И конечно, первым, что Венди сделала, едва монстр покинул дом, — попыталась вырваться на свободу, даже несмотря на огромный риск. Она всегда была отчаянной, и доказала это собственным побегом от отца-деспота и безбедного будущего.

Изначально до ломоты в костях хотелось плюнуть на всё, броситься в ванную комнату и сдирать с себя чужие прикосновения, взгляды, насмешки вместе с кожей. Она до тошноты боялась, что мучитель вот-вот возникнет из ниоткуда прямо за спиной, и мало ей тогда не покажется. Но всё же с бешено колотящимся сердцем носилась от окна к окну по всему дому, дёргая за ручки. Ни один затвор так и не поддался. Замок входной двери — тоже. Даже расколотить стекло оказалось попросту нечем, ведь мелкие вещи слишком лёгкие, а мебель — чересчур тяжёлая.

Что же, это было вполне предсказуемо, но разочарование накрыло огромное. Она с тоской посмотрела на крошечное полуразвалившееся крыльцо через грязное оконное стекло, что расположилось прямо у входа. Улицы были пустынны, дома, расположившиеся напротив, — однообразны. Ни одного дерева и мало-мальски приличного кустика, ни единой живой души, лишь бесконечные убогие домишки и слепящая белоснежность.

Где-то внутри висков, прямо под кожей, настойчиво долбили мысли о так несправедливо, так скоропостижно ушедшем из её жизни Пите, которого оказалось дико мало, недостаточно, мимолётно. О дорогой сердцу Кейт — единственной её подруге и единомышленнице. О самом лучшем в мире начальнике, подарившем Венди такой чудесный шанс начать всё с чистого листа. О любимых дурёхах в барвинковых платьях. И даже об отце. Ни отца, ни Кристофа, ни Кейт среди погибших Венди не заметила — хотя что там можно было заметить в потёмках? И в пыточном помещении их тоже, слава всевышнему, не оказалось. Зато в попытках сберечь остатки здравого смысла она до самого конца крепко сжимала ладонь Эммы.

Той самой Эммы, что всегда хохотала так заразительно. Эмма вообще всё делала со смехом, который иногда сквозь слёзы — и обслуживала недовольных клиентов, и встречала жизненные трудности, и жадно давилась любимыми пирожными с заварным кремом, и подкармливала уличную кошку, приблудившуюся к их магазину, и оформляла опеку над маленьким сыном погибшей сестрёнки, и присваивала себе самые аппетитные кусочки мяса с костра в том маленьком летнем походе на лесное озеро, и… Венди встряхнула головой, избавляясь от непрошенных воспоминаний. Перебирать их можно было до самой ночи, и ничего полезного бы это не принесло.

До зубного скрежета хотелось закурить. Никогда прежде настолько сильной необходимости сделать хотя бы пару спасительных затяжек не появлялось. Увы, сигарета бесправному пленнику не положена, а попросить у Чёрного человека Венди никогда не решится.

Она понуро побрела на поиски ванной. Вернее, сначала побрела, а затем бросилась туда во весь опор. Комнатка оказалась маленькой, убогенькой, со старым дешёвым интерьером. Много хуже, чем в её более чем скромной съёмной квартире. Единственным источником света здесь было крошечное окошко. И совершенно никаких выключателей, хотя провода из потолка торчали. По краям чугунной ванны стёрлась эмаль, оголяя ржавчину, на кафеле проступала паутинка мелких тёмных трещин, межплиточные швы утопали в плесени. На полке над умывальником обнаружился лишь один стеклянный флакон, ровно наполовину наполненный малоприятной на вид коричневой жижей. Рядом лежало аккуратно сложенное полотенце — такое же застиранное, но чистое, как и постель, в которой Венди очнулась. Не оставалось ничего иного, кроме как откупорить бутылку и узнать, что за содержимое она в себе таит, потому как разъяснительных этикеток тара не предполагала. Жижа пахла травяной смесью, из которой вычленить хоть один конкретный запах не представлялось возможным. Зато мылилась она отлично. Оставалось понадеяться, что это действительно жидкое мыло.

