«Торжественный зал» под открытым небом утопает в зелени. Импровизированный потолок из веток цветущей плакучей ивы и висячих гирлянд белой глицинии создаёт ощущение сотканного из белоснежных цветков шатра. Проход между деревянными скамейками для гостей украшен мохнатыми лапками папоротника и гиацинтами, бетонная дорожка задрапирована в белый шёлк и усыпана лепестками красных роз. Декораторы постарались на славу — Сад невест изнутри выглядит потрясающе. Мелькает мысль, что мама, как всегда, оказалась права — вот она, настоящая сказка для невесты. Моя свадьба могла быть такой же красивой, если бы…
— Нравится? — мама подходит ко мне, жестом отпуская шофёра.
— Очень романтично, — искренне подтверждаю. — Настоящее чудо!
Мы вдвоём приехали самыми первыми, даже раньше семьи жениха, которая по традиции должна встречать гостей на входе. Но мама никогда особо не церемонилась, а став бургомистром Флёдстена, позволяла себе вносить определённые коррективы в устоявшийся порядок. Например, за организацию свадьбы она взяла у Патрика только половину суммы, покрывающей расходы, остальное с отцом оплатила сама и не просто активно вмешивалась, но практически руководила всем процессом от и до. Единственное, что с лёгкостью отдала в руки Ирэн, так это организацию фуршета и праздника для горожан в парке, справедливо решив, что той, как хозяйке бара-ресторана, это удастся «на ура», а её саму избавит от утомительных и «вредных для фигуры» проб. Собственно, поэтому мы и оказались здесь сейчас: чтобы убедиться лично, что всё идеально и готово для свадьбы.
Макс с Патриком и всеми Беками разом ожидаются с минуты на минуту. Дениз и Ронан остались, чтобы помочь отцу и Эрике, и должны появиться практически перед венчанием. Я бы с удовольствием поменялась с младшей сестрой местами, чтобы торчать дома до самой церемонии, но мама решила иначе, и я без споров подчинилась, раз уж заочно согласилась играть свою роль.
— Приветствую вас в столь знаменательный день, — слышится за спиной зычный, низкий, важный голос Патрика Кнудсена. Мы с мамой, как по команде, оборачиваемся. — Вау! — уже не молодой, но по-прежнему в прекрасной форме, хотя на голове почти не осталось волос, отец Макса восхищённо цокает языком, разглядывая наши наряды. — Ирмелин, ты великолепна! Настоящая королева. Молодеешь с каждым днём. Если бы не знал Стеффани с рождения, подумал, что вы — сёстры, — продолжает разливаться соловьём он. — Стеффи, ну, а ты бесспорно — красавица. Как всегда. Рад снова видеть тебя.
Жаль, я не могу ответить тем же. Конкретно ему — абсолютно точно не могу. Наклоняю голову, пряча под псевдоулыбкой молчаливого смущения ехидную усмешку. Поразительно, прошло столько лет, а я всё так же на дух не выношу Патрика, каждое его слово вызывает во мне подсознательное желание искать подвох и огрызаться, хотя видимых причин нет и не было. Он всегда относился ко мне с искренней, по крайней мере на первый взгляд, симпатией.
Являясь мировым судьёй свыше двадцати пяти лет, Патрик давно снискал уважение в городе и окрестностях Флёдстена. Особенно после того, как женился на вдове ленсмана с двумя маленькими детьми, сам будучи отцом-одиночкой. Однако необъяснимая неприязнь, которой я заразилась от Люка ещё в детстве, с годами так и не утихла. Впрочем, на Макса она не распространялась. И, слава богу, сын Патрика и жених Эрики в одном флаконе подходит к нам вовремя. Как раз когда его отец выдаёт довольно двусмысленную фразу:
— Наконец-то я дожил до того дня, когда наши семьи всё же породнятся.
— Не обращай внимания, — шепчет мне на ухо Макс, заключая в объятия. — Папа сам не знает, что несёт. Нервничает из-за мамы. Она ведь тоже приедет на мою свадьбу. — Громче, обращаясь к будущей тёще, он добавляет: — Ирмелин, отец прав. Говорят, надо посмотреть на мать, чтобы узнать, как будет выглядеть невеста в будущем. По-моему, я не прогадал, — отпускает свою порцию лести жених.
Впрочем, у него это получается естественно и не заставляет невольно в ухмылке вскидывать бровь. К тому же Макс не врёт — мама на самом деле шикарно смотрится с собранными на затылке в причудливую причёску светлыми волосами и в кремовом облегающем длинном платье с открытыми плечами, перетянутом на груди и вокруг талии кружевными лентами на тон темнее с вшитыми в них стразами.
— Ничего, если я украду старшую дочь, пока средняя не приехала?
Не дожидаясь разрешения, Макс подхватывает меня под руку и ведёт обратно к воротам в Сад.
— Поздравляю, — запоздало спохватываюсь я. — Из тебя получился красавец-жених. Загляденье просто! Светлый фрак тебе очень к лицу.
— Ты тоже ничего, — задорно улыбаясь, произносит он.
— О, да, — хмыкаю я.
Останавливаюсь у каменных ступенек, ведущих вниз к дороге. По собственной воле ни за что бы не надела шёлковое золотистое облегающее платье в пол с полностью оголённой спиной, но одинаковые наряды подружкам невесты выбирала Микаэла и, конечно же, думала только о себе.
— Мы с Дениз выглядим как инкубаторские куры. Только она моложе, ей проще. А я — старая, дряхлая, бледная курица.
— Зато с Микаэлой вы как близнецы. Даже причёски такие же.
— Не уверена, что это комплимент.
