В своём желании перебраться в Питер Аня практически ни у кого не встречает понимания. Дома, когда она заявляет, что никаких предложений повести какое-нибудь шоу на телевидении рассматривать не будет, а поменяет штаб и продолжит спортивную карьеру, ей начинают пилить мозг сразу же и беспощадно. Оно и объяснимо: у папы жёсткая деловая хватка, он наверняка уже высчитывал, как после карьеры протолкнуть дочку в шоу-бизнес, поймать пик её спортивной известности и с максимальной эффективностью перевести в известность светскую. Аня это понимает и ценит, но следовать этому плану всё же не желает. Возможно, она до сих пор слишком наивна, но ей хочется быть счастливой. У неё едва ли это получится, если она откажется от того, что ей нравится, и от того, кого она любит до потери пульса. Снова и снова она твердит, что хочет продолжать кататься и соревноваться, а у Профессора ей обещали помочь, выкладывает этот аргумент раз за разом, потому что для неё это главное. Или, если точнее, первое главное. Второе, конечно, то, что в Питере она будет рядом с Женей, перестанет видеть его так ужасно редко – до этого, получается, они как встречались, примерно раз в два месяца? это же ужас как мало! Это однозначно надо менять и навёрстывать.

Женя довольно быстро пишет ей, что ему удалось договориться с хозяевами квартиры, что им с Аней разрешат снимать её на двоих, только без разнузданных вечеринок, без домашних животных – в общем, стандартные требования арендодателей, ничего неожиданного. Впрочем, эту информацию Аня придерживает до поры до времени, выкладывает не сразу, надеется как-то обогнуть вопрос того, как она в другом городе будет жить. У неё есть стойкое предчувствие, что родителям такие её планы не понравятся. Но потом эта тема всё-таки всплывает, и, чтобы пресечь попытки родителей проконтролировать её переезд и даже организовать всё за неё, Ане приходится признаться.

– Я буду жить со своим парнем. Мы с ним уже обо всём договорились, – говорит она. Родителям эта её идея предсказуемо не нравится. Они и в прошлый раз на неделю в Питер отпустили её с большим сомнением, явно подозревая, что там, вдали от их глаз, произойдёт какой-то ужасный, непозволительный разврат. И, в общем-то, они были правы, разврат действительно произошёл – об этом Аня тактично умолчала, как и о том, что это не первый раз происходит и каждая её встреча с Женей этим рано или поздно заканчивается. Сейчас же она настаивает на своём, игнорирует указания на то, что она должна быть скромной и хорошей и не позволять себе ничего, что может быть неприлично истолковано, а под конец даже срывается в некрасивый спор, потрясает паспортом и заявляет, что она совершеннолетняя, а значит, может распоряжаться своей жизнью как угодно, особенно если она делает с ней что-то адекватное. Сейчас, на взгляд Ани, её решение очень даже адекватное, продиктованное понятными и логичными мотивами.

Но спор с родителями, это далеко не самое тяжёлое и сложное. Гораздо больше Аню пугает переход. Она прекрасно помнит, как в штабе реагировали на то, что другие девочки решали сменить тренера, и что по этому поводу писали журналисты, и, в общем-то, может даже предугадать, что скажут и напишут про неё саму. Но от этого будет никуда не деться, нужно будет просто перетерпеть и подождать, когда волна негатива пройдёт. Аня только боится, что эта волна может слишком уж затянуться, – но успокаивает себя тем, что новости быстротечны, что ни одну тему нельзя обсасывать слишком долго, что постепенно читатели потеряют интерес к обмусоливанию её бегства, а значит, и журналистам придётся переключиться на что-то другое. Аня рассказывает тренерам и о своём просмотре, и об оформлении перехода, честно приносит букет и проговаривает благодарности – хотя бы это обвинение она хочет с себя снять, хотя неблагодарность ей повесят в любом случае. Тренеры смотрят холодно. Разочарованно.

