Женя нисколько не скромничал и не преуменьшал, когда приглашал Аню провести время с ним на даче. Потому что это нисколечко не загородный дом, это, натурально, дача. С грядками и теплицей. Аня с интересом рассматривает всё вокруг и только немного сомневается: – А нам точно сюда можно? Всё-таки грядки, за ними ухаживать, наверное, надо? Мы не помешаем?

– Точно, – уверенно говорит Женя. Он переносит сумки из машины к крыльцу и шутливо замечает: – Главное – не вытаптывать клубнику с земляникой, не ломать смородину и не забыть полить в теплице овощи. И всё, на этих условиях мы допущены на участок на всю неделю.

– А как же "не рвать цветы"? – уточняет Аня. Шагая следом за Женей, она успевает заметить, что на грядке перед домом уже расцвели некоторые цветы, розовые и жёлтые, и думает: наверняка и в отношении цветов есть какие-то ограничения, не может же быть такого, чтобы их, в отличие от той же смородины, можно было крушить и уничтожать.

Но Женя только улыбается в ответ.

– Думаю, этот вопрос можно обсудить, – заявляет он. – То есть, не я их сажал, не мне и решать, конечно, но если тебе хочется сорвать несколько штук и поставить здесь в вазу или увезти букетом в Москву – я постараюсь договориться. Думаю, что даже смогу.

– О, это лишнее. Я думаю, я просто пару раз осторожно упаду в них лицом, чтобы понюхать, да и всё, – заверяет Аня. И ласково гладит Женю по локтю: – Но мне приятно, что ты готов на такие переговоры для меня.

Она предполагает, что Женя сразу пригласит её в дом. Но Женя как будто мнётся, открывая замок, и наконец говорит: – Может, тебе будет лучше пока побыть снаружи? Дом холодный, нагревается плохо. Мне сперва нужно хотя бы печку затопить, чтобы было не так зябко. Это недолго, обещаю.

Аня думает, что не может внутри быть такого уж морозильника, чтобы она немедленно отморозила себе всё, что только можно, и испортила простудой весь дальнейший отпуск. Осторожно она возражает: – Я могу что-нибудь накинуть, чтобы было не зябко. Если честно, я бы лучше всё-таки побыла с тобой. Я же столько тебя не видела, и к тебе ехала, и... ты ведь не против?

– Не застудить бы тебя, – говорит Женя с сомнением. Но наконец кивает: – Ладно. Найдём тебе какую-нибудь куртку, пока не протопится. Тогда заходи, – приглашает он, распахивая дверь.

Куртка, которую он в итоге снимает с крючка в прихожей, явно старая, выцветшая и уже слегка бесформенная – но, кажется, чистая, а ещё тёплая и очень мягкая. Кутаясь в её полы, Аня бродит по дому, с любопытством рассматривает комнаты – две небольшие спальни, крохотная кухня, гостиная с диваном и приткнувшимся к окну маленьким столом и столовая, отделённая от гостиной, по сути, только сложенной на стыке комнат каменной печью, – а Женя за это время приносит дрова и старые газеты. Аня боится не вовремя подвернуться под руку, но всё-таки тесно льнёт к нему, пока Женя растапливает печку. Девушке оглушительно уютно, и рыжий свет разгорающегося в печке пламени только усиливает это ощущение, и Аня совсем не переживает, что этот уют вдруг может испариться – с чего бы? Кто сумеет его нарушить? Здесь никого, кроме них с Женей, и пусть так и остаётся. Неделя как будто обещает быть идеальной.

– Надо продукты спрятать, пока не испортились, – бормочет Аня и обнимает Женю за плечи. С одной стороны, ей не слишком хочется размыкать руки и начинать заниматься бытовыми вопросами – с другой же стороны, сейчас даже такие разговоры о бытовых вещах ощущаются по-своему уютными. – На кухне есть холодильник, но он, получается, не работает?

