«Я не могу заставить тебя понять. Я не могу заставить никого понять, что происходит внутри меня. Я даже не могу объяснить это себе».

— Франц Кафка, «Превращение»

Бззз. Бззз.

Канеки перевернулся на спину и закрыл глаза рукой. 

— Чёрт возьми, — пробормотал он. Он не хотел смотреть на часы. Наверняка было ещё слишком рано. По крайней мере, так казалось.

Он подумывал о том, чтобы выбросить телефон в окно — с одной стороны, у него не было денег на новый, но с другой стороны… — прежде чем сдаться и взять телефон с прикроватной тумбочки.

4:00 утра. Угх.

Хиде был неимоверно бодр и отправлял ему сообщения. 

Может, попробуешь прийти на занятия сегодня?????

Канеки закатил глаза. Он напечатал: Отстань.

Ответ пришел мгновенно: Нет, приходи на занятия.

Когда он не ответил, Хиде продолжил: Я приду к тебе, и ты меня не остановишь.

Канеки закрыл глаза и глубоко вздохнул. Хиде не собирался позволять ему запираться в квартире и избегать солнечного света. Во всяком случае, больше не позволит.

Ладно.

Занятия начинались только в восемь, но сколько он ни прятался под одеялом с зажмуренными глазами, сон не шел. Этому способствовали кошмары в сочетании с чрезмерным беспокойством и страхом, что Хиде что-нибудь узнает.

Упав обратно на кровать, Канеки поднял глаза к потолку, умоляя — уже не в первый раз — о помощи бога, в существовании которого он не был уверен.

***

В «Превращении» Кафки Грегор однажды просыпается чудовищным насекомым, теряя семью и жизнь одним махом. Канеки перечитал его одной бессонной ночью. Это привело к более глубокому осознанию собственного тела. Сначала он стоял перед зеркалом, гадая, когда же внутренняя гниль отразится на его лице. Проснется ли он однажды, полностью изменившись? Он представлял, как органы Ризе начинают жить своей жизнью, развращая его остальное тело так же, как они исказили его восприятие вкуса. Иногда, глядя в отражение, он ожидал увидеть лицо Ризе, искаженное неестественной похотью. Но этого никогда не происходило, как бы отвратительно он себя ни чувствовал.

«Превращение» было метафорой в своей сути, подумал он. Грегор был уродлив, но настоящими монстрами были его семья, скрывавшиеся на виду.

Теперь Канеки сам оказался одним из них.

С тех пор, как Хиде перестал стучать в дверь и просто входил, Канеки стал особенно тщательно её запирать, независимо от того, ждал ли он друга или нет. Это была старая битва, и победить в ней Канеки уже не рассчитывал.

— Эй, я пришел! — раздался голос Хиде. Канеки бросил быстрый, но цепкий взгляд в зеркало, словно оно могло выдать какую-то предательскую деталь. Всё по-прежнему.

Пока что. 

— Уже иду, — буркнул он в ответ.

— Да ладно, будто ты не рад меня видеть! — ухмылка Хиде заставила Канеки пожалеть о том, что он вообще встал с кровати.

— Когда ты будишь меня в четыре утра? — ответил Канеки. Хиде только рассмеялся громче и вошел в квартиру, прежде чем Канеки успел захлопнуть перед ним дверь.

— Ворчун, — заметил он. — Плохо спишь? — в глазах Хиде горел знакомый огонек, который говорил: «Пора исправлять Канеки».

— Разбудил меня в четыре утра. Я нормально спал, придурок, — но Канеки носил усталость как дополнительный слой кожи, проникающую вглубь до костей. Это не было просто следствием одной бессонной ночи. Тёмные круги под глазами и тусклый цвет кожи были только вершиной айсберга.

Хиде лишь фыркнул, будто это пустяк. «В целом, верно», — подумал Канеки не без благодарности за то, что его друг не стал продолжать расспрашивать. Хиде был проницателен почти до жути. Сейчас они в это углубляться не будут, но рано или поздно, оба понимали, он вытащит правду из Канеки.

