— Привет, — Антон улыбается как-то грустно.

Конфетно-букетный кончается даже не начавшись — они так и не сходили ни на одно свидание, потому что Арсений ссыкло. А Антон гиперпонимающий. И гипервлюблённый.

Арсений просто стал бегать от него после той ночи — его накрыло стыдом и неловкостью тем же утром. И вот неделя уже прошла, а Арсений слился с каждой встречи по тысяче разных причин, от диареи (она правда была) до ультраважной рекламной съёмки (её правда не было). Но шансов у него больше не осталось — ему звонила Оксана и просила подъехать для подписания пары бумажек, чтобы Арсений числился в продакшне; а ещё разобрать пару непонятных моментов среди его бесконечных идей. Например, что означает «электрокар, электрогав и электромяу».

Антон же на этой неделе дал интервью, в котором сказал, что они наконец нашли общий язык, и что у Арсения в голове какая-то прекрасная планета. Арсений решил его даже не открывать — ему Егор сказал.

Арсению противно от самого себя, но он всё равно продолжает жрать этот кактус, потому что наличие раздражителя не означает его немедленное устранение. Это означает долгое жрание кактуса, нытьё, жалобы, дохлые попытки разобраться в себе, а потом снова нытьё и все стадии принятия жрания кактуса. Он старается изо всех сил не пересечься с Антоном в его же офисе, пока разжёвывает всё, что выдала его голова, Оксане, но в определённый момент понимает, что Антон стоит в дверях кабинета и смотрит на него пристально, с лёгкой улыбкой, за которой на деле не скрывается ничего весёлого.

Арсений понимает, что разговора ему не избежать никак — и даже не пытается тянуть время.

И вот они здесь — Антон стоит напротив, донельзя печальный, но усердно пытающийся этого не выдать; он такой хороший, такой невероятный, что у Арсения сердце разбивается на тысячу кусочков, потому что не заслужил.

— Привет, — Арсений улыбается тоже глупо.

По его вине они растеряли весь контакт, и теперь слова не находятся — и вроде как Арсений не виноват в том, что у них пока не складывается. Он просто боится — и сам это знает, и Антон это знает, и его ни в чём не винят, но чувство неправильности скребёт так нехорошо, что Арсений сам в себе путается.

— Как тв… — начинает он было, чтобы как-то замять неловкость, но Антон не даёт ему договорить.

— Не надо, Арс, — мотает он головой всё с той же улыбкой: жалобной и грустной, будто бы чумной врач на умирающего больного. — Ты…

— Прекрати так на меня смотреть, Антон! — Арсений тоже хочет иногда побыть бестактным. — Да, я запутался, да, я не могу в себе разобраться, но я не умираю и не хороню горячо любимую черепашку! — злость кипит, и он почти орёт на весь кабинет. — Перестань, — добавляет он тихо и как-то разочарованно. — Это бесит.

Антон поджимает губы виновато и кивает, и Арсений ждёт, что же он всё-таки скажет.

— Я хотел сказать, что я вижу, как тебя метает из стороны в сторону. И я не буду давить на тебя, я дам тебе пространство, — Антон отводит взгляд и уже не улыбается. — Так что как решишь, чего на самом деле ты хочешь, приходи, — он подаётся вперёд и ненавязчиво целует его в висок — но заметно, что его всё это задевает, конечно.

Антон уходит, теряясь где-то в офисе снова, а Арсений чувствует себя чем-то невероятно мерзким: размокшей грязью, вермишелью в молоке, глазкáми на картошке — чем угодно, но он благодарен.

Он поджимает губы в попытках выдавить улыбку пустоте, но у него не получается. Арсений мотает головой и уходит за своей курткой, на деле не ощущая, почему-то, никакого пространства; он чувствует себя клубком мыслей, чувств, решений — и иногда, кажется, хочет, чтобы Доебублик попинал его по квартире как свою игрушечную мышь.

***

— Какая самая большая проблема была у тебя в отношениях? Что тебя прям волновало? — спрашивает Антон, и Арсений не знает, для интервью или для себя ли.

Градус пошлости резко сходит на нет — Антон должен вставить сюда какую-то лиричную музыку и приблизить лицо Арсения, чтобы было видно каждую микроэмоцию.

