Запах гари царил повсюду, въедался в землю, горы и кожу, и дышать им стало уже привычнее, чем чистым воздухом. Кажется, шингстенцы жгли всё, что встречалось на их пути, однако в первый день похода ни одной разорённой деревни, пепелища или потока бегущих от разбоя крестьян Хельмут не увидел. Правда, до самого юга Бьёльна они ещё не доехали, и разумно было предположить, что именно там сейчас свирепствовали люди регента.

На второй день пути из Штольца Хельмут и Адриан наконец встретили беженцев с юга. Несколько оборванных, уставших крестьян с почти пустыми руками, если не брать в расчёт один небольшой мешок со скудными запасами пищи, рассказали о том, что пережили: в их деревню ворвался небольшой, но отлично вооружённый конный отряд без опознавательных знаков — у них не было ни гербов, ни цветных сюрко или флагов, они не выкрикивали ни девизов, ни имён; зато они, кажется, без какой-либо цели — разве что грабёж — начали жечь, убивать и уничтожать, оставили в живых всего треть населения деревни, а нескольких молодых женщин забрали с собой.

Хельмут поделился с ними едой и водой и отправил их в Штольц. Туда же поскакал гонец со срочным письмом Хельге, чтобы она подготовила городок у подножия замка к приёму беженцев. Это явно не первые и уж точно не последние…

Он оказался прав: к вечеру того же дня им повстречался ещё десяток человек. Эти выглядели лучше и везли за собой на старой телеге, запряжённой одной пегой лошадью, довольно много добра: мешки, сундуки, вёдра, кур в клетке… Девочка-подросток несла в руках кошку, за пожилым мужчиной спешила, высунув язык, собака. Крестьяне рассказали, что о набегах лишь слышали, потому решили уберечь себя и уйти заранее, от греха подальше, чтобы не попасть под горячую руку шингстенцев.

— К нам соседи прибежали с юга, — говорили они, кивая на обособленную группку крестьян, что и выглядели хуже, и жались друг к другу пугливо, словно вид вооружённых людей их пугал до смерти, — такие ужасы рассказывали, что мы решили… вот… — И они показывали на свою телегу с пожитками.

— Идите в Штольц, — кивнул Хельмут, присаживаясь у костра. — Там о вас позаботятся.

Он и сам не ожидал от себя такой доброты, но, в конце концов, что ему оставалось делать с этими крестьянами? Велеть им возвращаться на свои пепелища или в целые деревни, подвергая опасности, он не мог. Следовало направить их туда, где они могли найти крышу над головой и уберечь себя от возможных набегов.

А на третий день, ближе к полудню, когда Хельмут и Адриан уже собирались разделиться (первый планировал поехать на восток, второй — на запад), они наконец-то наткнулись на разорённую деревню.

Точнее, на разорявшуюся. Она ещё не была охвачена пожаром, поэтому витавший в воздухе запах дыма, которым и так пропиталась вся округа, при приближении к этой деревне сильнее не стал. Зато, как и рассказывали встретившиеся Хельмуту вчера утром крестьяне, по деревне бешено скакали вооружённые всадники в кольчугах. И правда, ни флагов, ни цветных сюрко — а по цвету стёганых поддоспешников принадлежность к какому-либо дому и не определишь… Кроме кольчуг, мало на ком были иные части доспеха, и то в основном — наручи и поножи, изредка шлемы. Вооружены всадники были мечами и копьями, почти у всех был щит и привешенный к поясу кинжал.

Они шли не на битву, поэтому не стали облачаться в полный доспех. А зря.

Адриан кивнул Хельмуту, и тот понял его без слов. Они, в свою очередь, к битве были готовы ежечасно. Две ночи, проведённые ими в лесу, они не снимали кольчуг и клали мечи возле лежанок, а с утра надевали кирасы и защиту ног и рук. Наготове были и шлемы, и щиты, а у Хельмута — ещё и полный колчан и новенький лук.

