После показавшегося Лань Чжаню очень странным разговора, дарившего призрак неясной надежды, и ещё одной тяжёлой ночи в горячке Вэй Ин воспрянул к закату следующего дня и снова стал собой: гордым, циничным, легкомысленным и насмешливым. Отказавшись от еды, он изъявил желание вымыться, но вместо предложенного Нефритом купания в комнате какое-то время провёл в Холодных Источниках, а вернувшись, первым делом дал понять, что всё происходившее между ними на горе Байфэн — плод злосчастного недоразумения и придавать значение этому он не намерен.

      — Не стоило мне тебя дразнить на арене — был неправ и извиняюсь. Тебе же не следовало так бурно реагировать на мои шутки и поддаваться порывам. Но что случилось, то случилось.

      Его облик вновь стал самодостаточным и неприступным.

      — Я признателен, что ты прикрыл меня перед Советом и Цзян Чэном. Буду должен за это.

      — Ничего ты мне не должен, — резко уронил Лань Чжань. — Это была лишь моя ошибка.

      Уголки губ Вэй Ина дрогнули.

      — Тогда не делай убитый вид. Тебе, должно быть, непросто живётся с такими-то открытиями о себе, но это же не конец света. Ты обязательно кого-то встретишь — кого-то достойного, с такими же как у тебя предпочтениями и хорошими манерами, не то что…

      — Не надо меня утешать, — грубовато перебил его Лань Чжань и отвёл погасший взор, чтобы скрыть океан боли разлившийся внутри. — Этого не требуется.

      Вэй Ин некоторое время и правда молчал, но в конце концов подался немного ближе и ещё шире улыбнулся.

      — Это не жалость и не утешение. И не в моих правилах учить кого-то уму-разуму. К тому же скажу как на духу — твои особенности не вызывают во мне ни отвращения, ни повода тебя сторониться. Можешь не опасаться, что я кому-то расскажу — вопреки расхожему мнению обо мне, я умею держать язык за зубами, так что твою честь и доброе имя никоим образом не опорочу.

      — Я не опасаюсь ни за свою честь, ни за имя. Поступай, как считаешь правильным.

      — Вот как? — Вэй Ин в удивлении вскинул брови. — А знаешь, я в некоторой степени даже зауважал тебя после всего этого, Лань Чжань. Было время, когда мне казалось, ты настолько щепетилен в отношении морали и помешан на соблюдении правил, что до старости останешься нецелованным девственником, но, очевидно, шанс всё-таки есть, просто я не тот, кто пойдёт с тобой рука об руку в этом смысле.

      Усилием воли приведя в порядок мысли, Лань Чжань впился в него глазами и отчётливо произнёс:

      — Пожалуйста, давай поговорим о чём-то другом.

      — О чём другом?

      — О чём угодно, только не снова о том, что случилось на Байфэн.

      — Нет уж, Ханьгуан-цзюнь. В кои-то веки выслушай меня. Моё поведение в лесу было странным — и эту странность надо прояснить. Не хочу, чтобы ты себе понапридумывал всякого. Особенно если учесть, что вчера я мог ещё сильнее тебя запутать, неся околесицу под влиянием жара. На горе ты застал меня врасплох и до крайности ошеломил тем, что делал, из-за чего я и сам немного отъехал головой. Однако слов из песни не выкинешь — с мужчинами я дел не имею, мне по душе девушки.

      Очередной фразой он отнимал у Лань Чжаня всякую иллюзию на взаимность, подтверждая и так известную тому истину.

      — Ты всегда мне нравился, — продолжал Вэй Ин, во все глаза уставившись на него. — Я хотел дружить и всячески тебя допекал из-за этого вниманием, но все мои помыслы были лишь в ключе приятельского общения.

      Лань Чжань смежил веки. В груди пекло.

      — Я никогда иначе и не думал.

      — Отлично. Рад, что мы во всём разобрались.

      — Мгм.

      Вэй Ин, казалось, ощутил облегчение, словно на фоне обнажившихся чувств Нефрита опасался, что тот неправильно истолкует для себя какие-то его фразы или поступки и примется его к чему-то неприемлемому склонять.

      Под действием им сказанного Лань Чжань чувствовал мучительно жжение в сердце и стягивающую горло тоску. Что бы ни говорил Вэй Ин, а он не мог не любить его, не желать, не мечтать о нём. С момента их первой встречи одержимость им много раз видоизменялась — Лань Чжань прошёл долгий путь от отрицания своей любви и пропитанной возмущением борьбы до полной и бескомпромиссной капитуляции перед ней. Стыд давил на плечи и отравляющей пеленой тлел внутри.