– Электричества нет. Нужно включить, и всё заработает, – буднично отвечает Женя. Он мягко притирается щекой к Аниной щеке и как будто тоже совсем не торопится размыкать объятия. – Рубильник в гостиной. На стене у окна, там же, где счётчик установлен. Можно дотянуться, если встать на стол. Переключишь? А я пока сумки занесу в дом.

– Конечно, – легко соглашается Аня. Ей нравится, когда получается вот так разделить обязанности на двоих: в этом есть приятный баланс и нет совершенно ничего сложного. Пройдя в гостиную, Аня осторожно забирается на стол, стараясь ничего не зацепить и не уронить, балансирует на скользкой скатерти и поворачивает тугой переключатель. Немедленно на кухне подпрыгивает и начинает рычать холодильник, и Аня обрадованно кричит: – Получилось!

– Ты умница, – ласково откликается из коридора Женя. Аня торопливо возвращается к нему. Они вместе прячут в холодильник скоропортящиеся продукты, потом, пока дом прогревается, немного прогуливаются снаружи, и Женя рассказывает, где на участке что – не то чтобы этот рассказ был длинным или отягощённым подробностями, однако прогуляться рука об руку Ане всё равно приятно. Разобравшись, где щавель, где малина, а где – неожиданно для такого неласкового климата – притаились вишня и слива, они вдвоём возвращаются в дом и готовят то ли поздний обед, то ли ранний ужин. И всё какое-то совсем безоблачное, безмятежное, пронизанное уютом, и даже самые простые действия приобретают удивительный, очень сладкий оттенок. Обычно на кухне Аня не любит, когда ей лезут под руку, ей проще и спокойнее сделать всё самой. Но сейчас делить с Женей бытовые хлопоты оказывается совсем легко, и как будто быт совсем их не заедает, вопреки расхожей поговорке. Осознание этого приятно будоражит, наполняет кровь волнующими пузырьками, похожими на пузырьки от шампанского. На горизонте начинают скапливаться тучи, но они ещё далеко и погода пока по-прежнему позволяет провести время на улице, поэтому Женя достаёт с чердака пластиковый стол, а из сарая выносит скамейку, и Аня помогает ему всё это протереть.

Они сидят рядом, и всё вокруг зелёное и светлое, а если бы они вынесли стол чуть дальше от дома, на траву, то над ними были бы ветви яблони, и спокойствие такое, что тело словно само расслабляется, становится не по-спортивному мягким, и душа следом погружается в блаженную негу. Аня разувается, закидывает босые ноги к Жене на колени, смешно и совсем не романтично шевелит пальцами. Женю это как будто совсем не смущает. Его ладонь ласковым теплом лежит у Ани на голени, приятно греет и только усиливает желание, замурлыкав, стечь к нему на колени всем телом.

– Как хорошо! – признаёт Аня, сладко вздохнув. Она тянется к Жене, взъерошивает короткие волосы на затылке, обводит пальцем нежные родинки на шее и замечает со смущённым смешком: – До сих пор до конца не верится, что может просто быть так хорошо, и чтобы ничего за это не было. Что нам не нужно торопиться на тренировки, или на прокаты, или вообще разъезжаться. Это даже... идеально как-то. Почему мы раньше так не делали?

– Не торопись с оценками, – предупреждает Женя и легонько щипает Аню за щиколотку. – Неделя только началась. Может, к её концу ты от меня сбежать захочешь.

– Немыслимо, – уверенно отвечает Аня. – Я не представляю себе, что должно произойти, чтобы я захотела от тебя сбежать. Пока наоборот, мне всё сильнее хочется остаться. А... тебе?

– А мне всё сильнее хочется тебя не отпускать, – не остаётся в долгу Женя. Замечательно, что они по-прежнему находятся в такой гармонии. Аня ластится к нему, а потом рвётся помочь ему вымыть посуду. Правда, без проточной воды ей непривычно плескаться руками в тазике с холодной водой – но в целом, ничего такого уж невыносимо сложного в этом нет, а завтра уже наверняка начнёт получаться лучше.

