За мной с Сасори закрепилась негласная традиция: каждый четверг после занятий мы берём навынос два вока с курицей и отправляемся на стадион спортивного комплекса — как раз по четвергам он пустует — садимся посреди поля и обсуждаем последние сплетни. Эта традиция мне очень нравится, поэтому сегодня я решила подключить к ней ещё и Хинату, чему Сасори, мягко говоря, не шибко обрадовался.

— А нам здесь можно находиться? — спрашивает Хината, воровато оглядываясь по сторонам.

— Нельзя, — довольно резко отрезает Сасори, увлечённо смешивая лапшу с курицей в кисло-сладком соусе. — Если хочешь, можешь уйти.

Пока он не видит, Хината корчит ему забавные рожицы, разбавляя моё неудавшееся настроение, и я тихо посмеиваюсь. Она набивает рот лапшой, слегка разжёвывает и блаженно закатывает глаза. Забегаловка, в которой мы купили наш скромный ужин, открылась совсем недавно, да и расположение у неё далеко не самое удачное, поэтому многие даже не подозревают о существовании Wok House, первооткрывателем которого стал именно Сасори. Не знаю, как там обстоят дела с санитарией — это малюсенький павильон, в котором вряд ли есть неограниченный доступ к горячей воде, — но еда у них невероятно вкусная.

— А ты, оказывается, бунтарка, — Хината хмурит брови. — Мне всегда казалось, что ты боишься нарушать устав Дартмуда, но, похоже, кое-кто на тебя плохо влияет, — она обводит стадион палочками, а потом наставляет их конец на Сасори, присматриваясь к нему с подозрительным прищуром. Акасуна смачно втягивает длинную макаронину в рот и слизывает остатки соуса с губ. — И часто вы так собираетесь?

— Каждый четверг, — опережает меня Сасори. Заметив недовольный взгляд, которым я его награждаю, он спешит исправиться: — Вернее, почти каждый четверг. Ты же знаешь Сакуру, она такая зануда, что оторвать её от учёбы практически невозможно.

Хината только выглядит наивной, но обвести её вокруг пальца далеко не так просто, как может показаться на первый взгляд. Она легко отличает правду от лжи, однако никогда не спешит шлёпнуть обидой в лицо. Нет. Хината выжидает, ищет удобный момент, а когда выпадает случай, она неожиданно вскрывает тему и застаёт врасплох, прибегая к манипуляциям. Чую, эта оплошность мне ещё аукнется.

— Ясно, — едва слышно лепечет Хината и поджимает губы.

Ой-как аукнется.

Сасори, осознав, в какую глубокую задницу меня затолкал, пытается сменить тему:

— Ну и ради чего ты нас тут собрала?

Как он, чёрт возьми, догадался?

— С чего ты взял, что есть какой-то повод?

— Ты так и не притронулась к лапше, — заметил он.

— Может, я просто неголодна?

Он хмыкнул.

— Сегодня в столовой подавали холодный гуляш недельной свежести, и я крупно сомневаюсь, что ты рискнула его попробовать, поэтому логично предположить, что ты голодна.

Кажется, у Шерлока в углу случилась передозировка.

Хината наматывает лапшу на палочки и прыскает смехом, напоминая Сасори о своём присутствии, и он, как истинный гадёныш, решает зацепить и её:

— Да и ты, зная, как я не переношу Хинату, ни за что не стала бы звать её на наш традиционный ужин.

— Сейчас твой традиционный ужин окажется на твоей башке, — вспыхивает Хината. — Вот же вредина!

Хорошо, что я сижу между ними, иначе маленькой потасовки было бы не избежать.

— Ладно, ты меня раскусил, — говорю я, откладывая коробку с ещё горячим воком на траву. — Повод и в самом деле есть.

— И какой же? — Хината заинтригованно прикусывает кончик деревянной палочки.

Я мнусь, не зная, как начать, и тогда Сасори начинает тихо-тихо скандировать:

— Са-ку-ра, Са-ку-ра…

Хината немедленно к нему присоединяется, и голоса сливаются, становясь громче. Их сплочённость умиляет меня и вынуждает поднять задницу с пакета, который я постелила, чтобы не запачкать пальто. По мере наступления холодов темнеть начинает раньше, поэтому прожектор надо мной неожиданно включается на полную мощность, хоть и без особой надобности: солнце ещё не до конца опустилось за горизонт. Друзья, удивленные таким совпадением не меньше меня, начинают аплодировать, и я шуточно кланяюсь, встав перед ними.

— В общем… — я взволнованно прикусываю губу и громко вздыхаю, собираясь с мыслями.

Хината выкрикивает:

— Мы любим тебя, Сакура! У-у-у!

Это слегка ободряет.

— Я перевожусь в Гарвард, — выпаливаю разом и без долгих вступлений.

— Что? — У Сасори изо рта почти выпадает кусок курицы.

— В Гарвард? — переспрашивает Хината. — Но как?

— Понятия не имею, — вытираю запотевшие ладони о пальто. — Профессор Като предложила мне попытаться, и сегодня утром я согласилась…

Я не сомневалась, что друзья разделят моё воодушевление, что они непременно меня поддержат. Чувствую их радость, их гордость за меня, когда в подробностях пересказываю им свой диалог с профессором Като: с каждым сказанным мною словом уголки губ Хинаты растягиваются шире, обнажая ровный ряд крупных зубов. Сасори заинтересованно подаётся вперёд, вслушиваясь, и сдержанно улыбается в своей манере, но постепенно его взгляд меняется, становится отстранённым, задумчивым, и, заметив это, я слегка притормаживаю темп своего повествования, хмурю брови уставившись на друга.

— Это из-за Саске? — на лбу Сасори залегают неровные складки. — Ты ведь согласилась перевестись из-за него, да?

Я глубоко вдыхаю и поднимаю глаза к небу, предугадывая реакцию Хинаты. Она смотрит попеременно то на меня, то на Сасори, абсолютно не понимая, как подобный вопрос вообще мог зародиться в его голове. В её представлении у меня с Саске абсолютно разные полюса, и вряд ли она могла хотя бы предположить, какая путаница творится в наших отношениях.

— А при чём здесь Саске? — Хината всего лишь выгибает бровь, но её голос выдаёт возмущение, которые она явно не намерена скрывать.

В глазах Сасори смесь недоумения и откровенного недовольства.

— Она ничего не знает?

— И о чём же я должна знать? — Хината заводится. — Почему я всегда в неведении?!

Я могла рассказать ей обо всём тысячу раз, но всегда предпочитала умалчивать. На самом деле, мне бы очень хотелось, чтобы всё это — мои мысли и чувства — оставалось при мне и не распылялось на других. Разве стала бы я говорить Сасори хоть что-то, если бы он сам не додумался? Нет. С тех пор, как он всё узнал, каждый наш разговор сводится к Саске — Саске, Саске, Саске. Страшно представить, что было бы, узнай обо всём Хината, моя соседка по комнате. Мне бы приходилось засыпать и просыпаться с разговорами о нём, о нас, а это вряд ли пошло бы мне на пользу. С Хинатой мне нравится сплетничать, смотреть сериалы и есть гавайскую пиццу в полпервого ночи. Она — моя зона комфорта, мой остров спокойствия, и я не хочу, чтобы Саске омрачал наши уютные беседы. Вот почему я молчала.

Да, наверное, я всё же фиговая подруга.

— Мне кто-нибудь ответит? — Хинате всё сложнее сохранять самообладание.

— Сакуре нравится Саске, — вымолвил Сасори вместо меня. — И она ему, кажется, тоже…

— Да плевать мне кто кому нравится, — Хината вскочила на ноги, отбросила вок в сторону, и недоеденная лапша оранжевым пятном размазалась по траве. — Меня больше волнует, почему ты ничем со мной не делишься. Чем я хуже Сасори?

— Она и мне ничего не рассказывала, — Акасуна встаёт следом за ней, рассчитывая уладить назревающий конфликт, и хватает Хинату за плечо, чтобы успокоить. — Я сам догадался.