 — Кофе есть? — Хиде направился на кухню за секунду до того, как Канеки осознал — никакой еды у него нет. — ...Видимо, нет. У тебя мало денег?

Канеки стоял у двери, оцепенев от ужаса.

— А, ну да. Я... ем вне дома. Много.

— Каждый прием пищи? — голос Хиде лишился всякого намека на шутку.

— …да. Да. Каждый раз.

— С тем парнем, полагаю? — Хиде вышел из крошечной кухни и облокотился о стену.

— Парнем? Я особо ни с кем, кроме тебя, не общаюсь, — Хиде это знал. Никакого парня не было. На самом деле, тот факт, что Хиде, казалось, думал, что он есть, сам по себе настораживал.

— Не нужно мне лгать, — его голос, полный разочарования, резанул по сердцу. — Я же не собираюсь тебя ненавидеть, ну или что-то в этом роде.

...что? 

— Я не думал, что ты… Но… серьезно, не знаю, о ком ты говоришь.

— Да ладно, как же его звали? — Хиде, задумчиво глядя в потолок, почесал голову. — Точно, Цу-какой-то-там. Странный стиль одежды? Если тебе такое нравится... — он явно не был в восторге, но само описание отозвалось звоночком в голове Канеки.

Цу-какой-то-там, странный стиль одежды.

Черт.

Хиде нахмурился и подошел ближе. 

— Холодно? Ты дрожишь.

Канеки отрицательно покачал головой. 

— Нет, я просто... — поражен. Испуган. Голоден. Воспоминание о лице Цукиямы вызвало у Канеки павловский рефлекс: мурашки пробежали по его спине, а во рту скопилась слюна, сменившись диким голодом.

Не прятаться. Он повторял это себе снова и снова, пытаясь успокоиться. Никогда не прятаться. 

— Я в порядке. Всё хорошо. Насчёт того парня... — он не хотел заводить об этом разговор, да и вообще думать об этом, но если Хиде проведёт хоть немного времени с Цукиямой, неизвестно, чем это обернётся.

Однако Хиде просто отмахнулся. 

— Твоё дело, — великодушно произнёс он. — Я не вмешиваюсь.

— Не разговаривай с ним. И никуда с ним не ходи. Он... — не было подходящего слова. Он не мог сказать, что общался с гулем. — Нечто вроде сталкера.

Вот это вызвало любопытную реакцию. Брови Хиде взметнулись вверх.

 — Он тебя преследует? — спросил он осторожно.

Это не было полной правдой, но и ложью назвать нельзя. 

— Да. Просто... не упоминай меня при нём, где я живу или что-то ещё, — «Пожалуйста, скажи, что ты не разговаривал с ним».

Хиде не выглядел убежденным.

— Тебе стоит обратиться в полицию. 

Верно, полиция. 

— Я пытался подать заявление, но у меня нет особых доказательств, — сказал он, отводя взгляд. Раньше ему никогда не приходилось лгать Хиде.

Долгое мгновение Хиде молчал. 

— Я ничего не скажу. Ни ему, никому другому. Он только говорил со старостой, но не думаю, что он много знает о тебе, — резко настроение Хиде изменилось, улыбка вернулась на своё место. — Так! У меня есть твои конспекты по истории, и староста передал мне кое-что по литературе, — он порылся в сумке, бормоча себе под нос, пытаясь их найти. 

— Вот, держи! — он протянул ему связку тетрадей, скреплённых резинкой. — Верни их как можно скорее, ладно?

— Спасибо, — очередной прилив благодарности вызвал улыбку на лице Канеки — настоящую улыбку. Хиде всегда заботился о нём.

Они болтали ещё какое-то время, прежде чем им пришлось уйти на занятия. Хиде без умолку восхищался какой-то официанткой из кафе:

 — Тоука-чан, — он мечтательно вздохнул и начал говорить, что Канеки просто обязан её увидеть.

