Сомбра

Он не мог поверить в то, что снова дышит.

Сомбра сидел за столом, тихо постукивая копытом, и смотрел в пустоту, размышляя о прошедшем дне. Водоворот событий закружил его так, что последняя его встреча с Найтмэр показалась простой детсадовской ссорой, не больше.

Сама аликорница сейчас лежала на кровати, отвернувшись к стене, и тихо сопела, едва заметно вздрагивая во сне. Жеребцу пришлось надеть на её рог блокирующее кольцо, чтобы она не смогла ему навредить, но кобыла и так была слаба. После сражения с Мессией, её магия будет долго восстанавливаться. При должном отдыхе, разумеется.

Упорная. Упорная и глупая кобыла.

Когда она поцеловала его, вцепившись копытами в загривок, Сомбра обомлел. Но её настойчивость пробудила в нем их прошлую страсть. Он сразу же понял, что случилось что-то серьезное, иначе Луна не стала бы даже приходить к нему.

Шадия. Сомбра поморщился и потёр виски копытами. Не так, ох не так я представлял себе Мессию Тьмы…

Рядом с дочкой было невозможно находиться, но единорог держался, скрывая под маской радости омерзение. Нет, он действительно был рад видеть дочь, но то, как она изменилась его… удивило.

Скользкие и зловонные крылья, от одного шелеста которых у жеребца шерсть становилась дыбом, а запах разложения заставлял глаза слезиться, были для него предсказуемы. Но вот то, что произошло с её магией…

Сомбра помнил, что его дочь похожа на него не только внешне. Но такого огромного магического потенциала он не ожидал. Слишком опасен был объем магии, до которого дорвалась малышка, особенно без контроля. Чего стоит только один поджег кристаллов, покрытых калием! Они бы все задохнулись, если бы не черные кристаллы, поглощающие все виды магических и физических атак.

А её глаза. Эти сияющие озорством озёра, превратившиеся во вводящие в дрожь неоновые шары.

— Я так соскучилась по тебе! — прыгала вокруг Шадия, словно маленький жеребенок. От каждого её движения раздавалось чавканье, словно она прыгала по топкой грязи. — Правда, я о тебе не помнила весь этот год, но я так рада тебя видеть!

— Я тоже рад, Шадия, — улыбнулся Сомбра, поднимая голову, чтобы взглянуть дочери в глаза. — Всё никак не привыкну к твоему росту.

— Я тоже, — растерянно кивнула дочка, оглядывая себя. — Но, наверное, так и надо. Я чувствую себя так хорошо, особенно когда Сердце убрали.

— Н-да, — рассеянно отозвался он, смотря в отражение кристальной стены. Что пошло не так? Почему Шадия так сильно изменилась? Разве Тьма не должна была просто дать ей силы?

— Ты останешься со мной?

Сомбра обернулся. Голос дочери стал таким же, каким был до превращения, а в глазах читалась то же детское озорство. Словно не было для неё этих месяцев.

Только вот единорог больше не видел маленькую единорожку, пленившую его сердце своей искренней любовью. Он видел нечто, отдаленно напоминавшее его дочь, с изломанными ногами и спиной, с вытянувшейся шеей и огромными ярко-бирюзовыми глазами.

— Конечно. А что, тебе всё ещё снятся кошмары?

Шадия покачала головой и осторожно положила голову на его шею, стараясь не поранить его.

— Я просто хочу, чтобы ты побыл рядом со мной, как в старые добрые времена.

Жеребец кивнул. Как бы ему хотелось, чтобы всё было как в старые добрые времена.

Дочка завернулась в одеяло, а Сомбра просто сел рядом, поглаживая её гриву копытом. У самой головы она оказалась обычной, только поднималась вверх, как наэлектризованная. А вот остальная часть была неощутимой и неосязаемой — точно настоящий дым.

Кобылка зажмурилась и счастливо улыбнулась.

— Ты же не уйдешь больше, правда? Пожалуйста, не бросай меня!

— Не уйду, — еле слышно прошептал единорог, глядя на то, как изгибается в улыбке клыкастый рот. Белые, острые зубы выступали из-под губ, и Шадия была удивительно похожа на бэт-пони. Она прикрыла глаза, осторожно положив голову на подушку, и прошептала:

— Я так счастлива, что ты здесь.

— Скажи спасибо своей матери, — ответил Сомбра, наблюдая за тем, как выступает контур её тела из-под одеяла — худой скелет, обтянутый кожей. Луна была права — Шадия изменилась.