— Да какая разница! — но она скидывает его руки с себя и грозным шагом надвигается в мою сторону. Вижу в её взгляде полную готовность выдрать мне волосы, и, если она всё же решится на это, я не стану сопротивляться. — Он знал, а я — нет! Только это имеет значение.

Она смотрит на меня очень долго, и чувство вины выжирает меня изнутри с невообразимым аппетитом, смакуя каждый кусок. Понимаю, что всё это время не моргала вообще, и часто хлопаю ресницами, ощущая как тёплые слёзы одна за другой ползут вниз по щекам, но я не плачу.

— Прости, — это всё, что я могу из себя выдавить.

— Простить? — у Хинаты вырывается тихий смешок, как если бы я издевалась над ней. — Охренеть.

Отступив на несколько шагов, она отворачивается, поднимает свой рюкзак и уходит.

*•*•*

Профессор Като выслала на мою почту примерный план эссе, которое я должна успеть написать до поездки в Нью-Йорк. Тема звучит до предельного просто: «Почему я должна поступить в Гарвард». Однако на деле я не могу выдавить из себя и строчки, поэтому вот уже битый час пялюсь в пустой вордовский лист, где то пропадает, то появляется курсор.

Мне сложно работать в такой гнетущей обстановке.

Краем глаза смотрю на Хинату. Она сидит в своей кровати, разместив ноутбук на коленях, и терзает клавиатуру так, словно вместо букв там изображено моё улыбающееся лицо. Хочется верить, что её недовольство связано с рефератом по экономике, который ей нужно закончить к понедельнику, но судя по тому, как усиливаются её удары по клавишам каждый раз, когда я шумно вздыхаю или что-то комментирую вслух, её злость адресована мне.

Я пыталась извиниться, но случившееся слишком сильно пошатнуло нашу дружбу, чтобы Хината могла просто взять и простить меня. Поэтому целое утро я провела в поисках тюбика с зубной пастой, который она запрятала в недрах шкафа.

— Мы можем поговорить как взрослые люди?

Хината тарабанит по клавишам, запуская пулемётную очередь в мою голову.

Не можем.

Надуваю щёки и выпускаю воздух тонкой струйкой, возвращаясь к эссе. В правом нижнем углу экрана всплывает уведомление от Фейсбука.

Ака-Суна🦂:

Помирились?

Вы:

Нет

Со вчерашнего дня Сасори извинился раз сто, чувствуя искреннюю вину за то, что наговорил лишнего, но ему кажется, что этого недостаточно, поэтому он извиняется снова:

Ака-Суна🦂:

Я такой кретин

Прости

Я не знаю, что ответить. Он, наверное, думал, что раз уж мы с Хинатой соседки по комнате, то я непременно всем с ней делюсь. Иначе Сасори на за что не заговорил бы о Саске при ней.

Вы:

Всё в порядке

Сворачиваю окошко со страницей переписки и возвращаюсь в вордовский файл. Так почему же я должна поступить в Гарвард? Ну, во-первых, там я не буду сталкиваться с Учихой, а это уже весомая причина. Мне предложили потрясающую возможность, о которой многие могут лишь мечтать, а я не в силах сосредоточиться на том позитивном, что есть в моей нестабильной жизни, мне не хватает энтузизама, чтобы вцепиться в этот шанс с зубами. Но иначе быть не могло, верно? Парень, который мне нравится, редкостный подонок, умудрившийся обрюхатить невесту родного брата, и этот факт возводит в степень все оскорбления, которыми я мысленно его обливаю, но легче от которых почему-то не становится. Я злюсь на себя слишком часто. Мне с таким трудом удавалось избегать мыслей о Саске, не думать о нём, не сталкиваться с ним в стенах университета, но всё это было никчёмной полумерой. И теперь перевод в Гарвард кажется мне непросто шансом, а необходимостью.

Во-вторых, я ужасная подруга и мне будет проще перевестись в другой университет, нежели вымолить прощение у Хинаты. Вряд ли мне удастся вывести её на разговор по душам, объяснить, почему я так долго утаивала от неё свои проблемы с Саске. Этим утром она спрятала от меня зубную пасту, а завтра почистит моей щёткой унитаз — не думаю, что Хината способна на такое, но я на всякий случай закрыла свои вещи за дверцей прикроватной тумбы.

А, в-третьих, конечно же, качество образования в Гарварде, об этом нельзя не упомянуть. Признаю, список скудный и вообще невпечатляющий; только последнее кажется каким-никаким аргументом, но всё равно недостаточно весомым. Словно никто в Гарварде даже не подозревает о том, что они находятся в десятке лучших университетов мира. Да и как раскатать это на пятьсот слов? Нет, нужно что-то другое.

Я громко вздыхаю, откидываясь на спинку стула, и в ответ на это Хината агрессивно стучит по клавише «space». Закатываю глаза. Из динамика моего ноутбука слышится тихий щелчок оповещения:

Ака-Суна🦂:

Может, она простит тебя, если пойдёшь на днюшку Узумаки

Я знаю, что уже говорила, но я ненавижу вечеринки. Если бы у меня была возможность отменить их на государственном уровне, то я бы непременно ею воспользовалась. Штрафовала бы каждого, кто ослушается, и отправляла бы деньги в какой-нибудь благотворительный фонд для людей, пострадавших от вечеринок.

До нашей ссоры Хината не оставляла попыток уговорить меня пойти на день рождения Наруто, но я, предполагая, в каком формате оно будет протекать, была непреклонна и упорно отказывала ей. Не хочу оказываться в одном помещении с кучей подвыпивших футболистов — особенно с Хиданом и Дейдарой. И не стоит забывать о Саске, счастливчике, который совсем скоро познает все прелести отцовства. Стоит о нём подумать, как в глазах вновь оживает картинка Изуми и её огромного живота, в котором бултыхается ребёнок Саске. Кошмар. А ведь Ино непременно будет на вечеринке, ведь она — гвоздь любой программы и крышки в моём гробу, неизменное приложение к Саске на всех его "выходах в свет". Зная, что другая вынашивает комплект его ДНК, я не смогу смотреть, как Ино ластиться к нему, потому что буду раздражаться больше прежнего, когда всего лишь страдала от неразделённой любви.

Но если я хотя бы попытаюсь пережить этот вечер, Хината, возможно, меня простит, а оно того стоит.

Опускаю взгляд на погрызенные ногти и тереблю заусенец на безымянном пальце, спрашивая будто невзначай:

— Гхм, а во сколько день рождения Наруто?

Рука Хинаты возносится над клавишей «enter», собирается её казнить, но палец замирает в считанных миллиметрах, когда вопрос окончательно срывается с моих губ.

— Что? — Хината хлопает ресницами, не веря своим ушам.

— Я про день рождения Наруто, — прикрываю крышку ноутбука и сажусь вполоборота к подруге. — Он же сегодня, да?

Хината смотрит на меня ещё несколько секунд, щурится, чуть приоткрыв губы, и я вижу на них немой вопрос, который она решает не озвучивать. Вместо этого она вновь принимается печатать текст, но уже не так яростно как прежде. Вздыхаю, закатывая глаза к потолку.

— Я надену всё, что ты скажешь, и даже разрешу меня накрасить, — если это не подействует, то наша дружба будет безвозвратно захоронена под толщей земли.

Хината задумчиво прикусывает щёку изнутри.

— Колготки в сетку и красная помада, — это звучит как приговор.

— В сетку? — я представляю себе витрину в колбасном отделе супермаркета.

— Уже передумала? — Хината изящно заламывает бровь и щелчки по клавиатуре вновь набирают обороты.

— Ладно, хорошо. Колготки в сетку.

Хината набирает сочетание «Ctrl» и «S», сохраняя файл, захлопывает крышку ноутбука и поворачивается ко мне с улыбкой кота, пробравшегося на мясокомбинат.

