1-е Травеня

Калхедон, Локерра

Вдоволь посмеявшись над ними, боги, наконец, сжалились, и до дома Грэнси вся компания добралась без приключений. Более того, они успели поесть, отдохнуть и даже привести себя в порядок, прежде чем в особняк ворвался огненный ураган в лице хозяйки. Стихия была милостива и даже не стала спрашивать, как они провели день, сразу заявив, что она сбежала с репетиции исключительно для того, чтобы «лично убедиться, что вы не опозорите ни меня, ни страну, а еще не заблудитесь, не опоздаете и не устроите по дороге призыв тварей или пожар».

Из ее возмущенной тирады и хитро прищуренных глаз Кларенс сделал вывод, что глава Приказа тайных дел князь Елецкий уже знает и про два сломанных носа в благородном семействе Светлозерских, и про то, с кем именно ему предстоит разделить впечатления от нового спектакля. Значит, Кэррол была права – сейчас они могут хоть бояр на площади избивать, хоть в стражу краской кидаться, хоть в трактирах буянить, свисая с люстры вниз головой и призывая хмельных бесов*. Ссора с Ардалином здесь никому не нужна. Даже если бы графиня Хейвуд действительно приехала просто чтобы отдохнуть и повеселиться, политика догнала ее и ее спутников еще до того, как поднялся бы занавес.

Некоторое время раньше всех справившийся с нарядом и прической Кларенс слонялся по дому в одиночестве, рассматривая светлые резные перила, роскошную, казавшуюся легкой и воздушной люстру и немногочисленные картины местных художников. Сплошь сцены из пьес и сказочные сюжеты, ни портретов, ни пейзажей… Генри как-то говорил – жаловался – что Элоиза не любит природу, предпочитая блеск и чистоту столицы, а Леса и вовсе боится. Потому-то они и не пытались сойтись…

Обойдя весь особняк и так и не обнаружив вход в подвал – и зачем он Кэррол, интересно? – он поднялся на открытую террасу. Вечер выдался теплым, город пестрел огнями и беспрестанно гудел, и не думая затихать с приходом темноты. И зачем устраивать такой длинный спектакль почти ночью, когда все собираются дома и ждут первых падающих звезд?

А собственно, почему нет? Это дома стало бы неловко – семейный праздник, нужно помогать с ужином, ну какие гулянки до полуночи? А здесь… здесь все чувствовалось иначе, начиная с сухого, полного непривычных запахов воздуха и заканчивая постоянным предвкушением. Будто приключения ждали на каждом шагу. Будто в любой миг могло что-то случиться, что угодно, от вооруженного столкновения с неизвестным врагом до сказочного дождя из конфет и калачей. Будто волшебная звезда с неба могла упасть прямо в ладони, и даже понимание того, что горящий булыжник – не самая романтичная и безопасная штука, которая с куда большей вероятностью проломит ему череп и начнет пожар, отступало и терялось среди прочих мыслей. И главное – его не ждали совершенно никакие бытовые дела, вроде закупки новых письменных принадлежностей или подготовки к урокам. Все это осталось там, за границей, и больше не мешало думать о важном…

− Ты все-таки здесь!

Клар обернулся и тихо охнул, цепляясь за перила, как за спасительную соломинку. Чуть больше часа назад госпожа Грэнси и ее помощницы обещали сотворить чудо, и тогда Кларенсу казалось, что это все пустое – Вася была прекрасна и так, без всяких чудес и косметики. Теперь ему стоило признать, что красоте, как и совершенству, предела нет, и невозможные зеленые глаза Василисы стали еще больше и ярче.

− Тебе очень идет. Словно воплощение Весны из «Танца под звездами», − сердце заколотилось бешено, но слова дались легко. Возможно, потому что он говорил, что думал.

− Кажется, так оно и есть, − Василиса раскинула руки и плавно повернулась на месте несколько раз, разглядывая украшенную нежно-зеленой вышивкой юбку. – Госпожа Элоиза приказала переделать свое платье под мой размер, а она вполне могла играть Весну. У вас тоже ставили Танец?

− Да, но артисты были ваши, как и декорации. Приезжали однажды на Весенние пения, мне тогда было одиннадцать, − он отодвинул кресло, и Василиса осторожно опустилась в него, словно боясь что-нибудь помять или испортить. Сам Клар сел напротив и принялся рассказывать, как он испугался, когда оркестр во время кульминации заиграл жутко громкую и резкую мелодию поднявшегося из глубин Левиафана, и как закричал, когда спустя секунду на него упала капля горячего воска с люстры.

− Генри тогда чуть из королевской ложи не примчался меня «спасать», а отец пошутил, что это и есть «магия театра». До сих пор немного стыдно…

− Не вижу тут ничего постыдного! – решительно возразила Василиса. – Я дважды видела, как в театре взрывались лампы, и зрителей осыпало осколками, а одного даже ранило стеклом, представляешь? Я тогда еще верила, что такое происходит только с теми зрителями, которые смотрят недостаточно внимательно. Жутко боялась потом ходить, но все равно ходила, потому что оно того стоит!

− Полностью с тобой согласен, это ведь «лишь жертва малая во имя приобщенья к высокому искусству лицедейства», − в тон ей патетично провозгласил он, цитируя кого-то из калхедонских поэтов начала прошлой спирали и надеясь, что Василиса не станет интересоваться, кого конкретно. – А стекло можно забрать с собой в качестве сувенира…

− …поставить его в рамочку и хвастаться, что получил самые яркие впечатления?

− И кровь не смывать!

На несколько секунд воцарилась тишина, во время которой они не отрывали друг от друга взгляд, представляя, как будут хвастаться перед гостями таким необычным трофеем, а потом оба разом рассмеялись – громко, едва ли не до слез.

− С тобой так весело! – призналась Василиса, продышавшись и осторожно промокнув глаза. – Уф, бесы нечистые, мы едва не испортили работу госпожи Элоизы. Она бы точно меня убила!

− Обещаю больше до конца вечера тебя не смешить, − он приложил ладонь к груди и тем самым спровоцировал новый приступ смеха. – Но мне тоже с тобой очень легко и весело, так что совершенно не представляю, как сдержать это обещание.

Вася посмотрела на него как-то странно, спрятала руки в складках юбки и спросила тихо, так, что ему пришлось податься вперед, чтобы расслышать.

