Говорят, что ночь темна и полна ужасов. Но, к удивлению Мери, вынужденная ссылка в промерзшие Богом забытые Терраморские колонии не стала для нее очередным кошмаром. Скорее напротив, она открыла для себя новый уклад жизни и, кажется, даже обрела подругу.

Почти до самого рассвета они с Луизой разговаривали в гостиной под успокаивающий треск поленьев в камине. Укутавшись в теплый плед и забравшись с ногами в глубокое потрепанное кресло, Мери с неподдельным интересом слушала новоиспеченную подругу, которая рассказывала про грядущую помолвку с отставным офицером.

— У нас не то, чтобы много денег, но я надеюсь, что матушка позволит нам сыграть такой пышный праздник, который затмит даже грядущий День Урожая! Мы решили отложить помолвку до весны, когда деревья вновь зацветут и не будет этих мерзких туч, — шептала Луиза, пряча улыбку в ладоши.

Они были такими разными, как две стороны монеты, но это не мешало им общаться. Луиза была простой, сохранила детскую непосредственность и наивность, и была, по мнению Мери, сказочно красивой. Длинные густые бронзовые волосы, большие ореховые глаза и незабываемая улыбка. Она мечтала о свадьбе и красивой жизни, о собственном большом доме и нескольких шаловливых детишках.

Мери же была полной её противоположностью. Всегда собранная, прошедшая боевую школу морской волчицы. Головой отвечающая за несколько десятков людей, находящихся в её подчинении. Худая и вечно невыспавшаяся она грезила лишь свободой и приключениями. Они впитывали опыт друг друга, приоткрывая друг для друга завесу полярно разных миров.

— А как вы познакомились? Ты сразу поняла, что он твоя любовь или… — Мери замялась, подбирая подходящие слова. Она ничего не понимала в любви и ей было до ужаса интересно узнать, каково это.

— Его гарнизон был у нас проездом, остановились на постой, чтобы пополнить припасы. Я сразу его заметила, — Луиза спрятала лицо в ладони, краснея от смущения, — Высокий, статный. Военная выправка всё-таки. Но он не сразу мне понравился. Я, знаешь ли, люблю веселых парней, общительных. А он, что сушенная вобла…

Мери, не удержавшись рассмеялась, скрывая громкие звуки длинными рукавами кофты, чтобы не разбудить спящих домочадцев.

— Он говорил только по делу, и казалось, что умеет только отдавать приказы. Но потом я узнала, что он бывает совсем другим с людьми, которые ему… дороги. Ему пришлось побегать, чтобы получить мое расположение, но я ни о чём не жалею. Без Джона нам всем приходилось тяжело. Мужской руки в доме не хватало.

— И твой суженный променял своих боевых товарищей на любовь? — с удивлением спросила Мери. Она не могла представить, чтобы когда-нибудь ей захотелось бы бросить свою команду ради одного человека.

— Ты говоришь так, будто осуждаешь его, — нахмурив брови, заметила Луиза, — на самом деле он никого не бросал. Он ушел в отставку из-за ранения, которое получил на войне. Любовь иногда вносит свои изменения, но разве это плохо? Ты что никогда не влюблялась?

— Нет. — честно ответила Мери, заставив подругу сильно удивиться.

К рассвету их сморил сон, Луиза, попрощавшись ушла к себе в спальню. Мери же решила ещё немного посидеть у тлеющего очага, не заметив, как задремала в кресле.

Ей снилось бушующее море, волны и качка.

Корабль штормило как маленькую щепку. Соленые брызги хлестали в лицо, и она громко отдавала приказы своей команде. Матросы были взволнованы и искали что-то на судне.

— Где-то здесь плачет ребенок, кэп, — крикнул кто-то из мужчин.

— Откуда на корабле взяться ребенку? — непонимающе спросила Мери, приходилось говорить громко, чтобы шум волн и ветра не заглушал голос.

Всё это напоминало ей дурное наваждение. Предупреждение от опасности. Кто-то надрывно закашлял и снова раздался плач.

С трудом разлепив сонные веки, Мери осознала, что странные звуки доносились вовсе не из сна. В глубине коридора, приглушенные дверьми, слышались всхлипы и надрывный кашель.

Мери разогнула затекшие ноги и поплелась узнать, что же происходит. У приоткрытой двери она встретила такую же сонную Луизу, стоящую с горящей свечой.

