Мирный и спокойный сон закончился для Кроули, так и не успев начаться.

— Подъём! — в их комнатушку в углу первого этажа влетела разъярённая миссис Шакс. — Пг’осыпайтесь, лодыг’и!

Кроули сжался под своим одеялом, изо всех сил вцепившись в его края и зажмурившись, не желая расставаться с каким-никаким теплом и не сильно мягкой кроватью. Но Шакс, продолжая кричать, как раненая ворона, сорвала с него его тонкую защиту, и прохладный сквозняк, гуляющий по всему дому, сразу же окутал его тело, разгоняя мурашки по бледной коже.

— Нед, будешь помогать с убог’кой. Лиам, пойдешь за пг’одуктами вместе с Мюг’иель. Кг’оули… Не спать!

Кроули, начавший засыпать несмотря на холод и скрипучий голос Шакс, встрепенулся и даже попытался разлепить глаза. Получилось откровенно плохо, но на пару секунд, сквозь образовавшуюся меж век и рыжих ресниц щёлочку, перед его туманным взглядом предстали до ужаса надоевшая комната с белыми потрескавшимися стенами, и грозное, морщинистое лицо миссис Шакс, с плотно сжатыми, тонкими губами. Ох, как бы он хотел оказаться где-нибудь не здесь и никогда больше не видеть этого. Ведь есть сотни и наверняка даже тысячи занятий и мест куда интереснее, чем скучный старый дом, наполненный чванливыми занудами, которым нужно любезно улыбаться, не перечить и едва ли не подтирать зад. Кроули видел себя человеком-птицей, летающим по небу на огромных бумажных крыльях, непременно сконструированных им же. Видел, как он парит над синими океанами и зелёными лесами, и над маленькими деревеньками и большими городами, отбрасывая красивую тень на крыши домов, улицы и прохожих, с удивлением глядящих на него…

— Кг’оули, бездельник, вставай! Пойдёшь по воду, господам мыться нужно!

Шакс схватила его за ухо и потянула вверх, и Кроули от таких варварских действий невольно взбодрился, рухнув со своих личных небес на жёсткую землю. Вновь кое-как открыв глаза он обнаружил, что рухнул вовсе не на землю, а на старый деревянный пол, но коленку, ладонь и локоть жгло от этого не меньше, а на плечи свалилась ещё и тяжесть прислужнической жизни.

— И не вздумай утопить ведг’а! А если г’асплескаешь всё по пути — будешь нести ещё г’аз, только уже без надежды на обед! — угрожающе прокаркала Шакс и окинула всех холодным взглядом зелёных глаз. — Всё понятно?! Исполнять!

Она быстро ушла, стуча невысокими ботинками по полу.

Кроули поднялся, потёр ушибленную коленку и горящее ухо и сел на кровать. Рядом сонно переодевались Хастур и Лигур — те самые Нед и Лиам, вот только никто, кроме взрослых, не называл их так, да и они слишком гордились своими прозвищами, предпочитая их нормальным именам. Ещё бы! Им ведь их выдала одна единственная девушка, от которой они, пусть и изредка, но получали жалкие капли внимания, вроде нескольких слов или хитрой улыбки, и за которой они жадно подглядывали в щели между досками двери сарая, отведённом слугам для мытья.

— Чего смотришь, задохлик? — грубо поинтересовался Хастур ещё не до конца сломавшимся и от того довольно нелепым голосом, по звучанию похожим на гогот злого гуся.

— По кулакам соскучился? — пробасил Лигур — ему по части поломки голоса повезло больше.

Кроули тяжело вздохнул, закатив глаза: эти двое никогда не отличались оригинальностью, и потому все их угрозы ему уже изрядно надоели. Ему даже надоело избегать реализации этих угроз, потому как это каждый раз давалось слишком легко. И если поначалу было весело мчать от них по коридору или по небольшому саду, слушая свист ветра в ушах и быстро соображая, в какую комнату бы забежать или на какое дерево взобраться, то потом Кроули это наскучило. Бегал он быстрее, карабкался по веткам ловчее — у Хастура и Лигура в большинстве случаев не было шанса поймать его без помощи каких-либо обстоятельств. Кроули и радовало, и расстраивало это одновременно: Хастур и Лигур могли убить его, но всепоглощающая скука, царящая в этом унылом месте, убивала его куда быстрее.

— Чего молчишь? Забыл, как говорить? — гоготнул Лигур.

— Небось заранее язык проглотил, ещё не успев поднять ничего тяжелого, — поддержал его Хастур.

Кроули снова тяжело вздохнул, нарочито демонстративно. Он собрался было и дальше игнорировать двух надоедливых соседей по комнате, одеться и отправиться к ненавистному колодцу, надеясь, что не споткнется о что-нибудь в утреннем полумраке и не сломается под тяжестью вёдер, как вдруг в его мысли закралась одна коварная идея.