– Вы ведь всё равно не пустили бы меня выступать за штаб в сезоне, – говорит Аня, не сдержавшись, не выдержав немого укора. – Так какая разница?

У неё и здесь выходит некрасивый, грязный спор, в котором все стороны кидают друг в друга обвинения в отсутствии поддержки, в бегстве в самый важный момент, и Аня потом всё прокручивает этот спор в голове, долго успокоиться не может. С одной стороны, она понимает: бегство из штаба олимпийской чемпионки выглядит некрасиво. Как будто воспользовалась и бросила. С другой же стороны – ну а как ей быть? Покорно заканчивать карьеру, потому что тренеры так сказали? Но это же её карьера! Аня имеет право решать, как с ней поступить, разве нет? Она всё доспаривает с незримыми оппонентами, выискивает аргументы получше и уняться не может. А потом в сети начинают появляться первые статьи и комментарии, и Аня с тревогой понимает: ну нет, так от её нервов ничего не останется, ей их вымотают за считанные дни, даже раньше, чем она окончательно переберётся в новый штаб. Надо что-то делать.

Она и делает то единственное, что ей приходит в голову: переигрывает все планы, торопливо собирает чемодан, покупает билет на какую-то дичайше неудобную электричку на стыке ночи и утра, потому что ничего более приличного по принципу "поезд как можно скорее" уже не купить, и уезжает в Питер намного раньше, чем планировала. Потому что метаться одной под сгущающимся осуждением невыносимо. Потому что ей нужен кто-то, кто поддержит полностью, от начала и до конца, без тени сомнения. Нужен Женя, и не где-то по другую сторону экрана смартфона, а рядом.

Конечно, они о таком не договаривались. И передоговориться Аня не успела, засуетившись и заметавшись. Уже из электрички она пишет Жене сообщение:

>Я в поезде

>Где-то около полудня буду на Московском вокзале

>Я знаю, что мы так не договаривались, но правда сейчас по-другому не могу

>Если ты не готов сейчас меня принять, я поночую в каком-нибудь отеле, это не проблема

>Только не осуждай, пожалуйста

Она сначала пишет и только потом смотрит на часы, и запоздало понимает: чёрт, шесть утра. Женя, скорее всего, ещё спит, а она тут лезет со своими проблемами, бомбит непрошенными новостями напополам с нытьём. Удалять сообщения уже в любом случае смысла нет, поэтому Аня просто, затаив дыхание, ждёт. Но сообщения так и не отмечаются прочитанными, и от сердца немного отлегает: кажется, не разбудила.

Женя отвечает только спустя примерно час. Всё это время Аня то и дело заглядывает в диалог, не умея успокоиться, а потому сразу замечает, когда Женя начинает писать. Он долго что-то набирает, потом останавливается. Стирает. Начинает писать снова, но быстро стирает опять. И в третий раз набирает сообщение.

>Честно, Ань, даже не знаю, что сказать.

>Это очень неожиданно.

>Подожди пару минут, пожалуйста, я соберусь с мыслями. =)

>В любом случае, если ты уже едешь, то отменять это поздно. Будем отталкиваться от того, что есть.

Аня торопливо пишет в ответ:

>Хоть час! Я никуда не денусь, я же в поезде сижу

>Ты думай, сколько тебе надо, конечно, я подожду

>Ты сердишься?

>Прости( Я виновата, знаю( Надо было хотя бы тебя предупредить

>Да что ты! Я не сержусь. =)

>Просто думаю, как быть.

>Я-то, блин, около полудня буду крепко на тренировке.

>И надолго вырваться не смогу.

>А если я передам тебе ключи от квартиры? И ты начнёшь пока устраиваться сама? Так будет более-менее нормально?

>Конечно!

>Да, конечно, так вполне подойдёт

>Я тогда сама на такси, да?

>Пришлёшь адреса, как будет время?

