Уэнсдей абсолютно ненавидела неожиданные пробуждения от какого-либо резкого звука, но когда дверь, к которой она находилась ближе, чем Энид, начали сотрясать удары, девушка с настоящим рыком вскочила с постели.
Она, не стесняясь эмоций, которые после превращения всё ещё били через край, распахнула дверь очень вовремя, прекращая очередной удар от мисс Уимс. Чёрт.
Кажется, попались.
— Мисс Аддамс, — голос директрисы был до предельного знаком. Этот тон не сулил ничего хорошего. Будут отчитывать, как щенка, — до меня дошли новости, которые я посчитала откровенным бредом, но… — она осматривает сонную девушку, рык которой услышала как раз перед открытием двери. Да и… свои когти Уэнсдей не прятала, позволяя Ларисе сполна увидеть всё то, что женщина изначально приняла как ложь, — могу я увидеть мисс Синклер? — и рядом с брюнеткой оказалась заспанная блондинка, что, заметив директора, сразу же собралась, насколько было возможно. Показывала свою милую сонную мордашку и ей, неловко улыбаясь.
Что они успели натворить, раз сама мисс Уимс решила разбудить двух волчиц?
— Увидели? Теперь мы можем продолжить восстанавливать свои силы после полнолуния? — абсолютно не стесняясь грубить женщине, Уэнсдей попыталась закрыть дверь, но сильная рука в перчатке не дала этого сделать, слепя своей теплой и такой, будто бы наигранной, улыбкой.
— Увидела. И буду вынуждена сообщить Вашей семье, мисс Аддамс. А ещё, как будете готовы выйти из спящего режима, я ожидаю Вас в своём кабинете, — и она сама закрывает дверь, стараясь не обращать внимание, как когти Уэнсдей оставили следы на дереве. Что ж, она уже давно привыкла к подобному.
Уэнсдей Аддамс далеко не первый волк в стенах Невермор. И далеко не самая агрессивная.
Когда дверь закрылась, оставляя злую и разбуженную брюнетку наедине с Энид, та мечтала лишь вернуться под одеяло, позволяя своему телу набраться сил. Однако… ей помешали.
Энид, её нежная возлюбленная, резко обняла Аддамс со спины. Провела носом возле ушка, укладывая на голову подбородок и довольно заурчала. Вот же…
Уэнсдей и сама не заметила, насколько быстро ушла злоба, а сама она абсолютно без задней мысли прижималась к своей волчице, уложив руки на её запястья. Слегка сжимала, запоздало осознав, что когтей нет. И что ей… так комфортно.
Она не чувствовала себя в ловушке, будучи загнанной в объятия. Словно оказалась не в плену чужих чувств, а наоборот, обрела крылья.
Ну или лапы.
— Ты такая милая, когда злишься, — Уэнсдей могла бы и ответить, но тихий шёпот рядом с ушком заставил лишь закатить глаза. Ну и может смутиться. Самую малость.
— Если я сейчас не вернусь в свою постель, тебе придётся познакомиться с моими когтями, — она с щелчком выпускает те, мягко проводя по коже рук Энид. Старалась не поранить. Больше играясь, нежели действительно желая навредить. Уэнсдей ведь когда-то и на своей шкуре испытала насколько острыми могут быть их коготки.
— Ещё минутку… — Уэнсдей заметила, что Энид попросту наслаждалась её запахом. И сама брюнетка абсолютно её понимала, потому что от соседки по комнате пахло тоже замечательно. Восхитительно. И так… маняще. Напоминало её духи, но более глубокие. Более насыщенные.
Словно вся Энид была одной большой композицией ароматов. Нотами для виолончели. Звуками, которыми вырисовывалась сама волчица.
Осторожно обернувшись в её объятиях, Аддамс оказалась перед своим проклятием нос к носу. И, от чего-то, ей было приятно. Занятно. Нравилось видеть в сонных глазах Энид такую гамму эмоций и чувств.
