Меланхолия проходит; остаётся только боль.

Нет, это не сопливая цитатка из пабликов, это вполне реальная боль; Арсения уже ни разу не радует, что его «просто» избили. Он провёл в больнице полночи, чтобы ему нашли трещину в ребре и на носовой перегородке. А потом, когда он уже посмел подумать, что поедет домой, отмоется и завалится спать, оказалось, что мыться теперь тоже больно, а спать невозможно из-за отёкшего носа. Как итог — он просыпается с адским сушняком, похмельем и в аду из синяков по всему телу.

И никакой радости от того, что его не спалили всей стране, не остаётся. Нет, остаётся конечно, но уже более умеренная - «и так сойдет», «лучше, чем ничего» и всё в таком радиусе.

Зато Арсений объявляет себе законный выходной, без Антонов, мучительных моральных дилемм, вечеринок и работы; заказывает себе всю самую вкусную еду, запасается водой с лимоном и уже садится смотреть «Как я встретил Вашу маму». И даже почти добирается до синего французского горна, на который сейчас смахивает его нос. Почти.

— Кого несёт, бля? — бухтит Арсений, открывая дверь после звонка.

Законный выходной, видимо, без Антонов ну никак не хочет случиться — Арсения ещё ж потоком слов не сдуло, точно.

— Арсений, привет, не закрывай дверь, пожалуйста, я хочу погов… блять, что с тобой случилось? — тараторит Антон, а потом без приглашения шагает внутрь и ладонями невесомо касается щёк — так же бестактно, как и раньше.

Арсений мотает головой и протискивается к выходу, чтобы закрыть дверь.

— Не трогай моё лицо. Тем более грязными руками.

Антон успокаивается и затихает — видимо, радуется, что его не выгоняют ссаными тряпками на мороз (опять ударивший по Москве едва ли слабее, чем жизнь по Арсению за эти два дня).

— Так что случилось? — тревожно спрашивает он, и Арсений пихает его к ванной.

— Попу мыть нужно каждый день, — напевает он.

Антон застывает, и на его лице больше, чем калейдоскоп эмоций. Его перекашивает так, будто это его любимый торт, но с бараньим говном в виде декора.

— Так сразу?..

— Господи, да ты идиот! — вспыхивает Арсений. — Ещё и в пубертате, сука, застрял. Раз пришёл, руки помой, а про попу это видос такой был!

— А… — тянет Антон. — С негром?..

Арсений великомученически вздыхает, но его вздох болью обрубает где-то посередине.

— С негром.

Антон моет руки, вытирает их полотенцем для лица, но Арсений решает не возникать и приглашает его в комнату, хотя по всем возможным законам обиженки он должен был захлопнуть дверь перед носом Шастуна. Но Арсений, хоть и немного удивлён его приходу, всё равно намерен выслушать, какие объяснительные выдаст Антон; тот бы, раз ему надо, докопался бы и через неделю, и через две.

— Что ты… — начинает было Арсений, но Антон опять его невоспитанно перебивает.

— Что с тобой случилось? У тебя лицо в мясо.

— А я-то не видел. Да ничего. Возле клуба вчера отметелили, бывает, — говорит Арсений спокойно.

А вот для Антона «бывает», видимо, не показатель, и он всё ещё мечется взглядом по его разбитой морде. Арсений, наверное, откровенно хуёво выглядит — он старается не смотреть в зеркало; Попов морщится и отворачивает голову к телевизору.

— Говори, что хотел, и проваливай.

— Арс… — мягко произносит Антон сокращённую форму — и сразу верную, не бесючую, сучара.

— На письке барс.

— Может, тебе чем-нибудь помочь?

— Из жалости — не надо. Не впервой. Побили и побили.

У него болит НОС.

— Нет, я… хочу помочь, Арсений.

— Загладить вину за свой ебучий ход, — фыркает тот гораздо более озлоблено.