Свою часть отряда Адриан повёл в атаку, а Хельмут со своими людьми остался на опушке леса, чтобы из-за деревьев и кустов обстреливать шингстенцев. Понять, где враг среди схлестнувшихся в безумной резне воинов, было просто, ибо люди Адриана надели сюрко с его гербом — серой стрелой на коричневом поле. Серые неприметные кольчуги шингстенцев стали хорошей целью для лучников Хельмута. И всё-таки целиться следовало осторожнее, не хватало ещё попасть в своих…

Кажется, враг далеко не сразу понял, что произошло, и не успел быстро перейти от грабежа и убийств к самозащите. Например, Адриан лично зарубил шингстенца, который с фальшионом наперевес выносил из крестьянского дома завёрнутые в простыню награбленные вещи. Ещё один человек Кархаусенов пронзил клинком вражеского воина, повалившего на землю девушку-крестьянку и пытавшегося раздвинуть ей ноги, чему она отчаянно сопротивлялась. Труп упал прямо рядом с девушкой, та отчаянно завизжала и уползла прочь.

Внезапно из-за угла одного дома выскочил всадник, несколько отличавшийся от других: у него был сине-зелёный плащ, скреплённый на груди фибулой в виде дубового листка. Хельмут не очень знал шингстенскую геральдику, но справедливо решил, что это — предводитель отряда. Под плащом у него была плотная синяя стёганка, заляпанная кровью, и кольчуга с короткими рукавами. Навстречу ему тут же поскакал один из людей Адриана (сам Адриан был занят — вырезал шингстенцев во дворах крестьянских домов, и Хельмут то и дело упускал его из виду), занёс меч, но его удар был отбит всадником в плаще. Тут же он сделал молниеносный выпад и быстро прикончил Кархаусенского воина — тот рухнул с коня прямо под его копыта, а предводитель шингстенцев поскакал вперёд, в гущу сражения.

Хельмуту хотелось лично им заняться, и не с помощью лука из кустов, а в честном поединке на мечах. Однако он всё-таки довольно небрежно натянул тетиву и выпустил стрелу, целясь в шингстенца, но промазал — стрела впилась в одно из брёвен ближайшего к лесу дома.

Тем временем Адриан смертельно близко подпустил к себе вражеского копейщика — тот бы легко пронзил его в слабо защищённое доспехом место, если бы барон Кархаусен, стремительно и умело сработав, не перерезал ему горло. Копьё оказалось раздавлено копытами коня, чья жёлтая грива залилась алой кровью погибшего наездника. Адриан же поскакал вперёд, а со спины к нему стремительно приближался предводитель шингстенского отряда в сине-зелёном плаще. Судя по редким, коротко остриженным седым волосам, человек этот был далеко не молод, однако сражался отважно, то и дело показывая силу, ловкость и боевые умения.

Хельмут заскрипел зубами от тревоги: Адриан был в смертельной опасности, к тому же обзор ему портил шлем с довольно тонкими прорезями для глаз. Целиться во вражеского предводителя сейчас было опасно — крестьяне давно разбежались и попрятались, но вокруг мельтешили люди Кархаусена и Штольца, и если Хельмут вновь промахнётся, то на этот раз стрела попадёт не в бревно стены, а в чью-то плоть.

Но Адриана нужно было спасти. Много лет назад Хельмут не смог спасти его сестру: во время битвы, в которой она погибла, они оказались слишком далеко друг от друга, и у него не было никакой возможности её защитить. К тому же Хельмут выполнял приказ Генриха и, прямо как сейчас, из укрытия обстреливал противника из лука вместе со своими людьми. О смерти Кассии Кархаусен он узнал намного позже и не успел с ней попрощаться.

Поэтому теперь он обязан спасти её брата. В своё время он не вернул Кассии долг, не исполнил то, о чём она просила, но, может, теперь… хоть как-то…

— Коня, — приказал Хельмут.

