Флёрри
Никогда принцесса Флёрри Харт не думала, что её собственная комната будет ей так ненавистна. Раньше это было место её уединения, спокойствия и сна, а теперь оно превратилось в тюрьму. Удобную, комфортную тюрьму.
Что случилось с отцом и матерью, она не знала, но всей душой надеялась, что они тоже просто заперты в своих комнатах. Сколько аликорничка ни долбила двери, никто ей не отвечал.
Флёрри не плакала — у неё уже пересохли глаза. Но ей безудержно хотелось рыдать в голос. Она сидела на кровати, нервно постукивая копытцами друг о друга, стараясь не впадать в панику. Шадия её не тронула, даже не взглянула на неё после того, как увидела того темно-серого единорога с такими красивыми чертами лица и высокой статной фигурой…
Флёрри почувствовала, как к щеками притекает кровь, и попыталась забыть, хотя бы на время, об этом жеребце. Несмотря на их внешнее сходство и обоюдное подтверждение, Флёрри где-то в глубине души была уверена, что они не могут быть родственниками. Что-то бунтовало внутри неё, когда она повторяла слова Шадии.
Когда она только увидела его, пикируя вслед за матерью, то тело словно током прошибло. Сердце забилось в два раза быстрее, а в сознании скользнули картинки скользкой черной ленты… и тут же исчезли. На их место пришли неугомонные мысли о том, какие крепкие у этого жеребца копыта, и как, наверное, приятно оказаться в их объятьях. Флёрри не сводила восхищенный взгляд с единорога, с усмешкой отвечавшего её матери. Даже его голос показался аликорничке притягательным: густым, бархатным, он словно обволакивал её, заставляя тело налиться сладкой дрожью. Но потом к нему кинулась Шадия, и кобылка поспешно отступила, глядя на искорёженный позвоночник, выступающий из-под шерстки. А когда принцесса Луна осела на копыта единорога, Флёрри восхитилась тому, как изящно он её поймал: ни единого лишнего движения, всё точно, словно по схеме.
Единственное, что одновременно пугало и завораживало юную принцессу — его глаза. Красные, словно пламя Тартара, живые, но холодные, презрительно взирающие на происходящее. Они, как два магнита, направленные в противоположные стороны, и притягивали её, и отталкивали. Флёрри чувствовала себя мотыльком, летящим к огню: заветному, красивому, но губительному.
А Шадия… Флёрри мгновенно погрустнела, вспомнив серенькую единорожку, которую когда-то звала подругой. Что с ней теперь? Она, вроде бы, не страдает от того, что стала… такой. Аликорничка даже видела её улыбку — искаженную гримасу, разведшую уголки потрескавшихся губ в разные стороны, обнаживших острые светящиеся клыки. Раньше она улыбалась по-другому. Скромно, тихо, робко, словно боялась, что её кто-нибудь осудит за эту улыбку. Флёрри оглянулась на дверь — та по-прежнему была заперта. Стены потускнели, по ним больше не бегали кристальные блики, а солнце скрылось за непроглядным дымом. Где-то там, в вышине, еле мерцал полупрозрачный красный щит, издавая едва слышный треск. Мама говорила, что когда они с папой женились, он поддерживал такой же щит, чтобы обезопасить Кантерлот от чейнджлингов.
«А теперь он сделался нашей тюрьмой, — тоскливо подумала аликорничка, зарываясь носом в подушку. — Почему мы просто не могли провести каникулы вместе? Почему случилось всё это? Почему я просто не могу побыть со своей подругой?!»
Подругой ли?
Сердце отозвалось ноющей болью. Она столько всего хотела сделать, хотела всего лишь провести каникулы с единорожкой, которую искренне любила, желая ей только добра, а вышло… А вышла тотальная катастрофа. Даже принцесса Луна не смогла справиться с новой Шадией, а что будет делать она, совсем маленькая аликорничка, отрезанная от родителей, которые могли бы дать ей совет, от тёти, которая могла бы помочь? Что может она, абсолютно беспомощное существо, выращенное в любви и заботе против той, чьё сердце оказалось полно ненависти и гнева?
