Лань Чжань не сводил глаз с Вэй Ина, пока он говорил, и в какой-то момент их взгляды встретились. Зал Несравненной Изящности как по волшебству отступил куда-то вместе с наполняющими его людьми, яркими красками, ароматами яств и голосами. Возможно, Лань Чжаню показалось, но голос Вэй Ина в этот миг дрогнул. На его лице, невольно утратившем сосредоточенность, отразилось сразу много всего: боль, сожаления, страх и желание.
Желание?
В ушах Лань Чжаня раздался оглушительный взрыв. Кровь ударила в голову и обожгла конечности. Он сильно дёрнулся всем телом, из-за чего Лань Сичэнь, находившийся к нему ближе всех, изумлённо напрягся. Крупная дрожь, зарождающаяся где-то в области сердца, вынуждала плоть Лань Чжаня неконтролируемо вибрировать. Дыхание застревало в лёгких.
Вэй Ин находился так близко — впервые за последние недели! Чудилось, Лань Чжань мог бы коснуться его, если бы просто протянул руку. Одной мысли об этом хватило, чтобы бабочки в животе взвились метелью и начали щекотать нервные окончания. С появлением на пиру Вэй Ина Лань Чжань пережил такой невероятный каскад острейших эмоций всего-то за несколько минут, что едва удавалось сохранять внешнее спокойствие.
Он душой чувствовал, как над Вэй Ином сгущаются тучи надвигающихся перемен. Лань Чжань не имел права вмешиваться в его нынешнюю стычку с Цзинь Гуаншанем и, вероятно, не случись разоблачения его страсти на горе Байфэн, не дерзнул бы принять судьбоносные для себя решения, ведь до недавнего времени плутал в собственных убеждениях. Теперь же Лань Чжань отчётливо понимал, что, если кланы всё-таки вступят в открытую конфронтацию с Вэй Ином, он непременно встанет на его защиту, даже если это будет означать крах всего, чем он жил до настоящего момента. Видно, небесам было угодно обнажить его душу перед Вэй Ином накануне грядущего и освободить от метаний. Более Лань Чжаня ничто не сдерживало — ничто, кроме, пожалуй, того статуса, что он имел в ордене, но даже это уже не являлось преградой к поступкам, которые ранее представлялись немыслимыми.
Походило на то, что Вэй Ин об этом догадывался. Он, вероятно, как никто другой, явственно сознавал, сколь много потеряет Лань Чжань, если начнёт сближаться с ним. Будь то дружба или иные отношения, реакция мира заклинателей последует сродни тому, что демонстрировал этим вечером Цзинь Цзысюнь, — недоумение, отвращение, порицание.
Внезапно Лань Чжаня осенило совершенно безрассудное предположение: что, если Вэй Ин хотел бы дать ему шанс, но в силу своего незавидного положения не позволял совершить ошибку, дабы он не пострадал от своей же страсти? Не имея иной возможности творить магию, Вэй Ин шёл Путём Тьмы, и тень этого неминуемо падала бы на того, кто находился рядом, — чего стоили постоянные шпильки в адрес Цзян Чэна, которому приходилось едва ли не на каждом приёме и совместной с другими кланами Ночной Охоте выслушивать возмущение чопорных, благонравных мужей, требующих приструнить Вэй Усяня.
Цзян Чэн очень гордился положением главы ордена и изо всех сил старался привести остатки своего почти уничтоженного клана к величию, но чувствовал себя неуютно из-за того, что эта ноша настигла его в совсем ещё юные годы и более умудренные опытом члены заклинательского сообщества поучали его и осаждали наставлениями едва ли не на каждом шагу.
Смерть родителей сделала колючего и язвительного Цзян Чэна ещё более нетерпимым и надменным в плане вещей, способных пошатнуть уважение к наследию его предков. Было очевидно, что выделяемость Вэй Ина как объекта повсеместного осуждения точит и нервирует главу Цзян. Этим ловко пользовались такие люди, как Цзинь Гуаншань, тонкими манипуляциями подливая масла в огонь его недовольства и настраивая его против шисюна.