Арсения не отпустило — просто травмы встали в голове на первое место; душевное, конечно, терзает, но когда терзает ещё и физическое, это вообще какой-то из адских котлов. Очередь, видимо, дошла до Арсения; статья «за гейство».

— Нет, просто потому что хочу. Но тогда я чепуху сморозил, правда, я не это хотел сказать. Я не из-за спора тебя целовал, — виновато и тихо говорит Антон, играясь с верёвочками от толстовки. — Да и вообще, кто спрашивает после поцелуя «зачем ты меня поцеловал?», скажи мне, пожалуйста, а? — вдруг заводится Антон. — Ты же уж точно догадывался, зачем!

Действительно.

— Ну так мог же нормально ответить, а не говорить эту хуйню, — огрызается Арсений.

— Так я просто, бля, сморозил первое, что в голову пришло, а ты так резко съебался, что я даже объясниться не успел! Ну не серьёзно же я в самом деле буду тебя целовать из-за спора.

— Это должно было быть нашей последней встречей, конечно, я поверил! А написать слабо, значит, — мастерски увиливает Арсений от вопросов.

— Ты меня везде заблокировал в ту же секунду! — не менее мастерски охуевает Антон.

А, ой.

Арсений усмехается неловко, а потом смеётся, вопреки боли везде. Он так убивался над тем, что Антону всё равно, что забыл об этом пьяном порыве.

— Прости, я забыл об этом. Ты меня хорошо напоил, — Арсений тяжело вздыхает. — Ну, окей, поцеловались мы не из-за спора. Но что теперь? — не такой уж он и мастер.

Хотя от хозяйки квартиры искусственные и корявые, отвратительные, тревожные желтые цветы остались, поэтому он может попробовать быть Маргаритой.

— Для начала ты скажешь, чем тебе помочь. Не из жалости, а потому что ты мне всё ещё нравишься, Арсений. И я тебе тоже, — нагло говорит Антон, но в его улыбке привычная ласка.

Арсений не соглашается и не отрицает; хочет побыть девушкой-загадкой. Ради драмы обиженки он бы мог сейчас сказать, чтобы Антон ушёл и избавил его от своего присутствия, но Арсений не обиженка; он человек. И он говорит:

— Я хочу чай. И чтобы мне помогли поменять повязку, мне самому больно.

Антон выгибает бровь, пытаясь найти хоть одну повязку на теле Арсения. Приходится пояснять, избегая чужого взгляда — Арсений не любит, когда его жалеют, правда, а так хочешь-не хочешь — будут.

— У меня трещина в ребре и в носовой перегородке, — у Антона вытягивается лицо. — Ну да, в этот раз немного сильнее, чем «бывает», ну ничего же.

— Чего? Ты где, бля, так подставился?

— У «Бусинки».

— А Эд хули не помог? Мы с ним закорешились, пока я ныл про то, что ты меня кинул. Он не выглядит ссыклом.

— Он не охранником работает, а барменом. Ты ныл про то, что я тебя кинул?

— Бля, я это вслух сказал? Ну да, ныл. Всё же было так классно, я видел, что ты тоже что-то чувствуешь, а потом я как лох позорный всё обломал, а ты слишком помешан на споре, чтобы не поверить.

Арсений поджимает губы неловко — со стороны кажется, что он действительно поехал на этом пари; и в этом правды больше, чем хотелось бы. Антон удивительно искренний и расслабленный — обычно он намного более тревожный, когда говорит о чувствах.

— Ты пил.

Антон поджимает губы.

— Немного. Для храбрости. Не очень был готов к тому, что ты можешь не захотеть меня слушать.

Арсений улыбается себе под нос. Антон такой очаровательный; он знает всё вперёд Арсения, и не возникает желания рьяно отрицать. Говорит честно и открыто — так-то и так-то; никаких проблем. Он даже то, что Арсению нравится, и то знает первее самого Арсения, потому что тот даже в мыслях произносит это неуверенно как-то. Тем не менее, так и есть — ни к чему не обязывающее чувство предстоящей влюблённости, когда странности человека кажутся очаровательными, как сейчас.

