Привыкнуть к хорошему оказывается так просто, что это даже немного пугает.

Когда звон будильника вырывает Аню из сна, она первым делом теснее прижимается к Жене, которого чувствует рядом, – он горячий, крепкий, оглушающе близкий. И Аня сонно улыбается, и обнимает его за шею, и смазанно тычется губами ему в плечо.

– С добрым утром, – шепчет она.

Женя потягивается, словно пытаясь стряхнуть остатки сна. Ане нравится, как его тело на несколько мгновений напрягается под её ладонями, а потом снова смягчается; как напряжение пробегает по его мышцам короткой волной, которую приятно уловить и почувствовать.

– С добрым утром, милая, – с лёгким опозданием говорит Женя. Его ладонь проскальзывает по Аниному затылку, по волосам, по спине, а потом он мягко целует Аню в макушку. От нахлынувшей нежности немедленно хочется растаять, прильнуть к Жене крепче прежнего – и совсем некстати, что Женя предлагает совсем не это, а нечто прямо противоположное: – Можешь полежать ещё немного, если хочешь. Пять минут понежиться точно успеешь. А я пока в ванную метнусь, и что я там ещё успею.

Ане эта идея не нравится. Возможно, потом она привыкнет к тому, что Женя теперь рядом гораздо чаще, и перестанет за него так цепляться, и немного успокоится. Но сейчас – нет, сейчас ей совсем не хочется от него отрываться.

– Нежиться без тебя не имеет никакого смысла, – говорит она. – Если ты встаёшь, то и я тоже встаю. Не хочу без тебя, хочу с тобой вместе.

Женя касается губами её макушки ещё раз. И совсем не возражает.

Вроде бы всё в этом утреннем распорядке дня ей уже знакомо – и одновременное умывание в тесной ванной, и толкание локтями над раковиной, и совместное кружение на кухне в попытках на скорую руку приготовить завтрак, – но в этот раз у Ани руки трясутся сильнее обычного. Почему-то она страшно волнуется, даже сильнее, чем перед просмотром. Наверное, потому, что просмотр всё-таки был разовым напряжением её способностей и сил, а тренировки обещают подобное напряжение изо дня в день, неделю за неделей, месяц за месяцем. И если на короткой дистанции, разовым напряжением Аня всё выдержала более-менее спокойно, то вот на длинной... ну, она не уверена в том, как у нее получится.

– Переживаю, – чуть смущённо делится она с Женей. И немедленно получает в ответ приободряющее тёплое прикосновение: Женя приобнимает её за плечо и коротко целует в щёку.

– Страшный первый день? Понимаю, – говорит он без тени издёвки.

– Ну, не то чтобы совсем уж страшный, – возражает Аня, но охотно подныривает под обнимающую руку, чтобы теснее прильнуть к Жене. – Но нервный, это да. Хочется хорошее впечатление произвести. И сегодня, и завтра, и вообще. Да ещё, как говорится, пора работать на зачётку. Так что... нервничаю, вот. Хочу, чтобы всё получалось на тренировках. Но получится ли? Я же ещё не то чтобы в форме, её ещё набрать надо будет. – Она волнуется, и торопливо вбивает в заварочный чайник два чайных пакетика, и пытается переключить себя на что-то другое, заставляет себя думать о том, что надо подробнее обсудить это с Женей, узнать, как на этой кухне сосуществуют пакетики и листовой чай, да и вообще разузнать побольше про Женин быт, подумать, как ей в него ловчее вписаться. Да, она уже делала что-то подобное – но это было короткими вспышками, совсем ненадолго, самое большее, на неделю. Сейчас же она планирует, что они останутся вместе надолго. Очень хочет, чтобы они остались вместе надолго – и кажется логичным, что придётся прилагать усилия, чтобы всё получилось.

Женя накрывает её ладони своими, мешая ей накрутить себя ещё и по этому поводу.