— Да вот думаю о том, как мне вас жаль, — ответил он, напустив на себя прискорбный вид.

— В смысле?! — недоуменно нахмурился Лигур, сложив руки на груди.

— Ну, — протянул Кроули. — Вам же такие обычные и скучные задания выдали. Не то, что мне.

— Пф, а чем твоё-то лучше? — фыркнул Хастур, забыв, что должен просунуть в свободную штанину вторую ногу. — Таскать вёдра — самое обычное дело.

Кроули скользнул по ним едва уловимым хитрым взглядом и с важным видом достал из-под кровати небольшую изрядно потрёпанную сумку.

— Таскать воду — может, и обычное дело. Вот только откуда я буду её таскать?

— Из колодца, — разумно ответил Лигур.

— Правильно, — вновь протянул Кроули, выуживая из сумки поношенный, но нарядный изумрудный камзол, расшитый красными и золотыми нитками. Кроули не знал, откуда у него эта вещь: он просто спал, а когда проснулся — уже был в ней. Но очень любил её, потому что она выглядела изысканно и богато, и отлично подходила к его рыжим волосам.

— И что в колодце такого необычного? — спросил Хастур, отвлекая его от любовного осматривания своей драгоценности. — И зачем ты вытащил эту тряпку?

Кроули немедленно обернулся, одаривая Хастура презрительным взглядом и с трудом сдерживаясь от комментария о том, что «тряпками» скорее можно назвать то, что носят он и его нездорово скалоподобный дружок.

— А то, Хастур, что там буду не только я, но и другие. — терпеливо, копируя интонацию некоторых преподавателей, которой они объясняли что-либо недалёким ученикам, ответил Кроули и добавил более значительно: — В том числе и девочки. Довольно взрослые. И гораздо веселее и добрее, чем наша Дагон.

Заметив на лицах Хастура и Лигура возросший интерес и загоревшийся в их глазах огонь, с которым они обычно смотрели на Дагон, Кроули отвернулся, пряча улыбку и начиная приводить камзол в порядок.

— Там есть одна девочка. Кейти. Она живёт недалеко от колодца, ей тринадцать, — продолжил он, выдумывая эту самую девочку на ходу и заодно вспоминая, какой нынче день недели. — Она ходит к колодцу каждую среду. Думаю, она придёт и сегодня.

Немного помолчав, Кроули надел изумрудный камзол и обернулся к продолжающим смотреть на него Хастуру и Лигуру.

— Как думаете, ей понравится? — риторически спросил он и сразу же принялся снимать свою драгоценность. — Хотя, нет, наверное, это плохая идея. Понимаете, она нравится мне, но я никогда не понравлюсь ей. Она говорила, что считает красивыми сильных и высоких парней, и тех, кто старше…

— А как она выглядит? — спросил Лигур.

Хастур вдруг поджал губы и скептически посмотрел сперва на Кроули, а затем и на друга.

— Ты что, Лиг, вздумал поверить ему? Он же нам пироги в уши заталкивает.

— Какие ещё пироги? — Лигур удивлённо посмотрел на Хастура.

— Плесневелые! Придурок ты, я говорю, что он врёт нам.

— Ничего я не вру, — вклинился Кроули. — Я предельно честен, взгляните в мои глаза и увидите, что я говорю правду и только правду!

Он не знал, откуда в нём внезапно взялось столько любви к театральным монологам, но сработало это явно как нужно: Хастур и Лигур ненадолго застыли, пытаясь переварить его внезапно изменившуюся интонацию.

— Теперь он нам ещё и зубы заговаривает, — ткнув в Кроули пальцем, уверенно заявил Хастур.

— Ну, знаете ли, — оскорбился Кроули. — Я с вами ценной информацией делюсь, а вы мне не верите. Хотя сами подумайте, зачем мне вам лгать? Вы же большие, сильные, взрослые… Вы убьёте меня за ложь.

— Так мы и поступим, — горячо подтвердил Хастур.

— Вот, о чём я и говорю, — развел руками Кроули и продолжил возиться с камзолом. — Но, конечно, это только ваше дело, верить мне или нет. А Кейт, на самом деле, очень сговорчивая. И, может, я совсем немного и нравлюсь ей, раз она обещала, что снимет передо мной платье.

— Что?! — воскликнули оба соседа по комнате в один голос, и Кроули хитро улыбнулся.

— Знаешь что… — пропыхтел Лигур.

— Мы не пустим тебя к колодцу! — закончил Хастур.

— Да! И вообще… Говори, как она выглядит! — потребовал Лигур.

Кроули не слишком часто бывал у колодца, потому что носитель воды из десятилетнего него, худого и болезненного выходил далеко не самый лучший. Откровенно говоря: просто ужасный. Если до колодца он добирался довольно быстро, то вот обратно еле шёл, перенося вёдра по-очереди на пару шагов и постоянно опуская их на землю, чтобы отдохнуть. Другие мальчики в его возрасте справлялись с этим куда лучше, они тяжело работали и постепенно становились сильнее и крепче, чем положено. И хотя более крепким мальчишкам жилось немного легче, Кроули не считал нужным становиться таким же, как они, и, наоборот, гордился тем, что является таким вот «слабым неженкой» — как его называла мисс Макичен, ответственная за всех слуг.