Женя присылает ей и адрес дворца спорта, и адрес квартиры, и сверх того – немного сожалений, сетует на то, что не сможет встретить и проводить её сам. Аня старательно заверяет его в том, что это ерунда и ничего страшного нет. В конце концов, он ведь вообще не обязан всюду за ней ходить по одному только мановению её пальца. Тем более что Аня даже не предупредила его о том, что приедет так скоро. Женя здесь кругом ни в чём не виноват, ничего неправильного не сделал. Даже наоборот, он как будто делает больше, чем Аня имеет право от него просить, и осознание этого наполняет грудь сладким теплом. Аня ещё немного переписывается с Женей, проясняя важные детали и вместе с тем стараясь не слишком его отвлекать. Потом Женя убегает на тренировку и перестаёт быть доступен, а Аня остаётся перечитывать сообщения и представлять себе, как всё будет дальше. Естественно, она старается воображать только лучшее, старательно отсекая худшее. И уведомления о новостях она заставляет себя смахивать, не читая. Уж лучше она что-нибудь пропустит, но не нахватается обличающих слов, пророчащих ей крах и забвение. Кое-какие заголовки, впрочем, она успевает ухватить взглядом. И находит там ровно то, что и ожидала – ну то есть ничего хорошего, и кошки на душе скребут, раздирают когтями так, что, наверное, шрамы останутся. Если, конечно, шрамы на душе вообще могут быть.

Уже оказавшись на вокзале, Аня какое-то время размышляет, как ей лучше быть. Сперва она подумывает вызвать такси, указав сразу две точки; потом решает, что это слишком смелое решение, что, увидев Женю, она наверняка не сможет заставить себя отойти от него сразу. Тем более, он сказал, что не сможет вырваться "надолго" – Аня читает это так, что на какое-то время покинуть тренировку, взять небольшой перерыв он всё-таки может. А дальше... там не очень понятно, "небольшой" – это сколько? Три минуты? Десять? Пятнадцать? Сколько бы ни было, а Аня полагает, что она не сдержится и стянет на себя их все. Ей ещё только надо будет учиться не жадничать, привыкать к тому, что они с Женей больше не ограничены в редких встречах. С первого раза этого явно не получится. Поэтому Аня всё-таки вызывает такси пока только до первой точки, пишет Жене, что уже едет и скидывает примерное время в пути, а для себя решает: просто закажет потом вторую отдельную машину. Ничего, не обеднеет. И, может, так даже экономнее выйдет.

Ей приходится какое-то время подождать Женю. Она сидит на чемодане в коридоре, изо всех сил запрещает себе листать новости и думает, что это не проблема, что она подождёт. И час, и два, и сколько понадобится, хоть до вечера, если нужно будет. Если у Жени не получится переломиться свой распорядок дня ради неё – ну, это ничего страшного. Такое бывает. Ему всё-таки нужно в первую очередь тренироваться, набирать форму, готовиться к сезону. Будет даже логично, если у него вот прямо сейчас не найдётся времени на внезапно примчавшуюся из Москвы девушку.

Но Женя где-то всё-таки выгрызает это время. Спустя минут двадцать Аня слышит, как где-то дальше по коридору громко хлопает дверь, а потом и видит спешащего к ней Женю. Аню немедленно подбрасывает к нему навстречу. Она бросается к Жене, жадно обнимает, ластится к нему, всё так же не умея себя сдержать. Женя чуть встрёпанный, в светлой футболке и весь пышущий ласковым теплом. Аня проводит кончиком носа по его шее, вдыхает знакомый аромат кожи, а потом осторожно целует – она не уверена, что стоит позволять это себе вот так в открытую, но как сдержаться, когда любовь кипит и клокочет в ней, не находя иного выхода?

– Вообще-то, я должен тебя выругать за такие выкрутасы, – шепчет ей на ухо Женя и крепко-крепко сжимает её в объятиях. Аня кивает, не споря.

– Выругай меня, пожалуйста. Я заслужила, – покорно соглашается она. – Всё сделала не так, как мы планировали, всё с ног на голову поставила, тебя загрузила... да, меня определённо есть за что выругать.

