Я шел по полю бойни, утопая в кровавой грязи, шел, сжимая кулаки, скрипя зубами от бессилия. Шел, понимая, что пути назад нет и не может быть. Что возможны только два исхода, или мы – лисы, шиноби, Миротворцы и Акацуки, приведенные Мататаби – вырежем всех в МСКНВ, или погибнем сами.

   Это была уже пятая бойня. Пять волчьих армий было уничтожено до последнего хвоста, больше пятиста тысяч, и каждый раз поле боя превращалось в воняющее протухшей кровью болото. Пять таких следов осталось на земле, и еще ой как нескоро эти раны затянутся.

   Мы же потеряли всего полсотни лисов и двоих шиноби. И то, на самом деле больше случайно, чем их реально хотели убить.

   Как и было обещано, волки просто разбивались о наши порядки. У них было все возможные преимущества, но они просто принимали смерть, бились по нашим правилам. Они дрались ножами и тесаками, отбросив стрелковое оружие, и лишь сталкиваясь со мной, Ларкином, дочками или сильными шиноби вооружались пистолетами. Тысячи, десятки тысяч взглядов глаза в глаза, каждый – в душу. Тоскливые, яростные, полные боли, отчаяния, безумия, смирения, они были такими разными, но их объединяло одно – понимание. И взгляды эти ранили куда сильнее и уж точно больнее любого оружия.

   Я шел по полю кровавой бойни, утопая в густой грязи, молча, бесцельно. Шел и вспоминал каждую бойню, каждый день войны. Прошлой, настоящей, вспоминал, сравнивал и понимал, что устал. Смертельно устал от всего этого, от крови, от смертей, от убийств. Я видел эту усталость у каждого из участников зачистки, видел пустые взгляды далеко за горизонт. В лагерях было тихо, все говорили шепотом, словно боясь потревожить... Кого-то. Что-то.

   Мататаби вела свою армию мертвецов по другому флангу. Пять сотен тысяч – это только те, кого убили мы. Еще столько же широким фронтом сражались с зомби, отчаянно, безнадежно. МСКНВ таял с каждой неделей, лишь рысей мы так и не смогли найти – ушли куда-то. Потом найдем...

   – Долго еще будешь тут бродить?

   Голос биджу из другого мира отвлек меня от тягостных мыслей, я остановился, поднял голову. Двухвостая, высокая кошка в нашем снаряжении, с торчащим из-за плеча прикладом «хотстрайка», она выглядела... Да так же, как и все. Усталой морально, печальной.

   – Не знаю, – честно ответил я, удерживаясь от желания рухнуть в грязь. – Я просто уже ничего не знаю.

   – Оставшиеся силы собрались во фронт, стоят, ждут, – то ли доложила, то ли просто рассказала Таби. – Мада с его Акацуки все еще прочесывают леса в поисках рысей. Говорит, следы какие-то есть, но странные очень.

   – Странные?

   – Ну, он утверждает, что рыси зачем-то засеяли целый гектар. Лет через десять там будет хвойная роща.

   Я чуть улыбнулся, прекрасно понимая, зачем диверсанты занимаются такой ерундой. Изначально более свободные, чем волки, львы или урсы, лесные демоны могли дольше сопротивляться приказу и теперь просто оставляли следы своего существования. Живые памятники своим жизням, не удивлюсь, если под каждой такой елкой зарыт какой-нибудь клад с личными вещами.

   – Тоби что там делает?

   – Совместно с исследовательским корпусом и ирьенинами с вашими медиками мучают Герру.

   – Там нужны мастера разума, ну или те, кто были до нас.

   – Ты не поверишь, но Тсунаде с Хаширамой что-то даже обнаружили.

   Я покачал головой, чуть прищурившись, посмотрел в сторону заката. Тяжело вздохнул, уже совершенно не обращая внимания на жуткую вонь.

   – Идем, Таби... Сначала к речке. Хочу помыться.

   – К речке так к речке, – кошка подошла ближе и нас в одно мгновение, полное головокружительных и ярких красок, перенесло к берегу полноводной реки. Не говоря ни слова, я с разбегу прыгнул в центр и грохнулся в воду, подняв кучу брызг, развеивая все снаряжение, оружие и одежду прямо в полете.