И ещё больше нравилось разделять их. Осознавать, что Уэнсдей испытывает то же самое.
И она лишь шумно выдохнула, не то смиряясь со своей новой жизнью, не то усмехаясь этим мыслям, но потянулась к блондинке, оставляя мягкий и такой… робкий поцелуй на её щеке. Мимолётный, как любая эмоция на её лице, но такой же обжигающий, как и угольки её глаз.
И это только для Энид Синклер.
Мало ли сколько на планете этих Энид.
— Давай ещё поспим, — и, несколько мягко, так непривычно ни для кого, она разорвала объятия со своей… девушкой, вскоре отходя к постели.
И, несмотря на неприятное пробуждение и нахождение Синклер рядом, она тут же осознала, что может с лёгкостью вернуться ко сну.
— Конечно, Уэнсдей, — и Энид, явно едва сдержавшись, чтоб не оказаться рядом, попросту решила не испытывать судьбу, отходя и к своей постели. Откуда с улыбкой, пока сон не украл её также, как Уэнсдей, глядя глаза в глаза, заснула.
И сон Уэнсдей прошёл намного лучше. Поэтому, когда она проснулась уже без какого-либо стука или шума, то была удивлена, заметив пустую постель Энид, однако… та как раз была найдена на балконе с термосом в руках. И Вещью, который что-то ей говорил, понять что конкретно Уэнсдей не могла из-за оконной рамы.
Девушка, накинув кофту поверх своей футболки, в которой вчера и уснула, вскоре оказалась позади своей блондинки.
Она могла наконец-то протянуть руку. Коснуться. Сжать её в своих ладонях, показывая, насколько же дорожит. Коснуться губами каждого уголка, до которого дотянется в этом нежном порыве. И она бы начала с острых плеч, укрытых пушистым, аляписто-разноцветным свитером.
Но она лишь становится рядом, глядя вперёд, хотя всё её естество желало повернуть голову. Провести взглядом хотя бы по лицу Энид. Хотя бы так заменяя пальцы или губы. Или уткнуться носом в изгиб её шеи, ведь их разница в росте так и манит воспользоваться моментом.
Но она лишь слегка покосилась, замечая девушку с мягкой улыбкой. И собственные губы приподнялись в ответ. Немного. На миллиметр или два. Но Энид заметит. Энид внимательная.
— Доброе утро, — и Уэнсдей щурится сильнее, потому что, судя по свету, который дарило скрытое облаками солнце, сейчас был поздний обед, не иначе.
— Взаимно, — ей не хотелось грубить Энид хотя бы сейчас, когда между ними всё было так, будто они только-только начали строить мост. И он шатался, едва держался на тросах. И Аддамс бы хотела создать из него что-то крепкое. Она влюбилась. И, если для Энид это просто что-то временное, то Уэнсдей умрёт за неё.
Сойдёт с ума от тоски и превратится лишь в запись некролога у собственной семьи.
— Итак… ты обещала поговорить, как только мы выспимся. Учитывая, что пока твоей семьи здесь не видно, то у нас есть время? — Энид нервничала. Это было заметно и по тому, насколько сильно она теребила рукава своего вечного свитера, и по отводу глаз. По лёгкому, такому взволнованно-волнующему румянцу. Поэтому Уэнсдей лишь слабо прижалась к ней, позволяя им соприкоснуться хотя бы плечами. Хотя бы сквозь одежду. Что не умаляло жара, который побежал от данного касания по всему телу холодной королевы.
— Аддамс всегда держат слово. Спрашивай всё, что захочешь, — и она не боится вопросов от Энид, потому что та наконец-то смотрит на неё. И Уэнсдей наслаждается тем, что видит в её глазах. Такое яркое желание на постройку моста. И её глупое, теперь волчье, сердце слегка ускоряет свой стук. Как непривычно чувствовать биение, казалось бы, мёртвого органа.