И Арсений сам себе на вопросы отвечать не хочет так же, как и на чужие; неважно, почему Антон тянет его к себе, почему Арсений так легко соглашается на всё, что подкидывает его похмельный, натерпевшийся мозг — он подумает об этом завтра.

Сейчас он медленно двигается к другому краю дивана, чтобы усесться ему на колени и мягко коснуться своими губами его — снова; почти невесомо, потому что если весомо, то будет больно — губа тоже разбита.

— Так лучше?

— Двадцать пять.

— Сволочь.

— Знаю. Намного лучше.

— А теперь поменяй мне повязку, пожалуйста.

***

— Какой у тебя самый нелюбимый предмет в школе был?

— Очень важный вопрос, — смеётся Арсений. — География. А твой?

— ОБЖ. Особенно перевязки не нравилось делать, эти ноги вонючие заматывать бинтом столетним, который повидал пять тысяч видов грибка и сыпи, ну фу.

Арсений хохочет — решают вставить как заставку для выпуска.

***

Смена повязки, если бы не то, что Арсению больно от каждого движения, превратилась бы в мем про свечки и пожар, потому что Антон слишком дылда, чтобы ему было удобно мазать Арсения фастум-гелем стоя, но Арсений слишком дылда, чтобы тому было удобно сидя, поэтому получается что-то между «у меня отваливается шея» и «я собираюсь тебе отсосать», потому что дышит Антон прямо на ширинку и мажет фиолетовые синяки на теле Арсения.

Арсений предлагал сам, но Антон очень хотел помочь.

— Пиздец ты, конечно. И часто у «Бусинки»-хуюсинки такое происходит?

— Бывает, — пожимает плечами Арсений. — Просто иногда везёт, иногда нет. Мне кажется, так у всех гей-клубов.

— И не боишься? — хмыкает Антон чуть удивлённо.

— Нет. Меня и до моей гейской карьеры били. Дерьмо случается.

Антон усмехается тепло, а потом берёт эластичный бинт. И начинает заматывать, как сосиску в тесто.

— Ты не так делаешь. Надо через плечи, крест-накрест.

Следующие полчаса в попытках объяснить Антону, что не так, Арсений даже забывает о том, что у него что-то болит, потом бьёт Антона бинтом, потому что тот никак не может понять, как правильно, и вообще «прости, прости, я работаю без выходных», и потом на Арсения накатывает вся усталость мира, когда он наконец перебинтован и одет. Антон делает чай и тырит с кухни печеньки, о которые они потом зубы ломают, потому что они, по словам Антона «жойские».

— Спасибо, — тихо говорит Арсений, когда они плюхаются досматривать «Как я встретил вашу маму», ибо Антон визжал и пищал, что давно хотел пересмотреть.

— Да не за что, — отвечает с улыбкой Антон.

Арсений замирает, не зная, что теперь делать — герой заслужил поцелуй, но настроя нет, и вообще, всё внутри перемешалось, и Арсений теряется. Видимо, всё это у него на лице написано, потому что Антон усмехается и говорит негромко:

— Расслабься. Мы не должны убежать в закат с пятью котами прямо сейчас. Я уже понял, что тебе непросто всё это даётся, да и прошлый опыт сказывается, наверное. Так что релакс, Арсений. Смотри лучше, как тупит Тэд, а не ты сам.

Арсений хлопает глазами, а потом опять легонько бьёт Антона по плечу, и тот смеётся, как нашкодивший ребёнок. Арсений отворачивается к экрану, не скрывая улыбки, но через пять минут всё равно от усталости укладывается Антону на плечо. Толстовка мягкая, а Антон приобнимает его легко, руку без привычного вороха колец устроив на бедре.

Вот так хорошо.