— Что случилось?

— У Стефани снова приступ. Когда я уходила спать, матушка спала с ней в комнате, — объяснила Луиза хриплым ото сна голосом, — Мы дежурим у ее постели по очереди. Иногда бывают хорошие дни, и она спит как младенец. А бывает, — девушка пожала плечами, — как сейчас.

Очередной приступ кашля заставил Мери сжаться от ужаса. Как много уже пережило это юное невинное дитя? Через щель в дверном проеме Мери увидела маленькую худую девчушку с копной спутанных каштановых кудрей. Её щеки пылали румянцем, и блестели от слёз. Над ней склонившись сидела Аделаида, успокаивающе поглаживая по спине.

— Пойдем, мы ничем сейчас не сможем помочь. Приступ продлится ещё какое-то время, а после она снова уснет. Этот кашель отбирает у нее все силы, — с горечью в голосе прошептала Луиза, — хорошо хоть сейчас она не задыхается.

— Нужно же сделать что-нибудь. Вызвать лекаря! Пусть осмотрит её.

— Да, что эти лекари? — сокрушенно возмутилась девушка, — Приходили уже, осматривали. Только руками разводят и говорят «чудо, что до сих пор жива». Нужно в столицу её везти, а у нас, сама понимаешь небось…

Луиза подтолкнула Мери в плечо, заставив покинуть узкий коридорчик. Но Голдштейн не могла смириться, нет, она не хотела смиряться с ситуацией.

«Как можно было просто опустить руки, когда дитя так страдает?»

Судя по доносящимся из спальни звукам, маленькие детские легкие должно было скручивать и перемалывать в кашу. Мери даже представить не могла, как истерзано её горло постоянными приступами. И как она раньше их не замечала?

***

С самого рассвета всё поселение буквально стояло на ушах. Женщины с корзинами ходили по улицам, останавливаясь у каждого дерева и куста. Они вешали на голые ветви разноцветные ленточки и веревочки, насаживали поздние цветы. В центре площади мужчины установили высокий шест с отходящими от него цветными лучами — лентами, символизирующий плодородное солнце, греющее землю. Тут и там сновали дети, мешающие взрослым проводить приготовления к празднику.

Мери сидела на крыльце дома, завороженно смотря на клубы пара, что растворялись в холодном воздухе при каждом выдохе. Она прятала ладони в рукава кофты и поплотнее кутала шею. Ей нравилось наблюдать, как серое невзрачное поселение преображалось на глазах, обретая краски. Но ещё больше ей нравилось смотреть на сплоченный труд поселенцев, которые помогали друг другу как члены одной большой семьи. Совершенно чужие друг другу люди объединились, чтобы возвести на неблагоприятном для жизни клочке земли целое поселение и построить свою жизнь с нуля. Многие из них бросили свои дома и работу, кто-то даже покинул свою семью, чтобы привезти их позже, когда под ногами вырастет прочный фундамент. Это завораживало больше, чем цветастые ленточки на деревьях.

Задумавшись, Мери даже не заметила, как вернулся Джонатан. Она бы и вовсе не обратила внимание на выросшую перед ней фигуру, если бы в поле зрения не попали любимые кожаные перчатки.

— Подумал, что без них ты останешься без пальцев к концу нашего пребывания здесь, — хохотнул Джон, протягивая девушке кожаное «спасение».

— О, я совсем забыла тебя попросить о них. Спасибо, порой мне кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сама, — Мери неловко улыбнулась, — Команда с тобой?

— Да, они немного отстали, но все в сборе. И как раз вовремя, скоро понадобится много рук, чтобы выставить столы, — подметил Джон, оглядывая главную площадь.

— Столы? Но зачем?

— Это такая традиция. Каждый житель выносит из своего дома стол, чтобы собраться всем вместе и преломить хлеб. Что по словам старосты сближает жителей и помогает духам понять, что люди готовы трудиться на благо природе и урожаю.

Мери не уставала удивляться странным традициям этого сурового места и сплоченности его жителей. Жестокий климат не просто не напугал людей и не отдалил их друг от друга, он лишь напротив заставил их встать плечом к плечу.