– Потом, – бормочет Женя и целует её. Аню пробирает дрожью от того, как настойчиво он завладевает её ртом, как вонзается в неё поцелуем, похожим на собственнический укус. Она обхватывает ладонями Женино лицо, гладит разгорячённые щёки и виски, цепляет кончиками пальцев встрёпанные волосы и вся тает, растворяясь в окутавшем её тепле. Сладкое "потом" кажется ей чем-то далёким и совсем не страшным. Да, она не зря так рвалась к Жене, так поспешно бросилась к нему. Он ведь на её стороне, и Аня верит, что это так и останется неизменным, что Женя всегда будет её оплотом, что он поддержит её, несмотря ни на что.

Только бы не наделать ошибок, не допустить, чтобы этот щит, за которым она так ловко и замечательно прячется от внешнего мира, вдруг дал трещину, не потерять эту Женину доверчивую, безусловную поддержку.

– Как с тобой хорошо! – откровенно шепчет Аня. Она льнёт к Жене с настойчивыми объятиями, почти что обвивается вокруг него, как виноградная лоза, и выспрашивает: – Тебя надолго отпустили? Сколько у тебя времени? Побудь со мной ещё немножко, пожалуйста. Я очень к тебе хотела. Мне так ужасно тебя не хватало! Я... наверное, действительно просто сбежала к тебе. У меня уже почти не было сил слушать со всех сторон, как я совершаю ошибку, поступаю подло, делаю невероятную глупость, предаю тренеров и так далее. Это же никаких нервов не хватит. Представляешь, даже родители считают, что я кругом неправа и гроблю карьеру. Они, конечно, в какой-то момент перестали это говорить, когда увидели, что я уже не передумаю, переход оформлен и менять что-либо поздно, – но я же вижу, что им по-прежнему не нравится. Что они всё так же считают, что ничего хорошего из моей затеи не выйдет, что я бросила лучшего тренера в мире, быстро об этом пожалею и вернусь побитая. Скажи, хоть ты так не считаешь? Хоть ты веришь, что у меня может здесь что-нибудь получиться?

– Конечно! – горячо заверяет Женя. Его ладонь ложится Ане на шею, мягко согревает, как будто даже стирает ползущие по коже колкие и нервные мурашки, и Аня понемногу успокаивается под его рукой, перестаёт переживать так сильно. Женя продолжает обнимать её, уверенно нашёптывает ей: – Я думаю, на "чём-нибудь" ты не остановишься, мне кажется, у тебя получится очень многое. Я же знаю, какая ты сильная и упорная, как ты умеешь работать. Я уверен, что ты очень многое сможешь забрать с тренировок. Конечно, легко не будет, и сразу всё хорошо не станет – но ты справишься, я не сомневаюсь. Ты не ошиблась, просто решила начать по-другому. Это не обязательно означает "плохо".

– Спасибо, – выдыхает Аня ему в плечо. У неё тепло растекается по жилам, согревает до кончиков пальцев: нет-нет, она не ошиблась, она всё сделала очень неплохо. Теперь у неё есть как минимум постоянная, неослабевающая поддержка Жени совсем рядом, всего-то на расстоянии вытянутой руки. А ещё хочется верить, что и в новом штабе ей окажут поддержку, и Аня чувствует, что в таких условиях она готова будет горы сворачивать. Не факт, конечно, что горы поддадутся, но Аня точно собирается с ними бодаться, не отступая. И пока она думает об этом, сладко млея, время утекает водой сквозь пальцы, и Женя, которому, очевидно, уже пора обратно на тренировку, осторожно отстраняется.

– Держи ключи, – говорит он. Вкладывает Ане в ладонь связку, на удивление не холодную, согретую теплом его руки, и показывает подробно: – Длинный ключ – от верхнего замка, широкий – от нижнего. Оба надо поворачивать направо и до упора – ну, там пара оборотов буквально, ты разберёшься, это всё несложно. Помнишь, какой этаж?