   Холодная вода смывала грязь, дарила ощущение невесомости, легкости. Вынырнув с шумом и фырчанием, я отряхнулся и погреб к противоположному берегу, чувствуя, как меня сносит течением, а хвосты тормозят, оттягивая назад. Почувствовав, что дно рядом, я развернулся и поплыл обратно. Мататаби сидела на коряге у берега, смотря куда-то вдаль.

   Здесь было тихо, безмятежно, спокойно и очень, очень красиво. Солнце отражалось в водной глади спокойной реки окрашивая ее в цвета заката, тихо шумел листвой слабый ветерок. Слышны были птицы, начинали петь сверчки... Небо взирало на нас, укутавшись громадами белых кучерявых облаков, а я все плыл и плыл, позволяя реке вымывать кровь, пот и усталость. Я хотел, чтобы таких тихих, теплых, красивых вечеров было больше. Хотел навсегда забыть слово «война», навеки забыть ощущение, возникающее в момент разрубания мечом плоти и костей...

   Выбравшись на берег я просто и незатейливо отряхгулся по-звериному и уселся в траву, даже не одеваясь. Чего мне стыдиться, любопытной кошки? Дикой природы?

   – И все-таки ты и Некромант внешне очень сильно отличаетесь, не только ростом, – заметила Таби, переводя взгляд на реку.

   – Да, я помню его.

   Пока я был сильно ближе телосложением к человеку, как Учиха, Некромант имел странно звериные пропорции. Словно более очеловеченная версия биджу, он немного горбился, ходил словно чуть в присяде – таково было строение его ног. Я же пропорциями и осанкой почти не отличался от человека, разве что у меня пятка была сильно выше земли. Как там ее назвала Лера, скакательный сустав? Не знаю, почему скакательный, но ботинки из-за него у нас весьма сложные.

   Мататаби, к слову, была больше похожа на нас. Думаю, внешний облик – дело вкуса или что-то вроде того.

   – Я бывала во множестве сражений, знаешь. Я ведь не только Курамам помогаю, я в целом много наемничаю. Но такой бойни... – Таби покачала головой. – Даже Мадара с его Акацуки в прострации, а они, вообще-то, профи в грязной работе, им не привыкать.

   – Сколько ему там лет?

   – Да Хагоромо его знает, я как-то не считала. Шестьдесят? Около того.

   Старик уже. Остепенился, стал рассудительнее. От спаррингов отказался, сказав, что далеко не на пике формы и вряд ли продемонстрирует хороший результат... Ну-ну, тот же Хирузен старше него, и все еще очень силен.

   По меркам шиноби, конечно же.

   Тишина успокаивала, вымывая мысли не хуже речного течения. Вскоре я просто наслаждался отдыхом вдали от войны, оставшейся где-то в стороне, подальше. Несколько минут, может даже часов без крови, думаю, я заслужил небольшой отдых.

   В который раз, вновь и вновь я погружался в себя, в свои мысли, в свои переживания. Спрашивал себя, а мог ли я что-нибудь сделать. Мог ли предотвратить происходящее, мог ли спасти сотни тысяч жизней. И раз за разом приходил к выводу – нет. Не мог. Было больно, тяжело, тоскливо признавать, но не мог. Впервые эта мысль пронзила меня не так давно, хотя, казалось бы, лежала она на поверхности, была разве что не подсвечена прожекторами.

   Я слаб. Не в плане личной силы, но в возможностях. Что я могу? Убить, может, защитить десяток-другой лисов, шиноби. Могу выжить там, где другой сразу погибнет. Я могу создать целый город из ничего, но я не смогу защитить его от сил, схожих с создателями. Мататаби, будучи в разы слабее меня лично, не способная меня убить, без труда просто уничтожит все, что мне дорого. Не то, чтобы я этого опасался, она надежный, верный товарищ, но ведь если есть она, если есть я, создатели, другие Курамы – есть и другие.

   И вот перед ними я слаб, как лисенок перед опытным, хорошо оснащенным солдатом.

   – А хотел отдохнуть, – фыркнула кошка, на что я принялся массировать глаза, с трудом сдерживая тоскливое поскуливание.

   – Это сильнее меня, Таби.

   – Не хотела бы повторяться, но какие же вы одинаковые, Курамы, отобранные Шинигами. Такие разные, но такие похожие. Это при том, что половина из вас даже не биджу-то в основе, как Некромант.

   – А этот, Огородник?

