Высшие Силы скрытны. Людям не дано разгадать их планы без особенного, крайне редкого разрешения. Казалось бы, выбор «чтеца» ныне странен: обыкновенная Санарен, девушка, ни в чём не замешанная и нелюдимая.

Дина хорошо помнила себя в кровати в эту, казалось бы, ничем не примечательную ночь. Как вернулась в одинокий дом, пропахший сушёными травами, накрылась лёгкой простынёй и сомкнула веки. Когда усталость раскрыла врата сна, Дине довелось отслеживать каждую секунду «небытия». Она парила в воздухе, сознавая власть над пространством и земным притяжением. В проплывающих под ней пейзажа смущало одно: она едва знала эти улицы. Нынешние, знакомые постройки растворились, на их местах выросли приземистые, некоторые и вовсе глинобитные, без замысловатых крыш, со старинными фресками… где ни одной — с Великой Кадентией и Белым Василиском. Времена, когда люди вопили: Кадентия, их спасительница, их первая королева — умерла.

По ночному полотну рассыпались мириады сияющих крупиц, вернулись лиловые и бирюзовые облака туманностей. Не успела Дина поразиться великолепию перламутрового неба, как оно обратилось в пестрящую золочёной мебелью комнату, одиночество которой нарушала сидящая у будуара девушка. Дина приблизилась к ней, будучи не более, чем призраком. Призраком далёкого будущего. Молодая, чуть старше самой целительницы, облачённая в кремовое бархатное платье, незнакомка сцепила пальцы и с волнением оглядывалась по сторонам. Каждый изъян, будь то отнюдь не аристократичная смуглость кожи, вытянутое лицо или густые тёмные брови, только добавлял ей шарма.

Дина вышагивала вокруг особы, проходя сквозь предметы, пресловутый трельяж, тумбу с фарфоровыми статуэтками и волнующиеся батистовые гардины.

И наконец поняла.

Рейвена Веттель, вторая королева Дали, прозванная Скорбящей за желание носить траур по сгинувшему мужу до конца своих дней.

Дочь разбогатевшего крестьянина, обладательница дара злаков — ответвления земного элемента — с улыбкой вспоминала детство и хозяйства отца. Пашни, луга, пастбища, игры с мальчишками да разбитые коленки. Как падала с деревьев и визгливо звала отца на помощь; он нёс до дома на руках и с ласковыми нравоучениями перевязывал кровоточащую ссадину.

А когда ей исполнилось восемь, и впервые за последние несколько лет она вновь упала с дерева, он ничего не сделал. Конечно, она захныкала — есть ли лучший способ добиться от папы помощи?

— Поднимайся. — Девчушка оторопела. Как же так? Старая протоптанная дорожка больше не нужна. Недавно отец изменился: если раньше он принимал её за хрустальную вазу, теперь, дождавшись сознательного возраста, стал учить готовить, убирать, сажать деревья в их саду и полоть сорняки — а сейчас не помог. — Ты растёшь и учишься делать всё сама.

Рейвена робко приподнялась. Шаг. Ещё шаг. Третий. Совсем скоро она заковыляла с чудесным осознанием: ходить после падения не так уж и больно. Пришлось прихрамывать и смоченными слюной пальцами растирать капельки крови по колену, обиженно смотреть на папу и терпеть. А он шёл следом и не спускал с дочери внимательных глаз.

— Теперь в кладовку, к тумбе с аптечкой. Сама складывала, помнишь?

Она обречённо зашагала в нужном направлении. Йод — это всегда больно и жутко. И щипит, сильно щипит, так, что папа всегда клал руку ей на коленку. Завывая, Рейвена промокала рану и смотрела на него сквозь пелену из слёз.

— Короткий кусок, и ткань грубая. Не пойдёт, — мотнул он головой при протянутом куске. — Я всегда брал марлю.

Восьмилетней Рейвене хотелось хныкать и вопить от обиды. Сопя и вытирая мелкие слёзы боли, девочка принялась скакать на одной ноге, пока не приземлилась на первый попавшийся стул. Рану тоже пришлось перевязывать самой. Папа сел рядом и направлял: не делать из широкого куска жгут; обмотать несколько раз, сдавить колено как можно сильнее. Она рьяно, раздражённо, почти зло выполняла наказ за наказом, не жалея ни колено, ни себя. А когда с глушащим боль чувством гордости за свой маленький подвиг откинулась на спинку стула, отец коснулся её щеки.

— Справилась, Рейв? — Она с внезапной бодростью кивнула. — Моя дочь должна знать, что сможет всё.

— А как? — хлопнула она глазами.

— Хочешь жить в большом дворце, какой построила себе Кадентия?

Рейвена застыла в растерянности.

— Но я слышала, богатые женятся только на богатых.

— А разве мы не богаты? Посмотри на наши поля, — указал он в окно, где сияла полоса посева. — У пшеницы то же золото, только не металлическое, а съедобное. И уж поверь, еда куда важнее драгоценностей, — с интриганской улыбкой вещал Ирвен Веттель, принимаемый окружением за чудаковатого, но находчивого и ловкого человека. Неизвестно, ум это или безумие — он имел свою правду. Упрямую, твёрдую, и в конце концов сделавшую простого рабочего на полях — их владельцем с собственной усадьбой. — Сегодня у тебя получилось самой прийти домой с больной ногой и самой перевязать себе колено. А за последний месяц ты научилась готовить лучше меня и прополола все сорняки в саду. Твоих друзей родители будут баловать до семнадцати, а ты в свои семнадцать будешь уметь много больше. Ты должна править жизнью, а не жизнь тобой.

В красноречивых выражениях проносились годы, даря прозрачную веру в лучшее. Однажды дочь, к тому времени чуть подросшая и умудрённая прочитанными книгами, припаяла к словесной цепи последнее звено:

— А Высшие? Их нам не переубедить. Они могут забрать дорогих нам людей, и ничего с этим не поделаешь.

— Кто говорит, будто маме у них плохо? Я уверен, она счастлива у Светлого.

— А кто у Тёмного?

— Велика ли разница, у кого? Чем меньше ты будешь оглядываться на Высших, тем легче их будет победить. Если забудешь о них совсем, а останешься только с собой, то когда-нибудь ты победишь их волю.

Рейвена встрепенулась.

— Отец, мне не пять лет. Не нужно потчевать меня небылицами.

— Возраст у тебя сейчас недоверчивый, словам не внемлешь, так хоть запомни. Небылицы самое правдивое, что есть на этом свете! Внимательно слушай каждую. Самое правдивое! Поняв самую глупую небылицу, ты поймёшь всё, — и с невозмутимостью пожал плечами. Она смолкла, не найдя отпора. Разубеждать чудаковатого упрямца-отца было бесполезно, а из уважения к родителю лучше не перечить.

Нынешняя Рейвена ошеломилась, поняв: отец исполнил обещание. Она сидела у трельяжа, в покоях королевского дворца, готовясь к помолвке с королём Сандженисом Стелспатиумом.

