В помещении не хватает воздуха, несмотря на равномерное гудение работающего кондиционера. Окон нет, только одна-единственная металлическая дверь за спиной ленсмана Кадот.
Растерянно пробегаюсь взглядом по однотонным тёмно-серым стенам комнаты для допросов, заставляя себя не думать о том, что по-прежнему сижу в платье, насквозь пропитанном кровью Микаэлы. Раз уж мне не позволили переодеться, придётся потерпеть. Хотя бы наручники сняли и разрешили умыться после того, как взяли отпечатки пальцев. Доставлять удовольствия ещё одной просьбой я не буду. Пусть ленсман Кадот считает, что я сломлена и испугана. По крайней мере до тех пор, пока сама не разберусь, чем же так насолила новой главе полиции Флёдстена.
Слава богам, младший из Беков не присутствует на моём допросе. Некоторые вещи проговаривать при нём мне сложно, пусть позже он всё равно узнает, если уже не наблюдает из соседней комнаты. По той же причине я отказываюсь от адвоката, хотя Люк советовал дождаться отца. Нет уж, сама вляпалась, сама буду выпутываться. С папой мне в любом случае предстоит поговорить откровенно и наедине, без полицейских. Многое из того, что придётся объяснять и как-то оправдывать, им лучше не слышать.
Времени, проведённого в полицейской машине по дороге в участок, хватило, чтобы собраться с мыслями и, как ни странно, сосредоточиться на главном. Ленсман Кадот с подчинённым не спешат, неторопливо задают вопросы по кругу. Явно не просто так — скорее всего ждут заключения криминалистов.
— В каких отношениях ты находишься с герром Лоренсеном?
Я старательно помогаю им тянуть время.
— Бьёрн Лоренсен — мой близкий друг.
Пусть, в отличие от отца и брата, я выбрала административное право, общего курса по уголовному хватает с лихвой, чтобы знать — у полиции всего несколько часов предъявить мне официальное обвинение. На что бы ни надеялась ленсман Кадот, в её распоряжении будут в итоге только косвенные улики, на которых дело не построишь. Значит, рано или поздно, ей придётся меня отпустить. Вот тогда я дам волю эмоциям, слезам и переживаниям. А пока надо держаться.
— Насколько близкий? — В тоне ленсмана слышится неприкрытое ехидство. В очередной раз появляется уверенность, что ей известно о вещах, которые по определению она знать не может.
…Вытягиваюсь, отпихивая подушку в сторону. Лениво переворачиваюсь на спину и окончательно просыпаюсь. Несколько секунд бестолково смотрю в потолок, силясь вспомнить, где нахожусь. Не получается.
— Доброе утро, — справа доносится сиплый, сонный, но всё равно легко узнаваемый голос Лоренсена.
Оборачиваюсь, удивлённо смотрю на лохматого и загорелого друга. Он лежит рядом, на той же кровати совсем близко, на боку, под одним одеялом на двоих, подперев голову согнутой в локте рукой. Как ни в чём не бывало улыбается.
— Лоренсен, мы… Мы что?.. Мы?... Нет!..
— Мы очень даже да.
Сажусь, бормоча ругательство. В следующую секунду понимаю, что полностью обнажена, и стыдливо натягиваю пододеяльник по шею.
— Интересная реакция. Хотя что-то подобное я и ожидал от тебя услышать, — насмешливо хмыкает Лоренсен. — Неужели так плохо было, зараза?
— Я не…
Раздавать оценки или оправдываться, убеждая, что совсем не это имела в виду, я не собираюсь. Вскакиваю с постели, потянув за собой одеяло и на ходу заворачиваясь в него. Слишком поздно осознаю, что зря, потому что Лоренсен моментально оказывается на кровати абсолютно голый.
Поспешно отворачиваюсь, смотрю в окно. Пытаюсь вспомнить, что случилось накануне, но не выходит. Значит, точно набралась «по горлышко». Позже, как уже бывало не раз, память обязательно вернётся и выдаст всё в мельчайших подробностях, хотя в данном случае я бы дорого дала, чтобы «временная амнезия» не проходила никогда.
— Ты что-нибудь помнишь? — наконец решаюсь спросить, продолжая тупо таращиться на зелёные лужайки пустого парка за стеклом.
— Смутно. И это не повод забирать у меня одеяло.
С изумлением оборачиваюсь.
— Что?
— Верни одеяло, говорю, — смеётся Лоренсен. — Между прочим, прохладно. Тебе тоже не рекомендуется топтаться босиком на холодном полу.
— Мы хотя бы предохранялись? — Я вновь сажусь на кровать, старательно глядя другу в лицо, пока тот укрывается.
— В крайнем случае, — он корчит невинную физиономию, — я признаю ребёнка. Если будет девочка, назовём в честь моей мамы, если маль…
— Где мы?
— Всё ещё в Сиатле, — Лоренсен продолжает бесхитростно улыбаться. — В каком-то отеле. Представляешь, забыл название. Но это ведь не важно? Наверняка где-то тут написано, — он тянется назад к тумбочке.
Какого хрена?! Мы оба совершили непростительную ошибку — напились и переспали, а Лоренсен ведёт себя так, будто ровным счётом ничего не произошло.
— Слушай, ты можешь перестать это делать? Пожалуйста.
— Что делать?
— Естественно реагировать на идиотские поступки.
— А как я должен реагировать на идиотские поступки? — Он садится.
— Сожалеть… не знаю… — перехватываю его ироничный взгляд и смущённо молчу, сильнее кутаясь в одеяло.