Только одна деталь немного огорчает Аню и слегка расстраивает её планы. Когда она вечером игриво говорит, что они с Женей могли бы отправиться в душ вместе – естественно, намекая на то, что ничего приличного за этим не последует, – Женя с серьёзным видом качает головой.

– У нас здесь нет водопровода. Воду в душе надо заранее наливать в бак. И её туда помещается... ну, не то чтобы очень много, – объясняет он. – Может кончиться в самый неподходящий момент.

Аню слегка расстраивает такой поворот, но она старается виду не подавать и вообще слишком на этом не зацикливаться. Учитывая, что Женя вроде как не оспаривает саму идею, она немедленно предлагает: – Тогда после душа?

– После душа – всё, что пожелаешь, – обещает Женя. И Аня, обнадёженная этим обещанием, отправляется в пристройку мыться.

Она спешит, старается потратить как можно меньше времени – не потому, что экономит воду, а потому, что ей хочется скорее перейти к обещанному "после душа", – заматывается в огромный халат, который Женя ей дал, и возвращается в дом. Там Женя уже почти успевает расстелить постель. Аня перехватывает у него наволочки, обещает сама надеть их на подушки и отпускает Женю в душ.

Она подозревает, что он тоже задерживаться не будет, а поэтому времени у неё мало, и не в наволочках дело. Ей хочется встретить Женю красивой. Соблазнительной. Дать ему лишний раз почувствовать, что она ему очень рада. С собой Аня привезла специально для этого отпуска купленную чёрную комбинацию, с провокационным верхом, кружевным и полупрозрачным. Она торопливо переодевается, а дальше лихорадочно выдумывает какую-нибудь эффектную соблазнительную позу и, ничего в итоге не придумав, сперва пытается как можно красивее сесть на кровати, а потом в последний момент решает, что всё-таки можно лучше, и едва успевает переметнуться к подоконнику и устроиться на нём, разведя занавески в стороны, чтобы не мешались. Там Женя её и застаёт; его глаза медленно разгораются восхищением, пока он мягким взглядом обводит Анину фигуру, словно зачёрпывает каждый изгиб. Этот взгляд приятно обжигает и наполняет Аню уверенностью в собственной привлекательности и в собственных силах.

– Я тебя заждалась, – игриво говорит Аня. И приподнимает и отводит чуть в сторону колено, намекая, что под комбинацией на ней ничего больше нет, и Женя приближается торопливыми шагами, словно она этим движением потянула за невидимый поводок.

– Надо же, какое неочевидное место ты выбрала. И не самое удобное, разве нет? – отмечает он. Но в голосе совсем не слышно ни недовольства, ни упрёка, и Аня разрешает себе продолжать в том же духе.

– Раньше тебя подобные детали не волновали. И ты, кажется, даже одобрял такие "неочевидные" места, – возражает она. Ныряет ладонями под Женину футболку, цепляет ногтями очень тёплую, чуть влажную кожу, мягко поддразнивает – и Женя в ответ тянется к ней, подходит вплотную, оказываясь между её разведённых бёдер. Его руки ложатся Ане на талию, сжимают крепко, и Аня, трепеща, обвивает его ногами, сгребает за плечи, пытаясь завалить его на себя прямо здесь и сейчас.

– Стекло холодное. А ты на него спиной, – обращает её внимание Женя. Его руки скользят по Аниной спине, обнимая и словно бы пытаясь уберечь, и на контрасте с холодным стеклом ощущаются только жарче, и Ане это нравится всё сильнее.

– А ты обними меня крепко-крепко, и я холода не почувствую, – упрашивает она, задирает на Жене футболку почти до подбородка, ласкает губами горячие плечи. Футболка мешается невероятно; Аня тянет её ещё выше, стягивает с Жени через голову и льнёт к нему снова, осыпает поцелуями уже без помех, рвано выдыхая: – Ты же согреешь меня. Ты ведь всегда меня согреваешь.