Много лет назад Ирвен Веттель помог первой королеве Дали с распределением земли, хитростью и дипломатией удовлетворив интересы аристократии, за что она пообещала щедрое вознаграждение. На вопрос дочери, почему он не взял денег, Ирвен только кивнул. Не стал раскрывать сладкую интригу раньше времени. А когда пожаловал к Её Величеству снова, то выпросил разрешение на брак кронпринца и его дочери. Кадентия была изумлена и озадачена, но наскоро успокоена: Рейвена здорова, в меру крепка, добра нравом, даже красива в придаток к остальным достоинствам. Сухой отбор Королевы ждал одного: чтобы женщина могла дать наследников. Она бы послала к Рейвене Веттель врачевателей и провидцев, назначила церемониальную встречу с должным пафосом и изяществом… Но планы разрушила болезнь Анетты. Резко, одним хлёстким ударом. Кадентия забыла обо всём, о партии и подавно. А Ирвена, словно наперекор задуманному, постигла смерть. Многообещающий договор забылся на несколько лет, пылясь в недрах покинутого Королевой кабинета, пока новоиспечённый король, разбирая десятки свитков, не нашёл собственное имя наряду с именем девушки из рода Веттель, а внизу — королевскую печать.

Мастер перевоплощений, Дикий Сандж, Принц-бродяга — он вновь вжился в позабытые образы, чтобы увидеть Рейвену, которая ни о чём не подозревала — отец не успел рассказать о выполненном обещании. Сирота, но не бесприданница: Ирвен нажил себе состояние. Тобиас был первым, кто узнал о помолвке, и единственным, кто сопровождал Короля. Одетые в льняные туники рабочих на полях, они отыскали усадьбу с благоухающим садом и стражами-деревьями в надежде, что «добрая хозяйка впустит за порог и напоит». Горничные открыли, пропустив гостей. Сандженис не без улыбки рассматривал прибранный двор с розовыми облачками пионов, раскидистые яблони с тутовником. Обладательница сада была истинным дитём земли. Земля насыщала не просто деньгами, но внутренней силой, давала умиротворение. Для Рейвены Веттель земля была самой жизнью.

Постучав в дверь, Сандженис согнул извечно прямые плечи и изобразил измученного зноем пахаря. А когда явилась смуглолицая улыбчивая хозяйка, играть стало чуточку труднее: женская красота слыла главной его слабостью. Она кивнула на просьбу, пропустила молодых людей в просторную залу и вернулась с выпрошенным. Тобиас чинно опорожнял деревянную кружку, пока переодетый король, забыв сделать хотя бы глоток для правдоподобности, заигрывал с ней. Тобиас понимал шаткость лжи и решил пихнуть его в бок. Одного раза для Санджениса решительно мало — он пытался привлечь внимание злостными взглядами, брошенными не к месту репликами. Но, поняв тщетность попыток, вскочил с плетёного кресла и высоким от волнения голосом сообщил, что им пора. Король клятвенно обещал навестить «прелестную гостеприимную хозяйку» ещё, пока Рейвена издавала тихие смешки.

— Даже спрашивать ни о чём не стоит: при ней ты совсем забылся, — проконстатировал Тобиас, когда ворота дома Веттель остались позади. — Однако покамест девица считает тебя охочим до женщин шутом. По твоим словам у бедняжки волосы цвета оливок и кожа цвета маслин. Запомни до вашей следующей встречи, что всё обстоит ровно наоборот.

— Велика беда, — отмахнулся Сандженис. — Назначу церемониальную встречу через неделю, сейчас стоит послать к ней вестников.

Тобиас кивнул.

— Выглядит здоровой. Но всё же я осмотрю её при встрече.

— «После», а не «при» встрече, — ухмыльнулся Сандженис. — Не порть мне приятный вечер, врачеватель.

Дина, повелительница собственного сна, бродила рядом с ними, не без улыбки глядя на статного, улыбчивого Санджениса, и лишь мельком — на родственника из рода Санарен. Она размышляла, как сильно удивилась бы Рейвена, узнав в двух пахарях юного Короля с придворным алхимиком.

И угадала.

В зал Рейвену, готовую к вечеру, сопровождали несколько маленьких разговорчивых служанок. Описывали Санджениса воплощением мужественности, незаурядного ума и веселья. Уверяли, никто не может оставаться равнодушным к нему, как и он вряд ли останется равнодушным к столь прекрасной особе. Едва она ступила в залу с колоннадами, как увидела стол с богатейшими яствами. Аромат печёного витал в воздухе, обдавая легчайшим маревом тепла; букет дополняли пряности, подливы и жаренное мясо с овощами. Её пригласили сесть в обитое гранатовым бархатом кресло. Рейвена оглядывала стол круглыми от изумления глазами, из-за гнетущей тревоги не представляя, как проглотит хотя бы кусок.

— Госпожа Рейвена Веттель, — вкрадчиво начала служанка, — Его Величество желает пригласить на вечер своего близкого друга Тобиаса. Они всегда вместе, точно близнецы.

— Придворный алхимик и врач? Я наслышана о нём, — кивнула Рейвена. — Он вправду одарён настолько, что служит при дворце в таком юном возрасте?..

— Его дядька славился на всю Даль, но Тобиас в разы превзошёл его во врачевании и алхимии. Сандженис пророчит ему звания гения! Может, отчасти потому, что они близкие друзья, он говорит, что однажды Тобиас сумеет перевернуть мир.

Рейвена надсадно вздохнула и сплела пальцы с самыми роскошными кольцами, которые имела.

— От страха я могу повести себя глупо.

— В обществе Его Величества вы расслабитесь через минуту, — уверила её служанка. — Сандженис очень озабочен выбором невесты. Ему пришлось короновать самого себя в семнадцать, но жениться он не спешил. Как-то обмолвился, что Её Величество Кадентия рассказала ему о возможной партии. Но после королевской семье пришлось забыть об этом. Кадентия стала безумна, Сандженис потерял близнецов и правил Далью вместо неё…

Рассказ прервал голос слуги:

— Король Сандженис и его сопровождающий — Тобиас Санарен. — Белые с позолотой створки разомкнулись слугой. Рейвена увидела два скрытых в полумраке силуэта. Оба — и Сандженис, и Тобиас — были высоки. Крепкую мужественную фигуру с длинными уверенными руками она быстро отдала Сандженису, худую и изящную — Тобиасу. И осознала правоту, едва свет многочисленных люстр залы лёг на их лица. Однако вкус маленькой победы не ощутила: его наскоро затмило удивление.

Широко улыбающийся Король, неделю назад заигрывающий с ней под видом пахаря, подошёл и взял её за руку. Теперь на его крепком теле красовались тёмно-зелёный камзол и сафьяновые сапоги. Следом из тени вышел и Тобиас — человек хрупкого телосложнения, светлым у которого было всё, кроме синего камзола: русый волос, собранный в высокий хвост, серо-голубые, неописуемо большие внимательные глаза и бледный цвет вытянутого лица. Аристократ больше, чем Сандженис, и аристократия не в роду, но в самом характере: жестах, взглядах, самоощущении. Тобиаса не выдавала мимика, будто с детства его только и учили держать лицо; он не чувствовал надобности нетерпеливо потирать ладони, переминаться с ноги на ногу, нет — он, казалось, был выше беспрестанного мельтешения вокруг, стоя спокойно и отчуждённо, будто задумавшись о чём-то далёком от дворца, невесты друга, церемонии.