Горячая вода полилась на кожу, вызывая мурашки по всему телу. Набирать ванну Венди побрезговала, но и экономить не собиралась, просидев на корточках под обжигающими потоками, казалось, целую вечность. Отмывалась она долго-долго, хотя тело уже до водных процедур было чистым, а прямо внутри — страшно представить — обнаружился ватный тампон, пропитанный какой-то мазью с резким лекарственным запахом. Какая мерзость! Неужели тот пугающий мерзавец не только переодевал и отмывал её, но и лечил таким вот недопустимым образом? От мысли, что он действительно собственными руками поместил в неё это, вновь стало плохо.

Впервые с пробуждения она бесконтрольно разревелась в голос, хрипло всхлипывая и игнорируя боль в ушибленных рёбрах. То немного успокаиваясь, то возвращаясь к началу истерики — и так по кругу много раз. От случившихся с нею несправедливостей хотелось расшибиться о ближайшую стену, да с разбега, но образ осанистой бабки, бьющей по пальцам прутом всякий раз, когда Венди намеревалась сдаться и захлопнуть крышку пианино, не позволял воплотить это желание.

Любопытно, являлась ли она самой молниеносной вдовой? Почему-то Венди была уверена, что да. Если выживет и выберется отсюда — можно даже напроситься в книгу Гиннесса.

Истерика завершилась безудержным хохотом, от которого накатила мучительная икота.

А вечером вернулся хозяин её клетки. Она сразу спряталась в «своей» комнате, и носа наружу больше не смела высовывать. Монстр обещал, что более не тронет её, и Венди сидела тихо, как мышка, чтобы не провоцировать. Чтобы у него не могло возникнуть намерения наказать её или, не дай боже, захотеть. Но в том, что Чёрный человек… кажется, мистер Слейк… подонок Слейк! — к ней сегодня ещё наведается, она почему-то была уверена.

В доме стояла настолько глухая тишина, не прерываемая даже тиканьем часов или скрипом полугнилых напольных досок, что в ушах появился звон. И больше не прекращался. За звоном онемели губы, а перед глазами заплясали мушки. По обеим сторонам горла колотил пульс. Подобные ощущения Венди испытывала один раз в жизни, словив тепловой удар в жаркий летний день, и тогда её спасла самая простая вода. Удивительно, что сейчас за окном стояла зима, и в доме было не то, чтобы очень тепло. Вода в стакане на тумбе была не тронута — Венди вдоволь наглоталась ею в душе.

И конечно, по закону подлости, едва она всерьёз вознамерилась подняться с кровати, чтобы добраться до спасительной жидкости, как следует напиться и смочить лицо — за дверью послышались шаги. Венди подобралась, плотно заматываясь в одеяло. Томительное ожидание наконец-то подошло к концу.

Под щелью между дверью и полом мелькнул свет, да так и остался там. Почему-то монстр не спешил заходить. Сперва постоял снаружи около пары десятков секунд. Будто вкушал её страх прямо сквозь стены.

Точно маньяк! Самый что ни на есть настоящий маньяк и психопат!

Паника накрыла внезапно, в животе что-то зашевелилось, а по спине в который раз за прошедшие сутки поползли мурашки. Венди понадеялась было, что вдоволь подпитавшись её разрушительными эмоциями, словно вампир, он просто развернётся и уйдёт, но Чёрный человек разочаровал.

Нисколько он не изменился с утренней их встречи. Всё те же чересчур резкие черты, всё те же чёрные пряди у пугающего лица и глаза — настолько пробирающих жутких глаз ей видеть ещё не доводилось ни разу! — всё те же. Зато сама Венди постарела лет на пятьдесят, а то и на сто, по крайней мере, так ей казалось. Но зеркала, чтобы проверить наверняка, не попалось ни в ванной, ни в одной из комнат, а совершить второй круг в обходе дома она просто не успела.

