Прошло две седмицы, приближался лиепис [лиепис — июль], становилось жарко и душно. Кристина не привыкла к такой погоде: редкое лето в Нолде сопровождалось жарой, обычно там шли дожди, а тепло было умеренным, терпимым. В Бьёльне тоже жара появлялась редко, по крайней мере, в Айсбурге, где Кристина тоже часто проводила лето. Но здесь, в Штольце, что граничил с Шингстеном и отличался засушливостью и гористостью, царила духота. В чёрных платьях было невыносимо, распущенные волосы липли к шее и щекотали кожу, но положенные сорок дней траура ещё не миновали, да и не могла она иначе. И была готова носить только чёрное всю оставшуюся жизнь.

И Хельга, и Ева во время коротких встреч смотрели на Кристину с ожиданием, но она пока не удостоила ответом ни одну из них. У неё были более неотложные дела, отнимавшие всё время: то и дело приходили донесения от сира Шнайлера и герцога Рэйкера (герцогиня Эрика покинула Штольц после первого военного совета и, по видимости, передала племяннику своего покойного мужа всё, что было необходимо) насчёт перемещений шингстенских войск. Судя по всему, герцогиня Габриэлла так и отсиживалась на границе Бьёльна и Шингстена, прячась в горах и лесах и изредка совершая набеги на ближайшие земли. Несмотря на обещанную награду, ни одного шингстенского дворянина пленить пока не удалось. Причём поначалу Шнайлер писал, что увеличения шингстенской армии не наблюдалось, однако в последнем письме не без явной тревоги сообщил, что, кажется, герцогиня Габриэлла наконец-то дождалась подкрепления.

— Нам тоже надо поскорее увеличить нашу мощь, — сказал Генрих, скатав полученный от Шнайлера пергамент, — и, наверное, потихоньку выдвигаться на юг.

Кристина кивнула. Последнее время они с мужем разговаривали лишь о подобных вещах: война, подготовка к ней, вести из Айсбурга… И по большей части их обоих интересовали даже не сбор налогов или многочисленные просьбы крестьян, а состояние Джеймса. Привязавшийся к Мареку, без друга он мог почувствовать себя хуже, чего родителям хотелось меньше всего.

Рихард, к слову, в Айсбург так и не вернулся. Всё это время он оставался в Штольце, но Генрих считал, что долго это продолжаться не может: у его младшего брата были свои обязанности дома. В итоге он вызвал Рихарда на разговор прямо в их с Кристиной комнату в гостевой башне — подальше от лишних глаз и ушей.

Кристина не очень хотела становиться свидетельницей возможной ссоры двух братьев, однако для тренировки и даже простой прогулки день был слишком жаркий, а в открытые окна их комнаты хотя бы залетал сквозняк. Поэтому она сочла разумным остаться. Как будто занятая своими делами, присела за туалетный столик в углу возле окна и принялась медленно расчёсывать волосы, чуть взлохмаченные после сна.

— Я отомщу за барона Хельмута, чего бы мне это ни стоило, — упрямо заявил Рихард. — А гвардия Айсбурга без меня уж точно не развалится.

— Это безответственно, — покачал головой Генрих и сжал двумя пальцами переносицу, словно у него болела голова. — Ты сам просил меня назначить тебя капитаном в отсутствие барона Краусе, и я согласился, хоть ты ещё и слишком молод для этого. А на самом деле…

— На самом деле ты просто не доверяешь Вольфгангу, — позволил себе Рихард перебить старшего брата, и Кристина вздрогнула — доселе она ни разу подобного не наблюдала, — ты не доверяешь Луизе, и я тоже. Но, как по мне, опасения напрасны: два года назад я сделал всё, чтобы эта женщина больше не имела в Айсбурге никакого влияния.

— Луиза совсем недавно вновь показала зубы, — посмела возразить Кристина.

Рихард бросил на неё короткий взгляд и завёл руки за спину, напомнив тем самым нашкодившего мальчишку, которого отчитывал строгий родитель. Это ощущение усиливало и то, что Рихард стоял, а Генрих сидел на обитом бархатом стуле, вольготно закинув ногу на ногу. Однако выражение лица Рихарда, горделивая осанка, поистине воинская выправка напрочь разрушали впечатление о нём как о зависимом смущённом мальчугане.