Вэй Ин не мог открыть Цзян Чэну правду о том, почему вынужден использовать инструменты тьмы, не пролив при этом свет на свою жертву, и следовательно, не пытался обелить себя в его глазах. Своим молчанием и равнодушным принятием всеобщей хулы он укреплял главу Цзян во мнении, что является бунтарём — несносным и испорченным человеком, зачастую намеренно попирающим правила и устои.
Будь Цзян Чэн хоть чуточку благосклоннее и внимательнее к Вэй Ину, обязательно задался бы вопросом, почему невероятно талантливый и изобретательный юноша вдруг стал пренебрегать силами своего незаурядного Золотого Ядра и подался в некроманты, изо дня в день выслушивая насмешки и упрёки бывших соратников. Но, судя по всему, Цзян Чэн был исключительно невысокого мнения о сводном родственнике и лишь раз от разу сильнее злился, что тот раздражает людей и не вписывается в новую иерархию, выстраиваемую кланом Цзинь в послевоенное время.
Взирая на Вэй Ина, пытающегося противостоять в одиночку тем, кто нападал скопом, Лань Чжань желал только одного: стоять с ним плечом к плечу — не ради того, чтобы заслужить его одобрение или признательность, а потому что сердцем он давно выбрал сторону. Он продолжал смотреть на Вэй Ина, исповедуясь взглядом, полным щемящей нежности, и тот, будто парализованный, тоже несколько мгновений не отводил печальных глаз.
Обоих посетило стойкое ощущение, что панорама пира растворилась и они одни в огромном зале. Иллюзия была столь реальной и пьянящей, что на какую-то долю секунды Лань Чжань допустил, что сейчас они одновременно сделают шаг навстречу и коснутся друг друга. Он и вправду слегка подался вперёд, но Вэй Ин, хотя и замешкавшись, с болью отступил назад — не улыбнулся, не кивнул, а предостерегающе покачал головой. Мышцы его лица словно окаменели. Глаза кричали:
Стой! Ни шагу дальше! Не вздумай!
Испытав мучительную растерянность, Лань Чжань застыл. Мгновенно вернулось ощущение десятков чужих взглядов и желание отвернуться. Никто из присутствующих, за исключением брата и, возможно, Вэй Ина, не мог прочесть за внешней невозмутимостью Второго Нефрита обуревающие его чувства, но многих озадачило его неясное движение в направлении незваного гостя, хотя, скорее всего, большинство приняли этот жест за враждебность.
Вэй Ин одарил Лань Чжаня ещё одним красноречиво холодным взглядом и резко развернулся к Цзинь Гуаншаню, кипящему немым гневом после его слов о схожести политики клана Цзинь с методами поверженного клана Вэнь. Ближайшие сподвижники главы Цзинь, спеша выслужиться перед предводителем, бросились наперебой выкрикивать:
— Каков наглец!
— Как смеешь!
— Попридержи язык!
Но Вэй Ин, будто не замечая этот нескладный хор голосов, обращался исключительно к Цзинь Гуаншаню, повергая того в ещё большее замешательство каждой произнесённой фразой:
— Глава Цзинь, ни для кого не секрет, что именно ваш клан больше всех выиграл от уничтожения Ордена Цишань Вэнь. Ныне вы пребываете в исключительно выгодном для себя положении и, вероятно, считаете, что каждый заклинатель, магическое имущество которого вам приглянулось, по первому вашему требованию и безоговорочно должен отказаться от него в вашу пользу. Если этого не происходит добровольно, вы готовы применять силу. Позвольте спросить, в чём же в таком случае разница между вашим правлением и владычеством Вэнь Жоханя, против которого мы все выступали?
Окончательно утративший контроль над эмоциями Цзинь Гуаншань не смог подавить проступившей на исказившемся лице ненависти. Конечно же, он спал и видел, как занимает вакантное после смерти главы Вэнь место Верховного Заклинателя. Правда, для этого ему не только надлежало максимально утвердить положение своего ордена среди прочих, но и обладать размахом сил, соответствующим уровню почившего Вэнь Жоханя. Только пока был жив этот выскочка из Юньмэна, неизвестно откуда набравшийся премудрости создавать амулеты непревзойдённой мощи, статус Цзинь Гуаншаня оставался шаток.
