Воспоминания о две тысячи двадцать втором.

По приказу Августа Хольта, некто по имени Мёрдок похитил меня и доставил неизвестно куда. Честно признаться, в тот момент я был не в себе. Рубинштейн вовсю распустил руки, и экспериментировал на мне. Мой рассудок помутился, Птица и я смешались, как и реальность с кошмарами. Всё, что я сумел запомнить — это фантасмагория гротескного мира, наполненного разными монстрами да чудовищами. И то, как на фоне кровавого заходящего солнца передо мной встаёт Бог Кутх. Он протягивал мне свои Величественные длани, и обещал избавить раз и навсегда от моего демона, от всех треволнений, от всего, что делало мою жизнь невыносимой.

Шум, крики, пламя, очередь стрельбы, красные облака, стенающие небеса, каскады бурь со вспышками молний. «Да. Я точно во сне. В очередном своём сраном кошмаре!»

— Пожалуйста… Если ты можешь всё это прекратить — прекрати! Освободи меня от мучений! Дай мне покоя, — на издыхании я молил его, протягивая руки.

— Да будет так! — громогласно объявил Кутх, хватаясь за меня.

— Не позволю! — рявкнул Птица, вылезая из моей спины.

— Жалкий червь…

Кутх поглотил его. Поглотил моего демона! Разинул пасть, полную острых клыков и оторвал Птице голову! Мой крик застыл в груди. Я-то считал своего демона непобедимым, а для этого чудища всё оказалось так просто.

Вслед за этим меня охватила сладостная блаженная пустота, время от времени прерывающаяся мелькающими картинками битвы. Удары, скрещенные клинки, снопы искр, белая ворона, чьи-то голоса, усталость, лезвие в груди. Затем пустота расползалась, слетая вуалью с моего уснувшего сознания. Перед глазами всё тот же кровавый закат. Адские долины, с их полыхающими нескончаемыми битвами. А мы с Игорем… мы сидели и смотрели на всё это.

Внезапно в мой висок уткнулось дуло его табельного оружия. Он тогда так посмотрел на меня, будто я вселенское зло. Быть может так оно и было. Во всяком случае — для него. Палец на крючке, затвор передёрнут. Одно неверное движение и, я — труп.

Страха я не ощутил. Точнее, я вообще ничего не почувствовал.

— Стреляй, — спокойно, попросил я Игоря, а тот, тварь такая, всё медлил и медлил. — СТРЕЛЯЙ, НАХУЙ!  

— Ты заслуживаешь смерти. Заслуживаешь! А-а-а… сука! Ну не могу! Всё равно не могу! Будь ты проклят!

И что-то в этот момент во мне окончательно сломалось. «Это всё сон! Ебучий, сука, нескончаемый кошмар! И пока один из нас не умрёт — он никогда не закончится!», думал я. Поэтому, применив немного ловкости и быстроту реакций, мне удалось выхватить у Грома его пистолет. Теперь дуло целилось уже в его голову.

— Пока один из нас не умрёт… Это никогда не закончится! Никогда…

Истерика подкатила, жалила изнутри. Из глаз брызнули слёзы, нос забился. И лишь едва я почувствовал, как дрожит ладонь, немедленно приставил вторую, для стабилизации прицела. Попытался выровнять дыхание. Хоть что-то в своём теле, блять, контролировать!

— Серёж, я… Я прощаю тебя, — неожиданно заявил Игорь, и тем самым добил нахуй всю мою психику. Из меня полилось как из прорванной трубы. Он попытался приблизиться, а я рефлекторно выстрелил. Попал прямо в его сердце. Звякнула гильза. Резкий запах дыма резанул обоняние. Игорь постоял-постоял, потом шатаясь, расстегнул свою кожаную куртку, а там — расползающееся алое пятно на рубашке. И упав навзничь, майор уставился в красное грохочущее бурей небо. Для меня всё происходящее вокруг продолжало казаться неким хтоническим ужасом, порождённым моим больным воображением. Подполз, глотая сопли. Бросил пистолет. Уложил голову Грома к себе на колени. Не помню о чём я ему говорил, и говори ли? Помню только, что слёзы мои капали на его лицо, и стекали по щекам, подражая дождю. А на сердце саднило. Оно разрывалось внутри меня. Всё ныло и ныло. Пока я не заснул.