— Ты знаешь… я очень боялся привязанности. Это прямо угнетало. Обязательства, ссоры, необходимость узнавать человека. Ты не можешь быть сразу раскованным, сразу собой, даже если ты сильно стараешься и тебе легко с ним. С ней, то есть, — он поправляется. — И это, наверное, больше всего парило, да.

***

Поздно вечером Егор напоминает про съёмки в «Студии Союз», которые, оказывается, назначены на первый мотор, и мечты выспаться улетают в дальние пёзды. Если бы Арсений выбирал, где покупать дачу, он купил бы её там — даже, если такого посёлка нет. Он бы его основал.

Потому что в Дальних Пёздах у Арсения всё — сон, сексуальная жизнь (опять), мозг и желание вставать с кровати. Он даже гуглит, есть ли такой посёлок, но выдаёт Арсению только деревенское порно и «Русская деревенская баба показала устройство пизды…» с загадочным троеточием в конце.

Проходит несколько дней, и Антон правда не звонит, не пишет, не появляется на пороге; Арсений не ездит в офис за ненадобностью и прозябает дома, наглаживая кота и начав смотреть какой-то русский сериал про вампиров. Смотреть «Как я встретил вашу маму» без Антона кажется крайней степенью наглости; Арсений смотрит что-то новое, и ему даже нравится, но в зону комфорта хочется вползти назад. Антон делает всё, что обещал, вернее, не делает — не тревожит, не лезет, даёт подумать, но Арсению как-то не думается. Он даже как в стереотипах о девушках после «расставания» (которого не было, потому что они с Антоном не встречались) едет стричься под сурка на башке, на деле просто оправдывая это тупое желание. Одна из причин, почему им с Шастуном точно не стоит быть вместе — Арсений его сметёт своей компульсивностью.

Он хочет считать количество выпендрежа Барни Стинсона, а вместо этого смотрит какой-то новый русский фильм про полицейского и чокнутую птицу и считает, сколько раз они сказали фразу «этот город». Получается около тридцати, и это даже становится забавным, но не компенсирует отсутствие Антона.

Неужели он не видит проблемы, и не понимает, чем это для них закончится? Прятками по квартирам, невозможностью находиться вместе, бесконечным контролем за речью, взглядами, поведением — да так с ума сойти можно быстрее. И Арсений бы рад — Антон ему нравится до невозможности, по куче причин, но это сложно всё, да и тем более, они знают друг о друге так мало.

А потом Арсений привяжется, и Антон сбежит, потому что это буйство мыслей, эмоций, действий в Арсении просто не для него.

В общем, Арсений унылым говном валяется на диване и придумывает то, от чего во рту грибы растут. «А вдруг» — в попу прутик вставит друг, так сказать (и Арсений не против, чтобы один конкретный друг это сделал). Но диагноз унылой страдашки на подоконнике (обязательно в свитере и с кофе) не освобождает его от ответственности, и утром приходится вставать после попивания пивка на диване — страдашки в тридцать три уже совсем другие.

От синяков его не спасают даже гримёры — слой тоналки на Арсении толще, чем атмосфера Земли, но эти тёмные пидорасы нагло улыбаются под глазами всё равно. Арсений со своим прекрасным выбритым горшком и потрясающей футболкой личного создания, который получил комплимент от стилиста, от гримёра и от Айдара, чувствует себя на ноль с плюсом. И тот за то, что синяки замазались хотя бы наполовину.

Ещё один плюсик в пользу того, что никакие отношения Арсению не нужны — вот к чему приводит рефлексия.

Арсений выбегает на ковёр, здоровается со зрителями, видит плакаты и сердечки, и это очень греет — его фанбаза растёт, и роли становятся крупнее и значимее. Правда счастье длится недолго — всё это окрыляет, даже когда на ковер за ним выбегает Антон, но, конечно, уже не от всего сердца.

Арсений замирает на секунду и неловко улыбается, глядя куда-то в пол — ему до последнего не говорили, с кем он играет, но можно было предугадать. Ведь Антон сказал недавно, что они наладили отношения после всех этих «хайповых» скандалов, и это только вздёрнуло интерес у аудитории, особенно Антона, которая следит за каждым его шагом. Но Арсений не может сказать, что у них тайм-аут в общении, и уйти. От Антона не получится бегать вечно, особенно, если у них ничего не выйдет — они много где пересекались до и будут после.