Монстр держал в руке неизменную палку, из кончика которой лился яркий белоснежный свет. Он бросил мимолётный взгляд на нетронутую пищу и воду, до которой Венди так и не дорвалась, но никак это не прокомментировал. Сперва шагнул в сторону тумбочки, на которой и стоял поднос с едой, но затем резко остановился, сделал шаг назад и вновь взмахнул той странной палкой. Поднос вместе со всем содержимым исчез. И если утром ещё можно было списать произошедшее на галлюцинации, то теперь такой возможности у Венди не имелось. Она вроде бы находилась в сравнительно здравом рассудке, а значит глаза её точно не обманывали.

Так что же это? Фокусы, эксперимент над её расшатанной психикой… волшебство? Или, быть может, она осталась лежать рядом с Питом навеки, а душа её попала в самый настоящий ад, и поэтому всё так… необычно? Тишину разрезал глубокий — слишком глубокий после застойной тишины — голос:

— Вы должны выпить лекарства и… нужно поменять… тампон. Можете сами.

Не могло же быть такого, чтобы насильник и монстр смущался? Наверняка ей показалось, либо же она приняла неизвестную ей эмоцию за смущение. Зашумели стеклянные пузырьки, которые Чёрный человек выудил откуда-то из недр своей необъятной накидки. Венди пристально уставилась на него, искренне не понимая этой извращённой заботы. Он играл с нею? Хотел втереться в доверие, чтобы потом нанести ещё более сокрушительный удар? Или просто чинил оболочку личной куклы для утех? Но зачем тогда давал надежду на то, что больше не тронет её?

— Почему вы ведёте себя так, будто ничего такого не происходит? — с опаской и хрипло задала один из сотен мучивших вопросов. — Для вас что, всё происходящее — обыденность?

Он вдруг разозлился. Внешне это никак не проявилось, но в жгучих глазах явно читалась ненависть. Венди мысленно обругала себя, мечтая вернуть время на несколько секунд назад и промолчать, хотя и не поняла такой реакции на вполне невинные вопросы. Разве бандитов должно трогать подобное? Разве похитителей должны как-то вообще цеплять любые слова и действия их жертв?

Монстр заговорил тихо и вкрадчиво, и, признаться, напугало это гораздо сильнее любых воплей:

— Разве я разрешал вам открывать рот?

— Нет, но…

— Тогда почему вы позволяете себе это? Вы забыли, где находитесь и кто вы теперь?

Венди и не знала, кто она теперь, и где находится тоже не знала, чтобы забывать об этом. Но в ответ лишь испуганно помотала головой в отрицающем жесте. А Чёрный человек всё продолжал напирать, будто хотел раздавить язвительным тоном остатки её самообладания:

— У вас красные глаза. Наверное, вы оплакивали своё горе весь день, как маленькая девочка. Жалели себя? А знаете ли вы, что все, кто был с вами вчера… там — скорее всего уже мертвы? И смерть их не была лёгкой, поверьте. Им досталось гораздо больше, чем вам, несчастная вы мученица. Вам крупно повезло оказаться в этом доме. Считайте это вторым своим рождением. Сейчас вам подадут ужин, и вы запихнёте в себя всё до последней крошки, и оближете за собой тарелки, потому что если не сделаете этого, то я лично покормлю вас с ложечки, и вам это, поверьте, совсем не понравится.

Монстр разошёлся не на шутку. С каждым новым словом голос его всё повышался, и повышался, и в конце концов вырос до крика. Поразительно плавный переход с вкрадчивости до скандала. Но слух Венди зацепился лишь за одну вещь:

— Что вы сказали? Мертвы? — она неверяще качала головой в отрицании. — Вы лжёте… Лжёте мне, чтобы… чтобы сломать меня. Чего вы добиваетесь? Хотите превратить меня в куклу, которая даже имя своё забудет? Забудет, что она — человек? Какой же вы…

Бледное лицо вновь приобрело безразличное и несколько высокомерное выражение.

