Первое, что поняла Уэнсдей после того, как Энид стала её игнорировать — это то, что от волчицы пахло кровью.

Этот аромат появлялся вечером, как раз перед сном, сразу же, как только Синклер возвращалась от своих подруг.

И Уэнсдей внимательно следила за Энид. Наблюдала за той, однако… Точно никаких ран не замечала. Руки были целы, тело тоже, возможно, ей так попросту казалось, но аромат, несмотря ни на что, не уходил.

Она смотрела на Энид на совместных уроках, стоя где-нибудь в коридоре, сидя за самым дальнем столом во время приёмов пищи.

Но Энид не смотрела на неё, почти постоянно держа свой рот закрытым.

Она бы хотела следить за ней и в комнате Йоко, но вампирша ощущала её слабое биение сердца даже за поворотом. Охраняя Энид от Аддамс.

Помимо явной слежки, Уэнсдей пыталась пару раз поговорить.

— Вышло новое видео у Агаты Кристи. Буду сегодня смотреть. А ты?

— Мне разонравилось, — и уходит, скрывая свои глаза от пронизывающего взгляда Уэнсдей.

Или…

— Я была в городе. Этот ядовитый напиток, что ты смеешь оскорблять, называя кофе, для тебя, — она протягивает слегка остывшее латте с уймой сливок, разных радужных дополнений и маршмэллоу, что напоминало Уэнсдей о соседке, но та, принимая стакан, оставляла его на столе, пока через пару дней Аддамс не выкинула его, не начатый, в мусорку, больше не в силах терпеть запах испорченного напрочь напитка.

Уэнсдей моргает, прогоняя воспоминания прошлого. Чуть крепче сжимает вилку в своей руке, так и не притронувшись к еде.

Энид одним уголком губ улыбается над какой-то шуткой Йоко, а после, доставая мобильный, пишет в нём что-то.

И показывает Танаке, получая кивок.

Уэнсдей проводит более длинными ногтями по столу, едва ли не оставляя в дереве борозды.

Однако… Тут же замирает, когда Энид всё же смотрит на неё.

И хоть их пересечение взглядов длилось пару секунд, Уэнсдей увидела какую-то печаль в глазах своей волчицы.

Что-то происходило. Она обидела её? Долгий писательский час? Слегка испорченный маникюр из-за игры на виолончели? То, что Уэнсдей сама обновила, не обратившись за помощью к Синклер?

Аддамс запуталась. Но с привычным ей упорством, продолжала буравить Синклер взглядом. А когда та встала, оставляя едва ли тронутую еду, направилась следом, продолжая буравить её спину.

Приближалось полнолуние, но Синклер проводила всё время в компании своих подруг, полностью игнорируя волков. И Уэнсдей.

И если первым это было привычно, то самой Аддамс — нисколько. Кричите на неё, пытайтесь ударить, убить, делайте что угодно, пытайтесь улыбаться назло, но не игнорируйте её, будто всего остального раньше не было.

Однако, Уэнсдей замирает на одном из поворотов. В голове всплывают слова матери. У Уэнсдей нет ханахаки. У Энид нет чувств. Видимо…

Видимо Аддамс ошиблась. И от этого становится так противно, что она тут же срывается с места, направляясь к тренировочной площадке с луками.

Она стреляет почти безостановочно, до самого вечера, не обращая внимания ни на кого, кто мог бы к ней подойти.

Вещь бегал туда-сюда, подавая выпущенные ранее стрелы. Но Уэнсдей успокаивается только тогда, когда едва ли не пробила Вещь, пока он вытаскивал предыдущий залп.

— Я не могу ошибаться, — это злило. Она смирилась со цветами, что могут быть в её жизни, с музыкой, с самой Энид Синклер, которая могла бы оставлять на её теле укусы и царапины при разном времяпровождении.

Она ощущала, как ярость плещется в кончиках её пальцев, но вокруг уже достаточно потемнело, поэтому приходится взять Вещь на руки, сажая на плечо, направляясь в сторону комнаты, в которой последнии дни стало чересчур тихо.

Она пытается писать, но всё, что может её мозг, это тупо пялиться в чистый лист; пытается играть, но каждая мелодия кажется лишь пыткой, не способной передать все те бушующие чувства, рвущиеся сквозь крепкую плотину.

Уэнсдей всё же оказалась в болоте из эмоций и единственный человек, способный протянуть ей палку и вытянуть — это Энид. Но та вновь приходит лишь перед сном, почти сразу заваливаясь в постель.