Арсений пока не решил, что он будет с этим всем делать, потому что падать в омут с головой он не готов, но сейчас хорошо, и Арсений берёт отсрочку на ярлыки — пока Антон сам не спросит. Тот, кажется, терпит плавучесть пока, тем более он получил, что хотел — и Арсений совсем не против.

***

— Расскажи про Егора.

— Он — мой менеджер.

— Мы уже поняли, — улыбается Антон. — Как так получилось, что он и менеджер, и рэпер, и пуп земли вообще?

Арсений смеётся — он на этом интервью дурацком только и делает, что ржёт, как дурак влюблённый. Зачем он только согласился.

— Ну, мы дружили с универа, а потом Егор стал таскать меня на кастинги, пока я ныл, как у меня всё плохо и как бедно я умру. Потом меня стали на этих кастингах брать на роли, и я не мог не взять его на работу, хотя он за воздух работал сначала. А потом он встретил Эда, — Арсений вдруг мнётся. — Ты же вырежешь это?

Антон кивает понимающе, и Арсений, нацепив улыбку, продолжает:

— А потом дела в гору пошли, и у него, и у меня. Вот, как-то так. И знаешь, от других менеджеров его отличает не только наличие первой строчки в чартах, а ещё феерическая способность всегда очень невовремя звонить. Но я его всё равно люблю, — по-лисьи морщится Арсений.

***

Арсений спит и видит сны.

Правда потом всякий сюр приходит к логическому завершению и становится скучным; Арсений пытается потянуться, но боль в боку напоминает о том, что он всё ещё немного калека, а тёплое тело рядом не даёт руки раскинуть навзничь.

Арсений лениво открывает глаза и понимает, что Антон никуда особо не делся, только вместо дивана промятого под его жопой промятый матрас. Они посмотрели весь первый сезон «Как я встретил вашу маму» за вчерашний вечер, съели всю еду в доме и прикола ради насчитали около сотки затупов Тэда и бессчётное количество «леген-подожди-подожди-дарно» у Барни, и Арсений даже почти забыл, что ему больно смеяться. Он поднимается на локти и оглядывает спящего Антона; за окном темень такая, хоть глаза выколи, значит, спят они давно. Вообще, приятно, что Антон перенёс Арсения на кровать — даже если перенёсся сюда сам (бестактно). Вообще из «бестактно» можно собрать анаграмму слова «Антон», немного сжульничав и удвоив букву.

Тот понимает, что от него отлипли, когда подставка под его руку (аки живот Арсения) меняет положение; Антон разлепляет глаз (всего один) и поднимает голову от края подушки (потому что она тоже всего одна), а потом ложится на него назад, вялый и невыспавшийся, а ещё встретивший сушняк, такой же смелый, как и сам Шастун, который вчера выпил ещё и запасы Арсения.

Антон очень забавно отфыркивается от чёлки и морщится так, будто проснулся в помоях.

— Ты знал, что бестактность и твоё имя — анаграммы? — спрашивает Арсений, и Антон смотрит на него через просвет между веками (потому что это даже зрачками назвать нельзя, настолько он маленький), а потом мягко ухмыляется и причмокивает губами.

— Чё?

— Ну, анаграмма. Переставляешь буквы, получаешь новое слово. Бестактность и Антон.

Тот улыбается шире — ещё не проснулся; Арсений наблюдает за ним, как ребёнок за котёнком, внимательно и очарованно; нет желания ворчать, что Антон нагло остался без спросу, и что не разделся, а лежит в уличных штанах на постели — Арсений же не ханжа.

У них наклёвывается что-то — и это что-то значит.

Арсений всё ещё не знает, что он чувствует, как та соплячка из вампирского сериала, и не помнит, когда всё успело прийти к сейчас, но Антон возвращает руку на его живот, тем самым перегораживая мысли Арсения, как шлагбаум. Меньше запары, Арсений. Расслабься.

Он укладывается назад и поворачивает голову.

— Как нос? Как грудь?