— Начнём с простого: как ты стала оборотнем? Что случилось? Только без утайки, Уэнсдей. Хватит, — и, пусть тепло никуда не исчезло из голубых омутов, позволяя Аддамс впервые наслаждаться своим нахождением рядом с океаном, который утягивал её всё дальше от привычной тени и берега, та поняла — Энид настроена серьёзно, проявляя сталь. И девушка кивнула, принимая условие. Аддамс обещала, а Уэнсдей не может сопротивляться своей девочке.
— Это случилось двадцать три дня назад. Я инициировала драку с двумя шерстяными идиотами, которых ты ночью могла видеть перед обращением обратно, — Уэнсдей делилась спокойно. Будто сдавала рапорт. А вот Энид тут же нахмурилась. Соседка была колкой, но обычно редко доводила дело до драк, успевая либо успокоить разбушевавшихся достаточно быстро, либо осадить словами, — драку я, может, и выиграла, но один из них подарил мне укус.
— Почему ты завязала драку? — и Энид была удивлена, когда заметила в глазах Уэнсдей… смущение? — Уэнсдей?
— Они говорили о тебе. Нелестные вещи, — и, судя по воспоминаниям, которые были сугубо неприятными и вызывающими ярость, самую чистую и ужасную, Уэнсдей выпустила когти, тут же стараясь взять себя в руки, но… не смогла. Поэтому то Энид мягко накрыла её запястье своими пальцами. Приласкала, тут же заставляя спрятаться каждую иголку, которыми была полна Уэнсдей, — mio raggio di sole, sei bellissima [Мой солнечный свет, ты прекрасна (Итал.)].
— Уэнсдей… — Энид тут же покраснела, смущённо и с самой яркой улыбкой отвела сверкающий и такой живой взгляд от брюнетки, переплетая их пальцы и сильнее сжав её ладонь в своей, — даже моих познаний итальянского хватает, чтоб понять, что ты сказала комплимент, — и она задорно улыбается, тут же видя, как уши Уэнсдей медленно, но верно, приобретали более нормальный цвет. Она смущалась!
— Vedi davvero dentro di me, piccolo lupo [Ты действительно видишь меня насквозь, волчонок (Итал.)], — а вот теперь, взяв свои эмоции, как ей казалось, под контроль, Уэнсдей наслаждалась произведённым эффектом. Тоже взгляд отводила, но в другую сторону. И также глупо улыбалась. — Non posso prendere in giro un po'la mia dolce metà? [Могу ли я немного подразнить свою лучшую возлюбленную?]
— Это не честно! Ты переводишь тему! — Энид шумно дышала, ловя каждое неясное, но такое, будто бы… знакомое ей слово с новым акцентом. С новыми эмоциями, которые Уэнсдей не дарила ей обычным английским языком. И, кажется, открыла для себя новый фетиш, который вызывал в ней слишком много.
— Ожидала от меня честных игр, Синклер? — и впервые в жизни у Энид поджались ноги после своей фамилии не от страха, а от того, насколько же… мягко его произнесла Уэнсдей. Убивает её без аконита и серебра!
— Хотя бы иногда, — она убирает свои руки с ладони Уэнсдей и старается вернуть себе серьезность, чтоб нормально провести диалог. Поэтому приходится отвести взгляд от впервые тёплого взгляда соседки, чтобы прикрыть рот кулачком и прокашляться. Оказывается, её карие глаза могли казаться не бездной, куда Синклер падала не только во снах, но и приятным безграничным миром. Её миром, — теперь о том, почему ты меня избегала?
— В первый день после укуса, когда я ещё думала, что меня обошло, мне приснился чересчур реалистичный сон. Видение… Словно видение, — И Энид слышит беспокойство в чужом голосе. Будто впервые. Даже сердце кольнуло. Неужели всё было настолько плохо?
