Селестия

Ужасное существо загнало её в угол. Его огромные, обтянутые кожей, без перьев и перепонок, остовы крыльев, шурша, топорщились за спиной, скрывая чрезмерную худобу и выступающий хребет. При малейшем их движении до носа кобылы долетал вязкий и сладковатый запах гниения. Оно с шелестом полурасправило их, готовясь к атаке. С острых концов стекала склизкая и тягучая слизь, и аликорнице казалось даже издалека, что на ощупь она отвратительна.

Кобыла почувствовала, как её внутренности переплетаются тугой и скользкой змеей. Каждое плавное движение хищника сопровождалось мерзким чавкающим звуком, словно кто-то вытаскивал копыто из топкой грязи. Длинные клыки светились в темноте, будто покрытые фосфором, и аликорница нервно дернулась, инстинктивно догадываясь о намерениях существа.

Но ведь оно никогда никому не причиняло зла…

Утробное рычание прошлось от ушей до копыт дрожью. Огромные неоновые глаза, тоже светящиеся ярким бирюзовым цветом, прожигали в груди дыру. Она здесь не богиня — она жертва. Загнанная дичь. И она ничего не может предпринять.

Внезапно она осознает, чьи это глаза.

— Не надо… — прошептала кобыла, глядя в два знакомых бирюзовых шара. — Пожалуйста…

С громким шорохом крылья развернулись на полную, а в лицо кобыле дохнул удушающий, сладкий запах разложения. С кожи существа комками стекала слизь, черная, ядовитая, она заляпала всё вокруг, в том числе и глаза аликорницы. Кобыла почувствовала нестерпимое жжение и попыталась стереть эту пакость, но ничего не вышло.

В следующий миг разрывающий перепонки крик кривым ножом прорезал тишину, оставляя на ней дырявые и гнойные раны, а острые, словно бритвы, клыки впились в горло. Аликорница опрокинулась назад под напором чудища. Из её груди вырвался последний, предсмертный хрип, а тело начало биться в агонии. Она чувствовала, как смыкается челюсть на её горле, как худосочная пасть вырывает из неё плоть целыми кусками, как струится огненно горячая кровь по груди и как черные, дёгтевые комки слизи заляпывают раны.

А потом, словно взором стороннего наблюдателя, она увидела, как существо стоит над ней, поверженной и мертвой, истерзанной и бездыханной, и как сияют злорадством неоновые глаза.

И существо повернуло голову к ней в упор, скаля пасть, с которой падала густая, вязкая темно-вишневая кровь.

Селестия вскочила на постели, шумно втягивая носом холодный воздух. Крылья дрожали, словно от перенапряжения, а зубы отплясывали невообразимую чечетку. Несмотря на теплую ночь, в комнате было холодно (или это ей холодно?), и аликорница укуталась по подбородок в фиолетовое одеяло, расшитое солнцами.

Теплее не стало, а скользящие вокруг тени стали подозрительно ближе. Даже сияющая за окном луна не могла их разогнать.

— Люксе, — прошептала Селли и зажгла рог. Глаза судорожно зажмурились от яркого света, а тени вокруг расступились, прячась за шкафы и полки. Аликорница почувствовала, что у неё холодный носик, и решила затопить камин. Пылающий золотом, словно огнем, рог заставлял темноту отступать, а самой кобыле стало немного спокойнее.

Лишь яркие язычки огня, ускоренные магией, смогли немного облегчить её мучения и слегка притупить дрожь.

Страх. Притупить страх. Она боится.

Селли помотала головой, чтобы выбросить эти мысли из головы. Этого не могло быть. Это просто не реально. Не может она стать такой.

Ей всё ещё слышался чавкающий звук шагов и чувствовался запах зловонных крыльев.

«Неужели, — думала аликорница, сползая с кровати и приближаясь к камину, — неужели это произойдет? Я же поклялась заботиться…»

Протянув копыта к огню, чуть ли не касаясь его, кобыла снова ощутила на себе чей-то взгляд. Резко развернувшись, Селестия уставилась на дверь.

Раздался троекратный стук. Селли сглотнула комок в горле и жалобно позвала:

— Лулу?

С дребезжащим скрипом и скрежетом дверь отворилась. Кобыла прижала уши, готовясь увидеть то существо, что убило её во сне, но из обволакивающей темноты коридора выплыла звездная грива.

— Сестра, — выдохнула аликорница, и по её телу прошла судорога облегчения. Тень, падающая от камина, упала на Луну, загораживая её, и принцесса поспешила пододвинуться, уничтожая символизм. — Это ты.

— Погаси рог, Селестия, кошмары не должны пугать тебя так сильно, — хмуро проговорила ночная аликорница, и солнечная принцесса только сейчас заметила, что на роге полыхает боевое заклинание.

— Ты видела его, да? — спросила Селли у сестры, ища хоть какую-то эмоцию на каменном лице. — Что-то случилось?

— А ты не поняла? — фыркнула Луна, кидая что-то ей под ноги. — Ты предусмотрела всё, но не это, да, сестра?

Селестия пригляделась и увидела, что перед ней лежит расколотый кулон с сияющим желтым топазом в виде солнца.