– Помню, – кивает Аня. Она вся светится улыбкой, которая сама собой расцветает на лице, и гладит Женю по руке, стараясь прикосновениями дать ему понять, как она ценит всё, что он для неё делает. Нельзя просто впитывать, упрекает она сама себя, нужно сделать что-нибудь в ответ, но с губ слетает только банальное, чуть беспомощное: – Во сколько у тебя заканчивается тренировка? Хочешь, я к твоему возвращению ужин приготовлю? – Кулинар из неё откровенно невеликий, ей пока поддаётся только самое простое. Это обидно – хотелось бы похвастаться навыками, приготовить для своего молодого человека что-нибудь приятно-грандиозное – но чего нет, того нет. Впрочем, в прошлые разы Женю вроде бы не смущали её скромные кулинарные способности, они ничего такого выдающегося в оба её приезда в Питер не готовили, и как будто всех всё устраивало.

– Это не обязательно, – возражает Женя. И тут же дополняет сам себя: – Я имею в виду, мне будет очень приятно сделать это вместе с тобой, так же, как мы раньше делали. Ты пока могла бы устроиться в квартире так, чтобы тебе было комфортно. Вещи разложить, привыкнуть, где что лежит, и всё такое прочее. Я там начал разбирать полки в шкафу для твоих вещей, но не успел до конца, потому что не думал, что ты так скоро приедешь. Да ты, в общем-то, разберёшься, где это, там уже есть пара полок свободных. Если их не хватит, смело расчищай себе ещё, я своё шмотьё уж куда-нибудь втисну. Подвинусь. Так что ты, наверное, пока просто обживайся? Привыкай к новой квартире, занимай территорию – если можно так сказать. Тебя же устроит, если сегодня мы день распланируем так? Хотя, если сама захочешь перекусить, ты не стесняйся. Там и холодильник, и плитка, и кухня, и вообще всё в твоём распоряжении. Договорились?

Он ещё успевает бегло поцеловать Аню перед тем, как убежать обратно на тренировку. Аня же остаётся стоять с его ключами в ладони, с горящими от поцелуя губами и с полным смятением на душе.

Что ж, ладно, с планом они определились. Надо его и придерживаться. Поначалу это легко: Аня вызывает такси, добирается до Жениной квартиры, без особых проблем справляется с замком – это всё легко и понятно. А вот уже в самой квартире... ну нет, там начинаются не то чтобы проблемы – просто небольшие сложности. Ане откровенно неловко трогать Женины вещи. Хоть он и дал ей добро, всё равно, к такому вторжению в его жизнь Аня не совсем готова. Вот если бы она их убирала, раскладывала по местам, был бы совсем другой разговор, и делать это было бы морально легко, даже, может быть, приятно. А так – так она делает всё прямо наоборот, словно бы выкидывает Женины вещи, и это ощущается некомфортно и очень неправильно. Аня долго возится, стараясь разместиться на двух уже свободных полках, утрамбовывается как может, но получается у неё предсказуемо плохо. Тогда она временно всё это бросает, делает перерыв и идёт на кухню. Там из найденных в холодильнике продуктов она соображает нехитрый ужин на двоих – хоть Женя и сказал, что они могут сделать это потом и вместе, Ане всё-таки хочется за ним поухаживать и немного снять с него загрузку бытовыми делами. Одной ей ужинать не хочется. Она возвращается в комнату, там продолжает возиться со своим чемоданом, перебирает и перекладывает вещи в попытках "обжиться" и "занять территорию" – и совсем пропускает тот момент, когда щёлкает дверной замок. Просто в какой-то момент Аня краем глаза улавливает силуэт у порога комнаты, оборачивается – и видит Женю. Он, судя по всему, вошёл как можно тише, считай, прокрался – и теперь смотрит с невероятной теплотой, и Аня вся покрывается мурашками под его взглядом.