– Так и никто ещё не в форме. Все только к ней ползут, сезон же пока не начался. Да и вообще, в начале сезона на пик формы выходить рано, это к зиме делать надо, всё главное там, – рассудительно говорит он. Отбирает у Ани чайник, наливает туда кипяток – и вдруг смущённо улыбается, чудесно и обезоруживающе: – Душно звучу, наверное, да? Прости. Я и сам понимаю, что излагаю жуткие банальности и что ты всё это прекрасно знаешь и без меня. Просто хочется сказать что-нибудь, чтобы тебя поддержать, чтобы тебе поспокойнее стало, но мне ничего умнее в голову не пришло. В общем, я думаю, что ты умница и прекрасно со всем справишься. И если тебе вдруг будет нужно, чтобы кто-то тебя обнял и сказал... всё, что тебе понадобится, по настроению – ты просто скажи, ладно? Я рядом.

– Но не могу же я всё время вот так на тебе ехать, – растроганно выдыхает Аня и приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать Женю в щёку. – Спасибо тебе. Я обязательно приду к тебе за этим, если настрой будет совсем уж никакой – но всё-таки постараюсь не злоупотреблять тем, какой ты хороший.

– Злоупотребляй, пожалуйста, – возражает Женя. И его улыбка приобретает какой-то совсем уж странный, как будто горький оттенок: – Я тоже, можно сказать, работаю на зачётку. Ты ещё наверняка насмотришься за сезон на меня, жалкого и в травмах. Что-то у меня они в последнее время кучно идут. Надо же... ну, успеть немножко приподняться в твоих глазах. Чтобы потом был запас, откуда падать.

– Что ты! Брось, никуда ты в моих глазах не упадёшь, – возражает Аня и тянется к Жене снова, чтобы ещё одним поцелуем развеять его тревожные сомнения. Ей кажется, она может обещать подобное с полной уверенностью, с полным правом: она ведь уже видела Женю в моменты, когда он был не на высоте, не отгораживался непробиваемой бронёй, позволял себе слабость. И ничего, это ни на что не повлияло. Наоборот, Ане кажется, что она после этого лишь сильнее в Женю влюбилась, почувствовав, какой он настоящий и живой, гораздо живее, чем нарисованный фантазией идеальный образ. Но Аня не уверена, что у неё получается передать все эти тёплые-тёплые чувства, когда обещает: – А я тогда тебя обниму и скажу, что ты тоже умница. И буду тебе помогать, пока ты не поправишься. И всё у нас с тобой будет хорошо, потому что мы друг друга всегда поддержим. Да? – На мгновение у неё замирает дыхание, потому что ей самой кажется, что слова, которые она только что произнесла – это какая-то ванильная чушь, и такое надо стыдиться говорить вслух, это максимум в очень розовых фантазиях может быть. Но потом она смотрит на Женю и видит, как светлеет его лицо, как совсем выцветает горечь, словно её и не было вовсе, и у неё отлегает от сердца: нет, кажется, всё в порядке.

– Конечно. Конечно, ты права, – соглашается Женя. И, весь встряхнувшись, замечает: – Да и вообще, как-то рано мы заговорили о плохом. Повода-то пока нет. Так только, не по делу мрачные подозрения. Давай лучше о чём-нибудь хорошем? Как насчёт придумать планы на вечер? Пока у меня не начался учебный год, официально предлагаю тебе пользоваться мной направо и налево. Потом такой возможности может долго не выпасть.

– С планами на вечер чуть-чуть повременим, – говорит Аня. Но в целом, идею "лучше о хорошем" она подхватывает весьма охотно, честно старается именно её и придерживаться. – Надо будет посмотреть, как пройдёт первая тренировка, в каком состоянии я с неё выползу, и от этого уже отталкиваться. Надеюсь, что вечером окажусь не очень разбитой. Но мы, наверное, можем сейчас наметить планы? Так, общими штрихами. И потом подкорректировать по ситуации. Годится?

– Ещё как годится, – горячо говорит Женя. 