— Да, я помню, ты тогда сказала, что тебе приснился кошмар. Что там было? — Энид интересуется мягко, явно не желая навредить, но Уэнсдей отпустила эту ситуацию. Это действительно был лишь кошмар из-за температуры и изменения её тела. Просто кошмар.
— Я убила тебя, il mio sole [Моё солнце (Итал.)]. И после, когда я была в ванной, вкус твоей крови не покидал кончик языка. А ещё голос… волчица — подавала странные приказы, — она недовольно дёргает бровью. А после, заметив, как притихла её Энид, поворачивает голову, отмечая, насколько же… та покраснела.
— Типа… взять? — слово было произнесено крайне тихо и блондинка тут же перевела взгляд на свои руки, что сжимали парапет их балкона. Как бы след не оставила.
— Именно. Что это значит? — теперь очередь Уэнсдей успокаивать Энид, наступая на свои установки. Она готова разнести свои предубеждения в пух и прах, лишь бы для их моста было достаточно материала. Вот и накрывает чужие ладони. Сжимает, пробегаясь большими пальчиками по костяшкам, что даже побелели от силы сжатия. Заставляет Энид повернуться к ней и посмотреть.
— Уэнсдей… У волков есть пары. И иногда они выбирают кого-то… идеального. Что-то типа соулмейтов. И «взять» — во всех смыслах. Сделать своей. Пометить, будто мы животные, — да, Уэнсдей знала об этом, но никогда не встречала описания. Видимо, волки оберегали свой секрет. Как занятно.
То, что всегда манило Уэнсдей, стало во всех смыслах её частью.
— Я проклята, — и Энид тут же теряет всякое смущение, с волнением глядя на девушку, но, не дав тревоге полностью завладеть светлой головой, Уэнсдей продолжила, — Аддамс любят лишь раз. Без своего человека, изгоя или кого-либо ещё, они попросту сходят с ума и умирают.
— То есть… — Энид часто моргала, до конца пытаясь понять, о чём конкретно ей сказала, Уэнсдей, а после, видимо, когда она сполна всё осознала, смущённо улыбнулась, поворачивая ладошки и сплетая их пальцы в крепкий замок, — ты сейчас так призналась в чувствах?
— Это не чувства. Это вторая половина. И я не думала, что вообще встречу свою. Надеялась, что судьба смилуется, обойдёт меня стороной и даст попросту сойти с ума. Я ведь говорила, что уже свыклась с идеей быть помешанной? — и даже чуть улыбается, показывая, что это была лишь шутка, — но, как видишь, у судьбы есть свои игры, которые я не могу осознать сполна. Даже если вижу будущее. Но, — она пытается сделать своё признание лучше, показать, что Энид для неё не просто какой-то там выбор волка. Проклятия. А лично её, Уэнсдей, — температура моего тела только рядом с тобой достигает нормы. Сердце бьётся так, словно вылетит из груди, норовя оборвать во мне жизнь, если я ещё раз не поймаю твою улыбку, что пускает по моему телу самые максимально возможные на этой планете удары током, — она не готовилась, поэтому вышло спонтанно, но, кажется, Энид этого хватает, ибо из уголка её глаз скатывается слеза, — il mio forte lupo [Моя сильная волчица (Итал.)], твоё влияние на меня несравнимо. Ты несравненна.
— Уэнсдей… — девушка шмыгает носом и резко, не давая Уэнсдей даже подготовиться, сгребает её в крепкие объятия. Аддамс же, которая никогда не любила тактильность и отрицала свои потребности, лишь прижалась к своей волчице. И ощущала, как что-то в голове снова довольно урчит, — пожалуйста, будь моей?
— Я твоя с первого вдоха и до последнего. Хотя, судя по некоторым источникам, даже после тебе не удастся избежать моей компании.
— Я в деле… — очередной шмыг прерывается трелью мобильного. И этот звук, который Синклер специально поставила на звонок родителей, заставляет обеих девушек поморщится.
Как же невовремя. Испортили такой момент.