От слов Макса хочется сразу же распустить волосы, тем самым разрушив сложную конструкцию из подколотых локонов на затылке, на которую парикмахер угробил часа два. Плевать! Лишь бы не быть похожей на Микаэлу.
Некстати вспоминаю, как в детстве, нимало не заботясь о чувствах родителей подруги, её в городе называли в шутку (или на что-то намекая) «Потерянной Тёгерсен». Правда, тогда нам обеим это нравилось, и мы даже старались носить похожую одежду и копировали друг дружку. К старшим классам это прошло само собой — Микаэла предпочитала рядиться в мини-юбки и открытые блузки, я же таскала джинсы и однотонные футболки под свитер.
Тогда же я неожиданно вытянулась за лето и оказалась вдруг самой высокой девушкой на потоке, почти одного роста с Люком и Лоренсеном, и выше подруги аж на целых пять сантиметров, которые Микаэла довольно искусно «сравняла» каблуками.
И сколько бы я ни разглядывала фотографии, никогда не замечала явного внешнего сходства между нами, но в городе Микаэлу упрямо продолжали звать «Потерянной Тёгерсен». А когда после похорон родителей Лоренсена подруга начала встречаться со Свеном, наша фамилия прилипла к ней намертво. Никто и не сомневался, что однажды эти двое поженятся, только обернулось всё иначе. Была Тёгерсен, стала Бек.
Нет. Я не буду думать об этом сейчас. И заводиться тоже не буду.
Беззаботно улыбаюсь Максу, меняя тему:
— Значит, твоя мама решила приехать на свадьбу единственного сына?
— О, да, — копируя мой тон, смеётся он. — Потоптались по твоей больной мозоли, прыгаем на мою.
— Прости, я не специально.
— Ладно, заслужил. И вообще, должен был ещё вчера к вам заехать с визитом вежливости. Но не смог. Реально не смог. Провалялся в постели с головной болью. Не знаю, чем напоил нас Лоренсен, но похмелье было ужасным.
— Ронан тоже мучился весь день. Правда, ему не повезло валяться в кроватке.
— Он мне понравился. Юморной такой, весёлый, с ним легко, — Макс вальяжно поправляет полы фрака. — Так вот, о чём мы говорили? А, да. Пойми, я не мог её не пригласить. В конце концов мы ведь одна семья. Пусть немного «с приветом».
— Ты сейчас о ком? О маме или Микаэле?
— Вообще-то, я говорил про мать, но, — он заразительно хохочет, — ты права, подходит к обеим. А уж про семью «с приветом» — в десятку! Учитывая всё. — Макс с хохотом проводит в воздухе рукой.
— О, да! У девочек Тёгерсен явно слабость к сыновьям Ирэн. Даже у «Потерянной».
— Тогда я — исключение? Или у Эрики генетический сбой? — продолжает веселиться Макс.
— При всём уважении к твоей матери, — я бросаю на него выразительный взгляд, — но ты тоже сын Ирэн, хоть и не родной. Вырастила тебя она. Так что почти Бек. И тебя я тоже люблю.
— Тоже? — лукаво вздёргивает правую бровь Макс.
— Я… — смущённо замолкаю и отвожу взгляд.
— Кстати, об этом. — Из его голоса исчезают весёлые нотки. — Ко мне вчера приходил Люк. Он всё рассказал.
— Что всё? — замираю я.
— Про последние слова Свена и почему ты уехала.
— Зачем? — встречаюсь со Максом взглядом.
— Хотел узнать мог ли твой брат с медицинской точки зрения в том состоянии... — он грустно вздыхает. Говорит чуть громче: — Мог ли Свен быть адекватен настолько, чтобы правильно воспринимать и анализировать реальность.
— Что?.. Зачем? Ничего не понимаю.
Судорожно выдыхаю. Уже знакомый страх липким холодом проникает внутрь.
— Вчера Люк опять расспрашивал брата, не упустил ли он что-нибудь, когда нашёл Свена около дома. Но Лиам клянётся, что тот был без сознания, — тихо объясняет Макс. — А по твоим словам выходит, что Свен тебя узнал и даже смог произнести несколько фраз. Видимо, ему вкололи обезболивающее и привели в чувство по дороге в больницу. Но насколько ясным было сознание Свена в тот момент, неизвестно. Под воздействием лекарств или от болевого шока он легко мог путать имена, события, даже время. Я так и ответил Люку. Ещё предложил поговорить с отцом, — он разводит руками. — Такие дела, правда, не в его компетенции, но он может дать дельный совет.
— И он поговорил?! — нервно озираюсь в ту сторону, где несколько минут назад я оставила мать в обществе Патрика. Внутри всё цепенеет от одной только мысли, что будет, если...
— Честно, не знаю.
— Пойми, мама не в курсе. Вообще не в курсе! Если Люк… Если твой отец что-то ей скажет... Ты понимаешь, что будет?! А Эрика просила подождать, — чуть не плача, бормочу я, — чтобы не испортить свадьбу. А теперь… Из-за меня…
— С ума сошла? — Макс заботливо притягивает меня к себе, обнимает за плечи, позволяя уткнуться лбом во вкусно пахнущую мужским одеколоном шею. Шепчет, как будто утешает маленького ребёнка, проговаривая вслух очевидные, но понятные только взрослым вещи: — Люк — не идиот, он не стал бы рассказывать такое даже своей матери, не то что моему отцу. Он поделился со мной. Ещё сказал брату. Потому что я — врач, а Лиам — полицейский, мы можем помочь. И ты права, мы — братья. Мы одна семья. Кому ещё доверять, если не семье? Ты ведь тоже рассказала Эрике, жаль, что только сейчас, но это не важно, — Макс крепче прижимает меня к своей груди. — Стеффи, милая. Люк никогда не навредит тебе. И мне. С Эрикой тоже всё будет в порядке, вот увидишь. Ты ничего не испортила.