Очнулся уже в пустом бетонном подвале без окон. Один. Там было холодно и темно. «Так мне и надо», пробежали мазохистские мысли. Сел в ближайшем углу, уткнулся лицом в колени. Просидел так, точно не помню сколько. Затем дверь открылась, и внутрь вошёл… Олег. «Как он выжил? Почему здесь? И почему смотрит на меня так сердито?»

— Я умер, да? Я в аду? — спросил я его хрипло. Он ничего не ответил. Лишь оставил поднос с едой, а потом вышел за дверь. — Олег! Олег, не уходи! Прошу тебя, пожалуйста…

Будто цепляясь за спасительный канат, я рьяно прильнул к этой окованной железной двери. Прижался лбом, прислонил свою обагрённую в крови ладонь. От запаха ржавчины выворачивало наизнанку. Собственный голос показался мне каким-то надтреснутым, грудным и утробным. Кажется, я впервые ощущал своё отчаяние настолько остро.

— Ты мне нужен! Я… я прошу прощения за всё, что наделал тогда! Умоляю! Просто… просто открой дверь, Олег! Открой дверь, и либо выслушай меня, либо убей. Потому что иначе, я сам себя убью! И это не шантаж. Это просто, блять, факт! Мне больше не за чем жить. У меня нихуя не осталось. Я всё проебал! Всех потерял! Я… Я — монстр. Так зачем же ты принёс мне еду? Чтобы я подольше прожил? Дольше помучился? Или кто-то хочет использовать меня? Если так, то мне до пизды! Я заморю себя голодом! Или вилкой вскрою вены! Мне уже всё равно. Я заебался жить эту жизнь. Так заебался, Олеж…

Опять сраные слёзы душили меня, и не давали мне продыху. Устал плакать. Устал злиться. Устал от апатии. Устал от жизни. Устал ныть, оправдываться, обвинять, просить помощи или прощения. Устал что-то кому-то доказывать. Сил не осталось вообще ни на что. Даже на то, чтобы, блять, просто подползти и вскрыть себе вены столовым ножом. Хотелось спать. Бесконечно спать. Но сон, как назло, не приходил. Птица тоже куда-то исчез. «Неужели он и вправду умер во мне? Если и так, то плевать. На всё плевать. Хочу спать…»

Железная дверь с протяжным скрипом отворилась, толкая меня в спину к стене. Разлёгшись на ледяном полу, я ждал своей участи. Волков подошёл ко мне, опустился на корточки, а потом потыкал пальцем в бок. Меня продолжало колотить изнутри.

— Я разыскал этого твоего Рубинштейна. Он говорит, что в тебе сидит… демон. Это правда?

— Да.

— И стрелял в меня, получается, демон?

— Не знаю. Всё сложно.

— Объясни, — холодно требовал Олег.

— Его зовут Птица. Ну или… Чумной Доктор. Он во мне с тех самых пор, как я научился говорить. Пока я не встретил тебя, это он защищал меня от задир, и помогал решать проблемы. Потом заснул, и я про него даже забыл. Но ты умер. Ну… в Сирии. Типа. И мой демон вернулся.

— Так моя смерть, выходит, триггернула его? С какого хрена?

— А я, блять, знаю? Мы с ним не то чтобы пиздим по душам. Он просто выходит, овладевает мной, и что он делает, я не помню. Не помнил, во всяком случае. До тех пор, пока в психушку не загремел. Эта мразь, Рубинштейн что-то сделал со мной! И наши с Птицей личности переплелись. Теперь уже не ясно, где начинается он, и заканчиваюсь я.