Против той, чьи глаза-озёра пленили её навсегда?
По щекам хлынули слёзы. Флёрри всхлипнула и уткнулась в подушку. Её нежно-розовая спинка слегка вздрагивала, за ней по инерции трепыхались крылья, издавая еле слышный шорох.
— Флёрри!
Внезапный грохот двери заставил принцессу вздрогнуть, а удушливый сладковатый запах обозначил посетительницу. Аликорничка вскинула голову, осторожно оборачиваясь. Сердце при этом билось так, словно если она обернется, то её точно кто-нибудь схватит за ногу и потащит куда-нибудь.
Шадия стояла около двери, удивленно глядя на неё. Зловонные крылья были сложены, плотно прижатые к самым бокам, а огромные глаза, отливающие ядовито-зелёным, выглядели уже не так пугающе. Но выражение её лица тут же изменилось — с удивленного оно стало презрительно-холодным.
— И почему же ты плачешь? — спросила она, цедя каждое слово сквозь огромные клыки. — Я думала, ты хоть капельку за меня порадуешься.
— Я рада, что тебе хорошо, — шмыгнула носом принцесса, полностью разворачиваясь к мессии. — Но где мои родители? Что значит «захватили власть»? Я не понимаю…
— Твоя мать просто очередная марионетка в копытах Луны и Селестии, — фыркнула Шадия, продвигаясь вглубь комнаты. — А ты — всего лишь маленькая куколка на ниточке.
— Скажи хоть: они живы? — Флёрри моляще уставилась ей в глаза, но не смогла долго выдержать этого взгляда: злорадного, холодного, полного зловещего удовольствия.
— К твоему счастью, я не такой уж зверь, чтобы калечить невиновных, — фыркнула мессия, наклоняясь к её лицу вплотную. — И твои родители не сделали мне ничего плохого. В отличии от тебя.
— Шадия… — пораженно прошептала аликорничка, пытаясь удержать себя в копытах, — пожалуйста, перестань. Давай начнем всё сначала, просто вернем всё назад, прошу тебя! Я всего этого не хотела, правда! Я не хотела ранить тебя, не хотела пугать! Я просто хотела провести эти каникулы с тобой!
Флёрри резко поднялась и, в порыве чувств, крепко стиснула длинную шею мессии. Ей очень хотелось верить, что Шадия всё поймет без слов, поймет, как сильно её любят, поймет, что ей желают только добра, что вечный декаданс — это не выход, что лучше идти к свету…
Но Шадия только рассмеялась ей в лицо. Её заливистый хохот, зловеще отскакивающий от стен, бил по ушам и заставлял внутренности сжиматься в болезненном спазме.
— Ты всё ещё не поняла, Флёрри? Это самые замечательные каникулы, которые у меня когда-либо были! У меня есть сила, у меня есть отец! Я счастлива! Вчерашний день — самый счастливый в моей жизни!
Она закружилась по комнате, распространяя удушающий запах гниения. Аликорничка позеленела, пытаясь удержать комок желчи в желудке, но получалось это с трудом. Шадия смеялась, и в её глазах мелькало совершенно не присущее ей дискордово озорство, словно бы она стала маленьким ребёнком. Флёрри попыталась улыбнуться, коря себя за то, что не может искреннее порадоваться за подругу, но разум никак не мог принять, не мог понять, что это существо — Шадия. Что это та самая серая единорожка, которую она обнимала крыльями, в нежную шерстку шеи которой она зарывалась, когда кобылке было грустно. Ту, которую Флёрри водила по ярмарке, кормила лимонными пирогами, которую так… так любила…
«Я хотела, чтобы ты была счастлива. Я просто не думала, что твоё счастье окупится страданиями других».
— Впрочем, я вижу, ты за меня совершенно не рада, — Шадия развернулась и направилась к двери. — Ты всегда пытаешься всех затмить, а когда тебя ставят на место, ведёшь себя как малолетка. Хороший ты друг, Флёрри.