— Ещё как испортила, — я борюсь с подступившим к горлу комком, изо всех сил стараясь не расплакаться. — И сейчас, и раньше… когда… Люк никогда меня не простит. Он…
— Он уже простил, — Макс тянет меня за плечи назад, вынуждая отстраниться и встретиться с ним взглядом. — Ну же! Ты что? Он же тебя обожает, глупышка.
Я упрямо мотаю головой:
— Он не может меня обожать. Он должен меня ненавидеть. Вы все… Ведь я… столько всего… Нельзя после такого.
— Можно. Ты же его любишь? Любишь. До сих пор. И это ведь Люк. Разве он перестал восхищаться волками, хотя они убили его отца и чуть не оставили без брата? Ну-ка, соберись! — Макс ободряюще улыбается мне и щёлкает по носу. — Нельзя раскисать. Сегодня же моя свадьба! А ну, быстро улыбайся! — он шутливо грозит пальцем. — Не хватало, чтобы пришли гости, а мы тут стоим, рыдаем в обнимку. Представляешь, что наплетут твоей сестре? — смеётся он. — А нам с ней ещё клятвы произносить.
— Точно, — я невольно улыбаюсь. — Просто не ожидала, что Люк… расскажет.
— Он хочет возобновить дело об убийстве твоего брата. Но ты же знаешь, так просто это не сделать. Нужны веские основания. С точки зрения старого ленсмана оно отправлено в архив и закрыто за неимением улик. Новому нужны причины.
— Ага, — мрачно хмыкаю. — Убийцу до сих пор не нашли, орудие убийства — тоже, мотив больше смахивает на отмазку, зато дело отправили пылиться на полку. При том, что мать убитого — бургомистр города.
— Знаешь, — Макс оглядывается, мельком взглянув на часы. — Поговорим об этом потом. В более подходящем месте. Хорошо? А то сейчас все начнут собираться.
Словно в подтверждение его слов снизу со стороны дороги доносятся приближающиеся голоса. Через мгновение из-за разросшегося куста черёмухи выходит Ирэн в сопровождении сыновей и Лоренсена. Замыкают шествие Микаэла с родителями. Подруга — моя точная копия. Только босоножки отличаются — сантиметров на пять выше и все из тоненьких позолоченных ремешков.
Её родители, хотя и не являются официальной свитой жениха и невесты, тоже разоделись. Миниатюрная Калия в открытом длинном платье малахитового цвета и, как и дочь, на высоченной шпильке. Коренастый Густав Люнге — в темно-зелёном костюме-тройке, в таком же, под цвет платья супруги, галстуке. Наряд Ирэн, по традиции, выдержан в том же стиле, что и у матери невесты. Такое же длинное облегающее кремовое платье, но на бретельках и с кружевной лентой в стразах на талии, без дополнительной полоски на груди. Лоренсен, Лиам и Люк выглядят точь-в-точь как Макс — в светло-серых фраках, лишь на тон темнее, чем у жениха, в белых рубашках, черных галстуках и ботинках. Но без маленького букетика на груди, как у жениха. Лиам заметно возмужал и из всех, пожалуй, единственный, кто сильно изменился. Даже взгляд более взрослый, осмысленный.
Моё первое осознанное желание — исчезнуть. Удрать, спрятаться, сделать вид, что я не заметила, развернуться и уйти, оставляя Макса с его семьёй встречать остальных гостей. Но он то ли догадывается, то ли чувствует это. Изящно подхватывает меня под руку, отрезая все пути к бегству.
А сзади доносятся голоса матери и Патрика. И впервые за этот день я радуюсь, что отец попросил Ронана остаться дома, чтобы сопровождать их с сёстрами.
Рядом со Максом я чувствую себя уверенней, будто бы на своём месте. Не лишняя, не чужая, пусть в этом ощущении не прослеживается вообще никакой логики. Зато под ручку с Ронаном мне бы хотелось провалиться сквозь землю. Возможно, с ним вместе.
Когда Патрик с мамой подходят к нам, Ирэн как раз успевает подняться по невысокой, всего в пять ступенек, каменной лестнице.
— Ирмелин, Макс, Стеффи, — в знак приветствия она кивает с очаровательной улыбкой.
— Ирэн, чудесно выглядишь, — радушно отзывается мама, направляясь к ней навстречу и целуя в обе щеки.
Пока они обмениваются любезностями, я невольно вспоминаю слова Дениз про отца и Ирэн. Интересно, мама в курсе их прошлых отношений? Кажется, она переехала во Флёдстен из Ярдарруда за два года до окончания школы. Или чуть позже. Но, видимо, успела «навести шороху», как сказал бы Лоренсен, а в итоге даже закончить школу «Королевой бала». Так что, если на кого и пенять за нашу дурную наследственность.
Следом за Ирэн на площадку у входа в Сад поднимается Люк с братом и Лоренсеном. Он почтительно кивает моей матери в знак приветствия, затем встречается со мной взглядом и неожиданно улыбается. Широко, ласково, как будто кроме нас вокруг ни души. И я моментально чувствую, как слабеет хватка Макса. Ещё через мгновение он и вовсе отпускает мою руку.
— Привет, Стеффи. — Люк останавливается передо мной, обнимает, целуя в щеку. Шепчет, обжигая ухо горячим дыханием: — Ты потрясающе выглядишь, — и как ни в чём не бывало переключается на Макса, уступая место младшему брату.
— Лиам, — я первой нарушаю молчание.