− Тогда ты не будешь против, если я спрошу о… серьезном?

− Спрашивай, конечно, − удивился Кларенс.

Как-то запоздало вспомнилось, что им сейчас предстоит встретиться едва ли не со всей правящей верхушкой Калхедона, с немалой частью которой у семьи Вельяминовых свои счеты. Кэррол наказала им ничего из себя не строить и ни под кого не прогибаться, предупредив только в драку не лезть, потому что для этого есть Блэкстоуны и сама графиня. Вася тогда едва не светилась от счастья и благодарности, а теперь вот отчего-то подобралась вся, и смотрела не то с подозрением, не то просто сомневаясь, стоит ли говорить.

На секунду стало обидно – неужели она ему не доверяет? Но Клар тут же одернул себя, не без труда вспомнив, что они знакомы всего лишь день. Пускай и такой насыщенный, и похожий на сказку.

− Я хотела спросить… поинтересоваться… Клар, а как так вышло, что ваш Франц – король при живом старшем брате и родителях?

Не в силах скрыть свое разочарование, Кларенс откинулся на мягкую спинку кресла и шумно выдохнул, переваривая странный вопрос. Поверить, что она действительно хотела узнать именно об этом, не вышло и на мгновение. Василису что-то беспокоит, но поделиться с ним она еще не готова? Попытаться нащупать, в чем дело, или подождать, пока Вася созреет самостоятельно?

Поколебавшись, Клар выбрал второе, тем более что секретом эти дела королевской семьи больше не являлись.

− Ты наверняка слышала, что в Ардалине существует традиция передавать власть и титул до того, как здоровье главы семьи пошатнется? – Вася кивнула, не то нервно, не то зябко передернула острыми плечами, громко шмыгнула носом и оперлась локтями о разделявший их стол, показывая, что внимательно слушает. Действительно интересно, или спросила первое, что в голову пришло? Но просто так подобные вопросы с языка не слетают, значит ли это, что тема близкая? – Так вот, это правило всегда распространялось и на королевскую семью тоже, так что здесь ничего удивительного: у отца Его Величества слабые легкие, а королева-мать слишком любит супруга, чтобы рисковать им или же жить отдельно. То, что они переедут на юг, как только коронуют одного из сыновей, ясно было всем. Помню, как отец с матушкой гадали, когда же наконец они решатся, и кого из соловьев возьмут с собой на новое место. – Помнил он большей частью как боялся, что придется уехать из столицы. Смех, да и только. − К тому же именно на юге у нас иногда бывает… несколько неспокойно, особенно в преддверии Жеребьевки, до которой осталось всего десять лет.

− Ваше дворянство такое подвижное. Не могу представить, чтобы наша знать раз в Малую спираль менялась имениями и перетасовывалась, как карты в колоде*. Да они скорее крыльцо обнимут и еще зубами в него вцепятся, чем уступят родовое гнездо!

− Или взбунтуются и быстренько сменят Великую княгиню или князя на того, кто позволит им и дальше оставаться на привычном месте.

Кларенс осознавал, с каким ужасом и непониманием весь остальной мир смотрит на их традиционное переселение и обмен владениями. «Улей переезжает», «змеи расплели клубок», «птичий базар на выезде», «карты в колоде тасуются» − как это только ни обзывали. Он и сам в свое время долго не мог понять, что это за чушь и почему он должен ее учить.

– Это я к тому, что ты верно назвала подвижностью. Цепляться за трон до последнего вздоха – по нашим меркам глупость и дурной тон, поэтому родители уступают детям, как только чувствуют, что те готовы. Очень надеюсь, что ближайшие лет тридцать-сорок мне самому об этом думать не придется, − мысль оказалась до того скользкой и неприятной, что Клар поежился и поспешил вернуться к теме. – Что до его высочества Эдуарда… если честно, удивлен, что ты не знаешь. У меня впечатление, что эта история уже весь мир облетела, у нас про него даже стихи писали и большие постановки делали.

− Слышала, конечно, − не стала врать Василиса, − но одно дело приукрашенные донельзя слухи о влюбленном в мещанку принце, призвавшем в свидетельницы богиню, и совсем другое – рассказ очевидца. Так что было сначала – заговор или любовь?

− Сначала были Хейвуды, − неожиданно для самого себя ответил Клар. Говоря это, он чувствовал себя придворным сплетником, и ощущение было не из приятных. – В том смысле, что сперва был пожар – ну, тот, о котором я тебе перед знакомством с Кэррол рассказал. Принцы оба были там, но младший сразу смог собраться и придумал, как спасти застрявших в замке, а старший… в общем, ничего не смог.

− А он сам случайно к этому не причастен? – Василиса прищурилась и подалась вперед, теперь заинтересовавшись на самом деле, а не чтобы замять неловкость.

− Нет, зачем ему? Это потом уже Ее Величество и сам Эдуард предложили слухи пустить, мол, он узнал, что родители решили отдать трон не ему, и теперь собирает сторонников. Гениально ведь, а? – Вася неопределенно пожала плечами. Клар понимал, что ей, как пострадавшей от дворцовых интриг, подобная уловка чем-то изумительным не кажется, и поспешил пояснить. – Понимаешь, всех тогда очень напугало то, что заговорщиков так и не нашли. Отец рассказывал, что королева места себе не находила, и не она одна. И вот тогда-то принц Эдуард и встретил свою возлюбленную, бывшую простой флейтисткой.

Само собой, разрешение на брак им давать не торопились, хотя, поверь, никто не мешал ему просто сбежать с любимой в другой город или принести клятву тайно. Но наш принц не пожелал скрываться и решил убить двух белок* разом: объявить о своей любви всему свету и сделать это так, чтобы все успевшие собраться при дворе древоточцы потянулись к нему, решив, будто он готов избавиться от брата и родителей. Как их там дальше ловили и судили, я не слишком интересовался, но теперь отец считает, что единственным «недобитком» оказался тот дурак, от которого пришлось избавиться госпоже Элоизе.

− Она нравится мне все больше, − пробормотала Вася, и теперь улыбаться, чтобы скрыть неловкость, пришлось уже Клару. – Так как этот Эдуард стал героем баллад?