— Я рада за тебя, — тихо возразила принцесса, глядя на свои копытца. — Просто… ты так изменилась…
Мессия каким-то образом очутилась рядом, расправив крыло. Флёрри с ужасом почувствовала, как оно ложится на её спинку, холодя кожу под шерсткой, заставляя её покрываться крупными мурашками. Запах стал невыносим, но аликорничка тряхнула головой, сбрасывая волосы на лицо, чтобы Шадия не видела его выражения.
— Все перемены к лучшему, Флёрри. Поверь, когда я восстановлю справедливость и подниму из праха Кристальное Королевство, ты сама поймешь, как ужасен был тот мир, в котором мы жили. В нем были только боль и страдания, унижения и ложь. Я построю для нас с тобой новый мир, где этого всего не будет. Ты мне веришь?
Принцесса ошеломленно подняла голову и посмотрела на Шадию — даже омерзительный запах не мог перекрыть это искреннее изумление. Мессия смотрела на неё с сочувствием, словно жалела неразумное дитя, которое ещё не доросло до взрослой книжки. Она слегка улыбнулась, оскалив клыки, и провела носом по её щеке. Флёрри хотела отшатнуться, но тело словно сковал лёд, не дающий даже пошевелиться.
— Ты веришь мне, Флёрри?
Аликорничка медленно кивнула. Шадия сложила крыло, выпуская её из зловонных объятий, и снова отошла к двери.
— С твоими родителями всё будет в порядке. Если отец позволит — я вышлю их обратно в Кантерлот.
— А я? — севшим голосом спросила принцесса. Шадия слегка удивилась.
— Останешься со мной, разумеется. Ты же так сильно хотела быть моей подругой, — она хищно оскалилась, а в бирюзовых глазах отразилось злорадство. — Или ты уже раздумала?
Её голос перешел на крик, и Флёрри испуганно прижалась к одеялу. Шадия рассмеялась, заставив аликорничку чувствовать себя жуткой трусихой, которая не может дать отпор грабителям.
— Ух-х, ты всё такая же бояка, Флёрри, — проворковала мессия, зажигая рог и открывая дверь. Когда клубок дыма скрылся в проходе, а дверь с грохотом закрылась, аликорничка встала с кровати и подбежала к окну.
«Я должна найти маму и папу! — в панике думала она. — Она ведь явно не собирается отправлять их в Кантерлот! Я должна их спасти!»
Кобылка почти дотянулась до створок, как вдруг снаружи промелькнула тень, а прямо перед её лицом резко возникло лицо Шадии. Она зашипела, оскалив зубы и высунув язык, словно змея, а Флёрри завопила, падая назад, на спину. Шадия зависла по ту сторону стекла, цепляясь за кристаллы стен когтистыми крыльями, словно паук лапами, и устрашающе пружиня на весу.
— Ты не сбежишь от меня, Флёрри, — прошипела она, растягивая губы в омерзительной ухмылке. — Ты теперь навсегда моя. Ты ведь любишь меня, куда же убегаешь?
Принцесса отползла к кровати, прижимаясь спиной к слетевшему одеялу. Шадия прижалась носом к стеклу, словно хотела пройти сквозь него, но лишь провела по нему языком, оставляя скользкую дорожку из слюны.
— Ты не сможешь выйти отсюда.
По стеклу пробежала черная рябь, а секундой позже оно обросло чем-то липким и тягучим, черным, как масло. Кобылка зажмурилась, готовясь к самому худшему, но ничего не происходило. Она рискнула открыть глаза, и увидела, что на окне образовались целые наросты чёрных кристаллов, отливающих притягательным блеском. Света в комнате совсем не осталось, и только лишь маленький кусочек задымленного неба был виден запертой принцессе.
Флёрри решительно нахмурилась, пытаясь собраться и вести себя как тётя Твайлайт. Она подошла к кристаллам и попыталась обломить их, освободить себе путь наружу, к свободе, к маме и папе, к помощи…
Хрупкий черный камень упал на пол, разлетевшись вдребезги, и аликорничка обрадовалась. Правда, сделала она это рано.