– Конечно, – пылко отвечает Женя. Но сразу следом подхватывает Аню под бёдра, поднимает с подоконника, удерживает на весу и добавляет: – Но я бы предпочёл вообще тебя не морозить. Нам нет нужды прятаться по подоконникам.

Аня с улыбкой кивает. И думает, что, действительно, подоконников, туалетов и раздевалок в их жизни пока было достаточно, и можно и правда не множить их количество без нужды. Тем более, у Жени, кажется, есть что-то на уме. Аня не помнит ни одного случая, когда его идеи ей бы не понравились; подрагивая от предвкушения, она предлагает: – А что бы ты предпочёл? Покажи мне.

До кровати всего несколько шагов, но Женя делает их далеко не сразу. Аня сжимает его коленями, удерживаясь на нём, льнёт губами к губам, навязывает один поцелуй за другим – и Женя её совсем не останавливает, напротив, полностью следует за ней, отвечает на ласку ещё более горячей лаской. И, когда Аня наконец оказывается на простынях, она ощущает себя совсем расплавленной, задыхающейся от клокочущего внутри жара. Каждое новое прикосновение даже сквозь ткань, сквозь тонкое кружево, от которого Женя не спешит избавляться, мучительно распаляет ещё сильнее. Аня нетерпеливо ёрзает, постанывает и даже немного хнычет. Желание кажется ей невыносимым, раздирающим изнутри, и она сбивчиво просит: – Пожалуйста, милый, скорее, пожалуйста.

Женя мягко переворачивает её на живот. В его движениях ощущается нежная уверенность, и Аня слушается, без раздумий подчиняется ласковым рукам, выгибается в спине, вскидывая бёдра. Короткая комбинация быстро сползает, сбивается складками, и поцелуи ощущаются непривычно обжигающими, когда ложатся на обнажённую поясницу и ягодицы. Аня комкает в пальцах простыню, угадывая, к чему всё идёт; наверное, есть в этом что-то сходное с тем, как угадывает свою участь утопающий, вокруг которого сужает круги акула, только её ожидание пропитано вовсе не безысходным ужасом, а совсем наоборот, бесконечной волнительной сладостью. Она трепещет, ожидая самого яркого прикосновения, и наконец оно приходит – горячо вонзается в её тело там, где невыносимо пульсирует возбуждение, изводит откровенной лаской. Аня громко охает, не в силах сдержать зародившийся в груди восторженный звук. Ей в который уже раз нечего противопоставить этому оглушительному удовольствию; хотя поза в этот раз как будто стыднее, чем когда-либо, но ласка быстро заставляет забыть о малейшем стыде, подчиняет и завораживает. Аня почти растворяется в ловких движениях горячего языка, всхлипывает и стонет, и ей кажется, что у неё плавится позвоночник, что она вся плавится и тает в Жениных руках, и с трудом дышит своим глупым обмякшим телом.

– Что же ты делаешь со мной, – выдыхает она, с трудом собрав дыхание, как только Женя даёт ей передышку. И тут же сама провокационно просит: – Сделай со мной что-нибудь ещё. Мне нравится, мне очень нравится. – Примерно это она себе и представляла, когда соглашалась приехать. Только она, только Женя – и полная вседозволенность, и можно всё, даже самое неприличное. Аня пытается обернуться, чтобы взглянуть на Женю, но ей мешают собственные волосы, рассыпаясь перед глазами. Она только слышит у себя за спиной, как похрустывает обёртка презерватива, и от этого знакомого звука низ живота сводит приятным спазмом.

– Ещё успеваешь пожелать что-то другое, – нежно напоминает Женя, но Аня мотает головой.

– Мне всё нравится, – повторяет она. Женя придерживает её за бёдра и осторожно входит.