Дерзость Вэй Усяня в представлении главы Цзинь не знала границ — посмел ворваться на чужое торжество и неприкрыто на глазах у десятков высокочтимых людей уличать его хозяина в высокомерии и скрытых мотивах. Где такое видано? Цзинь Гуаншань был не единственным, кто питал к Вэй Усяню откровенную неприязнь из-за остроты его ума и языка, безжалостно и без расшаркиваний срывающего маски пристойности с одарённых властью персон. Ныне главу Цзинь волновало уже не столько разоблачение его истинных устремлений и планов, сколько то, что в руках непокорного мальчишки находилось чрезвычайно опасное оружие, способное нанести существенный урон престижу клана Цзинь и даже предать его забвению, как в своё время произошло с кланом Вэнь, для которого Вэй Усянь стал приговором.
Одно утешало: после Аннигиляции Солнца необходимость считаться с ним отпала. Вэй Усянь своё дело сделал — освободил дорогу клану Цзинь к вершине почёта и власти. Если раньше Цзинь Гуаншань лишь вздыхал на возникающую то тут, то там критику приёмов юного некроманта, то теперь намеренно взращивал и подпитывал неодобрение Тёмного Пути во всех и каждом в обозримом пространстве.
Цзинь Гуаншань не впервые умышленно заводил беседы о Тигриной Печати Преисподней на больших собраниях, давая понять Вэй Усяню, что его не оставят в покое, пока у него в руках такой могущественный и грозный артефакт. Глава Цзинь чувствовал единогласную поддержку кланов, что, прозревая воцарение более многочисленного и богатого собрата в лице Ордена Ланьлин Цзинь, спешили примкнуть к нему и выслужиться в надежде на будущие поощрения.
Заклинателький мир, словно стая коршунов, затаился, вперив все взоры в Вэй Усяня в ожидании, когда он оступится и даст повод себя разорвать. Сегодня, несмотря на испорченный приём, этот момент как никогда приблизился. Нарушение Вэй Усянем субординации в столь грубой форме как затея скандала на празднестве, куда он даже не был приглашён, и, помимо этого, явное проявление интереса к делам пленных Вэней создавало удобный прецедент и располагало усилить давление. Подогреть осуждение в публике, и без того бурлящей завистью, страхом и негодованием, было проще некуда, и Цзинь Гуаншань уже предвкушал, как вскоре сплотит их против «общей угрозы».
Доказательств жажды наказать Вэй Ина со стороны зрителей долго ждать не пришлось. Один из приглашённых заклинателей, восседавший по правую руку от Цзинь Гуаншаня, звучно выкрикнул:
— Вэй Усянь! Постыдился бы толкать такие гнусные, порочащие речи! Подобные заявления необходимо подкреплять доказательствами, коих у тебя не имеется!
— Доказательств я привёл предостаточно, но внимать неудобной правде не в ваших правилах. Или, может, у вас уши заложило от питья и музыки? Для таковых повторю: остатки Вэней не представляют опасности. Это не воины, а преимущественно дряхлые старики и малолетние дети. Но клан Цзинь пренебрегает милосердием и позволяет себе делать из них живые мишени для привлечения нечисти на охоте. И стоит хоть одному из пленных воспротивиться тому, что его заживо скармливают монстрам, как жестокая кара настигает не только его, но и всех родственников несчастного. Так быть не должно. Иначе в чём различие между Орденом Ланьлин Цзинь и Орденом Цишань Вэнь?
Несколько человек в павильоне вскочили из-за столов и сорвались на возмущённые крики:
— Ты точно разум потерял, раз позволил себе сравнить эти два клана!
— Что бы ты вообще понимал? Тебе и двадцати пока нет!
— Едва оперившийся птенец возомнил себя взрослой птицей!
Склонив голову набок, Вэй Ин косо ухмыльнулся.
— Это я-то птенец?
— Ты! Кто же ещё?!
— В таком случае что ж вы не стеснялись принимать помощь этого птенца, когда он проливал кровь на поле брани перед Огненным Дворцом? Или тогда я птенцом не считался?
Издёвка Вэй Ина была проигнорирована. Его оппоненты продолжали гнуть свою линию.