      Вэй Ин, как ни старался держаться непринуждённо, тоже тушевался и испытывал несвойственную ему неловкость. Возможно, в душе он жаждал оградить себя от волнений по поводу внезапно вскрывшейся страсти того, с кем не видел для себя никакого будущего, кроме холодной учтивости на приёмах и встречах кланов. Мало ли что там они делали в прошлом, мало ли какие Лань Чжань лелеял чаяния — в настоящем этому не было места. Они повзрослели, прошли войну, возмужали. Мир между тем не стал проще, он накладывал обязательства — на каждого свои. Вэй Ин являлся частью клана Цзян и в оплату долга перед почившими приёмными родителями старался не опозорить и не подвести их сына.

      Лань Чжань прекрасно понимал, что невольно стал дилеммой, которую Вэй Ин не хотел возводить в статус проблемы. Их поцелуй являлся для него неудачным приключением — экспериментом, на который он не давал согласия. Неудивительно, что ему хотелось обозначить свою позицию и не возвращаться к этому смущающему и досадному опыту ни под каким предлогом в дальнейшем.

      — Мне жаль, — подтверждая его мысли, сказал Вэй Ин, будто усомнившись, что всего озвученного мало для того, чтобы его оставили в покое. — Ты невероятный человек, Лань Чжань. Тому, с кем ты свяжешь жизнь, очень повезёт. Я говорю это не для того, чтобы облегчить тебе принятие положения, — нет, я правда так думаю.

      Подобные речи причиняли Лань Чжаню слишком много боли, поэтому сразу найтись с ответом не получалось — все силы уходили на то, чтобы скрыть страдание. Он был благодарен Вэй Ину, что, в отличие от их прежних контактов, он не пытался хохмить и подкалывать, превращая ситуацию в фарс. Его улыбки оставались сдержанными и в немалой степени нервными.

      — В ночь, когда ты произнёс «вернись со мной в Гусу», я был уверен, что речь идёт о наказании или как минимум о лишении свободы. Прости, что ещё тогда не понял твоих чувств.

      — Я сам виноват. Никто бы не понял.

      В голосе Нефрита было столько горечи и беспросветной безнадёжности, что Вэй Ин поневоле сам проникся ими. Его взгляд задержался на бледном лице Лань Чжаня. В пучине серых, как марь непогожего утра, глаз металось сожаление. Будто принимая непростое для себя решение, Вэй Ин вобрал в лёгкие побольше воздуха и дальше продолжил тихо и сдавленно.

      — Теперь я знаю, почему ты гневался и выходил из себя, когда я потешался над тобой, почему отталкивал и гнал меня, когда я позволял себе развязность, почему становился злым и колючим, когда я на твоих глазах заигрывал с женщинами, показывая себя большим повесой, чем есть на деле. Но если быть честным до конца, мы никогда не были по-настоящему близки и последние годы ни один из нас не ведал, чем живёт другой.

      Взгляд Лань Чжаня потемнел.

      — Знай я, что ты утратил Золотое Ядро, проявил бы больше участия.

      — Я вовсе не к тому, — отрезал Вэй Ин, уязвлённо приподняв подбородок. — Мне не нужно ничьё снисхождение. Я прекрасно справляюсь.

      Лань Чжань отнюдь не был согласен с этим «прекрасно». Вэй Ин давно стал мишенью неодобрения среди заклинателей и не мог этого не сознавать.

      — Ты не сможешь скрывать вечно.

      — Смогу.

      — Кто ещё знает?

      — Только Вэнь Цин и Вэнь Нин, и они унесут тайну в могилу. Я в них уверен.

      — Почему ты так боишься обнажить правду?

      — Не боюсь, тут другое.

      — Ты ведь лишился Ядра в противостоянии с кланом Вэнь, я прав? Если бы в Совете узнали как обстоят дела, многие прикусили бы языки относительно используемых тобой инструментов тьмы.

      — Мне начхать на чьи-то языки, Лань Чжань. Разве ты этого ещё не понял? Ты наивен, если думаешь, что из-за отсутствия Золотого Ядра отношение ко мне улучшится. Напротив, вскройся всё — давления и закулисных интриг станет больше. Совету глубоко плевать на движущие мной мотивы, их волнует собственная выгода и мои дарующие могущество изобретения.

      — Хорошо, — не стал спорить Лань Чжань, видя, как непросто даётся Вэй Ину рассуждать о направленной на него травле исподтишка от бывших соратников в борьбе с Вэнь Жоханем. — Им ты обоснованно не доверяешь, но Ваньинь… Разве глава Цзян тоже в числе тех, кто порицает избранный тобой путь?