— Приветствую вас, Рейвена Веттель, у себя во дворце. — От волнения забывшая поздороваться, она ответила Сандженису подобием улыбки. — Надеюсь, что вы узнали меня и моего доброго друга. Помнится, в день, когда мы пришли к вам за водой, ваша кожа была о… — он с долей опаски взглянул на Тобиаса, и тот кивнул, — оливковой.

Рейвена широко распахнула глаза:

— А какая же она… сейчас?

— От вашего страха она стала походить на воск свечи — такая же белая и горячая. Однако я приложу все усилия, чтобы вернуть ей прежний оливковый цвет.

— Прошу простить, — понурила она голову.

— … благо, что не маслиновый, — продолжил Сандженис свою мысль и прыснул от смеха.

— Ваше Величество, оливки и маслины часто путают, — подтвердила она. — Я не удивилась и сразу поняла. Но и подумать не могла, что Ваше Величество придёт в мой дом с личным визитом.

— В личине рабочего, жаждущего холодной воды… — Словно бы невзначай он коснулся рукой её талии. — Но был так очарован вами, что забыл о кружке. Если бы не благоразумный Тобиас, который выпил до дна, вы бы сразу почуяли неладное, не так ли?

Под его пристальным, чуть насмешливым взглядом Рейвена начала смелеть. Как-никак, она дочь своего отца и в находчивости уступать не будет.

— Решила бы, что внимание женщин пришедшим нужно гораздо больше.

Тобиас прикрыл рот двумя пальцами, удерживая смешок. Сандженис ответил ей вскинутыми бровями и, стараясь быть нежным, обхватил за талию.

Трапеза длилась недолго; из-за вопросов Рейвена не могла отвлечься на еду. Король встал так же резко, как и сел — подойдя к невесте с предложением показать достопримечательности дворца. Немыслимо остаться равнодушным к широте королевских зал и коридоров, яшме, шёлку и самоцветам, богатой гамме фресок и манящему блеску сусального золота на лепнине. Сандженис пространно отвечал на любой вопрос. А когда молчание затягивалось более, чем на десять секунд, начинал беспокоиться и справляться о её самочувствии.

— Знаете, а ведь я успел побывать на Иерсии, как когда-то моя мать и отец. Они путешествовали вместе, когда были молоды.

— Ах, Иерсия… — у Рейвены захватило дух. — Это так далеко, так опасно! Как они жили там?

— Иногда — под открытым небом, в непогоду — под шалашом. Они оказались на пашне недалеко от поселения. Отец рассказывал, как мать рвалась вперёд, к людям, а он останавливал её и говорил наблюдать. Моя мать… не отличалась терпением. Не знаю, что случилось бы с ней, не будь его рядом.

— А как они общались с жителями? Это другой мир, другая… вселенная! Представить себе не могу. Ужас, страшно! Находить язык, должно быть, тяжело, — щебетала Рейвена, забыв о сдерживании любопытства.

— Отец рассказывал про ясновидящего. На Иерсии его звали «просветлённый». Он шёл по зову Высших Сил, и встретил их. Ах да, на Иерсии тоже верят в Высшие Силы!

— Мы похожи!.. — задумалась Рейвена. Как и внимательные взгляды двух близких друзей. С детской простотой она осыпала Короля вопросами, ахая и заливаясь смехом. — До вашего рассказа я думала, что на Иерсии другая раса — с другим цветом кожи, вроде ракшасов.

— О нет, мы не похожи — мы чудовищно похожи! Они многому нас научили, сами того не зная. — Сандженис осмотрелся и остановил взгляд на высоких стоячих часах. Рейвена проследила за протянутой рукой. — Видите? До этого все пользовались столбом во дворе, и тень от него отмеряла смену дня и ночи. А часам не страшен облачный день. Я думаю над тем, чтобы привлечь род металлов к изготовлению подобия. Стоит распространить их по всей Дали.

— О да! Конечно, непременно, — в забытье закивала Рейвена, мягко вырвалась из хватки Короля и бесшумным облаком подплыла к заворожившим её часам, похожим на узкий деревянный шкаф без дверей. Бежевый круг с цифрами окаймлялся золотой полосой металла, две узорчатые стрелки рассекали его, показывая время. — Это чудо, Ваше величество! — почти вскрикнула она от бурлящего в груди восторга. — Вся Даль должна их увидеть!

— Увидит, моя прелестница, — всё шире улыбался Король, желая поднять её на руки и начать подбрасывать в воздух, как маленькую игривую девочку. Такой Рейвена Веттель казалась обоим друзьям в своей восторженности и простоте. Тобиас изображал снисходительную улыбку, Сандженис — довольную. Бог знал, на деле сам Король не был столь сдержан и учтив, как выходец из семьи обыкновенных лекарей. И потому невеста влекла Санджениса — задорная, простодушная, искренняя, как ребёнок. Он рассказывал о семейных драгоценностях, аллее каменных изваяний в королевском дворе — подкрепив речь обещанием, что скоро там появится статуя самой Рейвены. Она смущалась и хихикала, дёргалась и сжималась в комок, ощущала себя парящей над землёй и бесконечно влюблённой.

Король приказал слугам принести шкатулки и стал примерять невесте семейные драгоценности. Кулоны с каплями гранатов, бусы из крохотных перламутровых шариков жемчуга, рубиновые серьги, сапфировые кольца — и всё будет принадлежать ей. Когда они вновь спустились в сад и приземлились на кованую скамью, Сандженис попросил её назвать любимый цвет. Пепельно-розовый, как розы в её саду. Нелюбимым она назвала болотисто-зелёный. И через секунду пожалела: с властным взмахом руки Король приказал найти во дворце каждый болотисто-зелёный предмет и каким-либо образом поменять его цвет на пепел розы. Так слуги начали срывать портьеры, находить кресла с обивкой и посылать за мастерами для замены бархата и органзы. Довольный происходящим, Сандженис повёл невесту во дворец и стал смотреть за суетливым оживлением.

— Ваше Величество, — забормотала Рейвена, осознав, что приказ не был очередной королевской шуткой. Но истинным безумием и чудовищной расточительностью. — Молю вас, не нужно!..

— Сандж, — осторожно вмешался Тобиас, — имей благоразумие.

— Друг мой, благоразумие — твоя стезя. А я получаю удовольствие от перемен и угождения прекрасным дамам. Сам я к этому цвету равнодушен, так пусть меняют его хоть на синий, хоть на пепельно-розовый — как угодно моей невесте.

— Ваше Величество, я хочу оставить всё на своих местах, — твёрдо сказала Рейвена. — Этот цвет отвратителен мне не настолько, чтобы толкать вас на смену мебели.