Ане уже снилось нечто подобное – но сон, конечно же, не идёт ни в какое сравнение с реальностью. Наяву всё гораздо ярче, и соединение тел предельно осязаемое, тесное. С другой стороны, сон был контрастнее – и этот контраст маячит на краю сознания, волнует и возбуждает, придаёт происходящему особую остроту. Аня стонет, не сдерживаясь, царапает ногтями простыню и подмахивает бёдрами, подаваясь навстречу Жене. Горячие толчки сотрясают её тело, выбивают из неё последнюю способность соображать, оставляют её сгустком обострённых ощущений. В какой-то момент Женя наваливается на неё, сильнее вжимает Аню в кровать, цепко обхватывает за плечи.

– Ты чудесная. Чудесная, – сбивчиво твердит он Ане на ухо. И увеличивает темп, пронзает её всё чаще, заставляет её окончательно захлебнуться безостановочно накатывающим наслаждением. Аня вцепляется в спинку кровати и отчаянно стонет на одной ноте, почти переходящей в вой. Она задыхается сдвоенным жаром тел, слепяще яркие ощущения разбивают её изнутри, и постепенно Аня обмякает, совсем обессилев.

После того, как всё заканчивается, она ещё какое-то время лежит, не шевелясь, чтобы ни единым движением не нарушить окутавшую её сладкую негу, сохранить это блаженство ещё ненадолго. Женя отводит от её лица спутавшиеся волосы, поправляет на ней задравшуюся комбинацию, а потом находит бережным поцелуем Анину раскрасневшуюся щёку.

– Как ты, милая? – уточняет он. – Всё в порядке?

– Всё великолепно, – бормочет Аня. Женя тесно обнимает её, затягивает её мягкое от неги тело на себя, устраивает Аню у себя на груди. Ради такого, думает Аня, всё-таки можно пошевелиться, это тоже приятно. Она немного ворочается, обвивает руками Женину шею и всё-таки позволяет себе задать давно зреющий в ней вопрос: – Ты так много всего умеешь... У тебя много опыта, да? У тебя кто-то был до меня? – Она чувствует, как мгновенно напрягается Женя после этого вопроса, словно его задевает за больное, и спешит добавить: – Нет-нет, я тебя ни в чём не обвиняю, что ты! Просто спросила. Не рассказывай, если не хочешь. – Она гладит Женю по плечу, стараясь успокоить, и жалеет о том, что ляпнула. Если уж её так волновал этот вопрос, надо было оставить его на потом. А вдруг она сейчас испортит всё в самом начале? И всё оставшееся время – почти вся неделя – пройдёт скованно и неловко? Почему, ну почему нельзя было подержать язык за зубами?

Женя хмурится. И вымученно признаёт: – Кто-то был. Недолго. До тебя – да, одновременно с тобой – никогда. А навыки, это... – он неловко дёргает плечом, потом всё-таки заканчивает: – Ну, в основном порно. Я какое-то время смотрел... целенаправленно, что ли. Мне хочется делать тебе приятно. Хочется, чтобы ты хотела со мной остаться и по этой причине тоже.

Это действительно неловкое признание, но одновременно с неловкостью Аня чувствует и прилив щемящей нежности.

– Я хочу остаться с тобой, очень хочу! – горячо восклицает она, вскидываясь. – И по этой причине, и ещё по десятку других! Ты мой рыцарь, мой дорогой человек, моя любовь! Я обидела тебя этим вопросом? Прости, прости, пожалуйста, я не хотела! Мне просто хотелось немножко больше узнать о тебе, вот и всё, это было не от недоверия. – Она видит, как проясняется лицо Жени, как он успокаивается и расслабляется, и решается на откровенность: – Знаешь, тогда, в Пекине... если бы ты предложил мне не браслет, а кольцо, я бы согласилась. Не раздумывая. Я бы очень хотела стать твоей окончательно. – Она не решается добавить "навсегда", чтобы не получилось слишком уж тяжеловесно, но сквозь укутывающий её розовый флёр влюблённости по уши ощущает всё именно так. Она бы с радостью осталась навсегда.

