Энид помнит, что Мортиша спустя какое-то время смогла помочь ей встать и повела к медсестре.

Судя по тому, как крутились вокруг девушки врачи, они явно хотели «отобрать» её у женщины, но Энид держалась за чужую белую руку так сильно, что, кажется, подарила ей синяки.

Она боялась оставаться одна. Теперь, лишённая Уэнсдей, Энид ощущала вину, что не смогла ей помочь. Что из-за неё всё это и случилось.

Она вошла в квартиру — и анализы Уэнсдей начали прыгать. Это Энид запустила цепочку, которая сейчас отобрала у неё не просто соседку, но и подругу. Возлюбленную.

— Энид? — наконец-то она начинает что-то слышать. Кажется, ей давали выпить какие-то таблетки. Видимо, успокоительные. Девушка моргает и наконец-то смотрит в глаза Мортиши, ощущая, как всё внутри неё горит от стыда.

— П…простите меня, Мортиша… — но слёз больше нет. Её глаза безумно горят, однако, Синклер не моргает, вглядываясь в лицо миссис Аддамс. Пытаясь понять, насколько та зла.

— Давай я провожу тебя до Йоко? — но Мортиша выглядит спокойной. Поэтому Энид кивает. У неё слегка сбиты ладони рук и болит копчик, но в целом — она жива, не считая шока, который врачи спихивали на чудесное спасение от аварии.

Женщина мягко проводит по чужой щеке, стирая остатки её слез. А после, подарив девушке слабую улыбку, выходит, начиная переговариваться с каким-то мужчиной.

Энид не собиралась рассматривать, но её будто заторможенное сознание всё делало не так, как следовало.

И она поняла, что этот мужчина, голос которого она никак не могла услышать, был отцом Уэнсдей. Гомес…

— Вам очень повезло, мисс Синклер, — её отвлекает вошедшая медсестра, которая начинает убирать использованную вату и пластиковый стаканчик. Точно, именно из него пила Энид.

— Повезло? — блондинка шмыгает носом и спрыгивает, продолжая внимательно смотреть на медсестру. Повезло… Ну конечно.

— Люди, которые едва ли не стали свидетелями аварии, говорят, что вас будто что-то вытолкнуло с дороги. Видимо, ангел хранитель, — женщина улыбается и исчезает, заставляя Синклер едва ли сдержаться от комментария, что её спасли ценой собственной жизни. Будто бы проведя обмен.

Почему Мортиша вообще ещё рядом? Вот, даже подзывает девушку, вынуждая выйти к отцу своей мертвой подруги.

— О, рад наконец-то увидеться, Энид, — он протягивает руку, но, замечая ранки на ладонях девушки, осторожно притягивает Синклер к себе за плечи, позволяя вдохнуть аромат парфюма, который даже не оседает на глотке, — Мортиша отведёт тебя к подруге. Не переживай. А я посижу у своей маленькой змейки. Вдруг сегодня будет хороший день и она наконец-то очнётся.

— Уэнсдей… Жива? — Энид не верит. Энид переводит взгляд на Мортишу, которая сразу же кладёт ладонь ей на плечо.

— Давай поговорим снаружи, — уводя девушку от ничего не понимающего мужа, они вскоре вышли на свежий воздух. И Энид, наверное, впервые в жизни была столь сильно не рада солнцу.

Она осматривается и будто видит, как Уэнсдей отталкивает её. Будто видит, как сама осталась сидеть на обочине. Да, всё же хорошо, что она идёт с Мортишей, потому что даже под успокоительным горло схватывает в спазме, грозясь отправить Синклер в новую истерику.

— Энид, — она снова слышит свой голос и переводит взгляд на обеспокоенную Мортишу, — теперь ты должна мне всё рассказать.

И она рассказывает, старается смотреть только на свои сбитые руки, особо не проживая эти моменты, а передавать их сухими фактами.

Вот они ссорятся в палате. Вот обе выбегают из больницы. Энид пытается догнать, но не замечает красный свет и едва ли не оказывается сбитой.

И вот девушка сидит на тротуаре, пока Уэнсдей, которая и спасла её, не исчезает прямо перед ней.