Он убрал лук, поправил подшлемник, надел шлем и запрыгнул в седло.

Следовало добраться до Адриана как можно быстрее, но Хельмуту тут же помешал один из шингстенских воинов: он попытался ударить его мечом по плечу, Хельмут увернулся, и лезвие лишь скрежетнуло по стали доспехов. Он сделал резкий выпад и вонзил свой меч в шею противника — на нём была бригантина и серая стёганка с высоким воротником, который от такого удара холодным оружием, разумеется, спасти не мог.

Рядом просвистела стрела, Хельмут каким-то чудом успел пригнуться, и она никак его не задела, зато попала прямо в спину одного из его людей, пробив кольчугу. Чёрт, у противника тоже есть лучники… Видимо, всё-таки понимая, что бьёльнцы могут застать их за грязным делом в любой момент, шингстенцы подготовились и выставили засаду. Это всё усложняло, но не отступать же им теперь?

Наконец Хельмут смог добраться до Адриана, по пути отправив к праотцам ещё парочку вражеских воинов. Он успел вовремя, ещё мгновение — и шингстенский предводитель обрушил бы свой меч на голову Адриана. Хельмут же, подскакав к противнику, подставил свой клинок, и он со звоном столкнулся с клинком шингстенца, выбив сноп искр. Понятно, что лезвие меча от такого удара безнадёжно испортится, но что поделать… Появление Хельмута в гуще битвы оказалось неожиданным для шингстенца, он чуть натянул поводья, заставив коня попятиться, но потом с новой силой принялся наступать.

Однако и Адриан уже развернул свою лошадь, готовясь защищаться. Вдвоём они теснили шингстенца, и к бою предводителей вооружённых отрядов остальные воины присоединяться не рисковали. Они отъезжали и отбегали назад, продолжая сражение среди улочек и дворов деревни.

Стрелы летали вокруг всё чаще, и Хельмут проорал:

— Найдите лучников!

За его людьми, что бросились в лес выполнять приказ, поскакали некоторые шингстенцы, завязался очередной бой. Упал с коня один из воинов Хельмута, пронзённый мечом; стрела вонзилась в шею солдату Кархаусенов… Но при этом один шингстенский воин лишился руки и рухнул прямо под копыта, другому перерезали горло, третий получил стрелу в глаз… Потери несли обе стороны, и Хельмут понимал: чем быстрее они с Адрианом убьют вражеского предводителя, тем раньше закончится эта бойня.

Стрелы всё ещё свистели, он только успевал уворачиваться, а при этом ему нужно было сражаться с шингстенцем — хоть они с Адрианом наступали вдвоём, противник держался неплохо, даром что седовлас. Хельмут никак не мог вспомнить, чьи это цвета в Шингстене — синий и зелёный… И, видимо, геральдическим знаком этого человека был дубовый листок, иначе как объяснить застёжку плаща? Впрочем, плевать, кто это и из какого он дома. Скоро он будет мертвецом.

Кони Хельмута и Адриана кружили вокруг шингстенца, воины то и дело обменивались ни к чему не приводящими ударами… Надо было срочно решать, как вывести его из строя. Наконец Адриан начал яростную, упорную атаку, его клинок всё чаще сталкивался в воздухе с мечом врага, а Хельмут пытался прицелиться сзади или сбоку, но шингстенец умело уворачивался от его ударов. Однако бой с Адрианом явно начал выбивать его из сил, а некий промахнувшийся лучник — целился-то наверняка в Хельмута, но пока стрела летела, он успел свернуть с её пути — случайно задел его локоть. Стрела в плоть не впилась, пролетела по касательной, разорвав стёганку, и из дыры тонким ручейком полилась кровь. Хельмут улучил момент и ударил мечом в ту же руку, с радостью услышав, как противник взвыл от боли. Не теряя времени даром, он вложил в следующий удар всю свою силу и всадил клинок в спину шингстенца, не без труда разорвав звенья его кольчуги. Почувствовал, как сталь напоролась на кость позвоночника, извлёк меч и вонзил его в тело противника снова.