Мессия недовольно открыла один глаз.

— Я так от неё устала, отец. Она всё время извиняется, лжет и лжет. Они все мне лгут!

— Но она вернула меня к тебе, — чуть улыбнулся единорог, проводя копытом по щеке дочери, ставшей слишком длинной. — Разве это ни о чем не говорит?

— Я не хочу о ней говорить, — надулась Мессия, взбивая подушку. — Спокойной ночи, отец.

— Спи, Шадия.

Вот уж задачу ты мне подкинула, Луна! Что же ты сделала с моей дочерью?!

Что она сделала?

Жеребец вздохнул и посмотрел на спящую аликорницу. Принцесса в этом не виновата. Виноват только он. Если бы он не вколол дочери Тьму, всё было бы иначе.

«Но я не думал, что Луна заберет её после этого. Я планировал уйти из пещеры и растить Тьму самостоятельно… Кто же знал…»

«Но ты не был до конца уверен. Не был».

Король вздохнул и вышел из-за стола. Его королевские покои в Замке забрали под себя принцесса с мужем, поэтому ему пришлось обосноваться в своих старых комнатах. Сомбра закрыл глаза: сколько всего происходило здесь, пока он был десницей королевы Плаэнт! Здесь он провел свои первые эксперименты по выращиванию Осколков Тьмы, здесь он жил и работал. Сюда пришла королева, предложившая ему то, отчего Сомбра не смог отказаться…

В дверь постучали, и единорог устало потёр виски. Негромко крикнув дежурное «Войдите», жеребец снова погрузился в книгу о свойствах кристаллов, и был очень удивлен, когда она вылетела у него из копыт, подхваченная лиловым пламенем ауры.

— Ваше величество? — удивленно приподнял бровь десница, подняв глаза. — Что Вы делаете здесь в столь поздний час? Случилось что-нибудь важное?

— Да, — кивнула аликорница, огибая стол и приближаясь к нему. Королева улыбалась, локоны красиво обрамляли её лицо, выделяя густо-фиолетовые глаза на бледно-розовой шерстке. — Мне требуется помощь моего верного десницы, Сомбра.

— Чем я могу вам помочь, королева?

Единорог повернул голову, чтобы посмотреть ей в глаза, но его тут же поймал неожиданный поцелуй. Аликорница нежно положила копыто на его бакенбарды, а вторым мягко надавила на грудь. Сомбра с удивлением осознавал, что происходит, но, застигнутый врасплох, не смел противиться.

Когда королева медленно разъединила их губы и ласково улыбнулась, проведя кончиком копыта по его щеке, единорог всё-таки спросил, стараясь не выдать в голосе удивления:

— Что это значит?

Плаэнт улыбнулась и нежно убрала копыто с его груди, проведя им до самого плеча.

— Мне так надоели эти женихи. Зачем они мне, когда у меня есть ты, Сомбра?

Жеребец промолчал, обдумывая услышанное. Императрица забралась к нему на стул, удобно устроившись на подкопытнике и обхватив его плечи передними копытами.

— Как только я увидела твои труды, я поняла, насколько ты талантлив. Ты делаешь для Империи столько, сколько другие даже и не думают, и я восхищена твоими успехами. И не только ими.

— А чем же ещё? — спросил Сомбра, стараясь не чихнуть от того противного запаха цветочных духов, которые использовала кобыла. Она улыбнулась.

— Ты безумно красив, умен и обаятелен. Думаешь, этого будет мало, чтобы в тебя влюбилась королева?

Глаза единорога сверкнули. Он осторожно провел копытом по копыту королевы, формулируя мысль. Королева была ему не симпатична: слишком много светлых оттенков было в ней, но если она сама предлагает ему свою влюбленность, почему бы не извлечь из этого выгоду?

— Моя королева слишком добра ко мне, — ответил он, смотря в глаза аликорницы.

— Во всех моих мыслях только ты, Сомбра, — прошептала она, покраснев. — Я пытаюсь думать о чем-то другом, но ты вытесняешь всё. Поэтому я к тебе и пришла.

Императрица снова поцеловала его, но на этот раз жеребец перехватил инициативу. Он почувствовал, как кобылица улыбнулась, а мягкая и теплая, светлая у корней и темнеющая у кончиков, грива, цвета спелого винограда, окутала его шею и плечи.

Король поморщился. Да, в этой комнате много чего происходило. Но лучше этого не вспоминать.