— Она сказала, что умирает. И я думала…

— Уэнсдей жива. Когда ты выбежала, я заглянула в палату, и всё было в порядке. Мне даже показалось, что у неё дернулся палец, — Мортиша идёт медленно. И Энид, несмотря на желание поскорее зарыться в объятия Йоко и забыться в работе, благодарна ей. Это даёт возможность поговорить. Высказаться, — наоборот, пока тебя успокаивали, когда меня попросили оставить тебя, медсестра сказала, что сердце Уэнсдей бьётся так, будто она просто спит.

— Она скоро проснется, да? — Энид ощущает, что тяжёлый камень, который едва ли не превратил её в слизняка, наконец-то упал с плеч, позволяя вдохнуть полной грудью без чувства вины.

— Я не знаю. Но очень этого хочу, — Мортиша улыбается, и Энид, поймав её взгляд, который будто бы тоже расслабился, улыбнулась в ответ. Что, наверное, выглядело несколько жутко, учитывая её вид.

Потому что когда они входят в кофейню, многие посетители сразу же замечают девушку и смотрят в шоке, пока из-за барной стойки не выскакивает Йоко.

— Энид. Мортиша. Проходите, я чуть с ума не сошла. Ты никогда не опаздывала, — она хватает Энид за плечи и прижимает к себе, сразу же замечая, какой морально побитой выглядит её подруга.

И, будто понимая, что пора закругляться, гости (студенты, болтающие ни о чем) покинули заведение, позволяя им выговориться.

— Здравствуй, моя дорогая. Смотрю, дела идут хорошо, — коротко приобнимая подругу своей дочери, Мортиша присела на стул, осматриваясь.

— Да, спасибо. Так что случилось? Боже, что с твоими руками? — помогая Энид забраться на высокий стул, Танака безотрывно смотрела в глаза блондинки.

— Мы с Уэнсдей пытались вернуть её в тело, потом мы поссорились, меня чуть не сбила машина, но Уэнсдей спасла меня и исчезла. В принципе, неплохой понедельник, да? — Энид, всё ещё под успокоительными, невесело усмехнулась, хватая пакетик с сахаром и начиная играться с тем.

— Так вы знаете? — Йоко смотрит на Мортишу, которая уже слышала эту историю и лишь слегка кивает, — охренеть. И в смысле Уэнсдей исчезла? — задав этот вопрос слишком резко, бариста посмотрела на подругу и сразу же как-то сдулась, осторожно касаясь её пальцев, — И… Ты в порядке?

— Нет… Я устала… — она шмыгает носом. И пусть слёз нет, Йоко всё равно крепко обнимает побитую и морально, и физически подругу. Прижимает ту к себе, позволяя скрыть глаза в плече. Позволяя впиться сквозь боль в ладонях в чужую рубашку.

Несмотря на заверения Мортиши, ей всё ещё страшно. Энид боится, что однажды у Уэнсдей попросту остановится сердце. Что та окончательно умрёт, оставляя после себя горький привкус кофе.

— Давай-ка я отведу тебя домой, — и Энид лишь кивает, не особо заботясь, на кого Йоко оставит кофейню.

Её не заботит абсолютно ничего.

Они прощаются с Мортишей, наконец-то обменявшись контактами, а после десятиминутной прогулки, прижимаясь к держащей её за плечи Йоко, Энид заваливается на диван, накрываясь радужным пледом. Её бьёт дрожь и Йоко садится рядом, осторожно поглаживая ту по спине.

— Всё будет хорошо.

— Перед тем, как исчезнуть, утром она играла мне на виолончели. Перед тем, как полностью раствориться на моих глазах, она сказала, что умирает. И Йоко… — Энид, вновь шмыгая носом, всё же садится, вытирая слезы и тут же шипя от того, как защипали её ладони от солёной влаги, но продолжает, — и знаешь, что последнее она хотела сделать? Уэнсдей Аддамс потянулась к моим губам. Просто зашибись.