   – Садовод, – биджу фыркнула, оскалилась насмешливо. – Шут он. Вечно все превращает в цирк. Но... Знаешь, такие, как он, очень нужны. Чтобы был смех, были курьезы, было безумное, абсурдное, но доброе, яркое и светлое. Он – дитя хаоса, но хаоса не злого. Тоже тот еще уникум, на самом деле.

   – С таким образом жизни я, если честно, удивлен, что его еще не прибили случайно.

   – В том-то и дело, что его невозможно убить случайно. Да и специально, – Мататаби неожиданно начала раздеваться. – Знаешь, Некромант с ним довольно плотно общался на какие-то темы... И после он мне сказал ни в коем случае с ним не враждовать. При том, что того же Учиху, Дракона или Иллюзиониста он серьезными противниками не считает.

   – А я? – я смотрел, как кошка заходит в воду, медленно, плавно потягиваясь.

   – А тебя он видел всего один раз.

   Взмахнув хвостами, Таби плавным, тягучим, невероятно изящным и грациозным движением нырнула в воду. Темной стрелой промчалась до другого берега, вернулась, тихо, практически бесшумно выныривая. Она почти не двигалась, но ее не сносило течением, что вызывало вопросы. Впрочем... Магия, возможно. Энергии в ней, вокруг нее всегда было очень много, странной, серой, безжизненной.

   – Спасибо.

   – Ты все равно вернешься к своим дурным, полным сомнений мыслям, – вздохнула кошка, выходя на берег. – Потому что ты тот, кто ты есть, Магистр.

   – Много думать вредно для психического здоровья, хех.

   – Ты не представляешь, насколько.

   На этом разговор сам собой затих, и мы просто молча смотрели кто куда. Я на текущие воды реки, Таби – на медленно темнеющее небо. В голове роились мысли, тоскливые, тяжелые, но я старательно задвигал их на второй план. Осталось не так уж и много, не так уж и долго, меньше половины изначальной численности МСКНВ. Урсов нет, больше нет. Львы воюют с волками, выясняя, что сильнее – мощь или численность. Рыси... Думаю, когда все почти закончится, умирать придут и они, если мы не найдем способа отменить приказ.

   А мир шиноби уже никогда не отойдет от потрясения. Простые люди в ужасе, ведь то, что происходит на их землях, не может сравниться ни с одной другой прогремевшей ранее войной. Когда сталкиваются сотни тысяч, когда танки, артиллерия и пехота вгрызаются друг в друга под неописуемую канонаду стрельбы, простые, самые обычные люди, крестьяне, ремесленники, даже аристократия, все они могут лишь бежать без оглядки. Этот мир больше никогда не будет прежним. Мы, лисы, изменили его своим присутствием, своей войной.

   Зашипела рация, которую я создал абсолютно на автомате.

   – Курама Норе, Курама Норе, назовите свою позицию, прием, – я встрепенулся и вопросительно посмотрел на Мататаби.

   – Скажи, что будем на базе через пять минут.

   – Через пять минут буду на базе, прием.

   – Вас понял, Курама, конец связи.

   – Чего это они нас потеряли, интересно? В первый раз что ли пропадаю.

   Кошка пожала плечами и принялась одеваться, я последовал ее примеру. Через пять минут она перенесла нас прямо в центр лагеря, на специальную площадку. Нас окружила привычная суета, шум множества голосов, моторов. Люди и лисы сновали туда-сюда, что-то делая, что-то перенося, внося свою крупицу в постоянное движение.

   – Не зарывайся в себя, Магистр, – Мататаби похлопала меня по плечу. – Все наладится.

   – Да, – я вздохнул, чуть натянуто улыбнулся. – И в нашей норе будет праздник.

   Кошка на мгновение замерла, улыбнулась, грустно, но улыбнулась, и ушла куда-то по своим делам. Я же направился в штабную палатку, выяснять, для чего меня вдруг начали искать. Вряд ли по какой-то мелочи, все прекрасно знают, в каком я состоянии после каждой зачистки. Сложно об этом не знать, когда каждый участник бойни одинаково хреново себя чувствует.

   – По поводу чего собрание? – в палатке сидели Олдир, Ранц, пятеро действующих каге и Мадара из подкрепления.

   Карта, фишки, куча исписанной бумаги, доклады и стойкий запах кофе. Странно, с чего бы такой аврал?

   – Не волнуйся, ничего срочного... Относительно, – бурый лис с силой потер морду, сминая вибриссы и дергая ушами. – Лисы из МСКНВ вышли на связь.