День постепенно уступал права ночи. На улицу вынесли свечи и керосиновые лампы, чтобы осветить площадь. Склонившееся за горизонт солнце больше не могло дарить крохи тепла. Мери натянула перчатки, пряча свой загадочный недуг от чужих глаз. Ей больше не нужно было беспокоиться, что рукав кофты задерется от неловкого движения, выставляя напоказ неприглядную и пугающую черноту пальца.

Девушки в нарядных платьях и теплых платках, накинутых на плечи, собирались вокруг шеста, заводя хоровод. Им даже не нужна была музыка, они задавали ритм собственными голосами, протяжно запевая безумно красивую песню, которую Мери никогда прежде не слышала. Их танец был гипнотическим представлением, от которого невозможно было оторвать глаз.

На площади собирались люди, они, как и Голдштейн любовались хороводом юных дев. Никто не произносил ни слова, боясь нарушить таинство звучащей песни. Даже прибывшие члены экипажа вели себя на удивление благопристойно, тихо стояли в стороне и с удовольствием созерцали представление.

Как только танец подошел к концу на импровизированную сцену вышел староста деревни. Он произнес короткую благодарную речь для жителей и поприветствовал прибывших гостей, после чего наступила кульминация праздника. Под шест возложили охапки хвороста и разожгли пышный костер.

— А теперь мы все можем разместиться за этими щедрыми столами, угощение для которых без устали готовили женщины нашего поселения. Да помолимся же Богам, чтобы в грядущем году нам всем снова удалось собраться вместе. Пусть костер унесет нашу клятву в небеса. — голос старосты утонул в радостных криках поселенцев.

За столом Мери то и дело ловила довольные и благодарные взгляды экипажа, которые с большим удовольствием вкушали пироги и осушали графины с вином и прочей выпивкой. Уже насытившиеся жители выходили из-за столов танцевать, под звуки музыки приехавших на праздник бродячих артистов.

Мери сидела за столом, поглядывая на Луизу, которая без устали щебетала о чём-то с суженым. Слева от нее сидел Джон, который уже успел захмелеть после пары кружек вина. Напротив, в красивом сером платье с оборками сидела Стефания, приступ прекратился довольно быстро, и она успела набраться сил к вечеру, чтобы недолго поприсутствовать на празднике. Она все ещё была слишком бледна, хотя щеки неизменно горели лихорадочным румянцем. Не в силах смотреть на измученное болезнью лицо малышки, Мери то и дело строила ей рожицы, чтобы заставить Стеф улыбнуться.

— Мери, ты просто обязана с нами потанцевать, — вдруг обратилась к ней Луиза, оторвавшись от плеча ухажера.

— Но я совершенно не умею танцевать... Я же посшибаю всех, — попыталась отшутиться Мери.

Костер и вино помогли ей не чувствовать холод осенней ночи. Она не чувствовала неловкости, находясь за большим столом в окружении незнакомых людей. Но все ещё не настолько осмелела, чтобы предаваться веселью в танце.

— Ложь, наглая ложь! — шутливо возмутился Джон, — Она танцевала с принцем на приеме в замке Калимдора. Для того, кто не умеет танцевать ты двигалась слишком хорошо.

— Значит ты всё видел и даже не спас меня из этой западни. Тоже мне друг! — Мери сложила руки на груди в притворной обиде, чувствуя, как снова начинает ныть запястье.

— Как я мог пойти против принца. Мне что нужно было украсть тебя на глазах у толпы?

— Нет... — Мери понимала, что её обвинения были не обоснованы, но она уже не могла забрать их обратно, — Но ты должен был что-то придумать, спасти меня из его цепких лап. Ты же моя правая рука!

— Пусть я ничего не сделал тогда, зато могу пригласить тебя на танец сейчас. Ты ведь не откажешь своей правой руке? — Джон загадочно улыбнулся, протягивая ей ладонь.

Под громкие уговоры экипажа и Луизы Мери сверлила Джона взглядом, но, когда в общий гам голосов включилась тихая мольба Стефании, Мери пришлось признать поражение.

Танец с Джоном был совсем не таким, как танец с принцем. Он выдерживал дистанцию и мягко вел её под звуки музыки. В какой-то момент Мери перестала замечать окружающих их людей и даже звуки лютни и флейты доносились до нее слово из-под толщи воды. Перед ней были лишь янтарные глаза, смотрящие на неё с измученной нежностью. Джон улыбался, ненавязчиво отталкивая Мери, чтобы закрутить её вокруг руки, а после снова приближал к себе. Тепло его рук Мери чувствовала даже сквозь плотную кожу перчаток и шерстяную шаль на спине. Она чувствовало, как это тепло разливается у нее под кожей. Голова кружилась от вина и жара костра.