*•*•*

Я выгляжу как секс-игрушка из склизких фантазий подростка со спермотоксикозом. Кожаный сарафан переливается и обтягивает как латекс, выдавливая сиськи наружу. Сетчатые колготки оказались велики на размер и постоянно сползали с задницы, поэтому Хината пощадила меня и всего-то не позволила надеть водолазку под платье, затянув его лямки потуже и тем самым укоротив. Моё пальто заметно длиннее, от чего я ещё больше похожу на люксовую шлюху, которая приходит на дело во все оружия — сразу в белье. Благо, у ядерно-красной помады истёк срок годности, она жутко плешивела на губах, скатываясь в мерзкие комочки, и Хината остановилась на невинном нюде — хотя бы это сыграло мне на руку.

Дверь открывает Наруто, на голове у него идиотский бумажный колпак, что держится на тоненькой, как мои нервы, резиночке, проходящей под подбородком. В голубых глазах Наруто не отражается и капли восторга, видно, что его день рождения оказался для всех лишь поводом устроить вечеринку и напиться, но увидев Хинату он слегка приободрился.

— С днём рождения, — мямлю я, обращаясь скорее к носкам своих ботинок, нежели к Наруто.

— Спасибо, — ответ дополняется фирменной улыбкой Узумаки, но есть в ней щепоть какой-то грусти, и я хмурю брови, всматриваясь в его лицо изучающим взглядом. Заметив это, он спешит отвернуться, вяло приобнимает Хинату за талию и провожает её вглубь дома, в сторону, где, насколько я помню, располагается гостиная.

Что это с ним?

Я остаюсь в прихожей, ищу, куда бы мне повесить пальто; бормоча ругательства, раздвигаю десятки чужих курток и нагло подумываю сбросить одну из них на пол, но все крючки и вешалки заняты до отвала и подобное вмешательство может повлечь за собой цепную реакцию, вследствие которой вся верхняя одежда накроет меня лавиной.

— Помочь? — от голоса Учихи за спиной я целиком покрываюсь мелкими пупырышками, еле заметно передёргиваю плечами, унимая рефлексы, и пытаюсь собраться.

— Нет, — оборачиваюсь, изображая на лице непоколебимость, и, зная, какая за ней скрывается буря, думаю, у меня выходит очень даже неплохо. Пора записываться в драмкружок.

Взгляд Саске скользит вниз, предсказуемо задерживается у выреза платья, обводит перетянутые тканью изгибы, спускаясь к самым щиколоткам, и возвращается к моим глазам. Я приподнимаю брови, ожидая какой-нибудь реакции, но Саске говорит лишь:

— Не напивайся слишком сильно, — и, нарочно задев меня плечом, уходит.

— Придурок, — моё и без того ужасное настроение омрачилось ещё больше. Бросаю пальто поверх чьей-то куртки и, убедившись, что оно не упадёт, иду в гостиную.

Застыв на пороге, я оцениваю обстановку и брезгливо морщу нос. Расставленные в квадрат диваны заняты вплоть до подлокотников, журнальный столик в центре завален алкоголем и смятыми одноразовыми стаканчиками; пепельница кишит окурками, всюду колючие обломки чипсов и пустые упаковки из-под них. Наверное мне не суждено понять, как мои сверстники могут веселиться в таком свинарнике и комфортно общаться с кучей незнакомых людей. Я осматриваюсь, выискивая Хинату среди пьяных студентов. Чувствую себя маленьким утёнком, который потерял свою маму-утку. Как в прошлый раз.

Очевидно, что в гостиной её нет. Припоминая свою первую вечеринку в этом братстве, принимаюсь искать её в другом месте и начать решаю с кухни. Там я натыкаюсь на Наруто, а это значит, что я иду в верном направлении.

— А где Хината? — спрашиваю я, наблюдая, как Узумаки нервно убирает использованные стаканчики в мусорный пакет. Если бы не знала, что он виновник торжества, то ни за что не догадалась бы.

— В ванной, — немного грубо бросает Наруто.

В кухню заходит парочка студентов, один из них ставит на столешницу полупустую бутылку, но тут же опрокидывает её неосторожным пьяным движением, заливая мебель и пол пивом. Узумаки выходит из себя:

— Пошли вон отсюда!

Весь Дартмуд знает Наруто как дружелюбного и весёлого парня, поэтому ребята удивляются не меньше моего, когда он срывает на них голос. Если бы не сила притяжения, эти двое пробили бы потолок, подлетев от испуга.

— У тебя всё в порядке? — спрашиваю я, когда они выбегают в дверь на задний двор. Осторожно касаюсь плеча Наруто, но он резким движением скидывает мою руку и оборачивается, злобно вытаращив глаза.

— Нихера не в порядке, чёрт возьми! Нихера! — я вздрагиваю и пячусь назад, упираясь в край столешницы. Заметив мой испуг, Наруто прикрывает веки, шумно выдыхает. — Прости, — с небльшой дрожью говорит он, успокаивающе выставляя руку, — ты здесь не при чём.

Не слушая его извинений, я смотрю, как капли разлившегося пива стекают со столешницы, разбиваясь на микроскопические брызги при столкновении с полом, и понимаю, что если уйду отсюда, так и не поговорив с Наруто, то всё это он будет убирать в одиночку.

— Давай я помогу тебе, — понятия не имею, что творится у него на душе, знаю только, что он не стал бы вести себя подобным образом без весомой на то причины.

Рядом с раковиной лежит выжатая тряпка из микрофибры, и я не без отвращения беру её, намереваясь вытереть мебель. Наруто молча за мной наблюдает, а потом отрывает плотную стопку бумажных полотенец и садится на корточки, чтобы промокну́ть лужу, образовавшуюся на полу.

— Ещё раз прости, я не должен был срываться на тебе, — он опускает голову как виноватая собака, не осмеливаясь посмотреть мне в лицо.

— Не бери в голову, — выжимаю тряпку в раковину. — У всех бывают плохие дни.

Наруто выпрямляется, прислоняется к кухонному гарнитуру, устало разминая шею рукой, и спрашивает:

— Ты же знаешь, что я не хотел устраивать эту вечеринку?

— Хината говорила, что ты не любишь праздновать свой день рождения, — тщательно намыливаю руки, стараясь избавиться от запаха пива. — Но Хидан распорядился иначе и устроил вечеринку, не упустив возможность напоить студенток, — я улыбаюсь краешком рта, услышав короткую усмешку Наруто. — Хината пришла тебя поддержать.

— Знаю, но я умудрился накричать и на неё, — он качнул головой, сам себя осуждая.

— Так в чём же дело? — упираю руку в бок и заглядываю в глаза Наруто. — Ты не похож на парня, чьи родители всегда забывали про его день рождения.

Про отца Наруто я знаю совсем немного, если говорить конкретнее, мне известно только то, что удалось прочитать на доске почётных выпускников, установленной в холле главного корпуса: фотография Минато Намикадзе висит прямо под Чемберленом. Как-то раз Хината между словом сказала, что в семье Намикадзе обучение в Дартмудской школе бизнеса — что-то вроде традиции, а Сасори однажды заикнулся, что мистер Намикадзе спонсирует футбольную команду только из-за Наруто. На первый взгляд и не скажешь, что в их семье могут быть какие-либо проблемы или разногласия. Наруто весёлый и дружелюбный парень с улыбкой ярче солнца, капитан футбольной команды и душа любой компании; выпускник крутой частной школы в Манхэттене и сын отельного магната. При таких параметрах Наруто должен кататься как сыр в масле, устраивать попойки каждое воскресенье, заливать бассейн ви́ски и в качестве хобби сбивать пенсионеров на пешеходе, как это любят делать многие избалованные сыновья богачей. Однако не просто же так Наруто срывается на всех и каждого в свой собственный день рождения.

— Разве Хината ничего тебе не рассказывала?

— Возможно, она думала, что ты сам обо всём расскажешь, если сочтёшь нужным. Какой бы болтливой Хината ни казалась, она умеет держать язык за зубами, — хотя первое время нашего знакомства я думала иначе. Стыдно даже.

— Да, я знаю, — голос Наруто угасает на последнем слове, взгляд тускнеет, упирается в пол, избегая моих глаз, и мне приходится чуть пригнуться, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Ты ляпнул что-то очень грубое, — догадываюсь я.