Они и правда успевают обсудить немало идей, сперва за завтраком, а потом и по дороге, в машине, и набросать несколько не очень подробных, но всё же достаточно чётких планов, размышляя о том, как провести свободное время вечером. Часть этих планов рассчитывают на то, что у обоих после тренировки ещё будет достаточно энергии и они смогут выбраться куда-нибудь в город. Другая часть, наоборот, допускает, что кто-то из них – а может быть, даже оба сразу, – после тренировки будет умотанным и ни на какие походы в город окажется неспособен. В этом случае – что ж, они могут провести тихий, уютный вечер в квартире, у них и таких вариантов несколько. Возникают они в таком количестве в основном потому, что Аня не хочет эту тему отпускать. Она пока ещё продолжает волноваться, при любом подходящем и неподходящем случае сбивается мыслями на тренировку и на то, как сложно ей может прийтись, на то, сумеет ли она подстроиться под работу по новым правилам. А попытки нарисовать на словах грядущий вечер, который будет приятным и для неё, и для Жени, – это очень простой, а главное, работающий способ отвлечься. Не факт, что другой будет так же хорошо действовать или что вообще выйдет придумать другой, поэтому Аня... ну, она просто предпочитает как можно дольше держаться того, который уже работает, гуглит выставки в музеях и даже проверяет, в какие театры ещё можно ухватить билеты на сегодня. Не то чтобы ей действительно хотелось в театр, да и потом, с таким подходом, в последний момент ни на что приличное уже не попасть. Но проверить всё равно стоит, потому что это как минимум убьёт время до тренировки. Так что Аня почти всю дорогу сидит в телефоне, ищет и перечисляет варианты. Она не уверена, что Жене это всё интересно, что она не душит его совсем этой темой – но Женя не подаёт виду. Да, он не очень вовлечён в разговор, но это и объяснимо: он машину ведёт, ему за дорогой следить надо. Но у Ани остаётся полное впечатление, что он уделяет ей столько внимания, сколько может позволить себе за рулём, отвечает на все предложения, которые только успевает осознать.

Но к моменту, когда поездка заканчивается, они так ничего и не выбирают, и Аня чувствует себя виноватой за то, что она просто потратила кучу их совместного времени на какую-то бесполезную ерунду.

– Прости. Надо было гораздо раньше от этой идеи отказываться. Там быстро становилось понятно, что она никуда не ведёт, – пристыженно говорит Аня, пряча телефон.

– Ничего. Иногда там действительно приходится покопаться, вдруг на одной из последних страниц выдачи выскочит что-то дельное, – отзывается Женя. Заглушив мотор, он склоняется к Ане, легко касается ладонью её колена и ласково говорит: – Всё в порядке. Ну, подумаешь, ничего подходящего не нашли. Значит, на сегодня театр отменяется. Как-нибудь в другой раз. Анечка, только не переживай, пожалуйста. Не думай, что мы как-то не так потратили время. Ничего подобного.

Аня порывисто подаётся к нему и обхватывает ладонями его лицо.

– Я уже говорила, как сильно тебя люблю? Я от тебя просто без ума, ты же идеальный, – растроганно выдыхает она. И тянется к Жене ещё немного, находит губами тёплые губы – и очень старается не увлечься слишком. Пока ей всё ещё это очень легко, и даже немножко немыслимо, что на неё с такой силой действуют простейшие касания. 

Женя не уклоняется, целует её в ответ, но быстро отстраняется.

– Я бы с удовольствием посидел вот так с тобой ещё, но нам пора. Опоздаем, – рассудительно замечает он, открывая двери. Аня с лёгким сожалением признаёт его правоту – она бы тоже посидела ещё, но деваться некуда. Она ведь не хочет с первых дней запомниться новым тренерам, как девчонка, которая не знает, что такое "дисциплина"? 

Ох, она сама уже не вполне понимает, чего хочет и чего боится. Наверное, лучше будет вообще временно отказаться от всех этих мыслей и просто переключиться наконец на дело.

Перед раздевалками ей приходится расстаться с Женей – это неизбежно, это заранее было понятно, и к этому Аня более-менее готова. Тем более, что в женской раздевалке вовсе не обязательно в одиночестве испуганно жаться в углу. Там есть очень даже дружелюбно настроенная Лиза – возле неё Аня и держится. Это помогает освоиться немного быстрее, встроиться в новый тренировочный процесс с большей лёгкостью.