− Он позвал свою избранницу на площадь у мертвого Древа в старой столице и подарил ей яблоневую ветвь* на глазах у всех собравшихся. И когда сама королева спустилась узнать, что же он намерен делать теперь – впрочем, отец считает, что эта часть тоже была оговорена заранее – он и она вырвали у себя из головы по волосу и переплели их, повязав на пальцы так, чтобы отстраниться, не порвав, было невозможно.

− Эту часть я слышала, − Василиса наклонилась еще ближе, словно то, что он рассказывал, было секретом. Клару от случайного взгляда на ее губы сделалось жарко, и это при том, что они сидели под открытым небом. – Значит, они оба готовы были принять на себя гнев Любви, если бы чувства оказались недостаточно чистыми и искренними. Это так… невероятно красиво, но так страшно! Одно дело быть уверенным в себе и своих чувствах, и совсем другое – привлекать в такие дела богов, у которых может быть дурной нрав или попросту плохое настроение.

С этим трудно было поспорить, и Кларенс кивнул, доставая платок и промокая вспотевший лоб. В самом деле, ну чего он так разволновался?

− Ты слышала ту историю про бросившегося со скалы гронхеймского* кузнеца? Когда его с невестой «свадебная нить» прямо на церемонии осыпалась прахом, хотя они честно провели два дня и две ночи вместе, не размыкая рук?

– Братья пугали меня этой сказочкой в детстве. Поэтому и говорю – это страшно. По мне так лучше не проверять, насколько чувства искренние, зато точно знать, что твой возлюбленный не сойдет с ума из-за твоих подозрений.

 − То есть, ты проверять не стала бы? – слова сорвались прежде, чем Клар успел их обдумать, и в горле как-то разом пересохло, а ладони, напротив, вспотели.

Василиса чуть склонила голову на бок и прикусила губу, задумавшись, и он не знал, радоваться тому, что она не стала отшучиваться, или же нет.

− Не стала бы, − Вася знакомым уже жестом задрала нос и стукнула пальцами по столу, так веско и многозначительно, будто была отказывающейся от невыгодной сделки богатой купчихой. – Ну их, этих богов, иной раз так помогут, что лучше бы вообще не являлись. Как с Последней войной… не зря с тех пор говорят, коли попусту ты хнычешь – не богов, беду накличешь. Ты чего?

− Прости, не сразу разобрал слова, а звучит смешно. Не слышал, чтобы у нас так говорили. Повтори, пожалуйста? – Василиса повторила, он постарался запомнить, чтобы потом обязательно рассказать Анатолю и Генри. – Знаешь, я тоже не стал бы, наверное. Просто потому что если каждый раз, когда кто-то женится, Любви приходилось бы являться лично…

− Эй, стрекотуны, вы идете? – Оливер призывно помахал рукой и скрылся в коридоре, не дожидаясь ответа. Пришлось подниматься и идти к остальным. Василиса шла словно нехотя, на все вопросы лишь качая головой и уверяя, что просто задумалась.

Кларенсу по-прежнему очень-очень хотелось в театр, но ощущение, что они так и не поговорили о чем-то важном, не покидало его, продолжая противно зудеть где-то под лопатками.

***

Элоиза нагло воспользовалась своей славой эпатажной смутьянки, не только сбежав с репетиции, но и заявив, что прибудет в театр не раньше, чем за полчаса до начала спектакля. Кэррол с одной стороны была ей очень благодарна – ночью они успели обсудить едва ли половину того, что было необходимо, и вскоре графиня Хейвуд поняла, что ей уже не шестнадцать, и спать все-таки надо. Лиззи только-только исполнилось двадцать, но и она не рискнула просидеть всю ночь за «советом», хотя и шутила, что круги под глазами под слоем сценического грима не видно.

Другая, зловещая и беспощадная сторона присутствия не-маркизы Грэнси при сборах заключалась в том, что она действительно принялась марафетить Кэррол так, как не пытались даже придворные куаферы перед коронацией Франца. Кэл не удивилась бы паре-тройке седых волос на своей голове после всего, что проделала с ней подруга, успевая при этом вещать о действительно кукующих в темнице Вельяминовых, поджавших хвост после взбучки свыше Светлозерских и распрекрасном князе Драхославе Елецком, чтоб ему сегодня икалось и чесалось!

Заговор достался бедняге вместе с ужасным именем и громкой фамилией, и отвертеться от противостояния с правящим семейством у «славного дракона» не было и шанса. Впрочем, банальные пакости вроде ядов и подосланных убийц молодому князю казались дурным тоном – его план был куда изящнее и изощреннее, почти как вкусы Элоизы касательно причесок, ух-х, минус прядь волос!

− Да притащила бы мне какой-нибудь кседонский напудренный парик, и дело с концом! – обещания терпеть молча хватило едва ли на десять минут, и Кэррол начала сперва огрызаться, а затем и позорно скулить, отчего караулившая у двери Оливия уже тихонько посмеивалась.

− Цыц, тряпка! – командирским тоном рявкнула милая трепетная актриса. – Так вот, только представь себе – в свои двадцать наш дорогой друг сделал предложение Дарии! При том, что тогда ее старшая сестра была жива, здорова и умирать никак не собиралась.

− Так его же семья ее и…

− Позже, Кэл, сильно позже. Тогда наш амбициозный юноша с достойными старика Льюиса планами горел желанием примирить враждующие семьи, перевоспитать всех под себя и триумфально приземлиться на трон едва ли не под именем Спасителя.

− Ого, − только и смогла выдать Кэррол.

− Ага, − в тон ей откликнулась Лиззи. – Дария этот порыв души не оценила, безобразно отшив молодого гения, но он, конечно же, не сдался. Обиделся разве что смертельно, и до сих пор иногда квохчет оскорбленным петухом, но не чаще раза в месяц.

− Похвальная стойкость, достойная героя!

− И ни говори. Итак, приписав будущей Великой княгине недальновидность и неумение принимать правильные решения, Драхослав принялся точить Древо с другой стороны, начав перекупать все высшие чины нужных ему Приказов, причем кого деньгами и шантажом, а кого и просто сладкоречием. Мол, вы же видите, как соседи над нами посмеиваются, пора все менять, а дорогие правители и не чешутся…

− Давай без помады, а? Все равно же съем.

