2. История одного неудачного самоубийства

Неустанно гадаю, где будет проходить вечеринка. Подкидываю различные варианты и между попытками выпрашиваю хотя бы маленькую подсказку, однако Наруто и Хината упорно молчат, изредка переглядываясь и улыбаясь друг другу. Появляется нехорошее предчувствие по поводу происходящего, но я подавляю его и открываю окно, чтобы немного освежиться: кажется, что даже кожа сидений пропиталась тошнотворным ароматом освежителя, издевательски болтающегося на зеркале заднего вида. Меня изрядно укачало, и мои шансы выжить значительно сократятся, если я не выпью пару таблеток обезболивающего.

— Какой-то клуб в кампусе? — продолжаю бессмысленную игру, угадывая конечную точку нашей поездки.

Хината прыскает от смеха, и я шумно вздыхаю, закатывая глаза.

— Это ты уже говорила, — дразнит она, — наберись терпения, мы уже почти приехали.

Разболевшаяся голова отказывается генерировать новые предположения, а меня так и подмывает протиснуться меж сидений этих голубков и сорвать чёртов ароматизатор.

Машина плавно тормозит у обочины, чуть слышно скрипя колёсами, и я выглядываю из окна, чтобы, наконец, увидеть, куда меня занесло.

— Приехали, — спокойно объявляет Наруто, легонько хлопая по рулю.

Огромный дом, обтянутый плотным сигаретным — очень надеюсь, что сигаретным — дымом; бедные деревья, высаженные рядом, обмотаны туалетной бумагой, как ёлка гирляндой, а под их кронами сидят в мясо пьяные студенты с пластиковыми стаканчиками в руках. Снаружи народу немного, но я ещё не видела дом изнутри, а потому не хочу утешать себя скоропалительными выводами. Выхожу из машины вместе с Наруто и Хинатой и слышу громкие биты, от которых сотрясается даже асфальт под ногами.

— Это будет лучшая вечеринка! — восторженно взвизгивает Хината.

Я снова окидываю дом сомнительным взглядом и брезгливо морщу нос, не понимая, откуда у неё такой прогноз.

Не отстаю от Хинаты — она не даёт, крепко стискивая моё запястье в своей хватке, хоть в этом и нет никакой необходимости: я и так прижимаюсь к ней как утёнок к маме-утке, чувствуя себя неуютно в переполненном доме.

— И что это за место? — оттого, что музыка играет слишком громко, мне приходится кричать Хинате прямо в ухо.

— Студенческое братство!

— Что?! — кто-то проходит сзади, сильно задевая меня плечом, и я жмусь к подруге, придавливая её к стене. Ещё немного, и Хината крякнет от тяжести моего веса. — Прости…

— Всё в порядке, — а у меня не очень. Я стискиваю переносицу подушечками пальцев, жмурясь от боли. — Эй, ты как?

Музыка становится ещё громче, и перебить её может только треск моей черепной коробки. Я обессилено мотаю головой, тянусь к своей сумочке, перекинутой через плечо, и шарю в ней в поисках блистера с Адвилом. Мы стоим в проходе, мешая беспорядочному движению, поэтому кто-то снова толкает меня в спину, пропихиваясь вперёд, отчего я роняю таблетки на пол. С раздражённым рыком наклоняюсь за ними, а когда выпрямляюсь, Хинаты уже нет поблизости.

— Лучше и быть не может! — саркастично восклицаю я, осматривая толпу.

Тусклые гирлянды, отдающие красным, свисая на окна, и парочка торшеров — всё, что освещает этот проклятый дом, и отыскать свою подругу в таких условиях я не могу. Слишком много людей, мигрирующих с места на место, а моя голова и без этого идёт кругом. Мне практически нечем дышать. Я круто разворачиваюсь, надеясь обнаружить подругу у себя за спиной, но врезаюсь в кого-то, чьё лицо даже не успеваю разглядеть. Он выплёскивает целый стакан пива на излюбленное мамой платье, и я замираю с раскрытым ртом, шокированная, уставившись на жёлтое пятно, сквозь которое просвечивает мой розовый лифчик.

— Упс…

— Упс?! Ты, чёртов кретин! — я задираю подбородок, отвлекаясь от изучения масштабов катастрофы, и встречаюсь взглядом с Саске. Теперь он выглядит совсем не так мрачно, как вчера, и больше походит на среднестатистического американского студента: на нём белая футболка и бело-зелёная куртка с символикой нашего колледжа.

— И тебе привет, — он вскидывает брови, глядя на меня сверху вниз, и допивает остатки пива со дна своего стаканчика, после чего проходит мимо, нарочно толкая меня плечом, как если бы я была отбросом общества.

— Я пришлю тебе счёт за химчистку! — смотрю ему вслед и вижу, как он, не оборачиваясь, отсалютовывает мне стаканчиком, чуть приподнимая его. На спине его куртки белыми буквами вышито имя «Учиха Саске», получается, он — игрок футбольной команды. А впрочем, мне всё равно, ибо тошнотворные нотки хмеля неприятно щекочут мои пазухи, отчего я раздражённо рычу, оттягивая влажную ткань платья кончиками пальцев. — Придурок!