   – С чего вдруг? – я фыркнул, сел на свободный стул.

   – У них резня произошла. Больше семи сотен жертв, еще полтысячи – ранения разной степени тяжести.

   Я осекся, тяжело вздохнул, мысленно перебирая маты в поисках подходящего. Одним словом описать ситуацию не получалось.

   – Они ожидаемо просят поторопиться с решением вопроса, тем или иным, – Олдир покачал кружкой с кофе, смотря на блики. – И мы решили определиться сегодня. Сейчас.

   – Итоги?

   – Большинство за устранение, – взял слово Мадара. Сменивший бронежилет на подогнанный бронескафандр – я наловчился делать те размером под людей – шиноби покачал головой. – Никогда не думал, что скажу это, но я против лишнего кровопролития.

   – И какая блоха тебя укусила, интересно? – я с интересом посмотрел на Учиху. Тот замолчал на несколько секунд, словно подбирая слова.

   – Это не первая моя операция за пределами родного мира. И чем чаще я вижу войну, чем старше становлюсь, тем больше понимаю Хашираму и его мечту о мире, – Мада отставил кружку с кофе, обвел нас взглядом. – Это приходит постепенно, с годами, когда начинает отказывать тело, появляются вопросы – что ты оставил после себя. Ради чего сражаешься, ради чего убиваешь.

   – Я слышал, что в прошлом ты тоже мечтал о мире.

   – Цукуеми, – Учиха поморщился, словно вспоминая что-то неприятное. – Грезы о иллюзии, в котором царит вечный мир, где нет крови, нет смертей. Как-то так.

   – И тем не менее, войну надо заканчивать, – взял слово один из каге, Даруи. – Потери чудовищны. Войска вымотаны, средств ведения войны мало. Появляются проблемы с провиантом, медикаментами, обычные люди массово бегут из страны Огня в соседние. Дайме уже бежал. Другие страны всерьез задумываются, а нужны ли им такие потрясения.

   – У простых людей нет шанса против шиноби и лисов, но они могут попытаться просто от безысходности. Массовая ненависть, страх, это не то, что нам нужно, – заметила Куротсучи.

   Еще двое каге просто кивнули, и только Наруто хмуро молчал.

   – А ты что скажешь?

   – Как каге, я могу лишь согласиться с мнением большинства, но как шиноби, как человек... Я все еще надеюсь на иное решение. Слишком много крови было пролито неизвестно за что.

   – По моей теме добавить нечего, – Ранц крутанул пальцами карандаш, смотря на карту. – Новых данных от разведки нет.

   – Решение за тобой по большей части, Курама, – Олдир демонстративно отодвинулся от стола, сложив руки на животе. – Ты наша главная сила, во многом даже воплощение лисьей натуры. Ты закончил прошлую войну. Я могу принять твой самоотвод и ничего не скажу, но если ты хочешь принять решение – прими его сейчас. Пока еще мы можем сменить тактику, но только пока. Через неделю мы или начнем применение всех средств и закончим войну за месяц максимум, или перераспределим силы и средства на фронтах.

   – Что произойдет при перераспределении?

   – Мы перейдем к оборонительной тактике, делая упор на сдерживание и ликвидацию сорвавшихся. Мы выиграем столько времени, сколько потребуется.

   – Вы понимаете последствия такого варианта развития событий? – хмуро спросил Даруи. Олдир тяжело, медленно вздохнул, после чего посмотрел на шиноби уверенным, твердым взглядом.

   – С последствиями, какими бы они ни были, мы справимся. Со своими внутренними демонами – далеко не факт.

   Мада хмыкнул, с уважением посмотрев на главнокомандующего. А я размышлял, без напряжения, без усердия, просто думал. Взвешивал все «за» и «против», перебирал известные факты, домыслы и догадки, размышлял о ментальном состоянии как своем, так и всех лисов и даже шиноби. И раз за разом, сколько бы не крутил мысли в голове, я понимал – мы не можем медлить, надеясь, что огрызки исследовательского корпуса совместо с шиноби найдут решение проблемы. У нас нет времени. Бои ведутся слишком долго и слишком интенсивно, ротацию не провести. Все устали, смертельно, как физически, так и морально. Один месяц мы протянем. Два – начнем сходить с ума, не говоря уже о простых людях, живущих в этом мире и натерпевшихся страха за эти дни.

