Кейденс
Многие считали её одним из самых мягких правителей Эквестрии. Её подданные, кристальные пони, жили в мире и любви уже долгих восемнадцать лет. И Кейденс знала — она является источником энергии Империи. Она давала любовь им всем, поддерживала жизнь в огромной Кристальной Империи, бывшей королевством. Как же было радостно видеть счастье в глазах пони вместо того тихого ужаса и безразличия, которое встретило их здесь в первый раз!
Это ведь очень сложно — восстанавливать из праха целую разрушенную цивилизацию. Узнавать их старинные традиции, обычаи, красочную и богатую историю. И только книги могли поведать ей всё это — кристальные пони предпочли забыть то, что было в прошлом.
Они шли за ней, называли её своей матерью. И Кейденс отвечала им — она принимала их всех, как родных.
Аликорница сидела на своем кристальном троне и слушала очередного просителя. Это была пожилая кобылка с нежно-оранжевой шерсткой и сиреневатой гривой. Спина её была сгорблена, а копыта и голова мелко тряслись. Грудь покрылась складками старой кожи, обвисшей от тяжести, а лицо расходилось сеткой глубоких морщин.
— Принцесса, — проскрипела она, не поднимая голубых глаз, — мне стыдно приходить к вам, но больше никто меня не выслушает. У вас наверняка есть множество других важных дел…
— Я вас слушаю, дорогая, — мягко улыбнулась Кейденс. — Говорите, не бойтесь, я вас не прогоню.
Пони закусила губу, но продолжила.
— Моя семья считает меня обузой. Я уже стара, и мои копыта трясутся, я не могу работать. И я не хочу заставлять их…
Принцесса уловила слёзы в её голосе и поспешно спустилась вниз. Она подошла ближе к кобыле и заметила, что та действительно плачет. На её морщинистом лице слёзы потерялись между складок, но Кейденс осторожно положила копыто на её плечо.
Кобыла взглянула на неё с благодарностью и благоговением, а потом прошептала:
— Мне доходит сотня лет, а мои правнуки хотят выжить меня из дома.
Аликорница левитировала ей кружевной платочек, и та шумно высморкалась.
— Пойдемте, я налью вам чаю, и вам станет лучше.
— Что вы, принцесса, — слабо запротестовала пони, влекомая принцессой в гостевую комнату, — я не стою вашего внимания…
— Каждый пони, пришедший ко мне, получит то, что заслуживает, — ласково проговорила аликорница, открывая дверь. Они прошли небольшой кристальный коридор, сверкавший всеми оттенками голубого и сиреневого, и очутились в светлой комнате. Стены и пол были облицованы красивыми розовыми кристаллами, ярко отражающими солнечный свет, а в середине стояли небольшой кристальный столик и бархатная кушетка нежно-лилового цвета.
— Ах, — мечтательно вздохнула старушка, — я не сидела на такой красоте со времен короля Сомбры…
Кейденс чуть напряглась. Она подхватила со столика чайный сервиз, наливая всегда горячий и терпкий чай в изящные кружки.
— Неужели во всех домах кристальных пони были такие кушетки?
— Нет. Но я жила во дворце. Хорошее было время…
Старушка ударилась в воспоминания, осторожно поглаживая лиловый бархат, а Кейденс ещё раз подумала о Сомбре. И о его дочери, лежащей в больничной палате номер двадцать семь.
Мрачная и хмурая единорожка не вызывала у неё ничего, кроме нежности и жалости. Даже несмотря на знаменитого родителя, Кейденс чувствовала, как сильно в ней нуждается эта кобылка. Одинокая и хрупкая душа отчаянно тянулась к свету, стараясь обхватить крошечными копытцами хоть что-нибудь.
И Кейденс охотно помогала этому росточку. Гася рог и видя на лице кузины облегчение, она еле спрятала улыбку радости. И она ещё долго бы не уходила, если бы не Флёрри. Шадия словно бы потерялась и не может найти выход, и аликорница старалась направлять её. По чуть-чуть, скрытно, тайно, но в верную сторону. "Хоть бы она поправилась, — думала принцесса, поднося чай гостье. — Если Луна узнает о том, что случилось с её дочерью, она меня уничтожит. Но лучше уж меня, чем Флёрри".
О том, что именно она выстрелила в Шади, Кейденс никому не сказала. Она солгала Селестии о том, что единорожка почти не пострадала. Она солгала им всем.
«Зато с Флёрри теперь всё будет хорошо. Моя малышка будет в безопасности».
— Эта кушетка была здесь со времен императрицы, — проскрипела старушка. — Я её помню, вот это пятнышко она поставила, когда к ней в покои ворвался министр Моне.
— Что? — выплыла из мыслей Кейденс. — Вы помните, как кто-то поставил пятнышко?
— Да, — кивнула кобыла. — Я много чего помню… Но мои знания никому не нужны…
— Если вам так плохо со своей семьей, вы можете жить в Замке, — улыбнулась аликорница. — Здесь вам никто не откажет в помощи.