Даже не листая ленту. Не проверяя соцсети и не принимая душ. Она быстро проваливается в сон, вынуждая сидящую на другой стороне комнаты Уэнсдей лишь ощущать запах крови.

Может ей кажется из-за видения? Может ей попросту страшно, что она не успеет помочь?

Но она прогоняет эти мысли, тоже стараясь уснуть.

Выключает свет, слыша со стороны Энид лёгкий кашель.

Так долго болеет…

Она сдаётся в свой запланированный день.

Выгоняет Вещь, давая задание следить за округой и нервничает. У неё на столе лишь упаковка шоколадных конфет. Светлых, как девушка, являющаяся ей соседкой.

Все эмоции являются непривычными, потому та стоит рядом с дверью, слегка проговаривая про себя то, что скажет.

Энид входит в семь вечера, тут же, не обращая ни на что внимания, проходя к комнате и коротко поглядывая на сторону Уэнсдей, пока та закрывает дверь на замок, заставляя волчицу вздрогнуть, оборачиваясь на тёмный силуэт, который вначале не заметила. Где её волчье обоняние?

— Уэнсдей, — та выпрямляется, стоит неподалеку от места, где их комната разделяется. Сглатывает, пряча руки за спиной.

— Я устала играть в кошки-мышки. Не хочешь по-хорошему — я буду действовать по-своему, — она злится. И все слова, что Аддамс тщательно выверяла, репетируя, покидают её голову, оставляя лишь злобу и желание вернуть всё на круги своя.

— Я… Я просто… Это… — её взгляд мечется от волнения и лёгкого страха, сковавшего её глотку, мешающий сказать хоть что-то. Будто бы этому всему есть оправдания.

— Ты признаешься мне честно. И я всё сделаю быстро, — Уэнсдей достаёт чеснок из внутреннего кармана, — ты уходишь к Йоко и после от тебя пахнет кровью. Не знаю, какая песня сирен тебя ведёт возвращаться туда каждый вечер, но я освобожу тебя. Зачем Йоко пьёт твою кровь? — Уэнсдей серьезна, а вот Энид… Энид в шоке.

— Что… Я… Нет!

— Не хочешь показывать — тогда я убью их обеих, — она слегка встряхивает второй рукой, показывая в блеске луны нож, а после делает шаг к девушке, — не бойся. Я освобожу тебя, — а после она разворачивается, пока не слышит падение Энид.

Медленно оборачиваясь Уэнсдей тут же бросает своё оружие, видя, как из уголков губ Синклер потекла кровь, распространяя по комнате тот самый запах.

Она мигом падает рядом на колени, поднимает голову Энид и протирает по щеке, видя, как вместе с кровью уходит и тональный крем, открывающий бледную кожу.

— Энид! Что происходит? Где рана? — Уэнсдей напугана, руки возлюбленной на её плечах, сжимают ещё сильнее, чем в видении. Заставляют сердце то подниматься в глотку, то падать в самые пятки, будто собираясь покинуть бренное тело.

— Уэнс… Дей… — она улыбается. Дура. Уэнсдей бы ударила её по щеке, приводя волчий мозг в порядок, но луна светит на них сквозь витражное окно, делая Энид… Другой. Умирающей на её руках.

— Превращайся! Исцеляйся! Ты же волчица, оборотень, Синклер, — она хватает её руки, но ощущает, что там нет когтей. Как нет и клыков, что должны были появиться хотя бы в последний раз.

— Не могу… Я опять не… Могу, — она отворачивается, закашливаясь и позволяя вместе с кровью выкашлять себе и аконит. Уэнсдей впадает в ступор. Надо срочно что-то делать. Надо как-то спасать эту идиотку. Но все слова покинули её голову, позволяя лишь крепко держаться за задыхающуюся волчицу, — ханахаки… Это ханахаки.

— Вижу, — она не осознает момент, когда поверх размазанной крови по щеке Энид падает слеза. Не успевает понять, что её глаза начинают хуже видеть, — я должна знать имя. Meine Liebe bitteМоя любовь, прошу., — она стирает свои солёные капли, столь нежно оглаживая бледное лицо.

Но Энид не успевает ответить, вновь закашливаясь.

Уэнсдей мягко переворачивает её на бок, лаская кровавыми руками чужие волосы. Она так долго пыталась её спасти… Неужели это Йоко или Дивина? Неужели они знали и позволяли своей волчице погибнуть?