— Ну, у неё, — начал Кроули, вспоминая хоть кого-то из девочек, кого видел около колодца, — у неё черные волосы и смуглая кожа, и красивые карие глаза.

— Я видел там такую девочку! — радостно воскликнул Лигур.

— Хм… — в Хастуре, очевидно, вновь взыграли зачатки разума. — Проверим.

Он подошёл и грубо развернул Кроули к себе, и Кроули даже испугался и немного отшатнулся, ожидая удара и готовясь бежать. Но взгляд не опустил, отчаянно храбрясь и снизу вверх глядя на прыщавое лицо Неда Уильямса, в его белёсые злобные глаза.

— Сегодня к колодцу не суйся, понял?! И если ты нас надурил, запомни, Кроули, тебе крупно не поздоровится. Мы тебя в бараний рог скрутим, — проскрипел Хастур, стараясь сделать голос более угрожающим.

— А потом засунем в печку и сожжём, — добавил Лигур.

— И смешаем пепел с грязью. — закончил Хастур.

Кроули захотел ответить нечто в духе: «Обязательно. Если поймаете, парни». Но он, понимая, что позиция у него не самая выгодная и бежать тут некуда, сдержался и просто смиренно кивнул.

— Конечно, я понимаю… — ответил он, постаравшись, чтобы его голос дрогнул для большей убедительности.

Хастур и Лигур одарили его уничтожающими взглядами и, развернувшись, быстро ушли навстречу столь желанным любовным приключениям. А Кроули облегчённо выдохнул: пусть проводить двух этих похотливых огров и не являлось сложным занятием, определённой нервностью оно всё же отличалось. Особенно, когда поблизости не было ни одного пути отступления.

Развернувшись, Кроули с лёгкой улыбкой взглянул на свой камзол и снова надел его, отмечая, что теперь он ему впору. Изначально он был немного больше Кроули и куда богаче, чем его остальная одежда. Взрослые, в попытках объяснить, откуда у бедного худого мальчишки появилась такая дорогая вещь, делились на два лагеря: одни считали, что этот камзол ему пожертвовал какой-то чуть более взрослый состоятельный молодой господин; а другие были настроены гораздо пессимистичнее и, вероятно полагая, что Кроули слишком мал и ничего не поймёт, выдвигали предположения о том, что он подлый оборванец, воспользовавшийся суетой тонущего корабля и стащивший вещь сына своего хозяина. Кроули не нравилось ни одно из их предположений, а на некоторые, вроде вторых, он обижался и, слыша их, чувствовал острое желание возразить. Иногда даже возражал, набравшись храбрости, но никто из взрослых не воспринимал его всерьёз — это злило и ранило его ещё сильнее, но он никогда не показывал этого, держась невозмутимо и гордо.

Кроули взял со стола плошку с почти полностью растаявшей свечой, заботливо принесённую миссис Шакс, и подошёл к тёмному мутному окну. Поправил взъерошенные вьющиеся волосы, глядя в отражение, и немного покрутился, оценивая, как камзол смотрится на нём. Со слов взрослых он знал, что, с учётом тех лохмотьев, в которых его нашли, это сокровище никак не могло принадлежать ему всегда. Но ничто не мешало ему считать его своим сейчас и представлять всевозможные варианты того, как оно к нему попало. Иногда ему нравилось думать, что он мог спасти какого-нибудь юного виконта от страшной смерти в пасти морского дракона и в награду получить эту вещь и его дружбу. Но в последствии быть трагично разлучённым с новым другом ужасным кораблекрушением, после которого его и обнаружили рыбаки. В другие дни ему нравилось думать, что эта вещь могла принадлежать его старшему брату или кузену, и тогда Кроули грустил и надеялся, что в той морской катастрофе, о которой ему говорили, этот брат или кузен, как и другие его возможные родственники, выжили. А иногда, стараясь быть уж совсем реалистичным, Кроули думал и о других версиях своего прошлого, вроде тех, в которых он мог быть верным слугой и получить этот камзол в качестве оплаты, когда на корабле перед крушением началась паника, и господа, понимая, что слуги им больше не понадобятся, решили их рассчитать. Но совсем реалистичные варианты ему не нравились, потому что они были простыми и скучными. И большую часть времени Кроули вообще предпочитал не задумываться о таких непостижимых и почему-то болезненных вещах, надеясь, что однажды вспомнит истинную версию случившегося. А пока что его просто радовало, что у него никто не отнял столь красивую одежду и что, благодаря её бывшему владельцу, ему не присвоили какое-нибудь ужасное имя или прозвище, а решили называть по вышитой на внутренней стороне камзола надписи, гласящей: «Э. Дж. Кроули».

