Ненавижу тесные примерочные с их ярким освещением и ужасно неудобными шторками, не задвигающимися до конца. В принципе не люблю шоппинг, и поэтому обычно меня невозможно затащить в магазин одежды, пока не возникнет острая необходимость что-то приобрести.

Поверить не могу, что в этот раз сама предложила Сасори пройтись со мной по торговому центру, а ведь никто не тянул меня за язык. И теперь я вынуждена примерять абсолютно всё, что он мне предложит, и даже то отвратительное вульгарное платье с декольте до пупка, на которое я то и дело поглядываю с нескрываемым ужасом, боясь надеть его даже на какие-то две минуты.

Хоть в начале Сасори и высказывал своё явное недовольство этой затеей, сейчас он с небывалым энтузиазмом оценивает подобранные им же образы, жестами приказывая мне повернуться той или другой стороной. Как мама, ей-богу.

— Нет, эти цветочки напоминают мне кресло бабушки. Оно пружинит.

Он придирается абсолютно ко всему: к цвету, рисунку, крою и даже к материалу. Будто и не уезжала из Бостона.

— Не ты ли вчера говорил о стереотипах? — я беру вешалку со следующим платьем. — Или тебе так понравилось, что решил примерить на себя роль Тима Ганна?

— Боже упаси, — он задумчиво хмурит брови и прижимает палец к губам. — Просто хочу, чтобы Учиха позеленел от ревности, увидев тебя красивую рядом с Кибой.

Я закатываю глаза и тяжко вздыхаю, готовясь в сотый раз за сегодня повторить одну и ту же фразу:

— Я иду на ярмарку не ради него! — вернее, я лишь отчасти иду туда не ради него, но говорить об этом вслух, конечно же, не стану, потому что Акасуна со свойственным ему апломбом вывернет всё по-своему, чем в итоге выведет меня на чистую воду и, конечно же, окажется прав.

А ведь мне всего-то нужно увидеть Саске и Ино в условиях романтической прогулки, чтобы загубить те крохотные ростки симпатии по отношению к нему.

— Ну да, как я мог забыть? Ты же так боишься, что Яманака перетянет твою замечательную подругу на тёмную сторону, и тогда Хината непременно проболтается ей о твоих слабостях, ведь держать свой длинный язык за зубами она не умеет.

С тем, что Хината порой бывает болтливой, я соглашусь, но вот секреты она хранит, как никто другой. Я не думаю, что, подружившись с Ино, Хьюга станет обсуждать меня с ней. Больше боюсь, что она позабудет о такой скучной подруге, как я, и будет больше времени проводить с этой стервой. Да, вчера мои опасения были куда более мрачные, но, хорошенько всё обмозговав этой ночью, я поняла, что Хината никогда не пойдёт против нашей дружбы. К тому же, сегодня утром она, не изменяя своему утреннему ритуалу, щедро обсыпала Ино различными оскорблениями, стоя перед зеркалом и вбивая тональник в кожу каплевидным спонжиком. Таким образом Хината обычно репетирует словесные перепалки с Яманакой, чтобы быть готовой ответить на любой выпад, а не стоять, глупо хлопая ресницами, когда та попытается её унизить.

— Вот именно! — но я всё равно соглашаюсь с Сасори, чтобы отвадить его подальше от всяких подозрений о моей симпатии к Учихе.

Чёрт, неужели я признаюсь себе в этом?

— Ага, а Киба идёт с тобой, потому что…

Ну вот опять. Мало мне было голоса совести, так ещё и Сасори теперь намекает на моё лицемерие. На самом деле, мне неинтересно проводить время с Кибой, и пригласила я его только потому, что не хотела идти одна. А ведь он наверняка расценивает моё предложение как приглашение на свидание, ибо с самого нашего знакомства не раз выказывал свою симпатию. Не знаю, что во мне могло ему так понравиться, и списываю всё на обыкновенное дружелюбие, хотя Хината как-то сказала, что он слишком любвеобильный и подкатывал даже к ней, пока не узнал, с кем она встречается.

— Потому что хочу провести время в приятной компании и развеяться перед экзаменами, до которых, кстати, осталось всего ничего, — Сасори яро умолял меня не напоминать ему о грядущей сессии, и после этих слов он, по идее, должен заткнуться и перестать настаивать на своём.

— Примерь ещё вот это.

Люверсы шторки противно лязгают, скользя по металлической трубе, и я морщусь, прижимая вешалку к груди. Зато, он хотя бы замолчал.

Поворачиваюсь к зеркалу и раздражённо сдуваю со лба ту бесячую прядь, которая вечно выбивается из причёски и лезет в лицо. Опускаю взгляд на платье, что держу в руках, и закатываю глаза: я успела перемерить полмагазина, но Сасори не понравился ни один из образов, да и мне, если честно, тоже. Я привыкла видеть себя в чём-то менее броском; в чём-то комфортном, мешковатом и многослойном. А всё, что выбрал для меня Сасори, совершенно не подходит под эти критерии.

Ну или дело вовсе не в одежде.

Устремляю взгляд в зеркало и пробую улыбнуться, чтобы хоть немного себя приободрить. Получается натянуто и грустно. Ладно, если буду сильно задерживаться, Акасуна разозлится и уже не станет так миролюбиво ждать по ту сторону плотной шторки, так что мне не стоит испытывать его терпение.

Одеваюсь и, не глядя на своё отражение, поправляю юбку платья, как вдруг за спиной слышится шорох, на который я немедленно оборачиваюсь.

— Я уж было подумал, что ты через вентиляцию сбежала, — он неотрывно смотрит в экран смартфона, увлечённо печатая сообщение, — чего так долго?

— Ты в своём уме? — я подхожу к нему и пихаю в плечо, вынуждая отвлечься от переписки и взглянуть на меня. — А если бы я была раздета?

— Уверен, что…

Сасори вдруг замолкает, уставившись на меня удивлёнными карими глазами, которые, казалось бы, стали больше, стоило ему только меня увидеть. Он внимательно рассматривает каждую деталь платья, скользя изучающим взглядом то вниз, то вверх с излишней дотошностью, будто пытается найти недостатки там, где их априори быть не может. Словно один малейший косяк может привести к тотальным последствиям. Ну точно как мама.

Однако никаких проблем, кажется, нет. Сасори не проронил ни слова за целую минуту, что для него уже рекорд, ибо сегодня он совсем не сдерживал себя в выражениях, едва завидев меня в новом образе. А сейчас его губы приоткрыты, брови изумлённо приподняты, выдавая немой восторг, что вводит меня в замешательство, ведь я ещё не видела себя в этом платье.

— Вау! — наконец выдаёт он. — Ты похожа на ангела, свалившегося с небес.

— Почему именно свалившегося? — недоумеваю я, глядя на Сасори с прищуром.

— Потому что, — он вдруг хватает меня чуть выше локтя и притягивает совсем близко, чтобы сначала пригладить мои волосы, а затем, оказавшись неудовлетворённым полученным результатом, и вовсе распустить их. — Только свалившись с дырявого облака можно получить такой беспорядок на голове.

