Снежная буря взвыла, едва только захлопнулись за их спинами тяжёлые двери особняка. Старые стены будто вздохнули, но устояли — им было не в первой сталкиваться со штормом. Церкви, монастыри, вера, подкреплённая воочию увиденными ангелами и демонами, и сейчас продолжала соседствовать с древними как сам мир байками, что вихрящийся снег — это покрова Снежной девы, выходящей на землю в зиму радоваться и танцевать, отстукивая каблуками причудливый ритм смерти для человека и сна для природы.  

Сбросив шинель и раздав указания, большая часть которых отправляла членов отряда отдыхать, Дмитрий впервые за день выдохнул. Ещё один бессмысленный день в поисках ответов на загадки, душившие этот богом забытый городишко, где зима, казалось, не заканчивалась никогда. Зима, бескрайний снег, смерть и тяжёлый дух тайн, пропитавших каждую улочку Роткова. 

В иные моменты хотелось жёстко вскрыть этот нарыв и очистить его, подобно прошлому, мечом и огнём. Ну или в их случае при помощи патронов. Сейчас же, прислушиваясь к играющей за стенами старинного дома буре, он чувствовал некоторый покой. Даже зло и тайны берут в непогоду, подобную этой, передышку. 

Дверь в кабинет открылась без скрипа — он самолично смазывал старые петли, чтобы те не раздражали повизгиванием. Казалось бы, зачем и почему — просто по привычке. Всё должно было работать как часы. И вещи, и люди. 

Тем страннее было увидеть в своей маленькой берлоге — такое прозвище его рабочий кабинет получил от лёгкого на язык Грега — рассыпавшиеся по столешнице тёмно-рыжие, практически рубиновые волосы. Лэйн, оставленная в поместье ломать голову над переводом книги Апокалипсиса, сидела в его кабинете (закрытом перед уходом, насколько он помнил, на замок) за его столом и сложив голову на его книги, журналы и папки с документами. 

Тёмные глаза, оторвавшиеся при его появлении от разглядывания снежной бури за окном, смотрели печально. Не привычно холодно, не с иронией или едкостью.

— Как? — хрипло прозвучал вопрос больше для порядка, чем ради интереса. Беззлобно; на недовольство не было сил и желания. Даже руки он скрестил на груди скорее по привычке, чем действительно негодуя. Девчонка поступала как ей вздумается, зачастую без оглядки на правила, но во многом это напоминало его самого, когда он только-только заступил на службу.

— Из крыла по стене вёл ещё один ход. Возможно, чтобы не тратить время и не смущать прислугу. 

Будто что-то само собой разумеющееся. Просто, понятно и отрешённо. Лошадь, за чью голову уже заплатили свою цену. Собака, прекрасно понимающая, что с последней прогулки она не вернется. Лэйн с самого начала была такой, когда они только нашли её в снегах, но сейчас звучало... жутко. 

— Почему... — не успел он задать до конца вопрос, как девушка откинулась на спинку кресла, сильнее запахивая на плечах тёплый расшитый платок. 

— Потому что ты сказал, что убьёшь меня без капли сожалений. 

Стакан с холодным чаем застыл недонесённый до рта. Поставив стакан на чайный столик, чтобы случайно не разбить, Дмитрий обернулся. За столом вздорной девчонки уже не было. Два широких шага отмерили небольшой кабинет. 

Лэйн он обнаружил под окном. Девчонка сидела на полу, поджав под себя ноги. Будто Снежная дева с гравюры, украшавшей стену над диваном, выбралась из оков деревянной рамки. Такой же отрешённый взгляд, такие же пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся в платок, укрывающий спину, плечи и грудь, такая же длинная чёрная юбка, лежащая тряпьём у ног. 

Возникшее было пожелание отправляться кому-то куда подальше от кабинета замерло на губах когда юбка зашевелилась. Чёрная, узкая... передвигалась она не как ткань, а как кожа, скрывающая стальные мышцы. Кольцо за кольцом выкладывался на полу чёрный змеиный хвост. 

Только спустив с плеч подаренный им платок, Лэйн подняла взгляд. Майка, лямкой обхватывавшая шею и пояс, практически не скрывала спину. Костяных отростков на лопатках, которые торчали у заражённых умертвий уродливым подобием крыльев, не было. Только чуть выступавший, как своеобразный гребень у иных из змей, под кожей позвоночник и россыпь мелких шрамов. 

Воцарившаяся в кабинете тишина оглушала. Казалось, за окном затихла пляска Снежной девы. Лэйн смотрела на него своими большими золотисто-карими глазами, в этот момент казавшимися совсем черными. Не то от неяркого света, не то от застывшей в них тоски. 

«Ты сказал, что убьёшь меня без всяких сожалений...» 

Едкой горечью отозвались слова, произнесённые глупой девчонкой. Обычно безэмоциональная, холодная и трезво рассуждающая, сейчас она не походила сама на себя. Как не походила и на умертвия, безмозгло и зло идущие в поисках человеческой плоти. Взгляд скорее напоминал лошадей, которых Дмитрий когда-то в далёком детстве видел в фильмах.

Полный печали. Невысказанных сожалений. 

«Убьёшь меня?»

Нужно было выстрелить сразу, едва он только вошёл в кабинет. Пусть даже если всего лишь в наказание за нарушение субординации и вскрытие рабочего кабинета, где хранились все документы по расследованию. Только скажешь ли об этом человеку, сидящему у твоих ног, прижимающегося головой к колену, точно преданная псина? 

Однажды ему уже пришлось выступать палачом. Боевой товарищ и друг, чей жетон он хранил в напоминание о жестокости жизни... связывало ли его хоть что-то из тех уз с этой вздорной девчонкой, не в первый раз проникающей в его кабинет и без страха крадущей улики из могилы? Возможно, будь хоть один из них верующим, то сказал бы про библейскую картину.

Не то неведомая тварь, пришедшая к ангелу в поисках милости.

Не то всего лишь люди, пытающиеся побороть страхи, разрастающиеся в тишине и темноте.

Только ни один из них не был ангелом.

И ни один не был тварью.

Когда за окном забрезжил первый рассветный луч, сменив на сцене Роткова снежную бурю, Лэйн с трудом поднялась на ноги. Пошатываясь и будто не чувствуя мир вокруг; она бы точно упала, не подхвати он её.

Даже сквозь ткань платка пальцы чувствовали абсолютно обычную спину — никаких выступавших под кожей позвонков. Да и на ногах Лэйн стояла на своих — двух, чуть смуглых, смешно торчащих из-под юбки голыми лодыжками и поджатыми из-за холодного пола пальцами.

— Я человек... — прозвучало тонко и, неожиданно, жалобно. На него смотрели всё те же тёмные глаза, где среди печали, казалось, забрезжила крошечная искорка надежды.

— Я ничего не видел, кроме того, что ты вскрыла замок в мой кабинет и заснула над книжками, — произнёс Дмитрий, помогая девчонке обойти стол. — Ещё раз подобное повторится — посажу на цепь в библиотеке.

Тонкие губы едва заметно дрогнули в улыбке в ответ на его нарочито сердитые слова. Будто беззвучно благодаря его.

— Иди спать, дурёха.

Стоило закрыться двери, Дмитрий практически рухнул в кресло. Рука сама потянулась к сигаретам и зажигалке. Смотреть на пистолет, прикрытый расшитым платком, не хотелось. Отчего-то Дмитрий был рад, что воспользоваться им не пришлось. Некстати вспомнилась фраза, обронённая когда-то матерью.

«Ночь темнее всего перед рассветом».