— Какой?

Уродливый, мерзкий, противный, отвратительный, грязный, паршивый, сраный, обиженный жизнью мудак, хотелось заорать во всю глотку прямо в эту безразличную рожу.

— Жестокий! — ограничилась Венди одним лишь словом, всерьёз опасаясь за свои здоровье и жизнь.

И всё же у него получилось добить её, когда в ответ раздалось ядовитое шипение:

— Вот и не забывайте об этом. И не смейте называть меня обиженным жизнью мудаком даже в мыслях. Вас жизнь, как оказалось, тоже не особо любит.

Он захлопнул за собой дверь с такой силой, что с потолка посыпалась побелка. Венди поражённо поперхнулась воздухом, и потом проплакала всю ночь, так и не прикоснувшись к свежей порции еды, появившейся вдруг из ниоткуда на том же месте.

* * *

Злость и на себя самого, и на окружающих копилась на протяжении мучительно долгого дня, а он всё держал и держал это внутри. И безуспешно пытался подавить в лаборатории, за варкой снадобий, после возвращения в Паучий Тупик прямиком из Хогвартса, но в итоге выплеснул всё раздражение на невиновного. Вернее, невиновную. Ему было искренне жаль, что позволил себе сорваться на маггле, а не, к примеру, на одном из оставшихся в замке учеников, праздно шатающихся по коридорам.

Конечно, девчонка… Венди имела полное право реветь хоть целыми днями напролёт, и жалеть себя изо всех оставшихся сил, но как же сильно его задели эти вопросы, заданные с таким искренним непониманием! Они стали спусковым механизмом для извержения ненависти. Знала бы маггла, чем именно он жертвует ради поганого Всеобщего блага…

Северус осознавал, что это он уже привычный к несправедливости, а его нежеланная жертва была вполне счастлива в своём личном мирке. И оторвали её от размеренной жизни слишком быстро и болезненно, вместе с мясом. Как моллюска из панциря. Кто она теперь без этого панциря? Навсегда искалеченный человек. А такие раны не залечишь так просто — это не ушибленное о камень колено. Но как же хотелось вернуть долг и осветить тьму, в которой девчонка оказалась! Иррациональное желание лишь прибавляло злости, в итоге вынудив не осветить, а отобрать остатки света посредством давления на свежие раны. Зря он рассказал ей о её товарищах по несчастью. То, что отразилось в глазах магглы на этом моменте… Это было очень страшно.

Северус пожалел, что влез к ней в голову, потому что едва не захлебнулся от чужих ненависти — гораздо более сильной, чем его собственная, — боли, обречённости и прочих деструктивных чувств. Он узнал, что пленница испытала в тот день не только животный страх и жестокую физическую расправу, но и потеряла близкого человека. Очень близкого. Он пережил всё это вместе с ней, закрывая веки её мужа её же руками и одновременно укачивая тело Лили. И слушал, как подружка невесты, Эмма, шепчет ей что-то успокаивающее, называя по имени. Тихое «Венди, Венди, мы обязательно выберемся отсюда!» будет теперь сниться ему в кошмарах. Наверное, останки этой Эммы уже переварились в желудке кого-нибудь из оборотней.

Он понимал её, как никто другой, потому что и сам потерял однажды. Прошло столько лет, а рана никак не заживала. Только затянулась тонкой-тонкой плёнкой, готовой лопнуть в любой момент и позволить этому рубцу закровоточить по новой.

Северус не имел никакого права сходить с намеченного пути проявлением к маггле жалости, потому что тогда бы он обязательно проникся, и отыгрывать роль уже не получилось бы столь уверенно. Тем более, какой целитель душ из насильника, жалкого сына пьяницы и Пожирателя смерти? И всё же, жалость накатила. Ведь некому, кроме него, было пожалеть… Венди — девушку, которая сама способна посочувствовать любому нуждающемуся.