— И ты думаешь, что она была права? — Йоко спрашивает осторожно. Подруга не шутит из-за всей ситуации, не уточняет про виолончель, лишь продолжает поглаживать Энид, внимательно слушая ту.

— Она знала, что лечь в своё тело ей не особо поможет. Но попыталась. Так что… Я боюсь, что однажды Мортиша позвонит мне не с радостной новостью.

— Давай надеяться на лучшее. Было чудом, что ты видела её. Будем ждать, когда свершится ещё одно, и я смогу тоже с ней говорить. И видеть, — Йоко усмехается и Энид активно ей кивает.

Верить она умеет. Она верила в Санту до пятнадцати лет.

И, если Уэнсдей нужна вера, Энид это обеспечит.

— Йоко, — вытирая слезы, девушка серьёзно глянула на подругу, — мне нужен аванс.

***

Окей, Энид пропускает один день, давая себе время погоревать, накрутить нервы ещё сильнее, а после выпустить всё под какую-то громкую музыку.

Пусть соседи жалуются, ей надо немного сорвать глотку. И бутылка лимонада в руке неплохо помогает, наполняя её лёгкими газиками. Вынуждая её вскоре войти в комнату Уэнсдей и упасть в чужую постель, пытаясь вдохнуть запах девушки.

Но он едва уловим. Всё же самой Аддамс тут не было чуть больше полугода.

Однако, следующее утро она начинает продуктивно, приходя в больницу к самому началу приёма.

Мортиша, которая чаще всего и сидит в первую смену, пока муж проводит время с сыном, встречает её улыбкой.

— Здравствуйте, Мортиша, — девушка приобнимает женщину, а после, снимая портфель с радужными значками, вытаскивает кружку Уэнсдей, ставя ту на тумбу (вдруг она очнётся и захочет попить из чего-то своего), а после и радужный плед, накрывая хотя бы ноги и вечно холодные руки девушки.

— Не думаю, что Уэнсдей понравится этот плед… — Мортиша не препятствует, наблюдает со стороны, складывая руки на груди и стуча пальцами по собственным предплечьям.

— Не знаю как, но во время наших вечеров она всегда была в нём. Вдруг, это имеет какую-то связь и поможет ей вернуться, — Энид не оставит надежд, пока сама Уэнсдей не покажет ей каким-нибудь образом, что… хватит пытаться.

Её дни становятся однообразными:

Утро в больнице до двенадцати, а после на работу, где на неё с волнением смотрит Йоко. Но Синклер держится, даже если вечером продолжает сидеть в комнате Уэнсдей и обнимать её подушку, умоляя, чтобы брюнетка вернулась. Чтобы та пожила. Выпустила свою книгу…

Энид также успевает готовить сюрприз, мучая соседей и свои собственные руки. Уши.

Новая скрипка кажется чем-то инородным. Видимо, отсутствие практики в виде пары лет, приложило свою ладонь. Но она старается. Она разобьётся в лепёшку, но попробует сыграть для Уэнсдей.

Так же неожиданно, как та сыграла для неё. Может, менее профессионально, с ошибками в ритме и нотах, в положении смычка и собственной зажатости. Но она попытается…

— Энид, — собираясь, чтобы оставить кофейню на подругу, Йоко вновь задерживается, укладывая ладонь на чужое плечо. Сжимает, привлекая к себе внимание, — ты меня пугаешь.

— Почему? — и действительно. Энид всё та же: улыбается, идеально обслуживает клиентов, приходит вовремя, уходит иногда чуть позже, но никогда раньше. Радуется, когда появляются постояльцы. Даже успевает смотреть тиктоки, вести инстаграм фан-аккаунта.

— Иногда наши действия намного бесполезнее, нежели бездействие, — Танака дёргает уголком губ, стараясь звучать мягко, стараясь не обидеть Энид. Но та лишь ловит её ладонь и сжимает, проводя слегка грубыми кончиками пальцев по коже подруги.