– Ты здесь, – негромко, мечтательно говорит Женя. И глядит как на мираж, как на несбыточное чудо, так, что Ане немедленно хочется метнуться к нему и крепко-крепко его обнять, своей телесностью и осязаемостью убедить его в том, что она наяву. Задумавшись лишь на секундочку, именно это она и делает, не увидев ни одной причины поступить иначе. Женя обнимает её, широко гладит по волосам, по плечам, по спине. И продолжает говорить: – Знаешь, я ведь пытался себе представить, как это будет. После того, как мы уже точно решили, что ты переезжаешь, я думал о том, как всё станет после этого. О том, что ты будешь рядом каждый день, здесь, вот в этой квартире. И вещи твои здесь будут, и отпечатки твоих рук на моих вещах – вернее, теперь уже на наших общих. Сомнительно звучит? Не знаю. Неважно. Я думал о том, что в квартире непрерывно будет тень твоего присутствия, даже когда ты сама на тренировке или где-то ещё. А теперь... теперь ты здесь. – Его голос странно вздрагивает на последней фразе. Аня не уверена в том, как ей это понимать.

– И как оно, теперь? Похоже на то, что ты представлял? – неловко уточняет она и трепещет в ожидании ответа.

– Лучше, – горячо выдыхает Женя. – Гораздо лучше, милая! Как может быть иначе? Ты ведь здесь. Я прикасаться к тебе могу. Обнимать тебя. А ведь... я могу сто раз самым подробным образом представить, как обниму тебя, но сделать это один раз наяву всегда гораздо слаще, – откровенно признаётся он.

– Я понимаю, – заверяет Аня, прижимаясь к нему крепче прежнего. – Я тоже это чувствую. И лучше проведу минуту рядом с тобой, чем буду час об этой минуте фантазировать. Наяву ведь всегда будет ярче и приятнее, чем любая фантазия, верно? – лепечет она, краснея от собственной смелости.

Руки Жени обвивают её плечи всё более плотным кольцом.

– Теперь у тебя будет столько подобных минут, сколько ты захочешь. Я рядом, – обещает он, так жарко, что Аня вся плавится от одних только слов. И мягко касается губами её виска, обозначая обещание поцелуя: – Эй, ты что, меня стесняешься? Брось, милая, это ни к чему. Мы с тобой уже слишком долго вместе и слишком далеко зашли. Я очень люблю тебя, ты ведь знаешь. И обожаю всё, что ты делаешь и говоришь. Не думай, что ты можешь выглядеть или звучать нелепо. Я не умею видеть тебя такой. Даже не переживай на этот счёт.

– Вот я должна теперь сказать тебе в ответ что-то соразмерное, а я даже и не знаю, что, – вздыхает Аня, краснея всё мучительнее и жарче. – Ты драгоценный такой, Жень! Я... скажи, а будет считаться, если я сейчас просто тебя поцелую?

– Да что ты. Ничего ты мне не должна, – качает головой Женя. И тут же добавляет с озорной нежностью: – Но если ты хочешь поцеловать меня, я не против. Только за.

Аня тянется к его губам, прижимается бережным поцелуем, и её смущение стремительно тает, как царапины на песке, смытые тёплой морской волной.

Вечер проходит спокойно. Они с Женей ужинают, потом совместно наконец заканчивают возню с Аниным чемоданом, разбирают все вещи и находят для них место в шкафу. Так Ане гораздо спокойнее: это не она выкидывает Женины вещи, это Женя её впускает. Совсем ведь другое дело.

Раскладывая одежду, она запоздало понимает, в какой спешке собиралась и как невнимательно это делала. Мелочь, а неловко – Аня поворачивается к Жене и жалуется: – Представляешь, пижаму забыла. Просто не положила в чемодан, из головы вылетело. Придётся что-то придумывать на первое время, на сегодня как минимум.