Как же всё-таки неловко после всего называть её по имени даже в мыслях! Уж он-то точно навсегда останется для неё Чёрным человеком, монстром и, да, обиженным жизнью мудаком. И вполне справедливо.

Ожидался очередной сбор у Тёмного Лорда, а у него в воспоминаниях не было ничего, что порадовало бы хозяина. И убедило в преданности. Северус был сильным окклюментом, но перед слабой магглой оказался бессилен. Воистину, издёвка судьбы!

Никаких ментальных способностей не хватало, чтобы достаточно ярко вообразить, как он раз за разом калечит эту Венди, приковывает к ледяной стене подвала цепями, всячески унижает и грубо входит в неё, отвешивая удары за каждый изданный писк. А в перерывах ставит над ней эксперименты, заливая в охрипшую глотку отравляющие ослабленный организм зелья. Он честно пытался всё это представить, но получалось недостаточно правдоподобно. На такие воспоминания только молодняк и поведётся. Нет, больше об этом он не станет думать даже поверхностно, и пошло всё к дьяволу!

С такой уверенностью он уснул в лаборатории прямо за столом, у котла, окружённый целебными запахами календулы и полыни. Но утром, конечно, уже не был столь уверен в себе. Решать что-то нужно, и поскорее.

Ужин девчонка так и не тронула, и тот до сих пор стоял на тумбочке, но исполнять угрозу Северус не стал. И не собирался. Только влил в неё несколько лечебных и восстанавливающих снадобий с самым щадящим составом — вполне подходящим неволшебнику, — схватив за щёки, потому как сама она принимать их отказалась наотрез. Понятное дело — опасалась всего незнакомого. Магглы ведь лечатся разноцветными пилюлями да мазями на основе новокаина с ментолом, но никак не зельями. Помнится, Северус и сам со скептицизмом отнёсся к маггловскому методу лечения колена, в итоге ещё больше разозлившись на утверждения Тёмного Лорда о том, что магглы в принципе тупы и бесперспективны, как вид. Потому что изобретённая ими мазь помогла ничуть не хуже обезболивающего зелья. 

Ближе к вечеру метка обожгла руку, пришлось оголтело нестись в манор прямо с рабочего места. Успокоить тревожность, что не на шутку разыгралась из-за последних событий, кропотливой вознёй у котла к сожалению не получилось. Дамблдор его избегал, словно Северус — надоедливый мальчишка, а не главный шпион Ордена Феникса, и это безумно раздражало. Так что даже доложить о встрече директору не удалось по его же вине.

Ощущение некой цикличности, будто некоторые жизненные ситуации имеют свойство повторяться, снова вспыхнуло, когда прямо у Малфоевских ворот пришлось столкнуться с младшим Лестрейнджем. Не бывало раньше такого, чтобы кто-то появился здесь одновременно с Северусом, так что, скорее всего, сукин деверь его просто поджидал. Судя по каплям пота на висках, выступивших среди зимы, терпел жжение на предплечье он довольно долго. Значит, точно поджидал.

— Что, Снейп, натрахался? — поприветствовал его Рабастан. И, не дав ответить, сразу перешёл к делу: — Или, может, вы вдвоём со своей голубкой лечили твою коленочку всё это время?

Выходит, всё-таки узнал. Северус смотрел в ответ невозмутимо. Даже уголку рта дрогнуть не позволил, хотя изнутри поднялось волнение.

— Я что-то не пойму. Тебе, Лестрейндж, завидно что ли? Попробуй упасть на глазах у какой-нибудь женщины. Может, и тебе помогут.

Рабастан противно ухмыльнулся.

— В помощи животных я не нуждаюсь. И принимать её не стану, даже если буду подыхать в агонии.

— Легко рассуждать о ситуации, в которой не побывал. Впрочем, это вполне в твоём духе. Думаю, помощь бы ты принял первее всех других.