И в тот же миг в его левую ногу осиным жалом впилась стрела. Хельмут проскрипел зубами от досады: на нём был понож, но заднюю часть голени он не закрывал, там были лишь ремешки, держащие часть доспеха на ноге. Однако стрела в голени — не такое уж и страшное ранение, главное, что в корпус, шею или голову она не попала…

Шингстенец рухнул с коня, его подчинённые, как и ожидал Хельмут, побежали. Часть их с Адрианом людей бросилась в погоню, остальные остались в деревне встречать победу радостными криками, что сменили зловещую песню битвы — крики, стоны и ругань. Адриан сорвал с себя шлем, случайно при этом задел подаренную Хельгой повязку, и она упала на политую кровью землю. И лицо барона Кархаусена тут же скривилось от боли… Но он не мог позволить себе ничего, кроме сдавленного шипения.

Хельмут же оперся грудью о шею коня, пытаясь отдышаться и справиться с болью, пронзившей ногу. И как ему теперь спешиться, если он вряд ли сможет наступать на эту ногу? Не просить же кого-то взять его на руки?

— Как ты? — спросил у него Адриан, спрыгнув на землю.

— Я… сейчас. — Хельмут инстинктивно потянулся к стреле, чтобы вытащить, но его остановил резкий вскрик Адриана:

— Стой! Не смей, ты с ума сошёл?

Хельмут наконец нашёл в себе силы снять шлем, бросил его прямо наземь и посмотрел на Адриана со сдержанным изумлением — на проявление эмоций в полной мере не хватало сил.

— Если в тебя попала стрела или кинжал или враг в тебе меч забыл… Вытаскивать нельзя… — Адриан, запыхавшийся, с растрёпанными волосами, с пустой зашитой глазницей, поверх которой розовел шрам, подошёл к коню Хельмута и взглянул на пронзённую стрелой ногу. — Иначе кровью истечёшь… И ладно нога, а если в корпус попадёт — то тем более нельзя. Слезай.

— Я не… — Хельмут не договорил, стиснул зубы и кое-как спустился наземь, стараясь опираться только на правую, здоровую ногу. Как и ожидалось, когда левая нога коснулась земли, её сначала, словно молнией, пронзило болью, а потом он перестал её чувствовать и чудом не рухнул — успел схватиться за седло, да и Адриан вовремя подставил ему свою руку.

— Лекарь у нас тут? — выкрикнул он, и оставшиеся в деревне солдаты несколько растерялись от такого вопроса.

Конечно, они взяли с собой в поход лекаря, но он, по-видимому, остался в лесу, будучи небоеспособным.

— У нас тут знахарка есть, — вдруг раздался из-за спин солдат голос одного из крестьян: поняв, что бой окончен, они начали потихоньку выходить из укрытий, — она может помочь.

— Ага, лечит и калечит, — злобно ухмыльнулся Адриан. — Найдите лекаря, приведите сюда! — велел он своим людям, а затем вновь обратился к крестьянам: — А вы покажите, куда его можно отвести, чтобы чисто и удобно…

— Да уже нигде не чисто, — развела руками пожилая крестьянка в разорванном платье. — После этих язычников-то поганых…

— Ко мне идите, — подала голос белокурая девушка в окровавленном чепчике: у неё был рассечён лоб, к ране она прижимала кусок белой ткани, но всё равно держалась стойко и говорила ровным голосом, как истинная хозяйка. — До моего дома они не добрались.