— Возможно, — это всё, что был готов пообещать Канеки. Кафе казалось слишком рискованным. Неспособность есть заставила бы людей заподозрить неладное, прежде чем он вообще сможет разобраться в ситуации.

— Ловлю на слове, — Хиде игриво толкнул его. — Ох, ладно, я не могу опоздать. Мой первый профессор — сторонник старых методов дисциплины. Заставит меня стоять напротив всю лекцию, если опоздаю!

Канеки вздрогнул, представив себе эту пытку. 

— Я не могу этого допустить…

***

Цукияма следил за ним. Или, по крайней мере, за теми, кого он считал знакомыми Канеки. Доказательство: за три недели с момента последней встречи с Цукиямой, Канеки получил от него около двадцати семи сообщений. После первого он начал их игнорировать.

Теперь же, он не думал, что у него есть выбор, кроме как посмотреть.

Первая лекция была скучной, профессор большую часть времени зачитывал текст с презентации, не отходя от кафедры. Его монотонный голос в сочетании с тусклым освещением усыплял большинство студентов. Канеки воспользовался возможностью опуститься на свое место и пролистать полученные сообщения.

Kamii U¹? Умница.

Канеки проглотил комок в горле. Как Цукияма узнал об этом…

Большинство сообщений представляли собой обыденные наблюдения вроде «Купил самый изысканный букет» или «Застрял в пробке!» — с какими-то странными эмодзи. Сам факт, что Цукияма тратит время, чтобы сообщать Канеки о каждом своем шаге, уже нервировал, но затем были такие сообщения, как «Я возле дома твоей тети» и «У твоего светловолосого друга интересный запах»,  — от которых кровь стыла в жилах.

«Сталкер, — подумал Канеки, — похоже, это было недалеко от истины».

Существуют ли какие-нибудь инструкции по борьбе с таким? С преследователем-гулем, который хочет...

Чего же хотел Цукияма? Он упоминал о том, что поможет Канеки за определенную цену, но ни одно из его сообщений не указывало, какой она могла быть.

Канеки резко мотнул головой. Кого волнует, чего хочет Цукияма? Он был безумен, не говоря уже об угрозе для Канеки и всего, что ему дорого. С этим нужно покончить.

Почувствовав тошноту, Канеки напечатал сообщение:

Оставь меня и моих друзей в покое. 

Канеки не заметил, как затаил дыхание, пока его палец не коснулся кнопки «Отправить».

Лишь через несколько мгновений он осознал, что ждет от Цукиямы мгновенного ответа, как от Хиде. Очевидно, этого не произойдет, а непредсказуемость ситуации еще больше его нервировала.

Секунды тянулись мучительно. Канеки смирился с тревогой и снова сосредоточился на лекции. Хотя мысли то и дело возвращались к безмолвному телефону.

***

Дни шли, никакого ответа не приходило. Даже привычные сообщения, наполненные повседневными делами Цукиямы, не появлялись в его почтовом ящике.

Тишина.

Может быть, это способ Цукиямы перестать общаться? Конечно, это не давало того чувства завершенности, которого бы хотелось Канеки, но если это означало, что ему больше никогда не придется слышать или видеть Цукияму, он готов был это принять.

Позже Канеки будет размышлять о совпадении. Наверняка у Цукиямы было какое-то врожденное чутье, когда гуля поражает голод с наибольшей жестокостью, потому что именно когда Канеки съежился в своей кровати, боясь как себя, так и того, что скрывается за его домом, раздражающее присутствие Цукиямы снова дало о себе знать.

Встретимся, — гласило сообщение, — и твои очаровательные друзья будут вне опасности.

Канеки крепко сжал телефон. Встретиться с Цукиямой снова... Нет, он не хотел этого. Он не хотел даже того крошечного косвенного контакта, который у него был с ним.

И всё же...

Ладно. Где?

Цукияма на этот раз не стал тратить ни секунды.