Я закатываю глаза, готовясь ответить на эту неудачную шутку, но Сасори не позволяет; он берёт меня за плечи и резко разворачивает лицом к зеркалу, вынуждая взглянуть на себя.

Теперь-то мне понятна причина, по которой Сасори так долго молчал. Не сказать, что я выгляжу потрясающе, нет. Скорее непривычно, но только в самом хорошем смысле этого слова. Каждая деталь платья настолько соответствует мне и моим вкусам, что я просто не могу не влюбиться в него с первого взгляда, однако, в то же время, оно разительно отличается от остальных вещей в моём гардеробе. Такое нежное и утончённое, что уже делает его непохожим на платье типичной простушки, которых в моём шкафу ну просто завались. Я даже не знаю, с чего начать: с воздушной юбки-клёш, прямых рукавов, прорезиненных на запястьях, или же с чудных оборок на квадратном вырезе у груди. Я в жизни не надевала ничего лучше.

— Волосы оставишь распущенными или можешь заколоть передние пряди…

Я всё ещё не могу оторваться от зеркала.

— Тебе так понравилось? — Слышу улыбку в голосе Сасори.

— Безумно. Остальное смотрелось так вульгарно и неуместно, а это…

— Что ж, тогда, думаю, не имеет смысла примерять остальные наряды.

Я киваю и продолжаю рассматривать себя ещё некоторое время, как до меня неожиданно доходит:

— А сколько оно стоит? — Пытаюсь дотянуться до бирки и едва не теряю дар речи, увидев цифры на ценнике. — Сотня баксов?!

— Не так уж и много.

— Много, потому что на моём счету осталось только три сотни долларов, а если сейчас я куплю платье, то мне придётся сидеть на воде и гречке до самого Рождества или — что ещё хуже — просить помощи у мамы.

Прибегать к последнему варианту совсем не хочется: мама устроит настоящий допрос с пристрастиями, стараясь выпытать, куда я дела деньги, а узнав — зачитает мне двухчасовую лекцию о том, как правильно распоряжаться средствами и расставлять приоритеты.

— Я могу его купить, — произнёс Сасори, вставая рядом со мной и глядя на наше отражение в зеркале.

— Нет, так нельзя, — мотнув головой, я убираю волосы за спину и в последний раз смотрю на себя в этом платье. — Надену своё платье для особых случаев.

— То, ажурное? — Сасори морщится, будто с омерзением, и его даже передёргивает. — Оно ужасно.

Я никогда не считала то платье каким-то уродливым, но по сравнению с тем, что сейчас на мне, оно и в самом деле слишком несуразное и куда больше подошло бы школьной учительнице средних лет.

— У меня нет выбора, — пожимаю плечами и поворачиваюсь к другу. — К тому же, это всего лишь прогулка на ярмарке, а не выпускной бал.

Не знаю, кому именно я пытаюсь это доказать: Сасори или себе.

— Послушай, я же не в кредит его возьму — проценты не накапают. Вернёшь деньги, когда сможешь. Подумай.

Мой взгляд вновь с предательским благоволением обводит каждую деталь этого потрясающего платья, повышая уровень эндорфинов в организме, под воздействием которых становится сложнее принимать рациональные решения. Я хочу это платье, потому что оно безумно мне нравится. А ещё я хочу, чтобы Ино захлебнулась своими ядовитыми слюнями, увидев меня в нём. И чтобы Саске хотя бы разок взглянул на меня как на красивую девушку, которой можно заинтересоваться.

— Что ж ты за человек такой, Акасуна?! — Я хватаю его за плечи, больно стискивая их кончиками пальцев. — Почему в одну минуту мне хочется придушить тебя собственными руками, а в следующую — расцеловать каждый дюйм твоего лица? Не считая губы, разумеется.

— Это значит «Спасибо»?

— Да, чёрт возьми!

*•*•*

Я не умею краситься, что, должно быть, очень странно: обычно гимнастки наносят на лицо тонну косметики перед выступлениями. Однако в моём случае всё было немного иначе: меня всегда красила мама, ссылаясь на то, что знает, как лучше подчеркнуть мои достоинства и скрыть недостатки. Если говорить о повседневности, то к макияжу я прибегала крайне редко. Во-первых, мама этого не приветствовала, а, во-вторых, мне это было неинтересно. Нет, вовсе не потому, что я жуткая зануда — хотя и это тоже, — просто во всей моей рутине на это не находилось времени, а если маленькое окошко всё же появлялось, то ни сил, ни желания на практику не оставалось.

И именно поэтому я уже битый час пытаюсь нарисовать злополучные стрелки, на которые Хината тратит считанные секунды. Сижу в позе лотоса перед зеркалом шкафа, а рядышком — целая куча перепачканных ватных дисков, смоченных в мицеллярке. В конце концов, я бросаю это дело и решаю обойтись обычной тушью и розовым блеском для губ. Улыбаюсь собственному отражению, будто хочу убедить себя, что и так выгляжу прекрасно, но моя врождённая неуверенность и приобретённые комплексы делают своё дело, отчего я тяжко вздыхаю и качаю головой. Боже, ну что за идиотизм?

Изначально я собиралась на эту ярмарку, чтобы проследить за Хинатой — убедиться, что нашей дружбе ничто не угрожает. Но затем планы поменялись, и теперь я намереваюсь отправиться туда, чтобы увидеть Саске с Ино и вырвать из себя ростки светлых чувств, что проклюнулись внутри и медленно душат меня, оплетая грудину. Остаётся лишь надеяться, что, взглянув на их счастливый дуэт, у меня получится выполоть хотя бы часть этих сорняков, а остальные увянут, засохнут и отвалятся сами по себе. Скоро сессия, и сейчас не самое подходящее время отвлекаться. И вообще, я здесь не за этим.

Но вот она я: сижу в нарядном платье перед зеркалом и наношу макияж, чтобы произвести впечатление на кого-то. Впечатление на него. Ох, если бы мама узнала, какой беспредел творится в моей голове и в моей душе, то всё закончилось бы плохо. Я бы снова стала источником разочарования, потому что не могу оправдать даже самых элементарных её ожиданий. А ведь на меня уже было возложено столько надежд, которые я так и не смогла осуществить.

Я — чёртова ошибка. От головы и до самых пяток.

Телефон противно пиликает, оповещая о новом сообщении, и я спешно вытираю навернувшиеся слёзы, шмыгая носом.

Киба

Я внизу.

Бросаю быстрый взгляд в зеркало и мысленно благодарю человека, создавшего водостойкую тушь. Сасори сказал, что будет лучше, если я надену туфли на каблуке повыше, но у меня есть только лодочки на совсем небольшой «‎рюмочке»‎ — из-за колена врачи строго-настрого запретили носить экстремальную обувь, да я и в этой быстро устану. Накидываю белое пальто, беру клатч на длинной цепочке и выхожу из комнаты.

Киба ждёт у обочины, прислонившись к старой колымаге, передвигающейся на одних лишь молитвах. Я даже через дорогу слышу её скрип, когда Инузука отталкивается, чтобы пойти мне навстречу, едва завидев издалека. И, чем меньше расстояние между нами, тем сильнее меняется его лицо, выражая восхищение.

