У каждого есть свои причины не любить понедельники. Хотя бы потому, что это — понедельник, первый рабочий день недели, в который ты, толком не отдохнув, уже должен быть в полной боевой готовности. Ещё я ненавижу собираться куда-то в спешке, ведь даже несмотря на моё раннее пробуждение, вероятность опоздать на дополнительные по химии всё ещё существует. А сборы проходят весьма проблематично, когда душевая находится на первом этаже общежития, отчего понедельник кажется неприязненным вдвойне.

Прижав к груди различные бутылёчки с уходовыми средствами для волос и кожи, я, пытаясь удержать конец полотенца, соскальзывающего с плеча, подбородком, спешно спускаюсь по лестнице, чтобы успеть помыться до того, как в душевую нахлынет толпа студенток и их ухажёров. Преодолеваю последнюю ступеньку и поворачиваю направо, предвкушая, как наконец запрыгну под тёплые струйки воды, задав себе необходимый на весь грядущий день настрой.

Однако моим планам не суждено стать реальными: остановившись прямо у заветной двери, я слышу неожиданный «чмавк» и ошарашенно гляжу под ноги, замечая огромную лужу воды. Её оказывается вполне достаточно, чтобы намочить мои любимые носки с авокадо через отверстия резиновых тапок.

— Кто-то не перекрыл кран в одной из кабинок, — за спиной я слышу голос консьержки и тут же разворачиваюсь к ней, роняя полотенце на мокрый пол. — Оставили воду на всю ночь, а наутро…

Старушка недовольно качает головой и разводит руками, показывая на лужу, после чего тяжко вздыхает и устало шаркает в сторону своей маленькой каморки.

Всё это, конечно, ужасно, но, вот только, что теперь делать мне?

Ненавижу понедельники.

После настолько неудавшегося утра я уже не рассчитываю на более удачное продолжение дня, поэтому в кабинете химии я просто вываливаю содержимое своего рюкзака на стол, не потрудившись разложить всё по порядку, как делаю это обычно, и падаю на своё место, устало прикрыв лицо руками.

— Доброе утро, — усмехается над моим состоянием Сасори, откидываясь на спинку стула.

— Ага, очень…

Едва ли не плáчу из-за вселенской несправедливости, сдерживаясь из последних сил. Я уже устала поражаться тому, с каким успехом различного рода неприятности находят мою задницу.

— Что случилось? — он, как обычно, не спрашивая разрешения придвигает к себе мой пенал и принимается искать в нём ручку, которую я ношу специально для него. — О нет, позволь угадаю! Хьюга опять подловила тебя на чём-то, и теперь ты вынуждена идти на субботнюю вечеринку в братстве?

Мне становится немного весело от того, как быстро и легко Сасори раскрыл прелести моих с Хинатой отношений, поэтому я улыбаюсь краешком губ и чуть качаю головой, опровергая его предположение, которое, в принципе, имеет место быть.

— Нет, просто в душевой женского общежития потоп, и я не смогла принять душ. И вряд ли смогу до завтрашнего дня.

— Оу, — он расписывает ручку на полях своей тетради для конспектов и, не глядя в мою сторону, произносит: — Но ты же теперь в группе поддержки и после репетиции можешь заскочить в душевую спортивного комплекса.

— Как ты?.. — последний раз мы общались вечером пятницы, переписываясь в Messenger’е, и я не говорила ни слова про отбор, поэтому сейчас удивлённо вскидываю брови, уставившись на Акасуну непонимающим взглядом.

— Что? — несколько удивлённый моей реакций, он пожимает плечами. — Парни тоже сплетничают.

Класс. Уже во всех красках представляю, как футболисты активно обсуждали мои растяжку и шпагат в не самых лестных формулировках. Невольно вспоминаются школьные времена, когда один из одноклассников, увидев моё выступление на городских соревнованиях, растрепал об этом всем, и мне очень долгое время приходилось уворачиваться от их словесных нападок и недвусмысленных просьб продемонстрировать свои навыки.

Проходит немного времени с тех пор, как все расселись по своим местам, и в аудиторию заходит профессор Учиха, несколько критическим взглядом осматривая нас. Судя по всему, утро не заладилось не только у меня.

— Обменные реакции в растворах электролитов, — как обычно, профессор, не здороваясь, даёт нам название изучаемой темы, одновременно записывая её на доске размашистым почерком. — Гидролиз солей…

Я, стараясь успеть за его словами, быстро пролистываю свою тетрадь в поисках последних заметок, однако, вместо прилежного конспектирования, замираю и в недоумении пялюсь на рисунок в моей тетради, но нарисованный далеко не мной. Ибо на подобное я просто не способна.

Красивый набросок спящей девушки. Несколько прядей спадают на её умиротворённое лицо, а уголки губ чуть приподняты, будто она улыбается сквозь сон.

Вздрагиваю и резко захлопываю тетрадь, словно увидела в ней какое-то страшное насекомое. Чувствую на себе взгляд Сасори и игнорирую его, оборачиваясь к последней парте у окна, где обычно сидит Саске. Не собираясь даже вникать в смысл потока различных терминов и понятий, о которых с небывалым равнодушием нам рассказывает профессор, он уставился в пасмурное небо, подперев подбородок кулаком. Ни малейшего внимания к лекции.

Я снова открываю страницу с рисунком, но наполовину, чтобы Сасори ничего не увидел, и невольно провожу подушечками пальцев по чётким линиям и аккуратным штрихам, узнавая в них себя. Я судорожно выдыхаю и переворачиваю лист, чтобы записать тему сегодняшнего занятия, но трясущиеся руки сильно подводят. В одном лишь слове «exchange» допускаю три ошибки и одну помарку, отчего раздражённо вскакиваю с места, привлекая к себе всеобщее внимание. Даже профессор Учиха замолчал, глядя на меня с немым вопросом.

— Простите, — мельком замечаю, как некоторые ребята давятся смешками, прикрывая рот ладонью, и сгораю со стыда, осознавая, как нелепо сейчас выгляжу. — Простите...

Преподаватель понимающе кивает и продолжает лекцию как ни в чём не бывало, за что я безмерно ему благодарна — любой другой на его месте не упустил бы возможности поддеть студента. Осматриваюсь в последний раз и медленно присаживаюсь на своё место, протяжно вздыхая, чтобы успокоиться. Сасори придвигает ко мне блокнот с уже написанным сообщением:

Ты в порядке?

Но я ничего не пишу в ответ, потому что всё явно не в порядке, а расписывать целую сотню и одну причину, по которой мне настолько не по себе, совершенно не хочется.

Взгляд сам по себе цепляется за рисунок, и я безнадёжно качаю головой, мысленно чертыхаясь. Мне нужно сосредоточиться на занятиях и прекратить думать о мотивах Учихи, но не получается. Слова профессора превращаются в вязкую кашу из терминов, которую мой мозг отчаянно отказывается поглощать, желая найти ответ лишь на один вопрос: зачем Саске сделал это.

Понятное дело, что рисовал он после возвращения из Франконии. Получается, что образ спящей меня Учиха вынашивал в голове несколько дней, ведь тетрадь вернулась ко мне не сразу...

Зачем?

Я сажусь вполоборота, чтобы увидеть Саске вновь, но в этот раз он смотрит не в окно, а прямо на меня. Не отворачиваюсь, хоть и слышу первый звоночек появляющейся тахикардии: сердце отстукивает в бешеном ритме, явно не справляясь со своей задачей, и мне становится намного сложнее дышать. Каждый раз, когда случается подобное, я ощущаю странное волнение в груди, как это бывает перед важным событием, которого очень долго ждёшь. И этот непонятный трепет меня пугает, потому что я не хочу его чувствовать.