Поэтому перспектива у Арсения безрадостная, и, кажется, уныло подстригся под бобра он не зря.

Но Антон светится, шутит бессменно, смотрит на него во все глаза, будто всё в порядке, и Арсений отвечает ему тем же, немного робко улыбаясь. Теперь он правда ощущает, что Антон дал ему свободу действий, и Арсений по-настоящему благодарен за это — так легче. Не бежать, не чувствовать, как секунды до будильника стремительно приближают тебя к состоянию «блять», а просто плыть по течению, как пакет, чтобы какой-нибудь эко-активист тебя выловил.

Арсений неловко смеётся, повторяя какие-то шутки за Антоном и стараясь сосредоточиться на старорусских словах в этой конченой белиберде, но получается, конечно же, только на Антоне с его уложенной красиво чёлкой (хотя красивее всего, конечно, когда Антон просыпается утром и она похожа на гнездо тетерева — Арсению можно простить фетиши на мягкость и домашнесть, если такое слово вообще может существовать), цепью на шее и сотней висюлек на руках.

Если кто тут и параноид, то только Арсений, потому что в определённый момент он ловит себя на мысли, что, наверное, это заметно всем вокруг — и вездесущим камерам в том числе.

Конечно, Арсений со своим тормознутым влюблённым мозгом первую песню проигрывает — зато больше не пялится так открыто.

Правда и вторую он проигрывает, но уже просто потому что тупой и старый, хотя по новым меркам всё ещё молодёжь.

Но тридцатник его всё-таки не подводит на «Чип-чип-чип и Дейле».

— Да ты посмотри, он выглядит прям как скин из «ГТА», — шутит Антон по-доброму. — Причёску случайно просто подобрал вот так вот.

Арсений смеётся — Антону же сто процентов нравится на самом деле, просто он понтуется, выделывается как всегда, чтобы казаться крутым, но только Арсений почему-то понимает, что чтобы нравиться людям, ему это не нужно. Просто у них на ютубе все так привыкли — больше понтов, а Антон он же сам по себе очаровательный, и ему не нужны маски.

А может быть — эта мысль приходит Арсению только сейчас — он оставляет себя настоящего не для всех.

И это заставляет его пялиться на Антона ещё влюблённее, надеясь, что ребята-монтажёры повырезают все эти глаза сердечки.

— Они приходят к нам уже третий раз и по-моему мы встречаемся, — шутит Артём, и Арсений неловко посмеивается.

Антон был у него с десяток, но они всё ещё не встречаются — непорядок.

Жаль только, что на простых шутках от своих загонов Арсений далеко не уедет.

Арсений не выдерживает все эти глупые шутки, которыми сыпет Антон одну за одной, его смех — он чувствует себя влюблённой первоклашкой, готовой вырезать свою любовь из общей фотографии класса сердечком и хранить до скончания веков; поэтому бухтит, как душнила последняя, мол, играть будете, нет? А то к концу передачи от него останется только лужа соплей и слюней, которые он пускает на Антона (этого ребятам он уже не говорит).

Арсений выхватывает из контекста фразы в свою сторону — что у него первая мысль правильная всегда; он напоминает сам себе тех фанатов, что начали активно их сводить последнее время, то ли шипперЯт они их, то ли шИпперят — Арсений во всём этом новомодном не разбирается. И напрягается только больше — он не хочет, чтобы в его жизнь лезли; это тоже мешает думать, хотя Арсений больше думает не о своих чувствах, а о том, какой же Антон всё же очаровательный — ужас.

Они так мило проскочили сопливый (от букетов) конфетно-букетный, не чтобы Арсений сейчас чихал (образно).

Хотя, если Антон подарит ему цветы, будет вполне себе материально.

Когда дело доходит до МС Трафарета, Арсений старается не палиться, и его первая мысль оказывается неверной, хотя обычно правда так и бывает, потому что он и правда Трафарета знает и слушал по приколу — для общей эрудированности. Во всех его идеях и тысячах вариантов оных они всегда возвращаются к первой и самой всратой, но стопроцентно верной.

Арсению весело, и всё, будто месяц назад — у них снова соревнование, он снова выпендривается, и всё это так легко; Арсений не любит проигрывать, и много понтуется тоже, «я понял принцип этой песни» и «нажми другое», но на самом деле думает, что если Антон выиграет, то он не расстроится. Сходит на «Союз» как-нибудь ещё раз, чтобы получить этот диск.

