмечает галочки на запястье, как в первый раз. — Когда у тебя были последние отношения?

— Года полтора назад. Потом съемки полетели, и мы расстались, ну, как всегда, по клише. Времени не было друг на друга.

У Арсения уже не болит, да и не болело почти. Просто как-то грустно — были большие надежды, но он сам выбрал свой путь, а его партнёр выбрал свой. Так бывает — но не становится легче, когда ты всё время один. У тебя нет обязательств, но и каких-то особенных радостей холостой жизни тоже нет; хотя сначала, конечно, кажется иначе.

— А если бы я предложил что-то большее, чем секс? — спрашивает вдруг Антон, и Арсений перестаёт понимать, что происходит.

Он выглядит, наверное, донельзя растерянным, будто при нём только что порвали его любимую игрушку без причины. По всем их диалогам не сильно кажется, что Арсений нравится Антону сильнее, чем просто телом. Они ни разу до той встречи в кафе не говорили нормально, без пассивной агрессии или хамства; Антон показался Арсению почти сразу по-стереотипному плохим и двуличным, но, по сути, все они такие в какой-то мере. И Арсений общался с ним соответствующе.

Хотя их первая встреча случилась настолько давно, что Арсений уже не припомнит всего, или последние несколько просто оставили свой след.

— А зачем? — уже восемь, и это всего две встречи. Арсений начинает сомневаться в своём могуществе.

— Ну, ты знаешь, что ты мне нравишься, и про секс я вообще пошутить хотел, хотя шутка тупая, конечно. Если бы я предложил? Что-нибудь, свидание, выпить, что-нибудь?

Антон вдруг неожиданно не безудержно смеющийся подросток, а будто тоже помотанный одиночеством молодой мужчина, и эта разница удивляет. Арсений смотрит на него другими глазами — видит больше, чем раньше, и оставшееся раздражение испаряется; похоже, все эти попытки с самого начала были просто желанием привлечь внимание.

— Я бы сказал, что еду в Сибирь на полторы недели съёмок, — отвечает Арсений, и у Антона во взгляде печаль. — Потом мы увидимся на дне рождения у моего друга, и всё, — говорит он, отметая всё возможное сразу — ему это не нужно. — Я не собираюсь проигрывать спор.

Две медийных личности в паре даже хуже, чем одна; Арсений в принципе не сказать, что чувствует к Антону великую влюблённость или симпатию, не говоря уже о чём-то ещё. Лицо у Антона красивое — так кажется в свете бликов светомузыки в зале, да и он, оказывается, не надоедливая пресса, а просто одинокий парень, у которого есть работа и настрой добиваться новых высот, но на этом всё.

У того лицо сразу каменеет, губы сжимаются в струнку.

— Понял, — роняет он и уходит, перехватив ещё два бокала шампанского, которое такое же дерьмовое по их мнению, как и всегда.

Арсений смотрит ему вслед долю секунды и вызывает такси.

***

— Расскажи про фильм, за который тебе дали «Золотого орла»? Поздравляю, кстати, ещё раз, — спрашивает Антон, дёргая ногой.

Арсений этот жест распознает всегда — волнуется; как будто это достижение всё ещё в стадии номинации. Антон тогда вообще постоянно дёргался, чесался, пальцы тёр — весь набор.

А Арсений улыбался и был спокоен как никогда — у него есть поддержка.

— Спасибо. Статуэтку мне дали за «Холод». Помнишь, я ещё в Сибирь ездил сниматься?

Антон кивает, улыбаясь уголками губ.

— Вот за него.