− Ох, уговорила, голодная рысь! – Кэррол вздохнула с облегчением и покосилась на зеркало, ответившее ей синим, полным усталой безысходности взглядом. Только эту деталь Лиззи была не в силах изменить или приукрасить. Благо, форма ее носа у этой хищной певчей птахи нареканий не вызывала…

– Так вот, из-за моего тона ты, должно быть, уже решила, что мы имеем дело с местным раззолоченным павлином, способным лишь попусту воздух сотрясать, но, уверяю, это отнюдь не так. Князь Елецкий выжил и стал главой сильнейшего Приказа не потому, что умеет хорошо работать языком, хотя и это тоже, − Оливия прыснула в кулак, Кэррол же привычно проигнорировала шуточку подруги. – Он умеет расположить к себе. Умеет толково распоряжаться деньгами и людьми и, что самое важное, способен просчитать действия противника на пару ходов вперед.

− А свои? И почему только на пару?

− Потому что с драгоценной моей маменькой, чтоб ей бесы рогатые снились и всю ночь щекотали, или тем паче с Францем он и рядом не стоял. Это ж надо додуматься – крутить шашни с приезжей хорошенькой певичкой! Вместо того, чтобы уломать-таки Милену пойти под венец, пригрозив, ну скажем, сжечь ее любимый сад вместе с Древом, предварительно живописно развесив по нему ее друзей-друидов…

Кэррол прикрыла глаза и тихо вздохнула, гадая, почему и Генри, и этот Елецкий попались в нежные объятия росянки. Ладно еще «дорогой друг», который наверняка просто пал жертвой чудесного голоса и пылких речей об отмщении всем обидчикам…

− Чего притихла, дорогая? – пропела Лиззи, хватая ее за подбородок и придирчиво разглядывая результаты своей работы.

− Радуюсь, что вы с моим братом так и не сошлись, − честно ответила Кэл, убеждаясь, что рядом нет раскаленных щипцов для завивки.

− Взаи-и-имно, − еще слаще проворковали в ответ. – Знаешь, его высокомерие и амбиции порой бывают так потешны, что я даже поумерила свои. Хотя бы для равновесия.

− И не страшно тебе? Крутить таким важным человеком в чужой стране, где в случае чего он тебя даже из болота достанет? И в какую-нибудь тайную темницу упрячет, а мы ничего и сделать не успеем.

− Как сказал один древний мудрец, − начала Лиззи с их любимой присказки, означавшей «преподаватель вряд ли помнит, а я и подавно, но звучит здорово, себе присваивать не буду», − бояться следует тех, кого не понимаешь и не можешь приручить. Те, кто ест с рук, уже не опасны.

Укротительница князей задумчиво потрогала ее до хруста накрахмаленный воротник и наконец отошла от Кэл, а затем и вовсе опустилась на огромный пуф у зеркала и взялась за веер.

− Спасибо, шикарная работа, − на всякий случай озвучила очевидное Кэррол. – В смысле, мне очень хочется умыться и по-собачьи потрясти головой, но зато сразу видно, чем мы тут столько времени занимались.

Ответом была благосклонная улыбка и фамильный хитрый прищур, мигом сделавший дочь похожей на мать. Та тоже умело скрывает и недосып, и морщины.

А ведь Элоиза совсем немного старше Генри, которому до такой… взрослости еще лет пятнадцать детства. И она так, сама по себе и с одними лишь редкими письмами, которые к тому же приходится сжигать, уже почти два года…

− Ты опять задумалась. А я, между прочим, еще не перешла к самому интересному, −  шелковый веер закрылся с громким щелчком, возвращая Кэррол в реальность. – Та загадочная вереница смертей, что настигла семьи бояр вскоре после переворота, действительно дело рук княжны. Ее дружков-фанатиков с Северных Болот, если быть точной.

− Серьезное обвинение, − и препаршивое к тому же! – Ты сама-то их видела? А то вдруг окажется, что твой князь взаимно пыль в глаза пускает. Он, кстати, сегодня примется разыгрывать спектакль про ограбивших меня друидов, невероятно доблестных и честных шпионов и возвращение совершенно целого письма?

− Да и да, − самодовольно ухмыльнулась Грэнси. Поумерила она, как же. – Боюсь, как бы его представление не затмило мое.

Что касается фанатиков… в живописном местечке на севере Калхедона, недалеко от села с ужасным названием – прости, не выговорю, что-то про мочу и лыжи – уже полтора десятка лет проживает некто Браяр, неофициальный глава местных друидов. С нашими «предателями и перебежчиками» они вроде как не связаны, но здесь уж я не берусь ничего утверждать.

Именно этот Браяр был названным братом покойного Великого князя Григория и присматривал за нашей ведьмой по несколько месяцев в году, когда местное солнце «изгоняло» ее из столицы на север. Чем она там занималась и насколько мозги промыты – совершенно непонятно, потому что Драхослав тоже своего рода певчая птичка, сама понимаешь.

− Прелюбопытная картина, − Кэррол выразилась бы куда грубее, но пора было настраиваться на театральный лад. Голова резко показалась ужасно тяжелой, и графиня совершенно не изящно оперлась локтями о колени, наклоняясь вперед и позволяя себе ненадолго ссутулить плечи. – Мои прежние впечатления о ней слишком поверхностны, и вообще нам нужен ее дар и ее знания, а не очередная помешанная ведунья с хвостом в виде готовых убивать последователей. Если все действительно так плохо…

− Его наивный приказ ты все равно не нарушишь, верно? – Лиззи покосилась на настенные часы, неумолимо близкие к тому, чтобы начать бить десять вечера, и поднялась. Кэррол коротко кивнула, признавая ее правоту и опуская голову еще ниже. Приказ она не нарушит, вот только… Франц ничего не говорил о том, как действовать дальше. А разумный – и безопасный для них – выход только один. – Ну, разумеется, бедная верная незабудка… хочешь узнать мое мнение?

− Ты была бы просто счастлива, прибудь я с вестью о заключении сделки непосредственно с князем Елецким?

− И это тоже, − Лиззи подошла ближе и непривычно мягко коснулась ее плеч, не давя, но словно стремясь приподнять опустившуюся на них ношу. – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. И поддержу при любом исходе, знай это. Ты умеешь принимать правильные решения, возможно, лучше всех нас, и именно поэтому Франц доверил дело тебе.

− Не для того!..