Его взгляд вернулся к Луне. Темно-синяя, словно ночное небо, шерстка нравилась ему куда больше, чем бледно-розовая. Единорог неосознанно подошел к принцессе ближе, пытаясь хоть как-то заставить себя думать о Шадии и о том, что он будет делать, но у него не получалось. На первое место вставало свежее воспоминание проведенной ночи.

Он скучал по ней. Все эти пятнадцать лет, пока он строил своё убежище, король скучал по ней, по её крикам ненависти, по её стонам и податливым крыльям. Скучал и всё чаще доставал из-под стекла голубой локон.

Но теперь, при взгляде на пленницу, Сомбре стало понятно, почему Шадия превратилась в такое существо. Кровь аликорницы, которая обращалась в Найтмэр Мун благополучно резонировала с Тьмой. Огненные звезды — и почему он раньше не замечал…?

Единорог убрал с глаз кобылицы выбившуюся прядь, осторожно заправляя её за ухо. Синяк выглядел ужасно, но ему было всё равно. Принцесса поморщилась, но не проснулась. Сомбра злобно встряхнул головой и отошел обратно к столу.

Что ему теперь делать? Захватить Империю и править с помощью дочери, от её имени?

А почему бы и нет? Законная наследница Луны и моя дочь. Империя по праву принадлежит ей — она даже останется объединенной с Эквестрией…

Но почему-то больно стало королю, когда он вспомнил о той, кого звал дочерью. В памяти упорно всплывала серенькая единорожка, ниже его ростом на две головы, с красивыми бирюзовыми глазами-озёрами, счастливо улыбающаяся и обнимающая его шею, а не высоконогое искорёженное чудовище с дымчатой гривой и мёртвыми крыльями.

«Нужно узнать о том, что происходило с ней весь этот год. Зачем я ввел ей такую большую дозу? Больше, чем себе, да и тогда она была твердой…»

Это вышло случайно. Он абсолютно случайно нашел этот осколок. Всего лишь взял в библиотеке книгу о темной магии времен вендиго, чтобы почитать, а он лежал внутри. Черный, матовый, словно засасывающий вглубь себя, он так и просился в копыта. И Сомбра взял его. Взял и благополучно забыл.

А вот уже потом, когда он лежал на кровати, удерживая в объятиях спящую Плаэнт, единорог вспомнил о нем. Он встал, осторожно выпустив аликорницу, и достал его из ящика стола.

Жеребец осторожно включил лампу и поднес кристалл к ней, как вдруг тот выскочил, до крови порезав копыто.

— Дьявол! — выругался единорог, встряхнув ногой. Он посмотрел на порез и не поверил своим глазам.

Кровь у него всегда была красной, это он знал. А там, где был порез, кровь стала черной.

И паутинка вспухших черных вен быстро расползлась по всей ноге.

— Сомбра? — сонно пробормотала Плаэнт, приподнявшись на кровати и, жмурясь, посмотрела на него. — Что случилось?

— Ничего, — мотнул головой единорог, убирая копыто. — Просто порезался.

— Иди ко мне, — аликорница протянула к нему копыта, сладко потягиваясь и полурасправляя крылья. — Без тебя холодно.

Он всегда хотел быть могущественным. Всегда хотел командовать, видеть уважение в глазах пони. И сила сама пришла к нему в копыта. Было больно. Но он справился с её сложностью. Он освоил магию, при помощи Тьмы это было легко. Сомбра многому научился.

А теперь до подобного могущества добралась его дочь. Ей понадобится учитель, чтобы научится управлять силой, которой она овладела.

«Это твоя ошибка! Препарат был слишком большим! Если бы ты вколол четверть, у неё был бы только рог! »

— Сомбра?

Единорог обернулся на зов. Луна сидела на кровати, обхватив себя крыльями, и смотрела на него. Жеребец скорчил презрительную мину.

— Что?

Аликорница замялась, разглядывая единорога в темноте.

— Я думала, ты ушел…

Единорог фыркнул и подошел к кровати.

— Куда я должен был уйти, Луна? Когда я пришел, ты уже спала.

— Я с утра сплю, — пробормотала аликорница, морщась. Сомбра усмехнулся.

— Блокатор мешает?

Пленница не ответила на провокацию, лишь злобно зыркнула на него. Король наблюдал за тем, как она зябко кутается в одеяло, и решил, что сейчас лучше всего спросить о Шадии.

— Что вы делали весь этот год? Как Шадия жила?