      Губы Вэй Ина сжались в ровную линию. Он спрятал глаза и в мрачном напряжении сделал несколько шагов по комнате, прежде чем застыл и ответил:

      — Цзян Чэн не должен узнать ни при каких условиях. Ему и так довелось хлебнуть горя. Искалеченный шисюн оптимизма точно не добавит.

      — Причина лишь в том, что он многое вынес? — нахмурился Лань Чжань, безотчётно получив подкрепление выводам, что Цзян Чэн как-то связан с трагедией Вэй Ина.

      Молодой глава Ордена Юньмэн Цзян являлся далеко не единственным, кого постигли страшные утраты во время бесчинств и повсеместной тирании клана Вэнь. Его также нельзя было отнести к людям с тонкой душевной организацией, которых необходимо ограждать и оберегать от дурных новостей и потрясений. Скорее уж таковой можно было счесть деву Цзян, но о ней Вэй Ин не упомянул, следовательно её реакция его волновала в меньшей степени. Крутой нрав Цзян Чэна и абсолютное отсутствие склонности к сентиментальности выделяло его на фоне прочих лидеров общин, и в свете их с Вэй Ином якобы беспрецедентной сплочённости только усиливало ощущение, что здесь что-то не так.

      — Как с этим делом связаны племянник и племянница Вэнь Жоханя? — настойчиво спросил Лань Чжань, нарушая затянувшуюся тишину.

      Зерно подозрений крепко засело в мыслях. Он сам себе не мог объяснить, почему на горе Байфэн его первым предположением относительно появления шрама Вэй Ина стало то, что это работа Вэнь Цин. Девушка была широко известна в кругах заклинателей познаниями в целительстве и исключительными медицинскими навыками, но в первую очередь Нефрит вспомнил о ней, потому что она являлась автором нашумевшей письменной работы о перемещении Золотого Ядра — феномена, превращавшего простого смертного в обладателя магических способностей, неувядающей молодости, быстрой регенерации и сверхъестественной физической силы.

      Трактат Вэнь Цин вызвал бурный резонанс в обществе заклинателей. Из-за невозможности подкрепить теорию практическими исследованиями он был неоднозначно встречен его консервативными членами. Никто до этого не только не пытался осуществить подобную операцию, но даже и не заикался о ней. Речь шла о хирургической пересадке Золотого Ядра от одного носителя другому с полным сохранением структуры и функций энергетического потенциала. Разумеется, даже под страхом смерти ни один вменяемый заклинатель не расстался бы со столь долго взращиваемой и ценной частью собственного тела, поэтому проверить доводы талантливой целительницы возможности не имелось.

      Но что, если нашёлся столь безрассудный и непомерно смелый человек, который прибег к содействию Вэнь Цин и добровольно отдал своё Ядро?

      Лань Чжаня тряхнуло от ужаса. Рассудок, сопротивляясь, начал хаотично перебирать причины, способные заставить на редкость одарённого Вэй Ина пойти на столь отчаянный шаг.

      Обязательства. Любовь. Преданность, — всплыло в пучине завертевшихся догадок.

      Вэй Ина, влачившего жизнь беспризорника и сироты, взяли с улицы. Он получил место рядом с Цзян Чэном и девой Цзян в качестве приёмного ребёнка и рос с каждодневным осознанием того, что все блага в его судьбе — милость Цзян Фэнмяня и Юй Цзыюань. Их гибель и полное уничтожение Пристани Лотоса обещали стать концом клана Цзян — если бы не чудесное спасение брата и сестры Цзян. После падения резиденции ордена какое-то время ходили слухи, что они тоже убиты. Вэнь Чао во всеуслышание хвалился, что, помимо расправы над главой Цзян и Пурпурной Паучихой, унизил их сына, рассеяв при помощи Вэнь Чжулю его Золотое Ядро.

      У Лань Чжаня не было причин этому не верить — глава Вэнь и его отпрыски действовали по-звериному жестоко. В своё время они истребили большую часть его родни, смертельно ранили отца, едва не загнали старшего брата и дотла сожгли Облачные Глубины. Пустившись после погрома в Пристани Лотоса на поиски Вэй Ина, Лань Чжань спустя несколько недель встретил Цзян Чэна — живого и на первый взгляд невредимого. Силы его в сравнении с тем, что он ранее демонстрировал, преобразились и значительно возросли.