— Лучше, чем вчера, но это ещё надолго, — хмыкает Арсений. — Как голова?

Обменялись любезностями.

— Хуёво. Двадцать шесть.

Арсений цокает.

— Давай за таблетками схожу.

— Лежи.

— Ладно.

Арсений лежит. Посматривает воровато на него, отмечая родинку на носу и лёгкую щетину; думает, что красивый — Антон всё-таки очень красивый. И заботливый — тоже очень. И весёлый ещё, неожиданно приятный, разговорчивый, но это Арсений давно уже подумал. Когда они в аэропорту два часа обсуждали «Дабл тап», и «Контакты», и всякие другие мелочи.

Антон чувствует на себе чужой взгляд и улыбается.

— Долго же до тебя доходило, — говорит он.

— Чт… не понимаю о чём ты.

— Что я тебе нравлюсь.

— Ничего ты мне не нравишься.

— Поэтому ты меня вчера сам поцеловал.

— Хотел показать, как надо.

Антон смеётся — уходя на фальцет, как он умеет, и это всегда привлекало журналисток (и Арсения), а потом морщится.

— Ну да.

Арсений тоже смеётся и не жалеет об этом, несмотря на то, что внутренности вылетают вместе со смехом по ощущениям.

— Это, видимо, было заметно, — задумчиво говорит он.

— Сначала нет. Потом — да.

— Интересно, когда же наступило потом. Мы виделись… три раза и разговаривали ещё один.

— Вот ты пиздун, Арсений, — утыкаясь в подушку, посмеивается Антон.

Арсений может, если очень хочет — ему нравится понтоваться и дразнить Антона проигрышем. Кажется, их общее стремление всё же выиграть спор больше не обижает, а забавляет — никаких тебе досад или разочарований.

— Стало заметно, когда ты мне позвонил в аэропорту. Ты очень много говоришь и смеёшься, когда тебе кто-то нравится.

— Интересная информация. Знать бы, откуда ты это взял… — вздыхает издевательски Арсений.

— Ты так себя с Лазаревым вёл полтора года назад.

Арсений отворачивается — это смущает. Удивительно, что СМИ тогда не пронюхали всю эту тему; всё-таки слухи о том, что Серёжа гей, ходили давно. Хотя по версии «VladTime» в шоу-бизе уже переспали и пересрались все со всеми — круг замкнулся.

— Допустим, — кивает Арсений.

— Если что, я не ревную.

Арсений фыркает.

— Много чести. Просто не думал, что это было так заметно.

— Ещё как. Всем вокруг, кто шарит. На тусовке вообще Егор подходил ко мне и говорил, что ты боишься встречаться с кем-то, и «сделал бы ты что-то с этим, Антох», — пародирует Крида Антон. — Он с тобой как мамочка нянчится.

Арсений мысленно проклинает Эда и их с Егором эту старушкинско-семейную повадку делиться друг с другом всем обо всех.

— Ну, он мой друг. У них-то с Эдом всё заебись. А я как одинокий пацан с шариком из того мема. Порчу им мечту о двойных свиданиях. Хотя, мне кажется, Эд даже ради Егора не пойдёт на такие жертвы. Максимум в приставку порубиться с пивом толпой.

— О, а я не против.

— Ага, вы будете играть в «Фифу», а я пить ваше пиво, пока вы заняты горячими португальцами.

Антон наконец открывает глаза и оценивающе оглядывает Арсения.

— Ты горячее, чем португальцы.

— Ох, я польщён, — Арсений кладёт руку на грудь.

Антон смотрит на него, и его улыбка сменяется ухмылкой — немного наглой и распущенной.

— Антон… — тихо роняет Арсений, чтобы напомнить, что его лучше не трогать, но тот лишь приподнимается на локте и нависает над ним, не касаясь.

Смотрит ещё так долго и нерешительно, скользит взглядом по лицу.