Энид возвращается в комнату, выдыхая пару раз, прежде чем принять звонок, да старается не смотреть на Уэнсдей.
А брюнетка, присев на свою софу, поджимает ноги к телу и склоняет голову на руки, безотрывно наблюдая за волчицей. Готовится спасать в любую минуту. Теперь даже семья блондинки не посмеет вызвать у той слёзы.
— Энид, доченька, привет! — Эстер всегда так начинала. Будто не планировала через пару минут отчитывать девушку, — как твои дела после полнолуния? Ты же обратилась?
— Здравствуй, мама, — Энид даже улыбнулась, каждый раз попадаясь на уловку матери, и, не обращая внимания на её вопросы, с улыбкой кивнула.
— Какая прелесть. Тут звонил кузен твоего дяди Арнольда, у него есть знакомые твоего возраста. Может быть, стоит…
— Нет, — резкий ответ заставил матриарха семьи тут же нахмуриться. От открытого конфликта спасало то, что две (три) альфы были разделены телефоном, — в этом нет необходимости, у меня появился свой человек.
— Человек? Твоя волчица выбрала человека? Даже не изгоя? О луна! Да что ж с тобой такое, Энид?! — однако, страсти накалялись до такого, что Уэнсдей не сдержалась, утробно, абсолютно не успев остановиться, рыкнула, чем привлекла внимание Энид. И, видимо, Эстер, — кто рычит у тебя на фоне?
— Моя пара, — Энид, глядя через экран на мать, горделиво приподняла кончик носа. Даже показала самодовольную улыбку. А после, не давая матери снова обрушить ряд неуместных вопросов, ощутила в себе силы продолжать, — это Уэнсдей Аддамс. И она моя пара.
— Аддамс? Она не волк. И я всё ещё сомневаюсь, что даже изгой. Кто в твоей комнате, Энид? — девушка, начиная закипать, ненароком выпустила когти, однако, всё ещё держалась достойно.
Уэнсдей была в восторге, едва ли сдерживаясь, чтоб не начать урчать (или скулить, не дай боже) от вида своей девушки. И если она прикусила губу, то это только кажется.
— Её укусили. И она обратилась. Эту ночь мы провели вдвоём. Охотясь и… — Энид смутилась, отводя взгляд и готовясь к очередному всплеску эмоций у мамы. Но… была непривычная тишина.
— Я рада за то, что луна помогла тебе и больше не устраивает проблем, — обе девушки едва не открыли от шока рот, слыша… что-то нормальное от Эстер? В каком мире они проснулись? — если ты уверена, что она — это то, что нужно, то я рада за тебя. Вас. Теперь ты точно сможешь построить свою стаю, но помни, Синклеры всё ещё твоя часть, — Энид шмыгнула носом и активно закивала, глядя на экран.
И Уэнсдей, не особенно понимая, как настолько быстро смогла преодолеть такое крохотное расстояние между ними, оказалась рядом, касаясь плеча своей девочки. Передавала так свою силу, свою гордость и свою… Любовь.
— Энид, ты альфа. Помни об этом, защищая свою стаю. А я пошла, твои братья всё ещё не отошли от всплеска эмоций после полнолуния. Я горжусь тобой, — и резко сбросила, проговорив последнюю фразу несколько скоро, будто… ей самой было сложно сказать всё это.
И сейчас, оставшись без смотрящей через экран мать, Энид тотчас прижалась к Уэнсдей, пряча своё лицо в её плече.
Обе были в шоке. А учитывая тот факт, что Аддамс часто становилась свидетелем нелестного общения Энид с семьёй, этот разговор поражал ещё сильнее.
Но приключения не заканчивались, ведь, приведя себя в порядок, Уэнсдей оказалась в кабинете директора. Вторая волна потрясений обещала обрушиться на неё в любой момент.