Найти кухню не составляет проблем и, к счастью, здесь оказывается совсем немноголюдно. В основном сюда приходят только с одной целью: долить себе пойла, и сразу же уходят к остальным, поэтому это место я нахожу идеальным убежищем от толпы пьяных студентов. Отыскав рулон бумажных полотенец, я отрываю целую стопку и пытаюсь хоть как-то исправить своё положение, но безуспешно. Пятно никуда не уходит, а плотная салфетка скатывается в мерзкие комочки, которых, к счастью, не видно на фоне этого безобразия. Шумно вздохнув, я заправляю выбившиеся из пучка пряди волос за уши и сглатываю горький ком, подкативший к корню языка. Не хватает только расплакаться прямо здесь.

Чёрт-чёрт!

В глаза бросается ещё не открытая упаковка пластиковых стаканчиков, и я нетерпеливо разрываю плёнку, чтобы достать чистую ёмкость. Шмыгаю носом, наливая воду из-под крана, и, наконец, выпиваю таблетку. Осталось только отыскать Хинату и поскорее убраться отсюда. Мне непривычно такое окружение, и я чувствую себя подавлено в этом доме.

Головная боль ещё не прошла: действие таблетки наступит только через полчаса, и мне совсем не становится легче, когда я поднимаюсь на второй этаж дома. Очень надеюсь найти Хинату раньше, чем неприятности найдут меня.

Длинный и узкий коридор, в котором двери расположены друг напротив друга. Мне нужно постучаться в каждую? Получается, так. Становится всё более неловко, ведь я не знаю здесь абсолютно никого, и вряд ли мне откроет джентльмен с английскими манерами. В этом братстве я готовлюсь увидеть всё, чего в жизни ещё не видела.

Подхожу к первой двери и надавливаю на ручку — заперто. Облегчённо выдыхаю. Судя по тишине, внутри пусто и никакой Хинаты там нет, но теперь мне хотя бы не так страшно: появилась призрачная надежда, что все остальные двери, кроме нужной, также окажутся запертыми, и я, уже не стучась, нагло распахиваю следующую…

И, чёрт возьми, я в диком ужасе! Какая-то девушка стоит на коленях перед каким-то парнем и, захлёбываясь собственными слюнями, посасывает его… Господи, где в этой жизни я свернула не туда?

Вовлечённая в сей извращённый процесс парочка не замечает меня, и я быстро захлопываю дверь. Наверное, это самая мерзкая картина, которую я когда-либо видела. А я знаю анатомию, как свои пять пальцев, и мне есть, с чем сравнивать.

Ещё одна дверь и прежде, чем открыть её, — да, я, подобно той беспардонной девочке из сказки про трёх медведей, захожу в каждую комнату — крепко жмурюсь, не горя желанием становиться свидетелем очередной пикантной сцены. Опасливо приоткрываю один глаз — никого. Это радует. Мне, наверное, нужно развернуться и уйти, но тут так чисто и уютно, что я невольно мешкаю. Приятно пахнет мужским парфюмом, и я пару раз потягиваю носом, давая своим бедным пазухам передохнуть от режущего запаха алкоголя. Наличие книжного стеллажа удивляет не так сильно, как его полки, набитые книгами. Мне всегда казалось, что предел возможностей таких гамадрил ограничивается чтением этикетки на пивной бутылке. Тут так же есть парочка кубков, и на небольшой табличке одного из них выгравировано: «Лучшему нападающему». Провожу по буквам самыми кончиками пальцев и аккуратно отхожу на шаг, продолжая осмотр. Двигаюсь как вор, боясь что-то уронить или оставить за собой другие улики. Заприметив дешёвую двуспальную кровать, мой внутренний перфекционист восторженно взвизгивает: кровать заправлена и на ней нет ни единой складочки. Поразительно, что человек, проживающий в подобной компании, может быть таким аккуратным и начитанным.

Провожу пальцем по поверхности прикроватной тумбы — ни пылинки. Едва слышно усмехаюсь, а потом моё внимание цепляется за фотографию рядом с ночником: молодая и красивая девушка, заключённая в чёрную рамку, скромно улыбается, глядя на меня с глубокой печалью, словно знает что-то такое, о чём не подозреваю ни я, ни человек её фотографировавший. Хочу приглядеться детальнее, беру фотографию в руки и пытаюсь понять, что скрывается за её взглядом. В лёгком белом платье она стоит под айвовым деревом, на ветвях которого мелькают бледно-розовые цветки; смотрит в объектив так, словно её застали врасплох, но отказать в фотографии не поворачивается язык и приходится улыбнуться. В правом нижнем углу я замечаю жёлтые цифры — дату, когда был сделан снимок — но часть её скрыта под чёрной полосой рамки. Решаюсь выудить фото наполовину и вижу неровный край с пушистой бахромой, которая обычно остаётся на линии отрыва бумаги. Фотография десятилетней давности, и рядом с этой девушкой, очевидно, стоял кто-то, кого предпочли вычеркнуть из воспоминаний. Это даже интересно.