Здесь... определённо нагружают сильнее. Вернее, не так. Здесь нагружают по-другому – но с непривычки Ане как раз-таки кажется, что сильнее. Что она быстрее устаёт. Здесь больше работы и упражнений вне льда. А на льду Профессор с сомнением смотрит на Анины прыжки, на её технику в целом и делает замечания. Критикует. Объясняет, какие Анины движения и почему оказываются не так эффективны, как хотелось бы. И поначалу по его рассказам кажется, что Аню нужно немедленно всю разбирать на части и собирать заново, и к сезону они такими темпами явно не успеют. Но Аня готова трудиться и вкалывать.

Естественно, на первой тренировке у неё выходит примерно ничего, хотя она и очень старается делать всё на другой лад. Аня умом вроде и понимает, что за один день у неё не получится всё перевернуть и полностью перестроиться – впрочем, и за два дня тоже ничего не выйдет, и за неделю, – что это задача для долгой, неторопливой, настойчивой работы. Но почему-то получается удержать саму себя, и Аня надрывается так, словно и впрямь хочет всё исправить за день-два. Ключевое слово – "надрывается". Это неправильно, нельзя себе такое разрешать, так и травмироваться можно. Но первый день Аня самой себе успевает успешно испортить. К вечеру она выползает из раздевалки совсем вымотанной. В машине она ещё пытается быть жизнерадостной, изыскивать внутри себя какие-то несгоревшие силы и обсуждать, какие из утренних планов ещё можно осуществить, – но к моменту, когда они добираются домой, эти силы заканчиваются. И Ани хватает только на то, чтобы, кое-как разобрав тренировочную сумку, упасть на застеленную кровать и потянуть Женю к себе.

– У меня всё болит, – жалуется Аня. И льнёт головой к Жениному плечу, стекает на него обессиленно и мягко. Впрочем, ругаться на что-то конкретное или критиковать методы тренировок в группе Профессора она не планирует. Какая здесь может быть критика, наверняка специалисты понимают всё гораздо лучше неё, вон сколько замечательных фигуристов в этом штабе тренируются прекрасным образом. У Ани просто с непривычки всё тяжело ноет, и ей хочется позволить себе немного слабости, потому что невозможно всё время изображать из себя несгибаемого человека со стальным штырём вместо позвоночника. Рядом с Женей это можно, Аня уверена, что он не осудит и поймёт. Он всегда понимает.

– Это, наверное, потому, что у тебя долгий перерыв был из-за всех этих переездов. Ну, и из-за того, что ты теперь тренируешься по-другому, – откликается Женя. Он обнимает Аню за плечи, мягко прижимает к себе, и Аня блаженно растекается по его груди. Женя тем временем ласково продолжает: – Я думаю, у тебя в итоге получился перегруз, вот и всё. Завтра расскажем тренерам, что так получилось, пусть имеют это в виду. А пока можем попробовать сделать что-нибудь, чтобы тебе было полегче. Хочешь массаж?

Удивительно, что при этом предложении у Ани даже ничего не вздрагивает в груди. Как будто ничего особенного, соблазнительного в этом и нет.

– Хочу, – соглашается она. Пока Женя встаёт, чтобы отыскать подходящий крем, Аня стягивает футболку и вопросительно оттягивает кулиску домашних штанов: – Это тоже снимать?

– На твоё усмотрение. Зависит от того, массаж какого масштаба ты хочешь. Если ноги тоже болят и просят внимания – тогда снимай, – отвечает Женя. Как-то очень запросто отвечает, без заигрываний, без рисовки. И, в общем, можно поверить, что если он обещает просто массаж – значит, так и будет, без какого-либо захода за черту, без неуместных прикосновений. Аня кивает, снимает и домашние штаны тоже и переворачивается на живот.

– Это немножко неправильно, что, каждый раз, когда у нас с тобой дело доходит до массажа, это прям реально массаж. Без малейшего эротического подтекста. Вообще не пользуемся им как прелюдией, мне кажется, это мы зря, – бормочет она и немного радуется тому, что лежит лицом вниз. Ей всё ещё не привыкнуть до конца к откровенным разговорам – хотя казалось бы, сколько можно стесняться, тем более, рядом с Женей, с которым они уже столько всего откровенного сделали и который никогда не стыдит и не осуждает, – и щёки немедленно заливает румянец, и, в общем, даже хорошо, что смотреть на Женю в эти мгновения ей совсем не приходится. Иначе она могла бы следом сказать что-нибудь очень глупое и совсем запутать разговор. А так – так ей хотя бы хватает смелости остаться на том, что она уже произнесла, и не вилять куда попало. 