Он вскинул голову и нахмурился, явно без удовольствия вспомнив, как жена их с Генрихом брата пыталась предать Нолд и Бьёльн в пользу Шингстена и Джойса Коллинза. Причина была проста: леди Луиза ненавидела Кристину за то, что она якобы отняла у неё власть над Бьёльном, а у её сына — право наследовать титул лорда Штейнберга. В итоге вся эта авантюра закончилась темницей, и на время мелочные нападки Луизы прекратились.

Однако спустя несколько седмиц после рождения Агнессы, всё ещё не способная встать с постели из-за слабости и болей, Кристина узнала, что Луиза вновь строит козни. Из-за пробелов и недосказанностей в законе о наследстве эта женщина возомнила, что её муж и оба сына имеют больше прав на Айсбург и Бьёльн, нежели Агнесса. Конечно, первенство Джеймса в этой линии наследства она не отрицала, но настаивала на том, чтобы после него стояли лорд Вольфганг и её с ним дети, а потом уже Агнесса.

«С Нолдом разбирайтесь как хотите, — говорила Луиза, — но в том, что касается Бьёльна, я буду настаивать на своём».

И тогда Кристина впервые за всё время после родов нашла в себе силы встать. Она не могла допустить, чтобы судьба её дочери решалась без неё, да ещё и этой наглой проходимкой. Кристина высказала Луизе всё, что о ней думала, а Генрих в итоге подписал указ, в которой обозначил очередь наследования и Нолда, и Бьёльна: сначала Джеймс, затем — Агнесса, а после них уже Вольфганг и его сыновья.

В конце концов, объединение Нолда и Бьёльна далось им слишком дорогой ценой, чтобы вновь разделять их, создавая разные линии наследования для каждой земли. Хотелось верить, что это хоть немного образумило леди Луизу.

Кроме того, после этого случая Кристина наконец-то пошла на поправку и уже через луну вернулась к тренировкам с мечом, почти забыв о боли и слабости, оставленной ей тяжёлыми беременностью и родами.

— Генрих, прошу, прими моё решение. — Глаза Рихарда блеснули мольбой, хотя до этого момента были полны упрямства и раздражения. — Я не бросил гвардию Айсбурга без командования, там есть верные люди, которым я со спокойным сердцем доверил руководство. Я уже пару раз получал от них письма с отчётами и сам высылал приказы. Если мне, в свою очередь, нужно было отчитываться об этом перед тобой — прости, я исправлю эту ошибку.

Генрих долго молчал, и Кристина видела, как ледяная глыба его неприступности начинает таять, как теплеет его взгляд, а тонкие губы непроизвольно растягиваются в сдержанной улыбке.

— Я и не заметил, как ты вырос, — вдруг признался он. — Наши родители бы гордились тобой.

Кристина усмехнулась. Как же он не заметил, если вырастил Рихарда сам? «Посмотрим, что ты скажешь, когда двадцать исполнится Джеймсу», — шепнул внутренний голос.

Может, несколько лет назад Рихард бы обратился за помощью к ней, но сейчас он смог убедить Генриха сам, и Кристина поняла, что гордится им, как младшим братом.

Генрих встал и приблизился к нему, положив ладони на его плечи, и создалось ощущение, будто он попросту смотрелся в зеркало и видел там более юную версию себя. Братья и правда были очень похожи, особенно сейчас, в почти одинаковых траурных камзолах из блестящего бархата. К тому же Рихард и по росту догнал Генриха — их разделяло не более двух-трёх сантиметров. Вольфганг же, средний брат, отличался от них и внешне, и характером, отчасти от этого он и стал чужим в собственном доме, хотя роль Луизы, разжигательницы семейных распрей, преуменьшать всё равно не следовало.

Рихард продолжал смотреть на брата с вызовом, однако и растерянность на его лице тоже стала заметна.

— Можешь остаться, — кивнул Генрих. — Я верю, что у тебя всё под контролем.

Кристина с облегчением выдохнула. А Рихард буквально засветился улыбкой; кажется, он хотел было обнять старшего брата, но сдержался, ограничившись лёгким кивком.