Сандженис притворился глухим и повёл её дальше. Король с невестой и близким другом явились в просторную залу с ожидающими их музыкантами. Пальцы проносились по струнам арф и юных сердец с хрустальным звуком, задавая неспешный, изящный ритм. Рейвена мало знала о медленных танцах, привыкшая кружиться и прыгать с простолюдинами под резвую дудку. Сандженис и Тобиас начали обучать её вместе. Там, где Король терял терпение, целитель проявлял неожиданную чуткость. Они сменяли друг друга, словно затеяв игру, кто обучит лучше. Странно или нет, но выигрывал Тобиас.

Идущая по очередному коридору в карминовой гамме, она обернулась на него — того, кто был явно обделён вниманием: юный гений, отстранённый и молчаливый. Но мягкий и бесконечно учтивый в те редкие мгновения, когда она обращалась к нему. Иногда вызывал у неё недоумение, иногда раздражение. Вечная меланхолия на его лице заставляла вопрошать, что отыскал в нём Сандженис и каковы темы их разговоров. Особенно, если Тобиас почти не разговаривал при ней. Издревле подобных ему считали лишними, странными людьми и в то же время — вестниками Светлого Господина…

Восхитившие будущую Королеву часы провожали уходящее время остриями стрелок, а вечернее солнце тёплым шаром скатывалось за горизонт, унося розовое марево.

— Королевский экипаж отвезёт вас домой, — объявил Сандженис, когда настала ночь. Тобиас с поклоном попрощался и ушёл в отведённые ему покои. Сандженис и Рейвена остались двумя силуэтами посреди распахнутых дверей, выводящих в парадный двор. Ощутившая внезапный прилив смущения, она побоялась смотреть жениху в глаза и перевела собственные на красочное, едва переливающееся небо. Но не успела заглядеться, как ощутила его губы у своих. Неприлично короткое знакомство для столько смелого жеста, но растягивать прелюдию Сандженис не любил. Король был нежен, но не лишён напористости — и таким же был его поцелуй. Проскользнула минута, затем вторая, пока до ушей не донёсся звук колёс. Рейвена оторвалась со словами прощания, смущённая и влюблённая одновременно.

— Прелестница, — в последний раз приобнял он её. — Я извещу вас о нашей следующей встрече. Уверен, она станет последней перед женитьбой.

Она улыбнулась, повторила прощание и спустилась по белым мраморным ступеням, светившимися в ночи серебром. Сандженис кивнул в ответ и ушёл во дворец.

Рейвена осталась в умиротворённом дворе, окружённая благоухающими клумбами. Хрупкие бутоны роз колыхались в окружении синевы, нетронутые светом фонарей. Туманности ночи проливали на землю лиловый свет, едва касаясь девичьего лица.

Двор окольцовывала громоздкая белокаменная стена, в свете ночи казавшаяся ледяной и бесконечной. Её тень одеялом накрывала половину двора — до первых фонарей.

Королевский экипаж с лошадьми молчаливо ждал. Рейвена поспешила, подобрав юбки. Будучи в нескольких метрах от ворот, она заметила фигуру, облачённую в плащ.

— Подождите немного, госпожа.

Она вгляделась в силуэт.

— Ах, это вы, господин Тобиас?

— Согласен, вышло крайне неловко, да ещё и напугало вас. Не хотелось начинать разговор так, — Тобиас откинул капюшон и выступил из тени, дав свету фонаря обличить его хмурый вид. — Как вы успели заметить, я молчал почти весь вечер. — Рейвена кивнула.

— И ходили за нами, будто…

— Призрак? — улыбнулся он.

— Он самый! — досадливо всплеснула руками Рейвена. — Я почти вас не слышала. Это, знаете ли, нехорошо: раз вы с нами, значит, тоже имеете право говорить. Ох, не молчите больше! Иначе придётся мне самой вас шевелить.

Тобиас перевёл взгляд на кованый фонарь, возвышавшийся над их головами.

— Сандженис так устаёт от разговоров, что ему нужен кто-то молчаливый, и тогда он зовёт меня, — тихо засмеялся он. — Но хватит обо мне. Я хотел бы спросить, понравился ли вам вечер?

— Ох! Ну разумеется! — хлопнула она в ладоши. — Король очень великодушен и щедр.

— И Сандженис никогда не будет жалеть на вас денег — уже хотя бы потому, что не умеет жалеть денег вообще.

Рейвена хихикнула. Повисла неловкая тишина.

— Благодарю за беспокойство, господин, — девушка принялась деловито расправлять бархатные складки платья. — Могу ли я идти? Кучер ждёт. Но если вы хотели сказать что-то ещ…

— Будьте с ним осторожнее. — Неожиданно жёсткой хваткой он сжал девичью руку и через секунду опустил, резко, скривившись так, будто хватка принесла ему больше боли и испуга, чем самой Рейвене.

Эта перемена не укрылась от её глаз. Рейвену так поразило мучение на его лице, что она словно не почувствовала хватки. Ему сейчас куда хуже, решила она.

— Волнуетесь, — она понимающе закивала. — Видно по вам. Беспокоитесь о нём больше него самого. Но ничего, господин. В него нужно верить. Не сомневайтесь в нём, господин — он этого вам не простит.

Тобиас поднял на неё глаза, недоумевая, как за вечер она смогла понять то, что он пытался понять годами.

— Вот именно, госпожа. Не простит. Прощать он не научен. Говорить это сейчас было не совсем уместно, если не кощунственно. Но…

Рейвена стала заботливо гладить его по руке:

— Я понимаю, господин; я, как мама к Высшим отошла, всё наше хозяйство держала. Со всякими людьми иметь дело приходилось. Отец всегда учил: пойми, чего человек от тебя хочет. И, знаете ли, господин Тобиас, не всегда это деньги. Редко, очень редко — деньги. Вот и здесь. А уж на остальное силёнок хватит. За меня уж не волнуйтесь: я из крепких!

Тобиас одарил её взглядом, которым когда-то одаривал умирающую Руллу, обещавшую, что когда-нибудь они поженятся.

— Буду молить Высших, чтобы они сохранили ваше жизнелюбие и пронесли до конца дней…

— А они и сохранят! — весело ответила она. — Отчего бы и нет?

Он смотрел на неё, испытывая одновременно муку и восхищение. Меньше всего хотелось доносить до неё главное, но больше всего она нуждалась именно в этом.

— Несколько лет назад мы нашли труп Кадентии. Она была седа и уродлива, её тело гнило на солнце, но Сандженис узнал её. Увидел издалека, на уступе какой-то горы, а когда подошёл, постоял немного у изголовья и вдруг плюнул ей в лицо. Я надеюсь, что прошу немного, Рейвена, хотя моя совесть говорит ровно наоборот. Но я видел, как вы на него смотрите… Я говорю это сейчас, чтобы вы знали, с чем на самом деле столкнётесь, и были готовы. Прошу вас, поймите Санджа. Я люблю его всей душой и желаю ему только лучшего. Он славный человек и умнейший управленец, но его душа отравлена, а я бессилен вывести яд. Это всё, чего я прошу у вас: помощи.

