Уэнсдей просыпается резко.

Её тело ещё немного дрожит после начавшейся лихорадки, которая давила на голову.

И голос, который та точно никогда не слышала, лишь велел ей двигаться.

И она повиновалась.

Это было необычно, но… ей было неважно, подумает ли кто-то что-либо. Скажет ли, как ловко она побила тех оборотней.

Как приятно их кровь ложилась на её глотку, желая ещё тогда одними лезвиями вскрыть их грудную клетку. Посмотреть внутренности. Изучить досконально, проводя по ещё дрожащему сердцу кончиком пальца, цепляя мышечную ткань острым когтем.

Когтем…?

Уэнсдей лишь моргает, когда её когти впиваются во что-то мягкое. Ах… яркие игрушки Энид.

Неудивительно, что для обращённой волчицы те стали как для быка красной тряпкой.

Вот только… почему они красные?

Уэнсдей опустила голову, осматривая свои более сильные руки с когтями, такими длинными, почти уродливыми, черными, загнутыми как у птицы, и моргнула, видя на тех кровь.

Как и на постели Энид. Как на её игрушках.

На всей части её комнаты.

— Уэнсдей…? — тихий, такой булькающий звук, привлек внимание чувствительного слуха. И Уэнсдей обернулась, тут же шокировано глядя на то, что она сотворила.

Энид лежала посреди их комнаты в своей розовой кофточке. В этой глупой юбке и ярких гетрах. И вся была покрыта ранами. Глубокими. Ещё глубже, чем оставил Хайд.

Рваными, будто Уэнсдей…

Она провела кончиком языка по своим губам, ощущая там привкус металла и поняла, что разорвала свою соседку. Задрала эту волчицу, будто она маленькая мошка, по сравнению с той мощью, которая была теперь во власти Уэнсдей.

— Энид, — голос не повиновался. Он был холодным. Ещё ледянее, чем обычно, когда Аддамс звала соседку по имени.

И она садится рядом, желая провести по волосам. Инициировать приятный контакт, особенно, когда девушка пострадала от неё. Снова.

Однако, вместо этого новая, животная сторона лишь превращает Уэнсдей в зрителя собственных действий.

Как ловко её рука вскрывает глотку единственного солнца в своей жизни, как заставляет кровь хлестать во все стороны.

И Уэнсдей ощущает, как её губы приподнимаются в улыбке, как на балу, только теперь ещё и обнажая длинные клыки.

Больше её тело не принадлежит ей. Вся кровь Аддамс смешалась с новой заразой, которая лишь спустила все желания Уэнсдей с тормозов.

Она ведь угрожала Энид. И наконец-то сделала это, осматривая своё творение с гордостью, пусть настоящая Уэнсдей, которая не могла вырваться из клетки, в которую её засадил зверь, являлась только наблюдателем.

А после, когда рядом по полу начали влажно стучать пальцы одного её знакомого, та, склонив голову как настоящий хищник, не дала ему ничего даже «настучать», тут же протыкая всеми пятью когтями.

И страха о его смерти больше нет.

Только голод. Только желание оказаться наконец-то одной.

Выгрызть себе эту возможность.

И в голове легко появилась картинка, как ловко она повторяет то, что сделала с Энид, но уже со своей семьёй.

Мать она оставит под конец, чтоб, замахнувшись для последнего удара, показать ей, насколько же они разные.

— Уэнсдей! — девушка резко распахивает глаза, садясь на… своей постели?

Её тяжёлая голова тянет обратно, но Аддамс удерживается. Да, пусть и моргает, однако, всё же переводит взгляд на… живую Энид. Господи, дьявол, как она была рада видеть эту девушку, что, казалось, не испытывала того же.

— Энид, — голос слегка хрипит после сна, но девушка наконец-то властна над ним, позволяя тёплым ноткам, что были подобно углям на глыбе льда, просочиться, показывая, что… соседка — не просто предмет интерьера.

— Ты тяжело дышала… и хмурилась. Вещь предложил тебя разбудить, — Энид и сама ещё в постели была, потирая сонно свои глаза. Кажется, Вещь разбудил её, когда у самого не вышло. Потому что… он был в другой части комнаты и слегка хромал.

Она отбросила его? Что происходит?

— Я видела кошмар, — и сонная Энид, знающая, насколько её мрачная соседка любит такого вида сновидения, не могла не заметить, насколько же её голос был недоволен. Раздражен. Бессилен.

— Оу… Это лишь сон. Ты вчера рано уснула, всё в порядке? — девушка ловко выскальзывает из-под одеяла, усаживаясь на край своей постели, и смотрит в тёмный угол Аддамс.

— Случилось неожиданное, но я найду решение для этой несуразицы, — Вещь наконец-то оказался рядом, поправляя одеяло и отстукивая между этим, сообщая последние новости.

— Ты металась во сне. Вспотела. И почти открыла ногу. Когда я пытался разбудить, ты решила отмахнуться от меня. Моя ошибка, — девушка сонно, что не было привычно для всегда собранной Уэнсдей, кивнула своему другу, переводя взгляд на Энид. Та что-то говорила? Или просто волнуется?

— Ты выглядишь болезненно, Уэнсдей. Точно ничего не хочешь мне рассказать? — Уэнсдей уже думает открыть рот, когда ощущает на губах привкус металла.

Она срывается с постели, закрываясь в ванной, едва не защемив бедного Вещь.

— Уэнсдей? — Энид ударяет в дверь как раз в момент, когда Аддамс закрывается на щеколду. Не то, чтобы это смогло остановить Энид, однако Уэнсдей надеется, что та не начнёт вламываться.

— Я… съела что-то не то. Скоро выйду, — включая воду, тут же умываясь и глядя в зеркало, Уэнсдей видела… себя? Всё как обычно, не считая лёгкого румянца и нездорового блеска глаз.

Не было когтей, не было крови и Аддамс расслабленно выдохнула, одним лишь кивком сообщая Вещи, что всё в порядке.

Однако, короткое закрытие глаз, чтоб прогнать противное жжение, и Уэнсдей крепко впивается в уже не белую раковину. Всё в крови.

Вся ванная, руки Уэнсдей по локоть в бордовой жидкости, а губам становится больно, когда девушка пытается удержать их закрытыми.

Уэнсдей Аддамс ничего не боится, но всё же медлит перед тем, чтоб снова посмотреть в зеркало.

Монстр.

Огромные клыки, абсолютно чёрные, животные, глаза и лицо, которое было покрыто чужой кровью.

— Уэнсдей? — и новый стук с голосом Энид спасает её, заставляя умыться холодной водой.

— Ещё минуту, Энид. Я… — она смотрит на взволнованного Вещь и отрицательно качает головой, — в полном порядке.

Не считая её галлюцинаций, жара и действительно животного страха.

Не сходит ли она теперь уже точно с ума? Или это новый уровень видений?

«Уэнсдей».