— Не пори чушь, Снейп! — фыркнул Лестрейндж. — Вообще-то, я хотел поговорить о том, как ты увёл мой улов прямо у меня из-под носа. Как будешь рассчитываться?

Северус вздёрнул бровь. Неужели урод смел оспаривать решение Тёмного Лорда? Это что-то новенькое. Он решил рискнуть, потому что заткнуть оппонента чем-то иным не представлялось возможным:

— Предлагаю спросить об этом у нашего Повелителя.

— Да пошёл ты! — не повёлся на скрытую угрозу Лестрейндж. — Я всё равно возьму своё, и ты ничего с этим не сделаешь!

Северус промолчал. Спор явно вёл куда-то не туда, и стало не по себе. Упоминание Лорда будто только раззадорило стоящего напротив тощего уродца, дышащего перегаром и нечищенными зубами. Он был ниже ростом, но смотрел на Северуса с явным превосходством.

— А ведь всё становится интереснее, правда? Ты забыл, что мне есть, чем ответить. Точно забыл. Я уверен, что девка жива и почти здорова. Что, если я прямо сейчас покажу ему то воспоминание, а?

Он действительно не боялся хозяина. Плохой знак, очень плохой. Как именно Рабастан раз за разом избегал легиллименции, было непонятно. Видимо, в голове Лестрейнджа творилось такое, что даже Лорд не горел желанием соваться в эти дебри, так что про магглу он так и не узнал. 

— У тебя, Рабастан, после Азкабана развилась паранойя, — попытался Северус закончить опасный диалог.

— Не-е-ет, Снейп. Нет-нет-нет, — рассмеялся Лестрейндж довольно и покачал перед его лицом указательным пальцем. — Даже не пытайся съехать с темы.

Нет, поддаваться на провокацию было нельзя. Эта маска только для Беллатрикс, а перед этим вот никогда нельзя давать слабину. Если бы Северус спросил, чего тот хочет, то изобличил бы себя окончательно, добившись лишь ухудшения ситуации. Рабастан явно играл, и, вероятнее всего, в качестве приза победителя хотел лишь зрелищ, а не чего-то конкретного и материального. Рисковать, вступая в схватку с ним, не стоило бы, но ничего иного не оставалось, ведь так можно хотя бы оттянуть расплату перед Лордом за возню с магглой. А может, и успеть придумать, как выпутаться из этого дерьма.

— Послушай, Лестрейндж, — вкрадчиво заговорил он прямо в морщинистую, одутловатую от частых попоек и синюшную от пробивающейся щетины морду. — Ты, верно, не понимаешь, с кем связался. Разве я похож на того, кто станет мараться о сумасшедшего уголовника?

Слова попали в цель, пиранья попалась на крючок. Тюремное прошлое являлось самым слабым местом младшенького, и обычно при нём боялись заикаться об этом абсолютно все. Кроме, разве что, хозяина и рёхнутой на всю голову Беллатрикс. Но сейчас иного выхода не существовало: нужно добиться того, чтобы Рабастан не трепал языком перед хозяином. Если как следует его распалить — будет помалкивать и мстить, а значит, у Северуса появится фора. И он сделает всё, чтобы выйти из запутанной партии победителем.

Он видел, что Лестрейндж пытается сохранить лицо, но в сравнении с ним в искусстве ношения и быстрой смены масок был просто неоперившимся птенцом. Он явно хотел ответить чем-то достойным, но, как и всегда, опустился ниже дна:

— Знаешь, что? Я разорву твою шлюху на куски, а потом скормлю свиньям! Хотя нет. Сначала я отдам её Сивому, чтобы дюжина оборотней отымели суку по кругу, и каждый отгрыз от неё по куску… нет, по три куска! А уже потом скормлю её остатки свиньям или псам!

— Фантазии тебе не занимать. Если ты приблизишься к моей суке ближе, чем на сто ярдов, я сделаю так, чтобы ты вернулся в Азкабан.