Луна несмело подняла глаза, пытаясь понять, не иронизирует ли он, но Сомбра был серьезен. Если есть хоть что-нибудь, что может как-то зацепить Шадию за сердце…

И не только увеличенная доза Тьмы была виновата. Ещё и место инъекции имело значение. И если у него самого было порезано копыто, то у дочери мрак и черень забрались в самое сердце. Это входило в его планы. И он сделал это.

Но доволен ли он тем, что сделал?

— Я подтвердила её официальный титул, — проговорила аликорница, закрывая глаз. — Я научила её ходить по снам… И подарок на день рождения… Он ей понравился…

— Что за подарок? — встрепенулся единорог. Может, он сможет.?

— Лунный медальон. Реликвия Двух Сестер, — принцесса огроченно опустила голову. — Единственная оставшаяся. Селестия уничтожила Солнечный медальон, когда Шадия упала с башни…

— Что?! — рыкнул король. — С какой башни?!

— Со шпиля Кристального Замка, — Луна сжалась, словно ожидая удара. — Флёрри хотела показать ей окрестности с высоты полета, а те кристаллы были недостаточно крепкими. Они поссорились, и Шадия вспылила, а потом упала вниз. Флёрри успела её подхватить, а медальон, как Шади мне сказала, сломался.

— Я удушу эту мерзавку собственными копытами, — процедил Сомбра сквозь зубы, представляя как сворачивает нежно-розовую шейку юной принцессы. — Она могла погибнуть!

— Поэтому я и решила забрать её отсюда, — горько усмехнулась аликорница. — Но на следующий день её атаковало Кристальное Сердце, и меня… Я…

— Что?

— Я не знаю, что произошло. Мы с Шади как-то связаны — когда её нет рядом, у меня болит живот, а при ней боль растворяется…

Принцесса замолчала, а её взгляд стал опустошенным. Сомбра сел на кровать, глядя на неё. Он незаметно проскользнул между складками одеяла, находя бедра аликорницы, и осторожно положил копыто на её живот.

Луна вздрогнула и задышала чаще, но не отодвинулась. Лишь проследила взглядом за его действиями.

— А вчера выяснилось, что боль проходит ещё и от тебя.

— Ну, от моей привлекательности много что проходит, — улыбнулся Сомбра, скаля клыки. — Особенно склероз у некоторых. Посмотрят мне в глаза и сразу всё вспоминают.

Луна шутки не оценила, пропустив её. Жеребец подтянул её вторым копытом к себе, обхватывая плечи, заставляя их грудные клетки соприкоснуться.

— Шадия не говорила тебе, где сейчас медальон?

— Нет, — покачала головой аликорница, смело глядя в глаза единорогу. — Может, Флёрри о нем что-то знает. Я носила его к ювелиру. Внутри скрыта музыкальная шкатулка… Она так ей понравилась… Зачем ты спрашиваешь?

— Интересуюсь жизнью дочери, — прошептал он ей на ухо, щекоча нежную кожу дыханием. — Мне ведь нужно знать, что с ней было.

— Думаю, она сама тебе расскажет. Отпусти меня.

Сомбра приподнял бровь, но аликорница взглянула в его глаза на удивление твердо. Он ослабил хватку, и принцесса выскользнула из объятий. Она подошла к окну, глядя на зарево потухающих пожарищ, покрытых резьбой черных кристаллов, и на огромный полупрозрачный красный купол, загораживающий путь к Эквестрии.

— После того как ты… — аликорница вздохнула, и единорог увидел боль в отражении её глаз, — забрал Шадию, я… Я посмотрела её воспоминания и должна признаться… ты был отличным отцом для неё. И я как-то… изменила своё отношение к тебе после этого. Никогда не думала, что ты сможешь кого-то любить… так тепло.

— Луна…

— И, знаешь, я… я больше не жалею, что ты… что мы зачали Шади. Да, я долгое время её не замечала, да я ненавидела её, да, я пролила немало слёз, да, мне было больно, но… Я всего лишь погрязла в бесконечном жалении самой себя, когда ей тоже нужна была помощь. В этой боли виновата только я. С тобой она была настоящей, и я видела её улыбку. Я видела, как она улыбается, какой ласковой она была с тобой рядом…

По щекам аликорницы потекли слёзы, но она продолжала улыбаться, видимо, вспоминая Шадию. Сомбра смотрел на неё и понимал, что её сердце сейчас разрывается на части, а личность рвется, как намокшая бумага. Он подошел чуть ближе, и аликорница обратила на это внимание.