Покрасовавшись ещё немного, размышляя о том, как в таком виде мог бы покорить всех девчонок на королевском балу, Кроули всё же решил вернуться в жестокую реальность. Снял камзол, спрятал его обратно в сумку и под деревянную кровать. Переоделся в молочную рубашку с вечными жирными пятнами и старые серые штаны на подтяжках и осторожно выскользнул из комнаты. Он, тихо, как мышь, бежал по просторным коридорам с тёмными дверями, белыми стенами и дощатым полом, прислушиваясь ко всему вокруг, чтобы успеть юркнуть куда-нибудь при приближении одного из взрослых. Но, к счастью, взрослые приближаться не спешили, и он без приключений добрался до лестницы, а затем и до третьего этажа. Здесь находились комнаты воспитанников. Всё лето они пустовали и Кроули прибегал сюда ночью, смотреть сквозь большие окна на звезды, в тишине и одиночестве, без раздражающе храпящих Хастура и Лигура поблизости. Теми летними ночами он чувствовал себя здесь свободнее, чем обычно, но теперь некоторые воспитанники уже вернулись и потому Кроули был вынужден придерживаться своей тишины и здесь.

Дойдя до нужного окна, он легко открыл его и выскользнул на узкий карниз, настолько слабо отделяющийся от дома, что, наверняка, при постройке его добавили либо для декора, либо по ошибке. Держась за подоконник, Кроули сделал несколько шагов по карнизу, шириной в его ступню, и уцепился за плющ, растущий с этой стороны здания. Плющ был взрослым крепким растением, с плотными, переплетёнными между собой, частично одеревенелыми лианами. Некоторые коты, гуляющие в окрестностях пансионата, иногда пользовались им, чтобы взобраться на крышу и поймать приглянувшуюся им птицу. Кроули одно время наблюдал за ними, а затем решился попробовать сделать так же. И с тех пор, благодаря частым тренировкам, он сильно преуспел в этом деле: весивший едва ли больше нескольких упитанных котов, ловкий и шустрый, он быстро карабкался вверх по плющу, из раза в раз чувствуя, как приятная, будоражащая жуть сжимает его сердце, подгоняя и придавая сил.

Вскарабкавшись на крышу, Кроули счастливо улыбнулся и зажмурился, подставляя щёки ласковым прикосновениям прохладного утреннего ветерка. Он нёс в себе лёгкий аромат начинающейся осени, пока ещё слабый, состоящий, по большей части, из запаха свежести, красивых оранжевых цветов, названия которых Кроули не знал, но целая клумба которых росла с наружной стороны пансионата, и вьющихся алых роз, оплетающих изгородь. Пока что осень пахла так, и Кроули нравилось это, но куда больше он любил чувствовать в дуновении ветра аромат опавших листьев, туманов и дождей и с нетерпением ждал момента, когда природа преподнесет ему всё это, предпочитая забывать о том, что вновь будет путаться в соплях, кашлять и раздражать этим строгую мисс Макичен.

Вдохнув поглубже и наслаждаясь своей свободой, в которой он был благородным разбойником, выживающим всеми правдами и неправдами в плену у жадных занудных святош, Кроули добрался по плющу, удачно оплетающему и крышу, до мансардного окна, выступающего на общей поверхности крыши. Здесь, под козырьком, Кроули однажды случайно обнаружил пространство между черепицей и досками, в которое успешно влез бы небольшой, но довольно толстый томик научных трудов какого-нибудь великого ученого. И с тех пор это место стало его личным, разбойничьим тайником, которым Кроули тихо гордился каждый раз, когда думал о нём. Такой прислуге, как Кроули, в пансионате доставалось не слишком много еды, и к тому же гораздо менее вкусной, чем еда прислуги повыше статусом, преподавателей и воспитанников. Кроули не хотел есть то, от чего нужно было избавиться как можно скорее, или то, что не доел кто-то другой, но и не есть вовсе Кроули не был согласен, и потому он приловчился добывать себе более приличное пропитание. Поначалу он крал только яблоки или другие фрукты и овощи, но затем хитростью, запугиванием и всяческими секретными разбойническими уловками ему удалось заполучать и более вкусный, чем тот, что выдавали ему, хлеб, и свежее молоко, и сыр, и даже булочки с джемом. Добытые сокровища Кроули частично съедал сразу в каком-нибудь укромном уголке, а частично надёжно заворачивал в свою старую рубашку и прятал здесь. И поздней ночью или ранним утром взбирался сюда, чтобы посидеть на козырьке окна, послушать птиц и сверчков, и подкрепиться.