— Сам подтверждаешь, что злодеяниям псов из треклятого клана Вэнь нет никакого оправдания и постигший их род финал заслуженная мера!
— Правильно! Не мы это начали, а они!
— Теперь пусть сполна вкушают плоды, которые сами посеяли и взрастили!
Вэй Ин спокойно парировал:
— Значит, в представлении многоуважаемых заклинателей резонно взимать долги не с преступника, совершавшего разбой и убийства, а с младенца, что лежал в колыбели, пока отец бедокурил?
— Ладно щебечешь, Вэй Усянь! — воскликнул Цзинь Цзысюнь, вновь вознамерившись вступить в разговор. — Да только младенцы не остаются младенцами навсегда! Они вырастают, крепнут и проявляют свойственные отцам черты!
Вэй Ин и глазом не моргнул, давая отпор.
— Когда это случится, тогда и придёшь по их головы. Не годится достойному мужчине измываться над беспомощными детьми и стариками, оправдывая себя тем, что по их венам течёт та же кровь, что и во врагах на поле боя. Хочешь мести, найди того, кто нанёс тебе обиду, и поквитайся, а невинных оставь в покое!
— Невинных?! Ты спятил! Среди Вэней все как один виноваты!
— Вэнь Нин и его родственники никогда не принимали участия в сражениях. Они не проливали ничьей крови, никого не пытали, не грабили и не разрушали чужих угодий. Единственная их провинность — это то, что они носят одну фамилию с тем, кто это действительно делал.
Распалённые спором заклинатели всё сильнее повышали голоса.
— Молодой господин Вэй, что с вами стало? Не Пристань ли Лотоса более всех хлебнула лиха из-за деяний Ордена Вэнь? Не клан ли Цзян понёс самые значительные потери? Хорошо же вы чтите память о чете Цзян, раз взялись отмывать от крови отродье Вэнь!
Даже этот подлый приём не возымел на Вэй Ина ожидаемого действия, хотя глаза его покраснели, будто раскалившиеся угли.
— Я прекрасно помню, кто занёс меч в ночь, когда пали Цзян Фэнмянь и Юй Цзыюань, — проговорил он низко. — Вэнь Нин и его родные не причастны к той бойне.
Хотя многие в зале от страха резко прикусили языки, нашлись и те, кто, как Цзинь Цзысюнь, рвались проявить себя перед Гуаншанем и доказать свою правоту.
— Почему мы должны поверить, не имея на то весомых доказательств?
— Я был там и стою перед вами, это не доказательство?
— Молодой господин Вэй, всем известно, что вашему таланту переговорить собеседника можно позавидовать, но не кажется ли вам, что вы собственные высказывания ставите выше прочих? У каждого здесь по поводу клана Вэнь собственное мнение!
— Мной затронут в разговоре лишь Вэнь Нин и кучка его дряхлых дядюшек и тётушек, не обобщайте, — подчеркнул Вэй Ин.
— Орден Цишань Вэнь — нарыв на теле земли, неважно, о ком из этих нелюдей речь! — проорал кто-то за дальними столами. — Эти псы плодили насилие и истребляли нас без оглядки на милосердие и сострадание, а нам щадить их?! Ещё чего!
Казалось, Вэй Ин всё больше убеждался, что до этой публики ему не достучаться, но, невзирая на агрессивные выкрики толпы, по-прежнему пытался сдержать общение в русле дискуссии.
— Господа, зачем вам уподобляться тем, кого вы сами же порицаете? Да, клан Вэнь сеял смерть и заслужил постигшую его участь, но не все, кто носит фамильный знак этого ордена, подобен Вэнь Жоханю. Между прочим, главе Вэнь присягнули на верность множество вассалов из самых разных общин. Они поддерживали его в военных походах и притеснениях неугодных, но поглядите, некоторые из них сейчас здесь — беззаботно пируют и веселятся вместе с вами. Их жизни после устранения лидера нисколько не изменились, а дела кого-то даже пошли в гору, просто потому что их фамилии не Вэнь. Хороша справедливость!
Вэй Ин обвёл тяжёлым взглядом собравшихся и угрюмо усмехнулся.