— Вау, — выдыхает он и неожиданно целует меня в щёку, — ты бы хоть предупредила, а то я выгляжу как твой телохранитель.

На самом деле, Киба выглядит не хуже меня в своём тёплом кремовом джемпере, узких джинсах и лёгкой куртке. Видно, что прихорашивался специально для этого вечера, изменив своему типичному спортивному стилю, и на меня вновь нападает совесть: он же наверняка воспринимает эту прогулку как свидание.

— Если и так, то ты — самый классный телохранитель.

Киба смущённо тупит взгляд, немного усмехаясь и почёсывая затылок, а потом вдруг вспоминает, что пора бы уже открыть дверь и помочь мне сесть в машину, что он и делает, правда, несколько неуклюже. В спешке он спотыкается о свою же ногу, но успевает найти равновесие и устоять; театрально кланяется, словно всё было именно так и задумано, и оборачивает всё в весёлую шутку, вызвав у меня милую улыбку, с которой я и усаживаюсь спереди. Судя по состоянию машины, в неё часто загружают товары для магазина, и гора помятых коробок разных размеров, скопившаяся на заднем сиденье, лишь подтверждает мои домыслы. Малейшее движение вызывает подозрительный скрип запчастей, и я на всякий случай пристёгиваюсь: несколько раз с силой дёргаю ремень, проверяя его на надёжность и, немного успокоившись, облегчённо выдыхаю.

Что за отвратительный запах?

Ответ на вопрос свисает с зеркала заднего вида, издевательски покачиваясь из стороны в сторону и источая тошнотворный запах, от которого у меня тотчас же скручивает живот. Интересно, в чём же я так провинилась перед Господом, что он насылает на меня испытания каждый долбанный день?

— Всё в порядке? — захлопнув дверь со своей стороны, Киба заглядывает прямо мне в лицо, оказываясь предельно близко, и мой расчувствовавшийся желудок уже готов выплюнуть завтрак наружу, стоило только учуять головокружительный аромат мужского одеколона вдобавок к омерзительному запаху ванильного ароматизатора.

Пожалуйста, только не сейчас!

— Мгм, — я киваю и тут же отворачиваюсь, активно выкручивая ручку окна, чтобы опустить стекло и сделать глоток чистого воздуха.

— Ты как-то побледнела, — тихо замечает он, несколько задетый моим поведением.

— Всё хорошо.

Моё состояние улучшается во много раз, когда машина, наконец, трогается с места, и освежающий ветер приятно хлещет по лицу, приводя в чувства. Киба молчит, внимательно уставившись на дорогу, но вид у него слегка отрешённый и даже разочарованный. Я не идиотка — не настолько — и буквально сразу понимаю, в чём дело. Он снова хотел поцеловать меня в щёку, а я отвернулась в самый неподходящий момент. Не вижу смысла извиняться или вообще возвращаться к этому, так как Киба и сам поступил некорректно, наплевав на мои личные границы. Однако я не хочу проводить весь вечер в таком угрюмом молчании: совесть не позволяет, ведь и я в какой-то мере поступаю неправильно.

— Значит, ярмарка в честь Хэллоуина…

— А? Да, ежегодная ярмарка в парке аттракционов, — говорит он, мысленно возвращаясь ко мне.

— В парке аттракционов? Разве не в Дартмут Грин?

— Что? Нет, — он усмехается, и серьёзность его слов я понимаю только когда мы проезжаем мимо университетского парка. — Ты не знала?

Нет, ведь всё, что мне удалось выяснить у Хинаты, — время их встречи с Ино и Саске. Да и это вышло как-то само: она разговаривала по телефону с Наруто, и я услышала часть их разговора. По идее, они встретились около получаса назад и сейчас наверняка развлекаются, даже не подозревая о моих планах. «‎Планы»‎. Звучит коварно, но ничего этакого я делать не собираюсь. Посмотрю одним глазком и всё.

Если сравнивать этот парк аттракционов, у которого Киба с горем пополам припарковался, с другими местами в нашем кампусе, то он кажется мне невероятно огромным и далёким. Нам пришлось преодолеть немалый путь, чтобы добраться сюда, но, к счастью, Киба не переставал разговаривать со мной на различные темы, стараясь загладить ту маленькую неловкость, возникшую вначале. На самом деле, он не перестаёт разговаривать даже сейчас, воодушевлённо рассказывая о своих планах на будущее. Я слушаю его вполуха, с интересом рассматривая прилавки, установленные вдоль дорожек парка. Все они украшены в тематике Хэллоуина: даже сладкая вата напоминает паутину, намотанную на пластиковые палочки, из-за налепленных на неё декоративных паучков. В других киосках торгуют искусственной кровью, бутафорскими клыками и прочими деталями, с помощью которых можно соорудить себе недурной образ на какую-нибудь вечеринку в честь Дня Всех Святых. А некоторые и вовсе выставили на продажу осенний урожай.

Мы останавливаемся у прилавка, в котором собраны обереги почти всех народов мира, и мой взгляд задерживается на браслете, который, в принципе, не представляет из себя ничего особенного: просто красная нить, на которой изображена раскрытая ладонь, выполненная из металла и не имеющая абсолютно никакой анатомический точности.

— Ух ты, какой тут ассортимент! — усмехается Киба, отщипывая немного от сахарной ваты. — Прямо-таки рай для суеверных идиотов.

Темнокожая женщина лет сорока — а может, чуть меньше — хмыкает, улыбаясь лишь краешком губ, и с неким осуждением качает головой, облокачиваясь о прилавок, за которым стоит. Из-за позы она смотрит на Кибу снизу вверх, но от этого взгляд её не становится менее дерзким — напротив, она издевательски выгибает чёрную бровь и подпирает голову рукой, с прищуром глядя прямо на Инузуку, и говорит:

— Не стоит осуждать людей за их взгляды. Кому-то легче жить, полагаясь на защиту, пусть и такой безделушки.

— Ага, и сваливать каждую свою неудачу на сглаз или порчу.

С секунду они сверлят друг друга взглядами, будто играя в гляделки, и торговка отворачивается первой. Но я не вижу на её лице ни намёка на поражение: на улыбается, демонстрируя ровный ряд белоснежных зубов, и, изящно поправив вьющиеся афро-кудри, поворачивается ко мне:

— А вы что думаете?

Я замираю, придерживая палочку со сладкой ватой в пальцах, и таращусь на незнакомку огромными глазами, не понимая, какой ответ могу ей дать. Не то что бы меня пугает её цветастая одежда, которая слишком лёгкая для осенней прохлады, или множество безделушек, надетых одна поверх другой или огромные серьги, тянущие мочки ушей вниз. Нет. Меня лишь волнует загадочный взгляд и уверенность, с которой она держится, общаясь с нами.

Её карие — скорее даже чёрные — глаза вдруг опускаются на тот самый оберег, который привлёк моё внимание среди остальных.

— Это Хамса, или Божья Ладонь. Или Рука Фатимы. У этого древнего оберега множество названий, потому что его используют многие народы. И такое же множество легенд, связанных с ним.

— Красивый, — тихо говорю я, вновь обращая своё внимание на браслет.