— Непростительное, — он горестно усмехается, запускает пальцы в волосы и изнурённо стонет. — Сказал, что Ино не компостировала мне мозги, когда мы были в отношениях.

— Ну ты и козёл, конечно, — это ж каким идиотом нужно быть, чтобы сравнить Хинату с Ино? Не удивлюсь, если на этом их отношения уйдут в безвозвратность. — Но почему?

Ни за что не поверю, что Наруто мог пальнуть в неё подобным на ровном месте, этому точно что-то предшествовало.

— Она просила меня позвонить отцу.

— Я всё ещё ничего не понимаю.

— И не поймёшь. Это долгая история.

— Какое совпадение, а я как раз никуда не спешу, — осторожно, стараясь не сверкнуть бельём, присаживаюсь на пол, подобрав ноги под себя. — Что ж, теперь я готова тебя выслушать, — похлопываю рядом с собой ладошкой, Наруто, издав короткий смешок, принимает приглашение и опускается ко мне.

— С чего бы начать, — вздыхает он, откидывая голову назад, ударяясь затылком о дверцу кухонного шкафчика. — Моя мама умерла во время родов.

Это явно не тот поворот, который я ожидала. Такое признание ввергает меня в шок, и Наруто, увидев выражение моего лица, хмыкает.

— Мне так жаль, — выдыхаю я. — Если не хочешь, можешь не рассказывать…

— Ничего страшного, — возражает он. — Маму я видел только на фотографиях в альбоме, знаю, что она и отец безумно любили друг друга, и её смерть сильно подкосила его в моральном плане. Меня воспитывал дядя Джирайя, — он усмехается, воспоминания о дяде у него явно одни из приятных. — На все праздники отец присылал мне подарки, откупался, как только мог, а на каникулах иногда забирал к себе, но там я чувствовал себя гостем, понимаешь? — я киваю в ответ, кладу руку на его плечо, чуть стискивая кончиками пальцев. А Наруто тем временем продолжает: — Дни рождения я проводил в ожидании звонка от отца. Сидел во главе огромного стола, который накрыла очередная подружка дяди, смотрел, как догорают свечи на огромном шоколадном торте, и каждый раз загадывал одно и то же желание — услышать поздравление от отца. Воск плавился, капал на помадку, а я сидел и слёзно повторял: «Папа позвони мне», — Наруто прикусывает щёку изнутри, отвлекаясь с душевной боли на физическую, и уже бодрее заключает: — Потом мне надоело ждать, и я перестал праздновать дни рождения.

— Не такая уж и долгая история.

— Это сжатая версия.

— А в подробной есть объяснение, почему у вас с отцом разные фамилии?

— У меня девичья фамилия мамы. Она не стала менять её, когда выходила замуж, и отец таким образом, видимо, хотел сохранить во мне какую-то память о ней. Возможно, это отдалило нас друг от друга. Память о маме.

— Или боль от её утраты.

— Я даже не знал её, — он пожимает плечами. — Конечно мне бы хотелось, чтобы всё сложилось иначе. Я люблю маму, храню её фотографии, навещаю могилу, когда бываю в Нью-Йорке, но, как ни странно, сам факт её смерти не причиняет мне боль. Она не уходила из моей жизни, её в ней не было.

— В твоей нет, — я треплю его плечо и дёргаю уголком губ. Наруто понимающе кивает. — Тебе следует напомнить отцу, что в этот день он не только потерял любимого человека, но ещё и обрёл сына.

Я не мастак успокаивать, не умею подбирать правильные слова: никогда не приходилось этого делать из-за полного отсутствия друзей, которым пригодилась бы моя поддержка, но Наруто выглядит намного лучше, чем несколько минут назад. Он неожиданно закидывает руку мне на плечо и тянет в свои объятия. Я пытаюсь не сопротивляться мощной хватке, хотя вот-вот задохнусь.

— Пойду поговорю с Хинатой, —наконец, Наруто выпускает меня и резво вскакивает с пола, как если бы торопился куда-то. — Может, получится вымолить у неё прощение.

Из-за платья я всё это время сидела в крайне неудобной позе, от чего подъём даётся мне крайне непросто. Заметив мои безуспешные тщания, больше напоминающие черепашью попытку перевернуться с панциря на лапки, Наруто протягивает мне руку, давая опереться на себя и переждать болезненное покалывание в ноге, вынуждающее крепко морщить лицо.

— Ты всё же позвони отцу, — я кряхчу как старая колымага и не понимаю, чему именно Наруто усмехается: моим словам или же скрипу, с которым я их произношу. — Если не хочешь поговорить с ним из-за обид, въевшихся в тебя до мозга костей, то сделай это ради Хинаты. Думаю, она будет рада, если ты переступишь через свою гордость и поговоришь с ним.

Челюсть Наруто становится совсем квадратной, он смотрит куда-то сквозь меня, задумавшись, а потом мотает головой.

— Не думаю, что это хорошая идея, — он пытается улыбнуться, опасаясь, что может задеть меня, и легко касается моего плеча. — Но спасибо, что выслушала.

Глупо было надеяться, что Наруто пойдёт на примирение с отцом, лишь потому, что это сказала я. Уверена, что являюсь далеко не единственной, возможно, тысячной, кто заводил с ним этот разговор, двигал и толкал навстречу решению семейных проблем, но, судя по всему, безрезультатно. С чего бы ему слушать меня? Я едва ли готова посмотреть в лицо своей матери после случившегося, и вряд ли пятиминутная беседа с кем-то может сподвигнуть меня простить её. Поэтому я понимающе улыбаюсь Наруто и киваю:

— Рада, что ты доверился мне.

Решаю не мешать воссоединению самой сладкой парочки Дартмуда и взглядом провожаю Наруто из кухни, мысленно желая ему удачи. Зная Хинату, смею предположить, что завоевать её прощение будет непросто, в случае с Наруто это будет равносильно восходу на Эверест, но я буду надеяться на лучший исход для них.

Вечеринка идёт полным ходом, все напиваются и играют в гостиной, а на заднем дворе собралась отдельная компания, горит костёр и весело шумят студенты, но всё совсем не так безобидно, как кажется на первый взгляд: в какой-нибудь из комнат, наверняка, проходит опиумная VIP-тусовка, к которой допущен ограниченный круг лиц. Я же ищу одиночества и прячусь ото всех здесь, на алкогольной док-станции, среди множества неоткупоренных бутылок и девственных стаканчиков. Если в кухню и заглядывают редкие гости, то задерживаются они лишь на пару минут, чтобы долить себе немного пойла и вернуться к остальным. Это меня устраивает — всё же лучше чем пережидать вечеринку в туалете.

Из приоткрытой двери на задний двор сюда проникает мягкий вечерний воздух, а с ним — уютный запах горящих поленьев, перезвон бессмысленных разговоров и приятное бренчанье гитары. Прикрываю веки и улыбаюсь, плавно покачивая головой в такт музыке.

— Сакура? — от голоса Кибы я замираю, преисполняясь чувством застарелого стыда. После ярмарки мы не контактировали, и мне неловко сталкиваться с ним, делая вид, будто я не использовала его тогда, подав надежду на потепление в сторону романтики.

Как на шарнирах я медленно разворачиваюсь к Кибе, встречаю на его губах привычную улыбку, которая мгновенно сходит на нет, уступая удивлению, раскрывшему его рот на полметра. Никогда прежде моя грудь не привлекала к себе столько заинтересованных взглядов, сколько умудрилась собрать за сегодня, и всё благодаря проклятому декольте, на которое Киба пялится как зачарованный, пока я не принимаюсь щёлкать пальцами перед его носом.

— А? — Киба вздрагивает и быстро вспоминает, где находятся мои глаза. — Прости, — он заливается краской, и странные пятна на его щеках сливаются с тоном лица. — Ты очень круто выглядишь.

— Да, — не скрываю сарказма, — как обложка эротического журнала.

— Я бы такой журнал полистал, — Киба тут же прикусывает язык и стыдливо опускает взгляд. — Прости. Иногда, мой мозг отказывается модерировать мысли.