Рейвена хотела ответить что-то уверенное и лихое, но впервые язык изменил ей. Она отвела внезапно оробевший взгляд на фонарь. Возле кованных спиралей в виде виноградной лозы кружили букашки, садились на стекло, точно стремясь пробить его и коснуться света.

Впервые она не могла ответить.

— Я напугал вас и сильно разочаровал, но иначе стало бы только хуже.

А ещё раньше времени он дал девице понять, что её положение совершенно безвыходно. Даже Тобиас не знал, что Сандженис ответит на решение Рейвены внезапно отвергнуть его ухаживания. Невиданное дело, когда знатный человек пренебрегает выгодными для себя партиями и делает предложение простолюдинке. От такого не отказываются. Королевской избраннице придётся по меньшей мере научиться лгать — если по какой-то причине она этого ещё не умеет.

— Ах, — Рейвена махнула рукой и улыбнулась, отводя глаза, — слышала я недобрые слухи о нашей королеве, слышала. Но ведь сами посмотрите: вырастила, подготовила… силе научила. Вопреки себе же самой, стало быть, и научила! Вот так бывает, всё жестоко как-то и безжалостно, даже если любишь. А объясниться в любви она-то и забыла. Так, что он до сих пор и не подозревает. Тяжелая история, — горько проговорила она. — Знаете, такие люди, они как оголодавшие: им понемногу давать, а там уж привыкнут и побольше есть начнут. За один раз ничего не делается. Такие и доверять-то не могут. Так желудок от голода и усыхает. Кусочки нужны маленькие. Потихоньку, господин, потихоньку. Только не грустите! Смотрите: вы его любите, я тоже, видят Высшие, скоро полюблю.

Как бы ни силился Тобиас разглядеть в её суетливом говоре притворство, но с ужасом понял, что её сердце пропускает через себя абсолютно всё. Горечь на её лице сменила решимость — Рейвена была тверда в намерении жалеть Санджениса, в то время как благоразумная актриса на её месте пожалела бы себя.

— Значит, будем приучать потихоньку, — Тобиас сам удивился тому, как дрогнул его голос. — Звучит убедительно.

— А как же! — Она бодро тряхнула черными кудрями. — Вот и договорились. Доброй ночи, господин Тобиас! Вы хороший человек. Вы так его любите, что отважились рассказать честно и попросить помощи. У нас всё получится. Я с вами! Я крепкая!

Показав бойкий смуглый кулак, она скорчила гримаску и запрыгнула в экипаж.

— И вам доброй ночи, — обронил он, когда карета уже тронулась. Ещё долго Тобиас слушал утихающий шорох колёс.

Раньше он боялся допустить мысль, что в супруги Сандженису нужна актриса. Однако ему пришлось признать это, когда он увидел: его наречённая актрисой не была.

***

Свадьба далась Рейвене тяжелее, чем она думала. То ли из-за мыслей, навеянных беседой с Тобиасом, то ли из-за тщательных приготовлений. Она купалась в драгоценностях: тяжёлых серьгах, что нещадно тянули мочки; давящим на грудь золотом кулоне с бриллиантом; браслетах, мерцающей змеёй окольцевавших смуглые запястья. Нижние юбки платья из белой парчи замедляли ход, расшитый жемчугом корсаж едва позволял вздохнуть. На пути ждали пугающе длинные лестницы и устланные бордовой ковровой дорожкой коридоры. Однако, точно по немому зову о помощи, в памяти маревом пронёсся поучающий её отец. Слова о том, что человек может преодолеть не только любую невзгоду, но и саму судьбу; хвастовство восьмилетней Рейвены умениями перевязывать раны, готовить и без помощи работать в саду перед соседскими ребятами. А сегодня она, некогда резвая ловкая девчонка, лазившая по деревьям с влюблёнными в неё мальчишками, станет Королевой Звёздной Дали. Но не знала, удача это или горе. Слова Тобиаса, прошелестевшие в памятной ночи, стали её проклятьем.

Но она чинно шла навстречу судьбе, и отец продолжал говорить, летя рядом плодом воображения.

Со вздохом силы и твёрдости невеста преодолела порог церемониальной залы. Оную наполнял дурманящий аромат белых роз; бутоны украшали венки и букеты, чьи лепестки посыпались на Рейвену, скатываясь по складкам платья, застревая в узле тёмных волос и локонах, бархатом касаясь щёк. Сусальное золото на лепнине завораживало, перламутровая органза занавесей гостеприимно впускала в залу лучи дня. Белый и жёлтый, молоко и мёд. Гости расступались в стороны с затаённым дыханием. А в конце зала, на ступенях, возвышался Король. В тёмно-синем дублете под цвет глаз, статный, широкоплечий. По древнему обычаю Дали гости перевязали запястья его и её руки широкой белой лентой и вывели в середину залы под первые звуки арф. Новоявленная чета должна была станцевать так, чтобы лента не развязалась или соскользнула с рук — не отдаляясь слишком сильно, но сохраняя плавность движений. Рейвена с трудом сдерживала смешки, когда понимала, что лента сдерживает её желание вытянуть руку. Сандженис наблюдал за ней и улыбался, переживая похожую смесь веселья и возмущения. Через секунду оба захохотали прямо во время танца, с трудом доведя его до конца. Лента не развязалась — это был хороший знак. Пестрило множество лиц, слух ласкали пожелания, на языке плавились роскошнейшие яства.

Первые месяцы запомнились королевской чете прогулками босиком по траве с бусинками предрассветной росы; холодком, проникающий под одежду; вечерами в шалаше, жареным на костре птичьим мясо, купаниями в реке и поцелуями. Однажды малыши приняли одетого в льняную рубаху короля за пахаря и попросили сыграть. Он посадил Рейвену на бревно под бархатную подушку и вышел к ним, пугающе правдоподобно изображая злодея. Мальчишки с криками атаковали его и повалили на траву. Сандженис удивлялся осознанию: дети не знают жалости. Если дерутся — то словно в последний раз, если ненавидят — то всем сердцем без доли разума. Некоторые стали тянуть его за волосы, нос, рубаху, бить в щёки и живот. Он со снисхождением брал таких на руки или сажал на плечи.

— Ты должна родить мне сына, Рейв, — говорил король, пока нёс двух избивших его мальчуганов на себе. Остальные увязались следом. — Посмотри, посмотри! — хихикал он, глядя на детей, тянущих его рубаху во все стороны. — Они же меня нагим оставят! Спасите, кто-нибудь! Моя рубаха!

От смеха Рейвена схватилась за живот, в котором спустя две недели после свадьбы зародилась жизнь. Сандженис немедленно вызвал сильнейших провидцев с просьбой предречь судьбу их потомства. Говорили, Рейвена родит сына; видели высокого белокожего мальчика с василисковым даром отца и вытянутым лицом матери.