      Молодые люди провели вместе в дороге какое-то время. Порой им приходилось ночевать под открытым небом и мыться в попадающихся на пути водоёмах. Лань Чжань не питал намерения разглядывать спутника, но однажды глаза всё же вскользь коснулись свежего шрама на животе Цзян Чэна. Лань Чжань не придал его виду значения, решив, что это след от ранения, полученного в бою. Теперь же его внутреннему взору открылась совершенно иная картина.

      Ноги подкосились, когда до Лань Чжаня дошло, что Вэнь Цин в своих гипотезах не ошиблась, утверждая, что Золотое Ядро при должном мастерстве реально переместить из одного живого сосуда в другой.

      — Твоё Ядро… в теле Ваньиня! — прошептал он, шокированно вскинув глаза на окаменевшего Вэй Ина. — Ты отдал ему его, чтобы клан Цзян продолжил существование…

      Лань Чжань всегда хорошо скрывал эмоции, но в этот раз сплоховал. Мука пробилась сквозь оболочку хладнокровия, и одинокая слеза медленно сползла по щеке. Словно невольно перенимая глубину его смятения, Вэй Ин вдруг затрясся, осел и утопил лицо в ладонях. Худые плечи беззвучно задрожали.

      — Твою мать! Это никогда не должно было выплыть!

      Сердце Лань Чжаня невыносимо больно сжалось. С тех пор, как он узнал Вэй Ина, оно принадлежало ему, жило им и ради него. Более чем когда-либо Лань Чжаню хотелось броситься вперёд, обнять его, притиснуть к себе — дать почувствовать сочащееся через поры, кроющее подобно лавине слепое обожание, но после всего сказанного Вэй Ином за последние минуты он просто не смел. Лань Чжань любил так сильно, что немо клялся не нарушать воздвигнутых им границ, даже если это означало для него самого жить в нескончаемом аду.

      В следующий миг Вэй Ин медленно отнял руки от лица. Переполненного смехом и светом юноши, с которым Лань Чжань три года назад впервые встретился на крыше укутанных в ночь Облачных Глубин, больше не было. Гипнотизирующие красотой глаза, ранее лучащиеся теплом и воодушевлением, затянуло тоской и безнадёжностью новой реальности. Становление на Путь Тьмы, как бы Вэй Ин ни храбрился и ни заверял, что не испытывает последствий, раскололо его жизнь на «до» и «после».

      — Ты всегда был удивительно умён, — печально протянул Вэй Ин, ослабевшим телом упираясь в стену позади себя. — Неслучайно Лань Цижэнь видел в тебе гения и ставил нам в пример.

      Горло Лань Чжаня перекрыл тугой узел слёз — иначе он, чего доброго, вскрикнул бы, — но едва слышный стон всё же сорвался с его уст.

      — Как это было?

      — Что?

      — Перемещение Золотого Ядра. Очень больно?

      Вэй Ин вздрогнул и часто заморгал — не то силясь ответить, не то просто вздохнуть.

      — Не очень.

      Настоящий ответ Лань Чжань прочёл в глубине его вспыхнувших взвившейся агонией глаз. Пальцы Вэй Ина предательски завибрировали, как и его сломавшийся, охрипший голос.

      — Просто надо чуть-чуть потерпеть.

      — Чуть-чуть это сколько?

      И снова ужас, взорвавшийся в серой хмари очей напротив, на несколько мгновений погрузил комнату в гробовую тишину.

      — Две ночи и один день.

      Дыхание Лань Чжаня споткнулось. Пульс взлетел.

      — И ты был в сознании от начала до конца?

      Плечи Вэй Ина опали. Он судорожно дёрнулся, будто воспоминание ощутимо жалило.

      — Хотел бы не быть, но это обязательное условие, — с напускным безразличием поведал он.

      — Почему Вэнь Цин не использовала одурманивающие снадобья?

      — Она собиралась, но в процессе выяснилось, что спать мне нельзя, — вроде бы спокойный вздох Вэй Ина завершился всхлипом.

      Секунду спустя, резко тряхнув головой, он вернул на лицо прежнее выражение.

      — Во время изъятия Ядро должно находиться на пике активности, иначе велика вероятность его загубить.

      Глаза Лань Чжаня ошеломлённо расширились и застыли на Вэй Ине. Даже обладая богатой фантазией, невозможно было вообразить величину воли человека, который в течение полутора суток вынужден оставаться в сознании и, будучи вскрытым до кишок, постигать, как центр его магической силы, взращиваемый с малых лет и пустивший корни в саму его суть, отделяют лезвием от плоти — как нити энергии, непрерывно циркулирующей в теле, одну за другой разрубают, отсекают меридиан за меридианом, и лишь затем трепещущий, пульсирующий сгусток духовного пламени наконец извлекают полностью. После чего вместилище порождающей чудеса силы пустеет, струившаяся по каналам организма мощь медленно иссякает, истончается и отступает во мрак, в котором более никогда не разгорится огонь светлых чар.