Когда ритм музыки ускорился, Джон плавно отпустил свою спутницу. Впрочем, вернуться за стол Мери не дали. Возникшая из ниоткуда Луиза утянула её в новый танец. Никогда в жизни Мери ещё не было так весело. Казалось, они танцевали до упаду, пока ноги не перестали держать их, а усталость свинцом не налилась в плечах и голове.

Все тревоги отошли на задний план. И Мери хотелось, чтобы этот миг длился вечность.

***

Но злодейка судьба всегда успевает сдобрить бочку мёда терпкой каплей дегтя. За любой украденный миг радости всегда следует расплата. Мери хорошо был знаком этот сценарий.

Утро началось с уже знакомого приступа кашля. Мери на негнущихся после бурной ночи ногах подошла к постели Стефании. В белом свете рассветных лучей детское личико выглядело бледным как полотно. Аделаида прятала слезы в ладонях, но её грудь содрогалась при каждом вдохе, выдавая эмоции.

— Её лихорадило всю ночь, она и сейчас горит как огонь. Не нужно ей было выходить на улицу, — причитала дрожащим голосом женщина, — Моя малышка...

— Вам нужно отдохнуть, — Мери мягко опустила ладонь на спину Аделаиды, чувствуя, как та вздрагивает, — Я посижу с ней.

С большим нежеланием Аделаида всё-таки согласилась покинуть свой дозор. Лишь в последний момент Мери задумалась о том, что это предложение было неудачным. Она ничего не знала о недуге ребенка и никак не смогла бы помочь. Всё, что в её силах, лишь попытаться отвлечь Стефанию пиратскими байками и рассказами про морские приключения и сокровища.

И в какой-то момент Мери показалось, что её план начал работать. Девочка заснула, увлеченная рассказами о странствиях, на ее лице застыла лёгкая вымученная улыбка. Голдштейн прислушалась к звукам в коридоре прежде, чем снять перчатку и проверить лоб Стефании. Жар всё ещё не желал отступать. Кажется, девочка скоро истлеет как уголёк, если ничего не предпринять.

Спустя некоторое время Мери и сама успела задремать у кровати, положив голову на сложенные на матрасе руки, пока её не разбудил гул голосов в коридоре. Она сонно осмотрела вошедшие в спальню лица: бледная и заплаканная Аделаида вошла, опираясь на плечо Джона, лицо которого не выражало никаких эмоций. За их плечами виднелось незнакомое смуглое лицо, жесткие чёрные как смоль волосы были затянуты пестрым платком, у виска свисала горстка маленьких монет, которые позвякивали при каждом движении.

Мери уже видела это лицо вчера на празднике, женщина прибыла с труппой бродячих артистов и распевала цыганские песни, под которые они танцевали и веселились.

— Отойдите, дайте мне осмотреть её, — глубоким голосом проворчала цыганка, пробираясь через родственников к постели.

— Мери, отойди, пожалуйста, — попросила миссис Бартон, — я позвала эту женщину нам помочь, она сказала, что сможет увидеть судьбу моей Стефании. Мери скептически осмотрела незнакомку, на вид она была похожа на обычную артистку или торговку барахлом.

Гадалка долго ходила вокруг постели спящей Стефании, что-то причитая на незнакомом присутствующим языке, водила руками над её головой и многозначительно закатывала глаза, заставляя миссис Бартон всхлипывать. Приблизившись к больной, цыганка вывела у нее на лбу непонятный символ пальцем левой руки и повернулась к родственникам.

— Девочка вряд ли протянет до следующего утра, её душа уже почти покинула землю. Организм устал бороться с хворью. Ей уже не помочь, — без тени сожаления заключила цыганка.

Это заявление заставило Мери вспыхнуть от злости. Всхлипы Аделаиды били по ушам как свист плети.

— Как можешь ты так грубо и прямо доносить новости до и без того измученной горем матери? — голос похож на остервенелое шипение.