Шло время, медленно, тягуче. Наслаждение продолжалось, пока к Рейвене не пришло осознание, что ложе она делит с Сандженисом чаще, чем горести и радости. Каждый вечер он входил в покои и хватал её за талию, накрывая ягодные женские губы своими. А утром, провожая быстрым поцелуем, бросал. Рейвена не знала, почему каждый вечер он выпивает по полстакана вина; почему с Тобиасом они говорят часами, а ей достаётся лишь его похоть.

Иногда сил улыбаться не оставалось. Рейвена бесшумной кошкой подбиралась ближе и, как всякая кошка, желала вылечить больное место хозяина. Но вопросы, осторожные и приглушённые, отскакивали от брони, возвращаясь нарочито язвительными ответами.

— Тебе скучно среди вороха одежды и болтливых фрейлин, моя королева?

Она смотрела на него, прижимаясь к плечу и поглаживая крупную бледную руку.

— Ну чего ещё тебе не достаёт? — Сандженис воздел руки к небу, а жена отпрянула с болезненной гримасой.

— Тебя.

От заявления, показавшегося Сандженису по меньшей мере безумным, он выпрямил расслабленную спину:

— Ты и вправду веришь слухам, будто я делю ложе с кем-то другим?

Рейвена качнула головой. Чёрные волны её волос шевельнулись.

— Я о другом. Может в твоей семье было по-другому… Неужели ты не понимаешь, о чём я? Когда мама была жива, отец за ужином рассказывал о своих делах на поле. Им не нужно было ходить на праздники каждый день. Они делились друг с другом всем. Он спрашивал её, что она думает о том или ином договоре. Постоянно говорил ей прочитать что-то, что ему нравилось, и она тоже.

— И чего ты хочешь? — перебил он. — Чтобы я спрашивал у тебя советов, как мне править? Моя радость, насколько мне известно, женщинам не пристало разбираться в делах государства.

— Как же твоя мать тогда правила Далью? Или она ненавистна тебе так сильно, чт… — она остановила себя с предчувствием бури. Рассказ Тобиаса о трупе Кадентии и плюнувшем на него Сандженисе упал на сердце куском гранита. Рейвена не хотела поднимать на мужа глаза, но решилась. Жестокие, с тёмно-синей бездной ненависти — заблестели напротив.

— Не дай Боже я буду править, как она в свои последние годы. И не дай Боже ты будешь такой же матерью моим детям, какой она была матерью мне и моим близнецам. Представь женщину с проседью, которая через месяц после смерти мужа развлекалась с фаворитами, которых меняла через месяц? Представь ту, что чуть не убила меня, когда я просил вылечить её же детей. Сиди на месте и не смей раскрывать рот. Не тебе задавать лишние вопросы.

Рейвена ужаснулась. Встав на колени, она подалась к супругу с распростёртыми руками. Тёплыми, от всей души желавшими извиниться и исцелить. Так её учили с детства: быть опорой, но опорой ласковой. Такой женой она хотела, мечтала быть.

— Прости. Я… я не хотела задевать тебя. Извини. Я…

— Молчи. — Сандженис оттолкнул её со всей силы громоздкой руки. Так, что она качнулась и упала на кровать. Затем встал и вышел вон.

Она смотрела ему вслед, подрагивая. Отец никогда не отталкивал её даже в гневе; ругал, шумел и отчитывал, но не отталкивал.

Свернувшись калачиком, юная Королева без родителей, верных друзей, отца — даже без сил заплакать — уткнулась в подушку и молилась о скорейшем пришествии сна.

Он имеет глупость думать, что ей, простолюдинке, хорошо на светских приёмах? Что она не слышит, как знатные леди, в своё время мечтавшие сидеть возле Санджениса в роли его жены, величают её «Королевой Черни»? Или попросту чернушкой — ведь она смуглая, опалённая летним солнцем хозяйка пашен.

Сандженис не вернулся на следующий день. И ещё, и ещё. Рейвена усвоила давно: он опять переоделся в одежду простолюдина и ночует у наивной молодой красавицы. Как ночевал уже несколько месяцев у самых разных женщин, пережидая беременность супруги.

Ходившая за ней по пятам Дина не слышала речей, не знала о слезах, которые Рейвена подавляла от мысли, где и с кем мог находиться король. Но однажды обе девушки услышали дверной скрип — после слов молитвы, как долгожданное спасение.

— Сандж! — с зовом надежды подалась королева к двери. — Ах, это вы!

Стоящий в проёме Тобиас был не то грустен, не то угрюм.

— Приветствую, господин. Что-то случилось с Сандженисом?

— Этот вопрос я хотел бы задать Вашему Величеству, но, вижу, вы сами не знаете. — Рейвена поникла. — Впрочем, я сейчас не о нём… Может, присядем? — он прошёл к ней. Королева покорно рухнула на мягкую перину ложа. — Думается, вы очень переживаете из-за его ухода.

— И это отразится на ребёнке, — кивала она, успев выучить его реплики наизусть.

— Мне велено помочь вам родить здорового наследника, а не просто приходить каждую неделю и забывать после.

Рейвена тихо рассмеялась.

— Я встречала очень равнодушных врачей. Один такой погубил мою мать, когда она рожала мне брата.

Рейвена решила устроиться поглубже в кровати. Прислонившись головой к стене, она всмотрелась в собеседника.

— Вы постоянно о чём-то думаете. Много думаете, даже сейчас. О чём же? Иногда вы кажетесь мне неземным.

— Таким меня называли с детства, давно пришлось привыкнуть.

— Как вам жилось? Дети не играли с вами? — вырвалось изо рта прежде, чем она в очередной раз обвинила себя в несдержанности.

— Они пытались, но я ведь… странный ребёнок. Я сам уходил от них. Хотелось тишины и уединения.

Рейвена игриво дёрнула плечами и хохотнула.

— Какой, должно быть, ужас — король приказывает ухаживать за его болтливой любопытной женой, не дающей вам побыть одному!

Тобиас рассмеялся.

— С Вашем Величеством отнюдь не тяжело.

— Не будь я Королевой и женой вашего друга, ответили бы вы также?

— Разумеется, нет. Я бы заменил «Ваше Величество» на «вы».

— Какая изворотливость!

Тобиас хлопнул глазами:

— Вы злитесь на меня?

— Да!

— И вы будете вольны убить меня в случае страшного разоблачения в виде истинного мнения о вас? — Он качнул головой в знак отрицания: — Тобиас не боится смерти. Иногда он даже хочет её исследовать — это так интересно!

— Что — умирать? Страшный вы человек.

— Взглянуть на жизнь за той, небесной стеной… и, возможно, вернуться и поведать о ней тут. Чтобы её не боялись.

— А если там страшно? — повела бровями Рейвена, пугаясь, но только сильнее вовлекаясь в разговор. — Что бы вы сказали, если бы увидели там… кошмары?

Тобиас пожал плечами.

— Всё же я верю в справедливость и… совесть. А если совесть чиста, ужасов люди там не увидят.

— Вы говорите так, будто уже побывали там.

Рейвена подняла шёлковую подушку, встряхнула и облокотилась на стену, подложив её под спину. Он обернулся на неё:

— Вам лучше?