Моя реакция застаёт Кибу врасплох, как если бы я выразила согласие с точкой зрения продавщицы и отругала его за грубость прямо у неё на глазах.

Скрестив руки под грудью, торговка склоняет голову набок, внимательно вглядываясь в моё лицо, будто хочет прочесть на нём что-то, и это вводит в ступор. Я хоть и не верю в подобные глупости, но род деятельности этой женщины заставляет меня немного волноваться; уж слишком загадочно она выглядит среди всех этих амулетов и оберегов. Её глаза сосредоточенно рассматривают меня, зрачки двигаются, словно она читает книгу и переходит с одной строки на другую.

— Ты умная, сообразительная и упёртая. Ты хочешь достигнуть высот, чтобы тобой восхищались и могли гордиться.

Я замираю, не понимая, откуда она взяла всё это, и приоткрываю губы, но не успеваю даже озвучить свой вопрос, как женщина тут же на него отвечает:

— У тебя высокий лоб, — она щурится и продолжает: — И бледная кожа. Цвет воды — вены расположены слишком близко. Это говорит о твоей ранимости, обидчивости и чувствительности, — её ладонь ложится на моё плечо, а потом с толикой нежности скользит вниз по рукаву пальто. Губы женщины, раскрашенные красной помадой, растягиваются в сочувствующей улыбке, когда она отгибает манжет, обнажая шрам на запястье, и я тут же одёргиваю руку, растерянно глядя то на неё, то на обескураженного Кибу. — Ты боишься своих чувств. Вернее, поступков, которые можешь совершить под их влиянием. Боишься последствий.

— Нам пора, — говорю я трясущимся от волнения голосом.

— А глаза говорят о требовательности, — но этот вздор не прекращается, и женщина вновь хватает меня за пальто, перегнувшись через прилавок, и я опускаю напуганный взгляд на её пальцы с длинными ярко-красными ногтями. — Тебе можно доверять, но сама ты ни за что не станешь делиться своими проблемами с другими, хоть их у тебя и не оберёшься. Большинство ты создаёшь сама. Неосознанно. Из-за импульсивности, проявляющейся в самые неподходящие моменты. А ещё ты ужасно ревнивая... Надеюсь, твой спутник не часто бывает в центре внимания других девушек, иначе ваши отношения обречены на постоянные размолвки.

Это уже переходит все границы. Я сжимаю губы в тонкую линию, сердито глядя прямо в глаза торговки, и снова предпринимаю попытку вырваться. Тщетно.

— Отпустите. Меня, — отчеканиваю каждый слог.

— Не стоит так бояться, — она медленно ослабляет хватку, и не успеваю я опомниться, как Киба тут же хватает меня под локоть и разворачивает в противоположную сторону, чтобы поскорее увести. Напоследок я слышу: — Приходи как-нибудь, я тебе на картах погадаю!

— Шарлатанка какая-то, — озлобленно шипит Инузука, буквально волоча меня за собой, — и чего это она прицепились к нам? Ты в порядке? Проверь карманы, а то мало ли...

— Всё хорошо.

Я выбираюсь из его хватки и сажусь на одну из лавочек, пытаясь совладать с дрожью в теле. С губ срывается усмешка: а ведь я испугалась не женщины, а её слов, которые так точно характеризовали меня и мою противоречивость, непонятную даже мне самой. Может, я и в самом деле зря пришла сюда? Должно быть, встреча с этой продавщицей — какой-то знак, и мне стоит прямо сейчас встать и уйти, пока не стало слишком поздно.

О боже, Харуно, что ты несёшь? Неужели ты на полном серьёзе поверила во весь этот бред? Глупости и только. Эта женщина, небось, на ходу выдумывала всякий вздор, втюхивая его с помощью своего твёрдого взгляда и настойчивости, которые убедят любого скептика. Она просто воспользовалась минимальными познаниями физиогномики, чтобы развести меня на деньги, и не более того. Конечно, она ведь хотела погадать мне на картах. Думает, я купилась на её рассказы и приду к ней за очередной порцией лапши, которую она щедро развесит мне на уши.

— Держи, — Киба протягивает мне бутылку BonAqua, купленную в одном из киосков с закусками, и садится рядом. — Тебе лучше?

— Мне и не было плохо, — я делаю лишь глоток воды — больше не могу. — Если бы черты лица определяли наш характер и отношения, то всё было бы намного проще, чем есть. По крайней мере, мы бы знали, чего ожидать от жизни и от себя.

— Согласен! — Киба улыбается, но в его глазах я вижу капельку грусти, а потому хмурюсь, вопрошающе склоняя голову набок. Он отводит взгляд и закусывает губу, будто обдумывая что-то важное. — Прежде я не замечал того пореза на твоём запястье. Не знаю, какие были на то причины, но мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это.

— А, — принимаюсь теребить краешек полиэтиленовой этикетки на бутылке. — Спасибо.

На самом же деле, я предпочитаю жить и вести себя так, словно этого шрама и вовсе нет. Мне не нравится, когда его замечают другие, и я очень злюсь, когда кто-то сочувствует из-за этого. То было моей ошибкой, которую я осознала и предпочла забыть, ибо вспоминать о ней очень больно: запёкшиеся раны на исполосованном сердце начинают вновь кровоточить, вызывая сильную душевную боль. А я не хочу это больше чувствовать.

Молчание давит, и мне становится сложнее выносить его с каждой минутой. Я поднимаюсь на ноги, поправляю пальто и пытаюсь улыбнуться, протягивая руку Кибе.

— Пойдём посмотрим, что тут ещё есть интересного?

Прогулка выдаётся славной, и я почти забываю об инциденте у лавки с оберегами, однако даже так что-то мешает мне насладиться этим вечером в полной мере. И я даже знаю что — наших знакомых нигде не видно. Они точно где-то здесь, весело общаются друг с другом и хорошо проводят время, пока я выискиваю их лица в толпе, игнорируя болтовню Кибы и отвечая общими словами на некоторые вопросы. Он этого не замечает, слишком увлечённый рассказами о себе и своей семье, а я всё не перестаю оглядываться в надежде увидеть хоть кого-то похожего на Саске.

Да, чёрт возьми, я ищу именно его и уже отчаиваюсь, как за спиной вдруг слышится знакомый голос:

— Сакура? — это Хината.

С плеч падает огромный валун, и я с облегчением вздыхаю, оборачиваясь к подруге и обнаруживая, что она не одна, а с компанией. Наруто, как приклеенный, обнимает Хьюгу за плечи и широко улыбается, увидев нас. Судя по настрою, он неимоверно рад перемирию с Хинатой и теперь не хочет выпускать её из своих объятий ни на минуту. Но ему явно тяжело находиться в тесной компании со своей бывшей и нынешней девушками, а потому я не могу не почувствовать облегчения, с которым он пожимает руку Кибы и весело приветствует меня, немного потрепав по плечу.

— Вау! — Хината восхищённо осматривает меня с ног до головы, кое-как выбирается из хватки Узумаки и подходит ближе, раздвигая полы моего пальто шире, чтобы взглянуть на платье. — Какое красивое! Я прежде не видела его у тебя.

— Спасибо.