— Так, разберитесь тут с трупами, — всё ещё пытаясь отдышаться, велел Адриан оставшимся солдатам, — если что приглянется — заберите себе, а так закопайте где-нибудь в лесу. До твоего дома далеко, девица? — спросил он у крестьянки. Хельмут заметил, что Адриан говорил медленно, старательно подбирая слова и оттачивая каждый звук, чтобы избавить свою речь от шингстенского акцента, который теперь у бьёльнских крестьян ничего, кроме ярости и страха, вызвать не мог.

— Вдоль по улице шагов сто, — пожала плечами она.

— Далековато, — хмыкнул Хельмут. Он попробовал сделать шаг и заскулил. — Как же мне не повезло сегодня, чёрт побери, — прошипел он, невольно прижавшись щекой к плечу Адриана.

— Не повезло? — рассмеялся тот и обернулся, с презрением посмотрев на труп шингстенца в сине-зелёном одеянии. — Ты что, не понял? Ты убил самого регента.

***

Лекарь явился лишь через полчаса. Хельмуту казалось, что они в поисках шингстенцев уехали не так далеко от лагеря, который разбили утром, но выяснилось, что рысью до него было скакать около десяти минут, а по чаще и бурелому — и то дольше.

За это время в дом той белокурой крестьянки с раной на лбу всё-таки пришла знахарка. Адриан и слышать не хотел о ней, к Хельмуту её не подпускал, но тот, лёжа на животе в убогой крестьянской постели на низкой одноместной кровати, видел, как эта не старая ещё женщина с лёгкой проседью в русых волосах спокойно промыла крестьянке рану на лбу и нанесла на неё какую-то пахнущую травами мазь… Не было ни заговоров, ни рун, ни светящихся золотом глаз, как у магов, когда те творили ворожбу.

Видимо, эта женщина не была знахаркой в том понимании, в каком многие привыкли думать. Она просто выполняла обязанности лекаря за неимением лучшего.

Хельмут лежал на животе, ибо стрела попала в заднюю часть икры, чуть ниже колена. Поначалу он чувствовал себя неплохо, лишь нога болела и изредка немела, наступать на неё было невозможно, да и нежелательно… С него осторожно сняли доспехи, дали ему воды; увидев знахарку, он даже попросил у неё какого-нибудь питья, чтобы уснуть — не хотелось орать и ругаться, когда придёт лекарь и будет вытаскивать стрелу. Но Адриан и этого не позволил.

Интересно, откуда у него такие познания в целительстве… Впрочем, его сестра в этом тоже неплохо разбиралась, она могла готовить обезболивающие зелья и противоядия. О ней ходили слухи, что она умела лечить одним прикосновением, но Кассия Кархаусен сама это опровергала — с лукавой улыбкой и хитрым блеском в глазах.

Чтобы вытащить стрелу, пришлось разрезать штанину, но на неё было уже наплевать.

— Вам нужно сесть, — сказал лекарь со вздохом. — Дёргать стрелу назад нельзя, придётся проталкивать.

— В смысле проталкивать? — заикаясь, спросил Хельмут.

— Ты никогда такого не наблюдал? — изумился Адриан, помогая ему подняться. — Тащить стрелу наконечником назад — гиблое дело, только хуже сделаешь.

— Да, поэтому наконечник надо протолкнуть вперёд, чтобы он вышел из тела, отломить и только тогда уже вытаскивать стрелу, — кивнул лекарь. — Я могу дать вам питья, чтобы вы уснули, но не ручаюсь, что боль вас не разбудит…

Хельмут постыдился своего недавнего малодушия и отказался. Он сел на край лежанки; лекарь заставил его вытянуть ногу, под пятку ему поставили невысокий стул, и пронзённая стрелой икра оказалась на весу. Поначалу было непривычно и больно, но вскоре боль сошла на нет и нога вновь начала неметь. И тут же Хельмут почувствовал, как жар постепенно охватывает всё его тело, от ног до макушки, а затем резко превращается в лютый холод — его начал бить озноб. Чёрт, это уж наверняка плохой знак…