Дверь комнаты открывается с пронзительным скрипом — да, именно пронзительным он кажется мне в эту минуту — я оборачиваюсь и вижу на пороге Саске. Выглядит он совсем недружелюбно: брови его сведены к переносице, а губы сжаты в тонкую ниточку. Про взгляд даже заикаться не хочу — настолько он страшный.

На минуту исчезает весь гам вечеринки, и тишина звенит как хрустальные бокалы, сдвинутые вместе.

— Какого хрена, — начало звучит спокойно, но многообещающе, — ты делаешь в моей комнате?! — и вот, от крика дребезжат даже стёкла в оконной раме. Вены на шее Саске вздуваются, а челюсти сжимаются так сильно, что на скулах отчётливо выделяются желваки.

Понимаю, что будет разумно убраться отсюда поскорее, однако тело отказывается подчиняться.

— Убирайся!

От очередного вопля я вдруг вздрагиваю, фотография выскальзывает из моих пальцев, и стекло рамки разлетается на тысячи осколков под моими ногами. Этот звук мгновенно меня отрезвляет, я часто моргаю и смотрю на пол, ощущая прилив небывалого стыда, смешанного с виной.

— П-прости, — мой голос дрожит. Я присаживаюсь, чтобы собрать осколки, тихо бормоча: — Я-я всё уберу.

Краешек тонкого стекла впивается в мою кожу, и несколько капель крови падают на подол платья, оставляя алые крапинки на белой ткани.

— Нет! — Саске выставляет руку. — Ничего не трогай! — он шумно выдыхает, раздражённо взъерошивая волосы на затылке в тщетной попытке успокоиться. — Чёрт возьми, просто уйди! — моя заторможенность выводит его из себя. Саске стремительно сокращает расстояние между нами, хватает меня за запястье, от чего я едва слышно ахаю, и тянет к двери. Это очень неприятно.

Слышу хлопок за спиной, когда оказываюсь в коридоре, и я больше не в силах сдерживать плач. Такие места совсем не для меня, как и все эти люди. Я зря пришла сюда, надеясь сблизиться с Хинатой и её друзьями лишь потому, что устала быть одиночкой.

Слёзы размывают обзор, но я, кое-как сориентировавшись, нахожу лестницу и преодолеваю несколько ступеней вниз, придерживая перила.

— Эй, — я не знаю, кто это и к кому он обращается, поэтому решаю продолжить свой спуск, как меня неожиданно хватают за плечи и осторожно встряхивают. — Детка, с тобой всё в порядке?

В другое время я бы возмутилась подобной вседозволенности, но проявление посторонней заботы немного успокаивает, и я стираю холодящие дорожки со щёк.

— Всё нормально? — киваю, шмыгая носом, хотя дела обстоят абсолютно НЕнормально. — Ты кого-то ищешь?

Парень этот оказывается очень милым и симпатичным, его огромные щенячьи глаза, уставившиеся на меня с вопросом и волнением, заглядывают прямо в душу.

— Да, — даже не спрашиваю, как он догадался. Здесь я выгляжу как ребёнок, потерявшийся в огромном супермаркете. — Мне нужна Хината Хьюга.

Он усмехается:

— Хина? А ты, случаем, не Сакура?

— Как ты…

— Хината тоже тебя ищет, так что идём, — парень берет меня за руку и пятится назад, утягивая меня к лестнице, но вдруг останавливается. — Ты порезалась?

Я замазала кровью бежевую манжету его пуловера.

— Это небольшая царапина, — давлю улыбку и отмахиваюсь: — Ерунда.

Больше вопросов он не задаёт.

Мы спускаемся на первый этаж, пропихиваемся через пьяных в зюзю студентов и, наконец, находим длинный диван, на котором расположились Хината и Наруто. Напротив них два занятых кресла, однако мне совсем не хочется новых знакомств, поэтому я быстро отвожу взгляд.

— Саку, чёрт, я так волновалась! — Хината бросается мне на шею, и я морщусь, когда чувствую запах пива. — Спасибо, что нашёл её, Киба.

Пытаюсь выбраться из объятий своей студенческой мамочки-алкоголички, и, к счастью, пихаться не приходится — она отстраняется сама.

— Я хочу вернуться в общежитие, — и мне совершенно плевать на тот головокружительный запах в машине Наруто. Я заблюю себе туфли, лишь бы поскорее оказаться дома.

Губы Хинаты приоткрываются. Очевидно, она находится в поиске подходящих слов, которыми вот-вот разрушит мои планы.

— Мы немного выпили, — виновато пищит она.

Смотрю на Наруто, и он отсалютовывает мне баночкой Heineken.

— Но ты же говорила, что мы вернёмся до полуночи, — я хочу закричать на неё, но сдерживаюсь. Моя реплика вызывает идиотский гогот у остальных парней.

— Боишься опоздать к комендантскому часу? — усмехается один из них.