Я тебя найду, — написал он, добавив подмигивающий смайлик. Канеки хотелось убить его. Это было чувство, которое ему совершенно не нравилось, особенно настолько искреннее.

В голоде гуля было что-то такое, что пробивалось сквозь все его, более человеческие, запреты. Злость, страх, тоска — всё это стало просто сильнее, словно каждое чувство рассматривалось под увеличительным стеклом. Быть гулем — тяжело. Канеки не мог себе представить, что мог родиться таким. Это плохо, даже после столь долгой и спокойной жизни, которую он вёл большую часть своего существования.

И дело было не только в эмоциях. Сами его чувства будто обострились. В моменты сильнейшего голода Канеки мог закрыть глаза и слышать шаги живущей сверху семьи, чувствовать запах соседа, проходящего мимо двери. Чем сильнее был голод, тем сложнее становилось отгородиться от всего остального. Сосредоточиться он не мог. Сидя на уроке, он был поглощен воспоминанием о вкусе человеческой плоти, слюна скапливалась в уголке рта, когда девушка перед ним наклонилась, чтобы поднять упавший карандаш. Это движение задрало ее рубашку, обнажив гладкую, мягкую спину.

Просто взглянув на нее, он знал, какой у нее вкус.

Бросив телефон на кровать, Канеки перевернулся. Желудок урчал от голода, но при этом его тело содрогалось от отвращения к собственным мыслям. Он стал еще более омерзительным.

Надежда казалась такой далекой.

***

Когда Цукияма его нашел, это была чистая случайность. Канеки фактически бросил учебу, подавляемый низменными инстинктами гуля. Ночи он проводил в ужасе, мучимый кошмарами о том, что случится, когда он окончательно сорвется.

Спустя два дня после последнего сообщения Цукиямы, Канеки пошел в университет.

Не для того, чтобы посещать занятия или официально отчислиться. Нет, Канеки отправился туда, потому что, несмотря на свой страх, чувствовал себя одиноким на такой глубине, какую никогда раньше не испытывал. Канеки должен был лучше понимать ситуацию.

Цукияма сидел во дворе за одним из столиков, которые студенты использовали для групповых занятий или обеда в хорошую погоду. Он был один, на столе перед ним стояли две чашки кофе и букет цветов. Он не взглянул на Канеки, когда тот вошел через ворота кампуса, но Канеки подозревал, что он все равно знал о его присутствии.

Цукияма ждал, чтобы Канеки сделал первый шаг.

Не имея выбора, Канеки подошел к столу, ссутулившись, крепко сжимая обеими руками ремни сумки. 

— Цукияма.

— Канеки-кун, — Цукияма одарил его довольной улыбкой, и на краткий миг Канеки ощутил вкус той девушки, почувствовал прикосновение пальцев Цукиямы к своим губам. — Я рад, что ты пришел. Я волновался, что кофе остынет, прежде чем ты появишься.

— Я не могу его пить, — Канеки бросил на него острый взгляд.

— Ты пробовал?

Конечно, нет, но разве кофе будет чем-то отличаться?

— Попробуй, — настаивал Цукияма, подталкивая чашку кофе ближе одним пальцем. 

Неохотно Канеки спустил сумку с плеча и сел. Ему пришлось подавить желание сделать все наоборот — послать Цукияму куда подальше и бежать со всех ног — прежде чем он смог заставить себя взять чашку и сделать быстрый глоток, ожидая почувствовать вкус канализации.

— Ну и как? Кажется? — Цукияма внимательно наблюдал за ним, следя за каждым его движением.

Канеки сглотнул, сделал паузу, сделал еще один глоток. Он уставился на пенопластовый стаканчик. Вкус был… потрясающий. 

— Оно… оно хорошее.

— Конечно, хорошее. Оно превосходно, — фыркнул Цукияма, оскорбленный такой скудной оценкой кофе. — Этот кофе я привез из другой страны.