− Для того самого, балда! – строго прикрикнула Элоиза и дернула ее вверх. Бывшая почти на голову выше не-маркизы Кэррол не пошатнулась лишь потому, что ее все еще держали. – Когда он сам не может найти силы принять правильное решение, Франц перепоручает дело нам. И оказывается прав. Всегда.

− Он может быть сколько угодно прав, но что при этом будет чувствовать? И Франц, и Тристан, и…

− Наши мальчики не такие глупыши, как мы привыкли считать, Кэл. Они поймут и примут все, что ты сделаешь. Ясно?

− Кристально, − Кэррол улыбнулась, чувствуя, как захвативший ее поток событий слабеет, подчиняясь воле разума. Насколько же правы те, кто говорит, что две головы лучше! Ведь прогнать пробравшихся в голову монстров сомнения и страха всегда поможет дружеский крепкий щелбан. Ну, или вцепившиеся в руки острые ноготки.

− Вот и отлично, − убедившись, что ее услышали и поняли, Элоиза ослабила хватку. – А Францу давно пора определиться, хочет он быть героем сказочным – или героем, как дедушка…

Когда они вышли в благоухающий ландышами сад к карете без гербов, выяснилось, что накрасивший глаза точь-в-точь как у сестры Оливер успел сломать представление барышни Василисы о «суровых, не терпящих косметики ардалинских мужчинах». О том, что Клар не сделал того же исключительно из опасения разреветься с концовки, ей так и не сказали.

***

Главный театр Локерры не уступал своему эмберхолльскому собрату ни в размерах, ни в роскоши.

В дороге Клар еще мог думать о чем-то, кроме предстоящего спектакля, но стоило зайти внутрь, как все опасения и подозрения истаяли под светом тысячи ламп и свечей, озарявших искусные мозаики из цветного стекла и широкую лестницу, по которой неспешно поднимались нарядно одетые зрители. Эту публику сравнивать с подхватившей их днем пестрой толпой было неуместно, да Клар и не пытался. Куда больше роскошных колье, дорогих тканей и огромных перьев на шляпах его интересовали капители высоких колонн и отделка потолка, сюжеты украшавших узкие коридоры картин и самое главное – устройство зрительного зала.

Василиса с удовольствием делилась всем, что помнила сама: о составителе мозаик, разорившимся и умершем до того, как его лучшие творения украсили стены сперва этого театра, а затем и дворца. О том, как все это великолепие однажды едва не сгорело, потому что для постановки о подземельях покинутого Адриатиса* на сцене развели настоящий костер…

Кэррол бездумно кивала и одобрительно мычала, едва ли слушая хоть краем уха, о подобравшихся на манер охотничьих псов близнецах и говорить было нечего. Можно сказать, в толпе они с Василисой остались вдвоем.

В просторную ложу на парадном этаже* их проводили без вопросов, и, едва зайдя в нее, Кларенс обмер от открывшейся перед ним картины. Пятиярусный зал был огромен, свободных мест ни внизу, ни наверху уже почти не осталось – грядущее представление считалось одним из главных событий года, и даже расположившаяся в ложах знать большей частью прибыла заранее, чтобы нанести все визиты вежливости и раскланяться друг с другом до того, как погаснет свет.

Справа от них, отделенная толстой стеной и украшенная венцами из золотых пихтовых ветвей, темнела княжеская ложа.  По словам Василисы, свет в ней было принято зажигать, только когда княгиня выйдет из своей кареты и ступит на первые ступени театра.

− Ты знаком с сюжетом «Темных скал под светом зари»? Я вот, признаться, понятия не имею, что мы сейчас будем слушать.

Кларенс покачал головой. В первые минуты, пока он с упоением разглядывал зал и так называемую оркестровую яму – нововведение, Ардалину пока что неведомое − Василиса настороженно озиралась и даже старалась слиться со стеной, что получалось у нее куда хуже, чем у расположившихся у входа в ложу близнецов.

− Нет, такого у нас точно не ставили. Госпожа Элоиза лишь упомянула, что сюжет ей нравится, но какой финал выбрали на этот раз, знают лишь те, кто к постановке причастен.

− О, это-то как раз для нас не ново! – не разглядев среди блистательной публики никого знакомого, она все-таки подошла к перилам и встала рядом с Кларом, почти касаясь его плеча своим. – Хорошим тоном считается во время перерыва обходить знакомых и за закусками вместе рассуждать о том, какой финал задумали наши изобретательные лицедеи на этот раз. Самые ярые поклонники даже ставят баснословные суммы на ту или иную концовку, а уж какие скандалы бывало закатывали по этому поводу!..

− Не думала, что у вас так сурово расправляются с испортившими интригу болтунами.

Клар вздрогнул и поспешил обернуться. Кэррол стояла под одной из освещавших их ложу ламп, и справа на уровне ее груди в обитой зеленой тканью стене виднелось уродливое отверстие… стекло небесное, след от пули!

− Смею заверить, сударыня, этот выстрел был первым и последним в истории нашей славной обители искусств, − глубокий бархатистый голос застал Кларенса врасплох, и он торопливо – пожалуй, излишне торопливо – шагнул в сторону, заслоняя Василису от взглядов появившихся в дверях мужчин. Их было трое, и стоя рядом они смотрелись настолько контрастно, что Клару стало бы смешно, не будь так тревожно и мерзко.

Заговорившим с ними статным красавцем мог быть только тот самый Елецкий, и бесы нечистые, он оказался отвратительно похож на государя! Осанка, собранные сзади каштановые волосы, лицо с правильными, благородными чертами… и надменный, острый, лишенный всякого тепла взгляд, отвлечь от которого не могла даже сладенькая улыбка.

Не найдя в себе сил изобразить ответный вежливый оскал, Клар поспешил присмотреться к спутникам князя. Увешанный медалями усатый старик хмуро, но кажется без особого интереса буравил взглядом Кэррол, а облаченный в традиционный каэльский парчовый кафтан с длиннющими, почти до пола рукавами толстый дворянин с вызовом глядел за спину Кларенса. На Васю!

– Рад приветствовать дорогих гостей! Да минуют вас все земные хвори и тягости, − напевно провозгласил Елецкий, отчего-то минуя часть про плодородные земли и богатство для потомков.

− Счастлива познакомиться, сударь. Да благоволят вам и вашим достойным спутникам те божества, в коих вы веруете, − совершенно обыденным, лишенным всякого пафоса и напускного восторга голосом ответила Кэррол, знакомо прищурившись и чуть откинув голову назад. Ее оценивающий, наглый взгляд Кларенс счел более чем уместным.