   – Я принял решение, – прервал я пропущенный из-за погружения в себя спор между людьми. – На две недели мы снизим интенсивность наступательных операций. В течение этих недель будет вестись подготовка к финальной зачистке... И тем самым дадим время исследовательскому корпусу для решения проблемы. Если через две недели не появятся подвижки... Мы уничтожим МСКНВ решительным ударом.

   – Ни вам, ни нам, – хмыкнул Олдир, закрывая папку с пометками.

   По его морде, ушам я видел, он удовлетворен решением, как и Мада, Наруто. А вот остальные каге выглядели хмурыми, но, думаю, они понимали – в одиночку, без нас, они ничего не сделают. Однажды уже попытались, результат всем известен.

   – Сколько времени потребуется на зачистку после двухнедельной подготовки? – спросил явно смирившийся с нашим решением Гаара.

   – От двух до пяти дней, – ответил я глухо. – За это время мы... я сформирую полную дивизию дематериализаторов.

   И прежде, чем кто-либо отошел от шока от моих слов, я покинул палатку, сжимая кулаки. Я очень надеялся, что исследовательский корпус найдет решение. Но в то же время понял – я колебался слишком долго. МСКНВ можно было уничтожить недели назад, если не месяцы. Я... Я просто смалодушничал. Струсил, не желая нырять в море крови и смертей. Но... в одном Мататаби была права, я никогда не перестану сомневаться. Не перестану терзать себя сомнениями, страхами. Но из-за моей слабости не должны страдать другие, моя семья, мои друзья, товарищи.

   Я... Должен все решить. Кроме меня в этом мире на подобное никто не способен, и это факт, который приняли и поняли все.

   Все, кроме меня.

   Пора вырасти.

   Приняв решение, я почувствовал себя невероятно двояко. С одной стороны было облегчение, ведь я сбросил немалую часть груза. С другой... Я понимал, что если наш исследовательский корпус, если Орочимару, другие шиноби-ученые, не справятся, мы, все мы не просто устроим кровавую баню, нет.

   Это будет массовый геноцид. Я не врал, не давал ложных надежд, если все лисы будут вооружены «биджудамами», если у нас будут танки с ними, мы просто испарим противника раньше, чем он успеет нанести свой удар. Именно поэтому в начале войны стремились устранить меня. Своей материализацией я мог сделать войну строго односторонней даже при их чудовищном перевесе в численности. Встреть противника не «клейморы» с «алебардами», а «биджудамы» и «бастионы» с дематериализаторами, они бы совершенно ничего не смогли сделать. От такого не защитит никакая броня, и прорваться сквозь массированный испаряющий в прах огонь они просто не смогли бы.

   В чем были правы каге, так это в том, что войну пора заканчивать, тем или иным способом. А методы... Методы уже давно не важны.

   Я сел у входа в свою палатку, на выращенную Хаширамой скамейку, вытянул ноги, смотря куда-то вверх и вдаль. Вскоре дерево скрипнуло, принимая вес человека, и мне в плечо ткнулась рука с кружкой, которую я взял, не раздумывая. В нос ударил яркий, насыщенный аромат кофе, и я тут же сделал аккуратный глоток.

   – Все еще не понимаю, как вы это делаете, – поделился своей проблемой Какаши, на что я просто прикрыл глаза.

   – Дело привычки.

   Разговор заглох. Мы оба молчали, нам обоим было о чем подумать в тишине и компании. Я не мог сказать, что мы стали так же близки, как и с Ликором, с братом я был знаком чуть ли не с самого своего перерождения, но прошедшие бои, потери, просто время позволили нам подружиться. Лисы вообще склонны к чему-то подобному, и я в том числе. Бытие определяет сознание, а я уже давно не биджу.

   Я чуть дернул уголками губ, неожиданно осознав, что, в какой-то мере, скучаю по прошлому. По времени, когда все было проще, когда меня просто поглощала ненависть, а не грусть, тоска, апатия и боль потерь. Нет, я бы ни за что не отыграл все назад, не отказался от своей жизни, своих близких, друзей, но те времена... Было все же в них что-то свое. Простое, как кирпич, и ясное, как безоблачное небо.

   – Вы только посмотрите на них, – Алика выглянула из палатки, фыркнула. – Ужинать пора. Какаши, хватит пить кофе, желудок посадишь.

   – А я? – я притворно надулся.

   – А ты новый отрастишь.

   – Логично...