Мери с силой толкнула гадалку к выходу, бросая в след:

— Ты просто жалкая шарлатанка, что пытается нажиться на чужом горе! Убирайся прочь и не пугай добрых людей своим злым языком и пустыми пророчествами.

Но гадалка вдруг схватила Мери за руку и со стеклянным взглядом начала всматриваться сначала в ладони Мери, а потом в лицо.

— Я вижу насквозь твою душу и жизненный путь мне твой ясен. Не только язык у тебя чёрный, ты страдаешь, оттого и озлоблена. Сердцу твоему не хватает любви, но оно полно страха, тьмы и холода. Ты отчаянно ищешь свободы. Но для свободы сначала требуется обрести веру и бесстрашие.

Мери с отвращением выдернула руки из цепкой хватки смуглых ладоней и выпроводила гадалку из дома. Слова цыганки напугали её не на шутку. Может она и правда способна что-то разглядеть? А может она просто решила проучить Мери за её злость, запугав её пустыми угрозами.

— Ты хоть что-то поняла из её слов? — всё ещё всхлипывая спросила Аделаида, — её пророчество звучало угрожающе. Вдруг она своими словами наслала на тебя какую-то порчу, тебе нужно извиниться. Ты не заслужила участи, которую она тебе напророчила.

Мери была несогласна с просьбой миссис Бартон, внутри нее всё ещё клокотала злость. Она считала, что, если уж кто и не заслужил, так это Аделаида. Она не должна была выслушивать от какой-то проходимицы смертельный приговор для дочери. Кажется, что буквально на глазах женщина постарела на десятки лет: лицо заливали непрекращающиеся потоки слёз. И только из жалости, Мери могла бы извиниться перед цыганкой.

Джон прижимал к груди рыдающую мать, напряженно и растеряно, смотря на Мери, он вообще, кажется, не понимал произошедшего. Голдштейн чувствовала, как у неё пульсирует в висках, злость и горе затапливали её, как волны пробитый корабль.

Она решила выйти на воздух. Ей нужно было прогуляться. Быть может она сможет по памяти дойти до побережья и поискать полезные лекарства в сундучке, что остался на корабле. Может там окажется что, что поможет снять жар или успокоительное для Аделаиды. Вплоть до самой двери её сопровождали надрывные рыдания миссис Бартон, от которых у Мери разрывалось сердце.

Выйдя на улицу, девушка поняла, что бродячие артисты уже покинули поселение. А это значит, что у нее не осталось шанса принести даже неискренние извинения. Улицы пустовали, жители отсиживались по домам отходя от шумного праздника и похмелья. Тяжелый серые тучи низко висели над землей, создавая ощущение, что день и вовсе не наступал.

Дорога казалась бесконечной, суровые порывы ветра заставляли поплотнее кутаться в потрепанную шаль, наспех накинутую поверх кофты, с которой Мери не расставалась с тех пор, как прибыла на Террамор. Прибрежный городок тоже пустовал, люди прятались от непогоды в теплых домах у горящего очага. Одна лишь Мери как призрак брела по безлюдной улице, словно заплутавший призрак. Её лицо онемело от холодного ветра, а в ушах стоял гул. Мороз выветрил все эмоции оставив после себя лишь гнетущую пустоту.

Ей хотелось спрятаться от всего вокруг, запереться в свою маленькую каюту и провалиться в небытие. Может, если она проснется на следующее утро, всё происходящее окажется лишь дурным сном? Неизвестная болезнь, вытягивающая жизненную силу из рук, умирающее невинное дитя.

Она без сил упала на холодную постель, совсем забыв, зачем вообще вернулась на корабль. Долгая дорога выбила из Мери остатки сил. Ужасно хотелось разрыдаться, но слезы не шли. Она просто спрятала голову в подушки и замерла. Ей казалось, что прошла вечность, прежде чем она поднялась с постели и вспомнила про сундучок с лекарствами.

"Только бы не опоздать... Только бы был шанс..." — как мантру повторяла она, копаясь в куче склянок и мешочков. Каюта тут же заполнилась дурманящим запахом лекарственных трав и спиртовых настоек.

Ей казалось, что она копошится в сундуке уже целую вечность, теряя драгоценные минуты. Под руку попадались заживляющие пасты и настойки от несварения, но ничего подходящего под лихорадку как будто бы не было. Чтобы не терять ещё больше времени, Мери выпотрошила содержимое сундучка в холщовую сумку и закинула её на плечо.