Князь продолжил сиять, как ни в чем не бывало, а вот губы толстяка дрогнули, опускаясь вниз вместе с тяжелыми щеками, что мигом сделало его бугристое лицо похожим на тухлый овощ.

Представление и взаимные расшаркивания вопреки опасениям не затянулись: Клара Кэррол обозначила как друга семьи, а выступившая из-за его плеча Василиса гордо и громко представилась сама, сверкая глазами и даже не стараясь казаться польщенной и тем более счастливой. «Тухлый» боярин, оказавшийся помощником Елецкого и ее несостоявшимся – теперь уже точно – женихом поспешил отсесть от них как можно дальше, что немного успокоило и ощутившего непривычный прилив ярости Кларенса, и саму Василису.

Старик оказался главой посольского Приказа, и это тоже стало для Клара неожиданностью. Угрюмый высоченный вояка с огромной боевой саблей на поясе, обменявшийся с гостями парой дежурных фраз и тут же занявший самое дальнее кресло в первом ряду ложи, ничем не напоминал утонченную герцогиню Грэнси. Впрочем, господин Перекрасов явно пришел в театр за тем, чтобы слушать оперу, до упражняющихся в искусстве красноречия соседей ему будто бы вовсе не было никакого дела, что не могло не радовать.

− Так кто же так на вас обиделся, что решил переместить трагедию со сцены в зал? – поинтересовалась Кэррол, когда все, наконец, расселись.

Раздался второй звонок, и ответ Елецкого Кларенс уже не расслышал.

***

− Так кто же так на вас обиделся, что решил переместить трагедию со сцены в зал? – вернее было бы спросить, какого беса этот красотун оставил следы покушения на всеобщее обозрение, но кусаться вот так сразу было неприличным даже для нее.

Источавший дружелюбие и гостеприимство Драхослав с первого взгляда пробудил в Кэррол неистовое и непонятное желание убивать, и побороть сей недостойный порыв здорово помогло собственное удивление – зачем? Про «почему» спрашивать смысла не было, для Кэл этот вопрос в принципе всегда уступал своему более практичному и менее философскому собрату.

− На следующий день после того, как я удостоился чести получить ключи от своего Приказа, − ого! Посмотрела бы она, как при Франце кто-то посмел назвать любое из министерств «своим»! – здесь давали представление лучшие музыканты со всей страны. И, верите ли, один немолодой арфист решил, что место своего я недостоин, и предпочел уведомить об этом таким вот странным образом. К моему глубочайшему сожалению, расспросить его о случившемся не удалось – оказавшийся фанатиком стрелок при попытке скрыться упал в оркестровую яму и свернул шею. Я склонен считать это стечение обстоятельств не чем иным, как благословением Справедливости, ведь именно лик этого божества украшает приемную Приказа.

Кэррол подумала, что в таком случае несущий правосудие бог – или богиня, что-то запамятовала – должно быть, давно мертв. Тем не менее, направление ветра сразу определилось: чем же еще прогрессивному и влиятельному чиновнику кичиться перед ардалинцами, как не пренебрежением к староверцам? Нет бы похвастаться своим неоценимым вкладом в науку или начитанностью… впрочем, за несколько часов князь вполне может исполнить всю эту программу.

− И с тех пор вы лишили всех зрителей и артистов права проносить с собой оружие? − Последовал самодовольный кивок, и Кэррол искренне, хоть и без удовольствия, признала: − Мудрое решение. Обязательно предложу ввести подобное ограничение и у нас, уверена, Франц… Его Величество оценит.

Драхослав натурально расцвел, а его перекормленный помощничек довольно засопел, как будто поклон отвесили ему лично.

− Я также глубоко впечатлена размахом вашей подготовки к празднеству. Одно дело слушать рассказы друзей и читать восторженные сонеты, и совсем другое – оценить все это великолепие самой, − мысленно поблагодарив матушку Тристана, накануне отъезда знатно поклевавшую ей мозг всеми возможными приемами ведения переговоров, приехавшая любоваться местными красотами подруга короля принялась с упоением их расписывать. Не забывая расставлять слова так, что занимавшийся исключительно безопасностью и доведением Дарии до сумасшествия Драхослав и его ручной боярин – позорище, вот Элоиза точно не забыла бы только что прозвучавшую фамилию – если и не уверовали в ее искренность после довольно холодного приветствия, то хотя бы преисполнились благости на весь вечер.

Знавший цену ее медовым речам Перекрасов даже не повернулся, что можно было расценить и как недоверие, и как банальное самоустранение – все равно Елецкому решать, что с ней делать. Кстати, судя по старику, высшим чинам проносить в зал оружие все же дозволялось. Еще бы, как не уважить поддерживающих тебя богачей…

Молодежь совершенно очаровательно подслушивала и периодически изумленно моргала, благоразумно не вмешиваясь. Правильно все-таки она побеседовала с обоими, Клар-то юноша домашний и послушный, а вот барышня могла поднять шум раньше времени, слушая, как госпожу графиню несет, как после селедки с молоком… и ладно бы складно!

− Я был бы счастлив видеть вас своей гостьей, сударыня, − Драхослав ловко воспользовался заминкой, возникшей из-за того, что Кэррол окончательно исчерпала доступный ей словарный запас. – Крыша в моем особняке специально обустроена для любования звездопадом, и…

Нет уж, так дело не пойдет!

− Лиззи разве вам не сказала? – хлопать ресницами также эффектно Кэл не умела, но очень старалась. – Впрочем, когда бы ей, ведь мы заняли каждую свободную минутку, и это перед таким важным спектаклем! Я вынуждена отклонить ваше предложение, но возьму на себя смелость от лица подруги сделать встречное – почему бы по окончанию представления вам не отправиться вместе с нами?

− С удовольствием, сударыня! – без раздумий воскликнул князь. – И, раз уж мы с вами нашли общий язык, не откажите ли вы в крохотной просьбе?

− Я вас внимательно слушаю, − Кэррол подалась навстречу, почти кокетливо подставляя ухо и радуясь, что лица ее в этот момент Драхославу не разглядеть.