— Зараз, — Лоренсен наклоняется ко мне, мягко проводит тёплыми пальцами по моей щеке. — Наверняка в этом отеле где-то есть вкусный и, надеюсь, очень горячий кофе. И лёгкий завтрак. Булочки, джем. Там, — он кивает на окно, — красиво и солнечно. Мы можем одеться, перекусить, потом отправиться на прогулку по городу, как собирались вчера. Затем вернёмся сюда пообедать или отправимся по магазинам. Или вообще никуда не пойдём. Можем оставаться здесь столько, сколько ты захочешь. Только, пожалуйста, давай вести себя, как взрослые люди, а не как два идиота.
— Я пытаюсь, но… Это не просто, Лоренсен. Я никогда не думала, что ты и я… А теперь…
— Что теперь? Предлагаешь вернуться по домам, никогда больше не видеться, даже не разговаривать?
— Конечно нет.
— Тогда прекрати. Допустим, мы переспали. Никто не умер. Я бы даже повторил, — он лукаво щурится. — На трезвую голову, чтобы запомнить, как это… с тобой. Может, то, что случилось, вовсе не ошибка.
— А что же? Любовь? — насмешливо фыркаю.
— Просто секс. Хороший, старый, добрый секс. Из которого вовсе не обязательно создавать проблему. Поэтому я сейчас пойду в душ, а все разговоры будут потом, — Лоренсен, совершенно не стесняясь, слезает с кровати. — Ты, кстати, можешь присоединиться.
— Спасибо за разрешение, — ехидно бросаю ему вслед.
Пару минут сижу, прислушиваясь к шуму льющейся воды в ванной. А потом неожиданно для себя понимаю, что не жалею. Ни о чём. Ни о том, что случилось ночью, ни о том, что хочу сделать в данную минуту. Уж лучше ошибаться, но хотя бы изредка оживать, чем чахнуть день за днём в одиночестве и тоске.
Что ж, я не идеальна. И я устала. А ещё измучена и несчастна. Похожа на безликую тень. Так что, если хочется бездумно наслаждаться, чтобы снова чувствовать себя желанной, красивой, могу позволить себе такую роскошь. Просто побыть сейчас соблазнительной женщиной. Без любви, без обязательств, без размышлений и планов. Без будущего. И прошлого.
Лоренсен прав. Хороший, старый, добрый секс с хорошим, старым, добрым другом, которому можно доверять, как самой себе. Даже больше. На фиг! Я и так слишком много анализирую, ещё больше — сожалею. Обо всём сразу и заочно. И всё равно ошибаюсь.
— Так-то лучше, — довольно улыбается Лоренсен, когда я вхожу в душевую кабинку прямо под горячие струи…
Требовательный голос ленсмана Кадот возвращает меня из воспоминаний:
— Ты не собираешься отвечать на мой вопрос?
— Прости, задумалась. Прослушала, — вру с заискивающей улыбкой. — Ты не могла бы повторить?
— Насколько герр Лоренсен твой близкий друг? — вместо неё произносит второй полицейский. Щуплый блондин, примерно одного возраста с Лиамом.
— Очень близкий. Почти как брат, — тщательно обдумывая каждое слово, отвечаю я. — Мы вместе выросли. Его родители с детства дружили с моими, а потом он практически жил у нас до совершеннолетия, — с вежливой улыбкой поясняю: — После их смерти, согласно завещанию, мама официально оформила апотропус и стала опекуном Бьёрна.
— Поэтому герр Лоренсен встречал тебя с женихом в аэропорту позавчера? — интересуется ленсман Кадот, продолжая буравить хмурым взглядом.
— Не совсем понимаю, какой смысл ты вкладываешь в слово «поэтому», — пожимаю плечами. — Боюсь, ответить на этот вопрос может лишь сам герр Лоренсен. Лично я понятия не имею, почему именно он приехал за нами в аэропорт.
— Неужели не спросила? — многозначительно ухмыляется она. — Вы же такие близкие, хорошие друзья.
Сейчас ленсман Кадот вызывает сильное желание ей врезать. Со всей силы, кулаком по физиономии, чтобы надолго стереть с лица поганую ухмылку. В голове назойливо крутятся слова Люка о том, что он понимает, как та себя чувствует себя, а вместе с ними мелькает нечёткая догадка-объяснение, однако ухватиться за неё и развить мысль не получается.
— Именно поэтому не спросила. — Заставляю себя проглотить раздражение и улыбнуться. Нельзя поддаваться. Если сейчас потеряю самообладание, наговорю такого, что отправлюсь прямиком в женский изолятор. — На самом деле я ожидала увидеть в аэропорту одну из своих сестёр. Дениз. Но, видимо, планы в последний момент изменились. И, кстати, — чтобы увести от скользкой темы отношений с Лоренсеном, признаюсь: — Герр Сомонсон — не совсем мой жених. Не настоящий.
— В каком смысле ненастоящий? — Глумливая улыбка исчезает. Ленсман Кадот хмурится и наклоняется вперёд, скрещивая на груди руки.
— В прямом, — продолжая натянуто улыбаться, поясняю я. — Мы не состоим с герром Сомонсоном в любовной связи. И никогда не состояли.
Рано или поздно они обязательно допросят и его. Не факт, что Ронан солжёт. И не должен. В конце концов теперь, когда речь идёт об убийстве, а я, его так называемая «невеста», объявлена главной подозреваемой, глупый обман — не просто невинная ложь во спасение. Уж лучше я расскажу первой и избавлю его от необходимости лжесвидетельствовать.
— Ронан Сомонсон — всего лишь мой друг и сосед в Торонборге. Я попросила его об одолжении поехать вместе со мной на свадьбу сестры.
— Значит, — встревает в разговор щупленький помощник ленсмана, — вы признаете, что обманули… — он замолкает, видимо, мысленно подбирая правильную «целевую аудиторию» для моей лжи.
— Я признаю, что несколько преувеличила нашу с ним связь в глазах своей семьи, — не сдержавшись, горько усмехаюсь.