Она вернулась в поселение лишь к закату, хотя было сложно угадать время суток из-за пасмурного темного неба. В доме было холодно и пусто, очаг не разжигали. В спальне Стефании на стуле дремала заплаканная и выбившаяся из сил миссис Бартон. Дверь в комнату Луизы была заперта, оттуда доносились тихие всхлипы и успокаивающий мужской шепот. Джона Мери найти не сумела, должно быть он отправился к мужчинам помогать на стройке. Это было в его духе — бежать от горя без оглядки, забываясь в тяжелом труде. "

Ну хотя бы не на дне бутылки", — утешал внутренний голос.

Мери тихонько подошла к постели Стефании, которая выглядела умиротворенной и крепко спящей. Её грудная клетка еле видимо поднималась и опускалась, скрытая толстым пуховым одеялом. За руку её крепко держала спящая мать.

Девушка уселась на полу и по одной доставала из сумки склянки, расставляя их перед собой на полу. Она лелеяла в груди тлеющий огонек надежды найти хоть что-то, чем сможет помочь.

"Розовое масло для восстановления крови", "Перечное масло при болях головы", всё было не то. На дне сумки она нашла небольшой мешочек без подписи, внутри которого находилось мелко порубленное сушеное растение с резким запахом, напоминающим дурман. Она не помнила, как оно оказалось среди прочих лекарств и уж тем более не могла припомнить для чего оно применялось.

"Нужно было захватить с собой справочник", — с запозданием подумала Мери.

Она ничем не могла помочь этой девочке, к которой успела прикипеть всем сердцем за прошедшие сутки. Она бы отдала все богатства, что у нее были, лишь бы ещё раз увидеть улыбку Стефании, как тогда на празднике. Лишь бы Луиза и миссис Бартон не плакали дни на пролёт.

Мери поднялась с пола и хотела поцеловать девочку в лоб перед уходом. Когда она коснулась губами лица, то поняла, что не спадающий жар больше не терзал её тело, её лоб был прохладным, покрытым испариной.

***

На утро постель Стефании покрыли саваном. У Мери не было сил слушать рыдания убитой горем матери и старшей сестры. Всё происходящее не было ночным кошмаром, смерть пришла наяву и забрала невинное дитя в свои успокаивающие вечные объятия.

Ни днем больше Голдштейн не хотела задерживаться в Терраморе. За прошедшее время она не получила весточки ни от пиратов, ни от принца. А это означало, что отсиживаться в отдалении больше не было смысла. Если "Морской глаз" всё также безжалостно топит корабли её союзников, то она ничем не поможет, оставаясь в тени. Нужно было менять тактику. Отправляться в Калимдор лично и требовать аудиенции у принца или дать бой зарвавшимся дозорным.

Скорбь лишь распалила в ней уверенность в своих силах и дала понять, что от смерти не скрыться. Так лучше уж смело посмотреть ей в глаза, чем прятаться и надеяться на чудо.

— Я собираюсь вернуться в Калимдор, — объявила Мери, войдя в гостиную. Три пары изумленных уставших глаз взирали на неё.

— Когда готовимся к отплытию? — тут же встрепенулся Джон. Ему тоже натерпелась сбежать из отчего дома, утопленного в трауре.

— Опять бежишь? — зло воскликнула Луиза, — Правильно! Ты ведь больше ничего не умеешь. А на похороны сестры остаться не хочешь? Посмотри на мать, как она должна справляться со всем этим! — девушка всплеснула руками.

— Луиза права, Джонатан. Ты должен остаться, — эти слова дались Мери нелегко.

Она понимала, что без своего старпома и рулевого ей будет тяжело, если им придется вступить в бой с "Морским глазом". Но она не имела права забрать его сейчас. Когда его родные нуждаются в поддержке и утешении.

— Ты не можешь меня оставить, я подписал контракт на службу на "Фортуне" и должен следовать за капитаном, — не унимался Джон.

— Я думаю Роберт бы поступил на моём месте также, он ценил семейные узы превыше службы. И я не могу нарушать его взгляды. Ты остаешься. Мы отплывем к полудню.

Джон злобно смерил своего капитана взглядом, а после как ошпаренный выскочил из дома, хлопнув дверью. Это разбило Мери сердце, но она была тверда в своём решении.