Мы стоим у лавки с тыквенным фонариками, и их тусклый свет оранжевыми пятнами ложится на наши лица, позволяя детальнее рассмотреть друг друга, чем если бы их освещали лишь гирлянды, перекинутые с одной стороны дорожки на противоположную.

Я стискиваю пальцы в кулаки, больно вонзая ногти в ладони, и сдерживаю себя, чтобы не посмотреть на Учиху первой, но мой взгляд предательски впивается в его лицо, и я вижу, что он тоже рассматривает меня, но несколько иначе, чем обычно. Без того равнодушия и издёвки, с которыми я прежде так часто сталкивалась. Совсем по-другому, но ещё не понятно: хорошо это или плохо. Он хмурит брови, медленно скользя взглядом снизу вверх, пока не останавливается на моём лице. Лишь на долю секунды он переключает своё внимание на Кибу и вновь возвращается ко мне, внимательно вглядываясь в мои глаза, и только сейчас я осознаю, что мы с Инузукой держимся за руки, как влюблённая парочка. Саске морщит лоб, словно от боли, и отворачивается к Ино, стоявшей рядом с ним всё это время, вцепившись в рукав его чёрного пальто своими длинными когтями.

Что ж, в игре в гляделки на этот раз побеждаю я, но вкуса победы не ощущаю совсем. Мне становится грустно от того, как Яманака самодовольно ухмыляется, целуя Саске в основание его челюсти и наблюдя за моей реакцией краем глаза, словно говорит: «Выкуси».

Это не должно отзываться такой болью. Я не за этим сюда пришла.

— Как здорово, что и вы здесь, — Наруто сильно хлопает Кибу по плечу и тот едва не сгибается пополам от неожиданности, выпуская мою руку. — Тройное свидание звучит намного веселее двойного, не так ли?

Кажется, для Узумаки мы сейчас сродни спасательному кругу, и он, видимо, рассчитывает, что сможет избежать ссор и скандалов между Хинатой и Ино, разбавив их небольшую компанию нами двумя.

— Звучит всё так же дерьмово, — шепеляво говорит Саске, зажимая в зубах фильтр сигареты и подпаливая другой её конец. Смотрит на меня вполглаза, но тут же качает головой в ответ собственным мыслям, непостижимым мне, выдыхая облако никотинового дыма.

Да что же не так? В моей голове зарождается странное предположение, будто бы он ревнует, но это настолько бредовая мысль, что мне хочется влепить себе пощёчину. Это злит.

— Согласна, — подтверждаю я, пропуская несколько грубых нот, — тем более, шесть человек — это уже толпа, а так гулять неудобно.

Саске хмыкает, стряхивая пепел с сигареты, и делает очередную затяжку, всматриваясь в моё лицо с прищуром, словно знает, что пришла я сюда не просто так, а из-за него, и теперь отказываюсь от собственной затеи только потому, что не ожидала такой реакции. Что ж, пускай он будет прав.

— Да ладно, — Киба копирует Наруто и прижимает меня к себе, обнимая за плечи. — Так ведь будет намного интереснее.

Саске закатывает глаза и отворачивается, избегая взглядов в нашу сторону. Долбанный придурок! Если тебя так не устраивает моё присутствие, то, будь добр — сообщи об этом, ибо я, к своему великому сожалению, не умею читать мысли. Не вынуждай меня распыляться в догадках и придумывать всякие глупости, а просто скажи! Бесит! Так сильно, что убить хочется.

— Нет, — я стараюсь придать своему тону немного мягкости и, чуть поднявшись на цыпочках, быстро клюю Кибу в щёку. — Ты ведь что-то говорил о колесе обозрения?

Судя по смущённой улыбке, расплывшейся на его лице, этот неуклюжий поцелуй возымел немалый эффект, и Киба, всё же, решает меня послушать.

Позабыв о зажжённой сигарете, Саске оставляет её тлеть зажатой меж длинных пальцев и наблюдает за тем, как мы медленно проходим мимо их компании, направляясь к кассе за билетами на аттракцион. В моей груди всё трепещет; я чувствую, как чёрный взгляд прожигает дыры в наших спинах, но прикладываю титанические усилия, чтобы не обернуться и не посмотреть на него в ответ.

По задумке мы должны были присоединиться к ним, дабы я могла установить беспроблемное наблюдение за Саске и Ино, но как это можно было устроить после этих непонятных взглядов? Да и той маленькой демонстрации их отношений, которую Яманака поспешила проявить, едва я появилась, мне хватило. Теперь в груди болезненно скрежещет, а я рассчитывала совсем не на это: я думала, что окажусь умнее и смогу погасить ненужные чувства, возникшие буквально из ниоткуда. К сожалению, собственный план меня подвёл, и у меня оказалось недостаточно сил образумить себя.

Как же глупо.

В небольшой серой будке сидит старушка, которая выглядит совсем недружелюбной, но лишь до тех пор, пока Киба не включает очаровашку, вежливо здороваясь и широко улыбаясь.

— Осталось только два билета, но пройти по ним получится только через полчаса.

— Мы никуда не спешим, — Киба протягивает необходимое количество купюр и обменивает их на два зелёных билетика с отрывным краем. — Большое спасибо и хорошего вам вечера.

Ещё целых полчаса… чёрт, я бы с радостью ушла отсюда хоть сейчас, но, боюсь, это будет слишком грубо. С самого начала вечера Киба непрестанно проявлял ко мне интерес, пытался вовлечь в активный разговор, стараясь сделать нашу прогулку веселее, а я была слишком занята своими дурацкими замыслами, которые, в итоге, обернулись ничем. И теперь мне стыдно завершать нашу встречу, ведь получится так, будто я использовала Кибу.

А я и в самом деле воспользовалась его симпатией и хорошим отношением ко мне.

— Чем можно занять себя на полчаса?

— Тут весьма широкий выбор развлечений, — я пытаюсь выдавить из себя что-то похожее на улыбку, — можно пойти на авто… — запинаюсь, не закончив предложение, когда вижу неподалёку вывеску тира. — Или можно пойти туда.

Это небольшой павильон с изображениями лесных животных и птиц вместо мишеней. Вдоль стены висит длинная полка со множеством игрушек, а под ней — табличка, гласящая, что только сбив все мишени можно получить приз. Это наводит на меня ностальгию, и я вспоминаю уроки отца, когда он во время своих отпускных в тайне от мамы возил меня в тир и учил стрелять. Мне это нравилось; вернее, мне нравилось всё, что мы делали вместе с папой, даже если мне приходилось подавать ему инструменты, пока он возился под капотом машины.

— Выбрала приз? — самоуверенно спрашивает Киба, отдавая доллар контролёру.

Сощурившись, я оцениваю расположение целей и прикидываю шансы Кибы: если он окажется неплохим стрелком, то без проблем попадёт во все крупные мишени и, возможно, даже сможет пристрелить нескольких белок. Но вот сбить пташек будет проблематично в любом случае.

— Эм, да, — краем глаза замечаю, как Киба прицеливается, принимая самое проигрышное положение для выстрела.

И первые три пластиковые пули летят в пустоту.

— Да у вас тут прицел сбит!