Лекарь начал проталкивать стрелу наконечником вперёд, и боль вернулась — резкая, жгучая, безумная, ни с чем не сравнимая… Нога словно загорелась адским пламенем, а в место раны как будто залили раскалённое железо. Хельмут стиснул зубы, пальцами сжал льняную простыню, чуть потянул — и она тут же порвалась… Хотелось скулить, выть, кричать, хотелось дёрнуть ногой, но её крепко прижимал к стулу Адриан — невозможно было ни пальцем пошевелить, ни колено согнуть… Хельмут закусил губу — сразу до крови. Влажная спутанная прядь волос упала ему на лицо, закрыв обзор, да и не хотел он смотреть на то, как окровавленный наконечник выйдет из его плоти…

Но наконечник не выходил. Лекарь действовал чертовски медленно, казалось, что прошли часы, а он продвинул стрелу на пару миллиметров, не более… Лицо этого немолодого монастырского послушника, присланного в Штольц на службу лекарем пару лет назад, было напряжено и сосредоточено, а в глазах вдруг вспыхнул испуг, и он убрал руки от стрелы.

— Что такое? — спросил Адриан, не отпуская ногу Хельмута. Повязку на глаз он потерял и теперь щеголял своим зашитым глазом, пугая крестьянок. Впрочем, та, что приняла их в своём доме, смотрела на него смело.

— На пути стрелы встала кость, — дрожащим голосом сообщил лекарь, уткнувшись взглядом в пол. — Совсем чуть-чуть, но мешает, проталкивать невозможно.

— И что делать? — встревожился Адриан.

Хельмут же почему-то встретил эту новость со странным спокойствием. Он как будто ожидал этого. Как будто заранее знал, что извлечь стрелу так просто не получится и его ждёт очередное испытание.

— Расширить рану с помощью ножа, — пожал плечами лекарь.

— И ты так просто об этом говоришь? — взъярился Адриан и слишком сильно прижал ногу Хельмута к стулу — тот вскрикнул от боли и, не выдержав, откинулся на постель.

— Делай, что должен, — тихо приказал он лекарю. — Только вытащи эту чёртову стрелу ради Бога.

— «Чёртову» и «ради Бога», — хмыкнул Адриан и отвернулся. Иногда его набожность казалась наигранной, показной; он отрёкся от язычества, ибо считал, что именно оно погубило его сестру, но и искреннюю веру в Единого Бога, кажется, не обрёл… Хотя Хельмут не мог знать наверняка, что творилось в его душе.

Лекарь достал из сумки свой нож — особый, выкованный для целительства, очень острый и блестящий.

— Вино, виски, самогон есть? — спросил он у крестьянки с раной на лбу.

Та как раз стирала свой чепчик, не вслушиваясь в разговоры Хельмута, лекаря и Адриана.

— У знахарки есть, так вы её прогнали, — пожала плечами она.

— Слушай, ты. — Адриан отпустил ногу Хельмута и бросился к девушке. Та оторвалась от стирки, попятилась, но наткнулась спиной на грубую бревенчатую стену. В глазах её вспыхнул ужас, плечи задрожали, она закусила губу и вся сжалась, словно ожидала побоев. — Не перечь своему барону, позови сюда эту старуху вместе с драным самогоном и уходи прочь, пока тебя не высекли. Думаешь, пустила нас в свой дом и стала нам хозяйкой? Иди! — велел он и указал пальцем на дверь.

— Вы… вы… — залепетала девушка, сжимая руки в кулаки.

Хельмут не сразу понял, что она хотела спросить, но позже догадался: Адриан перестал следить за языком, и в его речи начал различаться шингстенский говор — он зашипел, как змей, удлиняя звук «ш», а «ч» делая непривычно твёрдым. Девушка сегодня подобного говора явно наслушалась вдоволь…

— Неважно, кто я, — закатил глаза Адриан. Он заговорил тише, хотя гнева в его голосе меньше не стало. — Важно, что жизнь твоего сюзерена в опасности. Если хочешь помочь его спасти — делай, что я говорю.