Ирония судьбы. Я боялась, что пьяный Ронан проговорится Люку, а в итоге сообщаю об этом сама и не где-нибудь, а в полицейском участке на допросе.
— Понимаете, в определённом возрасте при определённых обстоятельствах незамужней женщине приходится идти на ухищрения, чтобы избежать дотошных расспросов родственников о своей личной жизни. Особенно если такая женщина присутствует на свадьбе младшей сестры и не собирается замуж в ближайшем будущем.
Ленсман Кадот мрачно глазеет на меня. Складывается впечатление, что она изо всех сил старается добавить новый кусочек пазла в общую схему и так, чтобы тот не разрушил общую картину. Но, судя по недовольной гримасе, у неё не получается.
— Что именно ты пыталась скрыть о своей личной жизни?
— Её полное отсутствие.
— Кто ещё знал об этом… обмане?
— Надеюсь, никто, кроме Эрики. Это мо…
— Я в курсе, кто она такая, — перебивает ленсман Кадот. Переглядывается с помощником. Тот едва заметно кивает и выходит. — Хорошо, — продолжает она, когда мы остаёмся одни в комнате. — Давай вернёмся к сегодняшним событиям, — ленсман Кадот пробегается глазами по собственным записям от руки на обычном, печатном листе, вложенным в бумажную папку. Пытливо смотрит на меня: — В каких отношениях ты состоишь с мужем убитой — Люком Беком?
— Ни в каких.
— Неужели? — саркастически протягивает ленсман Кадот, и желание отходить её по физиономии вспыхивает с новой силой. — Я слышала, у вас, напротив, очень богатая история.
— Мы встречались. Собирались пожениться, но расстались семь лет назад, и я уехала в Торонборг, — холодно бросаю я. Не то чтобы не догадывалась, что в конечном итоге придётся обсуждать и это тоже, но удовольствия от процесса не получаю. — Вот и вся наша богатая история. С тех пор мы с Люком не общались и не виделись. Встретились позавчера, когда он привёз с мальчишника Ронана к нам домой.
— Почему вы расстались? — Тон, каким ленсман Кадот задаёт вопросы, подсказывает, что эта часть допроса ей определённо доставляет удовольствие. О себе такого я сказать не могу. Как выразился Макс, сейчас мы топчемся на самой больной моей мозоли.
— Это не имеет отношения к тому, что случилось с Микаэлой. Я не…
— А, по-моему, имеет, и самое прямое, — грубо перебивает она. Ударяет по столу кулаком, невольно вынуждая меня вздрогнуть. Её глаза, как совсем недавно в беседке, опять наливаются безумным и плохо контролируемым гневом: — Здесь я решаю! Ты отвечаешь на вопросы! Ясно? Почему вы расстались?
У меня получается выдержать её взгляд. Страха нет, зато появляется стойкая уверенность: для ленсмана гибель Микаэлы — не просто жестокое преступление, каких за всю историю Флёдстена не случалось, не считая убийства Свена. Это что-то очень личное.
В памяти всплывает последний разговор с подругой.
— Теперь я люблю другого человека и собираюсь развестись, — заявила Микаэла.
Следом спокойный, без намёка на раздражение или злость голос Люка:
— Я понимаю твоё горе, Бекка.
А затем язвительный, переполненный болью и ненавистью выпад ленсмана:
— Тебе бы хотелось, правда, Люк? Чтобы всё начать сначала, да? Исправить недоразумение под названием «брак»!
И пазл складывается.
Бекка Кадот и есть тот самый человек, ради которого Микаэла собиралась развестись. А Люк, конечно же, обо всём знает или догадывается и с точки зрения полиции прекрасно подходит на роль мстительного, ревнивого мужа, убедившего любовницу избавиться от назойливой, неверной жены, вместе и разом решить все проблемы. Это объясняет злость, граничащую с ненавистью к нам обоим, потому что в глазах ленсмана, заставшего нас в обнимку у тела убитой любимой женщины, виноваты только мы с Люком. А чтобы увидеть всю иррациональность версии, её нелогичность, она должна, как минимум, успокоиться, осмыслить и пережить случившееся.
— Мы расстались, потому что после гибели брата я была… несколько не в себе.
С кем бы Люк не поделился моими последними откровениями, от меня никто не получит подтверждения. Я буду всё отрицать. Да, я была не в себе. Да, запуталась и слетела с катушек. Именно так, как уже считает добрая половина города и только уверится в этом, услышав, кого задержали за убийство Микаэлы. В конце концов данные об обращении к психологу, рецепты на сильные антидепрессанты легко подтверждаются. Пусть лучше проверяют, насколько прошлое могло повлиять на настоящее, пусть проводят психическую экспертизу на мою вменяемость. На всё это понадобится время, за которое, вполне возможно, ленсман Кадот успеет трезво взглянуть на ситуацию. Или же появятся упрямые факты, улики, которые она отрицать не сможет и откажется от идиотской версии.
— Что вы делали вместе с мужем погибшей в беседке?
Переживали одно из страшнейших мгновений в жизни — то, что я могла была ответить, и это была бы самая настоящая правда. Стояли, обнявшись, рядом с телом Микаэлы — другая правда, которую увидела ленсман Кадот, и которая прекрасно вписывается в её бредовую теорию.
— В тот момент я плохо соображала, что происходит. Даже не заметила, когда Люк появился. Но ни один из нас её не убивал. Это я помню точно.
— Говори за себя! — озлобленно бросает ленсман Кадот.
— Хорошо. Я не убивала. Когда я пришла в беседку, Микаэла уже была ранена. Люка там не было. Значит, он тоже не мог этого сделать.
— Он мог выйти как раз перед твоим приходом, а затем вернуться.
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что… жертва мертва, — с запинкой произносит она. Пожимает плечами, цинично хмыкая: — Или добить. Надеюсь, он сам всё расскажет. Хотя настоятельно рекомендую тебе сделать это первой.