— Я контролирую себя. Не беспокойся. И… Мне кажется, я чувствую что-то. Будто ей действительно нужно протянуть руку помощи, — однако улыбка действительно исчезает, показывая ту девушку, что вошла к ней после исчезновения. Показывая испуг и желание всё исправить, — я не псих, Йоко. Но сидеть сложа руки мне тоже невыносимо. В квартире слишком тихо. Мне стали противны дорамы, я засыпаю. Мне нужна Уэнсдей. И я буду пытаться, пока… Пока не получу знак, — Энид отстраняется, вынуждая Йоко убрать ладонь с плеча. Она сжимается, соединяя собственные руки в замок. Начиная тереть кожу. Она сильная. Она выдержит. Пока сила ещё бьётся в ней, Энид Синклер положит ту на кон против всего в мире. Даже если собственная подруга будет против.

— Помни, что я рядом. И всегда возьму трубку. Хорошо, котёнок? Мне не хочется потерять ещё одну подругу, пока она бежит в неизвестность, — и теперь уже Энид обнимает Йоко. Сжимает ту в своих руках, позволяет ощутить, что она всё та же. Просто сейчас её приоритет — это вытащить Уэнсдей из комы.

— Хорошо, мамочка. Я обещаю быть хорошей девочкой. Но звонить тебе вечерами не буду. У тебя буквально засос на шее. Будет неловко отвлекать Дивину от нового. Или тебя от мести, — она смеётся вместе с Йоко, которая смущённо ударяет её в плечо, тут же прикрывая шею рукой, — расслабься, это просто я глазастая. Но вообще, отлично помогает внутренняя сторона кожуры банана.

— О, я знаю этот фокус. Как и со льдом. Но… Мне не хотелось, — Йоко, смущённо улыбаясь, всё равно умудряется подшутить. И даже подмигивает, — удачи тебе, солнце.

И Энид старается прислушаться к Йоко.

Она искренне старается не потерять себя, пока касается ладони Уэнсдей, сидя утром рядом с ней.

Энид даже пытается наладить общение с мамой, но всё коту под хвост, ибо для Эстер девушка всегда будет… не такой. Ну да ладно. Она пыталась.

И наверное, вселенная решила наградить её иначе. Поэтому Мортиша как-то ловит её прямо перед выходом, удерживая за запястье.

— Не знаю, когда Уэнсдей очнётся, но, может быть, наш водитель заберёт тебя после работы и покажет, где она провела детство? Не хочешь отужинать?

— Отужинать? С вами? С Пагсли и мис… Гомесом? — Энид зависает. Она глупо хлопает глазами, наблюдая за спокойной женщиной, которая протягивает руку к её голове и поглаживает светлые пряди.

— Странные должны держаться вместе. А ты точно являешься такой. Моя дочь… не выбрала бы кого-нибудь заурядного в список своих друзей.

— Думаю… — Энид опускает глаза, испытывая вину перед Мортишей, она ведь так той ничего и не сказала, не объяснила, — я не думаю, я знаю. Я влюблена в неё. Это ничего? — можно ли сделать каминг-аут ещё более неловким? Можно ли бояться ещё сильнее, что больше её вообще не пустят к Уэнсдей, лишая хотя бы вида этой бледной девушки.

Но Мортиша лишь улыбается, позволяет себе лёгкий смех, вновь проводя по щеке едва ли не дрожащей Энид.

— Энид. Думаю, факт того, что ты видела её — уже был значимым для вас обеих. И ты смогла сблизиться с ней за две недели сильнее, чем Уэнсдей с Йоко за всю старшую школу. Я, может, не видела её душу, но знаю свою девочку. Всё в порядке. Так мне присылать водителя к тебе? — Энид не знает, что нужно было сделать, чтобы заполучить такую понимающую мать, которая столь спокойно принимает и её, и свою дочь. Которая спрашивает про ужин, будто Синклер здесь сейчас не собиралась провалиться под пол.

Но девушка кивает и получает поцелуй в лоб перед уходом. Кажется, для Мортиши это способ проявить любовь. И Энид, которая от своей матери едва ли получала тёплые слова, готова лететь к Аддамс со всех ног.

Рабочий день протекает спокойно. Пока она не вспоминает про ужин. Пока она не осознаёт, где окажется сегодня.