Пытаюсь усмехнуться:

— У моего эта функция и вовсе отсутствует, — не знаю, кто из нас в текущей ситуации испытывает бо́льший дискомфорт, поэтому стараюсь минимизировать напряжение первым пришедшим в голову вопросом: — Как мама?

— В гипсе, — тут же отвечает он, а потом добавляет так, будто я могла не понять с первого раза: — В смысле, в гипсе только нога…

— Да, я так и подумала.

— Мне жаль, что мы не смогли прокатиться на колесе обозрения тогда. Правда.

Хочу сказать, что мне тоже, но язык не поворачивается и будто распухает во рту.

— Главное, что с твоей мамой всё в порядке, — нейтрально отвечаю я с улыбкой.

И что со мной не так? Если бы я, увидев падающую звезду, заказала себе парня мечты, то Вселенная наверняка подарила бы мне Кибу. Весёлый, добрый и милый он полная противоположность токсичного Учихи. Воплощение идеального парня из радужных фантазий, наверное, любой девушки. Глядя на него, легко представить совместное будущее: думаю, у нас может быть милый домик с большими окнами, в кухне мы поставим прямоугольный стол на четверых, а в гостиной — телевизор с подпиской на все спортивные каналы. По субботам Киба будет учить нашего сына играть в бейсбол, пока я буду читать книжку, попивая свежевыжатый сок. Звучит здорово, не правда ли? Вот только всё это вызывает во мне отторжение. Идеальные перспективы, которых я не хочу.

— Может, сходим куда-нибудь снова? — с надеждой предлагает он. — Я знаю отличный итальянский ресторан.

Вживлённый в меня страх обидеть кого-либо отказом напоминает о себе зудом промеж лопаток. В тишине между нами звучит только музыка, доносящаяся с улицы, что значительно повышает градус неловкости, я нервно прикусываю губу, обдумывая тактику выхода из этой засады, но в голове полный штиль. Мы продолжаем смотреть друг на друга и оба чего-то ждём. Лично я надеюсь, что Киба додумается свернуть своё предложение, даст мне «время» на размышления, замяв наш неудавшийся диалог.

— Я бы с радостью…

«Но у моей соседки в Брайтоне умерла собака по кличке Торпеда».

Или…

«У меня семейная драма, мать изменила отцу с соседом-адвокатом, и я жутко расстроена».

А может…

«Я по уши влюбилась в Учиху Саске. В того самого, который переспал с невестой родного брата. Кстати, у них будет ребёнок. Как видишь, мне не до свиданий».

— Но? — Киба растягивает единственную гласную до самой Аляски.

Хочу сказать про экзамены, но отговорка не успевает толком сформироваться в моей голове, когда в кухню заходит Саске собственной персоной. Какое неудобное совпадение. Учитывая их с Кибой взаимную неприязнь, рассчитывать на обмен любезностями мне не приходится, и я заведомо готовлюсь к роли арбитра на ринге.

— Оу, — Саске изображает удивление, — я не вовремя? — игра претендующая на Оскар, Джонни Депп вытирает скупую актёрскую слезу. — Не помешал?

— Самую малость, — шипит Киба, как плащеносная ящерица, оттопырившая воротник.

Саске ничего не отвечает, с тенью ухмылки подходит к столешнице и берёт с неё бутылку, чтобы налить себе водки, но делает это так шумно, что от каждого звука по отдельным чертам лица Кибы пробегается раздражение. Очевидно, выуживать из меня ответ при Саске он не хочет, опасается не столько отказа, сколько издёвок, которые могут за ним последовать.

Очень кстати из-за двери на задний двор показывается голова кого-то из старшекурсников:

— Киба, ты идёшь?

— Да, Шино, одну минуту. — И снова обратив своё внимание на меня, говорит: — Я тебе напишу, — на этих его словах Саске что-то роняет и нарочито громко чертыхается, мы с Кибой синхронно поворачиваемся в его сторону, но он уже стоит прислонившись к тумбе и отпивает водку из стаканчика как ни в чём ни бывало. — Ты хотел открыть водку штопором? — интересуется Киба и, выгнув бровь, смотрит на открывашку, валяющуюся на полу.

— Нет, — спокойно отвечает Саске, — я хотел воткнуть его…

— Киба! — вскрикиваю я, будто вспомнив о чём-то важном. — Тебя же Шино ждёт, да? — обычно я плохо запоминаю имена, но это запомнила с первого раза. Хватаю Кибу за плечи и с несвойственной мне силой разворачиваю в сторону заднего двора: — Иди к ребятам, вдруг там что-то неотложное, а я тебе обязательно напишу.

— Эм, окей…

Выпроводив Кибу из кухни, я шумно выдыхаю и поворачиваюсь к Учихе.

— Что за детский сад? — я кричу на него шёпотом, но последнее слово срывается на тихий поросячий визг. — Ты в своём уме?

— Я не собирался засовывать штопор в его задницу, если ты об этом.

Я закатываю глаза.

— Очень смешно, — не вижу смысла разделять своё общество с Саске и решаю выйти к остальным, но слова, которые он произносит мне в след, вынуждают обернуться у самого порога:

— Получается, ему можно строчить тебе сообщения, а мне — нет.

— Да, именно так.

— Почему?

Разве это не очевидно? Потому что Киба лучше, добрее и надёжнее. Даже будучи таким навязчивым и толстолобым, он всегда дружелюбен и ласков со мной, наивно желая быть рядом, пока Саске пинками вгоняет ржавые гвозди в самое моё сердце каждый раз, когда я рассчитываю на прогресс в наших отношениях, после чего ведёт себя так, словно ничего не произошло. Прямо как сейчас.

— Мы никто друг другу, не забыл?

Я ухожу в гостиную. С приятным удивлением отмечаю, что народу здесь заметно поубавилось, но мест на диванах всё так же нет. Бардак в комнате по-прежнему мало кого волнует, все заняты очередной пьяной игрой, которую, судя по всему, затеяла Ино:

— Я никогда не…

— О, Сакура! — Тен-Тен машет мне рукой, привлекая к себе внимание, и я улыбаюсь, приветственно кивая ей.

Ино это не понравилось:

— Тен, милая, — она пытается выдавить из себя ласковую улыбку, но получается только акулий оскал, от которого Тен-Тен слегка стушёвывается. — Не нужно меня перебивать.

— Какая жалость! — Восклицаю я с нарочитым драматизмом. — Мы так и не узнаем, чего ты никогда не делала.

В комнате повисает гробовая тишина, и мы оказываемся в центре внимания всех присутствующих. Наши с Ино взгляды с лязгом скрещиваются в воздухе как две вражеские шпаги, и я выгибаю бровь, ожидая, какой будет её реакция.

— Почему бы тебе не присоединиться к нам? — вполне дружелюбно предлагает она, обводя рукой собравшуюся компанию.

Я раскрываю рот, собираясь отказать в особо хлёсткой форме, но голос, от которого наэлектризовываются светлые волоски у меня на загривке, опережает мои слова:

— Она не пьёт.

Саске проходит за моей спиной, занимает единственное свободное место, которое я даже не рассматривала, потому что оно рядом с Ино, и закидывает ногу на ногу, глядя точно мне в глаза в ожидании чего-то. На долю секунды я хмурюсь, не понимая, что ему нужно, а потом вспоминаю наше столкновение в прихожей. Хочет, чтобы я ушла? Если так, то этого он точно не дождётся.

— Вообще-то пью, — я смотрю на него с прищуром, задирая уголок губ в дерзкой полуухмылке: в присутствии Учихи на меня неожиданно находит азарт. Надеюсь, я не наклюкаюсь с одной рюмки и не стану петь песни Фрэнка Синатры.

Осматриваюсь в поисках свободного места и это не остаётся незамеченным.

— Можешь устроиться здесь, — Хидан звонко шлёпает себя по коленям, и парочка его тупоголовых приятелей прыскают. Да, это же так уморительно, браво.

— Или здесь, — Дейдара приглашающе гладит себя по щекам, складывает указательный и большой пальцы галочкой под подбородком, рекламируя своё лицо и запуская очередную волну конского ржача.