— То есть, — я решаю озвучить догадку, — ты считаешь Люка убийцей, но арестовала меня, чтобы я обвинила во всём его? По-твоему, мы — сообщники?
— Мой опыт не раз подтверждал, что влюблённая женщина готова пойти ради любимого на очень и очень большие безумства. Врать, скрывать улики, покрывать преступление — сущая мелочь, — она буравит меня пристальным взглядом.
С губ почти срывается: «Судишь по себе», но вовремя затыкаюсь. Я бы дорого дала сейчас, чтобы знать наверняка, когда именно Микаэле стали нравиться женщины и что известно Бекке Кадот о нашем с Люком прошлом. Да и о настоящем тоже. Вполне возможно, Люк поделился вчера с Микаэлой правдой об истинной причине расставания. Почему нет? Она ведь рассказала ему про видео. Может, они и были не идеальными супругами, но врагами точно не были.
В любом случае мне не стоит показывать, насколько я в курсе событий и жизни Беков. Тем более упоминать про возможный развод, неисчезнувшие чувства, неизвестно от кого неизвестно почему не родившегося ребёнка Микаэлы, которого Люк считал своим. Я — чужая в городе. Ничего не знаю и узнавать не планировала. Приехала на свадьбу и сразу после собираюсь вернуться в Торонборг. Конец истории. Ещё не хватает нелепыми откровениями усилить подозрения в адрес Люка.
— Я не настолько влюблена и уж точно не безумна. Поверь, сомнения на этот счёт были, но я их ликвидировала. У меня даже справка есть. Для работы. Я ведь тоже адвокат, как и вся моя семья, — говорю я. Уверенно, чётко, вежливо. — Не в моих правилах нарушать закон. Поэтому, если бы я была уверена, что Люк — убийца, я бы не стала его покрывать. Микаэла — подруга детства, бывшая невеста брата. Я бы…
— О вашей нежной дружбе я наслышана, — зло хмыкнув, перебивает ленсман Кадот. — Напомни, по какому поводу вы поругались позавчера с Микаэлой у бара?
— А, — испуганно начинаю я, но затем вспоминаю, что в беседке сама ляпнула про ссору. Было бы странно, если бы ленсман Кадот пропустила такое признание мимо ушей. — Мы обе были пьяны. Слово за слово, всплыли старые обиды. — Про видео я не скажу ни слова. По крайней мере до тех пор, пока не буду уверена, что ленсману известно и про него тоже. — Микаэла считала, что я её предала, когда уехала из города и начала новую жизнь. Я думала иначе.
— Поэтому она залепила тебе пощёчину? — с неприкрытым злорадством интересуется ленсман Кадот. У неё неплохо получается направлять горе в русло едва сдерживаемого гнева и едких насмешек.
— Она влепила мне пощёчину, потому что я назвала её тем, кем считала в тот момент. Шлюхой, — теперь уже я злорадно смотрю на ленсмана. — Когда Микаэла пыталась уверить меня, что всегда любила только моего брата, это единственное, что пришло мне в голову. Впрочем, теперь я сожалею, что не поверила, ведь Микаэла умерла с его именем на губах. Получается, за всю жизнь она действительно любила одного Свена.
Последнее предложение проговариваю совершенно искренне. Что бы ни происходило в жизни бывшей подруги, но, умирая, она говорила о мужчинах, и имени Бекка Кадот не прозвучало.
— Признаю, что между нами существовали некоторые разногласия. Именно их мы и собирались обсудить, для этого договорились встретиться. Жаль, слишком поздно.
— Люк Бек тоже собирался присутствовать при вашем разговоре? — с ощутимым презрением спрашивает ленсман Кадот.
— Нет, насколько я знаю.
— Тогда как ты объяснишь, что он тоже пришёл и так… кстати… Может быть, даже принёс с собой нож?
— Люк не…
Не важно, как и почему там оказался Люк. Я видела его глаза в тот момент. Я уверена: он — не убийца. Но не только Люк появился в беседке очень «кстати». Однако готовый сорваться с губ вопрос-подозрение не успеваю озвучить.
В комнату без стука входит белобрысый помощник. Бросает на меня хмурый взгляд, жестом подзывает ленсман Кадот. Та нехотя встаёт, и они вместе исчезают за дверью. Правда, буквально через несколько секунд возвращаются. Ленсман Кадот раздражённо швыряет на стол новую папку, падает обратно на стул, скрестив на груди руки, и откидывается на неудобную спинку. Выдержав паузу, встречается со мной взглядом:
— Пришли результаты экспертизы. На ноже, которым, по всей видимости, убили Микаэлу, нашли кое-что ещё.
— Отпечатки пальцев?! — вырывается у меня. — Значит, вы уже знаете, кто — убийца?
— К сожалению, нет, — качает головой ленсман Кадот. — Но у нас есть повод считать, что тем же самым оружием был убит и твой брат.
— Что?..
Только сейчас осознаю, что всё это время с момента появления ленсмана в беседке я думала об одном: Люк не мог убить Микаэлу. И совершенно не задумывалась, по-настоящему не задумывалась, кто мог. И почему. Было ли убийство Микаэлы связано с гибелью Свена или даже должно быть связано, ведь так больше никто не погибал в родном городе? Оказалось, да. У полиции есть веские доказательства — его кровь на воткнутом в грудь Микаэлы охотничьем ноже. Это единственное, что они могли обнаружить за такой короткий срок.
— В связи с новыми уликами, — тон ленсмана меняется. Теперь в нём не слышатся нотки злобы или ненависти. Обычный, ровный, бесстрастный голос полицейского. — В данный момент ты свободна, но тебе запрещено покидать пределы Флёдстена. Так что с возвращением в Торонборг придётся повременить. Твоему другу герру Сомонсону — тоже. Конечно, он получит официальное уведомление после допроса. Мне придётся возобновить дело об убийстве Свена. Конечно, я официально сообщу об этом твоим родителям. Позже. Необходимо кое-что проверить. Ещё нам понадобятся твои вещи.