— Ничего подобного, — уверяет контролёр, — вам просто не повезло.

— Ну да, конечно, — Киба кладёт ружьё на место, хватает меня за руку и сильно тянет, уводя в другую сторону. — Жулики!

А я ведь тоже хотела пострелять...

Развлечений здесь огромное множество: начиная от обычного автодрома и заканчивая «‎рогаткой»‎, на которой мало кто рискнёт прокатиться — я так точно не стала бы, так как крепления, удерживающие кабинку, кажутся мне не настолько надёжными, чтобы доверять им свою жизнь. Да и на колесе обозрения, если честно, я не горю желанием кататься — то был просто повод, чтобы отмазаться от прогулки с ребятами и избежать общества Саске, умудрившегося подпортить мне планы своими косыми взглядами.

Огорчённый поражением, Киба идёт впереди, грустно повесив нос, а я плетусь, отставая от него на шаг и думая о своём. Отвлекаться от мыслей о Саске было намного проще, когда Инузука занимал меня разговорами, пускай главной их темой и был он сам и его немногочисленные достижения. Но затишье продолжается недолго: раздаётся рингтон Кибы, и мы одновременно останавливаемся, чтобы он ответил.

— Да, ма, — я не слышу голоса на том конце провода, но, судя по кардинально изменившейся физиономии Кибы, случилось что-то плохое. — Как так-то?! Чёрт, не двигайся, я скоро буду!

Вылупившись на него напуганными глазами, я ожидаю каких-либо объяснений, но всполошившийся не на шутку Киба делает несколько порывистых шагов в одну сторону, а затем — в другую, будто бы позабыв, куда идти и что делать. Он запускает пальцы в волосы, нервно взъерошивает их, а потом издаёт раздражённый стон, закатывая глаза.

— Да что ж это такое!

— Что случилось? — я кладу ладонь на его плечо и заглядываю в его лицо, рассчитывая прочесть в нём хотя бы намёк на происходящее.

— Мама расставляла товар по полкам и упала с лестницы. Кажется, у неё сломана нога.

— Ужас какой, — я подношу ладонь к приоткрывшимся губам.

— Мне нужно ехать...

— Да, конечно.

Он снова крутится на месте, не зная, как правильно со мной попрощаться после того, как я дала ему маленькую надежду на какой-никакой сдвиг в наших взаимоотношениях, и я ощущаю неловкость, усиленную писклявым голосом совести, недовольной моим недавним поведением. В конце концов, Киба решает снова поцеловать меня в щёку, но в этот раз я чувствую, что он вкладывает больше нежности, и вопли в голове становятся громче. Я пытаюсь улыбнуться, но тщетно.

Киба уходит, и с моих губ невольно слетает облегчённый вздох. Я только сейчас осознаю, как же отягощало меня его присутствие, однако вовсе не потому, что его компания мне неприятна — нет, напротив, с ним бывает весело и шутки у него смешные, но мне было совестно пользоваться им ради своих глупых и неоправданных целей. Да, я поцеловала его в щёку, чтобы насолить Учихе — а насолила ли я ему, — но так ведь даже хуже. Половина меня хочет догнать его, всё объяснить и извиниться, а другая велит молчать и не усугублять ситуацию, рассчитывая, что всё потом само наладится. Думаю, нетрудно догадаться, какая из них победила.

Достаю из сумки те два несчастных билета и перевожу взгляд на виднеющуюся верхушку колеса обозрения. Осталось около пятнадцати минут до захода на аттракцион, но подниматься в такую высь в одиночку я не хочу. Боюсь. Не знаю, чем я вообще думала. И я сейчас не только про колесо обозрения, а про всё в целом: почему я не осталась в общежитии и не пересмотрела «Сплетницу» в тысячный раз, объедаясь мороженым Baskin-Robbins и переживая за отношения Чака Басса и Блэр Уолдорф?

Да потому, что с недавних пор сюжет моей жизни напоминает типичную мелодраму, и — если это действительно так, и мы являемся героями какого-то сериала или книги, — наш сценарист самый хреновый. Я не могу объяснить своё нелогичное поведение, глупые поступки и решения, которые принимаю, ибо, будь я в своём уме, то ни за что бы не припёрлась сюда с целью увидеть человека (в которого, кажется, влюбилась) рядом с другой, рассчитывая разбить собственное сердце и убедить себя в том, что чувства — любые — к добру не приводят. Нужно быть хладнокровной, как учила мама. Ведь только так можно добиться поставленных целей.

Ещё и вырядилась. Идиотка.

Приходится сделать судорожный вдох, чтобы не расплакаться посреди толпы — людей в парке очень много, так как сегодня только первый день ярмарки, и многие пришли на открытие. Кончиками пальцев стираю слёзы, подступившие к корням ресниц, и шмыгаю носом, осматриваясь в поиске выхода. Среди фигур, снующих туда-сюда, моему замыленному взору с трудом удаётся что-то разглядеть, но знакомый силуэт в чёрном пальто я различаю сразу. Он не мог не привлечь моего внимания, ведь среди всего этого потока он — единственный, кто статично наблюдал за мной.

Саске.

Невольно я ступаю на шаг вперёд, направляясь ему навстречу, но почти сразу меня толкает первый прохожий:

— Девушка, осторожнее.

И в следующую секунду Саске уже нигде не видно. Я теряюсь, начинаю рассеяно оглядываться в его поисках, боясь, что уже дошла до какого-то безумия и теперь он мерещится мне на каждом шагу.

— Сакура.

Услышав за спиной приятный низкий голос, я вздрагиваю и тут же оборачиваюсь: Саске стоит передо мной на расстоянии вытянутой руки, и моё тело охватывает жар — безусловная реакция на близость Учихи. Из-за разницы в росте взгляд упирается в его плотно сжатые губы, которые редко, но всё же по-особенному произносят моё имя, и я нервно сглатываю, опуская глаза.

— Ты один? — вопрос звучит тихо и почти теряется среди этого гула.

— Да.

— Почему?

— Захотел.

— Это не ответ, — отыскав в себе достаточно смелости, я задираю подбородок, решительно встречая его взгляд. — Почему ты один?

Саске хмыкает и наклоняется немного ниже, будто хочет припугнуть меня жалкими сантиметрами, почти исчезнувшими между нашими лицами. Я остаюсь непоколебимой, и он, видимо, оценив это, ухмыляется краешком губ и отвечает:

— Ты же не думала, что Ино и Хината продержатся без ссор дольше часа?

— Что случилось? — в моём голосе проскакивает волнение.

— Скажем так, Ино не особо обрадовалась твоему появлению и решила высказаться по этому поводу. Хьюга её искренности не оценила.

Чёрт, и как я могла в ней сомневаться?

— Это всё ещё не объясняет, зачем ты здесь. Если ваша компания распалась, почему ты не ушёл с Ино?

— А почему ты не ушла с Кибой?

— У него возникли важные дела, — пожимаю плечами, не понимая, куда клонит Учиха. — И при чём здесь Киба?

— А при чём здесь Ино?

— Вы встречаетесь.

— Насколько я понял, вы тоже.

— Нет, — вырывается у меня, — мы друзья.