Я молчу и продолжаю стоять то сжимая пальцы в кулаки, то разжимая. Если бы вся эта вечеринка была одной большой игрой в «Вычеркни лишнее», то лишней здесь точно оказалась бы я.

В комнату заходит Саске. Он проходит мимо нас и даже не смотрит в мою сторону. Не знаю, радоваться этому или нет. Ему настолько противно моё присутствие? Я прямо чувствую, насколько сильно он меня недолюбливает, и не считаю его неприязнь необоснованной. Мне тоже будет неприятно, если кто-то без спроса зайдёт в мою комнату и начнёт всё в ней изучать. Я поступила неправильно, однако я извинилась. Это не искупает мою вину полностью, но он мог бы проявить небольшую деликатность и не быть таким грубым.

Усевшись на диване рядом с Наруто, он тянется к неоткупоренной бутылке, очень шумно вскрывает её ключами, и крышка звонко бряцает, падая на пол. Он делает несколько крупных глотков. Я вижу, как движется его кадык, и снова ловлю себя на том, что разглядываю Учиху.

— Я вернусь на автобусе, — громко выпаливаю, смещая взгляд на подругу.

У студентов Лиги Золотых Ложек автомобили, как правило, появляются ещё в школе, поэтому моя реплика звучит для них максимально нелепо. Они переглядываются, давясь тупыми смешками. Саске тянется к пепельнице на журнальном столике и стряхивает обожжённый конец сигареты, бросая на них уничтожающий взгляд. Все мигом замолкают. Стыд воспламеняется во мне с новой силой, кажется, будто именно я являюсь причиной дурного настроя Саске.

Если до этой секунды мне казалось, что этот вечер не может стать хуже, то, услышав голос Ино, понимаю, как же глубоко я заблуждалась: «Серьёзно?»

Яманака обходит меня и Хинату недомодельной походкой, после чего втискивается между Саске и Наруто, укладывая голову на грудь первого, и плавясь как сыр на сковородке. Учиху её поведение совершенно не беспокоит; он игнорирует её, делая глубокую затяжку с прикрытыми глазами, но мне всё равно не по себе от их связи. Эти двое могут объединиться против меня прямо сейчас, а я за время своего короткого диалога с Саске поняла, что легче выжить в эпицентре ядерного взрыва, нежели противостоять той нещадно злой ауре, исходящей от Учихи.

Наши с ним взгляды снова встречаются, когда он выдыхает облако никотинового дыма, и я нервно закусываю губу, понимая, что в этот раз именно Учиха пялится на меня. В его глазах нет усмешки. Лишь какой-то беспочвенный интерес, скрытый за полупрозрачной пеленой холода и скуки.

— Твои родители скупились даже на маленький Ravon? — это наигранное сожаление в голосе Ино звучит мерзко, но я даже не знаю, чем ей ответить.

Мне здесь не место, и это очевидно. Надо мной смеются и издеваются, меня презирают. Почему я должна терпеть подобное отношение? Уж лучше собрать оставшиеся крупицы самоуважения и свалить отсюда.

Когда я оказываюсь в прихожей, Хината останавливает меня, хватая за запястье.

— Ты же не в обиде на меня?

Сказать, что я обижена, будет очень мягко. Я зла, но взваливать всё только на Хинату как минимум по-детски. Мне стоило предвидеть, что здесь со мной может приключиться нечто подобное, и не приходить. Надо было остаться в общежитии и пересмотреть фильмы Ченнинга Татума.

— Нет. Конечно нет.

На улице прохладно, поэтому всё время ожидания автобуса я обнимаю себя за плечи, стараясь согреться, но долго ждать не приходится. Я устраиваюсь на сиденье в самом конце салона и прижимаюсь лбом к окну. Мне хочется расплакаться, но я не виню в своих проблемах ни Хинату, ни Ино, ни того же Саске, испортившего всё с самого моего появления в этом братстве. Просто для меня подобные места и такие люди более чем непривычны. Я почувствовала себя потерянной и ненужной. Возможно, эта вылазка пошла мне на пользу — я и в самом деле зануда, у которой от силы может быть только двое друзей.

Горю желанием поскорее отмыться от мерзкого запаха пива, и первое, что я делаю по возвращении в общежитие — беру вещи и иду в душевую, искренне надеясь, что в этот раз там не окажется представителей другого пола. Видимо, мои мольбы были услышаны, ибо в раздевалке оказывается совершенно пусто. Лишь из одной душевой кабинки слышится журчание воды, на чём я не заостряю особого внимания: кто бы это ни был, он уйдёт раньше меня.

Душ действует успокаивающе. Приятно подставить лицо под каскад прохладной воды и смыть с себя всю усталость от этой глупой вечеринки. Моюсь я не спеша, как всегда делала это дома, часами занимая ванную комнату; но здесь условия явно похуже, поэтому сильно растянуть удовольствие не получается. Радует хотя бы то, что неприятные воспоминания обо всём случившемся сегодня больше не кажутся такими яркими.