Он задолжал ему одну победу, и Арсений очень хочет увидеть восторг на его лице. Даже если потом Антон будет хвалиться этим весь вечер и стебать Арсения за проигрыш.

Арсений думает мимолётом, что психбольной три раза — это про него, а потом там появляется психбольной девять раз, и Арсений уверен, что это судьба.

— Ну я считаю надо брать максимал, — говорит он серьезно так, будто выбирает машину.

— Я считаю надо брать звонок другу, — отвечает Антон, пялясь на это музыкальное безобразие, и Арсений сбалтывает как-то машинально (и гипертупо).

— Ты мне позвонишь?

Как будто бы они просто друзья и никакого секса.

— Да, — отвечает Антон и смеётся.

Арсений легчает ещё стремительнее, когда понимает, что своей неуверенностью не делает Антону больно — тот успокоился и не воспринимает всё близко к сердцу; Арсений всё-таки психбольной три раза.

А вообще, он дрессировщик насекомых, но очень плохой, потому что тараканы ему пока не подчиняются; но всему, и им тоже, нужно чуточку больше времени.

Во время странной песни про мяуканье кошек, Арсений, кажется, и сам напоминает огромного (полулысого) кота, который, правда, припизднутый немножно, с любого всратого мема в интернете — ну, так сказать, пардон сильвумур, таким и любите.

Припизднутого, влюблённого, и очень тупого, потому что оправдать «только не давайте мне самок» в своём исполнении на всю страну он никак не может. А сам же первый орёт, что боится спалить свою ориентацию и встречаться с людьми своего пола. На него очень пагубно действует присутствие Антона.

Он скучает.

Он правда скучает, потому что в их с Доебубликом пресном пространстве Антон был как яркое, живое пятно; в квартире правда никогда не было тихо, но это всё мелочи по сравнению с тем, что Антон готовил завтраки, показывал ему много мемов и ужился даже с котом, который ненавидит всех. На Антоне тот спал.

Антона и самого сбивает с толку эта фраза, но всё зашучивается и смягчается; в который раз. Арсений бы хотел пообещать себе больше так опрометчиво не болтать, но он себя знает; казалось бы.

Хотя на деле ни черта.

Выигрывает раунд всё равно Арсений, несмотря на все «мяувахи» и поддавки; но смотреть на то, как Антон радуется даже одной выигранной песне в этом конкурсе, где выигрывать скорее позорно, чем круто, всё ещё классно. В душе как-то хорошо от его искренней радости.

Арсений на этой передаче будет выглядеть, как полудурок, с вечно открытым ртом и отсутствующим взглядом от всего этого бесконтрольного мысленного поноса, но уже поздно что-то менять.

Витя что-то там подсказывает, и Арсения выбрасывает из вакуума, в котором он застрял, вспоминая, что он всё-таки на съёмках развлекательной передачи, в которой надо УЧАСТВОВАТЬ.

— Чё он сказал? Чё он сказал? Бли-ин, я так люблю слушать себя, что не услышал тебя… — и Арсений вот даже не врёт.

Внутренний голос с его заёбами у него тот ещё собеседник.

Антон выглядит натурально озадаченным этой песней про крутую тётю Зину; Арсения забавляет, как он придаёт таким мелочам такое огромное, как и он сам, значение, и становится ошарашенным ребёнком, который с таким усердием подбирает слова, будто от этого зависит жизнь корзины с котятами.

— Ты понимаешь, Арс, что здесь может быть любое слово? Её не испугает даже ковёр, — возмущается Антон, и Арсений улыбается.

В итоге несут они какую-то несусветную чушь про дожди и собак и оказываются неправы, но Арсений потихоньку перестаёт залипать на то, какой весь из себя Антон, потому что Антон становится тормозящим и смешным, и всё это с «какая же очаровашка» меняется на «какой же дурак» (что в принципе почти одно и то же).

— Тётя Зина чистит свои зубы… рифма на жвачки. Тачки, не может быть, — говорит Антон.

— Пачкой, — подтрунивает над ним Арсений.

— Пачкой, — повторяет Антон, но на счёт три выдаёт глупое и смешное: — Бардачком. Рифма на жвачки, боже, где она?