   Время тянулось, растягивалось, секунды песчинками сыпались... Куда-то, отсчитывая отмеренные мною дни. Исследовательский корпус стоял на ушах, лисы и шиноби делали все, что в их силах, пытаясь разгадать тайну структуры Разума, что сотворили создатели. Они желали найти ключ к мирному решению, большинство из них, они изучали Герру день и ночь напролет. Хотя, конечно, я сильно сомневался, что тот же Орочимару желал мира. Для него это была нетривиальная задача, вызов его знаниям... Ну и возможность освоить, вернее, воссоздать и адаптировать нашу технологию переноса разума.

   Как сейчас ее нам не хватало. Не хватало инкубаторов с телами, не хватало обученных мастеров разума, медиков, что могли ввести любого раненного в искусственную кому. Лишь бы дожил до переноса, а там никакие травмы не страшны. Все это мы забыли, забросили, не желая вспоминать о грузе прошлой войны, и теперь жалели.

   Стольких можно было бы спасти.

   Каждый день я формировал из псевдоматерии десятки и сотни «биджудам», «бастионы», перевооруженные дематериализаторами. Я мог бы справиться за день, но гору оружия все равно бы пришлось разбирать постепенно, как и развозить технику, так что это занимало время. Шиноби мы такое мощное оружие не доверили – одно дело, если из-за чьей-то ошибки кому-нибудь в живот влетит пуля, другое – если испарится часть лагеря. Даже все созданные образцы были с системой отслеживания и самоликвидации, чтобы не попали не в те руки. Слишком велика мощь дематериализаторов.

   Лагерь вновь заполнился особым, ни с чем не сравнимым ревом силовых установок «бастионов». Лисы часами тренировались с новым оружием, учась технике безопасности, настройке луча, привыкая к зарядке конденсаторов. Привыкая к мысли, что в их руках оружие, от котого не защитит ничто. Даже барьеры Джеи.

   Я тренировал их, своих дочек. Каждый день Алика провожала нас на полигон, и каждый вечер встречала у палатки, которую язык не поворачивался назвать домом. С каждым днем я все яснее понимал, что мир, мы, наши дети, шиноби и простые люди, все это никогда не будет прежним. Мы все теперь всегда будем опасаться удара извне, наши поколения, мы заразим паранойей своих внуков. То, что шиноби считали кровавыми временами, мировыми войнами, давно померкло на фоне творящегося безумия. Мы, лисы, принесли с собой войну, страшную, опустошающую, после которой не останется победителей. Мы выжили, но потеряли столько и стольких, что победой это выживание назвать просто невозможно.

   Неумолимо таяло время, отведенное на подготовку. Все сильнее было заметно отчаяние лисов и шиноби из корпуса, все чаще Орочимару ходил, хмурясь, о чем-то задумавшись. С каждым ушедшим днем все острее в воздухе ощущалась мрачная, обреченная решимость идти до конца. Люди и лисы накручивали себя, готовясь к геноциду, истреблению. Иначе никак.

   Последний день отведенного срока. Все смирились. Все было готово. Каждый боеспособный лис и шиноби был полностью экипирован, техника подготовлена. Авангард и Акацуки, подкрепление с Таби во главе, успели за эти дни влиться в нашу малость корявую, но все-таки командную вертикаль и даже отработать какое-то взаимодействие.

   Я же в это время стоял чуть в стороне от лагеря вместе с Орочимару с нечитаемым выражением лица и хмурыми Хаширамой и Цунаде.

   – Если кратко – мы нашли вероятный путь решения проблемы, – заговорил Орочимару. – Но, как ты уже догадался, есть проблемы.

   – Сроки? – я вздохнул, скрестил руки на груди. Это было ожидаемо.

   – Сроки, – коротко кивнул шиноби, хмыкнул. – По моим самым оптимистичным прогнозам, и мои коллеги их поддерживают, нам потребуется пять-семь месяцев на реализацию и отработку метода коррекции вашей структуры разума. И то, это будут не сотни, хм, вылеченных в день, а единицы.

   – Если бы можно было так легко взламывать и исправлять разум, этим бы занялся и я, – я покачал головой. – Управляющий, как никак.

   – Мы нашли несколько обходных путей, не связанных напрямую со структурой разума, – включился в разговор мрачный Хаширама. – Точнее, обнаружили обратную связь между разумом и телом. И то, мы не уверены, что верно определили ее направленность.