— Что?.. — выдохнула она, чувствуя, как сердце уходит в пятки. — Как?..

— Флёрри решила полетать. Она чуть не убила мою дочь, а цепочка едва не перерезала ей горло, когда зацепилась за выступ. Он упал с вершины Кристального Дворца — ты спрашиваешь как? — холод в голосе Луны пугал Селли до дрожи губ.

— Откуда…

— Шадия уснула в слезах, и я смогла это уловить. Она сама мне рассказала.

Селестия обреченно уронила голову. Эфемерная грива ощутимым весом легла на плечи и крылья, а на плотно сжатых губах выступила алая капелька. Значит ли…

— Я забираю дочь из Империи, Селестия. Твоя идея не удалась. Довольно.

Луна резко развернулась и направилась к выходу. Аликорница подалась вперед, но запуталась в одеяле и упала.

— Сестра, — простонала она, чувствуя, как сильно пульсирует ребро. — Я ведь…

Луна остановилась у двери и вздохнула.

— Хотела как лучше. Я знаю, Тия. Но у тебя, как всегда, не получилось. — Ночная аликорница бросила твердый взгляд на сестру и проговорила. — Шадии там плохо. И я заберу её домой.

— А здесь ей будет хорошо? — тем же тоном спросила у неё Селестия, стряхивая одеяло и вставая в полный рост. — Здесь, где её заедают, словно мошки, придворные, а каждая вторая прачка готова глумиться над ней, пока не надоест?!

— У неё есть я! — повысила голос Луна, не до конца расправляя крылья. — А если какая-то мразь посмеет издеваться над моей дочерью…

— То что ты сделаешь? — крикнула Селестия, пытаясь сдержать напор злости на сестру. — Ты пятнадцать лет отрекалась от неё, не давала кобылке жить спокойно, своими копытами мешала её с грязью! У меня сердце кровью обливалось, когда я видела её хотя бы издали! А когда я пыталась ей хоть как-то помочь — ты превращала это в кошмар! И ты думаешь, что я отобрала у тебя дочь? Да ты сама от неё отказалась!

— Хочешь сказать, — со слезами и злостью в голосе фыркнула сестра, — что, будь ты в таком же положении, то не поступила бы также? Когда при каждом взгляде на дочь тебе пришлось бы вспоминать все прикосновения её отца, все слова, которые он шептал тебе на ухо, пока насиловал тебя?

— Да я была бы лучшей матерью чем ты! — вскрикнула Селестия, топнув копытом. Её давно грызли слова Сомбры, которые прозвучали в тот день, когда он явился к ним.

«Почему ты не заботилась о моей дочери? — спросил он тогда, в тронном зале, глядя на неё с высоты трона. — Я рассчитывал, что ты будешь доброй тетушкой, а вышло? Знать бы, что Луна будет столь ужасной матерью, — он лениво сошел вниз, приближаясь к застывшей от ужаса аликорнице, а конец прошептал ей на ухо, прижав клинок к горлу, — я бы похитил тебя».

— Не смей, — в слезах прошептала Луна. — Не смей так говорить, Тия. Ты не ничего не знаешь.

— Ты и не делишься, чтобы я могла знать.

Темно-синяя аликорница помотала головой, глядя на сестру. В её бирюзовых глазах стояли слезы.

— Луна…

— Я забираю Шадию домой, — прошептала та, пытаясь обуздать дрожащие губы. — Что бы ты ни говорила, а её я больше не оставлю одну. И ты к ней ни на шаг не подойдешь, слышишь? Даже не смей, иначе я изничтожу тебя.

— Ты забываешься, — пророкотала белая аликорница, поднимая голову, становясь выше сестры. — Я старшая сестра, и ты…

Ночная кобыла выбежала за дверь, хлопнув ею так сильно, что Селли вздрогнула. Она крикнула, чтобы сестра вернулась, но так и не получила ответа. Раздосадованная, она села поближе к камину и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Селестия каждую ночь вспоминала, какую нежность она испытала к Шадии, когда она только родилась, как первый раз осторожно, словно хрупкую вазочку, взяла её на копыто.

Она полюбила её с первого взгляда, а сестра отобрала у неё этого милого ангелочка. Забрала и вырастила из него комок нервов и ненависти.

С изящного изгиба мордочки соскользнули прозрачные слезы. Да, она была бы лучшей матерью для Шадии, чем Луна, и даже если бы с ней случилось всё, что произошло с сестрой, она не стала бы срываться на ребенке.

Она не сломалась бы, как это сделала сестра. Она была бы выше этого. Выше и сильнее.

Затуманенный взор пал на расколотое солнце. Аликорница пододвинула его ближе к глазам и начала рассматривать. Почти все лучи раскрошились, осыпаясь мелкими крупинками, а посередине круга плелась мелкая паутина, словно кулон ударили обо что-то острое.

Аликорница поморщилась и крепко сжала треснутый медальон в копыте, так, что острые края впились в плоть до крови. Её взгляд блуждал по огню, ища в нем ответы.

«Настал мой черед, Лулу, — подумала она, кидая топазовое солнце в пламя. — Ты потерла всё, что имела».

Ты потеряла Шадию.