Она нервничает, но всё равно прихватывает с работы пончиков на всех. Две коробки по шесть штук. Должно же хватить, да? Мама говорила, что с пустыми руками нельзя. Но Энид безумно нервничает. Что если семья Уэнсдей тоже не любит сладкое? Что если они позвали её просто из жалости? Вдруг у них есть какая-нибудь неприятная новость?

Вдруг они решили отключить аппараты?

Сердце Энид падает вниз, когда она выходит из кофейни и замечает темную машину с молчаливым водителем.

— Энид, — он кивает и открывает ей дверь, позволяя заметить красную обивку на сиденьях.

Девушка едва ли держит себя в руках, заставляя лёгкие работать, а мозг не зависать от нервов, которых было слишком много за эти три недели.

Но она кивает в ответ и залезает, сразу же чувствуя себя неловко. Сглатывает. Но водитель садится вперёд и мягко трогается, увозя её в неизвестном направлении.

Она старается не думать о том, что её используют. Что это вообще не тот водитель. Но в салоне пахнет духами Мортиши, и она старается успокоиться. И даже завести диалог.

— А как тебя зовут? Далеко ехать? Ты тоже Аддамс? А давно ты на них работаешь? — выпалив всё на одном дыхании, она закусывает многострадальные губы, ощущая боль от постоянных ранок.

Но водитель лишь хрипло вздыхает.

— Ларч. Около получаса. Нет. Лет тридцать, — Энид удивляется, что её вообще не проигнорировали, но ещё больше её поражает срок работы этого Ларча. Тридцать лет? Он едва ли выглядит на этот возраст! Его что, спиртуют?

— Вау… А ты… Какую музыку ты любишь? — она надеется, что это хотя бы классика. Что это что-то приятное, ибо его широкие плечи, которые кричали о мышцах под одеждой, немного стереотипно работали.

Но Ларч вновь хрипло выдыхает и, достав откуда-то фиолетовую флешку, включает… Бритни Спирс.

— Класс, — Энид расслабляется ещё сильнее. И прикрывает глаза, откидывая голову на сиденье. И если Ларч слегка дёргает уголком губ в улыбке, то это ничего не означает.

За Бритни следует Леди Гага, Билли Айлиш, Кейт Буш — и в какой-то момент Энид не выдерживает, начиная подпевать.

Но недолго её голос звучал дуэтом. Приятный сюрприз ждал её, когда водитель, Ларч, который не Аддамс и который качок, выглядевший на все тридцать с копейками, начал подпевать ей. Красиво. Мелодично. Мягко, в отличие от того, как звучал его голос во время диалога.

Они поют вместе, заканчивая только за воротами, допевая песню Мелани Мартинез.

Энид с улыбкой вылезает, принимая помощь Ларча, а после, переводя взгляд на трехэтажный особняк, едва ли сдерживается, успевая «поймать» свою отвисшую челюсть до встречи с полом.

— Вау, — она делает пару шагов, замечая, как открываются массивные двери, из которых появляется Мортиша и Гомес. За их спинами можно было заметить и темноволосого мальчика с хорьком на плече. Пагсли с Вещью, конечно.

— Здравствуй, Энид, — девушка ускоряется, мигом оказываясь перед женщиной, которая с улыбкой притянула её в объятия. Ладно, главное не привыкать к ласке.

— Здравствуйте, Мортиша, Гомес. И Пагсли с Вещью! — девушка улыбается бледному парню, видимо, это семейное у Аддамс, а после протягивает руку к хорьку, сразу же поглаживая зверька.

Даже не замечая, как брови всей четы взлетели вверх.

— Ты особенная. Он обычно никому не даётся так легко, — говорит Пагсли, а потом улыбается Энид. И девушка впервые, наверное, за неделю ощущает комфорт.

Они входят в дом, и Пагсли с Вещью, которого передали в руки Энид, проводят для девушки экскурсию. Их дом — произведение искусства. Каждый угол был предоставлен определенному стилю, который гармонизировал и не перебивал другой.

Разумеется, преобладали готика и барокко с классикой, но какого же было удивление Энид, когда в столовой она увидела признаки романтизма.