   – У Герры нарушена не только целостность разума, но и сам головной мозг, – добавила Цунаде. – С учетом ваших выкладок по дефектным, это странно.

   – Зависит от того, как выращивали солдат МСКНВ, – я вздохнул. – В целом, я понял вашу мысль. Не могу ничего сказать по поводу обратного влияния органической составляющей на разум, скажу лишь, что мне лично мозги выбить недостаточно, чтобы убить.

   – Ты, Курама, аномалия по меркам обоих видов, – ухмыльнулся Орочимару и облизнулся. Ну, я уже привык.

   – И чему ты так доволен?

   – О, ну, мы смогли воссоздать перенос структуры разума, нам удалось перенести разум лиса в человеческого клона, а потом обратно, и я так же наметил пути для адаптации этой замечательной технологии для шиноби.

   – Ты что сделал? – я прижал уши, начиная скалиться, но в меня одновременно вцепились оба Сенджу. Бледнолицый шиноби поднял руки, но отступать явно не собирался.

   – Все в рамках нашей задачи. Мы проверяли, что будет, если перенести разум на совершенно отличную, ху-ху, платформу.

   – И что выяснили? – я повел плечами, и Цунаде с Хаширамой меня отпустили.

   – Что ваш мозг на 90% схож с человеческим.

   – Тоже мне новость, – я фыркнул.

   – Согласен, но зато мы смогли воссоздать нужную вам технологию, а я получил мощный заряд мотивации для работы над сложной задачей.

   – Какой тебе-то резон с редактирования структуры разума?

   – О, я был бы не против кое-чего в себе подправить, – хмыкнул Орочимару. Я даже не удивился.

   – Я была бы тоже не против кое-чего в тебе подправить, – буркнула Цунаде, на что Хаширама покачал головой, но – улыбаясь. Я закатил глаза на секунду, вздохнув. Люди.

   – Ближе к делу.

   – Да, пожалуй, – шиноби стал серьезнее. – Можно уверенно считать, что мы не справились с поставленной задачей, увы. Но мы смогли получить кое-какой полезный побочный результат, возможно, не такой важный, но существенный. Боюсь, резни не избежать.

   Я покачал головой. Это все и так понимали. К счастью для Орочимару, я был уверен в том, что он действительно прикладывал все усилия, а не занимался только своими исследованиями, и хмурые Сенджу тому подтверждение. Эти бы не дали ему отлынивать.

   Так же я понимал, что переоткрытие технологии переноса разума – это очень важное достижение в наших условиях, пусть и побочное. Осталось воссоздать инкубаторы... Я не уверен, что будут еще войны, но лучше быть готовым ко всему. Там, где существуют создатели, Ооцуцуки, могут существовать и куда более страшные и опасные противники. Мы должны быть готовы.

   – Возвращайтесь в лагерь, – я сел прямо на землю, показывая, что разговор закончен. – Готовьте свои подразделения. Начало операции назначено на пять утра местного времени.

   Шиноби коротко кивнули и исчезли. Шуншин? Вроде так эта их способность называется... Ладно, неважно.

   Перестав ощущать слежку, я лег на землю, отдаваясь ощущению пустоты и тишины. Последние часы спокойствия, затишье перед бурей, что сметет весь МСКНВ. На все про все у нас должно было уйти не больше недели. Семь дней, чтобы уничтожить больше семиста тысяч... Или сколько там осталось.

   Последняя возможность порефлексировать вволю, отдаваясь эмоциям, без свидетелей. Возможность подвести промежуточные итоги.

   Шестнадцать лет войны за выживание, постоянного саморазвития, потерь, разгорающихся эмоций, совершенно отличных от привычной ненависти. Эти годы изменили меня до неузнаваемости. Сейчас, с вершины прожитых лет, я понимал, что тогда, в самом начале, вел себя очень странно для переродившегося биджу, но о причинах и истоках подобного думать уже не хотел. Что было – то прошло.

   Девятнадцать лет мира и спокойствия. Стабильность, даже стагнация и деградация. Никакого развития, никаких достижений, раса, большую часть сохранившейся истории знавшая лишь войну, не хотела ничего. Новое поколение могло бы исправить ситуацию, но мы не успели. Теперь... Думаю, теперь никто не будет сидеть без дела. Однажды подпалив кончик хвоста, будешь всегда бояться огня, а мы потеряли слишком много и многих. Союз лисов и шиноби ждет... Неоднозначное будущее, и только в наших руках то, каким оно станет – таким же кровавым, или все-таки светлым, пусть и сдобренным доброй порцией паранойи.