      Помимо того, что такого рода операция без снижающих чувствительность зелий, должно быть, ощущалась сродни тому, как на лишённое кожи, сочащееся кровью мясо плеснули солёным кипятком, так ещё и после — насколько мог сопоставить события Лань Чжань — последовал чудовищный акт кары на Могильных Холмах, ведь Вэнь Чао схватил Вэй Ина уже после манипуляций Вэнь Цин, а значит, всё, что он пережил, дополнили новые истязания и пытки. Сил сражаться у него ожидаемо не осталось — он позволил врагу отвести душу и покорно принял уготованное.

      — Какова была вероятность неудачи?

      — Пополам на пополам.

      Лань Чжаню стало дурно. Дурно было и Вэй Ину, чей облик в эти секунды, хотя и оставался неправдоподобно безучастным, с изнанки отдавал безысходностью и обречённостью живого мертвеца.

      — Если бы ничего не вышло, я бы всё равно выжил, но Цзян Чэн… он не я.

      Да, он не ты.

      Взирая на него с позиции нового знания и осмысляя им содеянное, Лань Чжань будто провалился в ядовитую полынью, и никак не удавалось выплыть. Он любил Вэй Ина — любил любым, без оглядки на что-либо, и всё же то, что он узнал, в корне переворачивало представления о нём.

      Он отказался от доли прославленного светлого заклинателя, но стал недостижим в своём величии и неслыханной отваге.

      Неизвестно с чьего благословения и как, Вэй Ин, словно феникс, вернулся ещё могущественнее, чем прежде, и ожидаемо вызвал негодование тех, кто всё ещё носил в себе золотую сердцевину — кичился этим и мнил себя достойнее прочих, но не мог сравниться с ним ни в чём. Он пожертвовал светлым будущим и добрым именем ради благоденствия и возвышения Цзян Чэна, а тот, ныне живя чужую судьбу, даже не ведал о его деянии.

      Лань Чжань не раз становился свидетелем того, как молодой глава Ордена Цзян, вместо того чтобы встать на сторону шисюна и отстоять его достоинство в качестве своего верного подданного перед другими, отчитывал и упрекал, выбирая сторону противоположную. Заслуга Вэй Ина в возрождении Пристани Лотоса была неоценима. Благодаря его безвозмездному дару наследник Цзян Фэнмяня вознёсся выше, чем довелось бы ему, сохрани он собственное утраченное Ядро, но этот подвиг никем не был узнан.

      Может ли кто-то быть столь самоотверженным и бескорыстным, влача такой груз на душе и день ото дня приручая внутри себя тьму?

      Вэй Ин доказывал, что может. Незаслуженно порицаемый, непонятый всеми и всеми осуждаемый, в лишённом духовных сил, опустошённом теле, он будил в Лань Чжане необоримое желание сберечь, позаботиться, спасти от последствий чужой зависти и алчности любой ценой. Будь на то воля Нефрита, он прямо сейчас его бы пленил, связал, запер, никогда и никуда от себя не отпустил. Но Вэй Ин ему не принадлежал, и более того — он не хотел ни его опеки, ни защиты. Он шёл своей кривой дорожкой с высоко поднятой головой и не жаловался.

      Прошло достаточно много времени, прежде чем Лань Чжань совершил над собой усилие и его голос зазвучал снова — немного надтреснутый и низкий от сдерживаемых внутри болезненных чувств.

      — Хочешь со мной выпить?

      Лицо вскинувшегося Вэй Ина просветлело и одновременно вытянулось от изумления.

      — Молодой господин Лань, я не ослышался? Надеюсь, ты сейчас предлагаешь мне не чаю выпить?

      — Не чаю. Вина.

      — А как же Стена Послушания с её запретами? Стоило мне в прошлом коснуться сосуда с алкоголем у тебя на глазах, ты тут же свирепел и пытался меня взгреть.

      — Отправимся в город, так правила не будут нарушены.

      — Ханьгуан-цзюнь, ты и вправду очень изменился с тех пор, как мы вместе учились, — задумчиво оглядывая Нефрита, с восторгом обронил Вэй Ин. — Признаться, таким ты нравишься мне несоизмеримо больше.

      Лань Чжань без надобности оправил полы белоснежных одежд и почти невозмутимо выдал:

      — Полетим на Бичэне, нас не должны видеть после часа отхода ко сну.