Он приоткрывает рот, намереваясь что-то сказать, но передумывает. Быстро облизывает пересохшие губы и устремляет взгляд мимо меня, задумчиво хмуря брови — у него на лбу залегает глубокая складка, и я нахожу её очень милой. Пользуясь возможностью, быстро пробегаюсь по нему глазами, собирая каждую деталь его потрясающего образа: чёрная водолазка, чёрное пальто и чёрные туфли. Ничего особенного; просто Саске, который превосходно смотрится во всём.

— Я видел, как стреляет этот придурок, — говорит он, вновь возвращаясь ко мне, — он даже в крупные мишени не попал.

— Ты следил за нами?

— Просто проходил мимо, — но он колеблется, как если бы говорил неправду, — ты ведь тоже хотела пострелять.

— Как ты догадался?

— Ты забавно оглядывалась на тир, когда этот недоумок поволок тебя прочь.

— Не обзывай его, — я стискиваю зубы, сдерживая порыв ответить грубостью за друга, — он совсем не такой.

Саске игнорирует моё замечание:

— Давай заключим пари?

Я вопросительно выгибаю бровь, скрещивая руки на груди, и переспрашиваю:

— Пари?

— Если я собью все мишени, ты отдашь мне второй билет на колесо.

— А если промажешь?

— Выполню любое твоё желание.

— Звучит заманчиво, — я киваю. — Согласна.

Он снова хмыкает и неспешным шагом огибает меня, направляясь к павильону с тиром, где совсем недавно Киба сильно облажался. Рассчитавшись с контролёром, Саске берёт ружьё и встаёт в стойку. Прицеливается он дольше, чем Инузука, который предпочёл бездумно палить по целям, а правильное положение его корпуса говорит о наличии опыта.

Первый выстрел попадает прямо в яблочко, как и последующие три, но четвёртый — мимо. Мне приходится прикусить губу, чтобы не рассмеяться, когда Саске, не веря собственным глазам, разочарованно смотрит на маленькую мишень в виде птички, издевательски улыбающейся ему в ответ.

— Ты проиграл, — капелька смешинки всё же проскальзывает в моём голосе.

— Да ну?

Я закатываю глаза и беру второе ружьё, бросая Учихе:

— Заплати за меня, — в конце концов, у меня нет таких желаний, которые он мог бы исполнить.

Я прицеливаюсь, чуть прогибаясь назад в пояснице, чтобы поймать баланс и не сильно качнуться в момент выстрела. Плотно прижимаю локоть к рёбрам, как учил папа, и спускаю курок. Первые шесть целей я поражаю беспроблемно, но на птичках задерживаюсь, стараясь прицелиться точнее и не допустить тех же ошибок, что и мои предшественники. Сбиваю последние мишени и опускаю ружьё, оценивая успехи.

Саске молчит, уставившись в ту точку, где совсем недавно находилось изображение маленькой синей птички, в которую он так и не смог попасть, и я, с трудом сохраняя на лице маску невозмутимости, говорю:

— Можешь выбрать любую игрушку.

Но полностью сдержать смех не получается, и я прижимаю ладонь к губам.

— Это нечестно, — Саске улыбается, невзирая на проигрыш. — У тебя отец — военный.

— Обидно, когда девушка стреляет лучше тебя, да?

Он пропускает мои слова мимо ушей и забирает с призовой полки большую акулу, похожую на те, что продаются в Икеа, но только розовую. Я хмурю брови, не понимая его выбор, ведь совсем рядом с ней лежал световой меч из «Звёздных войн».

— На тебя похожа, — поясняет Учиха, тыча мне в лицо плюшевой мордой. — Такая же злая.

— Придурок, — но я улыбаюсь, приятно удивлённая тем, что из всех игрушек он выбрал именно ту, что напоминает ему меня.

— Что дальше, Харуно?

Что ж, раз вечер продолжается в столь весёлом ключе, я решаю рискнуть и лезу в сумку за теми самыми билетами на колесо обозрения.

— До захода осталось две минуты, — поясняю я, протягивая ему один из них. — Надо поторопиться, если мы хотим успеть.

— Тогда бежим.

Зажав акулу подмышкой, Учиха неожиданно хватает меня за запястье и тянет за собой, отчего я едва не падаю. Ремешок сумки соскальзывает с плеча и оказывается на сгибе локтя, но я не думаю о том, чтобы поправить его, потому что всё внимание сосредоточено на обхвативших мою руку пальцах и их тепле. Мне даже кажется, будто я лечу, ведь иного объяснения тому, как я умудряюсь не споткнуться на каблуках — пускай и невысоких — просто быть не может. Моё пылающее лицо рассекает приятную вечернюю прохладу, и я не сдерживаю радостного смеха, потому что этот контраст и этот момент делают меня на толику счастливой.

Мы добегаем до финишной прямой и видим, как контролёр принимает билеты у последних в очереди посетителей.

— Успели, — выдыхает Саске, — надеюсь, у тебя нет акрофобии, и ты не заблюёшь мне пальто.

Ну, конечно же, он не мог не испортить такой чудесный момент.

Проверив билеты, контролёр пропускает нас в остеклённую кабинку, в которой достаточно места только на двоих. Саске кладёт акулу на узкий потрёпанный диванчик и встаёт у окна. Наверное, я буду чувствовать себя более надёжно, если всё же присяду, но вместо этого я останавливаюсь рядом с Саске. Сначала это не пугает меня, но стоит аттракциону прийти в действие, как слышится подозрительный скрип, и я тут же цепляюсь за рукав Учихи.

— Страшно? — спрашивает Саске, глядя на меня краем глаза.

— Нет, — я размыкаю пальцы и отхожу от него на шаг, потому что здесь и без того тесно. — Всё хорошо.

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, разглядывая медленно отдаляющийся парк, и выравниваю дыхание, что получается с трудом, но вовсе не из-за высоты. Атмосфера в кабинке разительно отличается от той, что была внизу, когда мы стреляли в тире. И музыка, доносящаяся из динамиков, делает эту разницу ещё более ощутимой.

Love, I have wounds,

Only you can mend

Любимая, у меня есть раны,

Которые только ты в силах исцелить

— Когда мы были во Франконии, Ино видела, как утром ты выходила из нашего домика, — тихо произносит Саске, — поэтому она подумала, будто между нами что-то было. Я ничего не говорил.

Он говорит так, словно опасается, что я уже составила неверное представление о нём. Впрочем, не напрасно.

— Что ж, — я не знаю, как ответить, ведь всё было таким очевидным, что удивительно, как я не предположила этого раньше, — я рада, что ты не оказался подонком.

Саске издаёт смешок и кивает, соглашаясь.

— Я ей всё объяснил, и теперь она не должна докучать тебе.

— И что же ты ей сказал?

— Сказал, что между тобой и мной ничего не было и быть не может.

В его исполнении эти слова звучат настолько часто, что они уже не причиняют боли; не пробуждают неприятные эмоции, как раньше. Будто он повторяет их для себя, старается убедить себя в их правдивости.

Но правдивы ли они?

— А сам-то ты в это веришь? — не знаю, откуда во мне столько смелости на столь прямой вопрос, но я задаю его без малейшего намёка на волнение, искренне желая знать на него ответ.