Саске ёрзает на месте, еле удерживая себя в узде.

— Ну нос-то у тебя подлиннее члена будет, — заступается за меня Темари, отодвигаясь к подлокотнику и освобождая небольшое пространство для меня.

— Спасибо, — я улыбаюсь ей и сажусь рядом, оказываясь напротив Саске. Он сдавливает челюсти и от напряжения черты его лица становятся острее, суровее, накидывая парочку лет к имеющимся двадцати, от чего он выглядит ещё круче. Но зная, что негодование его целиком и полностью обращено ко мне, я немного жалею, что не могу мимикрировать под диван.

— Что ж, — громко вздыхает Яманака, разом приковывая к себе внимание, — раз уж Сакура присоединилась к нам последней, первой играть будет она, — такой расклад явно ей по душе, но я не понимаю, откуда столько елейности в её тоне. Это пугает и настораживает одновременно. — Ты же знаешь правила?

Я киваю. На моём счету много сериалов и, наверное, ни один из них не обходится без игры в «Я никогда не», правила которой предельно просты: один из игроков говорит, чего он никогда не делал, и если среди остальных есть те, кто это действие совершал, то они выпивают.

— Я никогда не пробовала курить травку, — однако если окажется, что никто из присутствующих тоже этого не делал, то выпить придётся мне, поэтому признаваться нужно в вещах, в которых я уверенна, чтобы не перебрать: думаю, среди студентов наберётся хотя бы парочка укурышей.

Хидан, Дейдара и Саске залпом осушают свои стаканчики. Охренеть, Учиха, ну просто охренеть.

Завороженно приоткрыв рот, я прослеживаю, как Саске подносит руку к лицу, проводит подушечкой большого пальца по нижней губе, слегка отдавливая её в сторону и стирая остатки водки. Заметив, с каким искушением я смакую каждое его движение, Саске беззвучно усмехается, и я отвожу взгляд, гордо подбирая слюни.

Следующее признание делает незнакомая мне студентка, она сидит рядом с Хиданом и уже сваливается с дивана из-за градуса, циркулирующего в её венах.

— Я никогда не пи́сала в душе…

И ещё куча подобных заявлений. Думаю, понятно, за что я так не люблю все эти пьяные игры. За два круга я выпила только трижды, но то были совсем невинные признания, которых я не стыжусь: симулировала болезнь и врала родителям, чем, конечно, не горжусь — в общем, всё то же, что делают все. Но я и подумать не могла, что откровение Тен-Тен вызовет настоящий ажиотаж:

— Я никогда не занималась сексом, — само-собой выпивают все, кроме нас, и мы сразу же зарабатываем репутацию "целочек" — так нас назвал Дейдара.

— Если что, я к вашим услугам, — раздевающий взгляд Хидана омерзительно медленно сканирует меня с головы до ног. — Обещаю быть нежным.

Я одёргиваю низ платья, но оно едва ли прикрывает мои колени.

— Боюсь, первый раз с тобой не принесёт девочкам ничего, кроме разочарования, — усмехается кто-то из студентов. Хидан смотрит на него грозно и гневно, оскорблённо до глубины души. Вот уж нашёл из-за чего злиться.

Отсутствие у меня и Тен-Тен сексуального опыта не кажется интересной темой для обсуждения, однако Яманака, слегка разгорячённая алкоголем, бестактно обрывает следующего участника игры и не без усмешки спрашивает:

— И что же вам помешало?

— Я пока не нашла своего человека, — Тен-Тен пожимает плечами. — Не вижу ничего зазорного.

— Да ну, — Ино махнула рукой, посчитав аргумент Тен-Тен глупым. — Многие из тех, кто так и не потрахался до окончания школы, делают это по пьяни прямо на выпускном.

Тен-Тен сидит рядом, нервно теребит край своей кофты, и приглядевшись я замечаю кольцо непорочности на её безымянном пальце. Боже, Тен, зачем было открывать этот разговор, если стесняешься собственных убеждений? Подозреваю, что она отмалчивается, опасаясь нарваться на неприятности и получить тонну издёвок, и раз уж мои взаимоотношения с Ино даже не оставляют желать лучшего я могу запросто принять удар на себя:

— Насколько же скучная у тебя личная жизнь, если ты так рьяно лезешь в чужую.

— Ой, — Ино морщится, будто одной репликой я затолкала целый лимон в её глотку, — ты бы уж помалкивала. Парни, небось, боялись засунуть в тебя член.

Ино всего лишь пытается меня зацепить, но у неё едва ли это получается. Я видела себя в зеркале и знаю, что далеко не такая страшная, какой она пытается выставить меня в собственных глазах, чтобы самоутвердиться.

— Ино, — недобро одёргивает её Саске. — Закрой. Рот.

— Я же не сказала ничего обидного, — она пожимает плечами и улыбается мне, безуспешно сглаживая неровность в нашем общении. — Просто пошутила.

Не упуская моего взгляда, Ино льнёт к Саске, кладёт голову на его плечо, будто бы извиняясь перед ним за строптивость и резкость. Однако для меня её истинные намерения очевидны: ехидные искры сверкают в её глазах, а губы искажены в самодовольной усмешке, которой она в очередной раз желает экспонировать своё превосходство, попытаться задеть меня, не подозревая о главном.

Я тоже могу ужалить.

Бутылка почти опустела, лишь на её дне плещется около двух стопок, может, больше. Сейчас далеко не моя очередь делать заявление, однако я решаю нарушить ход игры: хитро улыбнувшись Ино, беру эту самую бутылку и преспокойно говорю:

— Я никогда не целовалась с Учихой Саске.

Ино непонимающе хмурится, нехотя отстраняется от Саске и тянется за своим напитком. Не дожидаясь пока её губы коснуться края пластикового стакана, я прикладываюсь к горлышку бутылки, откидываю голову назад, глоток за глотком вливая в себя водку. Прижимаю тыльную сторону ладони к губам, тихо откашливаясь, и кажется, будто ещё немного и из моих ноздрей повалит дым. Послевкусие спиртного режет пазухи до кровоточащих царапин, и кто-то из ребят протягивает мне блюдце с нарезанным на дольки лаймом, но я отмахиваюсь. Ошеломлённое лицо Ино как нельзя лучше подслащает горький привкус алкоголя, мёдом растекаясь внутри, и мне приходится сильно втянуть щёки, чтобы не улыбаться слишком широко. Ино в бешенстве, её глаза вываливаются из орбит, лицо багровеет как изнанка грозового облака, готового вот-вот разразиться рёвом, но она сдерживается. Боится, что Саске не проявит должной эмоциональности, ибо знает — ему всё равно. Ино не хочет в лишний раз доказывать себе это.

— Это правда? — слишком тихо спрашивает она у него — настолько тихо, что дочитывать приходится по губам.

Саске и вовсе не смотрит в её сторону, сама на то не рассчитывая, я целиком поглотила его внимание и теперь не могу спокойно сидеть под прицелом этого взгляда, тяжёлого, как наковальня. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять — Саске моего поступка не одобряет. Но должно ли это беспокоить меня? Я даже задумываюсь, не рассказать ли мне при всех о беременности Изуми, чтобы закрыть грязный рот Яманака раз и навсегда. Нет, лежачих не бьют, а моей выходки и так хватило, чтобы отправить её в нокдаун. Нужно уходить, пока алкоголь окончательно не затмил мой рассудок и не развязал язык.

Нахожу своё пальто на полу, шумно выдыхаю, закатывая глаза, и наклоняюсь, чтобы поднять его — мой мозг с разгоном шмякается в переднюю стенку черепушки, выжимая из меня скрипучий стон. Доселе я казалась себе достаточно трезвой, чтобы дойти до общежития в одиночку, но теперь думаю мне необходима помощь. Защемив переносицу пальцами, я крепко жмурюсь, а распахнув веки вижу перед собой расплывчатое лицо, опознать которое невозможно из-за ярких пятен, вспыхивающих то тут, то там.