— Какие вещи?
— Платье и туфли. Для экспертизы, — объясняет она. — Я попросила привезти тебе другую одежду, чтобы ты переоделась. Потом можешь возвращаться домой. Завтра будут готовы результаты вскрытия, и нам снова придётся тебя допросить.
Машинально киваю, почти не слушая дальнейшие разглагольствования. Меня больше не считают убийцей, но сейчас это почему-то совсем не имеет значения.
«Люк хочет возобновить дело об убийстве твоего брата. Но ты же знаешь, так просто это не сделать. Нужны веские основания. С точки зрения старого ленсмана оно отправлено в архив и закрыто за неимением улик. Новому нужны причины», — проносятся в голове недавние слова Макса.
Что ж, теперь причин предостаточно.
Приходится чуть ли не силой заставлять себя перечитывать собственные показания, раз за разом возвращаясь к одному и тому же предложению и вникая в смысл написанного. Как в тумане слушать объяснения, послушно брести за тучной полицейской по длинному коридору в душевую кабинку, где можно, наконец, смыть с себя кровь Микаэлы и переодеться.
Всё происходящее здесь и сейчас будто утрачивает смысл. Даже не спрашиваю, кто привёз мне чистое белье, обувь, одежду. Память беспощадно выдаёт вырванные куски из прошлого, когда я ещё верила, что полиция сможет выйти на след убийцы Свена. И снова я отчаянно пытаюсь найти ответ, чем и кому могли помешать мой брат и его бывшая девушка. Почему оба, умирая, говорили о Люке? Словно о чём-то предупреждали. Его или меня? Правильно ли я поступила, ни тогда, ни сегодня ни слова не сказав об этом полиции?
Пелена спадает, когда за мной захлопывается массивная дверь участка. Я с удивлением обнаруживаю, что на улице давно стемнело. Растерянно останавливаюсь на ступеньках, пытаясь сообразить, куда идти. Почему-то я была уверена, что снаружи меня встретят родители или кто-нибудь из сестёр. В тот же миг чувствую, как сильные мужские руки подхватывают сзади за плечи, а знакомый, обычно насмешливый и ехидный, но иногда, как сейчас, безумно заботливый и ласковый голос Лоренсена шепчет:
— Всё-всё, родная. Не плачь. Всё закончилось.
Вытираю слёзы и прикусываю нижнюю губу, чтобы окончательно не разрыдаться. Закончилось? Вряд ли. Слышу рядом тихий голос Люка:
— Пойдём.
Оборачиваюсь и вижу его улыбку. Нежно, но крепко он обнимает меня за талию и осторожно ведёт через дорогу к припаркованному на стоянке чёрному
«Вольво». Я не сопротивляюсь. Позволяю как ребёнка довести себя до машины и усадить на переднее сиденье, рядом с Лоренсеном. Люк садится сзади. Они оба всё ещё в свадебных фраках.
— Куда? — спрашивает Люк, обращаясь к другу.
— Предлагаю ко мне. Придёте в себя, всё спокойно обсудим и… — Лоренсен мельком смотрит на экран зажатого в руке телефона и протягивает сотовый мне: — Это Ронан. Уже пятый звонок за полчаса. Ответишь?
— Нет, — мотаю головой. — Сможешь скинуть сообщение, что я с тобой и в порядке? Что потом всё объясню, когда вернусь?
— Лучше отвечу. Отшивать по смс как-то не в моём стиле, — Лоренсен торопливо вылезает из джипа. Захлопнув дверцу, удаляется от машины. — Ронан, старина! Прости, что не отвечал. Тут такое дело… — Его голос стихает, и я больше не могу разобрать ни слова из того, что он говорит.
— Хочешь, отвезём тебя к родителям? — Люк дотрагивается до моего плеча. — Поговорим потом.
Представляю, как придётся объяснять семье, что произошло. Как я оказалась в беседке с Микаэлой, почему пришла туда. Рассказывать и о том, что только что узнала о деле Свена. Признаваться или снова отмалчиваться, потом обсуждать случившееся с Ронаном, сообщать ему про допрос, про Люка, что завтра мы с ним не сможем вернуться в Торонборг, как планировали. И понимаю, что не готова. Пока — не готова.
— Нет, — оборачиваюсь к Люку, встречаюсь с ним взглядом: — Я больше не хочу убегать. От тебя — не хочу. Лоренсен прав. Нам надо поговорить и многое выяснить. Я хочу знать правду. Должна. Тогда пойму, что делать дальше.
— Уверена? Твои сильно переживают. Лоренсен еле убедил их остаться дома, когда отвозил Дениз за одеждой. Они волнуются и ждут, а я никуда не денусь. Обещаю. — Он печально улыбается, совсем невесело шутит: — Максимум, меня арестуют. Но ты всегда сможешь навестить меня в следственном изоляторе, если не уедешь в Торонборг.
Как ни странно, его голос успокаивает, внушает мне пусть призрачное, но убаюкивающее ощущение безопасности, и лёд оцепенения исчезает. Может, прогулка по дремучему лесу дождливым вечером — не самое разумное, что стоит сейчас делать, однако здесь, рядом с Люком и Лоренсеном, я чувствую себя защищённой.