— Чистит свои зубы веткой, — не останавливается Арсений, входя во вкус.

Лучше быть дураками вместе.

— Ну давай я могу подсказать, — говорит Саня за пультом. — Крошка. Крупная, мелкая.

— Асфальтом? — выгибает бровь Антон, воспринимая это всё как никогда всерьез.

— Керамзитом! — выдаёт Арсений, а где-то внутри него лукавый чёрт потирает ручки.

— Песком, — бубнит Антон.

— Соедини с бумагой крошку, ну… — пытается подсказать ему Витя, но безуспешно.

— Не орите на меня! — сам орёт Антон.

Арсений не перестаёт удивляться, насколько этот парень калейдоскоп эмоций — за мгновение переключается. Арсений доверяет ему, его реакциям, и теперь он знает, что тот, первый, поцелуй был не для спора, как и все последующие. Арсений знает, что если он попросит, то Антон будет скрывать их отношения так виртуозно, что ни одна мышь не пронюхает.

Арсений знает и всё равно чего-то боится.

— А, я знаю! Я знаю! — вскакивает Арсений, распаляет его только, хотя знает, что это «наждачка» уже давно. — Так нечестно…

— Чё нечестно? Там чё просвечивается? Чё там нечестно?! — Антон такой шебутной, бегает по всему пространству студии. — Подожди, т… ты знаешь, сука… — Арсений даже не обижается, — ТИХО ВСЕМ!

Арсений улыбается во весь рот, а потом думает мимоходом, что с таким взведённым, распалённым Антоном было бы очень хорошо в постели. У Арсения нет мазохистских замашек, но это выглядит горячо.

— Жвачки, рачки, — начинает перечислять Антон. — Резинка, стиральная резинка…

— Зубной порошок, — дразнится Арсений, — шесть, переплёт для бумаг…

— Тихо, тихо, — бубнит Антон, глядя куда-то в пол и шастая туда-сюда.

— Троллейбусный путь, — продолжает Арсений, потому что ему ну очень уморительно, — вывих ноги…

— Что значит крошка на листе?..

— Ушная сера…

Ну как дети ей-богу, а обоим тридцатники — скоро или уже.

— Периодиче…

— Иди в жопу! — рявкает на него Антон, и Арсений улыбается, добившись своего.

Антон в итоге допирает до наждачки, а Арсений успевает попонтоваться своим знанием «многократного чемпиона гонки Париж-Дакар», а в итоге оказывается, что у них мысли сходятся, просто не в том порядке.

Угадывать видео Арсению почему-то кажется более увлекательным, и они с Антоном снова переключаются в режим машин для убийств (не белазов и камазов).

— Это я умею, — нахально говорит Антон.

— Это прям мой конёк, — выпендривается Арсений следом, и Антон смотрит на него, как на прокисший творог.

Арсений вообще, оказывается, очень умный, раз догадывается, что это всё дешёвая понторезня, и после выпуска Антон подойдёт уточнить, всё ли в порядке, и извинится сверху. Он просто такой — ласковый и добрый кот, и Арсения это купило ещё в аэропорту, когда тот прикрыл его от камер.

Им действительно показывают лютую срань, которая оправдывает один из вариантов — «Санчо с ранчо». Но, к сожалению, или к счастью, Арсений видел этот клип когда ночью от нечего делать однажды шарился по тёмным углам «Вконтакте» — ему в тридцать три можно простить.

— Арсений, почему «запиваю чайком»?

Чайком он этот клип как раз и запивал.

— Это я нажал? Это был палец Бога, — отвечает Арсений какую-то несусветную чушь. Ну не палиться же ему в самом деле.

А Антону пора бы узнать, с кем он собирается связаться — с чудесной, потрясающей выпендрой.

Которая петь не умеет совсем.

Наверное, у Арсения бы получилось спеть какую-нибудь балладу или колыбельную, если бы он мог иметь детей будучи геем — он всё-таки пока не Лазарев, чтобы заводить их с Антоном в обозримом будущем. Но все эти рыбки, Шнуров, это как-то ну до ужаса не его. Настолько, что у Артёма и Лёли, да и у всего зала, вянут уши; а ещё и Антон со своим «в купе петь будешь», как отместка, наверное, за «троллейбусный путь, вывих ноги…» и всё то прочее.