— Одно дело воздать по заслугам и наказать виновных в злодеяниях и совсем другое — измываться и мучить тех, кто никак не связан с вашими утратами! Закрывать на это глаза я не стану, хоть сотню раз повторите, что Вэни все до одного чистейшее зло. Я тоже по поводу некоторых лиц имею недовольство, и что же мне теперь — поубивать их всех без остатка?
Пространство накрыла гнетущая тишина. Бледная, утончённая рука Вэй Ина мягко опустилась на чернильную флейту на его поясе. Праздником в Зале Несравненной Изящности больше и не пахло. Кое-кто из гостей не усидел на месте, нервно подорвался на ноги и отпрянул к стенам, но большинство опасались даже вздохнуть. Все, кто хоть одним глазком застал финальную битву с Орденом Цишань Вэнь, помнили, что устроил Вэй Ин одной лишь своей игрой на Чэньцин, и содрогнулись под наплывом воспоминаний о несметном нагромождении трупов, вони размокшей от крови и тлена, перемолотой земли и голосах из самой преисподней, что накрыли воем и стенанием поле боя. То чудовищное зрелище нельзя было забыть.
До всех разом дошло, что Вэй Ин был и оставался тем заклинателем, который в любой момент мог повторить подобное, учинив новый конец света. Отныне он воспринимался не как олицетворённое спасение от узурпатора Вэнь Жоханя, а как ходячее проклятие. Вряд ли кто-то брался предугадать, когда и на чью голову оно обрушится, но то, что обрушится обязательно, никто не сомневался.
Лань Чжаня, также охваченного картинами прошлого и из них же проистекающими образами возможного будущего, обожгло болью, и он словно со стороны услышал свой мрачный голос:
— Вэй Ин, не продолжай.
Цзинь Гуанъяо, всё ещё возвышающийся рядом и лишь отступивший поближе к Сичэню, был одним из немногих, кого речь Вэй Усяня не повергла в дрожь. Голос его, как и до этого, звучал ровно и уважительно. На губах теплилась шаблонная улыбка.
— Молодой господин Вэй, послушайте Ханьгуан-цзюня, не совершайте того, о чём пожалеете. Мирное обсуждение затронутых вами вопросов — единственно верный путь их решения.
Глава Цзинь, по всей видимости, в немалой степени ошеломлённый столь крутым поворотом беседы, тоже не усидел на месте. Его напыщенный, блистающий облик поблёк и увял. В выражении лица сквозили горечь и негодование.
— Вэй Усянь! На этот раз ты в действительности слишком далеко зашёл!
— И в чём же, глава Цзинь? Будьте так добры, разъясните, — с зеркальной резкостью в голосе ответил Вэй Ин.
Цзинь Гуаншань едва слюной не поперхнулся.
— Глава Цзян непременно узнает о твоём своеволии!
— И что же он, по-вашему, со мной сделает?
— Подобное неуважение к этикету никому не сходит с рук.
— Ваш племянник первым повёл себя непочтительно. И если вы укоряете меня за пренебрежение манерами в отношении вас и ваших гостей, то лишь скажу, что я всегда отвечаю взаимностью.
— Недопустимо быть таким заносчивым!
— Этот разговор зашёл в тупик, — процедил Вэй Ин. — Чего вы добиваетесь, глава Цзинь? Неужто и вправду придётся пустить в ход Чэньцин, чтобы получить ответ на вопрос, где Вэнь Нин? Мне порядком надоело повторять. Только почём зря теряю время.
Его пальцы крепко обхватили флейту. По залу поплыла новая волна мертвецкого холода. В углах и под потолком заклубились серые тени. Лань Чжань, опасаясь упустить момент, выпалил:
— Вэй Ин, не надо. Опусти Чэньцин.
Настойчивость и несвойственная Нефриту эмоциональность вынудили Вэй Ина вновь повернуть к нему голову.
— Не вмешивайся, прошу.
— Это я прошу. Остановись.
Не прерывая зрительного контакта, Вэй Ин вызывающе ухмыльнулся.
— А то что? Сам остановишь меня? Ну попробуй!