— Пиздец, — коротко описал Волков.

— Точнее не скажешь. Я помню то, как стрелял в тебя там, за игрой. Но мои мысли были его мыслями. Мне казалось, что иначе нельзя, понимаешь? И я… не понимаю, как ты умудрился выжить?

— Невероятная удача. Один из подоспевших вовремя медиков меня спас. Никакой мистики.

— Я рад.

Наступила неловкая тишина. Спину от холода заломило, пальцы одеревенели. Сдерживать стук зубов с каждой секундой становилось всё сложнее.

— Ты убьёшь меня?

— Нет, — тихо ответил Олег. И добавил, вдохновлённо: — Я спасу тебя.

— Чего, блять? Ты сейчас серьёзно? Как?

— Мы заключим с тобой контракт. И ты будешь полностью мне подчиняться. Если Птица — это часть тебя, то он будет вынужден соблюдать правила. Как-никак, последние слова, которые я от него услышал, цитирую: «Правила — есть правила».

— Это… это может сработать! Но… почему? Зачем так рисковать ради меня? Тебе было бы куда проще просто взять и убить меня!

— Не спорю, только вот… Я хочу по-другому!

Не ожидал увидеть на родном лице, по которому сердце успело так истосковаться, мягкую тёплую улыбку. Волков прилёг рядом со мной, тоже уставился в потолок. Он только что самолично заключил свою судьбу в кандалы с нерушимыми цепями моего грёбаного проклятья. И один чёрт знает, зачем ему это надо? Любовь? Преданность? Любопытство? Принципы? Плевать. «Я навеки его!»

***

Возвращаемся к настоящему.

Я. Олег. Стол. Пепельница и сигареты. Тишина. То, о чём я ему рассказал, заставило его внутренние шестерёнки в голове крутиться.

— То есть, ты всерьёз считаешь, что способен достучаться до Птицы? Я правильно понимаю?

— Я на это надеюсь.

— Ну нихуя себе, — поглубже затягиваясь, подытожил Олег. — И как ты себе это представляешь?

— Затруднительно. Шансы есть, надо только не терять веры. А если уж, ничего не получится, и я окончательно ёбнусь, то ты меня остановишь. Остановишь ведь?

— Попытаюсь, — рассмеялся Волков. — Похуй. Я в деле! Горит сарай, гори и хата! Тебе осталось вспомнить не так много. Ну с этим, я думаю, ты сам прекрасно справишься. Только это… давай аккуратно? Мне как-то не улыбается откачивать тебя от передоза, или зашивать вскрытые вены.

Вместо слов я робко протянул руку и положил её на его ладонь. Губы тронула улыбка. Давно я уже не чувствовал такого душевного тепла, а главное — спокойствия. «Всё получится!»

***

Ошейник приятно стягивал мою шею, из задней его части подсоединённые карабинами цепи шли от кольца к кожаным наручникам и к зажимам для сосков. Олег закрутил прищепки не слишком сильно, но надёжно. С них свисали утяжелители в виде крошечных колокольчиков, кои звенели при каждом моём движении. Глаза завязаны плотным непроницаемым шарфом. Стек коснувшись подбородка, заставил меня поднять голову. Господин шептал хрипло:

— Устроенный тобой беспорядок глубоко огорчил меня, мой мальчик. Тебе придётся постараться, дабы отработать долг. Ты готов?

— Да, Господин.

— Хорошо.

Небрежная щекотка концом прута прервалась резким ударом по ягодицам, от которого я эротично взвыл, выгибаясь в спине. Грубая ладонь массировала мою пятую точку, а проворные пальцы облюбовали ореол сфинктера. Смазка равномерно растёрлась под его чуткими движениями. Шлепок! Ещё шлепок! Затем я ощутил, как нечто упирается мне между ног. Нет, не член. Что-то с силиконовым покрытием. Вибратор? Вибропуля! Судя по размерам в семь сантиметров. Олег вставил её в меня, да поглубже, дабы она точно касалась моей простаты. Верёвочка с кисточкой осталась висеть снаружи.