Саске молчит, уставившись на вид, открывающийся на наш кампус, избегая встречи с моим взглядом. Поэтому я продолжаю:

— Для человека, которому я неинтересна, ты слишком часто оказываешься рядом.

— Бред.

— Скажи это Хидану, — я напоминаю ему о драке в столовой, — ты ему лицо расквасил.

— Из-за той проделки с фотографиями, — его тон не оправдывающийся, но подтекст — да.

— Однако утром ты был спокоен, — тут же говорю я, опровергая его слова, — когда заходил к профессору Итачи. А ещё я не забыла, как мило ты поступил во Франконии Нотч, когда ушёл спать на кресло. И я даже готова опустить тот факт, что уже на следующее утро ты знатно подпортил мне настроение.

Саске прерывает меня тихим смешком:

— Прости, — качает головой, но всё ещё не отрывает взгляд от стекла, — просто ты не представляешь, насколько ты близка.

Feel, my skin is rough,

But it can be cleansed,

It can be cleansed.

Потрогай, моя кожа загрубела,

Но её можно очистить,

Её можно очистить.

Смысл его слов остаётся для меня загадкой; боюсь, что если сменю курс и остановлю поток своих мыслей, рвущихся наружу, то уже никогда не наберусь смелости начать этот разговор снова, и наши взаимоотношения так и останутся непрояснёнными.

— Про то нелепое спасение из раздевалки я даже напоминать не стану, ведь всё очевидно. Но кое о чём всё же спрошу.

И, наконец, Саске всё же удостаивает меня своим взглядом. Хоть я и знаю, что он внимательно слушал меня всё это время, я всё равно колеблюсь и выжидаю мгновение, прежде чем озвучить свой вопрос:

— Почему ты нарисовал тот рисунок?

— Чего ты добиваешься всем этим? — он звучит тихо, но я слышу звон металла в его голосе и с какой-то непонятной мольбой во взгляде отвечаю:

— Объяснений.

And my arms are tough,

But they can be bent,

They can be bent.

Мои руки напряжены,

Но их можно склонить,

Их можно склонить.

Саске приближается на шаг. Его рука медленно скользит под моё пальто и с приятным теплом, которому я не хочу противиться, ложится на мою талию, осторожно притягивая ближе; давая возможность отступить.

And I wanna fight,

But I can't contend.

I guess that's love,

I can't pretend,

I can't pretend.

И я хочу бороться,

Но не в силах сопротивляться.

Наверное, это любовь,

Я не могу притворяться,

Не могу притворяться.

Кажется, сердце вот-вот выскочит из груди. Я приоткрываю губы, судорожно втягиваю ментоловое дыхание, опаляющее моё лицо, и Саске целует меня. Совсем просто и невинно, но так долго и нежно, что я прикрываю глаза, ощущая дрожь во всём теле. Кладу ладони на его широкую грудь и не знаю, как поступить правильно в этот момент: прижаться ближе, поддавшись чувствам, или оттолкнуть, повинуясь едва слышному шёпоту разума.

— Достаточно убедительное объяснение? — выдыхает Саске, всё ещё касаясь моих губ своими.

Пальцы сжимают чёрную ткань его водолазки, а тело игнорирует рассудок, и я решаю отдаться моменту:

— Нет…

Встаю на носочки и вновь прижимаюсь к его губам, ощущая, как объятия, в которых он меня держит, становятся крепче.

Oh, feel our bodies grow,

And our souls they blend.

Yeah love I hope you know,

How much my heart depends.

О, ощути, как растут наши тела,

Как переплетаются наши души.

Да, любовь, надеюсь, ты знаешь,

Как моё сердце зависит от тебя.

Поцелуй углубляется; язык Саске проникает в мой рот, и я не могу ответить на ласки, но лишь потому, что не умею. Только млею, таю, растекаясь по его запястьям, и стараюсь не потерять сознание от блаженства, которое дарит эта близость. Мои руки скользят вверх по его плечам, обнимают шею, и я неуверенно высовываю кончик языка, чуть касаясь влажных губ Саске. Чувствую его улыбку и пользуюсь секундной возможностью проявить инициативу. Кончиками пальцев он убирает прядь моих волос за ухо, не разрывая поцелуя, и располагает ладонь на моём затылке, обрубая пути к отступлению.

But I guess that's love

I can't pretend,

I can't pretend.

I guess that's love

I can't pretend,

I can't pretend.

Но по-моему, это любовь,

Я не могу притворяться,

Не могу притворяться.

Наверное, это любовь,

Я не могу притворяться,

Я не могу притворяться.

Но я даже не задумываюсь об отступлении — которое, по правде говоря, было бы сейчас самым верным решением — так же, как не задумываюсь и о последствиях. В эту минуту мне не кажется важной неловкость, с которой завтра я встречу его взгляд, ведь всё, чего я хочу — быть здесь, рядом с ним, и наслаждаться этим пьянящим поцелуем, пока мы достаточно далеки от земли.

На самой вершине колеса обозрения.

Жаль, что нельзя заморозить время на этом мгновении и остаться здесь навечно.

С противным металлическим лязгом дверь в кабину открывается, и при виде контролёра я вздрагиваю, едва не отскакивая от Саске — мешает его рука, всё ещё придерживающая меня за талию.

— Эм, прошу прощения, — говорит парень, явно понимая, что мы здесь не прекрасными видами наслаждались.

Хватка Учихи ослабевает, и я немедленно отстраняюсь, направляясь к выходу.

Оказавшись снаружи, делаю глубокий вдох в надежде отрезвить голову и понять, как действовать дальше. А ведь минуту назад всё было настолько хорошо, что ничего лучше я себе и представить не могла. Как же так получилось, что я не смогла сдержаться и поддалась чувствам, последствий которых так сильно боюсь? Разве Учиха Саске является тем самым человеком, которого я представляю рядом с собой в будущем? Чёрт, нет, конечно! Между нами огромная пропасть, и я, несомненно, разобьюсь в лепёшку, если только попытаюсь её преодолеть. Да и что скажет мама? Это в её планы не входило. Она не даст мне совершить эту ошибку, и не только потому, что любит меня.

— Сакура.

Я продолжаю идти, вытирая с лица слёзы тыльной стороной ладони, и стараюсь не обращать внимания на голос, слышащийся позади.

— Послушай меня, — но Саске предпринимает попытку схватить меня за руку, и я её тут же одёргиваю, резко оборачиваясь к нему.

— Нет! Господи, зачем ты это сделал?!

— Ты хотела объяснений.

— Но не таких! Чёрт! — я растерянно запускаю пальцы в волосы. — Что ты хотел этим доказать?

— А ты не понимаешь?

Почему он так спокоен, в то время как я готова разнести весь этот парк к чертям собачьим?

— Я не люблю тебя! — я кричу, отчаянно желая убедить себя в правдивости собственных слов, и привлекаю внимание каждого на этой ярмарке.

Вижу, как напрягается челюсть Учихи и как леденеет его взгляд, но продолжаю смотреть в упор.

— Взаимно, Харуно.

 Редактировать часть