Саске откидывается на спинку стула и в своей явно излюбленной манере проводит пальцем по повреждённой губе, продолжая внимательно изучать моё лицо, словно знает, какое впечатление производит на девушек каждым своим телодвижением.

О нет, он точно знает.

Отворачиваюсь первой, проигрывая в этой бессмысленной игре, и стараюсь выровнять сбившееся дыхание. Мои пальцы непроизвольно сжимают края открытой тетради, и я осознаю, что прослушала всю лекцию, когда краем глаза замечаю заметки Сасори.

У меня же написана только тема.

По окончании занятия я пулей выбегаю из аудитории, на ходу натягивая плечики рюкзака, но уйти далеко не получается: в коридоре кто-то хватает меня за локоть, грубо разворачивая к себе, и я молюсь всем божествам, чтобы это оказался не Саске, потому что подобное обращение ему как раз свойственно.

— Что за чертовщина происходит между тобой и Учихой?

К счастью, это всего лишь Сасори.

Мы усаживаемся за столик в самом отдалённом углу кафетерия, и под нетерпеливым взглядом Акасуны я тут же присасываюсь к трубочке, делая несколько глотков любимого сока, чтобы промочить горло, а заодно потянуть время.

— По Учихе сохнешь?

Захлёбываюсь, и сладкая жидкость забивается в нос, вызывая приступ сильного кашля. Сасори тянет мне несколько салфеток, и я, прохрипев неразборчивые проклятия, принимаю их.

— Ты в своём уме?!

— Это ты мне скажи, — он зачёрпывает ложку своего любимого шоколадного пудинга и отправляет её в рот. — Что за страсти у тебя с Учихой?

— Какие страсти? — шиплю я, осматриваясь в страхе, что кто-то услышит. — Я с ним даже не общаюсь.

— Ну да, конечно, — он поправляет застёжку смарт-часов на запястье, едва качнув головой, будто осуждает меня за ложь. — Другие, может, не замечают того, что происходит между вами, но я такие вещи за версту чую. Так что давай, колись.

Агрессивно кусаю шоколадный батончик, глядя на Сасори в упор. Наверное, его слова не задели бы меня, будь они неправдой. Но я опять же ничего не могу утверждать, ведь между мной и Саске нет ничего, что могло бы навести Сасори на подобную мысль. Только глупые переглядки и постоянные конфликты. Серьёзно, ещё ни один наш с ним разговор не заканчивался мирно.

— Нет между нами ничего, — я тыкаю вилкой в кусок клубничного чизкейка. — Твоё чутьё тебя подвело.

— М-да, — Сасори качает головой, задумчиво глядя за моё плечо. — А я думал, мы друзья.

— Ой, вот только не надо... — я осекаюсь, заметив, как сужаются его зрачки, нацеленные куда-то сквозь меня. Проследив траекторию его взгляда, поворачиваясь ко входу в столовую, и вижу уже знакомого человека. — Отец Дейдары?

Это его мы видели в забегаловке, когда отдыхали во Франконии Нотч.

— Агась, — Мистер Тсукури стремительным шагом направляется к нашему столику, как-то не по-доброму глядя на Сасори, словно готов вот-вот придушить его. Акасуна поднимается со стула и идёт ему навстречу, бросая мне напоследок: — И огромная заноза в моей заднице.

В столовой совсем немного людей, чему я несказанно рада, ибо отсутствие лишнего шума обеспечит хорошую слышимость разговора Сасори и мистера Тсукури. Сделав вид, будто переслащенный десерт интересует меня куда больше происходящего, я лишь краем глаза наблюдаю за движениями их губ, улавливая обрывки фраз, но этого оказывается вполне достаточно, чтобы понять — у них, мягко говоря, очень плохие отношения.

— … если узнаю, я тебе яйца оторву и так мелко их накромсаю, что потом собрать не сможешь.

Поверить не могу, что это говорит тот самый человек, которого Хината назвала религиозным и добропорядочным. Выглядит он прилично, как и пристало владельцу крупного курорта, но разговаривает и держится — как настоящее быдло. Сасори же снисходительно улыбается в ответ, конкретно угорая с неадекватного поведения отца Дейдары, и ведёт себя вполне достойно для униженного или оскорблённого.

— Я предупредил тебя, говнюк, — пригрозив пальцем, произносит Тсукури, отстраняясь от Сасори на шаг, но не отрывая от его лица гневного взгляда, способного спалить университетскую столовую дотла.

Судя по воцарившейся тишине, разговор этих двоих интересен не только мне. Студенты почти со всех занятых столиков смотрят на этот конфликт с неким голодом, будто пытаются записать в памяти всё до мельчайших подробностей, чтоб потом достоверно пересказать друзьям. В конце концов, Дейдара в Дартмуте такая же популярная личность, как Наруто, Саске или же чёртов Хидан. Видимо, именно по этой причине его отец приковывает к себе столько внимания.

Закончив этот желчный разговор, мистер Тсукури поворачивается к выходу и твёрдым шагом покидает столовую, не заметив всех тех неприличных жестов, которые Сасори с нескрываемым энтузиазмом продемонстрировал его спине, облачённой в серый пиджак.

— Долбаный фанатик, — констатирует Акасуна, возвращаясь на своё место. Всё же, несмотря на безразличие, державшееся на его лице на протяжении всего разговора с отцом Дейдары, я вижу, что он нервничает. — Мой дядя тоже верующий, но он просто чудо, чего не скажешь об этом ублюдке.

Я не знаю, насколько уместно будет спрашивать о подробностях их разногласий (если это вообще можно так назвать). Мы с Сасори очень хорошие друзья, и он, вроде, никогда не стеснялся интересоваться моей жизнью, так почему бы и мне не узнать о нём хоть что-то?

— Сомневаюсь, что он стал бы устраивать публичную коллизию просто так. — Я отправляю в рот последний кусок этого отвратного чизкейка и тут же запиваю его соком. Да, моя мама определённо лучший кондитер. — Ещё и в университет заявиться не поленился…

— Он пришёл, чтоб заплатить за обучение своего золотого мальчика, а заодно и мне настроение подпортить, — Сасори без намёка на аппетит ковыряется в своём любимом пудинге, задумчиво уставившись в одну точку. — По этому козлу психушка плачет.

— А почему он так к тебе относится?

Сюда прибывает всё больше студентов, и теперь кафетерий наполняется привычными разговорами, смехом и звоном столовых приборов.

— Не лезь не в своё дело, Харуно. — Тон, с которым он произнёс это, не задел бы меня в любое другое время, но сейчас его слова прозвучали крайне неприятно, и я почувствовала, как внутри просыпается обида.

— Ах, вот оно как! — ножки моего стула противно скрипят, когда я поднимаюсь из-за стола, хватая своё пальто. — Знаешь, вы все меня уже достали! Просите меня быть открытой, раскованной, делиться с вами всем, что происходит в моей жизни, но сами только и делаете, что молчите!

Не обращая внимания на десятки пар глаз, уставившихся на нас с нескрываемым любопытством, я покидаю кафетерий и выхожу во двор, чтобы сделать глубокий вдох и успокоиться. Сасори часто называл меня занудой. В шутку, конечно же, но это не делает сей факт менее неприятным. Мне кажется странным, что многие в моём окружении хотят от меня искренности, не предлагая при этом взаимности.

Собираюсь сделать шаг в сторону главного корпуса, где намечается пара по медицинской этике, но неожиданная хватка чуть выше локтя останавливает меня, вынуждая обернуться. Сасори уже второй раз за это утро вносит коррективы в мои планы.