— Благодарю вас! — воскликнула пони и порывисто обняла принцессу. — Как я могу вас отблагодарить?
— Быть может, ваши знания будут нам полезны. Обещаете рассказать?
— Конечно! — просияла кристальная пони. — Для меня будет великим удовольствием рассказать вам всё, что я знаю!
— Я рада, — засмеялась Кейденс. — Но для начала скажите мне своё имя.
— Моё имя Клото. И я расскажу вам всё, что знаю, ваше высочество!
— Можно просто Кейденс, Клото. Попросите стражей провести вас в гостевые комнаты. Скажите, что я попросила. Я приду к вам вечером, если вы не против.
— Спасибо, — кобыла отчаянно поцеловала её копыто, но принцесса мягко освободила его и обняла старушку. — Спасибо вам, спасибо!
А когда она ушла, осторожно проковыляв к двери, Кейденс задумчиво опустилась на кушетку, поглаживая незамеченное раньше пятнышко.
***
Аликорница стояла на балконе в задумчивости. Прохладный ветер теребил идеально уложенную гриву, а глаза слезились, но принцесса этого не замечала. Внизу прогуливались пони, прощаясь с садящимся солнцем. Одним из её любимых занятий стал присмотр за своими подданными, её детьми. Но вот её настоящий жеребёнок вызывал у аликорницы смутные сомнения…
То, что они с Шадией подружились, Кейденс восприняла нормально. В конце концов — Шадия всего лишь маленькая кобылка, а не могущественное зло, каким был её отец. Да и дочери это пошло на пользу — сторонились и её. Принцесса-аликорн, все предпочитали подлизываться к ней, а не дружить по-настоящему. Они хотели лишь получить выгоду — защиту, влиятельные знакомства. Смотрели в рот, а сами шептались за спиной дочурки. Розовая аликорница это видела. Кейденс разъяснила Флёрри ситуацию, и та стала более разборчивой в друзьях.
А с Шадией не было этого подхалимства. Она была равна Флёрри, только сама этого не видела.
«Бедняжка, — думала Кейденс, наблюдая за ними, — неужели ты думаешь, что если у тебя нет крыльев, то ты ничего для нас не значишь?»
Селестия была права, когда оставила малютку в живых — Кейденс и сейчас содрогалась, вспоминая безумное желание ночной принцессы. Разве можно лишать кого-то жизни просто так, потому что он причинил боль?
Она видела как на копыте всё то, что происходило с Луной. Каждая её эмоция, связанная с королем легко читалась в глазах, полных боли. Видела боль, которую она пыталась превратить в гнев, срываясь на Шади, но не решалась подойти и предложить помощь.
И глубоко об этом сожалела.
Но потом, когда принцесса вернула дочку к себе, всё пошло на лад. Шадия постепенно расцветала, становясь чуточку свободнее, но так и осталась зажатым бутоном чёрной бархатной гвоздики. Что-то мешало ей принять окружающих, словно сковывало. А сегодня, зайдя в палату, принцесса обнаружила измученного ребёнка, а не злопамятную кобылку. Шадия плакала, и Кейденс не могла не утешить её. Но она так и не решилась попросить единорожку молчать. Уткнувшаяся в плечо Шадия была так расстроена, что Кейденс прикусила язык.
Флёрри подошла к ней незаметно. Она осторожно положила голову на её плечо, чуть потёршись щекой о шею матери, и аликорница обняла её в ответ.
— Как думаешь, Шадия поправится?
Кейденс не знала, что ответить. Она ласково погладила копытом копытца дочери и сказала:
— Я надеюсь на это. Скажи мне, почему ты в неё выстрелила?
Флёрри молчала. Она сильнее прижалась к матери и вздохнула.
— Я не знаю. Меня будто что-то выключило. Я ощутила что-то странное, словно бы она могла как-то навредить мне… Но я не…
Аликорничка оборванно вздохнула и замолчала. Кейденс погладила её по голове, успокаивая. Бедняжка, она так переживает за свою подругу…
— Мне было её совсем не жаль, — глухо проговорила Флёрри. — И мне страшно, мам. Когда я очнулась и увидела, что сделала… Я не сразу к ней бросилась. Я подумала о тех силах, что это сделали. Это была я?
— Не думаю, — Кейденс вытерла с щеки дочки слезу. — Ты любишь Шадию и никогда не причинишь ей вреда.
— Тем не менее, я сделала это, — грустно усмехнулась аликорничка. — И она не хочет меня прощать. Я чувствую это.
— Она простит тебя. Обязательно простит.
Флёрри расстроенно кивнула и выбралась из объятий. Она взглянула на садящееся солнце, заливающее горные хребты, и взмахнула крыльями.
— Я пойду узнаю про медальон. Шадия просила.
И камнем бросилась вниз.