А через час к ним нагрянули Хельга и Ева. Странно было видеть их стоящими вместе, бок о бок, хоть сестра Хельмута и поглядывала на его вдову с некоторым пренебрежением. Однако желание окончательно решить вопрос с регентством Штольца объединило их и заставило на время забыть о раздоре.

Но раздор ещё вернётся. Двух регентов быть не может, и если одна получит то, что хочет, то другая наверняка останется обиженной и на соперницу, и на леди Кристину.

Ева оделась на первый взгляд просто, однако если приглядеться, то можно было заметить, что её шёлковое траурное платье скромно украшено золотой вышивкой на неглубоком вырезе, а тесёмка шнуровки сзади лифа и на рукавах проходит сквозь блестящие серебром петли. Распущенные волосы рассыпались по плечам, а серебряное ожерелье с небольшим белым камнем подчёркивало выразительную шею. Хельга же покрыла голову чёрным арселе в форме сердца с неизменной вуалью, доходящей до талии и как будто сливающейся с богатым шлейфом просторного бархатного платья, скрывающего недостатки довольно полной фигуры баронессы. Золотые кольца и тонкий браслет на её запястье слабо сверкали в полуденных лучах.

Кристина хмыкнула. Возможно, этот приём стоило провести в главном зале, торжественно и пышно, раз они так вырядились… Сама она осталась в простом домашнем платье, тоже чёрном, но без вышивок, серебряных петель для шнуровки, шлейфов и прочих украшений.

Она подошла к взволнованным женщинам и постаралась улыбнуться дружелюбно и приветливо.

— Мы подумали над вашей просьбой, — начала Кристина. — Я имею в виду… я и мой муж. — Она едва заметно кивнула в сторону сидящего позади Генриха, делающего вид, что разговор его вообще не касается. — К слову, мне стало интересно, почему вы обратились ко мне, если властителем Бьёльна по-прежнему является лорд Генрих? — подняла бровь Кристина, с неким удовольствием заметив растерянность на лице баронессы Хельги.

Зато Ева ответила ей вполне уверенно:

— Я обратилась именно к вам, потому что вы — женщина и мать. Я надеялась, что вы поймёте меня. А ещё… — Она чуть замялась и опустила взгляд. — Вы тоже воспитываете чужого ребёнка. Я подумала, что вы встанете на моё место и поймёте, что я, как и вы, несмотря ни на что, готова помогать мальчику, который никак не связан со мной кровными узами.

Пухлые алые губы Хельги тронула презрительная усмешка.

— А вы, ваша светлость? — обратилась к ней Кристина. — Почему вы пришли ко мне, а не к милорду?

— Я… — Хельга часто заморгала и начала крутить одно из колец на пальце, пытаясь преодолеть волнение.

Впрочем, Кристина знала ответ. О её разговоре с Евой Хельге попросту кто-то донёс: слуга, стражник, да кто угодно, проходивший мимо и слышавший, как вдова Хельмута просит леди Коллинз-Штейнберг о милости сделать регентшей именно её. Хельга всё-таки здесь хозяйка, и большинство обитателей Штольца доверяет именно ей. Тот, кто услышал беседу Кристины и Евы, всего лишь выполнял негласный приказ, считая своим долгом держать баронессу Хельгу в курсе всего, что творится в стенах её родного замка.

Однако Кристина не корила себя за то, что не увела Еву куда-нибудь подальше от чужих ушей. Какая разница, кто их слышал. Дело уже решено.

Она не дала Хельге придумать оправдание и высказать его вслух.

— Несмотря на то, что обращались вы обе ко мне, решение примет мой муж. Как лорд и властитель Бьёльна — и ваш непосредственный сюзерен. Я — всего лишь консорт, а восстание Хенвальда дало мне понять, что мои решения и приказы в Бьёльне не имеют весомой силы.

С этими словами она отошла к стене, оставив и Хельгу, и Еву в крайнем недоумении. Они даже переглянулись, не очень понимая, чего им ждать.

А Генрих встал.