От осколков кристалла пошла едкая черная дымка, а все остальные кристаллы резко развернулись, обнажив свою острую, словно заточенную, сторону, угрожающе выставив её в сторону принцессы. Флёрри вздрогнула от неожиданности, а разбитый кристалл вырос уже на полу, постепенно распространяясь по периметру комнаты.
— Лучше их не ломать, — заключила Флёрри, сглатывая комок в горле и отходя к кровати, — а то они всю комнату займут.
Сердце бешено билось, но аликорничка знала, что бояться бесполезно. Её сил хватит, чтобы выбраться наружу, но что она будет делать потом? Она даже не знает, где её родители, а Шадия сразу же будет за ней охотиться. Хоть Флёрри и была наивна, это она понимала.
«Может, мне удастся поговорить с ней, как раньше? — подумала кобылка, садясь на кровать. — Может, она меня послушает?»
В глубине души Флёрри знала, что её не станут слушать, но слепое сердечко продолжало надеяться, что Шадия ещё помнит её. Помнит и любит так же, как она сама. Это же Шадия, а они с Шадией подруги. Всё можно решить мирно, нужно лишь поговорить с ней, объяснить, что родителей нужно любить, а друзей — прощать. Всему этому можно научиться. Ведь можно же?..
Только не теперь. Это существо — не та Шадия, которую она любила. Она — порождение ужаса.
Но ведь она всё ещё считает её своим другом. Может, тогда она наговорила всех этих гадостей, потому что была не в себе?
Не будь наивной дурочкой, Флёрри. Она тебя не любит. И никогда не любила. И нет смысла плакать над своей разбитой жизнью. Катастрофа случилась, но ты должна быть сильной. Ты должна справиться с этим, освободить родителей и… и спасти своё королевство.
А Шадия? Что будет с ней?
На этот вопрос она ответить не смогла. В голове упорно вставали её глаза, превратившиеся в огромные неоновые шары. Узкий, словно кошачий, зрачок буравил душу, проникая в подсознание. Он знал, как сделать ей больно. И будет делать это, пока она не захлебнется в собственной крови.
Принцесса Флёрри Харт никогда не думала, что будет так сильно ненавидеть свою комнату. Она была её обителью, местом, где она могла отдохнуть. Здесь она жила всю свою жизнь, здесь она составляла грандиозные планы на каникулы, писала письма, читала любовные романы. Здесь она была принцессой, но при этом оставалась самой собой.
А теперь это была клетка, куда её посадила та, кого она любит. И аликорничка была здесь как ручной зверек, которого можно приласкать, а можно ударить. Теперь она никто, и её жизнь напрямую зависит от настроения её пленительницы. И родителей не отправят в Кантерлот — это Флёрри понимала отчетливо. Слишком много яда было в словах Шадии в этом «обратно».
Она не отпустит их так легко.
Флёрри почти уснула, но всё ещё металась во сне, вздрагивая в холодном поту, цепляясь копытами за одеяло и простынь. Ей почему-то казалось, что все её чувства изъяли и положили в огромный блендер, перемешав их, перепутав. А в груди почему-то произошло невнятное шевеление, при появлении воспоминаний об отце Шадии. Захотелось бежать к нему, вопить от радости воссоединения, крепко прижаться щекой к серой шее и заключить в объятия. Флёрри густо краснела, пытаясь разобраться в этих сумбурных эмоциях, но ничего не могла сделать.
А потом пришла Шадия, и появился страх. Жуткий, накатывающий, словно огромный чёрный буран, временами появляющийся на границах Империи, страх сжимал сердце жестким копытом, засаживая туда стальные иглы, а живот сковал спазм. Глаза безудержно расширились, словно кто-то полностью выключил свет, крылья затряслись, и всё закружилось в серном дыму, унося её за собой под громыхающий смех Мессии.
А когда она вскочила, резко сев на кровати, ей показалось, что по щеке кто-то провел холодным, но ласковым копытом.
— Спи, малышка Харт. Спи и ничего не бойся.