Перекрыв кран, я хмурюсь. Шипение в кабинке напротив ещё не прекратилось, и я, насторожившись, выглядываю из-за своей шторки, наспех обматываясь полотенцем. Может, пока я мылась, сюда зашёл кто-то ещё?

Я уже собираюсь покинуть душевую, но останавливает очередная странность, способная любого испугать до чёртиков. Вода из той занятой кабинки вовсе не уходит в слив, а проникает в пустое пространство между двумя рядами душевых кабинок, и мои резиновые тапочки протяжно хлюпают, когда я в него наступаю. Приглядевшись, я различаю розоватый оттенок воды на бежевом кафеле. Вполне разумно предположить, что у кого-то месячные, но как-то слишком подозрительно всё выглядит.

Укутавшись покрепче, я подхожу ближе к занятой кабинке, придерживая своё полотенце так, будто оно может скользнуть на окровавленной пол в любую секунду. Происходящее напоминает мне фильм ужасов, и я представляю себе зрителей: «Не открывай, дура!» — кричат они, но, согласно всем законам жанра, я, как второстепенный герой, должна умереть первой.

Чёрт, даже в собственных фантазиях я в массовке…

— Извините, с вами всё в порядке? — говорю достаточно громко, чтобы шипение воды не приглушало мой голос, но в ответ не слышу ничего.

Неправильно заглядывать за эту шторку, но не только потому, что за сегодня я уже превысила лимит своего любопытства. Существует ещё такое понятие, как приватность. А ещё мне очень страшно: колени подкашиваются, и я едва стою на ногах. Моя рука словно на автомате тянется к материи и оттаскивает её в сторону, открывая мне вид на ужасающую картину.

— О мой Бог! — позабыв о своём полотенце, я прикрываю рот обеими ладонями и медленно пячусь назад. Едва не поскальзываюсь на лужице пены и крови, но успеваю схватиться за шторку кабинки позади себя и устоять. Труба, на которой держалась занавеска, с грохотом падает на пол, отчего я только больше пугаюсь и взвизгиваю, подпрыгивая на месте.

В той кабинке лежит девушка, вены на её запястьях перерезаны поперёк, а лезвие валяется рядом с телом. Я понятия не имею, что нужно делать в подобной ситуации, и теряюсь. Самая разумная мысль — позвонить в скорую — даже близко не посещает мою голову. Я просто выбегаю из душевой с криками о помощи. Выглядит это очень жалко: на мне одно полотенце, мокрые волосы противно липнут к лицу, шее и плечам, но внешний вид меня сейчас совершенно не беспокоит.

Придерживая полотенце руками, я бегу к посту консьержа и совершенно не удивляюсь, когда никого там не застаю. Становится досадно от того, что в такой момент рядом не оказывается помощи. Тяжело дыша, я убираю волосы с лица и едва сдерживаю плач. Не представляю, что мне теперь делать.

— Это ещё что за вид?! — внезапно за спиной раздаётся женский голос, и я на него оборачиваюсь.

— О господи... — это всё, что я могу произнести.

— Что случилось? — женщина хмурится, а я просто ловлю воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.

— Там девушка… — никак не могу подобрать слова, — помогите, пожалуйста.

Не дожидаясь ответа, я нагло хватаю её за руку и практически волоку за собой первые несколько шагов — дальше она следует за мной сама.

Тело девушки по-прежнему лежит на том месте, перекрыв отверстие слива, и я всеми возможными способами стараюсь смотреть в другую сторону.

— Ты звонила в скорую? — голос женщины звучит напуганно, но не менее строго.

Так и не ответив, я бегу в раздевалку, чтобы достать телефон и набрать «911».

Несмотря на проявленную за сегодня активность, всё моё тело пробивает озноб, и дело не только в холоде. Увиденная картина потрясла меня до такой степени, что я вряд ли смогу забыть об этом ближайшее время. Пока врачи занимаются девушкой, я наспех одеваюсь, после чего нахожу среди докторов ту самую женщину.

— Она жива? — я не смогу спокойно дышать, если не узнаю ответа на этот вопрос.

— Потеряла много крови, но жить будет.

Мы наблюдаем за тем, как обнажённое тело пострадавшей укладывают на кушетку, и я снова отвожу взгляд. Это просто ужасное зрелище: человек не может быть настолько похожим на тряпичную куклу.

Когда я возвращаюсь в комнату общежития, мой телефон показывает полпервого ночи, но выработанный режим сна никак не действует на меня: мои веки не тяжелеют, а мысли отказываются покидать голову. Поэтому сейчас я сижу в кровати, подтянув колени к груди и обняв их. Хуже только оттого, что эту ночь я буду ночевать здесь совершенно одна, и, наверное, по этой причине сон никак меня не находит.

За окном светает, а я всё сижу и пялюсь в одну точку на плакате Хинаты. Моя соседка так и не вернулась с той омерзительной вечеринки. Всю ночь я просидела со включённым ночником, как маленький ребёнок, посмотревший фильм ужасов перед сном. Мне необходимо развеяться — иначе я просто-напросто сойду с ума.