— Идём, — Акасуна тянет меня за собой, но он — намного выше, и на один его шаг приходятся два моих.

— Ну и куда ты меня тащишь? — раздражённо закатываю глаза, волочась за Сасори.

— В какое-нибудь укромное место.

Хмыкаю, не прекращая перебирать ногами, и не говорю больше ни слова. Возможно, потому, что наша дружба имеет для меня большое значение, я не могу слишком долго злиться на него. Даже в этот раз моя обида не продержалась дольше пяти минут, выветрившись сразу, как Сасори заговорил со мной.

Мы подходим к стадиону, но не со стороны главного входа на поле, и я хмурю брови, озадаченно глядя на своего друга. Он же не говорит не слова, а лишь перебрасывает свой рюкзак через невысокий забор, после чего начинает карабкаться по проволочной изгороди.

— Ты в своём уме?! — сдерживая крик, шиплю я, когда Акасуна оказывается с той стороны и уже отряхивает свой рюкзак от травы. — Что мешало нам зайти через калитку, как все нормальные люди?

— В это время на поле нет никаких тренировок, поэтому стадион закрыт.

Я всё ещё не врубаюсь.

— Тогда почему бы не выбрать другое место?

— Ну, во-первых, это скучно, — он отходит назад на несколько шагов и усмехается: — А, во-вторых, если тебе так интересно узнать о нашем с Тсукури конфликте, то ты без проблем перелезешь.

— Шутишь?

Проволока изгороди переплетена так, что образуются ромбообразные дырки, за которые можно зацепиться, но я всё ещё не решаюсь даже коснуться её — не то что перелезть.

— М, жаль, ведь история интересная, — он садится на ровно подстриженный газон и снова усмехается, глядя на меня снизу вверх.

— Нет, ты просто издеваешься надо мной, — я прячу руки в карманы пальто, демонстрируя своё нежелание идти на поводу его глупых условий. — А если нас поймают?

— Надеюсь, ты быстро бегаешь.

Делаю глубокий вдох, и холодный воздух неприятно режет пазухи. Смотрю по сторонам, чтобы точно удостовериться в отсутствии лишних глаз, после чего перекидываю рюкзак на другую сторону и несмело цепляюсь пальцами за ограждение.

— Если что, я лезу сюда не только ради твоих откровений, но ещё и с целью задать тебе знатных лещей.

— Я весь трясусь, — с наигранным испугом произносит Сасори.

Очень не хотелось бы зацепиться одеждой за проволоку, ибо я всегда неприязненно относилась к рваным джинсам. Перебрасываю ногу за изгородь и уже собираюсь спрыгнуть.

— Готовь задницу, Акасуна!

Оказавшись на земле, я едва не падаю, но успеваю поймать равновесие и хватаюсь за одну из балок, на которых держатся трибуны. Мне с трудом удаётся восстановить дыхание, но сердце продолжает отплясывать чечётку так, словно в моей крови есть капелька от ирландской.

— Уверена, что не хочешь сначала выслушать меня?

— Само собой, я хочу выслушать, ведь мёртвый ты говорить не сможешь.

Сасори издаёт смешок, но тут же нервно закусывает губу и отводит взгляд, будто обдумывает, с чего бы начать свой интригующий рассказ.

— В прошлом году я играл в футбольной команде Дартмута, — а начать он, видимо, решил издалека, поэтому я, предвкушая, сажусь прямо на свой рюкзак, чтобы не запачкать светлое пальто травяным соком. — Мы играли против Брауновского университета и победили с разгромным счётом. Отец Дейдары, — на долю секунды его лицо исказила злобная гримаса, но потом он всё же продолжил: — Он приходил, чтобы поболеть за своего сына. А после матча заглянул в раздевалку, чтобы поздравить Дейдару, но увидел нас…

Сасори вдруг замолкает и качает головой, явно не желая продолжать этот рассказ, а я молчу, уже примерно представляя, что произошло тогда.

— Ты…

— Да, Сакура. Я гей.

И я даже не знаю, что сказать на это. Только выдавливаю:

— Ого, — внимательно всматриваясь в свои погрызанные ногти, будто на них написана инструкция, как следует поступать в таких неловких ситуациях.

— Ну и как?

Я в таком неописуемом шоке, что даже не знаю, что ответить, поэтому просто пожимаю плечами. Никогда прежде не сталкивалась с подобным и вот уж не думала, что мой первый друг окажется представителем сексуальных меньшинств. Дома подобное и вовсе не обсуждалось, а потому я не понимаю, как мне следует реагировать.

— Так я и думал, — он как-то грустно усмехается и поднимается с земли, собираясь уходить, — если теперь тебе неприятно моё общество, то я могу пересесть на химии и…

— Что? — я обрываю его на полуслове. — Ты серьёзно думал, что я перестану общаться с тобой лишь потому, что тебе нравятся парни?

— Просто ты так долго молчала...

— Конечно! Ведь не каждый день узнаёшь, что близкий тебе человек — гей.

— Только не говори, что в твоём маленьком консервативном мирке геи — это такие же нереальные существа, как смурфики.

С минуту мы смотрим друг на друга серьёзно, хоть и видно, что сдерживаемся с трудом, и я первая прерываю эту многозначительную паузу, разразившись диким смехом, который тут же подхватывает и Сасори. У меня слезятся глаза и сильно болят мышцы живота, но я всё никак не могу успокоиться, продолжая громко и заливисто хохотать.

— Смурфики? — задыхаясь, пищу сквозь слёзы.

— Первое, что пришло в голову.

Набираю в рот побольше воздуха, чтобы наконец заткнуться, и это, к счастью, помогает, пусть и не сразу. Вытирая подступившую к уголкам глаз влагу подушечками пальцев, я наблюдаю за тем, как Акасуна достаёт из кармана пачку сигарет и выуживает из неё одну, после чего протягивает коробок мне, будто издеваясь: знает же, что не курю. Я мотаю головой, и он хмыкает, убирая упаковку обратно в карман.

Хоть разговор и вышел совсем не таким, как я ожидала, он оказался очень душевным, и теперь мне тоже хочется поделиться чем-то с Сасори.

— Между мной и Саске ничего нет, — начинаю я, перебирая кончиками пальцев выстриженную траву, — но в то же время… мы с ним слишком часто пересекаемся, и почти каждое наше взаимодействие неизбежно заканчивается конфликтом.

Сасори выдыхает в воздух облако никотинового дыма и стряхивает пепел с обожжённого конца сигареты.

— Я не говорил, что вы с ним мутите или даже спите. Я сказал, что между вами что-то происходит. Если бы дело было только в очевидном, то Киба куда больше походит на твоего парня, нежели Саске, — он делает затяжку и потом произносит: — Мы изучаем химию, Харуно. Подумай над этим.

*•*•*

Металлическая дверца локера захлопывается с противным скрежетом, и я шумно выдыхаю, прижимаясь лбом к её прохладной поверхности. Было бы странно не приходить на первую же тренировку группы поддержки. Особенно при том, что я удостоилась такой «‎чести»‎ и прошла отбор, чего не скажешь о некоторых. Всё никак не забуду заплаканные лица тех девочек, которые очень хотели оказаться в команде, но так и не смогли пройти, в то время как я, сама того не желая, заняла чьё-то место.

Допуск к раздевалке спортивного комплекса есть только во время тренировок, чтобы минимизировать риски кражи спортивного инвентаря или порчи имущества, а потому сейчас здесь нет никого, кроме чирлидерш, которые вот-вот собираются уходить. Я же не тороплюсь: душевую общежития всё ещё не привели в порядок, поэтому решаю последовать совету Сасори и воспользоваться здешней. Не дожидаясь, пока все уйдут, достаю из спортивной сумки, что лежит на скамье, мягкое махровое полотенце и закидываю его на плечо.