Одетый полностью в чёрное, лишь с тонкими, едва заметными зелёными узорами на камзоле, с зачёсанными назад тёмно-русыми волосами с сединой на висках, он казался суровым и неприступным. Но Хельге и Еве бояться нечего: в конце концов, их просьбы были совершенно законны, а ответы на них — вполне очевидны. Разве что им следовало опасаться гнева за то, что они обратились не к Генриху, а к Кристине. Но чтобы всерьёз ожидать этого гнева, надо было знать лорда Штейнберга действительно плохо.

— Как вы знаете, у нас снова война, — начал он негромким голосом. — Точнее сказать, идёт она уже почти семь лет с перерывами… Но не суть. Дело в том, что наши войска скоро выступают на юг, чтобы разделаться с шингстенцами раз и навсегда. Вы останетесь здесь, в тылу. Пока мы не добьёмся победы, будете управлять Штольцем — обе. Вместе.

Он окинул опешивших женщин оценивающим взглядом — но не таким, как большинство мужчин, видящих перед собой довольно привлекательных молодых дам. Генрих словно пытался понять, способны ли они работать вместе без ссор и вражды и стать надёжной опорой, хорошим тылом для их войска, отправляющегося в поход на юг… Кристине даже показалось, что он кивнул перед тем, как продолжить говорить, то есть всё-таки решил, что — да, способны.

— Пока официально регента мы назначать не будем. В то время, как наша армия будет прогонять шингстенцев с наших земель, вы, во-первых, примиритесь. — Генрих едва заметно улыбнулся. — Нам не нужны раздоры и ссоры, нам пора объединиться против врага и прекратить ненавидеть друг друга из-за пустяков или надуманных доводов.

От этих слов у Кристины защемило сердце, и она приложила руку к груди, хоть и понимала, что это не настоящая боль. Примерно то же самое Генрих говорил ей и Хельмуту семь лет назад — вроде не так давно, а будто вся жизнь прошла… Они все тогда были совсем другими. От этого и болела душа, разрываемая на части адской болью потери и осознания того, что ничего уже не вернуть.

— Вы, ваша светлость, живёте в Штольце всю жизнь, хорошо знаете и замок, и окрестности, и людей…

Генрих приблизился к Хельге, и та замерла в испуге, нервно сглотнула и опустила взгляд. Этот испуг заставил Кристину слабо усмехнуться: муж знал о том, что произошло между ней и баронессой Штольц пару лет назад, но относился к этому спокойно, прекрасно понимая, что на Хельгу воздействовало заклятье, руна, смутившая её рассудок и запутавшая чувства. А ещё он был твёрдо убеждён в верности своей жены. Однако теперь могло показаться, что Генрих, воспылав ревностью, решил отомстить за домогательства к Кристине…

Однако он быстро перевёл взгляд на Еву, и Хельга выдохнула с облегчением.

— Баронесса Ева же сразу после свадьбы должна была принять на себя роль хозяйки Штольца, — продолжил Генрих с улыбкой, и молодая вдова будто оттаяла, доселе скованная ледяной коркой волнения. Она тоже позволила себе слабо улыбнуться, а её бледные щёки тронул румянец. — Поэтому и у неё наверняка появился опыт, пусть и небольшой.

— Простите, милорд, — подала голос Ева, — но особой возможности поуправлять Штольцем у меня не было. Просто мелкие поручения её светлости выполняла, не более… — пожала плечами она.

— Значит, теперь она даст вам такую возможность, — сказал Генрих с прежней улыбкой, но при этом — не терпящим возражений тоном. И резко взглянул на Хельгу — та быстро закивала, хотя в глазах её читались неприязнь и протест. — Вы научитесь у баронессы Хельги всему необходимому, разберётесь в делах, счетах и документах… А когда война закончится, я решу, кто всё-таки станет регентшей и официальной представительницей барона Эрнеста Штольца. Но это не значит, что та, кто титула регентши не получит, должна будет немедленно покинуть Штольц, — добавил Генрих и усмехнулся. — Продолжать сотрудничество, налаживать дружбу и работать вместе вы можете до конца дней. Вас устраивает такое решение?

Не то чтобы он нуждался в их ответе. В конце концов, это был его приказ — как лорда, как сюзерена. Если бы он назначил регентшу прямо сейчас, проигравшая должна была бы безропотно подчиниться и, по-хорошему, прекратить попытки заполучить этот титул.