Так вот он сидел, поедая подсохший хлеб и солоноватый сыр, и сейчас, мечтательно глядя на светлеющий, сиреневый небосвод, постепенно окрашивающийся в розовый и оранжевый, и на всё более видные, раскинувшиеся вокруг пансионата поля. Иногда Кроули думал о побеге, ведь там, за пределами видимости, столько всего интересного, целый мир, полный приключений и передряг. Иногда он даже детально продумывал план этого побега, правда дальше пунктов «добраться пешком до деревни, а потом и вместе с какой-нибудь каретой в город» никогда не забирался. Там как-то само собой разумелось, что, такой сообразительный и расторопный, Кроули легко найдет себе занятие, разбогатеет и покорит своим обаянием сперва огромный и многолюдный Лондон, а затем и всю страну или, может, даже весь мир. И Кроули знал, что однажды действительно сбежит, чтобы прожить жизнь так, как он сам захочет.

Но сегодня о побеге и будущих великих свершениях думалось не особенно хорошо, так что Кроули просто ел, любуясь красотой простирающегося вида, наблюдая за летающими из стороны в сторону птицами и вспоминая свой недавний сон, пока яркие лучи рассветного солнца не залили золотом всё вокруг, заставляя покрытые росой растения сверкать, а Кроули — жмуриться. Тогда он закинул в рот остатки хлеба и сыра и, уже разворачиваясь, чтобы слезть, заметил на горизонте маленькую движущуюся черную точку — явно карету с очередным богатеньким дурачком, которого родители решили сбагрить сюда в надежде, что тут его каким-то чудом научат уму-разуму. Уму-разуму, по мнению Кроули, здесь не учили, зато из-за приезда таких вот богатеньких дурачков всю прислугу заваливали поручениями больше обычного, а ещё, если ты вдруг попался на глаза взрослым богатеям, обязательно было держаться прямо и серьёзно, не улыбаться и не валять дурака, быть вежливым и, в общем-то, всячески из кожи вон лезть, чтобы произвести наилучшее впечатление и ни в коем случае не подпортить репутацию пансионата. Кроули это на дух не переносил и предпочёл бы просидеть здесь до самой ночи, пока все взрослые не разъедутся, а их сынки не уснут, но такой возможности у него, к несчастью, не было. Так что, прихватив из тайника два яблока и спрятав их в карманы штанов, Кроули тяжело вздохнул, спустился к окну и вернулся в дом.

— …убег’ись, пока господа спят, да потише, чтобы не пг’оснулись и не увидели такую г’язнушку, как ты, — услышал он ворчание хрипловатым голосом, пародирующим интонацию и французский акцент миссис Шакс, и в следующий момент ворчащая топнула ногой. — А вот плевать мне! Я, может, тоже спать хочу! И я не была бы грязной, если бы не вы, чёртовы придурки!

— Привет, Дагон, — Кроули осторожно заглянул за угол коридора, и девушка тут же обернулась, замахиваясь метлой.

Кроули отскочил в сторону, почти прячась от более взрослой коллеги и, возможно, чуточку подруги. Она буквально пылала праведным гневом: её длинные светло-рыжие волосы растрепались, выбиваясь из толстой косы, закрученной на затылке, ноздри раздувались при вдохе, а льдистые глаза уничтожающе сверкали. Вероятно, она ожидала увидеть какого-то богатого парня, который проснулся из-за её громких возмущений, но, осознав, что перед ней всего лишь Кроули, немного смягчилась, опуская своё соломенное орудие труда обратно.

— А, это ты, чертёнок, — небрежно произнесла она, возвращаясь к заметанию коридора. — Что надо? Поступило ещё какое-то задание от этой старой курицы?

— Нет, я просто пришёл тебе помочь, — ответил Кроули, рассудив, что лучше проведёт время с Дагон, чем случайно наткнется на мисс Макичен или миссис Шакс и получит выговор за безделие и какое-нибудь ещё более скучное, чем уборка, задание. — У меня, кстати, яблоко есть. Будешь?

Кроули считал себя именно благородным разбойником и, чтобы оправдывать такой самопровозглашённый статус, готов был делиться с другими нуждающимися своими съедобными сокровищами. Не со всеми, конечно, но Дагон, несмотря на её спонтанные и неконтролируемые вспышки гнева, заслуживала щедрости с его стороны. Хотя бы потому, что Кроули нравилось видеть, как на её обычно усталом и суровом лице мелькает лёгкое, тщательно маскируемое смущение.

— Спасибо, — буркнула Дагон, забирая протянутое ей яблоко и явно стараясь не смотреть на Кроули, от чего он хитро улыбнулся.

— Так тебе нужна помощь?

Дагон окинула его взглядом и вздохнула, а затем вручила ему метлу — «новейшее, удобнейшее орудие для воинов чистоты», как выражался глава всего пансионата, сэр Джекоби. Правда, новейшим он называл всего лишь деревянный черенок, к которому придумали крепить хворост, сушёную траву или солому всего несколько лет назад, а про удобство он не знал наверняка, ведь никогда не пытался этим «орудием» орудовать.

— Мети всё к лестнице. Только аккуратно. А я схожу за ведром и щёткой, а то ты их сюда не донесёшь, — скомандовала она, разворачиваясь.