– Это не проблема. Могу дать тебе чистую футболку. Назначу её твоей пижамой, хоть временно, хоть насовсем, – легко отзывается Женя. И вдруг оказывается рядом, обнимает Аню за талию как-то особенно нескромно и провокационно предлагает: – Ну, или можешь спать прямо так, без всего. В квартире по ночам не холодно.

– Я подумаю, – расплывчато обещает Аня, хотя на самом деле она как раз старается не думать. Потому что от одной только мимолётной мысли она чувствует, как внизу живота начинает оживать мягкая, нежная пульсация, и очень старается не давать этому ощущению воли. Надо отвыкать прыгать на Женю в любой удобной ситуации и по любому поводу. Это раньше у неё хоть было оправдание для такого дикарского поведения, потому что они с Женей виделись как и когда попало, ничего толком предугадать не могли, а потому пользовались каждым шансом. Теперь же, если они будут вместе каждый вечер... ну, надо как-то учиться умеренности, не думать о малейшем намёке как о единственном шансе. Аня старательно не думает. Она сводит всё в шутку, запечатывает её ещё одним поцелуем и старательно соскакивает с темы, переходит на другие бытовые вопросы.

Но дразнящая мысль остаётся. Аня несмело возвращается к ней уже перед сном, когда, одетая в футболку, которую Женя ей всё-таки выдал, в ванной умывается и чистит зубы, вращает привлекательный образ и так, и эдак, постепенно уступая соблазну. Замечтавшись, она умудряется облиться водой и окончательно принимает это за знак: получается, футболку долой. От одного раза ничего страшного не случится. Да и потом, Женя ведь сказал: не стоит стесняться. Окончательно приняв решение, Аня закрывает кран и возвращается в комнату.

– Представляешь: облилась! Футболка совсем промокла, придётся всё-таки без неё, – заявляет она, когда возвращается в комнату. И забирается на расстеленную кровать, усаживается на одеяло рядом с Женей, недвусмысленно придвигается ближе. В первые мгновения Женя смотрит на неё с удивлением; потом его глаза стремительно разгораются.

– Да, действительно. В такой мокрой футболке спать никак нельзя. Ещё простудишься, чего доброго, – отмечает он. И прикасается к влажной ткани, поддразнивает пальцем Анин твёрдый от возбуждающего предвкушения сосок, отчётливо проступающий сквозь футболку. Аня отзывчиво вздрагивает, чувствуя жар его руки через ткань.

– Тогда помоги мне её снять, – выдыхает она. Горячие ладони проскальзывают под футболку, оглаживают бока и грудь, сдвигая ткань вверх. Аня послушно вскидывает руки, помогая себя раздеть – впрочем, было бы что раздевать, это же почти ничего, – и позволяет Жене опрокинуть её на одеяло.

– Я очень по этому скучал, – бормочет Женя, целуя её всё ниже и ниже. Аня хватает его за плечи, тщетно пытается удержать, приласкать в ответ хоть сколько-нибудь осязаемо – а он всё ускользает, влажно и сладко мучает тягучими поцелуями, и как-то очень быстро весь оказывается между Аниных безвольно разведённых бёдер. С уничтожающей откровенностью он дополняет: – И по тому, какая ты на вкус – тоже. Ты ведь разрешишь мне?.. – А Аня и не знает, что такого он должен пожелать сделать, чтобы она ему не разрешила, и едва находит в себе силы кивнуть, только заворожённо следит за тем, как Женя склоняется к её лону, уже бесстыдно влажному от возбуждения.

Откровенными прикосновениями губ и языка её прожигает сразу же, так, что из груди вырывается несдержанный вскрик.

– Я люблю тебя, – беспомощно всхлипывает Аня и выгибается, запуская пальцы в Женины светлые волосы. Очень быстро это становится единственным, что остаётся в ней помимо стонов, пока она изнывает от наслаждения и рассыпается на осколки под ласкающим её настойчивым ртом.

Я так его люблю, Боже, пожалуйста, пусть это будет навсегда.