— Не получится уехать. С меня взяли подписку о не выезде. — Нахожу его руку и крепко сжимаю холодные пальцы в своих. Честно признаюсь: — Я очень жалею, что уехала тогда, Люк. Что не рассказала тебе про Свена, что скрывала. Не представляешь, как сильно жалею. Ведь многого можно было бы избежать, если бы я…
— Могу представить, о чём ты сейчас думаешь. Но это неправильно, Стефф. А главное, бессмысленно. Я тоже много в чём виноват. И он, — Люк кивком указывает на спешащего к машине Лоренсена. — Но такие мы. Испорченные. Даже ведём себя сейчас до одури нормально. Естественно, будто нам не больно. Что уже странно, учитывая, что случилось.
— Уф, еле отвязался, — Лоренсен с шумом влезает на переднее сиденье, захлопывает дверцу. Небрежно швыряет телефон в отделение под ручником. — Ронан твердил, что хочет слышать твой голос. Как будто я тебя похитил, ей-богу. Пришлось наврать, — он бросает на меня хмурый взгляд, на секунду задерживается глазами на наших с Люком, сцепленных в замок на моём плече, пальцах. — Значит, ко мне в берлогу.
Когда-то Лоренсены жили на той же улице, что и моя семья. Позже, вступив в права наследства, Лоренсен продал двухэтажный коттедж и перебрался в охотничий домик за городом. Постепенно переделал его, обустроил по своему вкусу и назвал берлогой. Туда-то мы и направляемся сейчас.
Погода переменилась. К порывам пронизывающего до костей ветра добавился моросящий дождь. Пока ещё не сильный, но готовый перерасти в настоящую летнюю бурю, он настойчиво накрапывает, оставляя влажные маленькие точки на лобовом стекле.
Лоренсен включает дворники, круто берёт руль влево, разворачивая автомобиль.
Провожаю взглядом освещённое прожекторами двухэтажное кирпичное здание полицейского участка. Практически везде горит свет. Наверняка ленсман Кадот вызвала на работу всех без исключения, и внутри офис ленсмана смахивает на разворошённый улей. Но снаружи — ни души. Поразительная тишина, никаких репортёров, сводивших с ума и не дававших шагу ступить семь лет назад. Пара-тройка служебных машин у входа — и всё.
— Я думала, здесь соберётся толпа журналистов, — бормочу я.
— Подожди, ещё налетят. Будет нам счастье, — бурчит Лоренсен. Бросает хмурый взгляд в зеркало заднего вида и прибавляет скорость. — Пока все, что притащились на свадьбу, дежурят у беседки в Саду.
— Или у дома подкарауливают, — озвучивает мрачный прогноз с заднего сиденья Люк. — Сюда боятся соваться. Ждут пресс-релиза, обещанного ленсманом. На расстоянии. Она их на дух не выносит и не церемонится.
— Поэтому мы едем ко мне. Туда им не пробиться.
Не сомневаюсь. Лоренсену досталось шумихи в юности, и он ненавидит журналистов до мозга костей. Мне повезло, что мать официально стала бургомистром, когда я переехала в Торонборг, а там единственным представителем прессы, приблизившимся ко мне, оказался Ронан. Своих лазутчиков местные газетёнки так далеко не посылали, или те просто не смогли меня разыскать. Адрес в Эквике знали единицы, а в квартиру в центре так просто было не попасть. Гостей я не принимала, охранникам и консьержу оставила чёткие указания — пускать только по предварительной договорённости. Так что, если кто и старался разузнать подробности о жизни старшей дочери нового бургомистра, вряд ли ему удалось, а потом и вовсе убийство Свена утратило новизну, исчезнув из местных новостей.
Но теперь всё разом возвращается. По спирали — новым витком старой трагедии с дополнительными подробностями и ещё одной драмой, разыгравшейся на свадьбе родной сестры Свена Тёгерсена.
Вряд ли совпадение.
Убийца имел массу возможностей прикончить Микаэлу где-нибудь на тёмном пустыре, как поступил с моим братом, но всё же предпочёл хладнокровно и жестоко зарезать её прямо в Саду, в беседке влюблённых — в какой-то паре сотен метров от алтаря. Если, конечно, он собирался убить Микаэлу, а не меня.
Я беспомощно вжимаюсь в спинку кресла, пытаясь скинуть с себя охвативший ужас. Липкий, вязкий страх застревает комом в горле, не позволяя вздохнуть и даже пошевелиться. Вспоминаю, как брела через парк после вечеринки, как безмятежно валялась на траве с закрытыми глазами. Возможность незаметно, ничем не рискуя, избавиться от меня у убийцы была.
Расспрашивать Лоренсена, что происходило в Саду после известия об убийстве и нашем аресте, не хочется. Не говоря уже о незабываемом общении с «милой» Беккой Кадот, пообещавшей новый допрос.
Зачем только потащила Ронана с собой? Сидел бы в Торонборге и грыз печеньки, а теперь оказался в адском пекле, не имея ни малейшей возможности убраться подальше от Флёдстена, пока я разбираюсь с прошлым, вдруг ставшим не только настоящим, но и будущим.
Бедняга. Я наобещала ему спокойные выходные, красивую свадьбу и весёлый праздник с кострами на берегу Атабаски в честь Мидзоммера, а в итоге сначала его напоили, потом заставили общаться с назойливыми тётушками прямо с похмелья, не дав как следует оклематься. Промурыжили весь вечер, подняли ни свет ни заря. Мы не то, что не гуляли вместе, а почти не общались. Даже после церемонии не успели поговорить, потому что я, сбитая с толку признаниями подруги, торопилась на встречу с Микаэлой. А дальше вообще кошмар.
— Да ладно, не переживай так. Ронан вроде не злится. Беспокоится — это да, — Лоренсен перехватывает мой взгляд, кивает на лежащий между кресел сотовый. — Хочешь, позвони. Хотя бы успокоишь, что мы тебя не похитили.
— Мы?..
— Ну да. Мы с Люком.
— Ты сказал ему про Люка?!
— Прости, я решил, так лучше. Надо же было как-то объяснить, куда и зачем мы едем.