Кроули, конечно, ведро донести смог бы, но не без огромных усилий, и обрадовался, что Дагон понимает это и не заставляет его, в отличие от некоторых взрослых, выполнять такую работу. Конечно, все вокруг говорили, что истинные джентльмены должны помогать дамам, особенно когда дело касалось тяжестей. Правда, все эти джентльмены спокойно относились к тому, что дамы работали у них, и не стремились помогать носить корзины с их же грязным или чистым бельём, или с продуктами. И Кроули, рассуждая о том, что это как-то не совсем честно, радовался ещё и тому, что он не джентльмен, а обычный мальчишка. Да и к тому же, в данной ситуации высокая и довольно сильная шестнадцатилетняя Дагон справилась бы лучше любого десятилетнего джентльмена.

Кроули проводил её взглядом, а затем принялся подметать, послушно стараясь не поднимать пыль в воздух. Спокойно подметать довелось недолго: одна дверь неподалеку вдруг скрипнула, открываясь, и Кроули, слегка испугавшись, обернулся. Увидев, кто перед ним, он на секунду закрыл глаза, крепче сжимая в руках метлу и всеми силами стараясь сохранить самообладание, чтобы остаться на месте, а не сбежать.

— О-хо-хо, — довольно протянул рослый брюнет, вальяжно направляясь к нему. — Какое сегодня доброе утро. Правда, уродец?

От этого человека сбежать было проще, чем от Лигура и Хастура, потому что он не смог бы гнаться слишком долго или не стал бы гнаться вообще, решая не опускаться с высоты своего статуса до погонь за простым слугой. Однако Кроули, несмотря на призывы разгоняющегося в предвкушении чего-то ужасного сердца, бежать не торопился и только немного отступил, встречая противника со всей имеющейся гордостью во взгляде.

Брюнет насмешливо ухмыльнулся, глядя на него сверху вниз и продолжая расслабленно и медленно приближаться.

— Мне как раз нужен был кто-то, кто вынесет мой ночной горшок. И тут такая удача: ты.

Он, очевидно считая себя непревзойденным стратегом и ловкачом, сделал резкий выпад вперёд, намереваясь схватить Кроули за шею. Но Кроули, привыкший уворачиваться от чужих нападений, молниеносно отшатнулся в сторону. Вообще-то, такое случалось уже не впервые, но брюнет всегда одинаково выглядел шокированным и озадаченным, видимо, не понимая, как его атака могла провалиться. Несколько секунд он старался как-то смириться с таким провалом, а Кроули пристально наблюдал за ним, практически не мигая и стараясь заранее просчитать любое его действие. Дыхание Кроули перехватывало, сердце отчаянно рвалось прочь, пальцы вцепились в деревянный черенок мертвой хваткой. Разум кричал ему бежать, но гордость заставляла оставаться и кружить в коридоре, синхронно со своим противником. Человек перед ним, самый влиятельный и богатый из всех воспитанников, несмотря на свой юный возраст позволял себе слишком многое в отношении не только слуг, но и вообще всех окружающих. Воспитанники боялись его, слуги ничего не могли сделать и зачастую просто смирялись с его выходками и молчаливо терпели, насколько ужасными они бы ни были. Но Кроули не привык ни с чем смиряться и, несмотря на весь свой страх, не собирался давать этому богатому зазнайке почувствовать хоть на секунду, что он может так же просто унижать и его.

Брюнет предпринял ещё одну попытку схватить Кроули, а затем ещё одну и ещё. Причина его неудач крылась в излишней самоуверенности и неповоротливости. Он привык считать себя властелином ситуации и парализовывать страхом своих бедных жертв, но с Кроули это никогда не срабатывало. Кроули научился использовать свой страх как пружину, благодаря которой ему удавалось практически каждый раз в нужный момент отскакивать в сторону или уворачиваться, иногда буквально выскальзывая из пальцев обидчиков. И хоть как-то поймать его можно было только окружив в каком-нибудь углу.

— Сегодня ты особенно невежливый, — зло произнес брюнет, прожигая Кроули взглядом. — И молчаливый. Разве ты забыл, что с господами положено здороваться?

Кроули отошёл от него ещё на несколько шагов, радуясь, что все прихвостни этого малолетнего тупицы ещё спят. Как слуга он не мог вести себя грубо или дерзко по отношению к любому из старших по возрасту или статусу, и порой, как сейчас, бессильная ярость обжигала его изнутри. Он хотел бы плюнуть этому конкретному господину в лицо, но сдержал себя и даже довольно почтительно произнёс:

— Доброе утро, мистер Даулинг.

Лицо Таддеуса исказилось гримасой злобы ещё сильнее, чем до этого. Обычно в такие моменты все очень впечатлительные маленькие мальчики, только приехавшие в пансионат и попавшие в немилость к Даулингу, начинали задыхаться и плакать. Кроули почти задыхался, но не плакал, хотя и подозревал, что это лицо будет преследовать его ночами в кошмарах.