− Что за сюрприз готовит мне наш звонкий зяблик? Не поймите неправильно, − похоже, зубами она скрипнула излишне громко, − я всецело доверяю ее вкусу и чувству прекрасного, и я не прошу вас раскрывать все карты, но был бы безмерно благодарен подсказке относительно времени…

− Слова человека, поистине занятого служением родине, − выплюнула очередную конфету Кэл. – Кларенс, кажется, вопрос этот должен быть адресован тебе!

− Не менее трех часов завтра днем, сударь, − достаточно дружелюбно тявкнули с первого ряда. – Но мы вам ничего не говорили!

− Разумеется, − Елецкий благосклонно кивнул Клару и тут же вернулся к ней. Оставил тлеющий фитиль в лице опальной барышни Вельяминовой на сладкое или просто не хотел скандала здесь и сейчас?

Музыканты, тем временем, вовсю настраивали инструменты, и Кэррол понадеялась, что теперь ее оставят в покое, но не тут-то было.

− Театр – главное украшение нашей столичной жизни, однако ваша прекрасная королева Фиона недаром назвала его украшением ума, − праматерь небесная, он всерьез собрался сплясать перед ней кочевницу с выходом! Что дальше? Будет хвастаться стихами? Нет, слишком просто, скорее новыми удобствами для карет или лекарством, найденным вот буквально вчера. – Что вы скажете о грядущем действе?

В княжеской ложе вспыхнул свет, и Кэррол вздрогнула, едва не потянувшись к спрятанному в рукаве ножу. По залу волной прокатился шум приветствий, кто-то тут же выкрикнул приличествующую случаю здравицу, знать поднялась со своих мест – кто лениво и неспешно, а кто и как ужаленный. Кэл тоже подскочила, но с поклоном помедлила, вытягивая шею и стремясь разглядеть зашедших.

Суровая даже на первый взгляд женщина в высоком и наверняка безумно тяжелом жемчужном венце могла быть только Дарией, а вот ее миниатюрная спутница… бесы, нет! Это не княжна!

Правительница села и величаво кивнула подданным, зал отмер, но продолжал галдеть, а заметивший ее любопытство Драхослав любезно пояснил:

− Боярыня Кручинина, наместница Озерного Предела.

− В самом деле? А я только успела подумать, как не похожи родные сестры… − ага, как будто Драхослав не в курсе, что они с Миленой знакомы.

− Они и в самом деле не слишком похожи, но вряд ли вам удастся убедиться в этом лично. Видите ли, сударыня, княжна Милена с недавних пор перестала появляться даже на вечерних приемах и гуляниях.

− Отчего же? – стараясь не выдать свою досаду, Кэл отвернулась якобы к сцене. Бесы нечистые, неужели придется прибегнуть к запасному плану?!

− Кто знает, − свет начали гасить, раздался третий звонок, и словесный поток Елецкого очень некстати иссяк.

Кэррол глядела на втягивающуюся под потолок люстру и маскировала рвущиеся наружу ругательства за восторженными вздохами.

Увертюра была настолько впечатляющей, что она позволила себе вынырнуть из мрачных мыслей и насладиться глубокой, торжественной, отдающейся не только в ушах, но и в сердце музыкой. Открывавшая действо Элоиза играла принцессу королевства Зари, и на ее арии и без того задержавший дыхание зал восторженно затрепетал. Драхослав, как она и думала, исключением не был. Так ценит талант или действительно безнадежно влюблен?

Вернуться к размышлениям удалось уже на второй песне – вдумываться в смысл слов Кэррол было лень, да и она, в отличие от Генри, не таяла от сладких голосов, пусть они и звались лучшими.

***

Перерыв начался неожиданно: сидевшая с прикрытыми глазами Кэл не могла заметить ни опустившийся занавес, ни торжественно внесенные в зал свечи. Шум ее тоже не смутил, зато стук соседнего стула – очень даже.

− А что, люстру нам не вернут? – быстро спросила она, надеясь, что ее оплошность осталась незамеченной.

− Пускай современный механизм достаточно надежен, по традиции во время перерыва зрители обходятся свечами, − с готовностью ответил Елецкий, и Кэррол мысленно зачеркнула пункт про достижения науки и изобретения. – Простите мне дрожащий голос, сударыня, но я все еще не могу прийти в себя. Это было изумительно!..

Удивительное дело, но следующие минут десять князь совершенно искренне пел дифирамбы не только Лиззи, но и составителям пьесы, музыкантам и дирижеру. Настоящий ценитель и украшатель ума, будь он неладен…

Просторный, почти бальный зал для жаждущей поделиться впечатлениями знати был полон и гудел не хуже улья. Столы ломились от закусок, реками лилось верленское игристое вино. Кэррол тоже взяла бокал и даже честно выпила содержимое, надеясь отвлечься от мрачных мыслей. К счастью, сюжет оборвался на довольно драматичном моменте ссоры двух подруг, и все можно было с легкостью списать на переживания за героинь.

Кажется, Головкин – фамилия услужливо всплыла из недр памяти – начал плести что-то про виды дружбы по Фарнизею и возможное их воплощение в сюжете, Елецкий с готовностью подхватил тему, приводя в пример другого древнего философа и классический троп о появлении третьей стороны, примиряющей враждующих. Путем наведения еще большей суеты, разумеется.

Клар остался с не рискнувшей высунуться в люди Василисой, сопровождающая ее Оливия молча жевала какую-то мясную закуску, а к князю и его спутникам непрерывным потоком подходили люди, которым приходилось отвечать, но уже не было надобности улыбаться. Актерство оставим актерам, нам маски уже не нужны, позерство оставим позерам – за нами мосты сожжены…

Положим, жечь она ничего еще не жгла, и даже пребывание Елецкого этой ночью у них в гостях будет весьма и весьма кстати, но стоявшая перед – или уже висевшая над? – ней задача все равно стала на порядок сложней.

− А я вам, ик, со всей ответственностью заявляю, что они на такое не пойдут! – громкий голос Головкина вернул ее в реальность. Похоже, вислощекий боярин умудрился захмелеть и в жарком споре о развязке истории отбросил излишнюю скромность вместе с осторожностью. Как кстати! – Это вам не жалкая пьеска полумесячников с их панибратством с челядью и выхаживанием чинов! Елисей – благородный воин, и даже ради дружбы он не станет…

− Действительно, не станет, − когда надо, Кэррол умела рявкать не хуже мастера Александра. Ядовитей разве что раз эдак в десять. – Ведь он родился до того, как дворяне поняли, что привилегии – это ответственность. Или вас не устраивает наша политика в отношении благородных бездельников? Извольте объясниться, господин Головкин!