Канеки внезапно вспомнил о том, как его тетя хвасталась перед соседями своим драгоценным импортным парижским ковром, купленным на кровавые деньги его матери, и о том, как он считал ее такой мелочной. 

— Конечно, ты это сделал, — он не смог полностью смягчить тон своего голоса.

Но Цукияма только шире улыбнулся, сверкнув зубами. 

— Вот так, — он постучал по своему кофе, — я могу тебе помочь, Канеки-кун. Я могу показать тебе то, что тебе нужно знать.

Канеки нахмурился.

— Я смогу разобраться сам.

Но Цукияму это не остановило. 

— Есть многое о нас, — он бросил на него острый взгляд, — чего ты не осознаешь. Преимущества, — он кивнул на кофе, — и опасности.

Ерзая, Канеки сделал еще один глоток кофе, осушив чашку. Это был действительно хороший напиток. Он уже скучал по нему. 

— Что тебе нужно?

— Многое, — с тоской произнес Цукияма. — Но мне очень любопытно, как ты таким стал. Ты сказал, что раньше был человеком.

— Был, — ответил Канеки. — Я и есть человек.

— И тем не менее, ты здесь. Ты обедал со мной, с гулем. Это не то, что сделал бы человек.

Вздохнув, Канеки почувствовал, как кофе ворочается у него в желудке. Он глубоко вдохнул носом, молясь о том, чтобы его не стошнило прямо здесь.

— Случилась авария, — осторожно произнес он. — Я и Ризе, другой гуль… Она умерла.

Если раньше Цукияма проявлял интерес, то теперь он был захвачен рассказом, подавшись вперед, уперевшись локтями в стол.

— Гуль по имени Ризе, говоришь?

— Да, она умерла. И я чуть не умер. Врач… э, — он прочистил горло, — врач пересадил мне ее органы. — «И с тех пор я изменился».

Сначала Цукияма молчал. Затем, после долгой паузы, он пробормотал:

— Я не знал, что это возможно, — прежде чем продолжить громче. — Passionnant²! С каждой встречей ты превосходишь мои ожидания, Канеки-кун. Какое мне выпало счастье встретить тебя!

«Точно, он определенно псих», — подумал Канеки. 

— В общем, вот и вся история, — сказал он, глядя куда угодно, только не на Цукияму и его странно восторженное выражение лица. — Не знаю, что еще сказать.

— Тогда молчи, — предложил Цукияма. — Я упоминал о цене, если помнишь, хотя, возможно, более подходящее слово — «условия сделки». 

— Да, ты говорил, — согласился Канеки, готовясь броситься бежать в любую секунду.

— Твоя история объясняет многое. Твое незнание нашего образа жизни и твой… интересный запах, — как бы подтверждая свои слова, Цукияма наклонился через стол и глубоко вдохнул. — Твой аромат восхитителен, Канеки-кун. Просто находясь рядом с тобой, я чувствую себя так, будто не ел месяцами.

Потрясение — это даже близко не могло описать всю гамму эмоций, которая охватила Канеки при этом ужасающем замечании.

— Я расскажу тебе все, что тебе нужно знать, — продолжил Цукияму, отстраняясь, но не сводя с него затуманенных блаженством глаз, — и я помогу тебе. Но в обмен я хочу попробовать тебя, когда …захочу.

— Ты хочешь… чего? — спросил Канеки, его голос сорвался.

— Всего лишь кусочек, — настаивал Цукияма. — Ты так быстро восстановишься, что это даже не будет иметь значения! Это честная сделка. Non³, это практически подарок!

— Ты… ты хочешь меня… съесть.

— Отведать, Канеки-кун, не нужно быть таким драматичным.

— Встреча окончена, — резко заявил Канеки, вскочив на ноги. — Можешь идти прямиком в ад, — когда он ушел, Цукияма не попытался его остановить, возможно, ошеломленный неблагодарностью Канеки.

Пусть никто никогда не говорит, что Канеки не может постоять за себя. Будь проклят его гульский голод.