Я направляюсь к двойной зеленой двери, отделяющую раздевалку от секции с душевыми кабинками, как вдруг на моём пути появляются Ино и Карин.

— Ну, привет, — Яманака скрещивает руки на груди, задрав подбородок, и смотрит на меня со злым прищуром, явно собираясь припомнить мне что-то нехорошее. — Как дела?

Делаю шаг вперёд, чтобы протиснуться в узкое пространство между ними, но они не дают проходу, тесно прижимаясь друг к другу плечами, и делают это так по-собственнически, будто весь спортивный комплекс принадлежит им. Я раздражённо закатываю глаза, предвкушая начало самого что ни на есть настоящего срача.

— Нравится в группе поддержки? — Ино вздёргивает бровь, глядя на меня то ли с издёвкой, то ли с пренебрежением.

Я не люблю конфликты, а потому всегда старательно их избегаю, придерживаясь принципов пацифизма и игнорируя провокации в надежде, что всё уляжется само или, хотя бы, не разрастётся до такой степени, чтобы задеть меня. Однако и меня можно запросто довести, и Ино уже удавалось сделать это.

— Дай пройти, — говорю тихо: мало ли, она сочтёт мой тон за грубость.

— А ты сдвинь меня! — слышу нотки истерики в её голосе и понимаю: она уже завелась, и выйти сухой из воды у меня не получится.

Карин для Ино выполняет роль аксессуара, беспрекословно подчиняясь всем её командам и копируя каждое её телодвижение, от чего кажется, будто они уже репетировали этот разговор множество раз. Она просто молчит, изредка поглядывая на свою хозяйку, чтобы в точности воспроизвести её позу и мимику — удвоить эффект.

— Или тебе проще сдвинуть меня с пьедестала и занять моё место?

Я хмурю брови, уставившись на Ино как на сумасшедшую. Какой пьедестал? Какое место? Чёрт побери, она ведь даже не капитан группы поддержки.

— Что ты несёшь? — чувствую взгляды, устремлённые на нас, и стараюсь говорить ещё тише, жалея, что не дождалась, пока раздевалка совсем опустеет. — Никто не метит на твоё место. Мир не вращается вокруг тебя и твоего эго.

Вижу, как Ино впивается ногтями в собственные плечи, вскипая от ярости так, что будь рядом чайник, он бы непременно засвистел. Взгляд Яманаки мечется с меня на остальных и обратно, и я не успеваю среагировать, как её ладонь задаёт мне хлёсткую пощёчину. От силы удара голова поворачивается в сторону, а на коже остаётся обжигающий след.

— Тогда зачем ты спала с Саске?!

В ушах противно звенит, отчего её голос доносится лишь глуховатым эхом, но я разбираю всё.

— Ино, это слишком! — краем глаза замечаю, как Карин тянется к плечу Ино, но та одёргивает его, продолжая гневно смотреть на меня. — Если она пожалуется, у нас будут проблемы...

— Пусть эта мерзкая шлюха сначала ответит, какого чёрта она трахалась с моим парнем!

Я в небывалой ярости, и злит не столько эта пощёчина, — чёрт с ней! — сколько эти гадкие и лживые обвинения, которыми она плещет, словно ядом. Чувствую, как в груди разгорается пламя, и мне уже не терпится сжечь Яманаку на этом костре всеобъемлющей ненависти. Перед глазами всё на секунду вспыхивает ярко-красным, и в следующее мгновение я уже хватаю Ино за ворот футболки и без труда валю на пол, усаживаясь сверху. Она прикрывается руками, что-то кричит, но я ничего не слышу, продолжая лупить её по голове.

Левый кулак врезается ей в скулу.

— Сама ты шлюха!

Хватаю её за волосы, а она меня — за лицо, больно стискивая мои щёки кончиками пальцев — не сдаётся, сука! Её ногти вонзаются в кожу, сдирая верхний слой, и я тоже наношу несколько царапин, не оставляя попытку выдрать клок её светлых волос другой рукой.

Убила бы!

Карин хватает Ино за плечи, чтобы вытащить её из-под меня. Если бы не Темари и Тен-Тен, едиными усилиями оттащившие моё брыкающееся тело от этой дряни, то вряд ли Яманака отделалась бы так легко.

— Тупая потаскуха! — кричу, размахивая ногами в воздухе, когда девочки предпринимают очередную попытку удержать меня.

— Соси член! — Ино выставляет средний палец, и я снова теряю контроль, который едва успел вернуться, но, к счастью, девочки вовремя затаскивают меня в душевую.

— Ты в своём уме?! — Тен-Тен берёт меня за плечи и легонько встряхивает, заглядывая прямо в глаза, желая удостовериться всё ли со мной в порядке. — Ты чего так набросилась на неё?

Она была в душе, когда Ино ко мне прицепилась. Вспоминаю и невольно стискиваю челюсти, чувствуя противное давление в дёснах.

— Ты в курсе, что за такое могут отчислить? — нагнетает Темари, но именно её слова мгновенно отрезвляют.

Нельзя, чтобы меня отчислили, так ещё и за драку. Если мама узнает, что я веду себя неподобающим образом, она меня просто уничтожит. Нет-нет, этого ни в коем случае не должно произойти.

— Чем ты вообще думала?

Я не думала — вот и ответ. Оскорбительные обвинения Ино просто выключили мою рациональность словно по щелчку, и я уже не нашла в себе сил сдержать гнев, потому что подобные слова задевают больнее пощёчин. Особенно, когда их озвучивают на глазах у зрителей: девушек в раздевалке было совсем немного, но я уверена, что уже завтра весь Дартмут будет говорить об этой драке и о том, что я, якобы, переспала с Саске. Знаю, что так будет: видела, как это бывает у других, но никогда даже не задумывалась, что подобное может случиться и со мной.

Я стану объектом сплетен.

Чёрт возьми, когда я успела превратиться из хорошей девочки в ходячую катастрофу?!

Во время минувшего инцидента Темари и Тен-Тен были в душе, и сейчас они стоят передо мной в одних полотенцах, ожидая объяснений, которых я не могу им дать.

— Мне нужно в душ, — от недавних криков у меня болит горло, и голос выходит чуть сипловатым.

— Тебя подождать?

Я мотаю головой и устало вздыхаю, прикрыв веки. Внутри творится сплошной хаос: так много разных мыслей, что от них гудит в ушах. Не сомневаюсь, мне понадобится много времени, чтобы разложить события этого дня по полочкам и хорошенько всё обдумать. Надеюсь, душ мне в этом поспособствует.

Темари протягивает моё полотенце, которое, видимо, успела подобрать, пока тащила меня сюда, и я принимаю его, чуть кивнув, стараясь смотреть в сторону. Мне стыдно. Стыдно, что она увидела меня такой; стыдно, что я не смогла с собой совладать; стыдно, что завтра все только и будут обсуждать эту драку, интерпретировав всё так, словно мы сцепились из-за Саске.

Только сейчас понимаю, что мне стоило проглотить то оскорбление, запив слезами в своей комнате, но не устраивать драку, у которой, определённо, будут последствия.

Оказывается, не такая уж я и пацифистка.

Ссадины щиплет, когда я подставляю лицо под каскад холодной воды, но по ощущениям их совсем немного — я ещё не смотрела на себя в зеркало. В любом случае, Ино досталось куда больше, и я ещё не решила, хорошо это или плохо. Рваными глотками вдыхаю воздух, чуть клацая зубами: разгорячённое тело не в восторге от такой смены температуры, но так даже лучше. Холодная вода поможет остыть и окончательно взять себя в руки.