— М-м, — встряхиваю головой, словно это поможет, но становится только хуже.

— Проще простого, — и лишь по этой омерзительной усмешке я догадываюсь, кто именно стоит передо мной.

Хидан подходит вплотную, прижимает меня к дверце шкафа, наращивая ощущение загнанности во мне. Я вдавливаю ладони в его грудь, прикладываю все усилия, чтобы оттолкнуть его, но разве может кто-то вроде меня сдвинуть с пути перенакаченного регбиста?

— Отвали, — мямлю я сквозь усиливающееся недомогание. Что-то мне очень нехорошо. — Не прикасайся ко мне…

— Ну-ну, не строй из себя недотрогу, — он обхватывает мои запястья. — Ты сегодня такая горячая, — меня вот-вот вырвет. Хорошо, если вырвет прямо на него. Хидан наклонился к моему уху, мазнул кончиком носа по полукругу раковины и противно зашептал: — У меня аж всё набухло.

Слишком тесно, слишком близко. Сколько бы я ни вырывалась, он намного сильнее, впивается пальцами до синяков, так, что трещат кости и мне хочется взвыть.

— Не смей, — я рефлекторно вжимаю голову в плечи, когда он наклоняется лизнуть мою шею. От его близости панически кружится голова. — Отойди немедленно…

Хидан выпускает одну мою руку, и я кручу кистью, слушая мелкое похрустывание. Самое время влепить ему пощёчину и убежать, но в столь стрессовых ситуациях я порой могу быть заторможенной. Хидан лезет в карман джинсов, выуживает из него маленький пакетик, в котором пестрят таблетки разнообразных форм, и трясет им прямо перед моим носом.

— Пойдём со мной, — он говорит тише, хочет звучать эротично, но выходит плохо. Я боюсь его. — Тебе понравится, обещаю.

Я раскрываю рот в отчаянной попытке хлебнуть побольше воздуха, так необходимого мне сейчас, но Хидан расценивает это иначе: он льнёт к моим губам, без промедления засовывает свой гадкий влажный язык по самые гланды, игнорируя очевидное сопротивление, которое я оказываю, невзирая на своё самочувствие. Мотаю головой, до крови кусаю его губы, пробуя оттолкнуть никчёмными остатками сил, но всё тщетно. Он больно стискивает моё лицо пальцами, нанизывая щёки на зубы так, что на языке ощущается металлический привкус. Мольбы о помощи смазываются непрошеными поцелуями, которые один за другим перемалывают меня, с хрустом дробят волю в щепки.

Хидан вжимается в меня слишком сильно, настолько, что я чувствую каждый — каждый — даже незначительный рельеф его тела сквозь несколько слоёв одежды. Его рука пробирается к внутренней стороне моего бедра, и я уже бессознательно шепчу:

— Пожалуйста, отпусти меня…

— Ну чего ты ломаешься? — он улыбается так, словно хочет успокоить, но пальцы его движутся к каёмке моего белья, касаются меня сквозь тонкую ткань. — Будет приятно.

— Нет, — я кручу головой, — нет-нет…

Хидан снова наклоняется к моим губам, но едва он успевает их коснуться, как словно из неоткуда появляется Саске:

— Я, блядь, убью тебя! — схватив Хидана за плечи, он оттаскивает его от меня. — Кусок грёбанного дерьма!

За секунду мои лёгкие непостижимо увеличиваются в объёме, я прижимаю ладони к груди, ногтями сдирая кожу с ключиц, словно так мне станет проще вобрать в себя побольше кислорода. Все сбегаются на шум, и в прихожей становится невыносимо душно. Позабыв о пальто, я на ватных ногах выскальзываю на крыльцо, тяжело и жадно глотаю ночной воздух, с трудом поспевая за собственным дыханием. Сажусь на ступеньки и прислоняюсь головой к деревянной балясине перил. Знать не хочу, что происходит внутри братства — достаточно криков и ругани, доносящихся из-за двери.

Удивительно, что разум начинает проясняться только сейчас, подкидывая варианты действий, с помощью которых я могла бы вырваться из тисков Хиадна самостоятельно. Папа, словно предвидя подобное, учил меня обороняться от особо настойчивых парней, показывал, как выпутаться из любого положения, но алкоголь перекрыл доступ к этим воспоминаниям, не позволив ими воспользоваться. Страшно представить, что могло со мной случиться, если бы не Саске…

Чёрт! Уж слишком часто я оказываюсь кисейной барышней в беде, а Учиха — доблестным рыцарем в блестящих доспехах. Аж тошнит. Буквально.

На улицу выскакивают две незнакомые мне студентки, и, завидев меня, осведомляются о моём самочувствии, которое навряд ли их беспокоит. Скорее всего, они хотят выудить из меня подробности случившегося, чтобы подпитать завтрашнюю волну сплетен фактами из уст потерпевшей. На все расспросы я либо киваю, либо мотаю головой, откровенно выражая своё нежелание развивать эту тему. Было бы странно, если бы они это поняли и оставили меня в покое.

— Этот Хидан, конечно, та ещё скотина, — вместо этого они решают обсудить произошедшее прямо здесь. — Помнишь, в начале года девочка хотела с собой покончить? Так это Хидан слил хоум-видео с ней.

— Да ну, — девушка со слишком вздёрнутым, почти поросячьим носом прикрывает рот ладонью, изображая шок. — А где можно посмотреть?

Попытку самоубийства они обсуждают так же буднично и непринуждённо, как распродажу в масс-маркете. Находиться в зоне досягаемости их разговора более, чем неприятно, но я настолько обессилела, что не могу запросто подняться на ноги и дойти до остановки. Подушечками пальцев касаюсь виска, массирую круговыми движениями, подстёгивая мозг к поискам путей и выходов из моего положения, и решение находит меня само. На плечи ложится плотная ткань моего пальто, подкладка холодит кожу первые насколько секунд, от чего я слегка поёживаюсь. Киба садится рядом.

— Еле-как разняли, — констатирует он. — Не думал, что скажу это, но мне даже жаль, что Саске не врезал ему посильнее, — я молчу, чуть притаптываю ногой по деревянной ступеньке, выдавая свою нервозность. — Ты как?

Зла, разбита и ни черта не понимаю. Ещё мне страшно, но это остаточное. Сейчас, кажется, бояться нечего.

— Хочу помыться, — только и говорю, пряча взгляд.

Киба хмыкает, ласково проводит по моим волосам рукой, но я уклоняюсь от его прикосновения, прижимая ухо к плечу, и отстраняюсь.

— Давай, я подвезу тебя, — предлагает он. — Я не пил весь вечер, поэтому могу побыть твоим трезвым водителем.

Те девушки до сих пор никуда не исчезли, отошли чуть подальше и теперь смотрят на нас, перешёптываясь между собой. Мерзкие.

— Хорошо, — Киба явно не тот человек, которого я могу опасаться даже в столь уязвимом состоянии. — Поехали.

Всю дорогу до общежития Киба заполняет гнетущую тишину неуёмной болтовнёй, главной темой которой является он сам. Таким образом он, наверное, пытается отвлечь меня, но это едва ли помогает. Прижавшись лбом к холодному стеклу, я слушаю тарахтенье своего мозга каждый раз, когда мы наезжаем на неровность.

— Знаю, что сейчас это совсем не к месту, — резкая перемена в тоне Кибы даёт понять, что продолжение мне вряд ли понравится, — но могу ли я спросить кое-что?

— Не уверена, что готова отвечать на вопросы сейчас.

— И всё же, — я прикрываю веки. Не понимаю смысл его попытки быть тактичным, если он намеренно игнорирует моё нежелание разговаривать. — Ты правда целовалась с Саске?

— Да, — отсекаю как гильотиной и поворачиваюсь к нему, чуть сощурив глаза: — Трижды. Это всё, что ты хотел узнать?

В полутьме я вижу, как кадык Кибы движется вверх-вниз.

— Да. Прости, если обидел.