Тем временем Женя расцепляет крючки на её лифчике и начинает втирать в Анину обнажённую спину согретый между его ладонями крем.

– Можем как-нибудь попробовать и так. Мне кажется, это хорошая идея. Как минимум, интересная, – соглашается он. – Но вряд ли сегодня, да? Не думаю, что сейчас тебе что-то подобное интересно, раз ты говоришь, что у тебя всё болит. Или я ошибаюсь?

– Прямо сейчас – ты кругом прав. Но если спросишь меня немного позже, то ответ вполне может измениться, – честно говорит Аня. И жмурится: ей нравится, как Женины тёплые ладони скользят по её телу, разминая ноющие мышцы. И понемногу уходит неприятная усталость, и Аня искренне полагает, что такими темпами она вскоре действительно всё-таки окажется в состоянии подумать о чём-нибудь другом, более раскованном и интересном.

Ну, или ни о чём она не сможет подумать, потому что совсем растает под Жениными руками. Аня позволяет себе сладкие вздохи, когда прикосновения ловких пальцев делают ей особенно приятно, и вся погружается в мягкую негу, и понятия не имеет, сколько времени проводит вот так – распластавшись на кровати лицом вниз, близкая к тому, чтобы довольно заурчать. Она просто плывёт по волнам нежных ощущений, и плавится, как крем-брюле на тёплой ладони, и совсем не способна ни о чём толком думать, просто растворяется в окутавшей её заботе.

Женя же, в отличие от самой Ани, прекрасно помнит, что она брякнула. В какой-то момент он склоняется к совершенно размякшей Ане, так, что его дыхание горячо щекочет шею и сладко тревожит.

– Можно? – спрашивает он. И его пальцы проскальзывают вперёд по Аниному плечу, поддевают чашечку лифчика и замирают над грудью в ожидании ответа. 

Аня колеблется. Несколько мгновений она честно пытается оценить собственное состояние, понять, не введёт ли она и себя, и Женю в заблуждение, если согласится, не загонит ли их обоих в неловкую ситуацию. Но потом её шеи касаются ласковые губы, опаляют поцелуем – и все Анины размышления немедленно рвутся и осыпаются с тихим шорохом, и она сама немедленно перестаёт понимать, над чем она вообще здесь думала. 

– Можно, – выдыхает она, приподнимается на локтях, чтобы извернуться, потянуться к Жене, найти ртом жаркий рот. Лямки расстёгнутого лифчика при этом совсем спадают с её плеч, а Женина ласкающая ладонь движется ниже, пока не накрывает Анину обнажившуюся грудь. Это и близко не похоже на эротический массаж, на тут прелюдию, о которой они говорили и которую Аня себе представляла, – но тем не менее, это всё ещё восхитительно приятно, и нет никакой причины отказываться от мягко обжигающих прикосновений.

– Какая же ты нежная. Изумительная. Я иногда боюсь тебя сломать, – откровенно шепчет Женя. Его пальцы чуть теснее сжимаются на Аниной груди – и это совсем не больно, наоборот, это лишь сильнее заводит и заставляет желать большего.

– Не бойся, – уговаривает в ответ Аня и учащённо хватает ртом воздух – Боже, как же быстро у неё сбивается дыхание, а ведь Женя ещё ничего толком не сделал. – Я не сломаюсь, ты всё делаешь чудесно, мне очень нравится, продолжай, пожалуйста.

Женя переворачивает её на спину. Аня торопливо, послушно изворачивается в его руках, отбрасывает в сторону до сих пор болтающийся на локтях лифчик и снова тянется к Жене – обнять, привлечь к себе, приласкать. Ох. Может быть, когда-нибудь она успокоится, поостынет и перестанет так загораться от первых же ласкающих прикосновений. Но точно не сейчас – сейчас ей за считанные мгновения становится жарко, и она, подрагивая от предвкушения, хватается за ворот Жениной футболки, поддёргивает и торопливо собирает в складки ткань, пока она не соскальзывает с горячих плеч окончательно.