***

— Не жалею, — сказал Канеки. Кофе почти закончился. Так жить было нельзя, но и спустя неделю он держался. Целая кружка могла бы унять самые сильные приступы голода, но чем дольше он обходился без человеческой пищи, тем сильнее они становились. И всё же он не жалел, что отказал Цукияме.

Стоило ему связаться с такими гулями, как этот, на его человеческой жизни можно было поставить крест.

Накануне он получил электронное письмо из университета, где ему грозили отчислением за неявки, если он не явится на встречу с деканом и не предоставит разумного объяснения всем своем прогулам за семестр. Он не ответил. Разумного объяснения не было.

На мгновение ему пришла в голову мысль, откуда у Цукиямы деньги на импортный кофе и уродливую дорогую одежду, но он быстро отбросил ее. Любое время, потраченное на размышления о Цукияме, было пустой тратой.

Потому что он, решительно, не жалел.

Сон никогда не приходил к Канеки легко, даже в добрые ночи, но чем дольше он обходился без человеческой пищи, тем сильнее его мучила бессонница. Шесть часов сна быстро сократились до четырех, затем до двух, а потом он и вовсе скатился до коротких дремот между ворочаньем в постели, бессмысленным блужданием по форумам и просмотром видеороликов с милыми котиками. К тому времени, как рассвет подкрался к горизонту, Канеки был более чем готов начать свой новый распорядок дня: кофе, вода и приступы тревоги, заставлявшие его трястись.

Кофе, вероятно, не сильно помогало в борьбе с последним.

Он убеждал себя, что останется довольным своим положением, пока не рухнет замертво от голода, сердечного приступа или чего-нибудь еще, но печальная правда заключалась в том, что в тот момент, когда малейший намек на изменения давал о себе знать, Канеки хватался за него, как за спасательный круг.

Утро наступило обычным образом: лежать в постели, наблюдая, как солнце начинает пробиваться сквозь жалюзи, а затем — волоча ноги на кухню, чтобы сварить кофе. Разница была в запахе.

Этот запах был восхитительным, он просочился под дверь и проник в каждую щель квартиры. Канеки не мог его игнорировать. Его притяжение было настолько сильным, что он уже открывал входную дверь, прежде чем успел действительно остановиться и подумать, что это за запах.

Если бы он задумался, то, вероятно, вообще не открыл бы дверь.

На приветственном коврике стояла небольшая коробка, одна из серии безвкусных подарков, которые Хиде дарил ему на протяжении многих лет. На этой красовалась надпись «УЙДИ» большими, угловатыми английскими буквами, большая часть которых была скрыта безобидной коричневой упаковкой. Конечно, там было письмо и — еще более безвкусный, чем коврик подарок — роза.

Канеки помрачнел. Это давало ответы на многие вопросы.

Он поднял коробку и занес ее внутрь, слишком сильно паникуя при мысли о том, что кто-то может догадаться о присутствии на его пороге мертвой человеческой плоти, чтобы отказаться от подарка совсем. И это явно был подарок, какой-то жест, которым Цукияма надеялся расположить его к себе.

Письмо было коротким:

«Надеюсь, ты простишь мою самонадеянность, но мне кажется, мы неудачно начали. Мое предложение, конечно же, остается в силе. Прежде чем подумать иначе, помни: ты не относишься ни к нам, ни к ним, а являешься совершенно кем-то другим. К кому еще тебе обратиться? 

Смиренно жду твоего ответа».

Имен не упоминалось, но Канеки не знал никого, кто звучал бы так самодовольно — или никого, кто бы дарил человеческое мясо в качестве подарка, — кроме Цукиямы.

Но даже так — ни к нам, ни к ним... Не гуль, не человек. Что-то другое. Что-то неправильное.

Канеки поставил коробку в холодильник и закрыл дверцу, приглушив запах для своего обоняния, но не избавившись от него полностью. Он стоял так долгое время.