***

Ледяные пальцы, неспешно прочесав её пряди, будто бы случайно коснулись уха, прогнав по спине холодные мурашки. Джиро опустила веки.

В величественных покоях, как и всегда сумрачных и зябких, несмотря на догорающий камин, застыла тишина. Канделябры, люстра, рама его портрета переливались бесценными камнями и металлами, незаметно избавляя от лишних, земных мыслей.

Сидя на краешке устланной шелками широкой постели, Джиро тихо выдохнула, не оборачиваясь к Владыке.

— Ублаготворил ли вас сегодняшний день?

Рука, почти коснувшаяся её лица, замерла.

Кровать у неё за спиной чуть просела — Владыка склонился к ней ближе.

Судя по тону, он не улыбался.

— Шутница.

Ледяные руки едва заметно дотронулись до плеч — посылая приказ.

Не сопротивляясь ему, Джиро расслабила тело и, не открывая глаз, откинулась назад. Кожу встретили прохладные шелка. Те же руки, вновь — с той же задумчивостью — пробежались по коротким волосам, словно пытались постичь что-то, ей недоступное, и, скользнув ниже, коснулись шеи. Тело поневоле сковало знакомым холодом. Но отстраниться — не в её власти.

Не в её интересах.

Шутница.

Она не знала, откуда сегодня в её словах было столько смелости. Но, судя по отсутствию реакции Владыки — ему пришлась по душе эта дерзость.

— Одного… не достаёт.

Она прекрасно знала, чего.

— Посмею ли начать?

Когти, небрежно царапнув кожу, приподняли её лицо за подбородок. Джиро открыла глаза.

Встретившись с немигающим взглядом Владыки. Чёрные зрачки — забрав весь тусклый свет покоев без остатка — отняли мысли. На короткий миг тело сковало повелением — и выпустило.

Словно проверив её беспрекословную покорность.

— Позволяю.

Владыка отпустил её подбородок и, взяв с шелков лютню, протянул ей. Не сдержавшись — потянувшись к ней обеими руками, — Джиро, беззвучно выдохнув, прижала её к груди. В сердце успокоилось.

Не произнеся ни слова больше, Владыка опустился на постель вновь — лишь еле заметно поманил пальцами в воздухе, разрешая начать, — и закрыл глаза.

Когда бывал в особенно довольном расположении духа — он всегда звал её на полуночную песнь.

Только для него.

Джиро села в постели, сдержанно придвинулась к нему чуть ближе и, покорно отведя глаза к окну («Он не жалует пристальных взглядов»), поставила пальцы на струны.

За окном, не пускавшим внутрь даже дуновения ветра, лишь ярко мерцали звёзды.

«Новолуние».

Она сыграла первый мягкий аккорд. Звук переливчатой волной просочился сквозь сумрак, окутав драгоценные украшения, безупречную мебель, холодные шелка и её свободный от приказов разум.

Сыграла второй и приоткрыла рот.

С замиранием сердца ощущая, как её мысли, надёжно окутанные песней, наконец, вновь закрываются от взора Владыки.

Пока она поёт — ей дарована её собственная маленькая свобода.

— Я расскажу тебе…

…Как плавит огонь серебро,

Как плачет дождём с небес

Душа над ярким костром,

Как сердце бьётся звездой.

Лишь имя — безмолвный крик,

Что станет новой бедой,

И путь на тысячу лиг.

Умирающий огонь, робко покачиваясь у самых углей, не грел. Не задумываясь заиграв проигрыш, Джиро вгляделась в звёзды на далёком небе.

В воспоминаниях вновь зазвучали далёкие крики войны из города, что она услышала когда-то давно, стоя на том балконе.

Даже зная, что так не могли кричать от радости — она хотела видеть те лица своими глазами. Должно быть, не худые и бледные, не лишённые солнца как страшного проклятия.

Настоящие.

Свободные.

Готовые — и имевшие полное право — бороться за свою жизнь до последнего вздоха.

«Но ты — человек.»

Глаза обожгло. Сжав губы, Джиро упрямо заморгала.

И больше всего на свете она ненавидела слышать, с таким искренним участием, — запертой в этих ледяных стенах, — то, о чём думала сама с самого первого дня. Слышать это от того, у кого, как и у других, на роду написано её прикончить.

Даже когда чужая кровь, едва не убив, растянула её жизнь на радость другому. Даже когда она научилась думать без мыслей. Даже когда никаких чувств к прошлой, настоящей жизни у неё больше не осталось.

Цепляться за невозможное каждый раз — невыносимо.

Все те, кто когда-то мог быть ей дорог, вероятно, давно мертвы. Ей некуда, не к кому было возвращаться. Никто извне за ней не вернётся — и она не рассчитывала ни на кого, кроме самой себя.

Человечество стало ей более чуждым, чем вампиры.

Но Владыка ведь заботится о тебе.

Пальцы сыграли аккорд, другой, третий.

Но если она цеплялась за это невозможное — значит, всё же верила?..

Но Владыка ведь не желает тебе зла.

Разум, давным-давно порабощённый родным приказом, знал безопасность, знал уют и дом лишь в этих ледяных стенах.

Сердце, помнившее людей из мира лишь смутными обрывками, каждую секунду рвалось прочь.

Но ведь без Владыки ты — ничто.

Вдохнув так глубоко, как могла, Джиро крепко зажмурилась и, едва не сорвавшись голосом, запела вновь.

— Послушай… не рвись в огонь —

Ты мне не сможешь помочь.

На зов протянув ладонь,

Глаза мне закроет ночь.

Смотри — дорога клинком

Из утра в полночь легла,

И я по ней босиком

В другую сказку ушла…

Позади неё послышался лёгкий шорох тканей. Перехватив желание, Джиро сыграла заключительный аккорд и, выдохнув, покорно заглушила струны.

— Теперь же — вполне.

— Не смею более утомлять.

Она поднялась с постели и, чуть стиснув пальцы на грифе, поклонилась Владыке глубоко. Тот, не поднимая век, одарил её коротким кивком.

Не обронив больше ни мысли, Джиро склонилась в поклоне в последний раз и, ступив за порог, заперла за собой дверь.

*