— Мы не знали, что ты любишь. Надеемся, ты не вегетарианка, — говорит Гомес, показывая на стол, где было мясо, а Энид едва ли сдержалась от довольного стона. Слава богу, что не какая-то трава. А то по Мортише с Уэнсдей и не скажешь, что те вообще ели.

— О нет, я обожаю мясо. И сладкое, — Энид, узнавшая Пагсли чуть больше, пока они гуляли, с улыбкой посмотрела на парня, что явно ждал десерт. И дело не только в пончиках, разумеется. Конечно… Конечно…

Разумеется, если брать в сравнение, то это был лучший семейный ужин в её жизни. Где каждый делился тем, как прошел его день. Где никто не кричал, не перебивал, не доказывал, что он лучше.

Наверное, так выглядит понимание и любовь.

— Энид. А ты есть в инстаграмме? — спрашивает Пагсли, когда половина чая уже была выпита и родители увлеклись друг другом, рассказывая, как скучали. Энид, смутившись от столь открытых проявлений чувств, была искренне благодарна парнишке. Потому сразу же вводит свой ник.

— Вау, Пагсли, — девушка достаёт свой смартфон и заходит на аккаунт подписавшегося на неё Пагсли, сразу же подписываясь в ответ, чем, кажется, смущает парня. Он увлекался различными изобретениями, экспериментами. Физика, химия, теории из фильмов. У него было много видео, — это так круто!

— А ты очень милая, — он лайкает пару её фото, а после, глянув на родителей, что держались за руки, продолжая ворковать, кивнул в сторону гостиной, — если мы уйдем сейчас, они даже не заметят. Хочешь что-нибудь?

— Да, давай, пожалуйста, — они со смешком сбегают, и Энид ощущает себя безумно комфортно, падая на диван, сразу же замечая блеск в глазах парня, — давай сыграем во что-нибудь?

И Пагсли сразу же кивает. Разумеется, родители уделяют ему уйму внимания, не оставляя одного. Даже дядя, путешествующий по всему миру, старается оказываться в доме почаще последние полгода.

Но никто не смог заменить умную сестру, которая и подсадила брата на науку. Уж лучше он случайно спалит собственные ресницы и брови, чем окажется обычным юношей.

И сейчас, играя с Энид, они действительно отлично провели время вдвоём, пока часы не показали одиннадцать ночи, а Синклер не начала зевать.

— О, ты устала, — сам разыгравшийся парень, чудом обыгравший её уже дважды во Взрывных котят, выглядел бодро, однако будто по волшебству появившаяся позади Мортиша и Гомес, кивнули сыну, вынуждая собираться.

— Энид. Мы можем попросить Ларча отвезти тебя домой. Либо ты можешь остаться у нас, — и Энид, боявшаяся, что слишком надоест Аддамс, уже думала согласиться, чтобы её вернули домой, но… Уже поздно. И гонять водителя не особо хотелось, каким бы стойким тот не казался.

— Если вы не против… — и объятия от Пагсли оказываются слишком резкими. Но Энид не возражает, тревожа тёмные, как у Уэнсдей, волосы и обнимая в ответ.

Спать на новом месте, осознавая, что за стеной находится Пагсли, было несколько неловко, но ещё более неловко было то, что… с ней обращались так, будто она давний друг семьи. Будто родной человек.

Мортиша и Гомес даже зашли, чтобы пожелать добрых снов, а юркий Вещь улёгся на чужой живот, погружаясь в крепкий сон.

Её приняли слишком хорошо, а ведь она чужой человек. Просто какая-то странная девушка, влюбленная в их дочь и сестру. Просто Энид Синклер, которая являлась чересчур яркой для их чёрно-белой семьи.

Но почему-то вписывается слишком легко.

***

Следующим утром они с Мортишей вместе едут в больницу. Только Энид просит Ларча заехать домой, чтобы попробовать кое-что.

Она берет футляр от скрипки и попросту надеется, что не окажется чересчур неуместной.

Но улыбка Мортиши и её рука, сжимающую в одобрении чужую ладонь, успокаивает Энид.