Однако Генрих почти всегда так общался со своими вассалами и подданными. Подобные беседы напоминали скорее дружеский разговор, приказы формулировались как просьбы, да и мнение людей для него было по-настоящему важно. Впрочем, это не значило, что он готов был подстраиваться и отказываться от своих решений, если они кому-то не угодили.

За это Кристина и любила своего мужа. Любила — и любит до сих пор. Несмотря ни на что.

— Я согласна, — первой подала голос Ева.

— Я тоже, — нехотя кивнула Хельга.

— И помните: то, что я вам предложил, — не борьба, — уже серьёзнее и тише сказал Генрих, сделав небольшой шаг назад, — не соревнование и не турнир. Каждая из вас должна быть ответственной, трудолюбивой и сильной, но не потому, что я выберу лучшую, когда вернусь. Вы должны стараться ради Эрнеста. Ради всего Штольца. И ради памяти вашего мужа и брата. А вовсе не ради титула и привилегий.

Он резко развернулся на каблуках и вернулся в своё кресло, не обратив никакого внимания на прощальные реверансы Хельги и Евы.

***

Не успела закрыться дверь в комнату их милостей, как Хельга резко развернулась, схватила Еву за плечо и прижала к стене. Девчонка сначала затряслась в испуге, но быстро успокоилась, взяла себя в руки и взглянула на Хельгу выжидательно… Словно хотела сказать: «Ну что, что ты мне сделаешь?»

От такой наглости заскрипели зубы, а пальцы ещё сильнее сжали плечо Евы. Несмотря на её показную самоуверенность, не почувствовать боли она не могла.

— Да что ты о себе возомнила? — прошипела Хельга, окидывая Еву оценивающим взглядом. — Как ты вообще посмела попросить миледи сделать тебя регентшей? — Девчонка хотела ответить, но ей не позволили: — Как ты не понимаешь: ты здесь — никто. — Хельга говорила низким, донельзя злобным голосом, всё сильнее сжимая плечо Евы и впиваясь ногтями в её кожу… Но и это её не пронимало! Вот упёртая девчонка… — Ты — всего лишь чрево для моего брата, не более.

— Я знаю, — вдруг ответила Ева спокойно и твёрдо. — И я не вижу греха в том, чтобы стать чем-то большим.

Она резко дёрнула плечом, вырываясь из хватки ошеломлённой Хельги, и быстро удалилась прочь.

***

К вечеру повеяло прохладой и пошёл дождь. С одной стороны, Кристина была рада: жара уже замучила, хотелось немного свежести. С другой, она собиралась выйти на тренировку после разговора с Хельгой и Евой, но дождь разрушил эти планы. Однако Кристина всё-таки могла позволить себе тренировку несколько иного рода…

Она накинула на плечи шаль, села у окна и стала ждать.

Дождь бил по крышам домов, по брусчатке и подоконникам. Чёрные тучи спрятали от людских глаз алый закат, редкие звёзды и тонкий месяц. Ветер усиливался, и наконец вдали начало громыхать.

Кристина сосредоточилась. Закрыла глаза, чувствуя, что им становится горячо, как от слёз. Сердце забилось быстрее, дыхание тоже участилось, её охватил по-настоящему лихорадочный жар… Но Кристина стойко терпела, стиснув зубы. Она накапливала внутри себя магию, бегущую по её крови, обосновавшуюся в её душе и разлившуюся по телу… Нужно было собрать её в единый сгусток, своеобразный шар, не имеющий ни цвета, ни формы — лишь ощущение бесконечного жара.

И в тот миг, когда гром за окном взорвался белоснежной вспышкой молнии, Кристина осознала этот сгусток магии, ощутила его внутри и вне себя… Глаза её вспыхнули золотом, а между выставленных вперёд ладоней затрещала такая же молния, как и вдали, в небесах, среди туч. Только та молния, что она «поймала», сверкала и трещала куда дольше. Кристине она лишь приятно покалывала ладони, но думалось, что если направить её в человека, то легко можно его убить…

Это заклинание она вычитала в одной из книг замковой библиотеки Штольца, коротая там редкие свободные минуты, и сегодня наконец смогла опробовать. И очень гордилась, что оно неплохо получилось с первого раза.