Беру небольшой рюкзак, в который закидываю всё самое необходимое, и отправляюсь на пешую прогулку по окрестностям нашего кампуса. Будет неплохо ознакомиться со здешними магазинами шаговой доступности, да и прикупить чего-нибудь тоже не помешает.

Хановер сам по себе является маленьким городком, и наш кампус не может похвастаться габаритными размерами. Прогуляться тут особо негде, поэтому я просто брожу по тротуару, рассматривая витрины различных магазинчиков. Этого мне вполне достаточно, чтобы как-то развеять мысли. Одна из вывесок даже привлекает моё внимание: «Thousand & One Thing». Хозяйственный магазин. Я невольно расплываюсь в глупой улыбке, вспоминая о тех днях, когда папа был в увольнении, и мы вместе с ним делали различные поделки в гараже. Он очень любил там копаться. Правда, в большинстве случаев я только наблюдала за тем, как он работает, увлечённо рассказывая о своих товарищах-военных. Тогда мне было всего одиннадцать, и папа всё равно не мог доверить мне молоток. Так что гвозди я забивать не умею, но вот слушаю очень внимательно.

Предавшись воспоминаниям, я всё же захожу внутрь и принимаю решение купить парочку вещей для нашей с Хинатой комнаты. Первом делом нахожу веник и совок, чтобы убрать грязь: моя соседка чистоплотностью не отличается и иногда, когда мы вместе собираемся посмотреть фильм у меня на ноутбуке, она забирается на мою кровать прямо в обуви, и я конкретно задолбалась терпеть мелкие песчинки в своей постели. А ещё я до сих пор так и не украсила свою половину комнаты, поэтому закидываю в корзину с покупками необходимые для этого вещи и направляюсь к кассе.

— Добрый день, — продавец одет в забавный зелёный комбинезон и жёлтую футболку. Из-за козырька кепки с названием магазина я не вижу его лица, когда он, опустив голову, пересчитывает мелочь и складывает её в лоток.

— Добрый, — по крайней мере, сейчас.

Парень поднимает на меня взгляд, и я узнаю в нём своего вчерашнего спасителя.

— Ты же Сакура, верно? — он улыбается, и получается у него это очень мило.

— Эм, да, я Сакура. А ты?..

— Киба, — отвечает он, протягивая руку через кассу. У него крепкое рукопожатие. — Как ты себя чувствуешь?

Он видел, как я плакала вчера, и наверняка из-за этого интересуется моим самочувствием. Так мило. Я издаю сдавленный смешок и стеснительно опускаю взгляд, отвечая:

— Нормально, — если не считать того, что я не спала всю ночь, потому что очень переживала за девушку, о которой ничего не знаю. Но мне кажется, что сообщать об этом Кибе необязательно.

— Это хорошо, — он тоже усмехается, пробивая последнюю покупку, и спрашивает: — Товар по акции?

Киба показывает мне на витрину за своей спиной, и я замечаю на ней ряд различных рамок для фотографий. В голове непроизвольно всплывает вчерашний инцидент.

— Да, вон ту рамку, — я указываю пальцем на чёрную, но Киба показывает на другую и с наигранной серьёзностью спрашивает:

— Эту?

Я усмехаюсь:

— Нет, другую!

Однако он продолжает шутить и показывает мне на упаковку с декоративным скотчем.

— Это?

— Ну ты же видишь, куда я показываю! — не могу сдержать улыбку. Определённо, я не зря сегодня вышла на прогулку.

— Знаешь, улыбаться тебе идёт гораздо больше, чем плакать.

От удивления я приоткрываю губы и просто наблюдаю за тем, как Киба укладывает мои покупки в пакет. Ещё никогда прежде парни не делали мне таких милых комплиментов. А если выразиться точнее, то они их вообще не делали. Я чувствую, как пылают мои щёки.

— Спасибо…

Расплатившись за покупки, я покидаю магазин, но вот дурацкая улыбка просто отказывается сползать с моей физиономии, поэтому приходится идти так до самого общежития.

Дверь в душевую находится поодаль от входа, и мне хватает только взгляда на неё, чтобы испортить себе всё настроение.

Я не ожидала увидеть Хинату, но, тем не менее, она здесь, и набрасывается на меня с расспросами уже с порога:

— Что произошло вчера в душевой?!

Оставляю покупки у двери и иду к кровати, чувствуя, как колени подгибаются под тяжестью скопившейся во мне усталости. Обнимаю свою любимую подушку, прижимаясь к ней щекой, прикрываю веки, но назойливость Хинаты не знает границ. Когда она заинтересована чем-то слишком сильно, то напоминает злого копа из какого-нибудь дурацкого боевика.

— Как это было? — я жду, пока она извергнет на меня все вопросы. — Ты нашла её без сознания или она сама позвала на помощь?

— Она была без сознания.

— Кошма-а-ар, — тянет Хината, закусывая ноготь большого пальца, — хорошо хоть жива осталась.

— Откуда знаешь? — я сощуриваю глаз и направляю его на соседку.

— Написали в университетском блоге, — отмахивается она.