Крестьянка опрометью выбежала прочь, а Адриан устало выдохнул.

Вскоре она принесла небольшую бутылку с беловатой жидкостью. Лекарь щедро ополоснул ей свой нож… Ещё раз встревоженно взглянул на Хельмута:

— Может, всё-таки дать вам питьё? Будет больно.

Хельмут лишь покачал головой и ещё сильнее впился пальцами в простыни. Надо будет потом заплатить хозяйке за гостеприимство и за ущерб простыням…

Лекарь брызнул самогоном в рану — та снова загорелась болью, и Хельмут стиснул зубы, понимая, что это — не самая страшная боль, что его ждёт.

***

Он очнулся посреди ночи, на всё той же постели — изорванной, смятой и почти насквозь мокрой. Озноб нарастал, тело бросало то в жар, то в холод, сердце колотилось с безумной скоростью… Хельмут попытался пошевелить раненой ногой и понял, что она крепко забинтована.

Когда лекарь делал своё дело, он то терял сознание, то возвращался из небытия. Боль ослепляла, хлестала сотней бичей, жгла и колола… Он не помнил, что говорили лекарь и Адриан, лишь слабо задержались в сознании слова молитвы, звучащие столь непривычно с шингстенским акцентом…

Дышать было тяжело. Хельмут попытался сделать глубокий вдох — и это далось ему с большим трудом. Он поправил одеяло, стараясь закутаться в него плотнее, чтобы спастись от озноба, но это не помогло, да и простое крестьянское одеяло было чересчур тонким. Тогда он открыл глаза, чтобы осмотреть комнату на предмет чего-то потеплее — плащ, покрывало, занавеска… Хотя как он возьмёт это, чтобы укрыться? Вставать ему уж точно нельзя…

Голова кружилась, даже когда Хельмут лежал, и первоначально перед глазами всё расплывалось. Но со временем он разглядел, что в комнате было не так темно: в окошко над кроватью лился прозрачный лунный свет, а у стены напротив горела лучина. У лучины на хлипком стуле сидела та девушка, что предоставила Хельмуту свой дом и, по-видимому, свою постель — раз она не спит, то ей попросту негде… Лучина кое-как освещала небольшие деревянные пяльцы и белый кусок ткани в них; в руках крестьянки блестела иголка. Кажется, она что-то вышивала.

— Эй… — позвал Хельмут слабым голосом. — Как тебя зовут?

— Эллина, — охотно отозвалась крестьянка.

Она отложила пяльцы и поднялась, поправляя белый передник поверх тёмно-зелёного платья. За день её выстиранный чепчик высох — или она нашла другой и надела его поверх своих светлых волос, не золотистых, как у Хельмута, а скорее светло-русых, с сероватым оттенком. Лицо у неё было простое, не уродливое, но и не красивое, и улыбка, судя по всему, озаряла его редко.

Эллина подошла к кровати и поклонилась, ожидая распоряжений.

— Где… где лекарь? Где барон Кархаусен? — спросил Хельмут, делая судорожный вдох.

— Его светлость вечером вызвали… солдат говорил, шингстенцы пришли с белым флагом, трупы забрать хотели.

— И он разрешил?

— Разрешил. А сейчас в соседнем доме изволит ночевать. — В голосе крестьянки послышалась едкость. — А лекарь, когда с вами закончил, пошёл других ваших осматривать… и наших тоже. Кроме вас, ещё кое-кого ранили.

Хельмут нашёл в себе силы лишь кивнуть.

В тот же миг лучина догорела и погасла; комнату (кажется, единственную во всём доме, если не считать отделённой с помощью большой занавески кухни) окутала тьма. Однако даже так можно было догадаться, что Эллина находилась в доме одна.