Злобная гримаса Даулинга дрогнула, он открыл было рот, собираясь что-то сказать, как вдруг Кроули заметил за его спиной вернувшуюся Дагон.

Дагон, очевидно, сразу разобралась в происходящем, потому что опустила ведро на пол и бесстрашно направилась к ним.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Даулинг? — ледяным тоном поинтересовалась она, складывая руки на груди.

Таддеус мгновенно сменил свою злобу на снисходительный интерес. Кроули уже привык к тому, что такое происходило со многими мальчиками в присутствии Дагон, в конце-концов она была младшей девушкой в пансионате, но при этом не совсем ребёнком, и всё, чем обычно интересуются не слишком умные, по мнению Кроули, мальчики лет с тринадцати, у неё уже имелось. А Таддеусу как раз было тринадцать, и, хотя Кроули неоднократно слышал от него, что он не считает Дагон красивой, она всё же входила в спектр его интересов.

— Лиззи, верно? — с хитрой улыбкой уточнил Даулинг.

— Дагон, — исправила его Элизабет.

— Неважно, — Таддеус шагнул к ней, протянул руки и обнял за талию. — Ты, милочка, конечно, не очень привлекательна, но, — его руки проскользили по её серому платью и испачканному пятнами фартуку вверх, останавливаясь на груди, — бутоны у тебя неплохие.

Дагон осталась практически полностью невозмутимой, только слегка приподняла бровь и один уголок её губ дрогнул, на мгновение почти растянувшись в ухмылку. Кроули же абсолютно не понимал, почему она так спокойна, и спокойна ли она вообще, или же ему так только кажется. Ему самому от увиденного захотелось сбежать куда подальше. Происходящее не выглядело правильным, оно выглядело как нечто, что нужно скорее прервать, но Кроули так растерялся, что совсем не знал, как это сделать.

Дагон, тем временем, молча протянула к нему руку, ладонью вверх.

— Дай мне метлу, чертёнок, — попросила одна и Кроули передал ей «удобнейшее орудие для воинов чистоты».

И как выяснилось в следующую секунду, орудие действительно оказалось удобнейшим. По крайней мере для того, чтобы огреть Таддеуса черенком по голове. Кроули, испугавшись ещё больше, едва ли не вскрикнул, отпрянув к стене. Даулинг, сперва явно очень удивлённый, попытался было возмущаться и скандалить, но Дагон, рыча, продолжила обрушивать на его голову, плечи и спину удары метлой, заставляя спешно бежать с поля боя.

Неосознанно прижавшись к стене и надеясь, что ниоткуда никто не выйдет, Кроули наблюдал за тем, как Дагон выгоняет Даулинга на лестницу, и с ужасом представлял, что теперь с ней сделают. И что сделают с ним, ведь, вероятнее всего, Таддеус нажалуется на обоих, и встретиться с конюхом и его розгами придётся тоже им обоим.

— Тебя же… Наверное, убьют… — прошептал Кроули, когда Дагон, красная от гнева, вернулась, откидывая с лица выбившиеся из прически пряди волос.

— Не убьют, не боись. Ну, может выпорют, но меня и так бы выпороли сегодня-завтра. И вообще я, может, уйду отсюда раньше, чем они успеют что-то сделать.

Дагон тяжело дышала, но выглядела абсолютно удовлетворённой всем случившимся. Поправив ещё и фартук, она с улыбкой взглянула на Кроули и ласково растрепала его вихрастые, более огненные, чем у неё, волосы. Это вырвало и без того шокированного Кроули из размышлений о том, что же он будет делать, если Дагон убьют или если Дагон решит уйти. И, пусть пока что Элизабет была рядом и даже улыбалась, он опустил взгляд, стараясь не заплакать. Здесь, в пансионате святой Бериллы, ближе всех он общался только с ней, потому что она была гораздо лучше остальных. Она умела читать и любила историю, и рассказывать множество интересных фактов о прошедших веках, а Кроули нравилось об этом слушать, помогая ей с уборкой, стиркой, огородом или чем бы то ни было ещё. И, хотя он и понимал, что ей действительно будет лучше где-нибудь в другом месте, расставаться с ней ему всё же не хотелось.

— Так, бери наше орудие и мети дальше, а я начну чистить, — чуть более мягко, чем обычно, скомандовала Дагон и похлопала Кроули по плечу.

Кроули кивнул, забрав у неё метлу, и уборка продолжилась.