— Если ты хочешь меня поцеловать, то попей и почисти зубы. От тебя бухлом несёт, — выдаёт Арсений, посмеиваясь, и разрушает всю атмосферу. — Чистая зубная щётка в шкафчике над раковиной.

Антон заливается смехом, о чём потом жалеет, и уходит, оставляя Арсения на пять минут одного. Тот не двигается, чтобы не напоминать себе о том, что у него всё ещё всё болит. Рассматривает потолок и пару убитых комаров на нём, которых очень лень снимать, пока Антон спешно не возвращается. Он остался в одной футболке, а ещё волосы у него немного мокрые — пытался быстро сделать из себя человека явно, и это умиляет — и Арсений бегло оглядывает его, щуплого, но в меру мужественного. Антон укладывается ровно в ту же позу, в которой Арсений его отправил, и выглядит уже гораздо более решительным, но почему-то всё равно тормозит.

— Ну це…

…луй уже, хочет сказать Арсений, но их обрывает звонок, вещающий о том, надо ли ему это всё, надо ли, голосом Егора — у Арсения, как у старика, у каждого контакта свой звонок. И этот нельзя не брать, потому что Егор достанет из ада, у Эда как раз там связи.

— Да, Егор, — разочарованно вздыхает Арсений, виновато глянув на Антона.

— Чего, как ты там?

— Да ничего, — пожимает плечами Арсений, будто тот может увидеть этот жест. — Страдаю.

— Что, даже чудодейственные поцелуи принца на принцессу не сработали?

Откуда же ещё у Антона адрес Арсения, действительно.

— Нет, ты им помешал.

— Значит сработают, — гордый собой, отвечает Егор довольно. — Ну что, на читку сценария едешь сегодня?

Арсений прикрывает глаза и жалобно стонет — он всё ещё говорит в нос, да и ехать сейчас вообще никуда не хочется. Хочется познавать все грани Антоновой бестактности так же, как вчера, и полчаса спорить о том, как правильно бинтовать трещину ребра. А потом посмотреть второй сезон «Как я встретил вашу маму». Арсений правда уже заспойлерил Антону, кто там с кем сойдётся и расстанется, но это не важно — тот, оказывается, любит спойлеры.

Это как теория оливок — Арсений их терпеть не может, а Антон обожает, значит, они друг другу подходят.

Арсений правда чувствует себя немного подростком, наконец самому себе признавшись в чувствах и встретив ответные; плюс-минус половина камней свалилось с плеч.

— А ты можешь перенести на завтра?

Антон возмущённо смотрит, мол, какое завтра, но Арсений тянется кусить его за нос, и Шастун улыбается, не в силах переть против такого аргумента.

— Могу.

— Тогда перенеси.

— Ты точ…

— Точно, Егор. Ужасно себя чувствую. Не могу встать с кровати. Придавило тяжестью бытия.

Антон уже не может сдерживать смех и ржёт в голос, сваливаясь на кровать и закрывая лицо руками.

— Ну ладно, — усмехается Егор. — Надеюсь, завтра тяжесть бытия тебя отпустит.

— Куда она денется… — отвечает Арсений и сбрасывает.

Антон досмеивает своё и снова нависает над Арсением, поставив локти по обе стороны от него, и больше не ждёт — просто целует; ласково и аккуратно, чтобы разбитую губу не сильно беспокоить. Арсений зарывается пальцами в его вихры и улыбается в поцелуй. Лукаво спрашивает между делом:

— Зачем ты?..

Будто сам нарывается на вопрос, и на интервью это дурацкое — да он Антону и так даст. И просто, когда-нибудь попозже, если Антон докажет присутствие в его организме такта, и интервью. Все страхи на время уходят куда-то, и Арсений разрешает себе понаслаждаться. Антон не даёт ему договорить вопрос, прижимая палец к губам — его плечи с ума сошли от нагрузки уже, наверное, — и отвечает на незаданный:

— Потому что хочу.

Арсения всё-всё устраивает.