Теперь, когда он всё знает, наверняка причин для его недовольства стало больше. Но Лиам, как ни странно, расплывается во вполне искренней, дружелюбной улыбке, становясь ещё больше похожим на брата и мать.
— Привет, — он, как и Люк, заключает меня в объятия и целует в щёку, — ты прощена и помилована, — а затем отстраняется и с той же невозмутимой улыбкой добавляет громче: — Рад тебя видеть, Стефф. Добро пожаловать домой!
Я тут же оказываюсь в крепких и знакомых объятиях Лоренсена.
— Любимая зараза! — шумно протягивает он. Продолжая удерживать, шепчет: — Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Я бы и сам рассказал, но Кнопка опередила, — и беззаботно смеётся, отпуская. Затем смотрит на Макса и сжимает его в тиски. — Поздравляю, братишка! Рад за тебя!
Передо мной останавливается Микаэла. Позади неё, как два хранителя, замирают её родители. На лицах — вежливые улыбки с примесью печали, как будто пришли не на свадьбу, а на чьи-то поминки.
— Микаэла! — делаю шаг навстречу.
Пусть мы уже давно не подруги, но Свен любил её. С ней брат чувствовал себя счастливым, собирался жениться, создать семью, иметь детей. И это единственно важно сейчас, за это надо цепляться и хранить в памяти. Все мы ошибались, никто не без греха.
— Прости меня, — осторожно, словно своим прикосновением могу причинить ей боль, обнимаю Микаэлу.
Она на секунду замирает и даже, кажется, перестаёт дышать. Потом судорожно выдыхает:
— Это ты меня прости, Стефф.
— Что, сегодня без мордобоя, девочки? — вездесущий Лоренсен стоит рядом. Обхватывает нас за талию. — Ну и отлично. Как в старые добрые времена.
И я расслабляюсь. Вокруг — семья и друзья, никто меня не ненавидит, не проклинает. Мне совершенно нечего опасаться — ведь у нас праздник — свадьба Эрики и Макса. И сейчас уж точно не до горестных мыслей: что было, что будет.
События мелькают, как в калейдоскопе. Минут двадцать мы все стоим у ворот, встречая прибывающих гостей. Потом там остаются только Макс с Ирэн и мамой, а все остальные проходят внутрь к накрытым столам и общаются с приглашёнными уже там.
Ко мне постоянно кто-то подходит, о чём-то расспрашивает или наоборот рассказывает, с кем-то знакомит или просит представить. То и дело встречаюсь издали взглядом с Люком, но не выдерживаю и отвожу глаза. Лишь отмечаю, что он и Микаэла не ходят вместе парой, успеваю этому обрадоваться и тут же ругаю себя за такие мысли. Потом появляется Лоренсен и сообщает, что невеста в пути. К этому моменту нервничают уже, кажется, все.
Макс занимает место у алтаря в ожидании Эрики. Гости с шумом постепенно рассаживаются по местам и затихают. Лоренсен с Лиамом и Люком уходят на противоположную сторону дожидаться начала церемонии, а мы вдвоём с Микаэлой оказываемся в отведённой для подружек невесты каменной закрытой беседке, расположенной недалеко от входа в парк, где обычно прячутся от дождя влюблённые парочки. Я и Люк бывали здесь не раз. Наверняка Свен тоже приводил сюда Микаэлу.
Мы с ней сидим на белых пластиковых стульях, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Словно защищаемся друг от друга. Абсолютно чужие, нам не о чём говорить. Кажется, любая тема чревата перерасти если не в ссору, то в новые взаимные упрёки или обиды.
Пауза затягивается.
Попросить прощение, чтобы завершить нашу последнюю ссору, оказалось гораздо легче, чем сохранить столь хрупкое, как первый лёд, перемирие. Только сейчас по-настоящему осознаю, насколько непреодолима образовавшаяся между нами за все эти годы пропасть. Теперь неважно, когда и с чего началось отчуждение. Лишь то, к чему мы обе пришли, имеет значение.
— Наверное, я должна многое тебе объяснить, — нарушает молчание Микаэла.
— Переживу без твоих объяснений.
Она хмурится, покусывая верхнюю губу. Вздыхает — отчаянно, обречённо.
— Знаешь, в чём наша проблема, Стефф?
— Только одна? Смотрю, ты стала оптимисткой.
— Я серьёзно. Мы ведь никогда не говорили с тобой начистоту с той самой аварии. Ты ведь помнишь?
Помню ли я?! Она что?.. Издевается? На языке крутится десяток язвительных ответов, но я ограничиваюсь простым кивком.
— Знаешь, почему я хотела вас поссорить?
— Удиви меня.
— Я тогда очень тебе завидовала, Стефф.
Сдержать рвущееся наружу раздражение всё сложнее.
— Тоже мне новость! Тебе всегда нравился Люк и…
— Нет! Не в этом дело.
— Да ну? И в чём же?
— Люк мне не нравился. Ну… В том смысле, чтобы что-нибудь с ним замутить. Мне всегда нравился Свен, ты же знаешь.
— Ага. Поэтому ты полезла с пьяными танцами и поцелуями именно к Люку. А теперь ты у нас почтенная миссис Бэ…
— На бумаге! Только на бумаге! — перебивает Микаэла. — Но я сейчас не об этом. Можешь просто выслушать, не перебивая?
Мне не нужны её объяснения. Ни тогда, ни сейчас. Что они в итоге меняют? Ровным счётом ничего. Но я молчу, позволяя бывшей подруге выговориться.