Я с облегчением выдыхаю:

— Ну и слава Богу, — лёгкая дымка сна рассеивается, и я приподнимаюсь на локтях. — А ты не знаешь, почему она сделала это?

— Знаю.

— И?

— Всё тебе скажи, — усмехается она, с озорством прикусывая кончик языка.

Хочу закатить глаза, но сдерживаюсь, опасаясь её обидеть.

— Если расскажешь, выполню одно твоё желание.

— Ловлю на слове! — Хината почти подпрыгивает от радости и, прежде чем я успеваю пожалеть о своём условии, говорит: — Кто-то слил её интимки в блог.

— Что?! — не устаю поражаться тому, как легко люди могут вредить друг другу в наше время: они не прикладывают каких-либо усилий, свайпая по экрану, и разрушают чьи-то жизни. Та девушка не должна была оказаться в столь ужасном положении. — Но почему она не пожаловалась в ректорат?

— Ну, во-первых, мы говорим о Дженнифер Джонс, — это звучит так, будто должно говорить мне о чём-то, но я только хмурю брови, непонимающе глядя на подругу. — Она оторва ещё та, и слава о ней ходила весьма дурная. Наркоша. Как бы печально это ни звучало, но нашему ректору посрать на таких. А, во-вторых, к делу причастны футболисты, и говно-ректор бережёт их как зеницу ока: он просто помешан на спорте.

Звучит отвратительно и дико.

— Зачем футболистам делать это? — спрашиваю я.

— Ну-у, — видно, что рассказывать Хината не хочет, но мой настойчивый взгляд переубеждает её. — Ладно! Не смотри на меня так. Короче, у парней из футбольной команды есть особый список.

— Список?

— Да, у каждого — свой. В него они вписывают имена девушек, с которыми спали, и прикрепляют к ним фото в качестве доказательства. Соревнуются, кто больше трахнет. Кто-то из парней снял видео с Дженнифер и посчитал забавным выложить это на всеобщее обозрение.

— Кошмар, — даже тошно как-то. Хината согласно кивает как китайский болванчик, и я вскидываю бровь, подозрительно глядя на подругу. — Наруто разве не в футбольной команде?

— Не все футболисты этим занимаются. Только конченые. — Она нежно улыбается и добавляет: — К тому же, Наруто совсем не такой гадкий, как остальные ребята из его команды.

Меня, конечно, радует, что она так уверена в своём парне, но я бы на её месте была настороже.

— Тогда почему девушки, зная об этом списке, соглашаются с ними спать? — я снова ложусь на спину.

— А они не знают. Мне, например, Наруто рассказал.

Усталость берёт своё, и я постепенно теряю интерес к разговору.

— М-м, — стараюсь как-то скрыть зевок, — я-ясно.

Я прикрываю веки, собираясь полежать минуток пять, но в итоге просыпаюсь только к вечеру.

И как теперь наладить режим?

*•*•*

Вот-вот состоится моё первое дополнительное занятие по химии, и я переживаю из-за него больше, чем стоило бы. Дело в том, что сюда записываются все желающие, а потому группа может оказаться разношёрстной и включать в себя как первокурсников, так и ребят постарше. Моё волнение можно сравнить с ощущением, которое испытывают ученики начальных классов, когда мимо них проходят старшеклассники: что-то среднее между почтением и страхом.

Я пришла немного раньше и заняла место за первой партой, так как не могу похвастаться идеальным зрением. Сижу в пустой аудитории и рисую незатейливые узоры в своём потрёпанном блокноте.

— Здесь не занято?

В аудитории пусто, но мне всё равно кажется, что обратились не ко мне, поэтому я не сразу отрываюсь от своего занятия. Поднимаю взгляд на незнакомого парня и молча киваю, не рискуя сказать что-либо. Не понимаю: в Дартмут отбирают по каким-то особым критериям? Почему каждый второй студент выглядит как модель, сошедшая с обложки журнала?

Денимовая куртка моего нового соседа по парте пахнет сладким парфюмом, что уже идёт ему в плюс: редко находится мужской одеколон, который мой желудок способен вынести. Кошусь на его красные волосы, быстренько пробегаюсь по чертам лица и понимаю, что если бы Господь ниспослал ангела на землю нашу грешную, то выглядел бы он примерно как этот парень.

Вскоре аудитория заполняется, и последним заходит преподаватель. Я достаю ручку, готовясь записывать каждое его слово, но замечаю, как мой новый незнакомый активно роется в сумке, озлобленно шипя:

— Чёрт…

На его половине стола не хватает ручки, и я, являясь той самой девушкой, в сумке которой может спокойно уместиться целый канцелярский магазин, не раздумывая отдаю ему свою запасную. Поджав губы наподобие улыбки, он тихо шепчет:

— Спасибо.

Я киваю ему в ответ.

Преподаватель стоит уперевшись руками в свой стол и оглядывает нашу аудиторию, будто в поисках кого-то. Я невольно прослеживаю его взгляд и вижу лишь пустующую парту в самом углу, у окна.