Чувствовать Женю рядом приятно, всегда приятно, как в первый раз, и всегда идеально. Аня обнимает его за плечи, несколько раз быстро целует в шею, подбирается поцелуями к линии челюсти, а потом и к губам. Ей нравится, как Женя отзывчиво льнёт к ней теснее, как вес и жар его тела становятся плотнее, ощутимее; как по коже плотной лаской скользят ладони, волнуют и обжигают. Аня немного ёрзает на покрывале, устраиваясь удобнее – чтобы Жене тоже было удобнее, чтобы они могли обнять друг друга крепче, чтобы между ними оставалось как можно меньше пространства, а было как можно больше близости. Тем временем Женина рука спускается ниже, поддевает край Аниных трусиков, проскальзывает под ткань, и Аня негромко вскрикивает, ощутив пронзительное, откровенное прикосновение. 

– Неприятно? – чутко уточняет Женя. Ане сложно в эти мгновения сказать, как прозвучал её вскрик, но, видимо, как-то тревожно, раз Женя напрягается. Аня целует его, спеша развеять любую тревогу, и торопливо мотает головой.

– Нет, нет! Наоборот, всё чудесно, мне очень нравится, – заверяет она. И краснеет, смущённо уточняя: – Что, неужели... по мне настолько незаметно? Я действительно выгляжу – или звучу – так, будто мне неприятно? – Очень неловко об этом думать. Аня надеется, что это просто минутное недопонимание, возникшее... ну, из-за чего-нибудь там. Ей, разгорячённой, сложно сейчас придумать хотя бы одну похожую на правду причину, но наверняка что-то такое, разумное, должно быть.

– Вовсе не звучишь. И не выглядишь, – успокаивает её Женя. Подкрепляет свои слова ещё одним нежным поцелуем и поясняет: – Мне просто показалось на мгновение... и я решил у тебя спросить. На всякий случай. Но если ты говоришь, что всё в порядке и что тебе нравится – что ж, тогда я продолжу. – И его голос чуть проседает, становится тише, звучит дразняще, пока он стягивает с Ани трусики, – а потом его пальцы прикасаются настойчивее, пробегают по влажным складкам плотнее, и Аня всхлипывает, понемногу изнемогая от разгорающихся в теле ощущений.

– Да, продолжай, пожалуйста. Ты чудесный, мне нравится всё, что ты делаешь, ты сокровище, – влюблённо лопочет она. И беспорядочно гладит Женю по плечам и спине, целует его взахлёб, стараясь ответить лаской на ласку, нежностью на нежность, любовью на любовь. Женя от неё не отстаёт, тоже нашёптывает ей тихие комплименты, и под сдвоенным действий слов и прикосновений Аня рассыпается вокруг его пальцев очень быстро. 

Она вся растекается по покрывалу, понемногу приходя в себя, и улыбается Жене подрагивающими губами. Ей очевидно, что ещё ничего не окончено, что грядёт продолжение. И это правильно: нельзя же думать только о себе и забывать о Жене и его удовольствии. Аня продолжает призывно, влюблённо улыбаться ему, пока Женя встаёт, чтобы раздеться окончательно и взять презерватив, тянет юношу к себе, когда он снова склоняется над ней, и податливо разводит бёдра, подпуская ближе.

– Иди ко мне, любимый, – шепчет она. И, уже почти не краснея от собственной смелости, ведёт ладонью вниз, от крепкого плеча вдоль горячей груди и ещё ниже, к бёдрам, касается Жени там, где он напряжён до твёрдости, бережно направляет его в себя, помогает ему соединиться с ней.

Ей всё так же нравится больше, когда это не пальцы. Когда проникновение глубже, откровеннее, ярче. Аня без стеснения стонет, отзываясь на то, как Женя толкается в неё, и старается ритмично сжиматься вокруг него в ответ, в такт постепенно ускоряющимся толчкам, в попытке сделать любимому приятнее, но ей всё сложнее и сложнее помнить об этом, когда её тело всё сильнее захватывает сладкий жар.

Горячая ладонь проскальзывает по её бедру, к колену и ещё дальше – и Женя вдруг закидывает Анину ногу к себе на плечо.