Мне нужно воззвать к остаткам здравомыслия, понять, как вести себя завтра, когда каждый, кому не лень, будет шептаться об этой драке. И о том, что я переспала с Учихой…

Поверить не могу.

Слёзы смешиваются с водой, стекающей по лицу, и я опускаю голову, позволяя каплям беспорядочно отстукивать по спине. Что обо мне скажут? Саске на это будет плевать, ведь вряд ли парни отрицают подобные вещи: для них это считается новым достижением, трофеем, отправляющимся на полочку к остальным. Иначе зачем футболисты завели себе список с именами девушек, которых смогли завалить в койку?

А после таких сплетен в нём окажется и моё…

Может, сам Саске и распространил этот слух? Солгал Ино, зная, что она непременно раздует скандал на глазах у всех.

Проглатываю собственный всхлип и судорожно выдыхаю, вновь поднимая голову навстречу источнику холодной воды. Перед глазами всё смазывается, и я прикрываю веки, чтобы растереть их кончиками пальцев и не расплакаться. Руками зачёсываю волосы назад, после чего — перекрываю воду и тянусь за полотенцем, висящим на крючке.

В раздевалке уже никого нет, и включённой оставили только одну лампу — тускло и пусто, неуютно и страшно. Не терпится скорее вернуться в общежитие.

Я набираю нужную комбинацию цифр с помощью колёсика на дверце шкафчика, и замок издаёт характерный щелчок. Открываю, чтобы достать сумку, в которую собрала всю необходимую одежду и даже любимый миниатюрный фен, но в шкафчике оказывается пусто.

— Нет, — мной овладевает объяснимая паника, и я, не веря собственным глазам, начинаю хлопать рукой по полке, где, конечно же, ничего не нахожу. — Чёрт, нет…

Такой подлости я совсем не ожидала. На мне лишь полотенце и резиновые тапочки, в которых вернуться домой незамеченной будет просто невозможно. Телефон пропал вместе с сумкой, и я лишена даже возможности позвонить Хинате и попросить её принести мне хоть что-то из вещей. Очередное безвыходное положение.

Если Ино решила отомстить мне столь низким способом, то мне пора готовиться к подставе покрупнее. Воображение уже подкидывает один из вероятных сценариев: в страхе оборачиваюсь назад, опасаясь, что из-за ряда локеров может выскочить Хидан со своим проклятым фотоаппаратом, и уже завтра мои фотографии будут красоваться на доске объявлений Дартмута.

К счастью, здесь никого нет.

Холодный воздух неприятно липнет к влажной коже, поэтому я обнимаю себя за плечи, шмыгая носом, и смотрю на часы, висящие над дверью в раздевалку — комплекс вот-вот закроется, а я всё ещё не знаю, что мне делать. Слёзы замыливают обзор, и мне приходится прикрыть веки, позволяя солоноватым каплям скатиться по щекам. В жизни бы не подумала, что когда-то окажусь в подобном положении. Привычный расклад изменился, стоило мне только переступить порог университета и оказаться вдали от мамы и её пристального надзора. Если прежде я была синим чулком, до которого никому нет дела, то теперь — одна из самых популярных девушек Дартмутского колледжа считает, будто я хочу увести её чертовски привлекательного парня. Вернее, она думает, что я переспала с её чертовски привлекательным парнем, отчего ещё более гадко, ибо так я бы ни за что не поступила.

Особенно с ним...

Не знаю даже, злиться мне или плакать, потому что во мне сейчас борются две крайности, жаждущие выбраться наружу. Закусываю губу, сдерживая всхлип, когда ком, застрявший в горле, поднимается выше: похоже, злость уступает.

Слышатся тяжёлые шаги, доносящиеся из коридора, и я на секунду замираю, как олень в свете фар, глядя на дверь в раздевалку. Отступаю назад, а затем, совладав с собой, бегу в душевую, чтобы поскорее спрятаться за шторкой одной из кабинок, однако сомневаюсь, что это вообще поможет — лишь потянет время.

Не представляю, кто это может быть, да и предположения у меня не самые весёлые. Единственное, в чём я уверена, так это в том, что он — мужчина. И чёрные ботинки, виднеющиеся из-под занавески, нижний край которой не дотягивается до пола, подтверждают это. Он останавливается прямо напротив моей кабинки, и я вжимаюсь спиной в холодный кафель, оттягивая неизбежное. Шторка шуршит, и я вздрагиваю, шумно втягивая воздух через зубы, когда смеситель больно впивается в поясницу. Но, вопреки моим ожиданиям, ничего более не происходит.

— К-кто здесь? — глупо делать вид, что меня здесь нет (мои ноги прекрасно видно, как и его ботинки).

Вместо ответа шторка дёргается — делаю медленный судорожный вдох, напуганно прижав ладонь к груди, но облегчённо выдыхаю, когда этот некто лишь просовывает руку с зажатой в ней зелёной материей. Я не знаю, кто это и что он задумал, но отказаться от возможной помощи в такой трудный момент не могу. Да и нутро подсказывает, что ему можно доверять. Я с опаской — небольшой, но всё же, — цепляю ткань пальцами, едва касаясь бледной кожи.

По телу пробегается уже знакомый разряд.

В голову закрадываются подозрения, и я сощуриваюсь, глядя, как мужская рука скрывается за шторкой. Освещение настолько тусклое, что по силуэту сложно разобрать, кто это, и я спешно разворачиваю помятую футболку, которую мне только что одолжили. Судя по цвету, это часть футбольной формы Big Green, что заметно сужает круг подозреваемых, а когда я, наконец, вижу имя игрока, вышитое на ткани белыми нитками, гадать становиться без нужды.

«Учиха Саске».

Ну и зачем он сюда пришёл?! Чтобы помочь? Уж в этом я крупно сомневаюсь. Наверняка захотел позлорадствовать, узнав о нашей с Ино стычке, и не позабыл прихватить свою потную футболку, от которой просто потрясающе пахнет...

Что за?..

Меня парализовывает странное чувство, которое я не могу назвать хорошим. Будто какое-то осознание ударило по голове огромной кувалдой, едва не расплющив её. Утром Сасори сказал, что заметил между мной и Саске какую-то химию, и тогда я подумала, что такое вряд ли возможно. Но сейчас, сжимая ткань его футболки, я испытываю клокочущее волнение в груди, которого прежде никогда не чувствовала по отношению к кому-либо другому. Вернее, чувствовала, но не так.

— Кхм, — раздаётся с той стороны.

Понимая, что исчерпываю лимит терпения — который у Саске, вероятно, и так небольшой, — быстро стягиваю с себя полотенце и надеваю футболку. Она пропитана смешанными запахами мужского дезодоранта и пота, однако даже такой брюзге, как я, сейчас это не кажется противным.

Пугает то, что мне нравится это...

Эту футболку надевают поверх наплечников и прочей защиты, полагающейся футболистам, поэтому она оказывается весьма просторной и дотягивается почти до середины моего бедра. Это, конечно, не сильно обнадёживает, но это всё ещё лучше, чем ничего.

Приходится втянуть побольше воздуха в лёгкие, чтобы усмирить учащённое сердцебиение, но это не помогает. Уже перестаю удивляться заскокам собственного организма, когда дело касается Учихи.

Мне нужно отодвинуть шторку и выйти из душевой, осилить себя никак не получается. Потому что я боюсь увидеть Саске. Не кого-то другого, кто с большей вероятностью мог бы примчаться ко мне на помощь, а его.