— Что ж, — он резко хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание, — начнём занятие.

Глядя на нашего симпатичного профессора химии, я понимаю, почему среди желающих записаться на эти занятия было так много девушек. Его длинные волосы завязаны в низкий хвост, чёрные глаза источают тепло, а белая рубашка в сочетании с классическими брюками подчёркивает стройную фигуру.

Он подходит к огромной доске и принимается ритмично постукивать по ней мелом, выводя на зеленом полотне белые буквы. Почерк у него угловатый и разборчивый.

— Меня зовут Учиха Итачи, — искренне надеюсь, что они с Саске однофамильцы. — Хочу сказать, что мне абсолютно плевать на каждого из вас, — эти слова ни в какую не шли с его добрым взглядом. — Я не люблю, когда мои занятия не посещают, поэтому у вас должна быть веская причина для пропуска. Их может быть только две — форсмажорные обстоятельства и ваше плохое самочувствие. Смерть любимого хомячка и воспаление хитрости к оным не относятся, поэтому при себе иметь письменную объяснительную или же справку от врача. — В этот момент дверь в аудиторию распахивается, и внутрь заходит Саске. — О, и да, ещё я не приемлю опозданий.

Саске бросает на профессора насмешливый взгляд и собирается пройти мимо, игнорируя его ознакомительную речь, но преподаватель вдруг требовательно произносит:

— Ключи от моей машины, — он протягивает руку ладонью кверху, и я, как и все остальные, с излишним любопытством наблюдаю за этой сценой.

Нет, явно не однофамильцы.

Саске достаёт из кармана узких чёрных джинсов маленький пульт и наплевательски бросает его на стол. Не ожидая подобного, я вздрагиваю, чем, кажется, привлекаю к себе внимание Саске. Вдруг я становлюсь совсем маленькой, как песчинка, и беззащитной, как насекомое, запутавшееся в паутине. Всё ещё помню нашу последнюю встречу и боюсь, как бы Саске не решил к ней вернуться, сказав что-то гадкое прежде чем занять своё место. Прикусываю губу и опускаю взгляд в блокнот, постукивая по странице ручкой. Краем глаза замечаю, что даже мой сосед по парте прочувствовал напряжение между мной и Саске и теперь переводит взгляд с него на меня и обратно.

Дальше занятие проходит в типичном русле, но я не могу воспринимать слова профессора так, как нужно. Слышу их и совсем не анализирую, потому что постоянно поглядываю на Саске: кажется, его абсолютно ничего не интересует. Он просто уставился в окно.

Едва занятие заканчивается, как Саске первым покидает аудиторию, а я, наспех запихав все вещи в сумку, устремляюсь за ним.

— Саске! — так и не закинув рюкзак на плечи, я бегу, но Учиха словно и не слышит. — Саске! — уткнувшись в телефон, он идёт по тротуару и останавливается только когда я касаюсь его плеча. — Прости, — я запыхалась, и моё дыхание свистит. Упираюсь руками в колени, что наверняка выглядит нелепо. Удивляюсь, почему Саске не смеётся. — Просто хотела… кое-что отдать.

Аквариумная рыбка и то проявила бы больше энтузиазма, нежели Саске. Он только вздёргивает бровь, выжидающе уставившись на меня, и я решаю не тянуть и поскорее со всем покончить. Открываю сумку и достаю из неё коробку, перетянутую нежно-розовой атласной лентой — другой у меня просто не было.

— Что это? — спрашивает он, даже не касаясь её.

— Рамка для фотографий, — я прикусываю губу и шумно выдыхаю, пряча взгляд. — Слушай, прости, что зашла в твою комнату тогда. Мне не стоило…

— Не нужно извиняться, — Саске обрывает меня и, чуть качнув головой, принимает коробку. — Ленточка? — он усмехается, наматывая на палец петельку неуклюжего банта.

— Было неловко дарить безликую коробку.

Он кивает, проводит по губам кончиком языка, а потом щурится, глядя куда-то поверх моего плеча.

Дьявольски красив.

— Отойди с проезжей части.

Я часто моргаю, отрываясь от созерцания столь привлекательной мужской архитектуры, но едва успеваю прийти в себя, как Саске резко хватает меня за локоть и тянет на себя. Мимо нас на невероятной скорости проносится машина и сигналит, но звук доносится словно из другого измерения. Я стою вплотную к Учихе, и его ментоловое дыхание касается моего лица, опаляя его.

— Нужно быть осторожнее, Сакура.

Моё имя на его языке звучит совсем иначе — особенно, как заклинание.

Взгляд застывает на губах Саске, немного влажных, поблёскивающих в свете солнца, и я сглатываю, унимая бедствие внутри себя. Что ещё за чертовщина?

Будто разгадав ход моих мыслей, Саске усмехается, легко выпуская меня из своей хватки, и уходит.

— Эй, — вне его близости я неожиданно быстро прихожу в себя, — откуда ты знаешь моё имя?!

Либо он меня не слышит, либо делает вид, что не слышит.

Если бы Сатана подослал на землю сына своего…