Она улыбнулась.

— Разумеется, господин.

— Если Сандж не вернётся, я сам отправлюсь за ним. Мы слишком часто бывали на одних и тех же местах годами, чтобы я не знал.

— Верните его… — надсадно протянула Королева, обхватив руками выступающий живот. — Ради нашего сына.

Тобиас смотрел сквозь стены, затем резко поднялся с кровати и кивнул.

— Может, ночью я и выйду. Доброй ночи, Ваше Величество. Если вас больше ничего не тревожит, я покину покои.

Рейвена тихо дунула на единственную горящую в золочёном канделябре свечу. Огонь исчез, и воздух накрыла плотная пелена мрака.

— И вам, господин.

Тобиас сдержал обещание выйти ночью. И вернулся на удивление быстро, ведя за собой правителя. Сандженис встретил жену так, будто ничего не произошло: надлежащим поцелуем в щёку, обхватом за плечо и вопросами о ребёнке.

Месяцы тянулись медленно. Сандженис был слишком хорош, чтобы Рейвена притворялась слабой и жаловалась на недостаток чего-либо. Лишь Тобиас с пристальным, почти всевидящим взглядом, достающим до души, отмечал её печаль.

Рейвена не знала, что отвечать. Он, хмурый и часто немногословный, бродил вокруг, как часовой на посту. Строгий голос с нотками металла вторил: королева должна заботиться о здоровье ребёнка. А если её что-то гложет, он станет её ушами, доверенным лицом, другом или кем угодно — таков его долг.

Но только ли долг? Из долга он утирает её слёзы, водит её по своей лаборатории? Она старалась не показывать, что замечает долгие взгляды, обращённые к ней. Когда она поворачивалась спиной, Тобиас мог смотреть беспрепятственно, да только отражение в окнах выдавало.

— Восхищаюсь вашим стремлением исполнить свою обязанность, — улыбалась Рейвена, нежась в пледе из овчины. Не было сил удержаться от кокетства. Рыжая осень недавно сменилась на серебристую зиму, подёрнув Даль снегом. Канделябры окружали кровать с балдахином со всех сторон, наполняя покои янтарным маревом; огоньки в камине взвивались вверх с лёгким потрескиванием. — Не похоже, что кроме меня у вас нет дел — их всегда много.

— Я врачеватель и всего лишь выполняю предназначение, — отвечал он каждый раз, словно заучив это наизусть.

Рейвена расплылась в интриганской улыбке. Повторяет про долг, точно заведённый! Она едва удержалась от каверзного вопроса. А при недоумённом взгляде серых глаз Тобиаса — захихикала.

— Что у вас на уме, Ваше Величество? — с насилу подавляемыми нотками возмущения спросил он.

— Ах, простите, мой добрый господин! Я не хотела.

Тобиас встал.

— Если я и впрямь ошибаюсь насчёт вашей печали, то могу ли идти?

— Я опечалена? И вовсе нет! — Рейвена захлопала в ладоши. — Я радостна, как никогда раньше! За окном дивным снегопад. Вам знакомо ощущение детского задора… или снег вам интересен только как состояние воды?

— Пожалуй, что так, — ответил он и толкнул дверь. — Но если вам это доставляет радость, буду просить Высших, чтобы снег падал вечно.

— Вечный снег, только бы я радовалась?

Тобиас изобразил улыбку побеждённого.

— Всё ради вас, королева.

Но когда он ушёл, Рейвена встала у окна, вперив взгляд в туманные дали. Ни хлопья снега за окном, ни задор детских воспоминаний, ни навещавший её Тобиас не могли развеселить по-настоящему. Не освободили бы от мыслей, что Сандженис, ожидая родов жены, проводит время с её фрейлинами. Она хотела бы допросить каждую, знать, врут или нет. Если да — без пощады бить по щекам и требовать раскаяния. И чем красивее лицо, тем сильнее Рейвена хотела бы ударить.

Она не заметила, как упала на колени и зашлась рыданиями, держась руками за каменный подоконник, словно за край обрыва. Королева имела право поплакать сейчас, чтобы не ударить глупую соперницу в будущем. Так она их оберегала, так платила за благополучие королевской четы.

Всё чаще ей казалось, что отец был сумасшедшим.

Закрывшая глаза руками, она не заметила, как полоса света рассекла покои.

Безусловно, вошедший подозревал о многом и подозревал давно. Присев на охристый ковёр, он осторожно обвил вокруг неё руки. Рейвена не сразу поняла, что происходит, и поддалась, продрогшим зверьком гнездясь на его груди.

— Ваше Величество, нужно было признаться сразу, — он гладил её по гладким волосам.

— Что? — она отпрянула и поднялась с ужасом в глазах. — Откуда вы?

— Решил вернуться и проверить. — Тобиас поднялся следом. Королева наспех вытерла слёзы и скользнула к тумбе с трельяжем. На той красовались статуэтки людей и животных — Сандженис покупал помногу и рассматривал вечерами. Рейвена потянулась к изделию из белой яшмы, что вилось вверх спиралью и имело змеиную голову с двумя глазами-сапфирами.

— Эта — его любимая, — она подняла и её стала рассматривать вкрапления темных линий и пятен на молочно-белом камне. — Он говорил, что мечтает превзойти мать и создать его. Знаете, Тобиас, этой статуэткой он любуется особенно долго. Иногда перед сном он кладёт её на тумбу. Сандж любит собирать вокруг себя красивое. Статуэтки, золото, женщины… а я — наравне с этой фигуркой. Самый крупный кусок яшмы. Ему нравится любоваться мной, дарить подарки. Я думала, что не смею жаловаться. Знаете, я прощу ему всё. Других женщин — хоть сотню! Он и без того делает многое. Но что меняется? Мы не семья. Мы лицедеи. Я играю для света и народа, он играет для самого себя.

Тобиас впился в неё выжидающим, молящим взглядом. Будто Сандженис умирал, а Рейвена была единственной, кто его исцелит.

— Когда он пропал на несколько дней, я подозревал, что вы поссорились. Даже спросил у него, а он говорил, что вы не при чём. Какие вопросы я ему только ни задавал. Вы дороги ему, с какими бы статуэтками себя ни сравнивали. Её он заменит, а вас — вряд ли.

Рейвена кивнула с собачьей доверчивостью.

— Спасибо…

— Могу приходить чаще, если вы желаете. Слышал, вы любите поэтов древности? Каких?

— О-о-о… — отряхнулась она с улыбкой. — Поэтов? Я не так-то часто читала книги до замужества… и не ценила их. Я была такой озорницей, щебетуньей, что смотреть не хотела, а теперь они мне заменили друзей. Восклер, Амрио — они все прекрасны.

— В библиотеке есть подлинные свитки. Люблю почитать, когда устал.