— Ох, — обречённо закатываю глаза. Теперь Ронан бог весть что подумает. Сажусь боком на сиденье так, чтобы видеть обоих, виновато смотрю на Люка: — Он ничего не знает. Про нас с тобой не знает. Да практически ничего, что здесь… — Со вздохом перевожу взгляд на Лоренсена. Толку теперь сокрушаться. — Наверное, всё ещё считает, что ты был моим женихом, а я тебя бросила, поэтому зовёшь заразой.
— Тогда я всё правильно сделал, — лыбится он. — Пусть знает, что мы с тобой не одни. С нами Люк. Меньше причин для ревности.
— Да нет у него никаких причин. Я всё выдумала. Не хотела ехать одна.
— Погоди, — Лоренсен бросает на меня удивлённый взгляд. — Так вы не трахаетесь с ним, что ли?
Люк тоже внимательно на меня смотрит, а в глазах светятся довольные, озорные искорки. Ну ещё бы!
— Мы с Ронаном просто друзья. Были во всяком случае. Вряд ли останемся после всего, что тут…
— Настоящих друзей не теряют, — нарушает молчание Люк, — ненастоящие уходят сами.
— Философ прямо, — усмехается Лоренсен.
— Не переживай. Ронан поймёт.
— А если нет?
— А если нет, то когда мы со всем разберёмся, ты найдёшь способ объяснить ему ещё раз. Так, чтобы он понял.
— Сейчас наша самая большая проблема — вовсе не Ронан, — напоминает Лоренсен без тени иронии или ехидства. — Бекка — та ещё заноза в заднице. Даже журналисты её боятся. Ирмелин она нравится. Это она её заказала на смену старине ленсману.
— Что значит заказала? — не понимаю я.
— Она не из Скрелингланда. Приехала зимой по просьбе твоей матери.
Подумаешь, местный ленсман — очередной ставленник главы администрации. Это вовсе не новость и уж точно не преступление. Скорее закономерность. Отец Люка тоже получил должность благодаря отцу Лоренсена, своему другу, когда тот стал бургомистром. И тем не менее считался лучшим ленсманом округа. Правда, вряд ли это грозит ленсману Кадот.
— Теперь бравая Бекка — личная овчарка твоей матери, — Лоренсен бросает на меня короткий, многозначительный взгляд и снова смотрит на дорогу. — Преданная и беспощадная, которая никого не подпустит ближе, чем нужно. И которую можно спустить с цепи, если понадобится.
— Понадобится для чего?..
— Мама тебе разве не говорила? — теперь снова очередь Лоренсена удивляться.
— Не говорила о чём?
— Она планирует остаться на третий срок, — поясняет Люк.
— При чём здесь Бекка? — всё ещё не понимаю я.
— Выборы через год, а желающих занять уютное креслице всегда хватает. Патрик Кнудсен, например, — Лоренсен переглядывается с Люком в зеркале заднего вида. — Бекка с ним не особо ладит.
Я никогда не задумывалась, чем конкретно приходится заниматься матери. Должность бургомистра Флёдстена, удалённого даже географически от большой политики, мне заманчивой не представляется. Все заботы только о подстриженных газонах, новых школах и вовремя оплаченной парковке. Да ещё сбор налогов для пополнения без того не бедной казны муниципалитета, находящегося на территории провинции с одним из самых высоких ВРП в королевстве. И всё это, чтобы потом с киношной улыбкой в красивых нарядах блистать на благотворительных приёмах под ручку с отцом. Последнее маме нравилось больше всего. Слава богам, эту её страсть не унаследовал никто из нас. Эрика, как и я, предпочитает держаться в тени. Дениз, несмотря на браваду, тоже не рвётся под свет софитов. Даже аккаунт в соцсетях не открыла, как большинство сверстников. А вот отчим Люка, точь-в-точь как моя мать, любит покрасоваться на пафосных сборищах местной элиты.
— Что-то не похоже, что Бекка — мамина сторожевая собака, — хмыкаю я, — раз вцепилась в меня.
— Чтобы подобраться ко мне, я всё-таки пасынок Патрика, — поясняет Люк. — Ты — всего лишь удобный способ. Оказалась на месте преступления со мной в обнимку почти сразу после убийства, вся в крови жертвы. Заявила, что пришла первой, что поссорилась с Микаэлой накануне. Бекке наверняка ничего не оставалось, как тебя задержать, надеясь, что ты что-то знаешь, но скрываешь, чтобы обелить меня, — он резко замолкает. Пристально смотрит мне в глаза: — Ты ей рассказала?
Значит, он тоже слышал слова Микаэлы.
— Нет.
— Почему?
— Потому что не рассказала! Ни сразу, ни потом.
— Ты снова это делаешь! Как чувствовал. Хорошо хоть, сам не ляпнул на допросе. Подумал, если ты скажешь, они обязательно спросят. Но не спросили. — Люк шумно вздыхает. — Не надо врать ради меня, Стефф. Ничем хорошим это не кончится,
— А я и не врала. Просто не сказала всё, что услышала. Не самая плохая мысль, кстати. Учитывая, что, как ты говоришь, Бекка решила повесить убийство Микаэлы на тебя, а я практически получила подтверждение этому из её уст.
— Спасибо, но…
Качаю головой, перебивая:
— Никаких «но», Люк. Если ты так настаиваешь, мы ещё можем вернуться обратно. Признаюсь во всём. Так и так. Знаете, я тут случайно забыла, но неожиданно вспомнила. Всё расскажу. И про Свена тоже! — Я злюсь и тараторю. — Бьюсь об заклад, Люк, следующую ночь ты точно проведёшь в камере. Хочешь?
— Не хочу, — невесело улыбается он.
— Вот и я так подумала.
— Спасибо, — Люк улыбается шире. — Без «но».
— Чему ты радуешься?