— В то время я не влюблялась. Ты ведь помнишь? Я жила, как мотылёк, — она усмехается, взмахивает руками словно крыльями, — порхала с цветка на цветок в поисках вкусной пыльцы и удовольствий. И пока вы с Люком не начали встречаться, я даже не задумывалась о любви и отношениях. Было весело, меня всё устраивало. Пока ты не изменилась.
— Опять я виновата? Как мило.
— Ты стала другой. Как будто светилась изнутри. Люк тоже. Знаешь, вы были такие знакомые, родные и одновременно — совсем другие. Связанные в одно целое, где мне не осталось места. Я почувствовала себя ненужной, одинокой. И я испугалась. Не понимала, куда лезу и насколько всё бесполезно. Просто пыталась вернуть нас с тобой, нашу близость. Чтобы всё снова было как раньше.
— Офигеть! Поэтому ты повисла на Люке? Чтобы меня с ним поссорить?
— Да. Я хотела, чтобы ты увидела и… Ты ведь всегда была собственницей и параноиком, даже в детстве, — Микаэла виновато улыбается. — Но я и представить не могла, чем всё кончится. Клянусь! Если бы я знала. Но я просто хотела, чтобы ты бросила Люка и вернулась ко мне. Глупо, знаю, — она тяжело вздыхает и опускает взгляд.
Глупо не то слово. Но ничего не меняет. И мне даже не жаль, что все эти годы я отказывалась об этом говорить. Предпочла оставить в прошлом, как советовал Лоренсен и как просил Свен. Толку теперь от этих признаний?
— Бенте и Роберт разбились, твоя мать как с цепи сорвалась, Люк сходил с ума, Лоренсен заболел. А ты избегала меня, — продолжает свою исповедь Микаэла. — Это было тяжелее всего. Думаешь, я не понимала, что всё случилось по моей вине? Что Лоренсен меня ненавидит, ведь это я убила его родителей. И чуть не убила тебя.
— Неправда. Он никогда такого не говорил. Он вообще никого никогда не обвинял.
— Не обвинял, но наверняка думал не раз, что всё могло сложиться иначе, если бы не я.
— Думал, конечно. Мы все об этом думали.
Если бы я осталась в доме и выслушала Люка. Или хотя бы не выпрыгивала из машины. Если бы Люк остановился в другом месте или вообще никуда меня не повёз. Если бы не шёл дождь, если бы мы перенесли вечеринку, как собирались. Если бы хотя бы одно обстоятельство изменилось в тот проклятый вечер, всё могло быть иначе сейчас. Только толку об этом опять рассуждать?
— Случилось, как случилось. Надо жить дальше.
— Случилось из-за меня, — она смотрит прямо в глаза и кажется такой искренней. — Я притворялась, что мне плевать. Но на самом деле… Не знаю, что было бы со мной дальше, если бы не твой брат. Может, не так, как у вас с Люком, но у нас с ним тоже всё было по-настоящему.
— Я знаю. Свен очень тебя любил. Своей любовью к тебе он исцелил даже меня.
— Разве?
— Ага, — впервые признаюсь ей. — Научил меня, как простить и забыть тот вечер.
— Но ты не простила и не забыла, — горько усмехается Микаэла.
Пожимаю плечами. Это тоже теперь не имеет значения, но всё-таки отвечаю:
— Забыла настолько, чтобы хватало не думать и не вспоминать, пока полгода назад я не узнала, что ты собираешься замуж за Люка. А теперь ещё это видео.
— Могу представить. Я видела… ну, эту запись… на телефоне, — бывшая подруга мрачнеет. — Ты никогда мне не поверишь, но я всё равно скажу — это не я.
— Не ты? И кто же тогда? Твой двойник?
Микаэла виновато опускает глаза.
— На видео я. Но не я прислала его тебе. И записала тоже не я.
— А кто? Люк? — Мне трудно сдерживать сарказм: — Или вы заказали съёмку заранее? Сделали несколько дублей, да?
— Да нет же! Кстати, я рассказала ему о нашей ссоре. И про запись тоже, — мямлит она. — Но мы оба не представляем, кто мог. И зачем.
— Вы оба значит. Прекрасно.
Не могу не заводиться. Не получается. Чувствую, как в животе всё переворачивается, а глаза снова застилает ревность. Где боги носят сестёр?! От дома до Сада десять минут езды.
Вскакиваю, нервно жестикулирую.
— Слушай, давай лучше сменим тему. Поговорим о… не знаю… О гладиолусах твоей мамы. Она всё ещё их выращивает? Расскажи мне об этом. Я хочу слушать про гладиолусы!
— Стефф, я понимаю, ты злишься. Но мы должны разобраться! Должны выговориться, — Микаэла поднимается следом за мной. — Только так сможем попытаться наладить…
— Да ничего мы не наладим! Ничего не исправим, понимаешь?! Давай просто обо всём забудем, ладно?
— Почему?
— Потому! Потому что я не имею права вмешиваться в ваши отношения! Не имею права никого винить! Я не хочу быть судьёй! Не хочу думать о вашем ребёнке, не хочу вообще думать про вас, пойми ты.
— Ребёнок не Люка! — опять перебивает Микаэла, останавливая мои крики. И, видимо, предвидя следующий вопрос, поясняет скороговоркой: — Он не знает об этом. Я не хочу, чтобы знал.
— Что?..
— Я только хотела, чтобы у моего сына был хороший отец. Поэтому переспала с ним, поэтому вынудила его жениться. Но это всё не важно уже. Я люблю другого, мы разводимся. А Люк любит тебя. Всегда любил. Вы ещё можете помириться. Начать с начала.
Открываю и закрываю рот, не в силах выдавить ни звука. Никак не получается выразить словами то, что чувствую.
Снаружи доносятся голоса. Мы с Микаэлой оборачиваемся.