Она думала, что Тобиас покинет её, но он чинно кружил возле, предлагая то отвары, то сладости — не зная, что поможет больше. Когда ей захотелось отправиться на балкон, вывел, рассказывая про туманности и звёзды. Мелодично и плавно лился поток слов, легенда про созвездие Василиска — когда Кадентия выпустила его в первый и последний раз, он рассёк космос и породил несколько звёзд. Хлопья снега ложились на белый мрамор и таяли; ночь длилась, стрелки часов двигались вперёд, приближая рассвет. Рейвена впервые не чувствовала холода. На следующий день она решила проехаться по заснеженной Звёздной Дали. Там королева, облачённая в песцовые меха и прятавшая руки в муфте, ходила по полям, где провела детство, вспоминала деревья, с которых падала. Весенним ветерком по дворцу разносились слухи, что Рейвена стала вести какие-то записи, которые прятала в шкатулку, убирая в одной ей известное место. Догадки были самыми разными и самыми страшными. Сошлись на мнении, что она завела дневник.

Пришёл март, и Рейвена разрешилась. Первенца назвали Каррином. Худой, неимоверно длинный, мальчик имел отцовские тёмно-синие глаза.

Для кого-то время текло медленной летней рекой, для кого-то проносилось бурным потоком горного ручья. Прошло два года, и Рейвена забеременела вновь. Провидцы предрекали мальчика. Целитель и свита слуг снова сопровождала Королеву повсюду, Сандженис ходил с маленьким Каррином и осыпал поцелуями. А мать, неожиданно для всех и самой себя, погрузилась в книги. Читала дни напролёт, удивляя мужа мрачными высказываниям насчёт себя и своей «несчастной, но чудовищной натуры». Но он и Тобиас наскоро списали всё на положение. Последний припоминал частые плачи во времена ношения первенца и с добродушным пожиманием плеч прописывал очередной отвар.

— Пожалуй, и впрямь достаточно, — бросила она однажды. — Я обременяю вас, когда забот и без того полно. Со мной будет Джитианна, господин.

Тобиас ощутил колику грусти.

— Как будет угодно Вашему Величеству. Признаться, иногда я засиживаюсь, когда надо бы уходить. С близкими людьми я могу забыть о времени. Простите меня…

— Я стала вам близким человеком? — усмехнулась она. — И когда только я всё успеваю?

Тобиас потупил взгляд в пол, на мыски кожаной обуви со сверкающей пряжкой.

— Быть может, у вас иные взгляды, но мне всегда казалось — если есть о чём говорить, это дружба. Или близость душ.

Рейвена качнулась на месте. До этого она сидела в кресле, с меланхолией глядя то на едва выступающий живот, то в окно.

— Мне дурно. Тобиас… оставьте меня.

— Когда врач оставлял тех, кому дурно? — спокойствие резко сменилось на напряжённость. — Какие жалобы?

— Уйдите, прошу вас, — отнекивалась Рейвена, встав с кресла.

Раздался странный звук, напоминавший всхлип. Но она не плакала — скорее, надсадно вздохнула. Затем с усталым видом подошла к окну.

— Ох… простите меня. Я не только чудовище, но ещё и сумасшедшая.

— Вы попросту беременна.

Она залилась багровой краской.

— Глупые, узколобые мужчины! Все вы такие, что ли? Молчите! Вы ничего не знаете. И всегда судите раньше времени! Ваша самоуверенность не знает границ и делает вас глупее. Вас всех…

Тобиас закивал, будто выслушал комплимент.

— Расположение духа у беременных часто меняется. Трава ритто, как вы знаете, хорошо успокаивает.

Рейвена протяжно охнула, даже не думая взять стакан с комода. Она снова отвернулась и обвела глазами пасмурный пейзаж. Приземистые дома Дали накрывала вязь перламутровых облаков. Во дворце, на высоте холма и пятиэтажных башен, они казались куда ближе, чем у земли.

— Благодарю, господин, непременно выпью, — сухо бросила она.

— До завтра, Ваше Величество, — Тобиас поклонился и бросил взгляд на сумку. А когда взял её, в последний раз обернулся на Рейвену и осторожно спросил: — Если вас гложет что-то насчёт Санджениса…

— Увы, да.

Тобиас шире распахнул глаза и медленными мягкими шагами вернул растянувшееся расстояние.

— Мне казалось, что у вас всё уладилось.

— Не то, — хохотнула Рейвена и обернулась к нему с насмешкой во взгляде. — Осознаёте, но не то. Не мою чудовищность, которую тотчас осудите.

— Я не осуждаю людей за ошибки, как не осуждаю больных за их болезни. Поведайте, отчего вы чудовищны — быть может, я смо… — развёл Тобиас руками и ощутил её губы на своих.

Каждый вечер глядя вслед уходящему Тобиасу, предвкушая следующую встречу, она долго мнила, что ничего не происходит. Осознание пронзило ей рассудок, точно смазанное ядом копьё.

Рейвена оторвалась, поникшая, согнувшая плечи от стыда.

— Простите. Может, вы правы — во время беременности чувства стали брать верх надо мной. Я словно разучилась думать перед тем, как делать — и кричала нас вас, а теперь… Мне не нужен Сандженис с его драгоценностями. Мне не нужно его обаяние. Я хочу дом, сад, копать грядки и слушать, как кто-то рассказывает о растениях. И не потому, что ими можно кого-то отравить или обрести всевластие, а потому, что растения прекрасны сами по себе. Простите, господин. Вам не нужны мои чувства; мне они нужны ещё меньше. Всё потому, что мне в этом дворце нет места. Только и всего.

Стоявшего перед королевой целителя нельзя было узнать. Мало что имело власть над его чувствами, а особенно — над их проявлением. Но каждое слово длинного, отчаянного признания Тобиаса на тон бледнее.

Наконец он медленно склонил голову.

— Не плачьте, Ваше Величество, — тихо произнёс он, увидев, как смуглые пальцы словно бы невзначай касаются глаз. — Благодарю за тёплые слова. Отвар ритто я принёс, завтра к вам придёт моя помощница и будет разминать плечи. Полагаю, это всё.

Больше Тобиас не проронил ни слова. Лишь бесшумно выскользнул за дверь. Рейвена кивнула и отвернулась к окну. Она начала поглаживать облачённый в пепельно-розовый шёлк живот, ещё не выступавший достаточно сильно. С нежностью глядела на второго мальчика, ещё не увидевшего жизни.

Стоило Дине отдалиться от Рейвены на шаг, туман сна рассеялся, отшвырнув парящее тело обратно в кровать. Она проснулась. Утро вступило в свои права, разлив свет полосами жидкого золота по полу, столам и занавескам. За окном мерно колыхались зелёные ветви тополя, заострённые листья приветствовали новый день воодушевлённым шелестом.

Длящийся ночь напролёт сон был самым долгим и красочным в её жизни. Странный прилив бодрости заставил вспорхнуть с кровати и подойти к небольшому шкафу с записями по истории. Охристые дверцы разомкнулись с тихим скрипом. Прилежная ученица помнила хронологию правителей Дали, запустив руку ближе к левому краю. А когда развернула записи о правлении короля Санджениса, вдохновилась мыслью рассказать об увиденном Роберту.