   Итого тридцать пять лет. И пустота в голове и душе по поводу этой цифры... Лишь усталость, апатия, желание закончить все и уединиться с семьей.

   И ничего более.

   Собравшись с силами, теми, что остались, я встал с земли, отряхнулся. Посмотрел вверх, на синее, частично скрытое громадами облаков небо, такое тихое и безмятежное сейчас. Скоро потянутся вверх столбы дыма, скоро воздух вновь будет твердым от ударных волн взрывов и безумных скоростей.

   Скоро все закончится.

   Остальной день, да и вечер, не принес ничего неожиданного. На мордах и лицах застыла одна единственная эмоция – мрачная решимость. Последние часы перед началом операции прошли в гробовой тишине, все спали, отрывая последние минуты нормального сна. Да, осложнений не ожидалось, но и лисы, и шиноби прошли слишком многое, чтобы быть беспечными.

   Спал и я, отбросив тревоги и метания. Спали члены моей стаи, моя семья. Дремали биджу в стороне от лагеря, не рокотали моторы десятков танков, бронемашин и самоходных установок. Последние часы перед крайним... нет, последним сражением. Надежда на лучшее, острая, обжигающая жажда закончить все, вернуться, наконец, к мирному времени, мечта о заживлении кровоточащих ран, оставленных войной... Со всем этим засыпали все вокруг.

   Взвыла сирена, вытряхивая из сна не хуже ведра воды, лагерь заполнился шумом и суетой сотен и сотен людей и лисов, снаряжающихся, сбивающихся в подразделения. Спустя считанные минуты в оркестр военного лагеря вплелось рычание и завывание двигателей техники, короткие выкрики команд растворялись в шуме, но находили своих адресатов.

   В едином порыве все участники операции выстроились на загодя расчищенном поле. Коробочки лисьей пехоты в защитных скафандрах с «биджудамами» в руках, люди в таком же, пусть и подогнанном, снаряжении с «хотстрайками», «бастионы», артиллерийские установки, полсотни вертолетов, из которых сорок – ударно-штурмовые. Биджу на флангах, часть из которых несли на себе сотни тонн брони.

   Перед армией стояли мы, каге, Мататаби, Олдир и я, все высшее командование. Этого не было в планах, но я знал, что нужно сделать. Выйдя вперед, чувствуя, как на мне скрещиваются тысячи взглядов, я несколько секунд стоял, собираясь с мыслями и силами.

   – Пусть и прозвучит это высокопарно, но знайте – мы, все мы, вы, я, ваши товарищи, друзья, собрались здесь ради одного. Мы все желаем лишь мира! Мирного неба. Мирных пейзажей. И вы, и я готовы сражаться за будущее! Свое, наших близких. Наших детей! Я не буду говорить, что дело наше правое, но я скажу иное: пусть будут те, кому судить! Пусть будут потомки, что изучат историю, пусть будут люди и звери, кто скажет там, в далеком будущем, были ли мы правы! Мы сражаемся за мирное будущее, здесь и сейчас! За будущее для потомков, наших детей и внуков! За свет во мраке! Вы со мной?!

   Рев толпы, неразборчивый, оглушающий, был мне ответом. Крики, рычание, вскинутые руки с зажатым в них оружием, люди и звери в едином порыве выразили свое согласие. Вскоре возгласы сменились двумя фразами, раз за разом грохочущими над рядами солдат и шиноби.

   – За будущее! – кричали одни.

   – За свет! – вторили им другие.

   Я чувствовал дикую, невероятную смесь из воодушевления и печали. Мы давно перешагнули через рубеж, давно уже не было пути назад, но сейчас, когда мы все собрались в, как я надеялся, последний, победный бой, это ощущалось как никогда ясно и остро. Нам еще предстояла бойня. Мы должны были добить волков и львов, найти рысей, что-то сделать с лисами, возможно, сразиться насмерть, но... Я чувствовал – мы сможем. Не для себя, но ради будущего. Ради потомков. Чтобы у них была возможность смотреть на нас из будущего и самим решать, как оценивать эту войну.

   Ради будущего, ради света надежды, что придет на смену мраку безнадежности, мы сражаемся.

   И будем сражаться.

   Всегда.