Так как Лань Чжань мешкал и молчал, Вэй Ин удовлетворённо хмыкнул, а следом без тени былого терпения крикнул:
— Цзинь Цзысюнь!
Глава Цзинь, видя, что ситуация принимает совершенно паршивый оборот, повторил:
— Цзысюнь!
Тот, кому адресовались эти взбешённые оклики, резко спал с лица.
— Где Вэнь Нин и его родственники? — чеканя слова, вопрошал Вэй Ин. — Последний шанс. Говори, или всем здесь из-за тебя не поздоровится.
Цзинь Цзысюнь выглядел как загнанный вепрь. Дурной нрав толкал его упорствовать и отпираться до конца, но положение складывалось не в его пользу. Гости волновались в ожидании развязки. Дядя взирал так, словно собирался голыми руками оторвать ему голову.
— Ну! — подгонял Вэй Ин. — Выкладывай!
— Чёрт с тобой! — остервенело выплюнул Цзинь Цзысюнь. — Сдалась мне эта свора грязных псов! Найдёшь этот мусор на тропе Цюнци, где им самое место!
Вэй Ин безрадостно усмехнулся.
— А ведь мог сразу ответить, не выводить меня и сберечь нервы гостям!
С этими словами он круто развернулся и с неизменной грацией рванул к выходу, ни на кого более не глядя. С его уходом Зал Несравненной Изящности прорвало гомоном возбуждённых голосов. Возмущению заклинательской знати не было предела. Успевшие облиться ледяным потом и попрощаться с жизнью, мужчины выдохнули с облегчением, только на его место быстро пришли смущение и гнев.
Едва не дымящийся от бессильной ярости Цзинь Гуаншань продолжал возвышаться там, где его застали последние фразы Вэй Усяня. Неизвестно, сколько бы ещё так продолжалось, но кто-то из гостей начал громко бранить испортившего роскошное празднество юношу. Настроение присутствующих после стычки с Вэй Усянем и в самом деле диаметрально изменилось и возвращения к прежнему веселью не предвиделось. Многие почувствовали себя сущими ничтожествами на фоне юного и бесстрашного Вэй Усяня, чья сила позволяла ему не только заявляться как к себе домой на чужие приёмы, но и одним своим видом запугивать сотни умудрённых опытом заклинателей.
Зревшая долгое время злоба прорвалась наружу и захлестнула слишком многих, в том числе и Гуаншаня, вдруг со всей силы пнувшего ногой столик перед собой. Предмет высоко подлетел в воздух, перевернулся дважды и рухнул на ступени, ведущие к почётному месту на возвышении. Серебряная посуда и её содержимое со страшным шумом усеяли пол. Слуги, поскальзываясь на еде, торопились убрать беспорядок, но своей беготнёй лишь добавляли испорченному приёму бессмысленной сумятицы.
Раздражённый до лопающихся сосудов в глазах, посрамлённый на собственном празднике, Цзинь Гуаншань, игнорируя попытки Цзинь Гуанъяо успокоить его, ураганом пронёсся по залу и скрылся. Окидывая воцарившееся вокруг смятение и суматоху стекленеющим взглядом, Цзинь Цзысюнь ощутил себя поруганной собакой, нагадившей в неположенном месте и опозорившей хозяина.
— Цзысюнь!
Цзинь Гуанъяо, попавший ему под горячую руку, в буквальном смысле стал тем, на которого он, прежде чем убраться вслед за дядей, излил раздражение и стыд, выбросив в сторону кузена руку с чашей недопитого вина.
— Отвяжись!
Ярко-алый цвет, как свежая кровь, в одну секунду раскрасил светлое одеяние Цзинь Гуанъяо широкими потёками. Цзэу-цзюнь, огорошенный вопиющей бестактностью племянника главы Цзинь, рывком подался к пострадавшему, впопыхах пытаясь смахнуть рубиновые капли своим белоснежным платком, но только сильнее растёр их по тонкой ткани.
— Молодой господин Цзинь! Вы ведёте себя крайне неподобающе! Мало вам сегодня досадных происшествий?
Ответа на отповедь не последовало. Когда Лань Сичэнь вскинул голову и огляделся, то не обнаружил рядом не только Цзинь Цзысюня, но и Лань Чжаня.