Увы, строгий голос и ощутимый тычок от не успевшего предотвратить опасную неловкость Елецкого живо привели боярина если не в чувство, то хотя бы в прежний режим молчаливой тени. Пакость!

− Нижайше прошу простить моего помощника, сударыня, в пылу обсуждений он становится азартен и преступно не сдержан. Он не хотел как-либо оскорбить вашу систему получения званий и титулов… – Драхослав вклинился между ними и попытался ненавязчиво оттеснить не вовремя вынырнувшую из своих дум гостью, но Кэррол не собиралась так просто лишаться повода выпустить пар.

− По-моему, именно это он и сделал, а теперь пытается трусливо скрыться. – Решительно сдвинув опешившего князя в сторону, Кэррол сделала первый шаг к своей жертве, которая пятилась и трепетала, как и положено уличенным в скользких делишках или словах слизнякам.

− Помилуйте, сударыня, нам ли ссориться? Я как раз собирался предложить вам нанести визит в княжескую ложу, стоит ли тратить время на такие неприятные дела? – Драхослав пошел с козырей, но откуда ему было знать, что сегодня встреча с Дарией вовсе не входила в планы Кэл?

− Насколько я помню, в вашей столице разрешены дуэли?

− Только не по праздникам! – наконец подал голос Головкин. С неожиданной для таких объемов прытью он проскочил мимо двух наслаждавшихся зрелищем молодых дворян и даже не наступил ни на чей рукав. – И-и вообще, я соблюдаю законы и пришел в обитель искусств безоружным! Простите мое косноязычие, умоляю, Ваша Светлость! У наших стран просто разные пути, но они неразрывно связаны и тесно переплетаются, так стоит ли сравнивать…

Эта околесица уже совсем никуда не годилась, и Кэррол с удовольствием заметила, как Драхослав подал знак страже. Сейчас безобразие прекратится, нужно пользоваться моментом!

− Конечно, не стоит, − Кэл остановилась и хищно оскалилась, жалея, что тонны косметики портят этот эффектный жест. − Мои «выходившие» и выслужившие свои звания сородичи дорожат ими и не допускают грабежей и разбоя на приграничных дорогах, и уж тем более не хвастаются после этого тем, как избежали покушений. – Головкин открыл рот и издал совсем уж жалкий звук, но наблюдать за ним дальше Кэррол не видела смысла. Франц велел «безобразно бузотерить», если вдруг местная знать расслабится и забудет, что имеет дело с буйной знатной грубиянкой, перед которой вовсе не стоит никакой политической цели. − Отчего вы не спросили, как прошло мое путешествие, дорогой князь?

Нужно было сказать это обличающе громко, не только повернувшись к Драхославу, но еще и ткнув его пальцем в грудь для верности, но Кэррол все же приняла в расчет многочисленную публику, всего один выпитый ею бокал и интересы Лиззи.

− Потому что я тоже подготовил для вас сюрприз, сударыня, − пару раз хлопнув длинными густыми ресницами, Елецкий взял себя в руки и натянул обратно неизменную улыбочку. Приятную, открытую, но чем-то неимоверно раздражающую. − И именно за этим приглашал в гости, ведь здесь все-таки слишком много лишних ушей…

Уши смущенно зарделись и отступили на пару шагов, но расходиться и отворачиваться не спешили. Головкин, как и ожидалось, улизнул, стоило только отвлечься.

− Простите, что-то я и правда вспылила, − великодушно кивнула якобы спохватившаяся Кэл, с готовностью беря князя под локоть и позволяя увлечь себя на балкон. В самом деле, отчего бы не проветриться?

Разумеется, на свежем воздухе ей тут же поведали о том, что промышляющие на границе воинствующие фанатики пойманы совместными усилиями пограничников двух стран, найденные при них документы опознаны, доставлены главе Приказа и завтра же будут переданы владелице в ценности и сохранности. Кэррол поленилась изображать недоверие и просто кивнула, заверив, что теперь ее мнение об отношении князя к установлению порядка в стране будет не так просто пошатнуть.

− Еще раз прошу простить моего помощника, сударыня, − все не унимался Елецкий. – Он глубоко расстроен из-за сорвавшейся свадьбы, и все никак не может взять в толк нежелание барышни иметь с ним дело. О прискорбных обстоятельствах, заставивших ваши пути пересечься…

− Принуждение девочки и все дальнейшие, с ваших слов, «обстоятельства» лично я считаю премерзкими, а не прискорбными, − отрезала Кэл.

− Сложно согласиться, но иногда… счастье личное приходится ставить на второе, третье и вовсе последнее место, особенно если оно – не твое.

Ага. Пришлось многозначительно покивать и отвернуться. Пускай очевидное и было озвучено с притворным сожалением, но значил этот финт одно: содержимое письма не вызвало подозрений и не противоречило планам находчивого спасителя всея Калхедона. Это было просто замечательно, но…

Глядя на первые короткие росчерки падающих звезд, Кэррол ощутила, как спираль отведенного ей времени неумолимо принялась вращаться быстрее.

***

Конец спектакля не понравился ни Клару, ни Василисе, ни даже активно спорившему с ними весь перерыв Перекрасову, хотя именно старик настаивал на том, что в этот раз артисты решат выдавить из них слезу.

Так и вышло, причем Клар начал хлюпать носом первым, совсем позабыв, где он и с кем. Растрогавшегося ардалинца, впрочем, никто не упрекнул, а Вася и вовсе схватила его ладонь и держала, переплетя пальцы, до самого конца, пока не опустился занавес и живые, сверкающие улыбками актеры не вышли на поклон.

Сведенная с ума темными чарами проклятых скал, подруга все-таки убила сыгранную Элоизой принцессу, и, хотя захватить все королевство ей так и не удалось, последнюю свою арию она спела как победительница в захваченном, мертвом сказочном городе. В лучах восходящего солнца…

Выходя из зала, Клар был уверен, что предшествующая трагедии надрывная, безнадежная песня-разговор принцессы со спятившей предательницей запомнится ему на всю жизнь.