Звук расстёгивающейся ширинки. Запах мужского достоинства. Влажная плоть коснулась моих губ. Пальцы сжали рыжие локоны.

— Ты знаешь, что делать, раб.

— Да, Господин.

И раскрыв шире рот, я вобрал в себя его ещё не до конца затвердевший член. Солёный привкус с горчинкой отпечатался на языке. В следующий миг мой Хозяин нажал на копку слабого режима на пульте, от чего игрушка внутри меня начала вибрировать. Наслаждение растеклось по всему телу. [Хтыщь!], жгуче огрел меня по спине прут.

— Старайся лучше!

Мне нравится, когда меня подавляют, но больше всего я люблю, когда меня удерживают с помощью физической силы: я люблю ощущать, как руки сжимают мои запястья, мне нравится чувствовать колено на моей груди, как твёрдая ладонь давит мне на лицо или стискивает шею. Я также люблю, когда меня называют «мой мальчик», «раб» или «питомец». Когда меня используют, я ощущаю себя по-настоящему крутым, уверенным в себе и сильным. Когда я чувствую доверие и желание, я могу позволить себе потерять над собой контроль, и это уводит меня в пространство, находящееся за пределами человеческого разума, куда я не могу попасть самостоятельно без Господина.

Желание угодить ему свербело и изводило меня изнутри. Глубже вобрал член, спрятав зубы под губами, сосал, всасывал, причмокивал, глотал слюну. Его ладонь жёстче стиснула волосы на затылке. Режим вибропули перешёл в медиум, и мои колени вдруг задрожали. Звенели колокольчики на зажимах для сосков. Стало труднее сосредоточиться. Пульс участился. И тогда Олег сам начал толкаться в меня, направлять голову руками, насаживать, стимулируя давно уж истёртый рвотный рефлекс. С желудка пошёл закономерный импульс. [Хтыщь!], резкий удар привёл в чувства.

— Только посмей, раб!

Виброрежим усилился до предела. Я пытался мычать, однако звук глухо обрывался. Микроскопическая россыпь электрических импульсов прошлась вдоль всего моего тела! Член набух, и сочился естественной смазкой. Скорость нарастала. Игрушка концентрированно стимулировала мою самую нежную точку. Дошёл до границ всех своих возможностей. Трепетал в исступлении. Хотел кончить! Хотел кончить! Очень-очень! Но держался. Из последних сил. Цепляясь за остатки своих принципов и чести сабмиссива.

Наконец-то Олег вынул из моего измученного рта член, да стукнул им меня по губам. Ладонь сорвала с моего лица повязку, дабы узреть воочию пышущий сладострастью взгляд. Пара движений, и на меня пролились липкие тёплые струи спермы. Такие желанные! Точно небесная роса. Благословение Богов! Я ловил языком каждую каплю, и слизывал её со своих губ.

— Можешь кончать, — удовлетворённо разрешил мне Хозяин.

— А-а-а-ах… Умф… — вырвался звонкий протяжный стон.

Я замарал простынь за несколько выстрелов, выгнулся в спине, запрокидывая голову. В пятках кололо. Конечности раздались приятными судорогами после оргазма. Вибропуля успокоилась. Я рухнул, обмякнув. Олег снимал с меня все приблуды. Тёплая нега разлилась маревом. Хотелось спать.

Мы как всегда ещё немного полежали в обнимку, потом приняли душ, и поужинали. Крепкий сон завладел мной всего лишь на несколько часов, ведь ночью я отчего-то проснулся. В темноте ни зги не видно, и всё-таки на сердце расцветала странная колючая тревога.

Два крошечных янтарных огонька взирали на меня из темноты…