Первое время она протекала в тишине, но затем Дагон надоело молчать и она принялась рассказывать новые интересности из того, что недавно узнала. Почти сразу же её прервал звонок колокола из другого конца коридора, в который пришла позвонить Мюриэль. А затем Дагон не дали продолжить воспитанники, покидающие свои комнаты. К счастью, все они выглядели очень заспанными и не слишком опрятными, и никто из них не остановился спросить, что здесь происходило, и толком не удостоил поздоровавшихся Дагон и Кроули взглядом, а значит они не слышали развернувшейся здесь трагедии. Когда все они ушли, Дагон заговорила вновь. В этот раз она рассказывала о картинах и великих художниках, а Кроули слушал. А потом спросил, как она об этом узнала, и она призналась, что тайком прокрадывалась в библиотеку по ночам и читала там при свете свечи. И, внезапно, порекомендовала Кроули делать так же, если он хочет прожить стоящую жизнь, потому что, как бы противно все эти богатые и умные люди не выглядели, знания всё равно нужны. Кроули умел, но не любил читать, однако, понимая, что возможно останется без такого рассказчика, как Дагон, он вздохнул и поблагодарил её, решив, что придётся начинать любить, если он не хочет умереть здесь от скуки и одиночества. Дагон осталась довольна и продолжила говорить, и говорила до тех пор, пока её не прервал грохот, в пустом длинном коридоре прозвучавший особенно оглушительно.

Обернувшись, Кроули увидел опрокинутое возле лестницы ведро и какого-то незнакомого мальчика рядом с ним, испуганно прижимающего белые руки ко рту. Дагон, сидящая неподалеку, выглядела как человек, пытающийся смириться с жестокостью судьбы и проигрывающий в этих попытках.

— Ну вот, ещё один богатенький идиот приехал, — тихо проворчал Кроули и испугался тому, что сказал это вслух.

Мальчик, чуть нахмурившись, обернулся к нему, и выяснилось, что выглядит он и вправду как-то по-идиотски и слишком уж приторно. Чистый бежевый костюмчик, белые чулочки и кружевной воротничок, удивлённые круглые глаза и странно-светлые, овечьи кудряшки на голове. Судя по всему, это сплошное недоразумение, умудрившееся опрокинуть ведро, услышало фразу Кроули и теперь пыталось её осмыслить.

— Считайте это комплиментом, — вздохнув и решив, что раз уж его сегодня тоже накажут — терять нечего, небрежно бросил Кроули, поднимая ведро и озадаченно глядя на лужу воды, ползущую по коридору и частично стекающую по лестнице вниз.

— Я знаю, что значит это нехорошее слово, — с нотками негодования отозвалось недоразумение. — И это вовсе не комплимент.

Дагон усмехнулась, поднимаясь. Кроули смерил незнакомого мальчика тяжёлым обречённым взглядом, будто он сам был прожившим жизнь стариком, а мальчик — глупым наивным ребёнком.

— В вашем случае — комплимент, — ответил Кроули, и брови незнакомца стремительно взлетели вверх, а рот на несколько мгновений открылся.

— Ну знаете ли, — возмутился мальчик, — это крайне невежливо и некрасиво с вашей стороны. — он явно занервничал и, нелепо всплеснув руками, сжал их в замок. — Я собирался извиниться, потому что случайно толкнул ваше ведро и мне очень стыдно, но теперь я уже не уверен, что мне стоит извиняться перед такими грубиянами, как вы!

Лицо его залило краской, дыхание стало таким, будто он только что бежал, и он, развернувшись, начал быстро спускаться по лестнице, поскользнулся на одной из ступенек и, вскрикнув, упал. Кроули наблюдал за этой нервозной вспышкой возмущения с недоумением и почему-то проснувшимся в нём весельем. А когда мальчик упал, Кроули сперва усмехнулся, услышав рядом с собой усмешку Дагон, а затем тяжело вздохнул, только сильнее убеждаясь, что этот новоприбывший то ещё недоразумение, и отправился его поднимать.

— Держитесь за меня, — уже куда вежливее предложил он, перехватывая сидящего на ступеньках и потирающего ушибленную ногу мальчика под локоть. — Здесь есть врач, я могу вас к нему отвести.

Мальчик поднял на него обиженный, испуганный и невероятно грустный взгляд полных слёз, серых глаз, и вырвал свой локоть из его пальцев.

— Не надо, — сдавленно буркнул он. — Я сам справлюсь.

И, жмурясь и опираясь на ступеньки, он кое-как поднялся, а потом, держась за перила и шмыгая носом, прихрамывая продолжил спускаться.

Кроули думал, что его помощь этому недоразумению явно не помешала бы. Несмотря на то, что Кроули был куда тоньше, он считал, что вполне смог бы выступать в роли дополнительной опоры. Но раз мальчик хотел идти сам, Кроули оставалось только принять это и провожать его, ковыляющего вниз в мокрых штанах, всё таким же слегка недоуменным взглядом.

— Теперь тебя тоже убьют, чертёнок, — констатировала Дагон, положив руку ему на плечо.

Кроули с хитрой улыбкой посмотрел на неё.

— Если найдут, — ответил он, внезапно придумав, где спрятаться, и заранее готовясь просидеть там целых несколько дней, пока гнев взрослых не утихнет и они не передумают его убивать.