– Глупышка. Ты же понимаешь, что теперь, когда ты заранее согласна, у предложения будет совсем не тот эффект и не та магия? – мягко пеняет ей Женя. Но его лоб окончательно разглаживается, и глаза снова начинают влюблённо блестеть, и Аня окончательно выдыхает, понимая, что неприятный момент остался позади. Она снова опускается к Жене на плечо, уютно притирается щекой, согревается о его горячее тело. Женя гладит её по волосам и вдруг говорит уже гораздо серьёзнее: – На самом деле, я в шаге. Просто поторопиться не хочу. Чтобы всё рассыпалось быстро, не хочу. Пока... есть нерешённые вопросы. В разных городах мы всё время, вот это главная сложность. Надо сначала с этим что-то придумать. У меня сейчас нет хорошего решения, но я его ищу. Я все варианты рассмотрю, обещаю.

Аня взволнованно трепещет и крепче прижимается к Жене. То, как вдруг вскрывается, что они оба согласны на ещё большее сближение, на решительный шаг – это словно вспышка молнии, которая всё вокруг подсвечивает и в другом цвете выставляет, и кардинально переворачивает. Задыхаясь от волнения, Аня уговаривает: – Давай думать вместе! Я помогу тебе выбрать, мы остановимся на чём-нибудь, что устроит нас обоих. – Понятно, что решение как будто одно: кому-то из них нужно многое в своей жизни менять, многое бросать, в другой город перебираться и там по новой начинать. Остаётся выяснить, кому из них это будет сделать проще. Кто не потеряет слишком многого от таких перемен, в идеале – не потеряет вообще. Может, конечно, они найдут какой-то третий вариант, но... маловероятно.

– Хорошо. Давай вместе, – соглашается Женя. Он целует Аню в макушку, и Аня окончательно растекается по нему блаженной лужицей. Ей нравится, как складывается этот отпуск.

Но всю остальную неделю они, несмотря на договорённость, больше этой темы не касаются. Дают словам, сказанным под влиянием момента, обрести чёткость и вес. Вместо этого всю неделю Аня с Женей притираются друг к другу, словно репетируют возможную совместную жизнь. И по этой неделе, которая негласно становится демо-версией, как будто оказывается, что на поле общего быта им легко сориентироваться и сосуществовать. У них только эпизодами возникают какие-то минимальные разногласия, которые на поверку очень легко решить. Конечно, это всё немного не по-настоящему, на долгой дистанции тяжесть совместного быта будет ощущаться по-иному. Но пока Аня с Женей без особых проблем со всем справляются, без труда находят компромиссы. И много занимаются любовью, не стесняются влечения друг к другу, стараются выбрать из отпущенной им недели максимум. На один вечер Ане удаётся уговорить Женю расстелить покрывало на полу у растопленной печи, и они любят друг друга прямо там, и рыжие отсветы огня пляшут на обнажённых телах, и жар такой, что воздух вязнет в горле, и в целом это немного странный, но очень приятный опыт.

После всего произошедшего ещё более невыносимой становится разлука.

Аня не представляет себе, как ей теперь уехать, но приходится как-то оторвать себя от Жени, по ощущениям – едва ли не с кровью. Она начинает хандрить с самого утра, предчувствуя скорое расставание, очень старается не давать этому волю во время сборов и в машине, но на вокзале в ожидании поезда всё-таки раскисает и долго прячет лицо у Жени на груди, сдерживая слёзы.

– Не хочу уезжать, – бормочет она, позволяя себе показать эту слабость. – Когда я увижу тебя снова? Неужели только в сентябре? Но это же слишком долго! Это невыносимо! Может, мы сможем выкроить ещё недельку летом? Или хотя бы пару дней? Может быть, теперь ты сможешь приехать ко мне?

– Я попробую, – обещает Женя и целует Аню, лаской стараясь развеять её печаль. – Будем на связи, да? Я перетряхну своё расписание, найду все потенциальные окна и мы с тобой решим, когда мне попытаться к тебе вырваться. Ладно?