В беседку заглядывает ещё один наш клон на сегодняшний вечер.
— Папа с Эрикой ждут у машины, — тараторит младшая сестра. — Ронан предупредит Бьё… Лоренсена. Мы с ним выходим первыми. Потом ты, — она смотрит на Микаэлу: — С Люком. Следом ты, — Дениз переводит взгляд на меня, — и Лиам.
Дениз исчезает так же внезапно, как появилась.
— Мы не договорили, Стефф. Возвращайся сюда после церемонии, — Микаэла хватает меня за руку. Умоляюще смотрит в глаза. — Пожалуйста! Всё так запуталось, но мы ещё можем исправить. Нам просто нужно поговорить. Во всём разобраться раз и навсегда. Ради Свена.
Всю церемонию я не могу сосредоточиться. Как в бреду иду за руку с Лиамом вдоль прохода до алтаря. С какой-то отрешённой рассеянностью наблюдаю за Эрикой, приближавшейся к нам под руку с отцом. Сестра заметно волнуется, но и это тоже я отмечаю на автомате.
Пока жених с невестой произносят клятвы, я почти не слушаю, растерянно пробегаюсь по лицам сидящих гостей. Мысленно перебираю общих знакомых, в кого могла бы влюбиться Микаэла. Насколько могу ей верить.
Убеждаю себя, что не стоит возвращаться в беседку. Признаю раз за разом, что не смогу не вернуться. Начинаю ругать бывшую подругу и тут же корю себя, что на самом деле радуюсь фальшивому браку Люка, где даже ребёнок — не его. И не сразу понимаю, что священник только что объявил Макса с Эрикой мужем и женой.
— Где-то минут через двадцать, — шепчет мне Микаэла. — Приходи сразу после того, как поздравят молодых и начнётся фуршет.
Киваю в ответ. Я всё ещё не уверена, что хочу знать подробности. Но и не знать, когда услышала такой синопсис, тоже не хочу.
Сначала время тянется бесконечно. Потом, за поздравлениями и разговорами, я отвлекаюсь и теряю счёт минутам. А когда вспоминаю, понимаю, что прошло уже больше получаса.
Оглядываюсь — подруги нигде не видно. Наверное, она терпеливо ждёт меня в беседке. И направляюсь туда.
***
Где-то за гранью сознания мгновения превращаются в секунды, становятся минутами, летят дальше, а я продолжаю стоять, не в силах даже переступить через порожек. Глаза на автомате впечатывают в память каждую мелочь: безвольно обмякшие вдоль туловища руки с длинными матово-розовыми ноготками; задранный подол платья; не глубокая ссадина на голени; сломанный каблук на одной из позолоченных босоножек; посеревшее неподвижное лицо; перекошенный от страха или боли рот. На груди с левой стороны торчит воткнутый по самую рукоятку охотничий нож.
И кровь. Много крови. Тоненькой струйкой она стекает по губам и щеке Микаэлы, сочится из грубых, рваных порезов на обнажённой спине, алым ореолом растекается вокруг головы и дальше вниз к пояснице.
Мне нельзя ни к чему прикасаться. Да и вряд ли я могу спасти подругу, даже если она каким-то чудом ещё жива. С этой минуты Беседка влюблённых — место преступления. И единственное, что я должна теперь сделать — как можно быстрее вызвать скорую и полицию. Потом найти отца с мамой. И ещё родителей Микаэлы. Рассказать, что здесь произошло, в секунды разбить их мир вдребезги. Снова. Как уже было семь лет назад.
Судорожно выдыхаю, ощущая, как ставший ледяным воздух дерёт мне горло, как проникает внутрь, впиваясь миллионом осколков. Потом оцепенение исчезает, выпускает меня из плена, выбрасывая яростной волной в безжалостную действительность. Медленно отступаю назад, собираясь выбежать из беседки, но в последнюю секунду замечаю, как дрогнули веки Микаэлы. В уши вонзается её обжигающий шёпот:
— Ты… пришла… хорошо… опоздала…
Бросаюсь к ней, падаю рядом на колени, нахожу пальцами её холодную руку, прижимаю к своей груди.
— Держись! Пожалуйста, только держись! Ты не можешь умереть, слышишь?!
Господи, ну почему она? Почему?! Да, я злилась, может, даже ненавидела Микаэлу, но никогда не желала ей смерти.
Взгляд выхватывает резную рукоятку ножа, и слова застревают в груди невысказанной болью, смешанной с ужасом. В голове тревожным эхом всплывает весёлый голос жениха, полтора часа назад насмехавшийся над тем, что в платьях подружек невесты, с одинаковыми причёсками мы с Микаэлой похожи на близняшек. Что, если нас перепутали? Что, если запланированной жертвой на свадьбе сестры должна была стать именно я, а подруга по нелепой случайности оказалась на моём месте?.. Что, если кто-то очень сильно не рад моему возвращению? Что, если?.. Если бы я пришла раньше, возможно, Микаэла бы не пострадала. И сейчас на каменном полу в луже крови лежала бы я сама.
— Прости меня. Ты… Я не хотела. Клянусь, не хотела!
Но подруга, кажется, не слышит. Растерянно смотрит сквозь меня куда-то наверх. Сипло, со свистом хрипит:
— Люк… Осторожно… — Зрачки Микаэлы сливаются с радужкой и превращаются в чёрные бездонные дыры. Посиневшие губы дрожат, искривляясь в слабой улыбке. — Свен… Наконец-то. — Мутный взгляд гаснет, тёмные глаза стекленеют, лицо напоминает безжизненную маску.