— Вы желали меня видеть, — она сложила руки на груди, стараясь показать, что никакое наказание не напугает её и не дай бог Уимс решит исключить её. Она от Энид никуда не денется. От своей проклятой волчицы её смогут отодрать только высшие силы, да и те она перехитрит, чтобы быть с ней.
— О, да. Мальчики рассказали мне достаточно, поэтому я лишь хотела, чтоб вы отдали оружие либо мне, либо своей семье, — и Уэнсдей даже шокировано моргнула. Это что сейчас было? Лариса не кричит на неё? Не отчитывает, что девушка завязала драку? Не устраивает очередные качели с её исключением?
— Что они сказали? — Уэнсдей не любила ничего не понимать. Даже голос в голове разгадала, осталось понять, что творилось в Неверморе, пока она спала.
— Они сознались в том, что вы прекратили обсуждение… нелестных вещей касательно мисс Синклер, — и на этот раз улыбка Ларисы не казалась девушке искусственной. Она правда гордилась. И была рада за свою ученицу. Будто бы когда-то это было иначе. Как никак, девушка перед ней, едва выросшая до полутора метров, спасла меньше полугода назад и саму Уимс, и её академию, вместе со студентами.
А вот Уэнсдей не понимала, почему парни столь легко решили ей… помочь?
— Чед сознался в том, что укусил вас. Однако до этой ночи даже не догадывался, что запустил процесс обращения, — Лариса даже не уточняет, почему девушка никому не сообщила. Этот ответ она додумает сама, всё равно заведомо знает.
Аддамс привыкли решать свои проблемы в одиночку. Особенно Уэнсдей.
Тем более Уэнсдей.
— Значит, с меня просто сдать оружие? — Уэнсдей сделала бы это и без приказа от Ларисы, ибо всё серебро было теперь болезненным и для неё. Придётся выбрать другой металл. Либо заменить перьевые ручки. Кажется, девушка придумала, чем займётся на каникулах. Или что потребует на любой ближайший праздник.
— Желательно ещё и избегать любых травм студентов. Особенно теперь, мисс Аддамс. На этом всё, — и Лариса снова улыбается, а Уэнсдей, позволяя себе лёгкую вольность, лишь щурит глаза. Она точно по ночам в волка превращается, а не в кошку?
Однако, это ещё не конец, ведь выйдя в школьный двор, девушка сразу же ощутила уйму взглядов на себе. И лишь один привлекал внимание — Энид. Уэнсдей не смогла сдержать улыбку, приподнимая уголки губ на непривычно новые для себя два миллиметра.
Где-то кто-то подавился и упал без сознания, а Аддамс с ухмылкой присела рядом, тут же позволяя своей руке накрыть ладонь Синклер. Эта девушка теперь её. Теперь все взгляды блондинки направлены на неё. И её собственник был в восторге, учитывая, что… Бьянка и Дивина почему-то протянули смятые купюры Йоко.
К черту. У неё тут дело важнее.
— Я взяла нам мясо. После полнолуния его специально подают с кровью, чтоб быстрее выйти из эйфории. Можно сказать воруют у факультета клыкастых, — её личный учитель — Энид — поясняла это спокойно. Без издёвки и доминирования. Две альфы, способные поставить всех шерстяных на колени. Теперь-то про них лучше никому и ничего не говорить, ибо за свою стаю девушки порвут. И если Энид словами, Аддамс не постесняется применить клыки и когти.
— Уэнсдей Фрайдей Аддамс, — но о спокойном ужине можно было забыть, ибо Уэнсдей услышала своё полное имя из уст матери и с неохотой отводит тёплый карий взгляд от своего бескрайнего океана в омутах Энид. И к своему сожалению уже встречается с улыбкой матери, которая наспех утирала слёзы чёрным платком.
— Мама, — сжав руку Энид, оставляет ту за столом с друзьями, ведь сама направилась к стоящей у входа семье. И боги, как же приятно сжалось её сердце, когда на полпути её догнала Энид, ловя ладонь своей волчицы.