Мы тормозим у обочины, и Киба собирается выйти, чтобы галантно открыть мне дверь, но я категорически не позволяю ему этого сделать. Меньше всего мне сейчас хочется чувствовать себя немощной жертвой. Холодно попрощавшись с ним, я захожу в общежитие.

Захватив с собой полотенце, я спускаюсь в душевую, испытываю острую необходимость содрать с себя несколько слоёв кожи шлифовальной шкуркой, но под рукой оказывается только жёсткая мочалка. Спустя час усердных попыток простерилизовать каждый сантиметр своего тела, я вся раскрасневшаяся возвращаюсь в комнату, чтобы вычистить и отскрести всю полость рта в кровавое месиво. Закрепляю это дело ядрёным ополаскивателем и, продержав его во рту дольше положенного, зарабатываю ожёг десны, который будет мучить меня ещё неделю. Обмазываюсь кремами для тела и рук, опрыскиваю себя различными мистами из запасов Хинаты, создавая тошнотворную комбинацию ароматов, которая всё равно не перебивает запах хидановского одеколона, будто въевшегося в ноздри. Он ощущается ото всюду.

Я сглатываю горечь, подкатывающую к горлу и чувствую, как тёплые слёзы вновь приливают к глазам. Сажусь на край кровати, смотрю в одну выбранную точку в стене, мысленно себя успокаивая. В конце концов, ничего непоправимого не случилось, верно? Не нужно драматизировать и раздувать из поцелуя — самого гадостного и противного во всей истории всех поцелуев — целую попытку изнасилования. Он бы не смог затащить меня в свою комнату, так?

Конечно нет. Пьяная и совершенно безвольная я не имела возможности противостоять ему, и повторись такая ситуация снова, я точно так же останусь стоять на месте не в силах что-то сделать.

Раздаётся стук в дверь. Обычно после вечеринок Хината всегда остаётся у Наруто в братстве, но после их ссоры у меня есть веские основания полагать, что она могла вернуться и раньше.

Шмыгаю носом, стираю поехавшие слёзы с щёк и встаю с кровати. Бросаю быстрый взгляд на себя в зеркале, надеясь хотя бы выглядеть не так убито, как на самом деле себя чувствую, но к сожалению моё внешнее состояние полностью соответствует внутреннему.

Стук повторяется и звучит настойчивее, я в спешке открываю дверь, опрометчиво проигнорировав глазок.

— Саске?

Лиловый кровоподтёк под его скулой и лопнувшая губа смотрятся ужасно, а про заплывший глаз я и вовсе не хочу говорить.

— Что я тебе сказал? — Саске переступает порог, вынуждая меня отойти в сторону, пренебрегает придверным ковриком, на которым мы с Хинатой условились разуваться, и проходит вглубь комнаты, оборачиваясь на меня. Я тихо прикрываю дверь и прислоняюсь к ней, не сводя с Саске взгляда. На его белой футболке крапинки крови.

— О чём ты? — смотрю на его руки — костяшки пальцев разорваны в мясо, как если бы он лупил кулаками стену.

— Я сказал тебе не напиваться, — расставив ноги на ширине плеч, он смотрит на меня, вздёргивает подбородок, подгоняя с ответом на ещё не озвученный вопрос. — А что сделала ты?

Я сглатываю, ощущая пощипывание в носу.

— Будь я вусмерть пьяной, это никому не даёт права ко мне лезть, — хочу говорить увереннее, твёрже, но голос трясёт от подкатывающих эмоций, ещё не остывших, всё ещё бурлящих внутри. — Да и кто ты такой, что бы что-то мне говорить? С чего взял, что можешь мне указывать, обвинять меня…

— Я не обвинял тебя.

— Тогда зачем пришёл?! — сложно сдерживаться и не кричать, я слишком зла и обижена, потому что бойкотировала его предупреждение и влипла. — Ждёшь, что я брошусь тебе на шею и рассыплюсь в благодарностях?

— Что? Нет, — мои слова задевают Саске за живое. Он делает один порывистый шаг, но тут же останавливается, привычно запускает пальцы в волосы, небрежно их взъерошивая, и взволнованно выдыхает. Склонив голову набок, Саске спрашивает: — Ты в порядке?

Вот теперь конкретно хочется плакать.

— Ты пришёл только для того, чтобы задать этот вопрос? — мои губы по-детски кривятся из-за подступающих слёз, мутная пелена застилает глаза, и я мотаю головой, со всхлипом прижимаюсь щекой к груди Саске, неожиданно оказавшегося совсем рядом. Несвойственно робко, будто опасаясь спугнуть, его рука ложится промеж моих лопаток, а губы прижимаются к макушке, шепча:

— Я не мог оставить тебя одну, — Саске оставляет невесомые, но тёплые поцелуи на моих волосах. — Я здесь. Всё хорошо. Пожалуйста, не плачь.

— Это было так ужасно, — сжимаю в пальцах тонкую ткань его футболки, жадно вдыхаю единственный запах способный нейтрализовать воспоминания о Хидане и его прикосновениях. — Он трогал меня…

— Больше не посмеет.

— Было так шумно, никто не слышал, а я звала на помощь, — я заикаюсь, слова смазываются в непонятные звуки, но Саске понимает даже этот нечленораздельный бред. — Если бы не ты…

— Не думай об этом, — он впивается пальцами в мои плечи и отстраняется, заглядывая в заплаканные и раскрасневшиеся глаза. — Тебе нужно отдохнуть.

Я уже давно приготовилась ко сну, надела дурацкую пижаму с поняшками и собиралась лечь в постель, но случившееся настолько впечатлило мою, судя по всему, неокрепшую психику, что я не могла спокойно закрыть глаза — в голове сразу шелестел голос Хидана:

«Тебе понравится, обещаю»…

— Не уходи, пожалуйста, — я цепляюсь за куртку Саске, царапаю пальцы о жёсткую молнию, со скрипом сжимая потёртую кожу в кулаках. — Не оставляй меня.

Он мешкает, сомневается, но в итоге прикрывает веки и шумно сглатывает, кивая.

— Хорошо, — его крупная ладонь ложится на мою щёку, большой палец размазывает свежую слезу под нижним веком. — Я лягу в кровати Хинаты.

— Нет, — мотаю головой, — полежи со мной, прошу.

— Это… — видно, с каким трудом он складывает слова в отказ, — это не самая хорошая идея, Сакура. Мы пьяны.

— Я тебе доверяю.

Доверяю, несмотря ни на что, и сейчас абсолютно неважно, что было между ним и бывшей невестой его брата, кто отец ребёнка, которого она носит — неважно. Я готова забыть обо всех разногласиях, ведь в эту минуту я больше всего нуждаюсь в близости Саске, в ощущении непробиваемой безопасности, которое окутывает только рядом с ним.

— Я побуду рядом, пока ты не уснёшь, — его проспиртованное дыхание опаляет моё лицо.

Каждый мускул в моём до предела напряжённом теле ноет от облегчения, я подхожу к своей кровати, залезаю под одеяло, прислушиваясь к шороху кожанки, которую Саске скидывает с плеч. Кровати в нашей комнате достаточно просторные, вполне способны уместить двух человек, если те окажутся достаточно дружными, чтобы лежать в обнимку. Я отодвигаюсь к самой стене, и Саске выглядит предельно серьёзно, когда садится на край моей постели. Он сбрасывает кроссовки и, не сводя с меня глаз, медленно укладывается на подушку рядом, готовый подняться и уйти в любой момент, стоит мне только передумать. Но я не передумываю, ложусь на его грудь, потираясь щекой о мягкую ткань футбоки.

— Удобно? — спрашиваю я, и Саске согласно мычит. Ритм его сердца, бьющегося у меня под ухом, учащается. — Спасибо.

— За что именно? — его голос распространяется вибрацией по моему телу.

— За то, что рядом.

Саске кладёт руку, оплетённую чернильными змеями, на моё плечо, приобнимая и прижимая теснее.

— Спи, — шепчет он. — Я посторожу.

Сладко улыбаюсь в полудрёме: в комнате пахнет страницей из ванильного романа.

— Мой сон?

— Заткнись.

Это уже больше похоже на Учиху, которого я знаю и...