— Нет, господи, нет… нет! — трясущимися руками пытаюсь нащупать пульс. Напрасно — сердце Микаэлы больше не бьётся.
Она мертва. Убита. Но я отказываюсь это принять, отказываюсь верить. Жду, что она снова заговорит, только ничего не происходит.
Трудно, невыносимо трудно дышать. Грудь будто сжало в тиски и не отпускает. Тысячи мыслей яркими, короткими вспышками проносятся в голове одновременно и так быстро, что ни за одну из них не получается ухватиться.
Со всех сторон слышны отголоски громкой, весёлой музыки, радостный женский смех, обрывки шумных разговоров. Не чётко, будто бы издалека, словно уши залило водой. Так бывало, когда в детстве, дурачась с братом, я с разбега прыгала с высокого обрыва прямо в озеро в Ярдарруде. Мир вокруг взрывался оглушительным хлопком, а потом исчезал, затихая под водяной толщей, чтобы опять возникнуть, когда мои ноги едва касались дна и меня выталкивало на поверхность.
Вот только сейчас никак не получается выплыть.
Тянусь к рукоятке ножа и тут же отшатываюсь. Мне надо вызвать полицию… Надо позвонить… Но сотовый остался дома. Я даже сумочку не взяла, решив, что во время свадебной церемонии она будет только мешать.
Перед глазами как в калейдоскопе мелькают лица родных и друзей. Стоит мне произнести два страшных слова: «Микаэла убита», как вся их… наша жизнь расколется на части. В моей власти оттянуть время, дать всем крошечную возможность насладиться торжеством ещё чуть-чуть. Но всё равно ни одной из подаренных минут не хватит. Их всегда ничтожно мало.
Вскакиваю с колен, путаясь в длинном подоле. Он насквозь пропитан ещё тёплой кровью подруги и теперь противно липнет к лодыжкам, мешая двигаться. Не успеваю сделать и двух шагов, как налетаю на Люка. Цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть.
Он, неестественно бледный, подхватывает меня. Не моргая, смотрит на жену и почти не дышит. В глазах — недоумение и боль. Губы слабо шевелятся, будто хочет что-то сказать, но не может. Лишь однажды я видела Люка таким, ещё в детстве, когда мы наткнулись в лесу на его отца, растерзанного волками.
По-летнему яркий солнечный свет в проёме беседки закрывает чья-то невысокая фигура.
— Мика! — рычит за спиной незнакомый хриплый голос.
Ещё через миг молодая женщина в чёрном костюме-двойке склоняется над окровавленным телом и тоже пытается нащупать у Микаэлы пульс. Что-то нечленораздельно бормочет, сжимая левую руку в кулак.
Высвобождаюсь из объятий Люка и отступаю назад. Только сейчас замечаю, что я вся в крови Микаэлы и Люк теперь тоже. На белоснежной рубашке и расстёгнутом сером фраке бурые пятна — на животе, груди и даже плечах.
Незнакомка стоит рядом, буравит нас с Люком мрачным, тяжёлым взглядом, одновременно вытаскивая из внутреннего кармана пиджака сотовый. Нажимает на кнопку и, видимо, дождавшись ответа, коротко приказывает:
— Перекрыть парк! У нас убийство. Вызывай криминалистов и остальных! Сам ко мне в беседку. Да, у ворот. Выполняй! — Прячет телефон обратно. Грозно надвигается на нас. Наверняка одна из федералов или кто-то из охраны матери. — Какого хрена здесь?.. Кто?.. — Она похожа на раненого зверя, готового растерзать любого за одно неосторожное движение. Переводит полный ненависти взгляд с меня на Люка и обратно. — Кто это?.. Кто её… так?..
— Я пришла, когда она… уже… так… — не получается связно объяснить. Слова путаются, мысли тоже. Шумно втягиваю воздух, стараясь унять дрожь. Почти силой заставляю себя не смотреть в сторону лежащего на полу мёртвого тела. Снова пытаюсь объяснить, тщательно подбирая слова: — Микаэла просила меня встретиться здесь после церемонии. Чтобы поговорить. Потому что завтра с утра я уезжаю… Когда я пришла, она уже лежала на полу… такой. Я хотела вызвать скорую и полицию, но не было телефона. Потом она очнулась и позвала меня и… — нервно передёргиваю плечами, как будто этот жест может объяснить всё, что случилось дальше, в том числе появление Люка в беседке.
— Она говорила тебе что-нибудь перед… смертью? — По тону и взгляду незнакомки не получается определить, верит ли она мне.
— Да.
— Что?! — В синих, неестественно блестящих глазах плещется неприкрытое презрение.
— Что хорошо, что я опоздала и пришла позже. Потом назвала имя моего брата… Он был её женихом. Давно. И ещё сказала «Свен, наконец-то».
— И всё?!
— Всё, — вру, выдерживая её пристальный взгляд. Что бы ни имела в виду умирающая Микаэла, я не собираюсь давать этой сумасшедшей дополнительный повод наброситься на нас.
— Бекка, это Стеффани Тёгерсен, — Люк неожиданно выходит вперёд, закрывая меня собой — так, что я оказываюсь у него за спиной, — сестра Свена.
— Для тебя — ленсман Кадот! — с неприкрытой злобой рявкает та. — Кто из вас?..
— Серьёзно?! Ты в своём уме, Бекка?! Ты правда считаешь, что я… Или она? Что мы убили мою жену на свадьбе моего брата и сестры Стефф?! — последнее предложение Люк произносит едва ли не по слогам.