— Вместе навсегда, верно? — и ответом становится всё та же карикатурно маленькая улыбка и нежный взгляд. О да, эта Аддамс иногда умеет быть нежной.
Даже если на горизонте маячат навязчивые родственники.
Мортиша с гордостью смотрит, какой всё-таки лакомый кусочек себе отхватила её девочка. Яркая, слишком хорошо держащая себя в руках в стрессовой ситуации Синклер, и холодная Аддамс, что не всегда могла сдерживать когти при себе, особенно когда дело касалось Энид.
— Ох, la malédiction t'a transpercé encore plus profondément [проклятие пронзило тебя ещё глубже (франц.)]! Лариса знает не всех новостей, — протягивая руки к дочери, вновь невесомо проводя по её плечу, Мортиша с тёплой улыбкой, такой непривычной и яркой, чувственной, глянула на Энид, — дорогая, добро пожаловать в семью.
— Такое точно надо праздновать прямо сейчас! — Гомес едва ли стоял на месте, ведь на плече уже сидел Вещь, что с явным энтузиазмом и нескрываемыми эмоциями во всех красках рассказал обо всём, что знал. Даже о прошлой ночи. Потому что после такого бессонного полнолуния придаток выглядел не очень хорошо. Они подарили ему крема, что обещали? В прочем то и не важно, ведь на плече родственника тот ощущал себя точно более чем комфортно.
— Ничего ещё не надо праздновать, отец, — Уэнсдей, что так и не прекратила контакт с Энид, даже была ей благодарна, ибо выпустить когти, показывая родителям, что не стоит забывать насколько девушка теперь стала опаснее, хотелось просто до безумия. Но рядом был её якорь и та попросту старалась не рычать на тех, за кого, вообще-то, умереть готова. А убить уж тем более.
— Раз «ещё» рано, тогда мы попросту заберём серебро, чтоб не навредить. Вам обеим, — И женщина даже делает попытку не заплакать, но, — Моя змейка стала волчицей, — снова прижимает платок к уголкам глаз. Мортише пришлось покрепче обхватить предплечье своего мужа, чтобы не сделать то же самое с дочерью. Кажется, она была абсолютно не удивлена тому, что Уэнсдей теперь оборотень. Как никак, её троюродный дед был волком, который попался в ловушку проклятия и уже не смог выбраться. Да и сложно было уйти от женщины, которая на любой неровный шаг угощала возлюбленного аконитом.
Ах, какая была пара!
— А… Что рано? — Энид, которая абсолютно не знала, как реагировать и вести себя рядом со старшими Аддамс, лишь крепче сжимала руку Уэнсдей, надеясь найти там ответы. Видимо не получалось.
— Ваша свадьба, конечно же! Я понимаю, вы ещё юны, но можно ведь провести неофициальную церемонию в стиле Аддамс. Дядя Фрейд с радостью снова побудет священником! — Гомес действительно был воодушевлен. А вот две девушки, по всей видимости, испытывали спектр эмоций настолько же разные, насколько и их стили в одежде. Одна едва ли сдерживалась, чтоб не зарычать и не сжечь своими темными глазами семейку обратно к черту, а вторая… стояла просто в шоке с широко раскрытыми глазами и ртом, явно не разделяли того же энтузиазма.
— Никакой свадьбы, отец. И, мама, подарков тоже. Non abbiamo ancora deciso chi siamo l'uno per l'altro [Мы ещё не до конца определились, кто мы друг для друга], — Уэнсдей заканчивает фразу на итальянском, чем заставляет Энид недовольно на неё глянуть, а вот родители лишь понимающе закивали. Их маленькая девочка нашла своё проклятие, а это главное!
— О, моя дорогая, — женщина обхватывает плечо своего мужа, выдыхая с такой яркой улыбкой, что Энид ощущает себя неловко. Чем-то напоминает улыбку мисс Уимс, когда та особенно сильно чем-то недовольна. Они учились друг у друга? Мортиша явно была её учителем. Но, что самое главное, что такого сказала Уэнсдей?