Кейденс знала, что Флёрри хорошо летает, но каждый раз волновалась за неё. Каждый раз её сердце ёкало, когда малышка взлетала в воздух. Она проследила за дочерью взглядом, а затем зашла внутрь.
«Нужно спросить у Селестии, как там Луна», — подумала принцесса, доставая из изящного голубого шкафа хрустальный шар и представляя лицо тётушки. Только вместо этого она увидела что-то странное. В шаре заклубился грязно-фиолетовый туман, а её словно что-то затянуло внутрь. Аликорница попыталась вскрикнуть, но вопль так и не слетел с её губ.
Она увидела свою спальню, только с другой мебелью вокруг, более старинной и древней. Напротив неё стояла большая кровать, на которой сидели двое пони, и одного из них она знала.
Сомбра сидел слева от молодой и привлекательной аликорницы, по цветовой гамме похожей на неё саму. Он телекинезом придерживал изысканный прозрачный бокал с вином, а сам сквозь полуприкрытые глаза смотрел на принцессу.
— Я так рада, что ты согласился провести этот вечер со мной, — с нежной страстью произнесла неизвестная аликорница, поддавшись вперед и проведя изящной мордочкой по щеке единорога. Её рог полыхал нежно-лиловым пламенем, и в таком же пламени летал второй бокал. Сомбра чуть улыбнулся, но Кейденс видела, что в его взгляде промелькнуло что-то ещё… Отвращение?
— Как я мог отказать её величеству?
— Перестань называть меня так. Сейчас я Плаэнт, а не твоя королева.
— Разве это мешает?
Кейденс поморщилась. Что происходит? Почему она вдруг видит… это? Она осмотрелась вокруг — зажженные свечи, бутылка дорогого вина на хрустальном столике, чаша с фруктами… Эту обстановку можно было счесть романтичной, если бы Кейденс не была наблюдателем.
Королева Плаэнт отпила немного вина из бокала, густо покраснев, а затем продолжила.
— Просто я хочу побыть с тобой не как со своим подданным, а как со своим особенным пони.
Аликорница расправила крылья и придвинулась к жеребцу. Кейденс поняла, что не чувствует своего тела — она не могла ни закрыть глаза, ни отвернуться. Всё её внимание было приковано к паре, хотела она того или нет. «Досмотри до конца!» — шепнул чей-то голос, и Кейденс пришлось повиноваться.
— Я бы рад помочь вам, ваше величество, — тихо проговорил единорог, отстраняясь. — Но вы уже совершили ошибку.
— Какую? — удивленно захлопала глазами аликорница. Кейденс заметила, как губы короля украсила омерзительная ухмылка.
— Вы разгорячились и выпили всё вино.
Лицо Плаэнт покраснело, а глаза испуганно распахнулись. Она схватилась копытами за горло и закашлялась. Кобылица упала с кровати, кашляя и выгибаясь, из её рта шла белая пузырящаяся пена.
— Всегда следите за своим собеседником, когда пьете что-нибудь вместе. Так будет меньше риск отравления, — с циничной улыбкой проговорил Сомбра, глядя на трясущуюся аликорницу. — Правда, вам, королева Плаэнт, это уже не поможет.
Кобылица протянула к нему копыто, прося помощи, а Кейденс застыла в ужасе. Она чувствовала нестерпимое жжение в горле, словно яд действовал и на неё. Но больше всего её шокировала холодная расчетливость в глазах единорога, ещё не коронованного, но уже совершившего своё первое зверство.
— Помоги… — сквозь кашель прохрипела Плаэнт, из её рта вырвалось несколько сгустков крови.
Но единорог лишь перекрестил копыта, улёгшись поперек кровати и свесив голову вниз, с удовольствием наблюдая за тем, как слабеет кобылка. Кейденс хотела предотвратить это, но рог не слушался, а тело сковал камень.
— Сом… бра, — выдохнула королева, чуть-чуть не дотянувшись до его лица, и обмякла. Из её рта потекла струйка вишневой крови, а единорог без особого интереса приподнял её голову за подбородок телекинезом. Глаза аликорницы застыли в испуге и мольбе, а по щекам скатились уже ничего не значащие слёзы.
Резкий удар в грудь выбил воздух из лёгких. Кейденс поняла, что сама задыхается, но вокруг стояла темнота. Она открыла глаза и увидела потолок своей комнаты, уже нынешний. Вокруг не было ни свечей, ни старинной мебели, а возле кровати не лежал бездыханный труп.
Аликорница встала, пытаясь унять бешено прыгающее сердце. Что это было? Она бросила взгляд на хрустальный шар, выкатившийся из её копыт, и увидела, что он другой. Шар для связи с принцессами Кантерлота был с голубой каёмкой, а этот имел пурпурную.
«Кто подменил?» — мелькнула запоздавшая мысль, а аликорница уже бросилась к шару, перевернув его дном вверх.
На деревянной подставке было золотыми буквами написано «Первая императрица Кристальной Империи, её величество, королева Плаэнт Трастфул».