Но и вечно оставаться здесь нельзя. Моя трясущаяся рука тянется к занавеске, однако я не успеваю даже коснуться её — металлические кольца позвякивают одно за другим, сталкиваясь, когда шторку отодвигают в сторону, и я тут же встречаю прямой взгляд Саске. Несколько раздражённый, хмурый, но быстро меняющийся: он застывает на месте, странно уставившись на меня, будто позабыл, зачем пришёл; а я не могу даже пикнуть от смущения, совмещённого с возмущением.

От его внимания становится слишком некомфортно, и я нервным движением одёргиваю футболку вниз, стараясь не встречаться взглядом с Учихой. Саске хмурит брови, возвращаясь из забвения, отворачивается, демонстрируя взъерошенный затылок, и зачем-то качает головой, будто хочет вытряхнуть из неё какую-то навязчивую мысль. Я же чувствую себя ещё более неловко с каждой проходящей секундой. Щёки горят, пальцы дрожат, а поджилки дико трясутся, но я всё никак не могу отвести взгляд от широких плеч Учихи и, подловив себя на этом, по привычке закусываю нижнюю губу.

Он стягивает с себя чёрную кожанку и, не разворачиваясь, протягивает её мне, бросая:

— На улице холодно.

Не знаю, насколько верно с моей стороны принимать его помощь, но я всё же беру куртку, не задумываясь о правильности собственных действий. Надеваю и осязаю, как по продрогшему, всё ещё влажному, телу растекается тепло. Его тепло, которым пропитана плотная и грубая кожа. Приятные мурашки пробегаются от кончиков пальцев ног до самой макушки, и я судорожно выдыхаю: так быть не должно.

Мы выходим из баскетбольного зала, но Саске резко поворачивает в противоположную от выхода сторону, и я останавливаюсь, тупо пялясь ему вслед и не понимая его намерений. Не услышав моих шаркающих шагов, он встаёт вполоборота и недоумённо поднимает брови, глядя на меня с нескрываемым раздражением.

— В чём дело?

Меня всё ещё не оставляет мысль о подставе:

— Куда мы идём?

— К чёрному выходу, — и он возобновляет движение, но теперь его шаги широкие и быстрые, отчего я едва поспеваю за ним. — Или тебе хочется выйти через парадный?

Закатываю глаза, почти бегом догоняя Саске, когда он подходит к выходу.

Небо уже совсем синее — практически чёрное — и только оранжевое свечение единственного уличного фонаря, установленного рядом с мусорным контейнером, ярким пятном обволакивает серебристый пикап. Саске подходит к машине, открывает дверь с водительской стороны, но не садится, а лишь молча смотрит в мою сторону.

Прикрыв веки, я ополаскиваю лёгкие чистым ночным воздухом и пытаюсь собраться с мыслями... но они все наваливаются разом, перегружая и без того больную голову: Сасори с его словами; драка с Ино и её пустые обвинения; да и вообще всё, что сейчас происходит, начиная от пропажи моих вещей и заканчивая героическим появлением Учихи. Мне тяжело это всё переварить, а ведь подобное уже грозится войти в мою привычную рутину, чего я совсем не планировала. Мне просто нужен диплом с отличием, высокооплачиваемая работа и прекрасное светлое будущее, которые я вполне могу получить. Я хочу видеть одобрение на лицах своих родителей, когда их ожидания, наконец, будут оправданы.

Но уже сейчас всё катится к грёбаным чертям. Завтра обо мне пойдут слухи, а сейчас я собираюсь сесть в машину одного из главных виновников сия торжества.

— Зачем ты соврал Ино? — вопрос слетает с моих губ прежде, чем я успеваю его осознать.

— Соврал о чём?

В глазах собирается тёплая влага, и мне приходится закатить глаза, чтобы сдержать слёзы.

— Она сказала, что мы… Что я с тобой…

— Что? — он усмехается, но, заметив моё состояние, резко замолкает и серьёзно хмурит брови. — Переспала?

Чёрт!

Дамба обрушилась, и все эмоции, копившиеся под рёбрами столь долгое время, в один момент хлынули наружу огромной волной. Мне приходится отвернуться, потому что показывать своей слабости я не хочу. Тем более Учихе. Он не пожалеет, не успокоит, а лишь постарается сделать хуже, как делал уже не раз.

Я пытаюсь проглотить всхлипы, захлебнуться слезами и успокоиться, но пока безрезультатно.

— Прекрати наматывать сопли на кулак, — говорит Саске мне в спину. — Садись в машину. Ты легко одета…

— Нет! — я резко разворачиваюсь к нему лицом. — Я не сяду в твою машину, потому что уже завтра ты расскажешь всем, будто мы делали это на заднем сиденье!

— Что за бред ты несёшь?! — он с силой захлопывает дверцу, от чего, кажется, звякнули все внутренности новенькой на вид машины, и угрожающе стремительно сокращает расстояние между нами. — Поверь, ты мне нахер не сдалась, и я не допустил бы даже мысли о том, чтобы с тобой переспать.

Его взгляд и аура настолько свирепы, что моя полыхающая злость волей-неволей остывает, хоть я и не перестаю плакать.

— Тогда почему…

— Я не знаю, Харуно, — Саске стискивает челюсти до проявления желваков, глядя на меня в упор, и я вижу, как его взгляд медленно смещается на мои приоткрытые губы. — Садись в машину. Холодно.

Он часто моргает, отстраняясь на шаг, и возвращается назад к серебристому пикапу, открывая мне дверь.

В машине я натягиваю джерси до самых коленок, не переставая раздражающе втягивать воздух сопливым носом. Мне становится немного стыдно за те обвинения, которые я попусту предъявила Учихе, но успокаивает лишь тот факт, что на моём месте любая подумала бы так же. Вот только чем это поможет? Около пяти девочек в раздевалке стали свидетелями той драки и слышали слова Ино.

Меня позорно исключат. Сто процентов. Уже сейчас в ушах эхом раздаётся повышенный тон мамы. Перед глазами вырисовывается картинка её недовольного лица, взгляда, в котором сквозит негодование. И разочарование, которого я так сильно боюсь…

Нет. Мои представления куда менее красочные, чем то, что ожидает меня на самом деле.

Отворачиваюсь к окну, чтобы Саске не видел, как я снова плачу, и вытираю дорожки слёз с лица тыльной стороной ладони.

— Чёрт, перестань, — грубо велит Учиха. — Никто не поверит, что мы занимались сексом.

— Меня исключат за драку... за распутность... я-я...

— Распутность? — ему едва ли удаётся сдержать усмешку. — Если бы за всё это могли исключить, то я бы не доучился и до второго курса. Поэтому расслабься и перестань пороть чепуху.

— Я вмазала Ино, а она уж позаботится о том, чтобы в деканате об этом узнали, — всё не унимаюсь. В голову не перестают лезть страшные мысли, и я очень боюсь, что меня просто вытурят из университета, в который я так давно мечтала поступить. — А вмазала я нехило.

— Да, я видел, — устремляю на Саске удивлённый взгляд, но он даже не дёргается, продолжая внимательно следить за дорогой. Когда это он успел её встретить? — Подвозил её после тренировки. А у тебя хорошо поставлен удар. Бокс? Каратэ?

Его слова совсем не кажутся мне забавными, хотя уверена, что в любое другое время посмеялась бы от души.

Бурчу ответ сквозь удушающие всхлипы:

— Отец — военный, — и снова плачу.

Вот же идиотка.