Энид же, противясь такому положению, пыталась повернуться, вцепилась вновь в плечи Уэнсдей, пытаясь что-то сказать. Пытаясь дать Аддамс информацию, кого той нужно будет убить при свете луны, мстя за свою любовь.

— Уэнсдей… — Аддамс слегка улыбается, ощущает, как сводит судорогами её лицо, мешая управлению, но то, что она услышала сквозь кашель, сломало её окончательно, — это ты…

Она в шоке моргает. Сглатывает. А после, прямо во время кашля, прижимается к губам Энид.

Ощущает аконит, что мог столь же легко убить и её; ощущает привкус чужой крови, что не казалась ей такой уж хорошенькой. А после отстраняется, ощутив, как когти впились ей в плечо.

— Ты моё проклятие. Не смей покидать меня. Не смей дарить мне свою смерть после первого поцелуя, — и Энид замирает. Не в плане, что её сердце останавливается, прекращая свою работу. Нет, она делает глубокий вдох, ощущая, как с её груди упала ноша.

Она слишком резко для той, кто секунду назад едва ли не умер, откатывается от Аддамс и воет.

Её тело видоизменяется. Хруст увеличивающихся костей отскакивает от стен, заставляя Аддамс следить за каждым изменением чужого тела.

Энид же, становясь на две лапы, вновь воет, явно заставляя всех на этаже жалеть, что они живут столь близко к крыше.

Аддамс моргает пару раз, следя за своей волчицей, которая тяжело дышала, смотря на луну сквозь окно.

Не ясно, сколько прошло времени, но вскоре их дверь оказалась выбитой Йоко, которая зависла в проёме, глядя на волчицу и Уэнсдей, лицо которой было в крови. Чужой крови.

— Твою…

— …мать, — запыхавшаяся Дивина оказывается за её спиной, тоже с удивлением глядя на картину перед собой.

Однако, несмотря на радость того, что их волчица всё же справилась, те не могут зайти внутрь, ведь едва Йоко сделала первый шаг, Энид стала на четыре лапы, рыча и закрывая Уэнсдей собой.

— Кажется, наша девочка слегка одичала. Заходи завтра, Энид! — с помощью Дивины возвращая дверь обратно, оставляя влюбленных наедине, они надеялись, что узнают всё уже завтра.

Уэнсдей осторожно касается чужой шерсти. Зарывается рукой, ощущая, насколько же напряжённые там мышцы.

— Чш, щеночек, — ей не страшно. Она видит более животный взгляд оборотня, а после ощущает, как к ней на бедро улеглась тяжёлая макушка. Бурчит что-то на волчьем.

И Уэнсдей опускает ладони на её голову. Обхватывает уши, лаская те, слегка сжимая, впервые наверное понимая тех сумасшедших собачников или кошатников, что готовы были сидеть несколько часов в неудобной позе. Потому что если Энид захочет лежать на её ноге всю ночь — Уэнсдей с радостью позволит ей это, даже если это полностью остановит кровоток.

— Слышишь меня? — видя, как ухо дернулось на звук её голоса, она чуть ударила весьма опасного зверя по влажному носу, тут же слыша рык и видя обнаженные клыки, — собиралась умереть, но молчать. Глупый поступок.

Волчица бурчит, а после садится перед Уэнсдей. Смотрит на неё виновато, вновь что-то бурчит, заставляя Аддамс жалеть, что не знает языка собак.

— Надеюсь, когда ты сможешь превратиться обратно, прекратишь бегать от меня? — кивок, слишком активный, а после Уэнсдей встаёт, замечая, что кровь на их полу, как и цветы аконита, исчезли. Забавная магия… — не хочешь на улицу? — подходя к двери на балкон, вновь услышала рык, слегка удивляясь. А после её брови поднялись ещё выше, ибо Энид превратилась обратно, поджимая ноги к своему обнажённому телу.

Аддамс, решая не пытать девчонку сейчас, сдергивает одеяло со своей постели, накрывая оборотня и присаживаясь напротив в такую же позу.

Они молчат. Энид рассматривает свои когти, что спустя долгие две недели наконец-то оказались снова на её руках.

— Я… — она прочищает горло, пытаясь найти привычное желание покашлять, но в лёгких наконец-то пусто. Слов, к слову тоже не находится, но она всё равно открывает рот, — я не знаю, почему не побежала к тебе сразу. Мне казалось… Тебе это не будет важно.