И снова в яблочко. Он сам не понимал, почему так сказал. Почему так открыто подыграл ему и назвал магглу своей. Хотя нет, понимал. Именно сейчас он понял наконец, что несёт за неё ответственность с того самого момента, как только увидел в малфоевском зале. Или нет. С той минуты, как позволил всем этим уродам пялиться на её хрупкое обнажённое тело, пока сам буквально вжимался, впивался и вбивался в него. Или со встречи с кентавром и его пророчеством, которое неизвестно ещё, сбудется ли, и о ней ли вообще говорилось в нём. Или ещё с тех пор, как она осветила ему путь в сумрачной роще, подарив старенький фонарик и дружелюбную улыбку.

Лестрейндж яросто раздувал ноздри, точно взъярившийся конь.

— Тебе пиздец! — совершенно не аристократично выплюнул напоследок представитель знатного рода, а затем стремительно двинулся вперёд, к замку, с силой двинув Северуса плечом и обогнав за каких-то несколько секунд на добрых несколько десятков ярдов.

Северус обессиленно выдохнул. Впереди ещё предполагалась встреча с хозяином, а он уже смертельно устал. Усталость навалилась такая, какой он, пожалуй, не испытывал никогда прежде. Появилась почти непреодолимая потребность упасть в ближайший сугроб и уснуть без сновидений. К сожалению, это желание, как и многие другие, пришлось проигнорировать.

Сегодня сеанс легиллименции его минул, поскольку Повелитель вновь оттачивал ораторское искусство. Правда, теперь уже, спустя годы, пронимало не столь мощно. Нынешний молодняк не слушал его так, как слушал в своё время Северус — с открытым ртом, боясь даже дышать, лишь бы не пропустить ни слова. Тогда Тёмный Лорд вызывал у окружающих благоговение, а сейчас только страх.

Вслед за красноречием последовали споры между четой Лестрейнджей, затем наказания провинившихся, безотрывный взгляд младшенького, которым тот сверлил Северуса на протяжении всего бесконечно долгого часа, проведённого в печально известной переговорной… Ничего нового и выдающегося. И лишь мимолётный интерес Лорда к живому подарку. Отбрехаться получилось довольно умело.

Сегодня копошение в мозгах его минуло, но вечно это продолжаться не будет. Однажды хозяин заглянет ему в голову, прошерстив бо́льшую часть воспоминаний и не оставив ни единого тёмного закутка для хранения чего-то личного. Не то, чтобы Тёмный Лорд занимался этим так уж часто, но неизбежность очередного сеанса Северус признавал.

Он казался всем одинаковым, но это было не совсем так. Некоторые нюансы являлись основополагающими для каждой из его масок. Для Тёмного Лорда Северус был верным и исполнительным слугой, умеющим с достоинством переносить самые жестокие наказания. Для Альбуса Дамблдора — вечно сырой глиной, из которой перелепливать уже готовое изделие можно хоть до бесконечности, однажды просто расплющив. С Люпином и Блэком он не церемонился, выражая презрение, дерзость либо злопамятность, ведь именно этого от него ожидали, а получив желаемое — не лезли больше. У шизофренички-Беллы Северус шёл на поводу, вроде как принимая её провокации, как, например, с Драко, а на самом деле переигрывая её же. Рабастану являл самую тёмную грань — ту, которая очень терпелива, но несёт в себе смертельную опасность. Себя убеждал, что совершенно не мечтает жить, как все нормальные люди, но это ведь только из-за отсутствия выбора. Перед Венди вот — той самой лесной спасительницей — предстал беспринципным подонком.

Что-то из этого всего действительно являлось его частью, сокрытой от всего мира, которую при других условиях он молча бы пронёс с собою до самой смерти. А что-то действительно было не более, чем маской.

Владелец тысячи масок, не успевающих сменять друг друга — вот кто он. И сегодня Северус вновь вынужденно наденет одну из самых ужасающих.