— В любом случае, мы приехали уже с подарком. Было бы неудобно возвращаться с большим количеством оружия, — мужчина подмигивает дочери и протягивает её зонт, который Энид видела раньше. Зонт как зонт…
— Оружие? Он же обычный? — но Уэнсдей, отпуская её ладонь, принимает черный подарок и, глянув на Энид, нажимает на вторую, едва заметную над основной, кнопку, показывая, что зонт лишь кажется зонтом, а по факту работает как ножны для клинка, — понятно… напомни мне тебя не злить.
— Всё в порядке. Его остриё никогда не будет направлено в твою сторону, Энид, — и Уэнсдей, превратив свой клинок в обычный предмет для остальных, лишь вновь обхватывает её ладонь. А после, сморгнув обожание из глаз, переводит хмурый взгляд на родителей, — Вещь покажет, где я храню серебряное оружие. А мы пойдём ужинать. E smettila di spaventare la mia maledizione [И прекратите пугать моё проклятие].
— Конечно, девочки. Конечно. В любом случае, Энид, называй нас просто Мортиша и Гомес. И зло пожаловать, — и, учитывая, как часто Энид слышала такие обороты от Уэнсдей, всё равно чуть покрывается мурашками от столь глубокого взгляда Мортиши.
— Ага… — девушка поближе к своей брюнетке прижимается и выдыхает тяжело, когда её семья исчезает. Тыкается устало лбом в её плечо, — насколько всё плохо?
— Учитывая, что мать сменила три платка — ты поразила её до глубины души. Иначе и быть не могло, — Уэнсдей совсем ласково заправляет выбившиеся яркие прядки Энид за ушко. Выказывает так свою поддержку в нелёгкую минуту. Не у всех столь гладко проходит знакомство с Аддамс, уж она то знает.
— О чём вы говорили? — Энид, пусть и без слез, но шмыгнула носом, стоя так близко и глядя на Уэнсдей. Как же она её любила. Как же тянулась. Волчица лишь показала дорогу. Расставила свечи в темном коридоре с единственной дверью.
— Это неважно. Пойдём, иначе я покажу этим идиотам, как целует Уэнсдей Аддамс.
— Вот выучу итальянский — и тебе будет не за чем укрываться, — а на продолжение Энид лишь растягивает губы в яркой улыбке. Хитрой. Вынуждающей Уэнсдей жалеть, что та всё ещё не познала всей гаммы её чувств.
— Yo tambien hablo español mi angel [Я также говорю по-испански, мой ангел], — однако её голос упал до опасного шёпота, а взгляд спустился с ярких глаз на такие манящие яркие губы Энид. Интересно, а Энид сегодня воспользовалась тем же клубничным блеском, что и утром?
И куда только пропала та Уэнсдей, что даже касания ни от кого не принимала?
— Я поняла только то, что ты… — но ей не дают договорить. Нагло прерывают, заставляя слегка промычать в поцелуй.
И судя по затишью, которое окружило их, все студенты с открытыми ртами смотрели на данную непристойность.
А Уэнсдей было всё равно. Она мягко, будто они были наедине, приложила свою ладонь к чужой щеке. Нежно провела по шрамам и улыбнулась ещё более ярко. Нежно. С любовью. Едва ли не загоралась рядом с Энид. Но лишь отражала её свет.
Энид её солнце, а она её луна.
— Я говорила, что ты моё проклятие. Пошли, Энид, — и едва Уэнсдей обернулась, студенты вмиг начали копаться в своих тарелках. Все, кроме двух сирен и вампирши. Последняя лишь показала два класса девушкам и широко улыбнулась, обнажая клыки.
Пока не получила толчок от Дивины. И новую купюру от Бьянки.
И Уэнсдей поняла, что Невермор не такое уж гиблое место. Особенно, пока рядом Энид.