Дверь робко и протяжно заскрипела. Кристина покачала головой, разгоняя морок, и сжала кулаки, оставляя в каждом по кусочку пойманной молнии. Благо, руна на её шее позволяла, даже утихомирив магию в своей душе, сохранять заклинание ещё какое-то время.

Кристина обернулась и увидела стоящего в дверях Марека — он опустил голову, сцепил пальцы в замок и не решался что-то сказать.

Она улыбнулась.

— Ты что-то хотел, Марек?

— Я… я, кажется, тут своего рыцаря оставил, — пролепетал Марек, так и не подняв взгляда, — ну, того, деревянного, которого вы мне в Динкштадте купили…

— Я его тут не видела, — пожала плечами Кристина.

Она как будто всерьёз оглядела комнату — но, если бы Марек и правда забыл тут свою игрушку, она бы уж точно её обнаружила… Как и ожидалось, рыцаря в спальне не оказалось. Марек вообще редко заходил сюда: в Штольце его поселили в соседнюю с детской комнату в надежде, что он подружится с Эрнестом, но ничего подобного пока не произошло. Оно и неудивительно: старший сын Хельмута был ещё слишком мал для дружбы с восьмилеткой.

— Может, ты в своей комнате рыцаря потерял? — усмехнулась Кристина. — Случайно поставил не на то место и теперь не можешь найти.

С Джеймсом такого никогда не случалось: если вдруг какая-то из его вещей случайно оказывалась не на предназначенном ей месте, у него начиналась истерика.

— Наверное… — сник Марек.

Вдалеке вновь прогремел гром, и мальчик вдруг вздрогнул, округлил глаза и замер, словно окаменел.

Сердце пропустило удар. Кристина всё поняла.

Она отбросила последние магические искорки, что и так начали угасать, поднялась с кресла и, стремительными шагами подойдя к Мареку, присела возле него на одно колено.

— Ты боишься, милый? — встревоженно спросила Кристина. Мальчик так и не взглянул на неё, лишь едва заметно кивнул. — Ты боишься грозы? Слишком громко?

Ей и правда была интересна причина этого страха, однако Марек подробностями делиться не спешил. Он продолжал дрожать как осиновый лист, и тогда Кристина осторожно приобняла его за плечи. Ей даже стало лестно, что Марек пришёл именно к ней… Хотя выбора у него особо не было: либо Кристина, либо Ева — совершенно не знакомая ему женщина. Однако о Еве ему с детства точно не говорили, что она — самый страшный враг, убивший его родителей и желающий погибели его земле…

Кристина покачала головой и взглянула в глаза Марека, полные слёз. Глаза Джоната — серые, с тоненькими тёмными прожилками, но тёплые. У Анабеллы глаза были куда холоднее, как два голубых осколка льда.

— Это всего лишь природное явление, — улыбнулась Кристина. — Не надо его бояться. Без грозы нам было бы совсем худо: ты же сам знаешь, как сейчас жарко… Если бы не дожди и грозы, погиб бы весь наш урожай, высохли бы реки, нечего было бы пить ни людям, ни зверям. — Она поняла, что выражает мысль так, как обычно делают это простолюдины, — будто сказку рассказывает. И это ей, как ни странно, понравилось. Да и Марек дрожать перестал и посмотрел на неё с некоторой заинтересованностью — слабой, едва-едва пробивающейся сквозь страх… — К тому же эту стихию при желании можно обуздать, — заговорила Кристина заговорщическим тоном.

И правда, человек смог укротить огонь, поместив его в каменные стенки каминов; поставил плотины на реках, научился осушать болота и бороздить моря на кораблях… Но молнию так и не поймал. Точнее, маги могли создавать в своих руках маленькие разряды молний, как Кристина несколько минут назад, но ведь искусство магии дано далеко не всем.