Саске молчит, но раздражение очень легко читается на его лице, по которому скользят оранжевые вспышки фонарей, расставленных вдоль дороги. Сжатые в тонкую полосу губы, сосредоточенный и серьёзный взгляд; хмурые брови, образующие на лбу глубокую складку.

— Как же ты достала, — он тянется к кнопке магнитофона, встроенного в приборную панель, и включает музыку, совершенно игнорируя моё состояние.

Decision as I go, to anyway I flow

Sometimes I believe, at times I'm rational…

Куда бы я ни шёл, я принимаю решения

Иногда я верю, а временами рационален...

По салону разливается голос Janieck Devy, и Саске тут же закатывает глаза, устало выдыхая:

— Изуми...

Он явно не в восторге от песни, но, судя по всему, она кажется ему намного приятнее моего непрекращающегося нытья. Я заламываю пальцы, непрестанно шмыгаю носом, стараясь смотреть в окно и не бесить Учиху своей опухшей физиономией. Что-что, а вот проводить вечер в моей компании Саске точно не намеревался, поэтому мне стоит быть благодарной за помощь и хотя бы не трепать ему нервы.

I can fly high, I can go low

Today I got a million, tomorrow, I don't know

Я могу взлететь вверх, я могу идти внизу

Сегодня у меня миллионы, а завтра — не знаю…

Но песня, в которой говорится о том, как резко может измениться всё в нашей жизни, совсем не ободряет, и я было снова распустила нюни, как вдруг:

— Stop claiming what you own, don't think about the show, — Саске начинает подпевать. — We're all playing the same game, waiting on our loan.

Прекрати требовать о том, что уже имеешь, не думай о шоу,

Мы все играем в одну и ту же игру, обслуживая свой кредит…

Его низкий голос так сильно отличается от того, что звучит в песне. Саске фальшивит — не поймёт этого только глухой, — но даже в столь неподходящей тональности он поёт просто потрясающе. Я совсем забываю о том, как плакала минуту назад, и фиксирую на нём всё своё внимание, думая о том, как идеально его голос подходит для дорожных или походных песен. Уютный и тёплый, будто свитер с длинными рукавами.

— А теперь вместе, — он делает музыку громче и принимается постукивать подушечками пальцев по верхушке руля, продолжая петь: — Make me feel the warmth, make me feel the cold.

Заставь меня почувствовать тепло, заставь почувствовать холод.

И я вдруг весело усмехаюсь, поддерживая дурацкую затею человека, от которого меньше всего ожидала подобного:

— It's written in our stories, it's written on the walls.

Это написано в наших историях, это написано на стенах.

— This is our call, We rise and we fall.

Это наш вызов, мы возвышаемся, и мы падаем

— Dancing in the moonlight, don't we have it all?

Танцуя в свете луны, разве не всё у нас есть?

Мне становится намного лучше, и плакать больше совсем не хочется. Вот уж не думала, что Учиха когда-нибудь поспособствует такому.

— Если расскажешь об этом хоть одной живой душе…

— О чём? — подыгрываю я, состроив непонимающее выражение лица.

Саске качает головой, будто в недовольстве, но я вижу, как дёргается уголок его губ в намёке на полуулыбку.

Вытираю с лица солоноватые дорожки, оставшиеся от слёз, и перевожу взгляд на дорогу, наблюдая за движением белых полос на асфальте. Рядом с Учихой неожиданно приятно и хорошо. До неправильности спокойно. На мне лишь его безразмерная футболка, огромная кожанка и глупые резиновые тапочки, но Саске, вопреки моим ожиданиям, ведёт себя совсем не как извращенец.

Ах да, он же говорил, что я ему неинтересна.

Как я могла забыть…

Но если это так, то почему он рисовал меня?

— Чего уставилась?

Я снова пялюсь на него. Уже и сама перестаю ловить себя на этом, ибо происходит всё непроизвольно. Настолько, что даже не замечаю, как внимание — раз! — присасывается к Учихе.

— Эм, — нервно закусываю губу в поисках подходящего ответа, который можно принять за правду, и заправляю влажные волосы за ухо, не прекращая придерживать край футболки на коленях. — Хотела спросить, как ты узнал о случившемся?

Он хмыкает, одним отточенным движением пальца включая повортник, и крутит руль влево для разворота.

— Тренировка футбольной команды закончилась одновременно с вашей, и Ино попросила подвезти их с Карин. Услышал из разговора.

Змеюги. Представляю, как они злорадствовали, смеясь надо мной. Может, стоило въехать ей посильнее? Если уж вылетать из университета, то хотя бы не зря.

— И откуда в ней столько гнили? — отворачиваюсь к окну, задаваясь этим риторическим вопросом и не ожидая услышать на него ответ.

— Думает, что ты перетягиваешь одеяло на себя.

— Но это не так! — как-то слишком громко восклицаю я. — Пусть подавится своим одеялом, а меня оставит в покое.

А ведь я даже не давала Ино повода так думать. Пришла на пробы в группу поддержки? Если следовать этой логике, то на её место претендуют ещё около пятнадцати девушек, которые будут покруче меня по всем параметрам. Пускай конфликтует с ними — не со мной.

Саске не говорит ничего, продолжая внимательно следить за дорогой, будто и не является любителем скоростных поездок на байке, да ещё и без шлема.

— Ладно, — выдыхаю я, — тогда почему ты пришёл за мной?

Он усмехается, но не отвлекается от разглядывания номеров впередистоящего автомобиля, а я упёрто смотрю в его профиль, ожидая ответа. Возможно, если бы не моя настойчивость, Учиха и не ответил бы:

— А кто, если не я? — дождавшись зелёного, Саске давит на газ. — Они спрятали твои вещи, телефон… не думаю, что кто-то из твоих тупоголовых друзей додумался бы искать тебя в раздевалке.

— Эй, — комкаю низ футболки в кулаки, сдерживая порыв пихнуть Учиху в плечо, — не говори так о них.

Он стискивает челюсти до появления желваков, и я чувствую сумасшедшее напряжение, исходящее от его тела. Будто в моих словах было что-то чертовски обидное, чего он никак не может стерпеть по отношению к себе.

— Ты за всех друзей так заступаешься? Святоша…

— Да, за всех, — стараюсь говорить крайне спокойно, но голос всё равно подрагивает от нахлынувших эмоций. — Не будь ты таким… таким… — в голову приходит много оригинальных ругательств, которые не пристало произносить благовоспитанной девушке, и я заменяю их одним, не столь красочным: — Таким придурком, то и мы могли бы…

— Быть друзьями? — он лишь на секунду отрывается от дороги, чтобы усмехнуться надо мной и с неким осуждением покачать головой. — У нас с тобой не может быть никакой дружбы.

Хмурю брови, не сразу понимая смысл его слов. Вернее, причину, по которой он это произнёс. Что мешает нам быть просто друзьями?

От стенок черепной коробки эхом отражаются его слова, сказанные во Франконии Нотч, и каждый миллиметр моего тела вдруг разгорается ненавистью и злостью.

— Что? Я недостаточно хороша, чтобы быть твоим другом? — я разошлась, не успев толком начать, а молчание Саске послужило поводом продолжить гневную тираду. — Прости, что посмела подумать, будто мы можем по-человечески общаться!

— Ты можешь помолчать хотя бы минуту?

— А, у меня ещё и голос противный, да? Или манера речи не нравится? Ты любишь, когда с тобой разговаривают, как быдло? Мне нужно харкаться каждые два слова? Что? Я не понимаю!..

Учиха устало откидывает голову назад, и запускает пятёрню в чёрные волосы, сердито отвечая:

— Тебе нужно просто заткнуться!