– Ладно, – вторит ему Аня. И всё-таки улыбается, и думает, что так расставание уже не выглядит настолько безнадёжным, в нём появляется какой-то проблеск.

Но дальше Женя снова забирается в травмы, а Аня с головой вязнет в спортивной рутине.

Всё очарование отпуска испаряется бесследно, когда Аня возвращается в Москву и приступает к тренировкам. Её упрекают в том, что она набрала вес, заставляют сушиться и худеть. Удивительно, как по-другому собственное тело воспринималось раньше! Рядом с Женей Аня напрочь забывала обо всём, растворяясь в любви, и даже мысли не допускала, что в ней есть изъяны, что что-то в её фигуре может быть некрасивым, неправильным. А теперь это всё улетучивается, и упрёки ощущаются очень остро – а упрёков немало, и они все неласковые, совсем не деликатные. Аня очень старается, загоняет себя на диету и изводит упражнениями, чтобы скорее вернуться в прежнюю звенящую форму и восстановить прыжки. Но быстро оказывается, что всё это было зря и совсем ни к чему не вело.

– Мы не будем готовить тебе программы на этот сезон, – говорит Этери Георгиевна, когда Аня подъезжает к ней и Даниилу Марковичу, чтобы узнать хотя бы музыку для программ, начинать готовиться хоть так. – В этот сезон ты не пойдёшь.

Аня покачивается. Она чувствует себя так, словно у неё под ногами раскалывается лёд, хватается за бортик, чтобы не упасть, и с трепетом спрашивает: – Почему?

– Потому что ты не в форме. И уже не успеешь её восстановить. Выйдешь в сезон без четверных, уронишь свою репутацию и репутацию штаба. Это не надо никому из нас, – твёрдо говорит Этери Георгиевна. – Тренируйся спокойно, катайся в шоу. Если к следующему сезону вернёшь форму, продолжишь кататься. Если нет, подумай о тренерской или медийной карьере.

У Ани в висках стучит от ужаса. Перед глазами всплывают отрывки критических статей, фрагменты язвительных комментариев, и снова и снова вспоминается страшное слово одноразовая. Но она ведь не такая! Кататься в шоу, начать медийную карьеру – это всё кажется Ане трясиной, оно затянет и не отпустит больше. Как затянуло в своё время Алину – она всего-то поставила карьеру на паузу, да теперь так на этой паузе и находится, и не похоже, чтобы она когда-либо собиралась обратно в большой спорт. Чтобы когда-нибудь вновь могла вывести себя на тот уровень, на котором сейчас можно бороться за медали. И Ане упорно кажется: если она сейчас послушается, то с ней будет то же самое. Её перестанут тренировать как претендентку на медали, её умения неуклонно поползут вниз, и тренеры будут ещё меньше склонно тратить на неё время, когда можно с гораздо большей эффективностью выводить на максимум девочек, у которых таким проблем нет.

– Но я хочу продолжать! – упрямо возражает Аня. – Я готова тренироваться, сколько понадобится, я правда очень хочу выйти в сезон! Я справлюсь, честное слово!

Её просто выгоняют со льда за упёртость и непослушание. И потом долго ругают за бортиком, обвиняют в том, что она хочет подорвать и репутацию штаба, и собственное здоровье, убеждают, что после операции она всё равно не успеет вернуться к прежнему уровню, поэтому нечего мучиться и форсировать подготовку, потому что всё равно ничего хорошего не выйдет, попрекают самонадеянностью, говорят, что олимпийская медаль не даёт ей права самой за тренеров решать, как ей отныне тренироваться и как идти в сезон. Аня впервые в жизни отказывается быть послушной. Она спорит до хрипоты, вдрызг ругается с Этери Георгиевной и вылетает с катка почти в слезах – и в ярости.