— С кем ты живёшь? — зачем-то спросил Хельмут.

— Одна, — просто ответила Эллина. Она так и продолжала стоять возле кровати и взирать на него сверху вниз.

— Прямо совсем одна? Почему?

— Родители в другой деревне живут, севернее, — охотно начала рассказывать крестьянка, — а муж на войне погиб семь лет назад.

Семь лет назад… На той самой войне, с которой началось противостояние Шингстена с Нолдом, а затем и Бьёльном. Хельмут тогда предоставил своему сюзерену самый большой отряд в пять тысяч человек, конечно, в нём были не только рыцари и обученные гвардейцы, но и ополченцы из крестьян… И муж Эллины, видимо, тоже.

— А сколько тебе лет? — поинтересовался Хельмут: если она семь лет назад уже была замужем, то ей сейчас где-то двадцать пять, но она казалась моложе…

— Двадцать четыре. — Он почти угадал. Видимо, выдали замуж до восемнадцати — среди крестьян такое часто случалось… И ещё неизвестно, сколько Эллина прожила со своим мужем, прежде чем он погиб.

— Ты не обижайся на барона Адриана, — вдруг зачем-то попросил Хельмут. — Он хоть и шингстенец, но он за нас… Он мой друг и волнуется за меня.

— Чего мне обижаться, — хмыкнула Эллина и уперлась руками в бока, — как будто меня ваши светлости всю жизнь по головке гладили…

Она кого-то напоминала ему, очень слабо и отдалённо… В этой даже не цепочке, а мешанине ассоциаций Адриан и Кассия тоже мелькали, стало быть, воспоминание относилось к Фарелловской войне шестнадцатилетней давности… Тоже крестьянка, тоже за словом в карман не лезла, тоже оказалась жертвой врага… Девушка по имени Гвен, нолдийка, спасшая Хельмуту жизнь и влюблённая в Генриха, за что он какое-то время люто её ненавидел… Интересно, как она там?

— А что лекарь сказал? — вдруг встрепенулся Хельмут. — Крови я много потерял? Жить буду? Ногу отрезать не придётся?

— Вроде нет… — протянула Эллина, вглядываясь в его лицо. — Но выглядите вы, простите, неважно… Плохо вам? Может, воды дать?

Хельмут кивнул.

Он выпил кружку и попросил ещё; вода пролилась и чуть охладила его горящую шею и грудь, однако озноб ударил с новой силой, и от этой воды стало холодно, и тогда Эллина заботливо стёрла её полотенцем и поправила Хельмуту одеяло.

Через пару мгновений его затошнило, но он сдержал себя.

— Лекарь говорил, — вспомнила вдруг Эллина, — что на наконечнике были следы ржавчины и грязи и что это может занести заразу в вашу кровь…

Хельмут вздрогнул. Только этого не хватало. Если он допрыгался до заражения крови, то ногу наверняка отрежут… Чёрт. Чёрт, только не это. Боже, помоги… Даже заплакать захотелось от досады. Ни одной раны в этом нелёгком бою — а тут эта проклятая стрела, словно кара небес за все его грехи… Господи, смилуйся…

Сознание запылало не хуже, чем рана, промытая самогоном. Хельмут отвернулся, надеясь, что Эллина не увидела, как заслезились его глаза.

— Он рану промыл! — попыталась успокоить его девушка и наклонилась над ним, и Хельмут закрыл глаза, словно это помешало бы ей смотреть на него. — И он сказал, что это не точно, насчёт заразы-то… Увидим, мол… Завтра к вам снова придёт, может, кровопускание сделает — оно должно помочь.

— Ты сама-то где спишь? — прохрипел Хельмут.

— На полу лягу. — В голосе Эллины послышалась теплота. — Мне не привыкать, вашесть. А вы отдыхайте. Спасать людей — дело непростое.