— Отдай этот, он наплевал на него, — говорит Витя, когда Айдар протягивает Антону тот же микрофон.

Только им-то, в самом деле, пофиг на слюну — они ей уже успели обменяться не один раз, и никакой микрофон не страшен.

Антон, впрочем, орёт ещё сильнее, но он реально орёт, а не делает уродское подобие пения.

— Ну это было хорошо! — поддерживает его Арсений, потому что Антон, очевидно, не умеет проигрывать, а у Арсения нет цели победить.

Он волнуется так, будто бы от победы Антона зависит уже не только жизнь котят в корзинке, но и кучи маленьких выдрят, щенят, крысок, мышек и всех милейших созданий в принципе; он не замечает, как напрягается на каждой ноте, покачиваясь в её такт, подпевая мельком, а свой вой следующей попыткой даже не старается сделать достойным. Он чувствует, как Антон мягко толкает его в плечо, пытаясь создать эффект «купе», всё ещё, и думает, какой же тот на самом деле ещё юный, хоть и разница у них шесть лет. Но это не имеет значения — Арсений улыбается.

Зря он, конечно, на вокал в университете не ходил.

— Это, сука, как гриб в «Марио», я помню его! — вопит Антон после очередного провала.

— Давай я тебе буду сосок крутить каждый раз, чтобы «АААаАА» было? — говорит Витя, и Арсений стреляет взглядом в него, но берёт на заметку.

Хотя он сомневается, что прям крутить соски в постели хорошая идея — получается какая-то сосочная слива; а обычную отцовскую сливу Арсений не забудет никогда, и вряд ли на сосках это будет более приятно.

— Смешно было бы, если бы Витя с первого раунда такой, «чтобы тебе лучше думалось, давай я буду крутить сосок?», — смеётся Антон, и Арсений следом за ним, как влюблённая сопля, конечно же, когда любая шутка твоего, как это зовёт молодёжь, «краша» — это лучшая шутка в мире.

Хотя Антон и комик тоже, а не только журналюга-подлиза; так что его шутки вполне профессионально могут претендовать на самые лучшие.

— …там понимаешь, Вить, момент, когда нужно спокойнее, так что успокой меня, — говорит Антон.

— Поцелуй сосок, — подливает масло в огонь Арсений, под конец передачи уже не понимая, чего в нём больше — влюблённости или желания потрахаться.

Когда Антон проигрывает снова, Витя всё-таки предлагает соски.

— Скажи, а это предложение к игре имеет хоть какое-то отношение? — спрашивает Арсений, и ловит, совершенно случайно, недоумевающий взгляд Антона.

Арсений сам палится на ревности, и тот смотрит так мягко и почти радостно, смеётся, и Арсению неловко и как-то смущённо сразу; но он больше не чувствует напряжения между ними вовсе.

Всё просто прекрасно. Лучше, чем прекрасно.

— Антох, пожалуйста, победи, — просит устало Арсений.

Он, несмотря на всю лёгкость бытия и приятное расслабление внутри, после нескольких дней нервяка сплошного, очень хочет отдохнуть.

Арсений пропевает с Антоном все строчки, только бы тот победил и гордился этим ещё хоть сто лет — Арсений, кажется, будет только рад; получится тогда, что он не одна такая невероятная выпендра. Да и Антон светится больно сильно, когда у него что-то получается, ведь любой человек красивый, когда улыбается.

И у Антона всё получается; Арсений вскакивает с места, и ему становится уже всё равно на камеры и на зрителей — он обнимает его крепко так, что у самого в затёкшей спине что-то хрустит. Всего на мгновение прижимается к разгорячённому, взбудораженному Антону, но это, почему-то, всё для него решает.

Что не обязательно прятать свои чувства за семью замками; что никакой катастрофы, если вдруг что-то пойдёт не совсем так, не случится. Можно же просто быть рядом в некоторой недосказанности, потому что Эд в чём-то прав; пока ты не пихнёшь своим личным в лицо, никто не сможет тебя ни в чём упрекнуть.

Арсений обнимает его крепко, и отпускает так же внезапно, но этой секунды хватает, чтобы почувствовать, как в груди рассасывается тревожный комок; и уже неважно, что Арсений разгромно проиграл, и что ему вот-вот лететь в Питер на день.

Всё это подождёт.

Арсений наконец видит его искреннюю, победную улыбку.