Ей правда очень хочется продолжать соревноваться, ещё хотя бы пару лет. У той же Лизы больше десяти взрослых сезонов! Так почему Аня должна ограничиться всего тремя, да ещё и один из которых был совершенно скомканный из-за ковида, весь обрезанный и как будто не вполне настоящий? Разве она слишком стара или слишком больна для того, чтобы продолжать? Это нечестно, несправедливо!

В голове вспыхивает дерзкая мысль, за которую Аню наверняка заклеймят неблагодарной девчонкой: если эта команда больше не хочет ей помогать, нужно менять команду.

А ещё... ещё это тот самый повод всё поменять. Много мыслей сходится в голове одновременно, пересекается в одной точке, и на их пересечении вспыхивает решение, которое кажется единственно верным. Аня хватается за телефон.

Женю она, кажется, застаёт то ли в университете, то ли в метро, то ли где-то ещё: у него в трубке слышен странный шум на заднем фоне, как будто там снуёт целая толпа людей. Стараясь пробиться через этот шум, Аня говорит торопливо и громко: – Жень, привет. Ты можешь дать мне телефон Алексея Николаевича? Лучше поскорее. Лучше сейчас. Это очень важно, правда.

Несколько мгновений Женя молчит, будто соображает.

– Могу, конечно, – наконец медленно отвечает он. – Только... давай так: услуга за услугу, ладно? Сделаешь сперва для меня кое-что?

– Женя, это правда срочно, – пытается достучаться до него Аня. – Я не готова сейчас тратить время на такие размены. Давай я сделаю всё, что ты хочешь, но после, ладно? После – хоть десять услуг, честно.

– О, это совсем маленькая услуга. Она займёт не больше минуты, – заверяет Женя. – Мне нужно, чтобы ты сейчас выдохнула, закрыла глаза и посчитала до десяти. Сделаешь это для меня? Пожалуйста? И всё, и я ничего больше не попрошу.

Аня теряется. Это совсем не похоже на то, что она ожидала услышать; растерявшись, она только и спрашивает: – Зачем?

– Ну, я же слышу по голосу, что ты сейчас – как бы это сказать? – на взводе, – терпеливо объясняет Женя. – И хочу хоть немного уменьшить вероятность того, что ты на эмоциях сделаешь ошибку. Если ты посчитаешь до десяти и после этого всё равно будешь уверена, что телефон Профессора тебе по-прежнему нужен, я сразу же его тебе пришлю. Договорились?

В этом есть и своеобразная логика, и своеобразная же забота. Аня думает, что это, наверное, даже мило. Она соглашается и нарочито размеренно считает в трубку, думая, что, действительно, от одной минуты ничего не должно сломаться. К тому моменту, как она произносит "десять", бушующая в ней ярость немного утихает, но решение от этого неожиданно начинает казаться только более правильным и твёрдым. Закончив считать, Аня просит повторно: – Телефон, Жень. Пожалуйста.

– Сейчас, – покладисто соглашается Женя. Он сбрасывает звонок, а примерно через полминуты Ане прилетает сообщение с номером телефона. Чуть поразмыслив, Аня решает, что заканчивать на этом будет некрасиво; она набирает Женю снова.

– Спасибо, – выпаливает она, едва Женя снимает трубку. – И прости, если я была слишком резка. Мне правда очень нужен этот номер. Спасибо, что не стал воспитывать меня или отговаривать. Ты чудо.

Женя отчётливо вздыхает на том конце.

– Анечка, – говорит он с неожиданной ласковостью. – Я не знаю, что у тебя случилось, и надеюсь, что ты однажды мне расскажешь, – но я точно не могу тебя ни от чего отговаривать, не зная полной картины. Я могу только верить, что ты поступаешь правильно. Что ты хорошо продумала шаг, который собираешься сделать.

– Я тоже очень хочу в это верить, – бормочет Аня. Она чуть скомканно прощается с Женей, а потом ещё пару минут собирается с духом, сжимая в ладонях телефон.

Что ж. Похоже, это она станет той, кто будет многое менять.