Почти физически ощущаю, как неприятно скребут по сердцу эти два слова «моя жена» даже теперь, когда Микаэла умерла с именем Свена на губах. Люка убитая подруга тоже упомянула, но об этом я подумаю позже. Решительно встаю рядом с ним, чувствуя обнажённым плечом плотную ткань костюма. Раз уж разъярённая незнакомка — новый ленсман, а не местная сумасшедшая, причин бояться нет. Просто нужно всё объяснить. Хотя бы попытаться.
— Мы договорились встретиться здесь. Я и Микаэла. Позавчера мы поругались. По глупому недоразумению. — Некстати мелькает мысль: я совсем не представляю, что Микаэла сделала с мобильником, который принёс на девичник посыльный. Ладно, об этом я тоже подумаю потом. — Она лежала на полу в крови. С ножом в груди, — невольно бросаю короткий взгляд на неподвижное лицо подруги и отворачиваюсь. — Затем пришёл Люк… и… и…
— И вы решили на радостях обняться прямо около его мёртвой жены! — грубо перебивает ленсман, продолжая пронзать нас хмурым взглядом. — Так сказать в знак вновь обретённой свободы.
— Бекка! — обрывает Люк.
— Ленсман Кадот! — снова исправляет та.
— Что здесь?.. — В беседку вбегает Лиам. Останавливается в проёме, нервно озирается: — Кто?.. Как? Зачем?.. — он смотрит меня, потом — на Люка.
— Все вопросы отличные, Бек. Дождись криминалистов. Потом отвезёшь старшего братца, — ленсман Кадот кивает на Люка, — в участок. Там и узнаем ответы.
— Но…
— Стеффани Тёгерсен, — она делает шаг ко мне, ловко вытаскивает из-под пиджака прикреплённые сзади к ремню наручники. — У тебя есть право хранить молчание. Всё сказанное может быть использовано против тебя в суде.
— Что? — я ошарашенно перевожу взгляд с неё на Лиама.
Неужели они думают, что я способна убить Микаэлу? Мозг отказывается в это верить. Но упрямая действительность убеждает в обратном: ленсман Кадот останавливается совсем близко, я даже чувствую её тяжёлое, прерывистое дыхание на своём лице. Она недвусмысленно трясёт передо мной наручниками, продолжая говорить:
— У тебя есть право пригласить адвоката.
— Бекка, ты окончательно слетела с катушек?! — вмешивается Люк с каким-то необъяснимым спокойствием. Как будто не нас с ним практически только что обвинили в убийстве.
— Нет, но тебе бы хотелось, да, Люк? — язвительно парирует она. — Чтобы всё начать сначала, да? Исправить недоразумение под названием «брак», так, Люк?
— Я понимаю твоё горе. Серьёзно, — Люк не огрызается. Смотрит на неё с жалостью, без презрения или цинизма. Они словно говорят о чём-то своём, продолжая начатую ещё раньше, не здесь, дискуссию. Люк бросает короткий взгляд на Микаэлу, встречается глазами с молчащим и бледным, как мел, братом, снова пристально смотрит на ленсмана: — Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Бекка. Правда, понимаю. То, что здесь произошло, ужасно. Поверь, ни один из нас не рад её смерти. Ты можешь арестовать Стефф, можешь арестовать даже меня, но это ошибка. Мы никого не убивали. И в глубине души ты это знаешь.
— Посмотрим, — та ухмыляется мне в лицо. Требует: — Руки!
Я не сразу, но все-таки покорно подставляю запястья, смотрю на свои пальцы, перепачканные в успевшей засохнуть крови. Морщусь от боли, когда ленсман грубо защёлкивает наручники.
— Бекка, Люк прав, — Лиам делает шаг вперёд. — Послушай, это же Стефф. Она не могла. Она бы ни за что…
— Субординация, сержант Бек! — останавливает его ленсман Кадот. Бросает на Лиама злой взгляд. — Не вздумай устроить тут самодеятельность! Ответишь головой. Смотри, я предупредила! — она опускает глаза на окровавленное тело Микаэлы и поспешно отворачивается. Грубо командует, хватая меня за предплечье и подталкивая к проёму: — На выход!
Снаружи доносится протяжный вой полицейской сирены.
— Ничего не бойся и молчи, — Люк печально, но ободряюще мне улыбается. — Дождись отца.
Хочется огрызнуться, что без него знаю. Сама адвокат, понимаю, что нужно делать в таких ситуациях. Но сил хватает лишь на слабый, обречённый и благодарный кивок. Мысль, что Люк не сомневается в моей невиновности, вызывает только дополнительное чувство вины и стыда. Он мне верит, пытается защищать даже сейчас, застав в крови рядом с трупом убитой жены, а ведь я усомнилась в нём при куда менее тяжких обстоятельствах.
Со стороны дороги к нам торопливо спешат полицейские. Часть в форме, остальные — в штатском. Вокруг беседки успели развесить черно-жёлтую полосатую ленту, за которой по периметру собралась толпа зевак.
Представляю, как выгляжу — в испачканном в крови платье, в наручниках, испуганная, — и леденею. Внутри всё обрывается от ужаса, горя и стыда одновременно. Не получается осознать, что только что произошло. Как из подружки и сестры невесты в считанные минуты я превратилась в главную подозреваемую в убийстве подруги?
Сжимаюсь, ощущая себя идущей на костёр ведьмой. Судорожно вздыхаю, когда оказываюсь внутри полицейской машины на заднем сиденье, подальше от пронизывающих насквозь взглядов. Утыкаюсь лбом в холодное стекло. А через мгновение рыдаю, понимая, что ещё никогда в жизни не чувствовала себя так гадко. Я наивно надеялась, что худшее позади, пережито, но оказалось, что заблуждалась. Самый страшный кошмар в моей жизни только начинается.
Я никогда не должна была возвращаться во Флёдстен.