— Что ты мне веришь и не сомневаешься, — просто отвечает он.
Да. Верю. И не сомневаюсь. И даже не понимаю, как могло быть иначе. Как позволила так накрутить себя, так всё запутать? Вообще допустить мысль, что Люк способен хладнокровно зарезать Свена и бросить подыхать на пустыре?
— Эй! Сказала — не сказала! Всё — не всё! — вмешивается Лоренсен, сворачивая на трассу. — Вы сейчас о чём оба?
Вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, правда ли он не знает или придуривается. Раз уж Люк поделился с Максом и братом, то, по идее, сообщил бы и лучшему другу. Не успел или не захотел?
— Он не в курсе, — заверяет меня Люк. — Объяснишь сама или мне?
Значит, просто не хватило времени рассказать. У нас его тоже мало, да и желания снова пускаться в долгие объяснения у меня нет.
— Перед смертью Свен на мой вопрос, кто пытался его убить, ответил: «Люк. Осторожно». Поэтому я отменила свадьбу и уехала в Торонборг.
— Ни фига себе! — Лоренсен резко тормозит и сворачивает на обочину. Останавливает машину, дёргает ручник вверх и настороженно смотрит на Люка, нервно покусывая нижнюю губу: — Почему мне ничего не сказал?
— Он не знал. Никто не знал. Я никому не говорила. Призналась Люк только вчера, когда он привёз Ронана к нам. Потом рассказала Эрика, пока ты развлекался с Дениз.
Лоренсен хмуро смотрит на меня.
— Сестра рассказала?
Молча киваю. Он переводит взгляд на Люка.
— Ты тоже в курсе?
— Давно, — ухмыляется тот. — Видел вас в городе вместе.
— А Лиам?
— Без понятия. Я не выяснял.
— Ещё вас видел Макс и поделился с Эрикой, — невольно улыбаюсь. Тайный роман редко удаётся держать в секрете долго, особенно в крохотном городке. — С родителями будешь объясняться сам. Они пока не знают.
Лоренсен кивает, продолжая хмуриться.
— Почему ты не рассказала про Свена раньше? Хотя бы мне?
— Потому что к тому моменту, когда ты вернулся во Флёдстен из поездки, я уже достаточно накрутила себя и почти поверила, что…
— Что Свена убил я, — заканчивает за меня Люк.
— Офигеть! — Лоренсен изумлённо таращится на нас пару секунд. Нервно взъерошивает уложенные гелем короткие волосы. — И вы так спокойно об этом говорите? Это же… Вы… В голове не укладывается! Я же думал, вы… Не знаю, что думал, идиот! Расстались, бывает. Но не так. Не…
— Это не всё, — перебивает его Люк. — Сегодня, когда я вошёл в беседку, Микаэла пыталась мне что-то сказать. Предупредить или… Не знаю.
— Ты уверен? — бледнеет Лоренсен.
— Как ты объяснишь её фразу: «Люк, осторожно»? Она обращалась ко мне, я уверен.
— Я тоже слышала. И, кстати, ничего у неё не спрашивала. Ну, как Свена в больнице. Микаэла вообще не на меня смотрела, когда это говорила.
— То есть, — Лоренсен мрачнеет ещё больше, — тебе грозит опасность? Я так это понимаю.
Люк пожимает плечами.
— Если Свен имел в виду то же самое, что и Микаэла, то уже лет семь, как грозит. Но, как видишь, я жив.
— Как ты вообще там оказался так быстро? — спрашиваю я.
— В беседке? — Люк спокойно, уверенно смотрит мне в глаза. Я киваю. — Увидел, как ты уходишь. Пошёл следом. Думал, что смогу перехватить тебя. Наедине. Чтобы поговорить.
— И вы оба промолчали об этом в полиции, так? — укоризненно качает головой Лоренсен. — Молодцы, что я могу сказать.
— И не собираюсь ничего им говорить. Ваша Бекка только и ждёт какого-нибудь этакого признания. Думаешь, она будет разбираться? В её-то состоянии, Лоренсен?
— Ты о чём? — не понимает он. Или искусно притворяется.
Я поочерёдно смотрю на них:
— Люк, ты ведь знал, что у неё роман с Микаэлой?
— Знал. Мы это обсуждали, когда договаривались развестись, — признаёт он. — Ещё до твоего приезда.
Я едва не проговариваюсь о том, что услышала от Микаэлы про ребёнка, но в последний момент затыкаюсь. Об этом мы с Люком поговорим позже и без свидетелей. Бросаю на Лоренсена выразительный взгляд:
— Понимаешь теперь, за какую версию ухватится Бекка, если мы расскажем?
— Пусть ухватится. Она ничего не докажет.
— Но и охрану к Люку не приставит. Предпочитаю не сбивать полицию с толку глупыми версиями. Пусть изучают факты, ищут улики. Мало ли кто что сказал. Макс считает, что Свен мог путать события и время. Микаэла, я уверена, тоже. И вообще, я же не прятала… — Только сейчас осознаю, что ни Люк, ни Лоренсен ещё не в курсе. — Знаете, почему нас отпустили? На ноже, которым убили Микаэлу, нашли кровь Свена.
— Что?.. — вырывается у них практически в унисон. — Ты уверена?
— Ну, почти. Нашли какие-то улики, доказывающие, что это тот же самый нож, каким зарезали моего брата. Так мне сказала Бекка. Сами подумайте. Что ещё они могли обнаружить? Не записку же убийцы с признанием.
— Так. Мы все должны успокоиться, — Лоренсен хватается за руль, снимая машину с ручника. — Всё это надо хорошенько обмозговать. Не пороть горячку. — Кажется, в первую очередь он обращается к самому себе. — Сейчас приедем, перекусим, примем душ и всё обсудим ещё раз. Спокойно, без нервов.