Аня ахает. Такая поза вдруг ощущается гораздо более открытой, и с каждым толчком Женя как будто проникает в неё сильнее, и удовольствие жжёт всё настойчивее, всё невыносимее. Аня выгибается под ним, сама толком не понимая, пытается ли она уйти от изводящего её наслаждения или наоборот, подставляется под него сильнее, и стонет громче прежнего, не сдерживаясь.

– Да, милый, да! Ещё немного, Женечка, пожалуйста! – вскрикивает она, чувствуя, как изнемогает под пронзающими её движениями, как Женя подталкивает её всё ближе к краю. Как сквозь мутную пелену она видит, как Женя улыбается над ней, как поблёскивают у него на лбу и на висках выступившие капли испарины – а потом вдруг её щиколотки касаются горячие сухие губы. Поцелуй совсем лёгкий, смазанный, почти невесомый. Но разгорячённой до предела Ане хватает и этого осколка ласки, чтобы слепящее наслаждение лопнуло у неё в груди разорвавшейся гранатой, чтобы её смело напрочь этим совсем простым прикосновением. Она отчаянно стонет, содрогаясь, и совсем теряет способность соображать, и её хватает лишь на то, чтобы обнять Женю за плечи, когда он тяжело прижимается к ней, кончая.

Какое-то время они лежат молча, прильнув друг к другу и стараясь отдышаться, успокоить разогнавшееся сердцебиение. Аня продолжает обнимать Женины плечи, мягко прижимает его к себе, льнёт щекой к щеке, и ей бесконечно нравится это тихое единение. И даже слова как будто не нужны, а достаточно простого соприкосновения кожи, чтобы чувствовать и понимать друг друга. Потом Женя всё же начинает шевелиться, немного отстраняется, чтобы избавиться от презерватива, и Аня с лёгким неудовольствием позволяет ему это.

– Вернись, пожалуйста, – сразу же просит она. – Я хочу ещё немножко полежать с тобой, можно?

– Я и сам хочу ещё немного тебя пообнимать, – мгновенно отвечает Женя. Он бросает завязанный презерватив на пол и снова тянется к Ане: – Можно, милая. Конечно, можно. Даже не спрашивай о таких вещах, считай, что я по умолчанию в твоём полном распоряжении. Представить не могу, что должно произойти, чтобы я отказался.

Аня думает, что это не совсем правильно. Что у Жени должны быть хоть какие-то личные границы, и надо заставить его ими обзавестись, иначе он от таких отношений быстро устанет. Но это, наверное, всё же не очень срочный вопрос, он немножко подождёт. А пока – Ане слишком приятно лежать рядом с Женей, прижавшись к его горячему телу, и понемногу таять в тихом блаженстве.

– На "активный вечер" это не очень похоже. Прости, я совсем нас сбила, – бормочет Аня, но особых сожалений на деле не испытывает. Ей кажется, что всё получилось неплохо, обоюдно приятно, и это главное. А все остальные, несбывшиеся планы можно успеть как-нибудь в другой раз. У них с Женей ещё будут свободные вечера вместе, и наверняка немало.

Вот и Женя, как выясняется, того же мнения.

– Да что ты, брось. Город от нас не убежит, ещё успеем в нём поактивничать, – говорит он. И целует Аню в висок, и поцелуй одновременно ощущается на коже как лёгкая улыбка, и от тепла и нежности немножко сводит сердце. 

– Обязательно, – соглашается Аня. И влюблённо обещает: – Мы с тобой всё-всё успеем, всё, что нам интересно, посмотрим и попробуем, – и сама льнёт к Жене с влюблёнными поцелуями.

Ещё какое-то время они всё так же бездумно жмутся друг к другу, как пара голубей, потом всё-таки встают и идут в душ, и после пытаются наполнить остаток вечера чем-то хоть немножко более интеллектуальным. Ане очень нравится, как всё обернулось, и по нежному выражению лица Жени она рискует предположить, что и ему тоже. И Аня даже набирается смелости подумать: если все их вечера будут такими же лёгкими, светлыми, словно заново наполняющими силой – тогда и со всеми тренировками, и с новым сезоном она справится. Обязана справиться – чтобы не подвести и Женю в том числе.