Предупредив врачей, Синклер безумно нервничает. Однако, всё решив, понимая, что либо сейчас, либо уже никогда, становится удобнее.

Её тело дрожало почти с самой подготовки к игре, однако, едва пальцы обхватили смычок, то стало в разы спокойнее.

Она прикрывает глаза и отдаётся процессу. Старается играть точно. Старается попадать.

Может Уэнсдей и играла явно какое-то серьезное произведение, безумно сложное, но Синклер решила показать девушке свой мир.

И мелодия одной песниhttps://youtu.be/bu9fZgV-SX0 идеально ложится на всю их ситуацию.

Пальцы зажимают тонкие струны, а смычок мягко двигается, заставляя весь мир вокруг будто замереть.

Энид, проговаривая про себя песню, вспоминая мелодию, создавала вокруг магию.

Казалось, нет больше ничего, кроме музыки. Пропал шум больницы с редким кашлем пациентов. Не было шаркающих шагов медперсонала. Отсутствовал писк мониторов.

Было ощущение, что собственное сердце также остановилось, показывая душу. Раскрывая с помощью «стонущей» скрипки всю Энид.

Она не хочет потерять Уэнсдей. Поэтому безумно надеется, что песня не станет реальностью. Что Энид не ожидает проигрыш, раз она полюбила эту девушку.

Поэтому, когда последняя нота сыграна, та не сразу открывает глаза. Шум жизни вновь возвращается. И она боится, что, открыв глаза, увидит, как Уэнсдей всё же сдаётся.

Но всё по прежнему. Аппарат фиксирует всё тот же ровный пульс, а Уэнсдей лежит с закрытыми глазами. Всё такая же…

— Это было очень красиво, Энид, — ладонь Мортиши оказывается на её правом плече, мягко сжимая, а в коридоре раздаются хлопки.

Энид была бы польщена, если бы чужие руки, играющие на виолончели, тоже присоединились. Чтобы слишком бледные губы открылись, говоря хоть что-нибудь. Хотя бы банальное «пить».

Но Уэнсдей лежит всё также. Её пульс не изменился за всю игру. И Энид считает, что это и есть тот самый знак…

Она морально готовится пару дней.

Ей нужно взять себя в руки, чтобы увидеть Уэнсдей последний раз.

В это утро она заходит в палату без улыбки и без наушников. Было видно, что данное решение далось ей не так и просто. Но девушка кивает Мортише и оказывается в её объятиях.

— Здравствуйте. Я сегодня последний раз, — женщина кивает. Конечно, она не смеет заставлять эту девочку мучаться и приходить. Может быть, Синклер и странная, но всё ещё заботится и о себе, не забывая, что нервное истощение оказывает тоже влияние, что и продолжительная болезнь.

— Мне оставить вас? — женщина смотрит на свою будто спящую девочку, а после, вглядываясь в глаза Энид, мягко сжимает её руки.

— Если можно, — и Мортиша спокойно выходит, позволяя Энид сесть рядом с Уэнсдей и коснуться её руки.

Она подготовила речь. Поэтому достаёт смятый листок из кармана, стараясь не обращать внимание, что некоторые буквы размазаны из-за вчерашних слёз.

— Уэнсдей Аддамс. Ты завладела моим разумом и сердцем за короткий промежуток времени, и мне кажется, что это навсегда, — она выдыхает, стараясь успокоиться, стараясь не позволить себе расплакаться до того, как закончит, — я полюбила тебя за твои умные фразы, точные и честные. За то, как ты заботишься о тех, кто рядом с тобой и как любишь мрачное кино. Знаешь, я ведь больше не могу смотреть что-то приторное. Ты подсадила меня на мрачность также легко, как детей подсаживают на сладкое. Я полюбила тебя за то, что ты попросту была рядом со мной. Что оказалась, несмотря на напускной холод, намного теплее, нежели моя мать. Моя семья. Но сейчас… сейчас я прощаюсь с тобой. Я знаю, что ты хочешь уйти, и не вижу смысла удерживать тебя здесь. Я принимаю твой выбор, Уэнсдей. И я принимаю то, что больше никогда не услышу, как ты играешь на виолончели. Без тебя запах кофе теряет свою особенность. Но я отпускаю тебя. Думаю, — она убирает листок, прекрасно помня, что там написано. Энид стирает слезы, но всё равно старается закончить. Ей хочется, чтобы Уэнсдей всё поняла. Она надеется, что та её слышит, — думаю, твои родители и брат тоже поймут, если ты решишь уйти. Ты заслуживаешь свободы. А мы… мы как-нибудь справимся. Если это то, что сделает тебя спокойной, думаю, мы… Я… Дадим тебе это. Я люблю тебя, Уэнсдей Аддамс. И отпускаю, — сдерживаясь, чтобы не провалиться в истерику, как вчера, она быстро наклоняется, цепляя губы брюнетки в поцелуе.