Увидев, что во взгляде Марека стало больше интереса, нежели страха, она сосредоточилась вновь. Почувствовала, как деревянная пластинка с руной чуть нагрелась и это тепло вновь начало разливаться по её душе и венам вместе с кровью. Перед глазами на миг возникла мутная пелена, но затем всё прояснилось, и Кристина обнаружила, что Марек в испуге отшатнулся. И приободряюще ему кивнула.

Сжала ладони с хлопком, а когда развела их в стороны — между ними вновь заискрилась молния. Она блестела белым и жёлтым с лёгкими фиолетовыми вкраплениями, трещала, то гасла, то загоралась вновь — у Кристины осталось не так много сил, чтобы оставлять её мощной и полноценной долгое время, но она старалась, всей душой желая показать Мареку, что бояться нечего.

— Это магия? — протянул он.

— Да, — с улыбкой отозвалась Кристина.

— Джеймс говорил, что тоже хочет колдовать, — вдруг признался мальчик, и на его щеках появился слабый румянец: видимо, Джеймс сказал это по секрету, а Марек случайно проболтался. — Он думает, что раз ваш наследник, то и магию тоже может унаследовать.

И как ни в чём не бывало продолжил любоваться блестящей молнией между ладоней Кристины.

— Ну, обычно так не бывает, — хмыкнула та. — Магия не передаётся по наследству, она… даётся Богом. — Лучшего объяснения она не придумала, а Марек недоверчиво поморщился. — А Джеймс… Когда вы вновь увидитесь, можешь сказать, что владеть магией не так легко и приятно, как кажется. Вот ты сейчас, наверное, думаешь, что я просто балуюсь? — Кристина бросила взгляд на стремительно затухающую молнию. — Но на самом деле мне не так легко удерживать её в руках. Представляешь, что будет, если она выйдет из-под контроля?

— Пожар? — предположил Марек, не отрывая взгляда от ладоней Кристины. — Когда молния в лес бьёт, он может загореться.

— Может, и пожар, — пожала плечами Кристина. — Магия — вещь опасная, милый. Ты можешь сказать об этом Джеймсу. Я уже ему говорила, но он, видимо, не понял.

Марек ещё несколько мгновений молча наблюдал за молнией, кажется, совсем забыв о раскатах грома за окном.

— Мне говорили, что моя мама тоже так умела, — вдруг сказал он.

Кристина опустила руки. Так резко гасить магию было нельзя, стоило выпускать её из себя постепенно, но слова Марека выбили её из колеи. Из-за этого она, и так сидящая на одном колене, чуть не упала, но смогла удержаться. Внутри тут же стало абсолютно холодно.

Его мать, леди Анабелла Карпер, и правда была сильной ведьмой. Во время дуэли с Кристиной она, умудрившись не нанести сопернице ни одной раны, смогла выбить её из сил, с помощью магии вызвала в ней усталость — такую, что меч в руках держать было тяжело… Чудо (или собственные хитрость и находчивость) помогло Кристине тогда не умереть и победить Анабеллу.

А теперь сын этой женщины стоит перед ней с огромными глазами, полными разных чувств… Но ненависти в них не было точно. Марек не знал свою мать — она была убита Кристиной, когда ему исполнился лишь год. Однако за то время, что его воспитывала бабка, ему не могли не привить мысль о том, кто его враг — его и всего Шингстена… И что этот враг сделал с его родителями.

И Кристина до сих пор не могла поверить, что добилась своего. Что с помощью доброты, ласки, заботы сумела избавить Марека от зародышей ненависти к ней и к Генриху, казнившему его отца.

Она встала, придерживая подол чёрного, отделанного тёмно-синим бархатом платья, и вернулась к окну, чтобы вдохнуть немного прохладного грозового воздуха.

— Твоя мама была… удивительной женщиной, — бессильно выдохнула Кристина, ни капли при этом не солгав. Прижала ладонь к шее и посмотрела в приоткрытое окно, лишь бы не видеть изменений в лице Марека.

— Но вы убили её… мне так бабушка сказала, — послышался сзади его тоненький голос. Мальчик, по-видимому, замер на месте, не решаясь подойти ближе, но уже не из-за страха грозы, а из-за обычной робости.