— А тебе — прекратить быть грёбаным клише!

Пауза. Напряжённая и достаточно долгая, если не смотреть на часы, встроенные в приборную панель. Мне приходится сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться и не наговорить ещё больше глупостей человеку, который буквально спас меня сегодня.

— Клише? — нет, он нарывается.

— Тот самый бэдбой из классических фильмов и книг про токсичные отношения. Герой Марио Касаса из «Трёх метров над уровнем неба». Или мальчиш-плохиш из «От заката до рассвета».

Стараюсь смотреть на Учиху лишь краем глаза и замечаю, как уголки его губ приподнимаются. Слышу еле сдерживаемый смех, чуть вибрирующий в его груди, и понимаю, что злости во мне уже нет. Она отступила, стоило ему только улыбнуться.

— «От заката до рассвета»? Разве это не фильм ужасов?

— Если бы ты только знал...

Колодки колёс поскрипывают, когда мы, наконец, тормозим у общежития, и я облегчённо выдыхаю, радуясь, что больше не придётся подстраиваться под перепады настроения Учихи. Этого вечера мне хватит на год вперёд.

Стаскиваю кожаную куртку с плеч и протягиваю Саске. Всё это время он сидел в тонкой белой футболке, предоставив мне возможность внимательно рассмотреть змей, переплетающихся на его предплечьях.

Он отрицательно мотает головой:

— Оставь, иначе замёрзнешь.

— Тут бежать-то совсем немного, — пожимаю плечами, больше оправдываясь, чем объясняясь. Когда же я перестану испытывать это необоснованное чувство вины перед другими. — Прости, что тебе пришлось со мной возиться.

Нервным движением в очередной раз одёргиваю низ зелёной футболки, прикрывая часть бедра, и тяну дверную ручку, чтобы поскорее выйти.

Но машина, оказывается, заперта.

Мне это совсем не нравится.

— Что за...

— Ничего не забыла?

Совсем-совсем.

Поворачиваюсь к водительскому креслу и вижу, как Саске подаётся ближе, упираясь локтем в подлокотник между нашими сиденьями.

В этих больших и чёрных глазах просто невозможно что-либо прочитать, потому что чёртов Учиха — загадка с ног до головы. Он грубиян и наглец, который совсем не любит разговоры. Первым делом, когда встречаешь такого человека, нужно бежать в другом направлении, спасаться: они притягивают к себе как магнит, и те самые клише уже не кажутся столь забавными или нереальными. А Саске, вдобавок, ещё и красив. Чертовски, невероятно красив. Особенно в такой близости. Чем дольше смотришь на него, тем крепче засыпает здравый смысл.

И я, видимо, смотрю уже слишком долго.

Даже не подозревая, что он имел ввиду, поддаюсь странному и непонятному импульсу, сокращая дистанцию между нашими лицами до такой степени, что чувствую его ментоловое дыхание на своих губах. Замираю, вглядываясь в его бездонные глаза, с интересом наблюдающие за мной из-под полуопущенных ресниц, и перемещаю фокус ниже...

Прикрываю веки, легонько касаясь губами его холодной щеки — как же много ярких искр... — и быстро отстраняюсь, лишь отдалённо понимая, какую глупость только что допустила.

Саске хмыкает, но я едва это слышу из-за стука собственного сердцебиения.

— Простого «спасибо» было бы более, чем достаточно.

Он поджимает губы, сдерживая ухмылку, и не зря, потому что я с огромным удовольствием попыталась бы стереть её. Чувствую, как в дёснах появляется болезненное давление, когда стискиваю зубы, из последних сил препятствуя собственному желанию влепить Учихе пощёчину.

Слышится долгожданный щелчок, и я в ту же секунду открываю дверь, чуть ли не выпрыгивая из пикапа. Мало ли, вдруг ещё глупостей наделаю. Никогда прежде не подозревала, что можно испытывать столь сильную злость и такой дикий стыд одновременно. Даже холодный ветер, пробегающийся по всему телу, не приводит мысли в порядок. Чёрт побери, прямо сейчас я горю от ярости настолько, что могу растопить этим адским пламенем огромный ледник.

Разворачиваюсь к машине, немного наклоняюсь, чтобы разглядеть лицо Учихи через окно, и показываю ему оба средних пальца.

Идиот.

Вернувшись в общежитие, стараюсь закрыть дверь как можно тише, чтобы не разбудить свою назойливую соседку и избежать её допросов с пристрастиями. Прислоняюсь к стене, устало потирая лицо руками, и задерживаю ладонь на губах, понимая, что вот-вот рассмеюсь.

Какая же я дура.

*•*•*

Вторник намного лучше понедельника, потому что понедельник уже позади и вернётся только через шесть дней. Несмотря на отсутствие будильника, я просыпаюсь в привычное для себя время, но это всё равно не умаляет проблемы: мне придётся покупать новый телефон. Деньги есть, но изначально я планировала обновить на них свой гардероб, почему и взяла с собой совсем немного одежды. Её часть, кстати, пропала вчера вместе с телефоном.

— Вот же сучки! — восклицает Хината после смачного плевка в раковину. — Надеюсь, ты хорошенько ей вмазала.

Она вновь засовывает в рот зубную щётку, глядя на меня с вопросом, и я закатываю глаза, прислоняясь плечом к дверному косяку.

— Оценишь при встрече с Ино, — скрещиваю руки на груди, добавляя: — Уверена, что и деканат оценит...

— Ой, да брось, — плевок. — Парни дерутся почти каждый день, но их не исключают. А ты у нас любимица всех преподавателей и, по совместительству, дочь военнослужащего. Должны же у тебя быть какие-то привилегии, кроме стипендии, верно?

— Устраивать драки, знаешь ли, далеко не привилегия.

— Ну сделают тебе выговор, подумаешь, — Хината мазнула капельку дневного крема на кончик носа. — Жизнь на этом не закончится. Да и не выставит тебя никто из Дартмута. Кончай загоняться без повода и лучше расскажи, что было после драки.

Ничего особенного, просто появился Саске на серебристом пикапе и вытащил меня из глубокой беспросветной задницы.

— Я сходила в душ, чтобы остыть, а потом вернулась в общагу.

Не знаю, с каких пор у меня получается так правдоподобно и бессовестно лгать, но мне это начинает нравиться.

— Получается, телефон спёрли, пока ты была в душе?

— Ага...

Раздаётся стук в дверь, и я нахожу это прекрасной возможностью завершить наш разговор.

Приподнявшись на цыпочках, заглядываю в глазок, но никого не вижу и непонимающе хмурю брови, открывая дверь. Смотрю по сторонам — ни души. Только моя спортивная сумка на пороге. Та самая, которую вчера украли. Облегчённо выдыхаю и улыбаюсь, поднимая её с пола. Проверяю карманы, с радостью обнаруживая, что всё содержимое на месте, и телефон в том числе.

Всё-таки, я смогу устроить себе шоппинг.

— Хината, а ты не брала мою зарядку? — спрашиваю я, открывая ящики стола один за другим.

— Капец...

И она даже не спросит, где я нашла телефон?

Хьюга выходит из уборной настолько бледной, что я готовлюсь поймать её в случае, если она упадёт в обморок.

— Что случилось?

Не говоря ни слова, Хината показывает мне экран своего смартфона с открытыми «сториз» в Инстаграмме: Саске и Ино стоят в обнимку перед зеркалом, делая классический снимок влюблённой парочки.

Чувствую, как к горлу подкатывает ком: не зря Хьюга показывает мне это.

— Саске никогда не делился совместными с Ино фотографиями в сториз, — объясняет Хината. — Они встречаются...