Простое касание. Но Энид, цепляющаяся за чужую руку, дарит Уэнсдей то, что сама девушка хотела сделать ещё после спасения блондинки.

Губы сухие, едва тёплые, но Энид знает — она запомнит их на всю жизнь.

Оторвавшись спустя секунду, она отпускает чужую руку и встаёт, начиная вытирать слёзы. Она слегка стучит, привлекая Мортишу и падает в объятия к женщине, прощаясь и с ней.

— Простите меня… Я должна была помочь, а я… — она отстраняется и видит лишь понимающий взгляд миссис Аддамс. А после, собрав свои вещи, оставляя Уэнсдей одеяло, которое навсегда будет теперь принадлежать лишь ей, кивает девушке, будто бы та может увидеть, — прощай, Уэнсдей.

Пик.

Энид больше не смотрит. Если аппарат сейчас прекратит свою работу, она постарается уйти, как и планировала.

Пик.

Портфель оседает на плечах безумно тяжёлой ношей, но она выдержит. Справится. Дойдет до кофейни и будет с улыбкой обслуживать людей, осознавая, что никто не заказывает даже тройной эспрессо.

Пик…

— Ты фальшивила… — такой родной, пусть и хриплый, слабый голос заставляет замереть. Рука, так и не коснувшаяся ручки двери, зависает. Кажется, даже стук собственного сердца прекращается от такого голоса.

Наплевав на свои правила, Энид оборачивается. И встречается взглядом с тёмными глазами Аддамс.

— Уэнсдей… — она бросает ранец, не заботясь обо всём, что могло в нём разбиться. Срывается с места и запрыгивает на постель, тут же обнимая эту саркастичную особу.

— Энид… Мама, — удерживая одной слабой рукой плачущую блондинку, оглаживая её спину, Уэнсдей, ощущая странный комок в горле, протягивает ладонь и Мортише. И наконец-то ощущает её тепло. Наконец-то может сжать так, как хотела эти чёртовы шесть месяцев.

— Ты напугала меня. Я убью тебя, Уэнсдей. Я убью тебя, — рыдая без какой-либо остановки, Энид сжимает худую брюнетку в своих руках. Впивается в её плечи пальцами.

— Энид… — вторая рука ложится на макушку Синклер, продолжает гладить, перебирая светлые пряди. Она здесь. Она очнулась. И наконец-то может сделать то, что хотела, — посмотри на меня.

Шмыгая носом, вся красная и с потекшим макияжем, Энид поднимает голову, тут же стирая соленые дорожки, а после вновь ощущает губы Уэнсдей на своих.

Соленый поцелуй ужасен. Он мокрый. Собственный нос не хочет дышать, но ей и не надо.

Энид обхватывает двумя ладонями лицо Уэнсдей. Она целует её нежно, дрожа всем телом, показывая, как усиленно ждала и как боялась действительно попрощаться навсегда.

Уэнсдей целует также неторопливо. Она явно будет долго набираться сил, но сейчас её желанием было показать, что она выбралась ради Энид. И попробует быть свободной рядом с ней. Держась за руку и попивая кофе.

Пугать людей летающей кружкой, конечно, забавно. Но иметь возможность прожить с Энид весь оставшийся ей срок — ещё привлекательнее.

— Я тоже влюблена в тебя, Энид Синклер. А теперь… Можно мне попить?