— Я больше не сожалею о том, что ты забрал меня в свою пещеру. Да, ты был грубым, но ты подарил мне дочь. Она ведь у нас красавица, правда? — принцесса опустила голову, прижав уши, пытаясь не позволить голосу сорваться на всхлипывающий шепот. — Сомбра, она была такой красивой, когда только родилась! Такая маленькая, просто крохотная…

Единорог молча обнял её, ласково поглаживая по голове, а Луна уткнулась ему в плечо. Он чувствовал тяжесть в груди, а в горле скребло, словно там оказались кошки. Аликорница тихо всхлипывала, а он гладил её эфемерную гриву, такую величественную вдали, и такую мягкую вблизи.

— Я просто хочу всё исправить, — прошептала Луна, сжимая копытом шерсть на его груди. — Я просто хочу, чтобы мы все жили как нормальная семья…

— Ты… — Сомбре пришлось сглотнуть, чтобы придать голосу твердость. Заявление принцессы его шокировало, заставив сердце забиться сильнее. — Ты хочешь, чтобы мы были семьей?

Аликорница кивнула, не отрывая мордочки от его плеча. Жеребец прижал её к себе чуть сильнее, положив голову возле рога принцессы. Быть семьей… Каково это — быть семьей? Иметь и дочь, и жену. Жить вместе, и не под принуждением, а потому что самим так захотелось. Собираться всем вместе за ужином, рассказывать какие-то интересные истории. Смеяться. Каково это — быть семьей?

Сомбра не знал, хочет ли он этого. Он любил Шадию, свою дочку, но Луна… Она вызывала в его сердце неоднозначные чувства. Похоть, ярость, ненависть, но в то же время такое недоступное его пониманию тепло. Единорог горько усмехнулся: а он то возомнил, что у него железное сердце, которое жаждет только власти…

«Да ты ещё тогда понял, что актер из тебя паршивый» — вставил едкий внутренний голос. Жеребец кивнул: он не позволил Шадии упасть с кровати. Не смог позволить.

Но корона… Он так стремился её вернуть. Так стремился снова захватить Империю и получить ещё большее могущество. Столько времени было потрачено на подготовку и планирование… Столько лет он засыпал с мыслью о том, что придет его час, час возвращения, когда Тьма, пришедшая с Севера накроет весь мир, заставив всех живых существ склониться перед ним и его дочерью…

Но этого ли он хочет на самом деле?

Сомбра промолчал, лишь продолжил гладить аликорницу по волосам. Та потихоньку успокаивалась, судорожно дыша, но больше ничего не говорила. Когда она наконец подняла голову, единорог отвел взгляд. Пожарища потихоньку затухали, а сквозь призму кристального окна они выглядели, словно бриллианты в пламени горнила.

Луна выбралась из его объятий и улеглась на пол. Она перевернулась на спину и поджала копыта, уставившись в потолок. Сомбра взглянул на неё — в глазах не было слёз, они были спокойны и глубоки, как вода. То, что он любил в них обеих — глубокие озёра, в которых можно просто окунуться и не выныривать. И если в глазах дочери он привык видеть озорство и счастье, то в глазах Луны он видел лишь боль и страдание.

Которых больше видеть не хотел. Надоело.

Повинуясь безмолвному призыву, он лег рядом с ней. Принцесса не обратила на него внимание, даже когда он осторожно взял её копыто в своё, лишь сжала его крепче. Он не смотрел на неё, он смотрел на потолок, отливающий чернотой, и видел их отражения. Луна безучастно глядела в пустоту, изредка моргая. Она словно впала в транс, в какое-то подобие прострации. Словно что-то заставило её закрыться в себе, как это было с Шадией.

«Как же они похожи, — отметил Сомбра. — Они ведь так похожи…»

— У тебя есть какой-нибудь план? — бесцветным голосом спросила кобылица. — Ты ведь всегда всё планируешь, как тогда…

— Кое-что не входило в мои планы, — покачал головой единорог. Луна вопросительно повела глазами, но жеребец не ответил.

«Я не думал, что полюблю Шадию. Она была лишь инструментом, но ровно до тех пор, пока я её не знал».

— И всё же? Что теперь делать? Что мне делать, чтобы вернуть её?

Сомбра закрыл глаза, глубоко вдыхая. Что же им делать?

— Я не знаю, Луна. Я не знаю. Что-нибудь придумаем. Я постараюсь контролировать Шадию, а ты…

Аликорница повернула к нему голову.

— Забудь о семье. У тебя её никогда не было и не будет.