Кристине захотелось спросить: «Что ещё тебе наговорила про меня эта старая сука?» От гнева в груди вновь стало жарко, пугающе горячо, будто ей ткнули раскалённым железным прутом прямо в сердце… Кристина до сих пор не понимала, как относилась к леди Элис: с одной стороны, эта женщина вызывала у неё уважение, с другой… Она была врагом. Она объявила войну Нолду ради своих мутных целей и интересов. Она заключила союз с Джойсом Коллинзом — а предателя хуже, чем он, ещё поискать. Он предал не просто родную землю — он предал свою кровь, своих родственников, брата и племянницу. Этого Кристина не могла ему простить.

— Понимаешь, Марек. — Кристина нашла в себе силы развернуться и посмотреть ему в глаза. — Твои родители угрожали мне и моей земле. Они поступили со мной очень несправедливо, особенно твой отец. Если бы не их угрозы… Я ведь не желала им зла, и мой отец не желал.

— Они первые начали, да?

Кристина слабо кивнула. Все её слова казались жалкими оправданиями, едва ли не ложью в попытках защититься от обвинений. Конечно, взрослые люди прекрасно бы поняли Кристину и встали на её сторону, но Марек… Он мог воспринять её ответ именно так. А все подарки, игрушки, заботу о нём, позволение дружить с Джеймсом — всего лишь как элементарный подкуп. Всё-таки речь шла о его родителях, и восьмилетний ребёнок ещё вряд ли осознавал, что даже люди, подарившие ему жизнь, могут быть настоящими чудовищами.

— Это плохо, — вдруг подал голос он. Мальчик так и стоял, переминаясь с ноги на ногу, но уже глядел на Кристину смелее, увереннее, хоть и с некоторым замешательством. — Не надо им было так поступать… Тогда они были бы сейчас живы. И вы бы дружили с ними, да?

— Кто знает, — улыбнулась Кристина. Рано было позволять себе выдох облегчения. — Хотелось бы верить, что да.

Она сделала робкий шаг и с радостью отметила, что Марек тоже чуть приблизился к ней, ступив на мягкий тонкий ковёр.

— Просто бабушка говорила, что ей нужна ваша земля… Не мне говорила, а деду, я просто случайно услышал. Только не понял, для чего.

Деду — наверное, графу Мэлтону, отцу Анабеллы… А вот для чего Элис нужен был Нолд, Кристина прекрасно понимала. Хоть это и суровый север, но земли его достаточно плодородны, богаты лесом и пушниной, неплохой доход приносят и рудники, и каменоломни… Шингстен же, как Кристина слышала, в последние годы угасал: хоть Элис и удавалось неплохо править людьми и добиваться их благополучия, управлять природой она не могла. Засуху, жару и неурожай не остановит даже самый сильный правитель.

— Ты скучаешь по бабушке? — вдруг вырвалось у Кристины. Невольно мысль об управленческих способностях леди Элис породила размышления об её свойствах как бабки, и они невольно воплотились в слова и сорвались с языка. Марек вспоминал о ней без злобы, но она так легко отдала его в заложники, что Кристина почти не сомневалась: этот залог ничего не стоит. Однако Адриан Кархаусен говорил об обратном, что в Шингстене Марека любят и ждут…

— Она была строгой, — признался мальчик как будто нехотя и сделал ещё один шаг вперёд. — Когда я плохо себя вёл, она говорила, что меня заберёт Даннер.

— Кто это?

— Бог грома и молнии, — охотно ответил Марек, причём таким тоном, будто жаловался. — Он ездит на огненной колеснице среди облаков и бьёт своим молотом по небесам, поэтому они сотрясаются и молния блестит.

Кристина хмыкнула. Как же обмельчали шингстенские боги… Когда-то им приносили человеческие жертвы, а теперь ими пугают непослушных детей.

Она вновь приблизилась к Мареку и присела на одно колено, приобняв его за плечи.

— Даннер за тобой не придёт, — сказала она твёрдо. — А если придёт, то тебя от него защитит наш Бог. Он сильнее. — Увидев, что Марека это особо не воодушевило, Кристина вздохнула и добавила: — Тебя защищу я. Обещаю.

И она сначала несмело, а потом более уверенно прижала мальчика к себе и с облегчением почувствовала, как он тоже обхватил её талию своими тонкими ручками.