— Ты норовишь стать самой раздражающей личностью в моей жизни, — Аддамс хмыкает, протягивает ладонь, проводя по костяшкам Энид.

— Я… Слушай, не я назвала себя несуразной! — она поднимает голову, обиженно глядя на всё такую же безэмоциональную Уэнсдей.

— Это была правда. Я… Начала испытывать к тебе страх потери, когда ты была собой, а не кем-то другим.

— что… Стоп. Ты сейчас говоришь, что влюбилась в меня… В меня? Типа… В шумную, яркую и гиперактивную девчонку?

— Да. А ты, значит, решила, что с помощью готического наряда сможешь влюбить меня в тебя?

— Это был хороший план, — она видит скептический взгляд Уэнсдей и со смешком прикрывает глаза, — может и не такой хороший. Но я ожидала чего-то… Вау!

— Энид, ты подтверждаешь стереотип о блондинке. Моё сердце сделало невозможное, начиная биться со скоростью света при виде тебя.

— Я сделаю вид, что не услышала, как ты назвала меня глупой, — она снова улыбается и Уэнсдей сжимает её ладонь, которая всё ещё находилась под воздействием её ласки.

Энид отпускает голову, только сейчас замечая, что вообще-то голая перед объектом своего обожания.

Поэтому выдергивает руку и закутывается в одеяло сильнее, краснея.

— Я… голая.

— Уже около пяти минут, как превратилась обратно, — Аддамс встаёт и, выдвигая ящик своего стола, возвращается ко всё ещё шокированной Энид, протягивая ей коробочку с конфетами, — сегодня я думала сознаться в том, как твои глаза пытают меня.

— То есть… Тоже сегодня? — Энид осторожно принимает шоколад, закусывая губу, вновь слыша, как Уэнсдей присаживается рядом, — типа… Я думала позвать тебя на свидание под луну. Ну… До того, как ты назвала меня несуразной. Хотела показать тебе превращение.

— И ты показала. Это было феноменально. Раз ты открываешь мне неизвестное, стоит раскрыть карты и мне, — Уэнсдей вздыхает. Её сердце чуть ускоряется, — я знала о том, что ты умрёшь больше двух недель. Мне было видение о том, что случилось полчаса назад.

— И ты… Поэтому…?

— Проводила ли я с тобой больше времени? Вначале да. А после я поняла, что моё сердце ускоряется при мыслях о тебе, а на губах появляется улыбка. Я захотела спасти тебя не только ради отсутствия новой соседки.

— Уэнсдей… Ты сказала «карты». Что ещё я должна знать?

— Ты моё проклятие. Аддамсы прокляты. И я думала, что оно обойдёт меня стороной. Но ты, ханахаки… Я… Родители ждут нас на каникулы, как пару.

— Что?! — Энид едва ли сдержалась, чтобы не начать жестикулировать, но лишь сильнее сжала одеяло, в которое была укутана. Кажется, теперь на нём есть пара новых дырок.

— Ты моя. С этого дня и до настоящего последнего вздоха. Не факт, что мы станем такими же, как и мои родители, они рождены с одним мозгом на двоих, который чаще всего у матери.

— Эээ… Значит… И ты моя…

— Твоя волчица это поняла намного быстрее тебя.

— А… Да… Надо будет извиниться перед девочками за рык.

— Вначале пусть сами извиняются за сломанную дверь. Столько ловушек, а дверь снесли.

— Ловушки? Ты…

— Мы с Вещью старались следить за тобой. Везде, где ты точно не будешь ходить, есть ловушки на случай… Который я думала произойдёт. Простишь ли ты меня, что я поставила твою жизнь под угрозу?

— Уэнсдей… — она видела, как тяжело давались слова девушке, поэтому сразу же активно закивала, — иди умойся. А я пока оденусь. Я бы хотела…

— Поцеловаться? Эта мысль не даёт мне покоя с того самого момента, как ты стала человеком, — она встаёт, проводит по волосам Синклер своей кровавой рукой, только сейчас понимая, что у неё слегка ноет плечо.

Там были раны. Это она уже увидела в зеркале. И от чего-то — они вызывали улыбку.

Она слегка проводит по рубцам, не торопясь обрабатывать, наслаждаясь силой, что таила в себе её пара.

Её проклятие. Её цвет и воздух.